Текст книги "Заговор патрициев, или Тени в бронзе"

Автор книги: Линдсей Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

– Политика. Ее семья поддерживает Веспасиана. Она никогда не понимала, что, если Пертинакса посадят в тюрьму, близкие друзья будут покрывать его, пока его не смогут допросить…

Шпион вздрогнул; он знал, как его коллеги из правоохранительных органов добывали информацию в тихом уединении тюремной камеры.

– Ну, Пертинакс Марцелл, – здравствуй и прощай! – закричал Анакрит, сделав шуточный реверанс.

Лично я предпочел бы перебраться через Стикс совсем без паспорта, чем быть переданным в Гадес с благословения главного императорского шпиона.

* * *

Анакриту пора было отчитываться перед императором. Мом спал, подняв кверху свои грязные ноги.

На меня смотрело невозмутимое циничное лицо Анакрита; я решил, что смогу с ним работать, поскольку я всегда оставался на один шаг впереди.

– Ты оцениваешь меня для Веспасиана, – предположил я, – пока Мом…

– Погружен в ночной отчет о нас обоих! – с презрением выдохнул Анакрит. Его светлые брови пренебрежительно поднялись. – Ну, Марк Дидий Фалько, так что ты теперь намерен делать?

– Только разбираться со старыми счетами Пертинакса!

Анакрит не мог заставить себя поверить мне; разумный парень. Само собой, я тоже ему не доверял.

Сегодня вечером, когда он встал, собираясь уйти, я развернул свою мятую тогу и последовал за ним. Мы вышли очень тихо, оставив Мома в глубоком сне.

VII

Теплая майская ночь в Риме. Мы остановились на крыльце и вдохнули воздух. Над двумя вершинами Капитолия висели тусклые брызги крошечных звезд. От аромата горячих колбас из фарша я вдруг безумно проголодался. Вдалеке звучала музыка, в то время как ночь оживала от смеха людей, которым не о чем было жалеть.

Мы с Анакритом бодро отправились по Длинной улице, чтобы распугать нежелательную ночную торговлю. Мы прошли форум с правой стороны и по взвозу Победы вошли в Палатинский дворец. Над нами весело светились комнаты служащих, хотя если император или его сыновья и развлекались, то их пирушки уже закончились; наша новая многострадальная династия поддерживала свое государство в состоянии, достойном уважения.

У Криптопортика, на входе в длинную галерею Нерона, кивнув, нас впустили преторианцы. Мы поднялись наверх. Первыми, кого мы встретили, и последними, кого я хотел видеть, были сенатор Камилл Вер и его дочь Елена.

Я сглотнул, поджав одну щеку; Анакрит понимающе улыбнулся (черт бы его побрал!) и поспешно вышел.

У сенатора был распушившийся, официальный, свежевыглаженный вид. Я ласково подмигнул его дочери, прямо перед ним; она ответила мне слабой, скорее беспокойной улыбкой. Сильная внешность и сильный характер: девушка, с которой ты можешь пойти куда угодно – при условии, что живущие там люди не возражают, когда им откровенно говорят, что в их жизни не так. Елена была в строгом сером одеянии, ее ноги задевали тяжелые оборки на подоле платья женщины, побывавшей замужем, а темноволосую голову венчала остроконечная диадема из чистого золота. Свиток, который нес Камилл, говорил о том, что они приходили сюда с целью ходатайствовать императору, и я мог угадать их просьбу: Камилл Вер – непреклонный сторонник Веспасиана; у него был брат, который таковым не являлся. Брат устроил заговор против новой династии Флавиев; был разоблачен, убит и оставлен лежать там, где и упал. Раньше мне было любопытно, сколько времени потребовалось сенатору, чтобы осознать свою ответственность за душу брата. Теперь я знал: одиннадцать дней. Он пришел, чтобы попросить у Веспасиана труп со склада.

