Текст книги "Черный ураган. Честный Эйб"

Автор книги: Лев Рубинштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Браун пропустил первых всадников и скомандовал «огонь!»

Захлопали ружья. По-видимому, миссурийцы не имели никакого представления о неприятеле. На дороге началась паника. Кони взвились на дыбы. Передние всадники поскакали в сторону. Задние начали поворачивать лошадей. Перед стрелками образовался подлинный хаос из человеческих тел и конских крупов. Крики «Браун! Браун!» огласили всю окрестность.

– Огонь! Огонь! – кричал Браун. – Цельтесь в хвост колонны!

Сэму впервые в жизни пришлось стрелять так много. Приклад бил его в плечо при каждом выстреле. Дым застилал ему глаза. Но он заряжал и разряжал ружьё с воодушевлением, какого уже давно не испытывал.

– Это за Работягу Дика, – приговаривал он. – Это за «Чертополох»… Это за Брук-Фарм… это Вандербильту… это полиции… это негроловам… Браун, Браун!

Сэм приподнялся на руках и выглянул из-за куста. Белые дымки вспыхивали и подскакивали вверх вдоль всей опушки. За группой деревьев видны были люди, скачущие с саблями прямо к лесу. Они кричали: «Смерть аболиционистам!»

– Капитан, – сказал Сэм, – нас атакует кавалерия.

– Вижу, – ответил Браун. – Ребята, отступать в лес! Не задерживаться!

Стрелковая цепь успела вовремя скрыться среди густых деревьев и снова открыла огонь. Всадники повернули лошадей и помчались в объезд леса. Сэм повернулся и посмотрел им вслед.

Но Браун, нахмурившись, смотрел в другую сторону.

– Нас окружает пехота справа, – сказал он.

– Да, они взялись за ум, – подтвердил Сэм, – они подтягивают пушку.

Вдали, на косогоре, громыхнуло орудие. Граната оглушительно лопнула в ветвях орешника. Два дерева свалились с треском.

– Джентльмены, – сказал Браун, – все за мной, дозорные по краям и сзади. Мы отходим к городу.

В этот день был убит один из сыновей Брауна, Фредерик. Капитан был легко ранен.

Миссурийцы подступили было к Осаватоми, но увидели вторую линию обороны и ушли, сделав несколько выстрелов.

Этот вечер Джон Браун провёл в одиночестве. Он отказался выйти к своим сторонникам, которые праздновали победу и называли старика «Осаватоми Брауном». Он допустил к себе только Сэма Грегори и Эла Кимбса.

Капитан сидел за простым, некрашеным столом, на котором лежал портрет его убитого сына.

Браун сидел выпрямившись. Лицо у него было спокойное. Он смотрел не на портрет, а прямо перед собой. Он кивнул Сэму и Элу головой и указал им на стулья. Они остались стоять.

– Я распускаю отряд, – сказал Браун.

Он поднялся во весь рост и положил на стол свою загорелую, узловатую руку.

– Здешние поселенцы не решаются воевать против рабства, – продолжал он, – а губернатор приказал арестовать меня.

– Да, – сказал Сэм, – я слышал, как здешние люди говорят: «Капитан Браун храбрый человек, но так нельзя продолжать. Мы не можем обрабатывать землю с ружьём под мышкой».

Браун как будто и не слушал его.

– Я делал так, – продолжал он, – чтобы ничто не могло помешать мне исполнить мой долг: ни жена, ни дети, ни мирские блага. Великий час приближается. Все, кто хочет действовать, должны быть готовы.

– Вы говорите о походе на Север, капитан Браун?

– Нет, мой дорогой Сэм, я говорю о восстании.

– О восстании против рабства?

– Да, Сэм, и прежде всего о восстании негров.

– Если чёрные восстанут на Юге, будет гражданская война, – сказал Сэм.

– Да, мой друг, будет гражданская война! Я мечтаю о ней!

Браун взял со стола портрет сына и сунул его за пазуху.

– Куда вы пойдёте, Сэм?

– Я пойду искать справедливость, капитан. Американские дороги ждут Сэма Грегори, механика и бродягу.

