Текст книги "Перекати-поле"
Автор книги: Лейла Мичем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)
– Я должен выяснить, действительно ли я являюсь таким ничтожеством, каким считаю себя, Джон, – и это ради Кэтрин Энн, в первую очередь. Она заслуживает самого лучшего, а что, если я не такой? Как узнать это, если… если у тебя нет свободы все попробовать? Я все-таки не такой мерзавец, чтобы дурачить Кэти и продолжать с ней встречаться.
– Как можно всего за пять дней разлуки, – изумленно спросил Джон, – так изменить свое отношение к девушке, которую ты любил с одиннадцати лет, к девушке, которой ты на словах отдал свою душу и сердце, всю свою жизнь?
Трей густо покраснел.
– Поверь, Тигр, это было шоком и для меня самого. Но в сердце моем ничего не поменялось. Я люблю Кэти. В этом-то все и дело. Я хочу жениться на Кэти, но разве это справедливо по отношению к ней, если… Короче, я не такой, как ты, Джон. Я подвержен соблазнам. – Он попытался усмехнуться, но из этого ничего не вышло, и лицо его вытянулось. – Я собираюсь признаться Кэти, что изменил ей.
Джону показалось, что на грудь ему опустилась бетонная плита. Такое признание Трея убьет Кэти.
– Я… я расскажу ей, что со мной происходит, расскажу, как все будет дальше, пока я не буду уверен, что стал мужчиной, которого она заслуживает, – продолжал Трей. – Я совершенно убежден, что она поймет меня и даст мне эту паузу. Мы ведь оба будем в Майами – порознь, но вместе. На виду друг у друга, но… достаточно далеко, чтобы у нас была какая-то свобода.
Джон презрительно скривил губы.
– Выходит, ты хочешь, чтобы она была под рукой, когда тебе вдруг приспичит? В этом твоя идея?
– Нет! И никакая это не идея! Если ты считаешь, что Кэти тут же снимет свои трусики просто потому, что я случайно зашел к ней, то совсем не знаешь ее. Речь идет о том, что, когда развеются все мои сомнения и я смогу доверять самому себе, она будет в пределах досягаемости. Ради Бога, Джон. Нам всего по восемнадцать. Для серьезных отношений, которых хочет Кэти, у нас впереди вся жизнь. Ты сам посмотри на наших общих знакомых, которые были влюблены в школе, поженились, а потом развелись. Они связали себя отношениями слишком рано, не успев толком оглядеться по сторонам и узнать, что еще есть в этой жизни.
– В этой жизни нет никого более прекрасного, чем Кэти, ТД, и ты сам это знаешь. Когда ты собираешься с ней поговорить?
– Как только мы приедем домой. Было бы нечестно ничего не сказать ей. Мы с тобой уедем на осенний сбор первого августа. Летом у нее будет несколько месяцев на то, чтобы привыкнуть к мысли, что мы с ней не будем видеться… пока не почувствуем, что готовы возобновить отношения.
«Ты хочешь сказать, пока ты не будешь готов», – с возмущением подумал Джон. Он вообще не мог поверить, что они с Треем ведут этот разговор.
– А твое решение поговорить с ней сразу же после приезда имеет какую-то связь с этими телефонными номерами у тебя в кармане? – спросил он.
Трей снова покраснел.
– Возможно.
– А что, если во время этой паузы Кэти влюбится в кого-то другого? И узнает, что может жить без тебя?
На мгновение где-то в глубине глаз Трея мелькнуло отчаяние.
– Это тот самый шанс, которым я хочу воспользоваться, хочу рискнуть.
«Да ничем ты не рискуешь, заносчивый сукин сын, потому что уверен, что Кэти все равно будет ждать тебя», – подумал Джон.
– Ты разобьешь ей сердце, – сказал он.
Трей опять обмяк.
– Я знаю. Но Господь простит меня – я уверен.
– Надеюсь, что он действительно тебя простит, потому что Кэти может этого и не сделать. Ты же знаешь, она могла поехать поступать в Южнокалифорнийский университет.
– Да, знаю.
В самолете по дороге домой они почти не разговаривали.
