Текст книги "Заговор патрициев, или Тени в бронзе"

Автор книги: Линдсей Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

LXXIII

Теперь я соображал быстро.

– Басс, я могу оценить твою преданность Криспу. На самом деле я сам был о нем высокого мнения. Но его больше нет. И если мы коечего не сделаем, Атий Пертинакс – совсем другой вымогатель для всей империи – захватит судно с зерном и будет угрожать Риму.

Боцман слушал, как обычно ничего не воспринимая. Стараясь не казаться слишком поспешным, я признался ему:

– Я не справлюсь один. Мне нужна твоя помощь, Басс, или игра окончена. Ты потерял человека, на которого работал, и потерял свой корабль. Сейчас я предлагаю тебе шанс получить славу героя и заработать вознаграждение…

Своим затуманенным выпивкой разумом он подумал над этим. Вино, по всей видимости, сделало Басса добрым, сговорчивым типом.

– Ладно. Я смогу жить, будучи героем. Значит, нам нужно придумать план…

Я не стал тратить время зря и скромничать. Я думал над этой проблемой с тех пор, как впервые приехал в Кампанию. У меня уже был план. Не делая лишнего шума насчет моей предусмотрительности и сообразительности, я объяснил Бассу, что, как я думал, мы должны делать.

Я оставил его в Позитано связаться с кораблями с зерном, когда они прибудут. Как только большая их часть соберется в Салернском заливе, все еще находясь вне поля зрения мизенской флотилии, он даст мне знать.

* * *

Когда магистрат направил свою взятую напрокат трирему снова вокруг скалистого мыса, я попросил его подбросить мою небольшую компанию до Оплонтиса – хотя я не сказал ему зачем. Гордиан знал. Он поставил себе задачу сопровождать тело Ауфидия Криспа до Неаполя, так что теперь я остался только с Ларием и Мило. Мой племянник уже сегодня сделал для империи доброе дело; я оставил его на постоялом дворе.

Мы с Мило поехали на ферму.

Когда мы осторожно прошли через арку с решеткой, то почувствовали ту же мерзкую заброшенную атмосферу. Сначала я обрадовался, когда увидел, что пса не было на цепи; потом я понял, что он вообще бегает на свободе. Когда мы пришли туда, уже смеркалось; после долгого жаркого дня на ферме стоял тошнотворный запах плохо ухоженных животных и старого навоза. Мило струсил.

– От тебя никакой пользы, – весело сказал я ему. – Поверь, я не отойду от тебя. Мило, большие собаки совершенно трусливы, пока не почуют страх. – Полное возражения лицо управляющего обильно покрылось испариной, и я сам чуял его страх. – Все равно он нас еще не нашел…

Прежде чем вломиться в дом, мы осмотрели вонючие здания вокруг. За кучей навоза, огороженной сломанными досками, которая служила конюшней, мы обнаружили крепкую пегую лошадь, которую я узнал.

Пертинакс использовал этого бродягу в качестве вьючного животного, когда преследовал меня до Кротона! Интересно, этот ублюдок уехал кудато на чалом?

Я шел впереди, отбиваясь от синих мух, и мы уже приближались к дому, когда оба остановились как вкопанные: нас задержал сторожевой пес.

– Не волнуйся, Мило; я люблю собак…

Правда, но не эту. Пес рычал. Я пришел к выводу, что это не какаянибудь дворняжка, которая убежит, если посмотреть ей в глаза и крикнуть «бу»!

Если бы этот пес встал на задние лапы, то стал бы ростом с человека. Это было одно из тех коричневочерных существ, которых разводят для боев, с головой, как у быка, и маленькими некрасивыми ушами. Мило был тяжелее его на несколько фунтов, но мы с псом оба понимали, что Фидон весил, как я. Я был тем крохотным лакомым кусочком, на которых любил целиться этот громила; собака хладнокровно смотрела прямо на меня.

– Хороший мальчик, Цербер! – спокойно подбодрял я его. Сзади себя я слышал, как сглотнул Мило. Все, что мне было нужно, это отравленная курица; но поскольку Мило стоял и смотрел, как Петронию разбили голову, я очень хотел, чтобы приманкой стал он.

Я прошептал Мило:

– Если у тебя с собой есть немного веревки, то я смогу привязать его. – У пса были другие планы. Ворчание в собачьем горле приобрело более зловещий тон. Я принялся успокаивать его.