– Желаю вам счастья, Сэм. Эл Кимбс пойдёт с вами?

– Я пойду с массой Сэмом, капитан, – смущённо проронил Кимбс, – потому что человек не должен быть один. Но, если я понадоблюсь вам, кликните меня, и я буду с вами. Мы оба придём к вам, капитан, вот моё слово.

– Хорошо, – сказал Браун. – Прощайте, механик Грегори.

Он подошёл к Сэму и крепко обнял его.

– Такие, как вы, Сэм, – сказал он, – это лучшее, что есть в Америке. Слава богу, если найдётся хотя бы тысяча таких ребят.

– Найдутся сотни тысяч, капитан, – отвечал Сэм. – Мы ещё будем сражаться вместе.

Браун поднял руку.

– Прощай, Эл, – сказал он. – Я не хочу, чтобы что-нибудь плохое случилось с тобой, и меньше всего могу думать, что ты будешь захвачен в рабство. Да защитит тебя бог, а я всегда готов прийти на помощь любому обездоленному негру.

Эл посмотрел на него снизу вверх, потому что Браун был высокого роста. Волосы и борода у Брауна были белы как снег. Он казался Элу не то пророком, не то древним, сказочным воином.

– Прощайте, капитан Браун, – сказал Эл. – Я никогда не забуду вас. И мой народ никогда вас не забудет.

Дверь тихо закрылась за Грегори и Кимбсом. Браун долго молчал.

– Человек не должен быть один, – прошептал он. – Может быть, в этом я ошибся…

Дело о двух с половиной долларах

Дети Линкольна одолевали Уильяма Хэрндона. Можно сказать, что под солидной вывеской «Линкольн и Хэрндон, адвокаты и юрисконсульты» господствовали два малолетних буяна – Вилли и Тэд.

Вилли Линкольн был на три года старше Тэда. Но «заводилой» был всё-таки Тэд.

Личико Тэда было похоже на чайник с очень коротким носиком. Он сильно картавил и вообще неправильно произносил слова. Сколько ни учили его говорить медленно, он всё-таки в середине фразы начинал спешить, а к концу уже тараторил, как попугай. Разговор его выглядел приблизительно так:

– Доб-ро-е ут-ро, сэр! Ка-ак вы по-жива-ете… и… как… здоровьевашейкошечкикотораявчеранехотелапитьмолочкоизблюдечка?

Входя каждое утро в контору, Хэрндон находил Авраама Линкольна в его любимой позе: он лежал на полу, опираясь головой на опрокинутый стул, и читал книгу. Его длинные ноги занимали половину комнаты.

Авраам Линкольн очень любил читать. По воскресеньям, когда миссис Линкольн отправлялась в церковь, можно было увидеть, как бывший член конгресса, глава республиканской партии Иллинойса, шёл по улице, читая книгу и везя за сбой большую детскую коляску, из которой торчали головы Вилли и Тэда. Тэд однажды вывалился, но папа Линкольн не обратил на это никакого внимания. Тэд сидел на мостовой и плакал, пока его не подобрал проезжавший мимо возчик. Догнав отца, возчик вежливо сказал:

– Вам не случилось что-либо потерять?

– Ах, благодарю вас, мой друг, – отвечал Линкольн. – Кажется, я потерял закладку.

– Не закладку вы потеряли, а младшего сына, – сурово сказал возчик. – И в следующий раз советую вам приковать этого буяна цепочкой к коляске. Он машет руками и мелет языком, как ветряная мельница.

Мистер Линкольн читал и в конторе, лёжа на полу в приёмной, хотя у него был свой кабинет. Он оправдывался тем, в маленьком кабинете ему некуда девать ноги. Как мы уже сказали, ноги его занимали половину комнаты.

Вторую половину комнаты занимали Вилли и Тэд.

Описать в подробностях, что представляла из себя эта вторая половина, нет никакой возможности, потому что на это не хватит бумаги. Достаточно сказать, что большая чернильница Хэрндона находилась на полу и представляла собой паровоз, под названием «Крокодил». Бухгалтерская книга, в которую Хэрндон вносил приход и расход, превратилась в станцию со странным названием «Середина Африки», а колокольчик, которым Хэрндон вызывал к себе конторщика, давал отправление поезду. Вагонами служили конверты от утренней почты.