На мгновение Кэти показалось, что ей снится какой-то дурной сон. Настоящий Трей не мог говорить ей о том, что, как ему кажется, они должны дать друг другу немного «свободного пространства», когда приедут в Майами. С его губ просто не мог сорваться весь этот перечень логических доводов в пользу «периода на то, чтобы немного остыть».
– Мы никогда не давали друг другу возможности узнать других людей, Кэти, и я… я думаю, нам нужно сделать это, чтобы быть уверенными в том, что мы предназначены друг для друга… К тому же я подумал, что твое отношение к футболу, может быть, помешает… нашему счастью и мы не сумеем сочетать твою карьеру – карьеру врача – с моей карьерой тупого стареющего игрока в футбол… Тут есть над чем поразмыслить, Кэти. Мне… мне жаль, что я не догадался об этом раньше, но я был совершенно без ума от тебя… Однако мы по-прежнему будем видеться. Мы будем жить в одном кампусе… на расстоянии вытянутой руки. Не совсем порознь…
Во время его монолога она отметила несколько моментов: он ни разу не назвал ее Кэтрин Энн и все время говорил в прошедшем времени. Кэти лишилась дара речи. Она не верила своим ушам, и от этого язык онемел, а в горле пекло так, будто она проглотила пчелиный рой.
– Ну скажи что-нибудь… пожалуйста, – умоляюще произнес Трей. – Или… или ты снова онемела?
Кэти встала. Они сидели на диване-качелях на веранде дома ее бабушки, а у их ног лежал Руфус. Пес неохотно поднялся и взглянул на нее, неуверенно завиляв хвостом. Выражение лица Трея было вопросительно-неуверенным.
– Пойдем, Руфус, – сказала Кэти и, открыв дверь, придержала ее, чтобы пропустить собаку в дом. Затем она вошла следом и мягко прикрыла за собой дверь.
Глава 21
Она перестала принимать свои желтые таблетки. Выпила последнюю на двадцать первый день ее цикла, а потом бросила. Зачем? Она приходила в клинику доктора Грейвса вялая и апатичная и работала там по полдня, потому что этим летом разразился экономический кризис. Появившееся свободное время после обеда Кэти использовала для того, чтобы подобрать себе гардероб для учебы в колледже. На обновки средств не хватало. Деньги, которые Кэти планировала потратить на кое-какие вещи, пришлось отложить на самолет до Майами, поскольку раньше она собиралась ехать в кампус с Треем и Джоном на машине. Все складывалось просто идеально. Ее новая соседка по комнате, уроженка Майами, пригласила Кэти погостить у нее неделю перед началом занятий, как раз тогда, когда Трею и Джону было сказано явиться в кампус. Она могла бы отправиться с Джоном на его пикапе, но они с Треем ехали в одной связке, и в такой ситуации оставаться с ними во время всех остановок и ночевки в мотеле было бы неловко.
Те небольшие сбережения, которые Кэти удалось накопить, позволили ей выбрать одежду для колледжа только в магазине подержанных вещей в Амарилло, и она с радостью отправилась в поездку по безлюдному шоссе через бурые пустынные прерии. Трея не было в ее жизни уже целую неделю, когда однажды после работы она повернула машину своей бабушки к дому Джона.
***
Лежа на кровати в своей комнате, Джон беспокойно листал проспект для поступающих в университет Лойола, который он вытащил из мусорной корзины, куда его после Дня подписания выбросил отец. Джон догадывался, почему эта брошюра вызвала у Берта такое раздражение. Колледж отказался от программы развития футбола в 1972 году, а именно этот вид спорта сейчас был на первых ролях во всех соревнованиях на уровне колледжей. Джон почти наверняка знал, кто организовал доставку по почте этого проспекта, и каждый раз, глядя на него, чувствовал приступ подступающей изнутри тошноты.
Телефон звонил каждые полчаса, но Джон не обращал на это никакого внимания, заставляя звонившего оставлять все новые и новые торопливые сообщения на автоответчике.
– Ну же, Джон, давай! – умолял его Трей. – Я знаю, что ты дома. Возьми же трубку, черт побери!