Когда пес прыгнул, я все еще говорил.

Я ударил локтем ему в грудь и схватил за обе лапы, а тем временем пытался удержать его голову и защищаться. Я чувствовал запах сырого мяса у него изо рта, и у пса были невероятные зубы. Мне следовало свирепо на него закричать; приходится укрощать таких бандитов. У меня не было шанса.

– Стой сзади, Мило…

Все тот же Мило: скажи ему, что делать, и он сделает все наоборот. К счастью для нас обоих, идея Мило по укрощению собаки заключалась в том, чтобы схватить ее сзади, потом приподнять морду, резко вывернуть ее и сломать ему шею.

Мы стояли во дворе, понастоящему дрожа. Я признался Мило, что, наверное, мы квиты.

* * *

Лэс был в доме. Я нашел его; Мило обезоружил его своим матросским ножом.

Мы вытащили его на улицу, задом. Грустная часть лица Лэса плюхнулась в коровью лепешку; счастливая половина увидела, что Мило сделал с огромной собакой.

– Фалько! – вздохнул он, стараясь улыбаться в своей прежней дружеской манере. Сначала я поддерживал это.

– Лэс! Я надеялся снова встретиться с тобой, мой старый друг. Я хотел предупредить тебя, что в следующий раз, когда ты будешь есть шафрановую похлебку в твоей любимой столовой, берегись белладонны, которую они добавляют в бульон!

Улыбаясь от мысли, что ктото отравил мой суп, Мило еще глубже вдавил капитана лицом в навоз.

– Я потерял свой корабль! – пожаловался Лэс. Он легко переносил запах рыбы, но близкий контакт с радостями сельского хозяйства вывели бедного Лэса из себя.

– Какая трагедия. Ты можешь винить моего племянника – или списать на то, что сожрал мою священную козу! – Он застонал и попытался заговорить снова, но Мило получал самое огромное удовольствие: демонстрировал, какой он могущественный, наказывая человека самым неприятным образом. – Где Пертинакс, Лэс? – спросил я.

– Я не знаю… – Мило показал Лэсу точки на его теле, где давление нестерпимо.

Я содрогнулся и отвернулся.

Я рассказал Лэсу, что я понял о преданности жителей Тарента.

– Мне следовало вспомнить, что калабрийцы держатся вместе, словно этот навоз на фермерском дворе! Я полагаю, ты спас меня на рынке в Кротоне потому, что даже в Бруттии мертвый представитель императора на форуме может привлечь внимание. Ты предпочел избавиться от меня лично – и, к счастью для меня, тебе это не удалось! Я думал, почему ты так сильно давил на меня, чтобы я потом поехал с тобой в Регий; несомненно, я оказался бы за бортом с грузилами в ботинках. Гордиану повезло, что с ним был Мило, пока он находился на твоем судне. А теперь – где Пертинакс? Скажи, или тебе предстоит дело похуже, чем есть навоз; Мило удобрит почву тем, что от тебя останется!

Мило поднял капитана за шею и за ноги, достаточно высоко, чтобы тот прохрипел:

– Он здесь увидел записку, что его отец заболел. Но…

– Но что? – рассердился я.

– Он сказал, что, наверное, по дороге заедет к своей бывшей жене!

LXXIV

Мы быстро обыскали ферму, но обитатели, должно быть, смотались. Все, что мы нашли, это еще более дьявольскую вонь, муравьев в прессе для сыра и суетливых мух. Затем, выходя по изрытой тропинке, мы наткнулись на негодяя с черной бородой, который преследовал меня в тот первый день.

Мило был занят Лэсом, который посчитал это своим шансом вырваться и начал яростно драться. Я принялся за фермера. Он был бодрым, и я совершил ошибку, что позволил себе расслабиться. Мы угрожающе ходили по кругу. На это раз у него не было дубинки, но по его позе было видно, что он специализировался на жестоких деревенских боях; я предпочитал делать ставку на ловкость. Мы резко сцепились, в следующее мгновение я лежал на спине, едва дыша. Но после отдыха я был в форме; поэтому следующим рывком я вскочил на ноги, на этот раз будучи более осторожным.

