355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Рубинштейн » Черный ураган. Честный Эйб » Текст книги (страница 12)
Черный ураган. Честный Эйб
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 23:05

Текст книги "Черный ураган. Честный Эйб"


Автор книги: Лев Рубинштейн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Чёрный ураган

Среди фортов, прикрывающих вход в гавань Чарлстона в Южной Каролине, до сих пор показывают Форт Вагнер – мрачный каменный прямоугольник с гладкими крутыми скатами, среди которых чернеют амбразуры для больших крепостных орудий. Форт стоит на острове. Он давно заброшен и пуст, стены его повреждены ядрами, двор изрыт воронками. И повсюду путешественник видит высеченную дату: «18 июля 1863 года», и цифру: «1689 убитых и раненых с обеих сторон».

Этот день начался с тумана. В сыром полумраке слышалась команда, ругань, плеск воды под сапогами. Девять пехотных полков федеральной армии высаживались на пляже и занимали места на маленьком острове.

На палубе транспортного корабля стояли Гарриет и Джейн. Рота негров с примкнутыми штыками ожидала команды к высадке. Это была одна из рот пятьдесят четвёртого массачусетского сборного полка из цветных со всех концов Америки. Здесь были и Дэви Кимбс и Пинч.

Джейн с тревогой рассматривала Дэви в солдатском мундире с жёстким воротником и тяжёлым ранцем за спиной, а Дэви, слегка улыбаясь, смотрел на синюю блузу Джейн, подтянутую ремнём, на её круглое лицо с широко расставленными блестящими глазами, на сумку с красным крестом, висевшую у неё на боку.

– Спокойнее, Джейн, – проговорил Дэви.

– Я не волнуюсь, – ответила Джейн и глубоко вздохнула.

– Что за человек эта Джейн! – сказала Гарриет. – Ведь она не умела ходить босиком и всё боялась наколоть ноги. Помнишь?

– Не знаю, что это за человек, – сказал Дэви.

– Она всегда нуждалась в помощи, – продолжала Гарриет. – Я до сих пор думаю, что ей следовало бы остаться дома. Но она не хочет разлучаться с мужем.

Джейн сверкнула глазами.

– Я поехала на войну потому, что так хотела! – сказала она. – А ты разве хотела ехать на войну, Гарриет?

– Нет, – ответила Гарриет, – я не хотела, но поехала, как тот негр, который убивал крокодилов.

– Я не боюсь никаких крокодилов! – вызывающе сказала Джейн. – Я не ты!

– Хватит вам пререкаться! – вмешался Дэви. – Здесь не место для споров. Сейчас будет команда, и мы пойдём.

Он поглядел на командира роты Пинча. Бывший фермер стоял, сложив руки за спиной, не выпуская трубки изо рта, и вглядывался в туман.

– Ты когда-то сама нуждалась в помощи, Гарриет, – сказал Пинч. – Помнишь, как ты постучалась ко мне ночью?

– Да, капитан Пинч, вы правы, – отвечала Гарриет. – С этого началась моя новая жизнь. Тогда, ночью, на ферме… вы сказали, чтобы я вышла на прямую линию, пока за мной нет погони. Когда рассвело, я была свободна.

– Помню, хорошо помню. Ты просила нож, но я не дал тебе оружия. И ты пошла…

– Мы обгоним вас обоих! – вмешалась Джейн. – Мы свободны, и у нас есть оружие.

– Да, сейчас, когда Америка признала нас людьми, – подтвердил Дэви, – мы уйдём далеко, далеко. Всё ясно сейчас, не правда ли, капитан?

Пинч выколотил трубку о сапог.

– Сейчас нам придётся атаковать в тумане…

– Говорят, – сказал Дэви, – что, когда пушки начинают бить, туман рассеивается.

С берега замахали фонарём. Сверху, с корабельного мостика, раздался голос полковника:

– Рота «Д», бегом марш!

– Прощай, Гарриет! – крикнул Пинч.

– Прощай, Пинч! – ответила Гарриет. – Друг среди друзей!