Комната Джона находилась в передней части дома, и поэтому он сначала услышал, а потом уже увидел подъезжающий «форд» мисс Эммы. У того из-под капота раздавался какой-то очень характерный стук, происхождение которого они с Треем так и не смогли определить, – по всей вероятности, что-то возрастное. Как Кэти будет обходиться без машины в кампусе в Майами? Она планировала брать у Трея его «мустанг», когда нужно будет куда-то поехать, и, разумеется, всегда могла рассчитывать на то, чтобы взять пикап Джона.
Он не видел Трея с момента их возвращения из Майами и разговаривал с ним всего один раз, после того, как он объяснился с Кэти. Трей так и не признался ей в своей неверности.
– Я не смог, – заявил он тогда. – Я просто не смог. Мне было и так достаточно тяжело сказать ей, что нам следует расстаться на время и пообщаться с другими людьми. Я знаю, что могу положиться на тебя в том, что ты не расскажешь ей о моих девушках, Джон.
– Только потому, что я не хочу доставлять ей еще бóльшую боль, ТД.
– Да, понимаю, но я знаю, что ты никогда бы не предал меня, Тигр. Ты мог бы ударить меня, но предать не смог бы никогда.
Новость об их размолвке тут же облетела весь город, и одного короткого взгляда на стоическое выражение лица Кэти было достаточно, чтобы понять, кто от кого ушел. Теперь она превратилась в мишень ехидных сплетен, большинство из которых исходило от Сисси Джейн и ее недалеких приспешниц, так что, если бы Джон продолжал тусоваться с Треем, это означало бы, что он каким-то образом поддерживает решение, принятое другом.
– Как она восприняла это? – спросил он Трея.
– Ну, как… как Кэти. Она просто молча слушала меня, а когда я закончил, встала, позвала Руфуса и ушла в дом. Даже не оглянулась. Закрыла за собой дверь. Вот так.
– А каких слов ты от нее ожидал?
– Ну, что она чувствует по этому поводу, по крайней мере.
– А сам ты не догадываешься, что она чувствует?
– Господи, конечно, догадываюсь, но я ожидал, что она как-то выразит это – поплачет немного, попробует отговорить меня от принятого решения. А у нее даже слезинки в глазах не появилось.
Трей бывал порой удивительно тупоголовым. Кэти никогда бы не унизилась, пытаясь отговорить Трея от решения бросить ее.
– Мне на минуту показалось, что я снова сделал ее немой, что у нее опять вернулось то прежнее состояние, – добавил Трей, и Джон заметил в его голосе нотки беспокойства и раскаяния. – Но потом я понял, что она просто молчит, как всегда делает, когда…
– …когда ей нечего сказать, – закончил за него Джон.
– Господи, Джон…
– Да, – ответил он и повесил трубку.
Они с Кэти разговаривали каждый вечер. В это время он всегда был дома, зная, что она позвонит.
– Ты, Джон, для меня как чашка какао перед сном, – как-то сказала она. – Не могу идти спать, пока не услышу твой голос.
Однако она все равно, похоже, не спит и не ест, подумал он. Он пару раз заглядывал в клинику, чтобы проведать Кэти, и каждый раз находил ее все более похудевшей.
Он положил книгу на кровать и пошел к двери с учащенно забившимся сердцем.
– Привет, – сказал он, шокированный ее бледностью.
– Надеюсь, я тебе не помешала. – На ее губах появилась легкая улыбка.
– Ты бы мне никогда не помешала, Кэти. Я всегда рад видеть тебя. Заходи.
Как только он запер за ней дверь, она закрыла лицо руками и заплакала; это были громкие, сотрясающие все тело рыдания, и Джон почувствовал своего рода облегчение. Плотину прорвало. Не говоря ни слова, он обнял ее и держал все время, пока она давала первый истерический выход своему горю.
– Как он мог так поступить? – Она всхлипнула. – Что такого он нашел в Майами, чего не мог найти здесь?
– Золото для дураков – вот что он нашел, Кэти. Он был ослеплен им, принял его за чистую монету и купился. Он очень скоро поймет, что его просто одурачили.
Она высвободилась из его объятий и отступила. В тот же миг Джон почувствовал какую-то пустоту, как будто у него забрали то, что он только что держал в своих руках. Он улыбнулся, чтобы скрыть укол почти невыносимой боли, и сказал:
– Чем бы тебя угостить? Мне кажется, у нас есть кола в холодильнике.