Ничего не последовало. Мелькнуло чтото белое, потом показалось неожиданное движение, и прежде, чем я успел наброситься на него, фермер упал головой вперед. Коза подкинула его в воздух – коза, чьи дикие глаза и энергичный вид казались мне какимито знакомыми… Я сказал:

– Твой скот хорошо выдрессирован! – Потом я врезал валяющемуся на земле мужлану по голове, от чего он потерял сознание. Он проснется с неимоверной головной болью, когда мы будем уже далеко отсюда.

Животное, которое повалило его, пылко заблеяло, затем бросилось ко мне. Я старался устоять, удерживая от знаков внимания еще одного старого друга из Кротона, которого я никогда не ожидал уже встретить.

Казалось, Лэс чувствовал себя неловко.

– Каждый раз, когда мы разжигали огонь, она сбегала. От нее одни проблемы, Фалько; ты можешь забрать ее обратно…

Вот так мы и покинули это ужасное убежище: Мило тащил Лэса на одной веревке, а на другой я вел свою священную козу.

* * *

Когда мы приехали в Оплонтис, я дал Мило задание сопроводить капитана до койки в тюрьме Геркуланума. Мое личное недовольство диктовало мне, что я сам должен отправиться за Пертинаксом. Мило это понимал; следовать своему недовольству было и его собственным хобби.

Хотя Елена Юстина все еще находилась на постоялом дворе, Ларий шепотом уверял меня, что там не было никаких признаков Пертинакса. Кажется, я знал почему. Этот сноб не ожидал, что дочь сенатора останется в таком жалком окружении только ради того, чтобы помочь раненым друзьям; он предполагал, что Елена все еще жила на вилле. Однако даже если Пертинакс и знал, что она у нас, теперь мы могли его отпугнуть. Эмилия Фауста была верна своему слову. Она уже послала транспорт для нашего инвалида и его семьи – и вооруженную охрану из Геркуланума, которые так хотели поучаствовать в какомнибудь деле, что собирались сначала бить, а уж потом задавать вопросы.

Я оттащил Лария в сторонку.

– Я собираюсь съездить на загородную виллу. Не знаю, что я там найду. Мне нужно, чтобы ты присмотрел за людьми, за которых я несу ответственность. Я хочу, чтобы они все уехали из Кампании. Мне не нравится, как Пертинакс озабочен Еленой; это небезопасно. Если я расскажу ей правду, она будет спорить. Так что мы скажем, что Петрония Лонга быстро увозят обратно в Рим под вооруженной охраной, поскольку он важный свидетель, и я попрошу Елену Юстину поехать с ними…

– Чтобы присмотреть за ними? – улыбнулся Ларий; я рассеянно посмеялся в ответ.

– Да; ей это понравится… – Потом я пристально на него посмотрел. – Ты был хорошим помощником в этой поездке. Ты мог бы мне пригодиться, Ларий. Рисовать битву при Акции по три раза в месяц довольно нудно. Тебе нужно использовать свою выдержку и инициативу – и хвастаться перед девочками! Хочешь работать моим помощником, когда вернемся в Рим?

Мой племянник засмеялся. Ларий откровенно сказал мне, что он более разумен.

* * *

Я отправил их тем же вечером. Процессия уезжала в смолистом запахе факелов: такой наспех собранный караван из багажа и недовольных детей, которых Ларий и рыбак Оллии везли в повозке с Нероном с бурдюком вина Петро. Естественно, мы собрали старинную кучу сувениров. Креветкообразный отвечал за мою козу, которую отправили жить на ферме двоюродного брата Петро вместе с Нероном.

Когда дошло до дела, мой план был разрушен. Оказавшись лицом к лицу с Еленой, я рассказал ей правду.

– Да, я понимаю. – Она всегда спокойно отвечала, когда ситуация была критичной, хотя подчинение моим распоряжениям никогда не отличали наши отношения. – Марк, ты все еще хочешь арестовать Пертинакса?

– Он сейчас несет ответственность за две смерти, а также нападение на Петрония. Что бы ни думал его старый отец, Пертинакс теперь не просто заговорщик, который может надеяться на помилование. После его ареста на «Исиде» он наверняка сам это знает. Но от этого Пертинакс становится только еще более отчаянным.

– Я так надеялась, что мы найдем способ все уладить для него…

– Я ненавижу, что ты его защищаешь!

С ужасно обеспокоенным видом Елена обняла меня за плечи.