– А вот и Фалько! – сказала Елена своему отцу. – Он для нас разузнает…

Жена сенатора была надежной опорой, но я понял, почему сегодня он взял с собой именно дочь. За маской тихого официального поведения Елена Юстина всегда знала свое дело. К счастью, она все еще была обеспокоена их разговором в тронном зале и почти никак не отреагировала на нашу встречу. Ее отец объяснил, почему они здесь; он сказал, что император был неуступчив (неудивительно); потом в разговор вступила Елена и попросила меня провести расследование.

– Это противоречит интересам моей работы во дворце…

– Когда тебя это останавливало? – весело набросился на меня сам Камилл. Я ухмыльнулся, но вернулся к разговору о предложенном ими поручении.

– Господин, если преторианцы в свободное от работы время запихали куданибудь тело вашего брата, то вам будет легче, если вы об этом узнаете?

Елена угрожающе молчала. Комуто это предвещало нечто недоброе; я предполагал, кому именно. Я старался не вспоминать омерзительные подробности кончины ее дяди, на всякий случай, если Елена вдруг умела читать по лицу.

Я указал в том направлении, куда пошел Анакрит, намекая на срочные дела в другом месте. Камилл попросил меня остаться с Еленой, пока он будет искать повозку, и умчался прочь.

Мы с ней стояли в одном из таких широких коридоров дворца, что они сами по себе были почти целыми комнатами, а мимо нас тудасюда проходили разные служащие. Я не собирался прекращать наши нежные отношения под безвкусной роскошью приемной Нерона, так что я вел себя грубо и ничего не говорил.

– Ты знаешь! – спокойно обвинила меня Елена, все еще глядя на своего отца, который находился за пределами слышимости.

– Даже если и знаю, то не имею права сказать.

Она посмотрела на меня таким взглядом, от которого у дикобраза отсохли бы иголки.

Пока эта тема медленно таяла между нами, я наслаждался тем, что рассматривал Елену. Громоздкие складки ее столы, какую обычно носили почтенные женщины, только подчеркивали нежные формы, которые они должны были скрывать и которые, как совершенно неожиданно оказалось двумя неделями ранее, принадлежали мне. Встреча с ней этим вечером окутала меня знакомым чувством, что мы оба знали друг друга лучше, чем когданибудь узнаем когото другого – хотя никто из нас пока не разгадал и половины всего…

– Такой ты мне нравишься, – поддразнил я. – Большие карие глаза и пылающее возмущение!

– Избавь меня от этого постыдного диалога! Я полагала, – напряженным голосом сообщила мне ее светлость, – что мы могли бы увидеться и раньше.

В общественных местах у Елены был прелестный осторожный взгляд, от которого мне всегда хотелось подойти поближе, чтобы защитить ее. Одним пальцем я очень нежно провел от мягкой ямочки на ее виске до прекрасного контура подбородка. Она с таким упрямством позволила мне это сделать, что говорило о ее полном безразличии, но под моим прикосновением ее щека побледнела.

– Я думал о тебе, Елена.

– Думал о том, чтобы бросить меня? – Мне потребовалось десять дней, чтобы принять решение больше с ней не встречаться – и десять секунд, чтобы решить не расставаться. – О, я знаю! – гневно продолжила она. – Сейчас май. Тогда был апрель. Я была девушкой последнего приключения месяца! Все, чего ты хотел…

– Ты чертовски хорошо знаешь, чего я хотел! – вмешался я. – Это еще одно, чего я не могу тебе сказать, – продолжил я чуть тише. – Но поверьте мне, госпожа, я был очень высокого мнения о вас.

– А теперь ты забыл, – резко отпарировала Елена. – Или, по крайней мере, хочешь, чтобы я забыла…

Как раз в тот момент, когда я собирался продемонстрировать, как хорошо я помню и как не хочу, чтобы ктонибудь из нас забыл, яркая фигура ее великого отца снова появилась в поле зрения.