Кэти высморкалась в салфетку, и ее нежные ноздри покраснели.
– Слушай, а твой отец… у него по-прежнему есть какая-то выпивка?
– Хм, ну да, думаю, где-то есть виски…
– Я бы хотела немного выпить.
Взгляды их встретились, в глазах ее стояла боль потери.
– Кэти… ты уверена? Ты никогда не пила столько, чтобы можно было об этом говорить.
– Я чувствую, что мне понравится, Джон. Я правда хочу.
Что ж, Джон мог отдать должное человеку, под крышей которого он жил: Берт держал в доме виски, пытаясь доказать, что он способен контролировать себя и не пить. А может, что более вероятно, он хотел, чтобы выпивка была под рукой, когда он снова запьет. У него была почти полная бутылка, представлявшая собой либо искушение, либо средство спасения. Джон налил глоток для Кэти и глоток для себя. Было всего час дня.
Джон подумал, что им следовало бы пойти в другую комнату, но его спальня оказалась единственным местом в доме, где было убрано. Он включил приемник и нашел музыку, чтобы заполнить тишину в паузах их несвязного разговора. Они уселись на кровать, и Джон стал следить, как виски начинает свое волшебное действие на девушку, которую он полюбил с первого взгляда, увидев ее на уроке мисс Уитби. В самой Кэти, ее личности и характере не было ни единой черты, которая не вызывала бы в нем восхищения. Алкоголь начал сразу же действовать на его мозг и кровь, и у него уже появились мысли, как приятно и уютно быть наедине с Кэти в его спальне, когда внезапно по радио зазвучала одна песня, которая разрушила очарование момента и разбила фантазии обоих. Это была «Все, о чем я прошу тебя» в исполнении Сары Брайтман и Клиффа Ричарда; Кэти и Трей всегда считали, что слова лирических обещаний и вечной любви, о которой пелось в ней, были написаны о них.
Джон торопливо вскочил с кровати.
– Сейчас переключу на другую станцию, – сказал он.
– Нет-нет! – пробормотала она, остановив его за руку. – Все в порядке. Я должна учиться… жить… среди напоминаний о прошлом…
Он снова сел, а Кэти сама присоединилась к очень красивому дуэту Сары Брайтман и Клиффа Ричарда, но в голосе ее звучали минорные нотки. Тело ее раскачивалось в такт музыке, как и стакан с виски в руке, и Джон, решив забрать его у нее, встал с кровати. Она тоже поднялась.
– Потанцуй со мной, Джон, – тихо произнесла Кэти и обняла его за шею; ее руки были легкими, как перышки, а их прикосновение пьянило лучше любого алкоголя.
На ней были белая футболка и белые шорты, а исходивший от нее запах женщины, пробивавшийся сквозь пары виски, наполнял его такой неудержимой агонией, что он был не в состоянии предотвратить того, что случилось с фатальной неотвратимостью, так же как не мог воскресить из мертвых свою маму.
Закрыв глаза, она невнятно вторила чистым и сильным голосам певцов на фоне проникновенных звуков оркестра; они с Кэти медленно двигались в ритме музыки, ее тело нежно касалось его, а голова ее лежала у него на груди.
– Кэти… может быть, тебе лучше сесть?
Протянув руку за стаканом с виски, она допила его и, продолжая двигаться в его объятиях, промурлыкала:
– Мы собирались наслаждаться жизнью, Джон, совсем как поется в этой песне. Мы собирались делить все дни и ночи…
Он взял стакан из ее руки.
– Может быть, это еще впереди, – мягко произнес он, искренне надеясь, что ошибается.
Она ткнулась носом ему в подбородок.
– Я хочу проснуться утром, чтобы больше не было никакой ночи, Джон.
Девушка споткнулась, и, прежде чем она успела упасть, он подхватил ее, подняв на руки. О Господи. Глаза ее были закрыты. В брюках у него пылал пожар. Джон положил ее на кровать и сделал движение, чтобы уйти, но ее веки вдруг задрожали в тщетном усилии открыться, и она схватила его за руку.
– Не уходи.