– Марк, после четырех минут в твоих объятиях я преданна тебе больше, чем была ему после четырех лет в браке – хотя это не значит, что я совсем не лояльно отношусь к Пертинаксу.

Я взял ее лицо в свои ладони.

– Елена! Ты должна отпустить его!

– Я знаю, – медленно сказала она.

– Я так не думаю! Когда ты приедешь в Рим, сиди дома, и если Пертинакс попытается встретиться с тобой, ты должна отказаться!

– Марк, пообещай мне одну вещь: не убивай его.

– Я не хочу его убивать. – Она ничего не ответила. – Елена, любовь моя, возможно, комуто придется это сделать.

– Если это придется сделать, пусть ктото другой несет за это ответственность. Марк, не забывай: что бы ты ни сделал, нам с тобой придется всегда жить с этим…

Этому «всегда» трудно было противиться. Внезапно я увидел ее близко, как никогда не бывало с тех пор, как напали на Петрония.

– Если я опять оставлю его на свободе убивать дальше, то мне придется жить с этим!

Елена Юстина протяжно иронично вздохнула.

– Тогда мне придется хоронить его.

– Обязанность – удивительная вещь!

В ее глазах появились слезы.

– А что мне делать, если он убьет тебя?

– Не убьет, – резко сказал я. – Это я могу тебе обещать!

Я заставил ее замолчать, крепче обняв и нежно улыбнувшись, глядя в ее беспокойные глаза и затмевая все мысли о Пертинаксе. Елена так нежно обнимала меня, что я вспомнил, как сильно она мне нужна. У нее был уставший вид. Она пробыла здесь на постоялом дворе со мной почти целую неделю, не жалуясь и поддерживая меня, даже когда я ночью приползал домой пьяным, чтобы поесть то, что она для меня припасла, не говоря уже о какихлибо проявлениях моей любви.

– Здесь мы жили вместе, – печально сообщил я. – А я был так озабочен, что даже не заметил этого!

– Ну ладно! – улыбнулась Елена в своей спокойной практичной манере. – Я всегда предполагала, что именно такой будет жизнь с тобой!

Я пообещал:

– Когданибудь мы сделаем это как следует.

Елена Юстина разглядывала меня с абсолютно спокойным видом.

– Ты знаешь, что именно этого я и хочу, – сказала она.

Потом я поцеловал ее, стараясь, чтобы это не показалось последним поцелуем, который я, возможно, могу подарить ей, и Елена поцеловала меня – так нежно и долго, что я почти испугался, что она думала, будто так и есть.

Все ждали нас. Мне пришлось отпустить ее.

LXXV

На вилле Марцелла меня встретил Гордиан.

– Я думал, вы на похоронах, сенатор.

– Я слишком беспокоюсь, чтобы расслабиться. Где Мило?

– В Геркулануме; заключает капитана дальнего плавания в тюрьму. А тут как обстановка?

– У Капрения Марцелла был удар…

– Не могу поверить! Этот старик такой же инвалид, насколько правда, что у ленивой жены болит голова…

– Это правда, Фалько; врач говорит, что еще один удар прикончит его.

– А Пертинакс?

– Не показывался. Но его отец уверен, что он придет.

– Тогда нам с вами, сенатор, остается теперь только сидеть на вилле Марцелла и ждать…

Мы ждем его на вилле. А Пертинакс гдето далеко отсюда ждет, когда корабли с зерном прибудут из Александрии.

Я коечто знал об ударах. У моего двоюродного дедушки Скаро, эксцентричного старого жулика, их было несколько, хотя на самом деле мой добрый дед умер, задохнувшись от самодельных вставных зубов. Я пошел лично проведать Марцелла.

Диагноз поставили верно. Ужасно видеть умного человека настолько разбитым. Самое худшее, что его рабы были в ужасе. Поэтому Марцелл был не просто парализован и не мог нормально говорить; он терпел унижение, поскольку с ним обращались, как с идиотом, и он видел, что его слуги боятся подходить к нему.

Я ничего не мог сделать, поэтому начал переводить. По крайней мере, когда старик хотел пить или чтобы ему подняли подушку, ему могли помочь быстрее. Я сидел с ним; читал ему; даже – поскольку я был рядом и не позволял суетиться – помогал бедному старому дьяволу добраться до горшка. Разнообразие моей работы никогда не переставало меня удивлять. Вот он я: вчера нападение триремы; сегодня драка с собакой; теперь работа сиделки консула.