– Я приду к тебе, – вполголоса пообещал я Елене. – Мне нужно кое о чем поговорить…

– О, есть вещи, которые ты можешь нам сказать? – Она намеренно дала своему отцу услышать это. Камилл, должно быть, видел, что мы ссорились, и к этому факту отнесся с нервной скромностью, и это противоречило его истинному характеру. Когда требовали обстоятельства, он был довольно волевым человеком.

Прежде чем Елена смогла опередить меня, я сказал ему:

– О душе вашего брата позаботились с должным почтением. Если подземное царство на самом деле существует, то он валяется на травке в Гадесе и бросает палки Церберу. Не спрашивайте, откуда я это знаю.

Он воспринял это легче, чем Елена. Я коротко попрощался с ними, дав понять, что мне нужно работать.

* * *

Я вновь присоединился к Анакриту, и мы стали ожидать своей очереди у дверей императорского зала с сильным напряжением, от которого почти никто не может избавиться перед посещением такой важной особы; его расположение к нам может легко измениться. Анакрит ковырялся ногтем между зубами. Я был подавлен. Я нравился Веспасиану. Обычно он выражал это тем, что давал мне невыполнимые задания, за которые я едва чтото получал.

Нас вызвали. Управляющие императорским двором шарахались от нас, словно мы были покрыты язвами от какойто восточной болезни.

Веспасиан был не одним из тех высоких аристократов с длинной шеей, а дородным бывшим военачальником. Его роскошная пурпурная туника сидела на нем так же просто, как коричневая деревенская шерстяная одежда. У него была репутация человека, который боролся за возможность давать закладные и кредиты, но он любил рисоваться в роли императора, берясь за работу с такой хваткой, которую не показывал ни один из его предшественников со времен Августа.

– Сюда приходил Камилл Вер! – воскликнул он, обращаясь ко мне. – И эта его дочь! – У императора был раздраженный тон. Он знал о моей связи с этой девушкой и не одобрял ее. – Я ответил, что мне нечего им сказать.

– И я тоже! – печально уверил я его.

Император уставился на меня так, словно я был виноват, что мы попали в это затруднительное положение, но потом успокоился.

– Что доложите?

Изысканное удовольствие приврать господину мира я оставил Анакриту.

– Дела продвигаются, император! – Он казался таким способным, что все мои внутренности протестовали.

– Уже нашли какиенибудь доказательства? – прогремел Веспасиан.

– На Пертинакса Марцелла донесла его бывшая жена…

Я был в ярости, слыша, как Анакрит раскрыл мою информацию о Елене, но император подскочил первым.

– Не вмешивай в это девочку Камилла! – Я не сказал Анакриту, что Веспасиан и отец Елены были в дружеских отношениях; он не спрашивал.

– Очень хорошо, император, – шпион заговорил более подходящим тоном. – После Нерона новые императоры менялись, словно игральные кости; мне кажется, эти заблудшие души недооценили вашу выдержку…

– Им нужен сноб с великими предками! – язвительно усмехнулся Веспасиан. Он славился своей приземленностью.

– И с несколькими приступами сумасшествия, – прошептал я, – чтобы завоевать доверие Сената! – Веспасиан сжал губы. Как большинство людей, он думал, что моя страсть к республике была признаком съехавших мозгов. Мы все какоето время неловко молчали.

В конце концов, император заметил:

– Чего я не прощу, так того факта, что эти предатели пытались соблазнить моего младшего сына! – Трудно было представить, как серьезные противники пытались превратить молодого Домициана в императорскую марионетку; однако Домициану, у которого был знаменитый и зрелый старший брат, узурпировать естественный порядок всегда казалось блестящей идеей. Ему было двадцать лет: это уже десятилетия потрясений.

Мы с Анакритом уставились в пол. Он был выполнен с хорошим вкусом: Александрийская мозаика – большой, рельефный, витой узор черного и кремового оттенков.

– Вы не можете обвинять меня за то, что я защищаю самого себя! – настаивал любящий отец.