– Ты уверена, Кэти? Мы пьяные, очень пьяные.
– Скажи, что любишь меня, – прошептала она.
Были ли это ее слова или просто слова из песни?
Джон ответил ей своими словами, идущими от самого сердца.
– Ты сама знаешь, что люблю, – срывающимся от желания голосом сказал он.
Она продолжала напевать, мотая головой, а он тем временем разделся, отбросив свои джинсы и трусы в сторону. Затем он снял с нее шорты и трусики; горячая кровь, гулко пульсировавшая в висках, и звуки музыки ослепили его, он видел только ее красоту и чувствовал, как неудержимо хочет ее.
– Кэти… Кэти, открой глаза и скажи мне, что ты сама этого хочешь, – прошептал Джон, погладив ее по ноге и еле справляясь со своей эрекцией.
Она сама раздвинула ноги, но едва его член коснулся мягкой развилки между ее бедрами, Кэти мечтательно пролепетала сонным голосом:
– Трей…
Джона подбросило с кровати быстрее, чем если бы с потолка на подушку внезапно свалилась гремучая змея. Рот Кэти безвольно открылся, она погрузилась в глубокий пьяный сон и даже не шевельнулась, когда он снова надел на нее трусики и шорты, а потом накрыл синим одеялом, которое держал в шкафу. Он выключил музыку, а сам пошел в ванную, чтобы принять холодный душ, по пути отметив, что бутылка виски почти пустая. Через пять часов он разбудил ее. Она все еще была пьяна.
– Господи, Джон, – простонала Кэти, хватаясь за голову. – Что произошло?
– Ты немного выпила, точнее сказать, выпила очень прилично. – Он натужно усмехнулся.
– Который час?
– Шесть.
– Боже мой! Бабушка еще в библиотеке. – Вдруг она прикрыла рот ладонью. – Джон, я думаю, что меня сейчас вырвет.
– Иди сюда. Прости за беспорядок.
– Это ты меня прости.
Он пожалел, что не вымыл туалет. Он пожалел, что сегодняшний день вообще наступил. Он еще много о чем пожалел. Когда она вернулась, лицо ее было цвета немытой белой кафельной плитки у них в ванной.
– Я чувствую себя ужасно, – простонала Кэти.
– Я тоже.
Стоя перед ним, она со вздохом обхватила его за талию и устало положила голову ему на грудь.
– Я, должно быть, полностью вырубилась, – пробормотала она. – Последние несколько часов были для меня как… ладно, проехали. Может, я говорила или делала какие-то глупости?
– Ты практиковалась в пении.
– Ой. Что-нибудь еще?
– Ты немного храпишь во время сна.
– Мне уже говорили об этом. Что-то еще?
– Ничего.
– Уверен?
– Конечно, уверен. Можешь не сомневаться.
Она подняла голову и нежно посмотрела ему в глаза.
– Я верю, Джон, всем своим сердцем верю. Именно это я так люблю в тебе. Я полностью могу доверять тебе.
– Слушай, давай я сначала завезу тебя домой, а потом заеду за твоей бабушкой. Ты не в той форме, чтобы садиться за руль.
– Ох, спасибо. Ты такой любезный, – рассеянно произнесла она и, отстранившись от него, стала оглядываться по сторонам в поисках своей сумочки. Он был как хорошая мебель – настолько надежная, долговечная и всегда под рукой, что о ней просто забываешь. Она вынула из сумочки ключи от машины и с улыбкой протянула ему. – Я переживу это, Джон. Когда мое сердце все поймет, я приму это и головой. А сейчас я просто не могу взять случившееся в толк. Я заказала на завтра свою пегую лошадку с белой гривой и после работы отправляюсь на конную прогулку. Может, вы с Бебе тоже поедете со мной?
– Да, конечно, – ответил он; горечь застряла в горле тугим обжигающим комком. – Звучит заманчиво. Я ей позвоню.
Но на следующий день они с Бебе отправились на арендованных лошадях в прерию одни. Трей снова вернулся в жизнь Кэти.