– Мистер Линкольн, – сказал Хэрндон, останавливаясь на пороге, – как хотите, но это невозможно! Почему вы не оставляете детей дома?

– Гм, видите ли, Хэрндон, – отвечал Линкольн, не отрываясь от книги, – дело в том, что я отпустил служанку к родственникам, а миссис Линкольн с утра направилась по магазин, подбирать шёлк к вечернему платью. Дети не сделают ничего дурного.

– Ничего, кроме того, что они превратили в мусор всю переписку с Центральной железнодорожной компанией. Прикажите этим молодцам привести приёмную в порядок.

– Вы правы, как всегда, Хэрндон, – грустно сказал Линкольн. – Но что поделаешь, я не люблю деспотов, в том числе деспотов-родителей. Дети должны быть свободны.

– А где же дисциплина, сэр?

– Не дисциплина, а любовь должна привязывать детей… Вилли, Тэд! Положите на стол бухгалтерскую книгу.

– Сэр, это не книга, а «Середина Африки», – отвечал Вилли.

– Тогда положите на стол «Середину Африки», – сказал Линкольн и углубился в книгу.

Хэрндон молча положил на стол книгу. Потом он ухватил ребят за воротники, вывел их в соседнюю комнату и запер дверь на ключ.

– Сэр, я про-те-стую, – послышался голос Тэда из-за двери, – вы не… имеетеникакогоправабратьнасзашиворот! Потомучтомылюбимпапуаневас!

– Вы послушайте, что он пишет! – воскликнул Линкольн.

– Что это у вас в руках? – спросил Хэрндон, нагибаясь за чернильницей.

– «Листья травы», стихотворения некоего Уолта Уитмена. Послушайте, Хэрндон!

Загнанный раб, изнемогающий от бега, в поту пал на плетень

отдышаться,

Судороги колют его ноги и шею, как иглы, смертоносная дробь

и ружейные пули.

Эти люди – я, и их чувства мои.

Я – этот загнанный негр, это я от собак отбиваюсь ногами.

– Разве этот Уитмен – негр? – спросил Хэрндон.

– Нет, он поэт.

– Странный поэт. Стихи должны иметь рифму.

– Как вы не понимаете, Хэрндон? Это новая школа в поэзии. Рифмы часто нет и у Шекспира.

– Ну уж, сравнили!

– Надо быть смелее, Хэрндон. И Шекспира в молодости считали просто рифмоплётом. Смотрите:

Летописцы будущих веков,

Ступайте сюда, я скажу вам, что написать обо мне…

– Боюсь, что ему придётся долго ждать, – сказал Хэрндон, садясь за стол.

– Вы ничего не поняли. Это жизненно, и свежо, и привлекательно. Это вся Америка. Я оставляю эту книгу здесь на столе, и пусть посетители читают её.

– Он хочет быть негром, этот Уитмен?

– Он хочет свободы, самого драгоценного дара наших предков.

– Если он хочет свободы, ему не следует желать быть негром.

– О! Вы повторяете то, что говорят наши противники, которые называют себя демократами…

Линкольн поднялся с пола и бросил книгу на стол.

– В Декларации Независимости, написанной Джефферсоном, сказано: «Все люди созданы равными». Теперь у нас говорят: «Все люди созданы равными, кроме негров». Если мы будем продолжать эти «кроме», то скоро окажется, что равными созданы только рабовладельцы. Так оправдывают в Америке деспотизм.

– Вам нравятся негры?

– Я этого не сказал. Но я не могу логически допустить, чтоб в свободной стране существовал законно рабский труд. Труд должен быть свободен. А пока существует рабский труд, страна находится под угрозой развала.

– Надеюсь, что этого не будет, – сказал Хэрндон, – потому что, если это будет…

В дверь постучали. Веснушчатый конторщик доложил:

– Мистер Делман к мистеру Линкольну.

– Делман? – переспросил Хэрндон. – Это из правления Центральной железной дороги. Просите войти.