– Ты хорошо справляешься! – прокомментировал Гордиан, заглянув в комнату.

– Я чувствую себя его женой. Скоро я буду жаловаться на то, что он дает мне мало денег на одежду, а потом консул назовет мою мать стервой, которая вмешивается не в свои дела…

– Что он сейчас говорит?

– А… он хочет изменить завещание.

Консул беспокойно забормотал.

– Елена… Гней!

Я спросил:

– Вы хотите оставить свое имущество Елене, чтобы она потом передала его Гнею? – Он удовлетворенно откинулся назад. Я сложил руки, давая ему понять, что меня это не впечатлило. – Хорошо, что вы доверяете девушке! Большинство из них стащили бы ваши деньги, а потом убежали с первым попавшимся подлым кулачным бойцом, в чьей улыбке промелькнет намек на непристойное обещание…

Марцелл снова стал чтото тревожно ворчать. Я подождал, пока Гордиан его успокоит. Любой, кто пытался использовать Елену, чтобы помочь Пертинаксу, лишался моего сочувствия.

После того как Гордиан ушел, я сидел, яростно глядя на Марцелла, а он возмущенно уставился на меня. Чтобы поддержать разговор, я сказал:

– Елена Юстина никогда снова не выйдет замуж за вашего сына!

Капрений Марцелл продолжал сурово осуждающе смотреть на меня. Я видел, что он сейчас понимал мои слова.

Бывший консул, наконец, осознал, какому непреклонному представителю отбросов общества удалось развратить его невестку.

* * *

Мы ждали четыре дня. Потом из осторожного сообщения от Басса из Позитано я узнал, что собралось достаточно кораблей с зерном, чтобы начать первую стадию моего плана.

Я поехал в Оплонтис, чтобы подружески поболтать с отцом рыбака Оллии, который занимался сплавом леса. Вечером я наблюдал, как отплывают тунцеловные суда с их мерцающими фонарями, зная, что куда бы они ни закидывали свои сети, распространится слух: Авл Курций Гордиан, известный жрец, который унаследовал от своего брата виллу на побережье на горах недалеко от Суррента, отмечает получение наследства закрытым званым ужином для своих друзей мужского пола. Предполагалось, что это тщательно хранимый секрет; шла речь о профессиональном танцоре с необыкновенными пропорциями, которого привезли специально из Валентии, и он будет купаться в огромных количествах вина.

Профессиональный танцор так и не выполнил своего обещания, но в отношении всего остального Гордиан втянулся в это дело весьма увлеченно; вряд ли в молодости у него были подобные приключения. Ночь была звездной, но он устроил огромные костры, чтобы любой незваный гость легко нашел его. Когда шумные капитаны трирем со своим командующим сошли на берег, добрый Гордиан только вздохнул, как человек, предпочитающий избегать неприятностей, и помог им найти путь к его бочкам.

Пищи было достаточно для того, чтобы убедить людей, что они смогут выпить больше своих истинных способностей. Были легкие вина и крепкие, молодые и хорошо выдержанные, которые, по мнению Гордиана, его брат хранил не менее пятнадцати лет. Казалось, все было плохо организовано; любой мог туда попасть… Хозяин, будучи очень беспечным, вместо того чтобы не подпускать счастливых триерархов к выпивке, оставил их без присмотра: они давали друг другу философские советы о том, как избежать головной боли – затем даже моряки сразу напились до беспамятства.

За час до того, как стемнело, я оставил свои отвратительные дела и медленно поднялся по тропинке за домом, пока огни торжества совсем не остались позади. С усилием всматриваясь на север через океан, я думал, что смогу увидеть огромные призрачные формы, словно ветряные мельницы, стоящие на воде, неуловимо медленно двигаясь позади острова Капри. Я знал, что они там, и надеялся действительно их разглядеть. В любом случае, можно было расслабиться: хорошая партия в пятнадцать тысяч бушелей, которая нужна для того, чтобы в следующем году накормить Рим, в безопасности шла домой.

* * *

Я сразу поехал обратно в Оплонтис.

Пока старик все еще спал, я обыскал дом и территорию имения. Пертинакса нигде не было видно. Я нашел Бриона и сказал ему, что нарушил планы его молодого хозяина.