Глава 22
Впервые в жизни он перегнул палку и зашел слишком далеко со своей тетей, и теперь она не была настроена прощать его. Она узнала о том, что произошло, от Эммы и на следующее утро даже не захотела смотреть на него, хотя и слепой бы заметил, каким несчастным он себя чувствовал. Они с ним никогда не обсуждали очень личные вопросы, в основном из-за того, что Трей не был с ней полностью открыт. Она была его попечителем, он – ее подопечным. Их разговоры сводились к фразам типа «Трей, ты сделал свое домашнее задание?» или «Тетя Мейбл, вы не видели мой коричневый пояс?» – вот, собственно, и все общение.
Однако теперь Трею хотелось, чтобы они с ней были ближе, ибо только тогда он мог бы признаться своей тете в том, какова настоящая причина их разрыва с Кэтрин Энн.
«Я сделал это не потому, что больше не люблю Кэтрин Энн, тетя Мейбл. Как раз наоборот: я сделал это потому, что люблю ее. Я не хотел, чтобы она еще сильнее привязывалась ко мне, человеку, который однажды может оказаться несостоятелен как мужчина, тогда как я точно знаю, что она непременно захочет детей. Если бы я рассказал ей всю правду, она все равно осталась бы со мной. По этой причине она никогда бы меня не бросила. Такой уж она человек. Поэтому я и люблю ее».
Он мог бы рассказать своей тете о том, как сияли глаза Кэти, когда, придя к нему на работу в «Аффилиейтид фудс» в прошлом ноябре, она держала на руках младенца, пока его мама разгружала свою корзинку с покупками. «А я вряд ли смогу сделать так, чтобы глаза Кэти зажглись от материнского счастья, тетя Мейбл. Конечно, со временем мы могли бы усыновить ребенка, но одному Богу известно, как все сложится. Кэтрин Энн заслуживает иметь своих собственных детей, белокурых и голубоглазых, таких же восхитительных, как она сама. А теперь, учитывая все это, не кажется ли вам, что будет лучше причинить Кэти – и мне тоже! – боль сейчас, сказав, что я изменил ей (что на самом деле сделал – телом, но не сердцем), чем рассказывать ей всю правду?»
Трею очень хотелось объясниться со своей тетей и услышать ее мнение как женщины. Понимание с ее стороны очень утешило и поддержало бы его. Скорее всего, она согласилась бы с ним, сказала, что им с Кэти всего по восемнадцать, что они слишком молоды, чтобы в таком возрасте привязываться к какому-то одному человеку, говорить о детях и женитьбе. Впереди у каждого из них свое будущее, карьера – вся жизнь! Но его тетя выстроила стену неприятия между ними, а атмосфера осуждения была такой густой, что ее впору было разливать черпаком по мискам. Тетя Мейбл обожала Кэти, и теперь в ее глазах он казался самым большим проходимцем всех времен и народов. Трей стал сам менять постельное белье у себя в комнате, чтобы она не заметила слез на его подушке, но она расценила это как попытку вернуть ее расположение.
Даже Джон теперь избегал его, и Трей тосковал по нему почти так же, как по Кэти. Отвращение к нему со стороны его лучшего друга достигло небывалого уровня: еще никогда в жизни не случалось, чтобы они так долго не разговаривали. Ему бы хотелось рассказать Джону, почему он «сорвался с катушек», но он не мог заставить себя поделиться своей тайной даже с ним. Чисто мужские интимные подробности ими не обсуждались, и Трей не хотел, чтобы Джон узнал, что он по мужской части… не совсем полноценный. Они бы сразу оказались в неравных условиях, не говоря уже о том, какую неловкость и скованность это внесло бы в их отношения.
Если бы ему удалось удержаться от встреч с Кэтрин Энн еще два месяца, прежде чем они с Джоном уедут на осенний сбор, тогда главные трудности остались бы уже позади. Однако от тоски по ней он мучился физически, испытывая такую боль, которая напоминала ему страдания во время его болезни свинкой, и никакого облегчения не предвиделось. У Трея не было ни малейшего желания встречаться с другими девушками, которые постоянно звонили ему после его разрыва с Кэти. Одной из них была Тара, дочь тренера Тернера. «Черт возьми, что за наглая потаскуха! Как у такого выдающегося человека, как тренер Тернер, может быть такая дочка? Интересно, – думал Трей, – насколько тренер в курсе ее похождений вне поля зрения его всевидящего ока?» Она приехала к тете Мейбл под предлогом того, что хочет попросить Трея подписать ее альбом с фотографиями выпускного класса, и при этом, выставив вперед свою внушительную грудь, совершенно недвусмысленно принялась тереться об него. Он быстро подписал альбом и проводил ее до двери.