Залязгали ружья, затопали сапоги. Рота Пинча вытянулась змеёй, перешла на сходни и исчезла в тумане.

Издалека долетел голос Дэви:

– Гарриет, следи за Джейн!

– Сколько их вернётся?… – прошептала Гарриет.

Джейн подошла, молча обняла её.

– Ничего, девочка, – сказала Гарриет, – они покажут всему миру, что такое чёрный ураган.

Туман на секунду озарился со стороны моря оранжевой вспышкой. Вращающаяся башня монитора «Железнобокий» выпустила по Форту Вагнер первый снаряд весом сто пятьдесят фунтов. Через минуту открыла огонь вся бортовая артиллерия шести броненосцев и трёх канонерок.

Ни кораблей, ни стен форта не было видно. Перед солдатами волновались клубы тумана, то серые, то чёрные, то розовые. Снаряды, завывая, проносились над ними. Где-то вдали поднимались огненные фонтаны. Форт Вагнер молчал, не было ни одного ответного выстрела.

– Красота какая! – воскликнул кто-то на фланге роты «Д». – Так, наверное, выглядит ад! От мятежников уже, наверное, ничего не осталось!

– Нет, – ответил Дэви Кимбс, напряжённо вглядываясь в молочный сумрак, – они зарылись в землю.

– Тут ещё много возни, ребята, – сказал капитан Пинч. – Но что бы ни было, мы сегодня должны показать, что умеем драться.

Горн заиграл, сорвался и опять заиграл – на этот раз протяжно, ясно, отчётливо. Полковник вытащил саблю из ножен, и все услышали его голос:

– За мной, пятьдесят четвёртый!…

Артиллерия смолкла. В наступившей тишине загрохотали барабаны.

Полк двинулся вперёд со штыками наперевес всё быстрее и быстрее. Через несколько минут правый фланг отстал, потому что угодил в узкий проход между песчаными дюнами и морем. Центр оторвался от фланга, подошёл метров на пятьдесят к форту и наткнулся в темноте на ров глубиной полтора метра, наполненный водой.

В этот момент форт словно взорвался. Лента огня опоясала бастионы. Все пушки южан заработали одновременно. Завизжала картечь, и люди стали валиться в ров десятками.

Пинч шёл впереди роты, сжимая рукоятку сабли.

– Ты прав, Кимбс, – рычал он. – Будь они прокляты, они спрятались в землю!…

Солдаты уже не шли, а бежали, перепрыгивая через тела павших и скопляясь во рву, где вода доходила им до груди. Но в эту минуту с бастионов ударили гаубицы, и снаряды стали рваться во рву, поднимая в воздух человеческие тела и снопы воды.

– Ни черта, ребята, вперёд, только вперёд! – кричал Пинч. – Мы им покажем!

«Пятьдесят четвёртый цветной» сильно поредел, но всё так же рвался к скользким крутым скатам Форта Вагнер. Строй был потерян, группы солдат ожесточённо лезли по выбоинам на парапет форта, получали залпы в упор, скатывались. На их место лезли другие.

– Сомкнись! – кричал Пинч. – Сомкнись ещё!

Его фигура несколько секунд рисовалась чёрным силуэтом на огненном фоне. Он держался на самом парапете и наносил удары саблей по сторонам. Вокруг него суетились чёрные солдаты со штыками и артиллеристы южан, защищавшиеся банниками. Затем полыхнула новая вспышка – и Пинч безмолвно свалился в ров вместе с пятью-шестью рядовыми своей роты.

Штыковой бой на парапете шёл минут десять. Дэви казалось, что это продолжалось не меньше часа. Он два раза скатывался по камням и снова поднимался. Потом ему показалось, что вместо ног у него два мешка, набитые ватой. Ноги перестали его держать. Он удивлённо охнул и заскользил вниз, в ров.