Мистер Делман был в превосходном настроении. Его благодушное розовое лицо источало улыбки и успокоенность, какая бывает только после сытного завтрака. Это был красивый мужчина лет пятидесяти, высокий, осанистый, в накрахмаленном галстуке и длинном сюртуке с большими костяными пуговицами. В руке он держал огромный зонтик с ручкой из зелёного стекла.

– Прошу прощения, – сказал он, – у меня мало времени джентльмены. Я прошу вашего содействия в несложном юридическом вопросе. Я хочу возбудить судебное дело против моего соседа Элиши Бакстера за невыплаченный долг.

– Что, срок истёк? – спросил Хэрндон.

– Этот фермер выдал мне расписку, в которой указано, что он обязуется вернуть мои деньги в трёхмесячный срок.

– Вы напоминали ему об этом?

– Ежедневно, джентльмены! Я человек терпеливый. Но всякому терпению есть предел. Прошло ни много, ни мало – три года!

– Почему он не отдал долг? – спросил Линкольн.

– Беден, сэр! Нет денег! Жена, дети, сэр! И прочее…

– Три года – это много, – заметил Линкольн. – А где же расписка?

Мистер Делман отставил в сторону зонтик и вынул толстый бумажник из красного сафьяна с кожаными завязками. Из бумажника он извлёк длинный листок бумаги и подал его Линкольну.

– По-моему, – сказал он, – выиграть такое дело ничего не стоит.

– Позвольте, – сказал Линкольн, – этот Бакстер должен вам два доллара пятьдесят центов!

– Да, сэр! Два с половиной доллара! Неужели этот лодырь не мог скопить такую сумму за три года? Я и процентов не прошу!

Линкольн передал расписку Хэрндону.

– Видать, что Бакстер действительно беден, – сказал Линкольн, пряча руки в карманы. – Должен разочаровать вас, мистер Делман. Наша фирма не занимается такими мелкими исками.

– Господа! – воскликнул Делман. – Я не хотел вас обидеть. Я заплачу вам по максимальной расценке. Я надеюсь, что вы, как всегда, придёте на помощь человеку из Центральной железнодорожной компании. Ведь вы – наши адвокаты, и… мы гордимся этим!

Хэрндон беспокойно посмотрел на своего компаньона.

– Я полагаю, – сказал Линкольн, – что Элиша Бакстер не может вернуть свой долг.

– Тогда пусть у него опишут имущество! – воскликнул Делман.

– Как, например, прялку, топор, ружьё, косу… Нет, мистер Делман, это нехорошее дело. Лишать фермера пропитания… Нет, сэр, не возьмусь.

– Мистер Линкольн, – сказал Делман, – тут дело не в прялках. Дело в том, что такие случаи портят нравы нашего Штата. Нельзя легкомысленно брать взаймы, не имея возможности вернуть долг. Бакстер, должно быть, думает, что мы получаем деньги непосредственно от господа бога. Если бы этот пустоголовый человек попросил у меня два с половиной доллара в виде… подаяния, я бы дал ему деньги без всяких расписок!

– Я вижу, что вы человек добрый, мистер Делман, – заметил Линкольн, – но…

– Здесь не может быть никаких «но»! – торжественно сказал Делман. – Надо исполнять свой долг республиканца и христианина.

Наступило минутное молчание, которое прервал Хэрндон.

– Поймите, мистер Делман, – сказал он со вздохом, – мы не можем портить репутацию фирмы такими пустяковыми делами. Мы отказываемся. Не так ли, мистер Линкольн?

На лице Линкольна вдруг заиграла улыбка.

– Нет, Хэрндон, – сказал он, – мы не отказываемся.

Из соседней комнаты вдруг послышался какой-то неясный звук. Это был явно голос Тэда.

– По-моему, – сказал Делман, – кто-то там крикнул «о, папа!».

– Возможно, – откликнулся Линкольн. – Пожалуй оставьте нам расписку Бакстера, мистер Делман.

– С удовольствием, сэр! Могу оставить также задаток, двадцать пять долларов. Это немного, но я…

– Нет, мистер Делман. Всё это дело обойдётся вам в десять долларов.

Делман расплатился, раскланялся и ушёл в прекрасном настроении.