Он даже не звонил по тем номерам, которые привез с собой в кармане. Перед глазами была только Кэти, сидящая у себя дома, молчаливая и страдающая от удара, который он ей нанес. Он постоянно чувствовал стыд, вину и боль. Все это переполняло его сердце, и Трей терзался мыслью, что сейчас он теряет что-то такое, чего у него в жизни больше никогда не будет. Никогда в жизни он больше не встретит человека, такого же преданного и верного, как Кэтрин Энн. И ни с кем и никогда он не испытает такого ощущения надежности и спокойствия.
Еще с тех времен, как его бросила мама, ему не доводилось чувствовать себя таким одиноким.
Именно недовольство им тети Мейбл заставило его согласиться поехать к Харбисонам, чтобы забрать заказанные ею яйца и овощи. Весь год, начиная с ноября, Трей непреклонно отказывался ездить туда, хотя его упрямство в этом вопросе не выглядело чем-то необычным, поскольку он всегда ворчал по поводу того, как скучно туда ехать, а потом еще иметь дело с миссис Харбисон. Вслух она ничего не говорила, но своим поведением недвусмысленно давала понять, что думает об этом выскочке-футболисте, племяннике Мейбл Черч, который считал себя на голову выше ее сына. Но теперь Трей не посмел отказать тете. Он что угодно отдал бы за то, чтобы Джон поехал с ним, но не мог даже подумать о том, чтобы позвать его съездить на место, где произошел самый ужасный кошмар, который только мог им присниться, кошмар, созданный Треем собственными руками.
По сравнению с тем ноябрьским днем сейчас было жарко, как в печке, но в остальном на ферме Харбисонов все осталось по-прежнему. Юноша с внутренней тревогой подъехал к переднему крыльцу, вся его развязность испарилась. Он позвонил и услышал, как миссис Харбисон идет открывать ему, но когда дверь распахнулась, только заморгал от удивления. С момента их последней встречи она постарела на много лет. Трей неловко прокашлялся.
– Здравствуйте, миссис Харбисон. Я приехал, чтобы забрать заказ моей тети.
Она выставила вперед свою руку в гипсе, ладонь и пальцы которой были привязаны бинтом к фиксирующей опоре.
– Что ж, как видишь, я тут немного пострадала. Упала на днях. Так что тебе придется помочь мне собрать яйца.
– Яйца? Где собрать?
– В сарае. Будешь идти за мной и держать корзинку.
Трей почувствовал, как кровь отхлынула от лица.
– Уфф, может быть, я в другой раз заеду, когда… когда вы будете чувствовать себя лучше?
– Я чувствую себя нормально. Это моя рука и ладонь чувствуют себя неважно. Обойди вокруг дома. Я встречу тебя с той стороны.
– Да, мэм, – ответил Трей.
Каменные ступеньки, калитка, задний двор – все было таким же, как сохранилось в его памяти. Бетонный столик для пикника и загон для барашка, который сейчас выглядел опустевшим, по-прежнему стояли на своих местах. Когда Бетти Харбисон спустилась по ступенькам с заднего крыльца и сунула ему в руки плетеную корзинку, закрытая сеткой задняя дверь хлопнула за ней точно так же, как в тот злополучный день. В руках у Бетти был еще и нож.
– Иди за мной. Дверь в курятник вот здесь. – Она указала ножом в сторону сарая.
Трей заставил себя войти внутрь.
– Мы построили загон для кур рядом с сараем, с входом изнутри, чтобы разные бродяги не могли воровать нашу птицу и яйца снаружи, – пояснила Бетти, обратив внимание на его мученическое выражение лица. – По такой жаре запах тут действительно сильный, но тебе просто придется с этим смириться. – Она вручила ему нож. – Тебе еще нужно будет помочь мне собрать помидоры и срезать несколько пучков розмарина, который я сушу здесь.