Мы угрюмо покачали головами. Он знал, что мы оба считали Домициана отвратительным человеком. Старик сдерживался. Ни Веспасиан, ни его первый сын Тит никогда публично не критиковали Домициана, кроме как недовольным взглядом – хотя мне кажется, что за закрытыми дверями они откровенно задавали ему хорошую трепку.

Атий Пертинакс был заодно с драгоценным сыном императора, вот почему Анакрит доставал свои бумаги серебряными щипцами. Если мы найдем какоенибудь доказательство против его мальчика, Веспасиан захочет его уничтожить.

– Так! – воскликнул он, устав от размышлений. – Заговор раскрыт: забудьте о нем. – Тон разговора изменился. – Рим повязан со мной! Мой предшественник любезно ушел в отставку…

Это один взгляд на происходящее. Последний император Вителлий был убит толпой на форуме, легионы капитулировали. Его сын был еще младенцем, а дочь Веспасиан быстро выдал замуж с огромным приданым, что на много лет привязало к ней мужа, который будет благодарно подсчитывать богатство.

Веспасиан злобно оскалил зубы и продолжил:

– Изза этого фиаско у меня в Сенате осталось четыре пустых места. Правила ясны: сенаторы должны находиться в Риме! Фауст Ферентин уплыл распивать вино с какойто старой теткой в Ликию. Я послал ему разрешение, из уважения к тетушке… – Не нужно думать, что уважение к пожилым дамам говорило о мягкости Веспасиана; под отзывчивой внешностью угрожающе ворчала стальная воля. – Трое других клоунов скрываются за городом. Гордиан и его брат Лонгин ускакали к жрецам на побережье подальше отсюда, а Ауфидий Крисп греется на солнышке на судне в заливе Неаполя. Если ктонибудь желает отметить мое вступление в должность уходом со службы, – объявил Веспасиан, – то я не возражаю. Но сенаторы должны отвечать за себя! Курция Лонгина я попросил вернуться в Рим, чтобы дать мне объяснения, после чего, полагаю, я буду обязан сделать ему одолжение, которое он не сможет забыть… – Похоже на секретную дворцовую кодовую фразу, значения которой мне никогда не объясняли. – Он на ночь останется со жрецами в храме Геркулеса Гадитанского, а завтра его допросят. Анакрит, я хочу, чтобы ты был там…

Что я ненавидел в этой работе, так это то, что меня все время исключали из всего, что бы тут ни происходило. Нахмурившись, я стал водить каблуком своего ботинка по красивому Александрийскому полу; потом я решил сделать так, чтобы они почувствовали мое присутствие.

– У нас могут возникнуть проблемы, император.

Я рассказал императору, как на меня напали на складе, как я следил за Барнабом и о своих подозрениях, что его связь с домом Пертинакса может оказаться существенной.

Главный шпион повернулся.

– Ты не упоминал об этом, Фалько!

– Прости, вылетело из головы.

Я наслаждался зрелищем, когда Анакрит разрывался между своим раздражением на меня за то, что я взял на себя инициативу, и желанием казаться таким шпионом, который все равно должен был это выяснить.

– Да просто какойто чокнутый вольноотпущенник, который думает, что чемто обязан своему мертвому патрону, – таково было его мнение, которым он пытался оправдаться.

– Возможно, – согласился я, – но я хотел бы знать, есть ли в документах Пертинакса какоелибо указание на то, что Барнаб был связан с хлеботорговлей.

– Нет, – решительно ответил Анакрит. – И я не буду ставить дорогие ресурсы дворца на слово подавальщицы с правого берега Тибра!

– У тебя свои методы, у меня свои.

– И какие же?

– Я уверен, что харчевни и винные погребки – очень хорошие источники информации!

– Оба ваших метода действенны, – вмешался Веспасиан. – Вот почему я нанял вас двоих!