Хэрндон пытался что-то вымолвить, но его прервал отчаянный стук в дверь.

– Мис-тер Хэрн-дон, – пищал Тэд, – от-крой-те немедленно, вынеимеетеправадержатьнасдовечера! Атояскажумаме!

Тэд и Вилли ворвались в приёмную, как два небольших смерча.

– Папа! – бушевал Тэд. – Кактебенестыдно! Мыслышаликактысначаланехотелапотомвзялденьги… чтобыобидеть бедного Бакстера!

– Тэд, – сказал Линкольн, – очень прошу тебя говорить медленно и раздельно.

– Папа, – старательно выговорил Тэд, – ты помогаешь противному Делману, потому что он голосовал на выборах за тебя и за республиканцев?

Линкольн и Хэрндон переглянулись.

– Чего только не наслышатся мальчики, сидя в приёмной! – язвительно сказал Хэрндон.

– Мистер Делман действительно разделяет наши убеждения, как и многие деловые люди в северных штатах, – серьёзно сказал Линкольн, – но я взялся за его дело вовсе не по этой причине.

– Ты хотел заработать десять долларов! – возмущённо выкрикнул Тэд.

Линкольн улыбнулся.

– Ступайте вниз, ребята, – сказал он, – и скажите кучеру, что мы сейчас поедем за город.

– Кто это «мы», сэр? – спросил Вилли.

– Мистер Линкольн и его сыновья, сэр, – отвечал Линкольн.

– Ура! – закричал Вилли и сделал головокружительный прыжок в прихожую.

Тэд значительно посмотрел на отца и торжественно проследовал за братом.

– Забавный парень, – сказал Хэрндон.

В прозрачном сентябрьском воздухе издали было слышно звонкое тюканье топора. Ферма Элиши Бакстера стояла в лесу. Когда коляска Линкольна повернула с большой дороги на просёлок, сразу открылся вид на домик из тёсаного дерева, с высокой кирпичной трубой и верандой по южному образцу. Женская фигура бежала от колодца к дому, размахивая ведром. За ней пробежал мужчина с топором. Залаяли собаки. Хлопнула дверь.

– Мы здесь наделали переполох, – сказал Линкольн. – Да, это уже не те времена, когда мы, дети, бежали навстречу любому гостю! Да и дом не такой…

Любопытная голова Тэда вертелась во все стороны.

– Папа, – сказал он, – смотри, в нас целится ружьё.

Тэд указывал пальцем на слуховое окно, откуда и в самом деле торчало дуло двустволки.

– Послушайте, там! – громко сказал Линкольн, взмахнув цилиндром. – Нельзя ли обойтись без глупостей?

– Вылезайте из коляски, – ответил женский голос.

Линкольн взял детей за руки и пошёл к веранде. Дверь дома полуоткрылась. Показалась густая белокурая борода и подозрительно прищуренный глаз. Затем дверь распахнулась.

– Мистер Линкольн! – закричал звучный голос. – Да простит меня господь, ведь я ополоумел! Марта, слезай с чердака эхо мистер Линкольн с ребятами!

– Элиша Бакстер, если я не ошибаюсь? – спросил Линкольн.

– Как же! Я ещё радовался за вас, когда вас хотели сделать вице-президентом. Жаль, что ничего из этого не получилось.

– Я не жалею об этом, – сказал Линкольн.

– А я жалею, сэр! Ведь вы стоите за свободную землю.

– Я человек Запада, где многие высказываются против рабства.

– Да, сэр, рабовладельцы хотят забрать у нас Запад. Но… – Бакстер энергично потряс ружьём.

– Нет, нет, Бакстер, – проговорил Линкольн, – только не это!

– Поверьте моему слову, мистер Линкольн, без этого не обойдётся. Словами их не убедишь. Видите, что делается в Канзасе?

– Спаси господь Америку от того, что делается в Канзасе, мой друг Бакстер! Мы постараемся убедить их словами.

– Желаю вам удачи, сэр. Воевать из-за негров, конечно, не очень-то хочется. Но боюсь, что господ плантаторов не убедишь никакими доводами. Я жил на Юге, я знаю их. Они поклоняются вот этому богу.

И Бакстер снова поднял ружьё.