Она кивнула на балку, на которой они с Джоном повесили ее сына. На дальней стене по-прежнему виднелось прибитое распятие.
– Да, мэм, – сказал Трей, сглотнув подступившую к горлу рвоту.
Когда все необходимое было собрано, она сказала:
– Ты должен пройти со мной в кухню, чтобы помочь мне упаковать все, что я хочу послать твоей тете.
Трей был в ужасе. Он рассчитывал просто отдать чек, подписанный тетей, и подождать на улице, пока миссис Харбисон вернется из дома с яйцами и овощами. Под ее взглядом он чувствовал себя загнанным в угол и не знал, куда ему деться, но ее тон не терпел никаких возражений. Она, вероятно, была строга с Донни, как медведица, которая, не раздумывая, может дать затрещину своему детенышу, но в то же время всегда готова поддержать и защитить его. Сейчас в ней отсутствовало что-то, что было до того ноябрьского дня.
– Да, мэм, – сказал он.
Держа в руках корзинку, Трей проследовал за ней через заднее крыльцо в кухню и аккуратно закрыл за собой сетчатую дверь, словно боялся разбудить призрак Донни. Комната была большая и просторная, в ней приятно пахло, но атмосфера здесь напоминала ему пустую аудиторию, из которой все вышли. На большом круглом столе лежали два комплекта серебряных столовых приборов, обернутых в салфетки. На полке, заставленной кулинарными книжками, стояла фотография, на которой криво улыбался Донни, и ваза с цветами. Трей неловко стоял, проглотив язык, пока миссис Харбисон не забрала корзинку из его рук.
– Тебе нужно смыть грязь, – сказала она. – Воспользуйся этой раковиной. А я пока найду пакет для всего этого. – Она отмотала с рулона бумажное полотенце и протянула ему. – И еще… – Ее тон внезапно стал застенчивым, и она, не поднимая на него глаз, продолжила: – Я надеюсь, что ты не откажешься от орехового пирога. Садись за стол, я отрежу тебе кусочек.
Есть за ее столом? Там, где сидел Донни?
– О нет, мэм, я не могу этого сделать, – сказал Трей, чувствуя нарастающую в душе панику, от которой голос его начал срываться. Он вытащил из кармана чек. – Я только заплачу и поеду.
Она напряженно замерла, и губы ее вытянулись в тонкую линию. Ему хотелось застрелиться. Бедная женщина всего лишь хотела угостить мальчика кусочком пирога, а его отказ ударил как раз в то больное место, которое будет у нее болеть всегда. И это было ясно, как день, хотя она никогда в этом не признается.
– Пойду за пакетом, – вяло произнесла миссис Бетти и направилась в кладовую.
Может, нужно было сказать ей, что ему жаль ее сына? Если бы он это сделал, то мог бы проговориться. Он загладит этот момент потом. Когда она вернулась и начала складывать продукты в пакет уже без его помощи, Трей пролепетал:
– Миссис Харбисон, я…
– Вот. – Она вручила ему пакет. Потом выхватила чек из его пальцев. – Передавай своей тете спасибо от меня. Провожать не буду, дорогу ты знаешь.
– Да, мэм, – сказал он.
«Мустанг» Трея тронулся с того самого места, где он припарковал его в тот злосчастный день; из-под колес эхом разносился стук гравия, который ему никогда не забыть. Откуда-то снизу в грудь, к горлу, в голову поднималась волна жуткой тоски, и, отъехав немного от дома, он остановил машину, распахнул дверь и выскочил наружу, чтобы отдышаться. В ушах звенело жужжание летних насекомых – целый водопад осуждающих звуков. Прерия качалась и расплывалась перед глазами.
– Кэтрин Энн… – всхлипывал он, – Кэтрин Энн… Кэтрин Энн…
Когда она, открыв дверь дома ее бабушки, предстала перед ним, он посмотрел на нее покрасневшими от слез глазами и с трудом произнес слова, которые твердил по дороге сюда:
– Кэтрин Энн, я… мне очень жаль, прости меня. Я… я не знаю, что на меня нашло. Я – самое ужасное ничтожество на всем белом свете. Я так люблю тебя. Прошу тебя, пожалуйста, прости меня.