Проспав часть своего похмелья, я снова обошел вокруг конюшен; сейчас они казались даже еще более заброшенными. Не найдя Бриона, я стоял в замешательстве, потом рискнул крикнуть. В извозчичьем дворе послышался слабый грохот. Я помчался туда и вскоре нашел связанного дрессировщика.

– О, боги, что с тобой случилось? – Бриона, обладавшего крупным телосложением, сильно избили. У него был разбит рот, через который тот с трудом чтото хрипел, и тело покрывали синяки, на которые больно было смотреть. Эта жестокость была мне знакома. – Не говори ничего: Пертинакс! Он делал это с удовольствием…

Я помог Бриону выбраться на улицу, намочил в корыте его шарф и приложил к тому месту, где повреждения казались самыми сильными.

– Застал его на чердаке – сказал, что вы говорили о его плане…

– И он набросился на тебя? Брион, считай, что тебе повезло, что ты остался жив. Где он сейчас? В доме со стариком?

– Он уехал, Фалько.

Я в этом сомневался; Пертинакс слишком сильно нуждался в деньгах. Я потащил Бриона за собой и поспешил в дом. Но слуги уверяли меня, что никто не приходил к Марцеллу. Я вошел в комнату больного, заставив Бриона пойти со мной.

– Расскажи консулу, что с тобой произошло, Брион!

На какоето мгновение этот энергичный тип, привыкший жить на улице, смутился в присутствии больного, но потом собрался с мыслями.

– Я пришел к молодому господину и предупредил его, что представитель императора разрушил его планы. Я сказал ему, что хватит убегать и пора ответить на обвинения против него…

– Значит, он бросился на тебя, бил, а потом связал и запер? Спрашивал ли он о здоровье его отца?

– Нет. Но я сказал ему, что у консула был тяжелый приступ, и я сказал ему, – заявил Брион тем же спокойным голосом, – что консул звал его.

– Ты уверен, что он знал – но уехал?

– О, да, – тихо произнес Брион, не глядя на консула. – Он уехал. Я достаточно часто слышал стук копыт, когда он в ярости скакал на своем коне.

Я наклонился к кровати, где неподвижно с закрытыми глазами лежал консул.

– Лучше взгляните фактам в лицо, консул! Атий Пертинакс махнул на вас рукой. И вы плюньте на него!

Глядя, как он лежал там, мы перестали ощущать его высокий рост. Даже я видел, что впечатляющая внешность Марцелла, казалось, растаяла. Даже огромный нос сморщился, потеряв то нелепое доминирующее положение на его старом, морщинистом, страдающем лице. Он был одним из богатейших людей Кампании, но всего, что он ценил, теперь не было. Я подал Бриону знак, и мы тихонько вышли из комнаты.

Бывший консул больше не предпринимал попыток спасти Пертинакса. Болезнь и предательство преуспели там, где я потерпел поражение.

* * *

Пертинакс был отличным наездником, и он знал эту местность. Я сам взял лошадь и отправился предупредить помощников магистрата внимательнее искать чалого скакуна, но он наверняка уже проскочил мимо них. Мы не имели ни малейшего представления, куда он мог направляться – возможно, в Тарент. Мы его потеряли. Я вернулся в дом.

Когда ближайшие родственники так жестоко тебя ранят, последнее, что тебе нужно и первое, что получаешь, – это разговоры с любопытными соседями. Эмилий Руф сейчас был здесь с Марцеллом, выражая свое уважение. Его сестра, которая приехала с ним, гуляла по террасе.

Вся в черном, с тяжелой вуалью, спадающей складками, она обходила колоннаду и грустно смотрела на море.

– Эмилия Фауста! Я сожалею насчет Криспа. Я бы сказал тебе, что это никогда не должно было случиться, но это только усиливает трагедию. Я ничего не мог сделать.

Я чувствовал, что она потратила все страдания на своего не отвечающего взаимностью возлюбленного, пока он был жив; теперь, когда он был мертв, она решительно приняла мои соболезнования. Я вполголоса сказал ей:

– В будущем, когда ты будешь читать буколический доклад какогонибудь придворного поэта о том, как толпы людей в Мизенах и Путеолах каждый год выходили встречать прибывающие корабли с зерном, ты можешь улыбнуться, вспомнив то, чего никто никогда не скажет: какие бы знатные люди в этом году ни были консулами, суда прибыли незамеченными…

– Все кончено?