Во время нашей ссоры карие глаза императора стали необыкновенно спокойными. Анакрит казался растерянным, а я был зол. Вот так мы и стояли, обсуждая государственную измену, как будто торговлю с Киликией или цены на кельтское пиво, но Веспасиан знал, о чем я думаю и почему. Спустя шесть часов после того, как я трогал размякший труп, у меня в легких все еще стояла вонь от этого мертвеца. Казалось, что мои руки до сих пор пахли его кольцами. Каждый раз, когда я пытался расслабиться, у меня в памяти всплывало то мертвеннобледное лицо. Сегодня я сделал империи немалое одолжение, однако, по всей видимости, я подходил только для избавления от трупов – работы, которая была чересчур грязной для ухоженных рук.

– Если ты проводишь время в винных погребах, береги свою печень! – предупредил Веспасиан с сардонической ухмылкой.

– Незачем, – резко сказал я. – Я имею в виду, император, что незачем мне рисковать своим здоровьем и невинностью в местах, где околачиваются головорезы, добывая информацию, которой никто никогда не воспользуется!

– Какой невинностью? Терпение, Фалько. Для меня главное – примириться с сенатом, а ты не дипломат! – Я посмотрел на него, но сохранял спокойствие. Веспасиан слегка расслабился. – Мы сможем взять этого парня, Барнаба?

– Я назначил ему встречу в доме Пертинакса, но начинаю подозревать, что он может не прийти. Он отсиживается неподалеку от таверны под названием «Заходящее солнце» к югу от Аврелиевой дороги…

Управляющий ворвался в помещение так, словно в дешевую уборную после хорошего завтрака.

– Цезарь! Горит храм Геркулеса Гадитанского!

Анакрит уже приготовился бежать, но Веспасиан его остановил.

– Нет. Ты отправляйся через Тибр и задержи этого вольноотпущенника. Просто дай ему понять, что заговор раскрыт. Выясни, знает ли он чтонибудь, а потом желательно отпустить его – но убедись, что он понял: если продолжит и дальше мутить воду в пруду, то это не будет воспринято положительно. – Когда Веспасиан повернулся ко мне, я старался избавиться от всплывшего в воображении сатирического образа императора в виде огромной лягушки, сидящей на листе лилии. – За пожаром может присмотреть Фалько.

Поджог – это грязное дело; там не требуется дипломатия.

VIII

Я шел к храму в одиночестве. Активность и уединение были для меня словно глоток свежего воздуха.

В трудные моменты мне нужно было идти одному – и пешком. Я снашивал свои ботинки, но моя профессиональная целостность была невредима.

Каждый раз, когда я платил своему сапожнику, целостность беспокоила меня все меньше.

Храм Геркулеса находился в Авентинском квартале, в котором я и жил, так что я мог появиться там как любой местный зевака, заметивший пламя на пути домой из публичного дома и воспринявший это зрелище как второе развлечение за вечер. Храм был достоин сожаления. Его впихнули между сирийской булочной и будкой точильщика. У него были две потертые ступеньки, где ворковали голуби, спереди четыре колонны, перекошенный деревянный фронтон и разваливающаяся красная крыша, изобилующая доказательствами того, что именно туда перелетали голуби со ступенек.

Кажется, храмы всегда сгорают дотла. Правила их строительства, должно быть, не предусматривают спасательных ведер и противопожарных покрытий на полах, как будто посвящение богам служит своей страховкой. Но, повидимому, боги устали защищать алтари, на которых без присмотра оставляют вечный огонь.

Пожар был в самом разгаре. Собралась оживленная толпа. Я пробивался к зданию.

Авентинские стражники облокотились на портики неподалеку, а пламя освещало их лица пылающим красным светом. У всех были шрамы, хотя большинство имело любящих матерей и один или двое могли даже сказать, кто их отец. Среди них, задумчиво подперев подбородок, стоял мой старый друг Петроний Лонг – широкоплечий, спокойный человек с квадратным лбом и дубинкой за поясом. Он был из тех, кого можно затащить в уголок, чтобы поболтать о женщинах, о жизни и о том, где купить испанский окорок. Петроний командовал отрядом стражников, но никогда не позволял этому обстоятельству мешать нашей дружбе.