– Видите ли, мистер Линкольн… Господи, да что это я занимаю вас политическими разговорами! Войдите в дом!… Марта, принеси детям парного молочка. Прямо из-под коровы, сэр. Какие славные парни!

– Мис-тер Бакстер, – важно сказал Тэд, – вы должны Делману двадолларапятьдесятцентов?

– Сколько ты сказал, парень?

– Он сказал «два доллара пятьдесят центов», – пояснил Вилли.

– И ты всегда так быстро разговариваешь? Да, я должен ему два с половиной доллара.

– По-че-му вы не отда-ёте свой долг? – отчеканил Тэд.

– Ты что, друг Делмана?

– Нет, я враг это-го джентль-ме-на.

Бакстер усмехнулся.

– Нынче уже и дети стали понимать, что такое долги… Я одолжил у него деньги давно, мистер Линкольн. Марта была больна, и нечем было заплатить доктору. С тех пор я наделал много долгов, и, слава богу, люди не торопят меня. Они знают, что у нашего брата год неурожайный. Будущей весной я продам рощу и расплачусь со всеми. Ничего не поделаешь! Я уже давно задумал продать весь участок и отправиться в Канзас со своим ружьём. Авось там найдётся землица получше и побольше, как вы думаете?

Линкольн покачал головой.

– Боюсь, что вы опоздали в Канзас, Бакстер. Власть в Канзасе фактически захвачена южанами. Землю продают по тройной цене. А вам и вовсе не продадут.

– Почему это? Я не аболиционист, совсем нет!

– Потому, что вы не имеете негров. Им не нужны такие труженики, как вы.

– Помилуй боже, неужели честного фермера не считают человеком, потому что у него нет негров?

– Да, Бакстер, с некоторых пор решается вопрос, будет наша страна свободной или рабовладельческой. Увы, с каждым днём этот вопрос становится всё острее.

Бакстер расправил свою пышную бороду.

– Я уже сказал вам, сэр, что выход из этого вопроса очень простой. Но… вы как будто приехали по другому вопросу?

– По делу о двух с половиной долларах.

– И Делман заставляет вас взыскивать с меня деньги? Хитёр этот господин, нечего сказать! У меня нет ни цента. Пусть подождёт до весны.

– Он не хочет ждать ни одного дня.

– Неужели вы собираетесь вести судебное дело против меня, мистер Линкольн?

– Нет, – сказал Линкольн. – Я собираюсь вручить вам деньги.

Он всунул в руку остолбеневшего Бакстера десятидолларовый билет.

– Здесь десять долларов, Бакстер. Два с половиной вы вернёте Делману, остальные будете должны мне. Вернёте, когда у вас будут деньги. Расписка мне, конечно, не нужна.

– Мистер Линкольн, – еле вымолвил Бакстер, – мне неудобно брать у вас взаймы…

– Не беспокойтесь, Бакстер, у меня урожайный год. А сейчас, извините, дела заставляют меня уехать, не воспользовавшись вашим гостеприимством. Дело в том, что я взял эти деньги у Делмана, как законную плату за мои труды. Сейчас я должен вернуть Делману вашу расписку. Прошу вас, Бакстер, расплатившись с этим… гм… добрым человеком, потребовать у него свою расписку и не забыть её уничтожить. Всего хорошего!

* * *

– Папа, я знал, что ты что-нибудь придумаешь! – выпалил Тэд, прилаживая том постановлений конгресса к сапожной щётке.

– Тэд, что это такое? – с любопытством спросил Линкольн-отец, глядя на это сложное сооружение.

– Это пушка, – объяснил Тэд. – Она стреляет снарядами громадной силы.

– Нет, нет! – сказал Линкольн. – Только не это!

– Вы против артиллерии? – спросил Хэрндон.

– Нет, я против войны! Линкольн сладко потянулся (он снова лежал на полу, опираясь головой на опрокинутый стул) и раскрыл книгу.

– Послушайте, что пишет Уитмен:

Я не знаю, каково наше будущее,

Но я знаю, что оно не плохое и что оно непременно наступит…

– Не люблю я стихов без рифмы, – кисло сказал Хэрндон.