– Корабли стоят в ночи! Еще, возможно, подойдут отставшие суда, но Веспасиан может присмотреть за ними, как только я ему доложу.

Фауста повернулась ко мне, еще сильнее закутывая свое бледное лицо в черную накидку.

– Крисп был особо одаренным человеком, Фалько. Ты будешь гордиться, что знал его.

Я не отреагировал на эту реплику. Через мгновение я улыбнулся:

– Тебе идут строгие цвета.

– Да! – согласилась она, поновому непринужденно засмеявшись. – Дидий Фалько, ты был прав. Мой брат обижает меня, я теперь не могу жить с ним. Возможно, я выйду замуж за какогонибудь богатого старика, а когда он умрет, буду наслаждаться своим положением вдовы, в строгих, темных цветах, стану слишком требовательной и буду кричать на людей – или стану очень плохо играть на кифаре.

Я отогнал мысль, что эта благородная девушка гуляла здесь по роскошному портику консула, прикидывая стоимость его роскошного имения.

– Эмилия Фауста, – галантно ответил я, – как преподаватель игры на арфе, говорю тебе, что ты очень хороший музыкант!

– Ты всегда был обманщиком, Фалько, – сказала она.

* * *

Фауста вышла замуж за бывшего консула; мы устроили это на следующий день. Курций Гордиан погадал и произнес обычную ложь о «хорошем предзнаменовании на долгий счастливый союз». От горя и болезни Капрений Марцелл говорил бессвязно, поэтому его брачные клятвы переводил я. Никто не проявил невежливости, чтобы спросить, что происходило в первую брачную ночь; предположительно, ничего. Естественно, жених поменял свое завещание, оставив все своей новой молодой жене и детям, которые могут у них появиться. Завещание ему тоже помог написать я.

Я больше никогда не видел Эмилию Фаусту, хотя время от времени слышал о ней. Она вдовой прожила безупречную, необыкновенно счастливую жизнь и погибла при извержении Везувия. До этого времени Фауста преданно ухаживала за Марцеллом. Ему удалось дожить до того времени, когда он узнал, что имение и честь его знатных предков были в безопасности: через девять месяцев после того, как они поженились, Эмилия Фауста родила мальчика.

Я однажды видел ее сына, много лет спустя. Он выжил при извержении вулкана и вырос здоровым юношей. Ктото показал мне его. Он сидел в колеснице, облокотившись одним локтем на передний поручень, терпеливо ожидая, когда освободится дорога. Для человека, у которого денег больше, чем ктолибо заслуживает, он показался вполне приличным парнем.

У него были каштановые волосы, широкие неподвижные брови и невозмутимое выражение лица, которое смутно показалось мне знакомым.

Его мать назвала его Луцием. Наверное, в честь Криспа.

Было еще одно событие, о котором я не могу умолчать. Плохие новости мне рассказал Брион. На следующий день после свадьбы я собирался уезжать, когда Брион мне признался.

– Фалько, я знаю, где может быть Пертинакс.

– Где? Говори скорее!

– В Риме. Мы устроили Фероксу и Малышу их первые скачки, в большом цирке…

– В Риме! – В Риме, куда я отправил Елену Юстину, думая, что там безопасно.

– Я разговаривал с новой хозяйкой, – продолжал Брион. – Кажется, она в курсе! Ферокс все еще участвует в забеге. Она также сказала мне, что консул оставил вам особое наследство; повидимому, вы ему нравитесь…

– Ты меня удивляешь. Что за подарок?

– Малыш. – Мне никогда в жизни особо не везло, но это было смешно. – Ее светлость сказала, не могли бы вы забрать его с собой, когда уедете?

Любой гражданин имеет право отказаться от ненужного наследства. Я чуть не отказался от своего.

Однако я всегда мог продать лошадь на сосиски. При всех недостатках его характера, Малыш был хорошо откормлен и не имел видимых заболеваний; вдоль Триумфальной дороги и перед базиликой с подносов торговцы продавали много вещей и похуже.

Так что я оставил его и сэкономил на проезде домой, поднимаясь на протяжении всей Аппиевой дороги на этом косоглазом, колченогом, упрямом, привередливом звере, который теперь принадлежал мне.