Я проталкивался вперед. Жар был настолько сильным, что мог растопить костный мозг. Мы оглядели толпу на тот случай, если там был поджигатель с безумными глазами, все еще наблюдавший за этой сценой.

– Дидий Фалько, – прошептал Петроний, – ты всегда первым возвращался в казармы и тушил пожары! – Мы оба отслужили в армии на суровом севере – пять лет во втором легионе Августа в Британии. Половину этого времени мы провели на границе. Вернувшись домой, мы оба думали, что никогда уже не согреемся. Петроний женился; он решил, что это поможет. Разные полные страсти молодые девушки пытались таким же образом помочь мне, но я их не подпускал. – Был у своей подружки?

– У которой? – усмехнулся я. Я знал, кого он имеет в виду. За последние, по крайней мере, две недели была всего одна. Я прогнал от себя живые воспоминания о том, как обидел ее сегодня вечером. – Петро, ведь здесь произошел несчастный случай, которого легко можно было избежать?

– Простая неудача. Служителей храма не было на месте, они играли в кости в харчевне в конце улицы; курильницу оставили тлеть…

– Есть пострадавшие?

– Сомневаюсь. Двери заперты… – Петроний Лонг взглянул на меня и по моему лицу увидел, что для этого вопроса есть повод, затем с тяжелым стоном повернулся к храму.

Мы были беспомощны. Даже если его люди выбьют эти двойные обитые двери с помощью стенобитного орудия, все внутри взорвется, превратившись в огненный шар. Языки пламени уже вспыхивали высоко на крыше. Черный дым и тревожный запах достигли реки. Снаружи на улице от пламени наши лица сверкали, как стекло. Внутри никто бы не выжил.

Двери все еще были на месте и заперты, когда сдались балки крыши.

* * *

Ктото, наконец, отыскал пожарных в одной забегаловке, и они начали ведрами заливать здание снаружи. Сначала стражникам пришлось найти работающий фонтан, что со стороны казалось обычными неловкими попытками. Петроний разогнал большую часть толпы, хотя несколько особ, которых дома ждали свирепые жены, остались здесь, чтобы насладиться покоем. Мы зацепили за одну из дверей абордажные крюки и с оглушительным скрежетом вырвали наружу несколько выжженных бревен; затвердевшее тело, предположительно человеческое, валялось внутри. Профессиональный жрец, который только что пришел, сказал нам, что расплавленный амулет, прилипший к костям груди, на вид не отличается от того, что всегда носил Курций Лонгин, заговорщик, о котором упоминал Веспасиан.

Лонгин гостил в его доме. Тем вечером служитель ужинал с этим человеком; жрец с удрученным видом отвернулся.

Петроний Лонг накинул на кусок обуглившейся плоти кожаную занавеску. Я дал ему начать расспросы, пока сам продолжал осматриваться по сторонам.

– Вы обычно запираете двери на ночь? – начал он, кашляя от дыма.

– Зачем нам запираться? – У служителя храма Геркулеса была здоровая черная борода; он, наверное, был лет на десять старше нас, но выглядел таким же крепким, как стена цитадели. В мяч с этим здоровяком лучше играть только в том случае, если он возьмет вас в свою команду. – Мы же не храм Юпитера, наполненный награбленным богатством, или сокровищница храма Сатурна. Некоторые святыни приходится закрывать, когда темнеет, чтобы туда не забирались бродяги, но не нашу!

Я видел почему. Несмотря на то, что неприветливый старик Геркулес Гадитанский, вероятно, любил бродяг, там все равно негде было удобно присесть и нечего воровать. Простой кирпичный чулан, не больше, чем хранилище на ферме.

Терракотовая статуя бога, теперь поваленная массой рухнувшей с крыши черепицы, имела незаконченный вид, который хорошо сочетался с наспех построенным зданием. Служитель был похож на изголодавшегося человека, работающего в бедном районе и целый день общающегося с кулачными бойцами, у которых отбиты все мозги. Под бородой у него скрывалось красивое восточное лицо, а огромные глаза были такими грустными, словно он знал, что его бог популярен, но его никто не воспринимал всерьез.

– Кто оставался за главного? – устало продолжал Петроний, все еще расстроенный находкой трупа. – Вы знали, что этот человек находился здесь?

– Я был за главного, – заявил служитель. – На завтра Курцию Лонгину была назначена встреча с императором. Он молился в храме, чтобы успокоиться…

– Встреча? По какому вопросу?

– Спросите императора! – фыркнул служитель.

– У кого хранятся ключи от храма? – вмешался я, осматривая, что осталось от святилища.

– Мы оставляем их на крючке на стене сразу за дверью.

– Больше не оставляете! – злобно поправил Петроний.

Крючок был на месте – пустой. Я шагнул, чтобы посмотреть.

Служитель храма беспомощно уставился на дымящиеся остатки разрушенного дома Геркулеса. Искры на внутренних стенах продолжали оставлять трещины на цементном покрытии. Он не хотел расстраиваться, подсчитывая ущерб, пока мы с Петро смотрели на него.

– Я должен написать его брату…

– Не делайте этого! – холодно приказал я ему. – Император сам уведомит Курция Гордиана.

Служитель собрался уходить, так что я приготовился последовать за ним. Я кивнул Петро, который дернул головой, раздраженный моим уходом. Я похлопал его по руке, а затем стал выбираться вслед за чернобородым типом.

Поднимаясь, мы прошли мимо нервной фигуры человека, который работал на Анакрита; он был так занят тем, чтобы дать о себе знать, что пропустил нас. Когда я оглянулся, этот мужчина доставал Петро. Петроний Лонг отставил свою большую ногу и просто слушал с отрешенным видом уставшего человека, которому очень нужно выпить. Шпион никуда не уходил. Спокойное пренебрежение – это особенность авентинской стражи.

Когда служитель направился в сторону дома, я тоже поспешил за ним.

– Курций Лонгин вернулся в Рим сегодня вечером?

Он молча кивнул. Сейчас у него был шок, и этот человек не хотел разговаривать. Его сознание было обеспокоено, но ноги автоматически шли большими сильными шагами; чтобы держаться, не теряя достоинства, требовались силы.

– Значит, у него не было возможности ни с кем встретиться?

Служитель покачал головой. Я ждал. Он чтото вспомнил.

– Во время ужина его позвали поговорить с какимто знакомым.

– Вы видели, кто это был?

– Нет. Он отлучился всего на минутку. Я предполагаю, – решил жрец, который так радовался своим способностям к дедукции, что ему даже удалось замедлить шаг, – Лонгин отложил их встречу до сегодняшнего вечера!

– Здесь, в вашем храме! Вполне вероятно. Откуда вы узнали, что тот таинственный человек был мужчиной?

– Мой служитель сказал Курцию Лонгину имя его гостя.

Я тихонько прошептал молитву благодарности Геркулесу.

– Помогите себе и вашему храму; скажите мне…

Мы остановились на углу у фонтана, который лился из интимных отверстий меланхоличного речного бога.

– Чем это может помочь? – раздраженно спросил служитель.

– Скоро наш великодушный новый император будет планировать свою гражданскую программу по реконструкции. Повторное освящение храмов сделает императору доброе имя!

– Насколько я понял, в казне катастрофически не хватает средств…

– Это ненадолго. Отец Веспасиана был сборщиком налогов; вымогательство у него в крови.

Жрец достал ключ от входной двери.

– Кажется, вы довольно легко говорите о неполученных доходах императора! – заметил он. – Кто вы?

– Меня зовут Дидий Фалько; я действую от имени дворца…

– Ха! – Он оживился, нападая на меня. – Почему же умный, добрый сын Рима связался с таким сомнительным дельцем?

– Именно об этом я себя и спрашиваю! Так скажите мне, – снова надавил я на него, – кем был тот знакомый Лонгина?

– Некто по имени Барнаб, – сказал служитель.