«Пятьдесят четвёртый» отходил, потеряв почти треть состава. На помощь ему пришла «вторая линия», которая снова атаковала форт и ворвалась внутрь, но была отбита резервами неприятеля. К тому времени, когда туман стал рассеиваться, было уже ясно, что Форт Вагнер остался в руках южан. Защитники форта трясущимися руками поднимали на мачту сбитое гранатой рваное красно-синее знамя с крестом и звёздами – боевое знамя Юга.

На следующий день было заключено перемирие. Федеральные офицеры выехали к стенам форта в поисках тела своего полковника. Навстречу им спустились офицеры южан. Комендант форта был бледен, лица его адъютантов не выражали ничего кроме тревоги. Уж очень много вооружённых негров лежало во рву и на морском берегу. Легенда о том, что цветные «не умеют воевать», рассеялась как дым, и перед свидетелями вчерашней яростной атаки блуждал призрак негритянской армии – самый страшный призрак Юга за последнее десятилетие.

В то время как офицеры искали тело полковника, Гарриет и Джейн как тени бродили среди трупов, разыскивая раненых. Возле рва женщины увидели Пинча. Фермер лежал на спине. Лицо у него было заносчивое, седая жёсткая бородка упрямо торчала кверху. В руке Дигби зажал саблю, и казалось, что он сейчас встанет и закричит: «Ни черта, сомкнись, ребята!»

– Я хотела бы, чтобы Авраам Линкольн посмотрел на это, – сказала Гарриет.

– Пойдём, Хэт, – с усилием проговорила Джейн.

Она с утра помогала таскать раненых, опустив голову и не глядя по сторонам. Дэви не было в строю на перекличке. Джейн не могла бросить работу в госпитале, чтобы разыскать мужа. Она крепилась до полудня, пока Гарриет сама не предложила ей, воспользовавшись перемирием, подойти, к самому форту.

Они нашли Дэви. Гарриет его не заметила, потому что он лежал лицом книзу, но Джейн узнала и, беззвучно простонав, бросилась к нему. Она перевернула его и застыла. На сером лице Дэви запеклась кровь. Глаза были закрыты, рот открыт.

Гарриет подошла и опустилась на колени. Джейн стояла, скрестив руки, и с неподвижным лицом смотрела на Дэви, словно не видя его.

– Он жив, – сказала Гарриет, – он дышит, а?

Джейн чуть шевельнулась.

– Помоги мне поднять его, – сказала Гарриет. – Он жив! Слышишь, девочка?

Янки идут!

Жители городка Покаталиго в Южной Каролине утверждали, что их город «самый настоящий южный». Правда, то же самое утверждали и жители сотен других таких же городков. Но если считать, что «настоящий город» Юга представляет собой скопление дощатых грязноватых домиков, вытянувшихся вдоль немощёной улицы, которая начинается у церкви и кончается возле кабака, то Покаталиго в этом отношении был действительно «самым настоящим южным».

Как и во всех таких городках, здесь имелся брошенный дом, в котором, по слухам, водились привидения. Правда, этих привидений никто никогда не видел, кроме негров, а свидетельство негра в «стране Дикси» не считается законным.

К вечеру, когда церковный колокол начинал звонить, предупреждая, что чёрным пора убираться по домам, на единственной улице городка начиналась отчаянная беготня – негры спешили за несколько минут рассеяться, чтобы их не поймал патруль. Поэтому вооружённые белые не обратили внимания на двух чёрных женщин – одну постарше, другую помоложе, – которые неслись во всю прыть по улице, направляясь куда-то за околицу. Колокол гудел тоскливым, ноющим звуком. Обе женщины остановились возле покосившегося строения, которое было брошенным домом.

Одна из них постучала три раза. Дверь тихо отворилась, как будто её и в самом деле толкнуло привидение. За дверью царила могильная тьма.

– Хэт, здесь пусто, – сказала та, что была помоложе.

– Тише, девочка!

Гарриет свистнула. Молчание. Гарриет свистнула ещё раз.

– Кто идёт? – спросил грубый голос откуда-то сверху.

– Друзья массы Линкума.

– Что вам нужно?

– Свет и свободу.

Наверху открылся люк, и в светлом прямоугольнике показался конец корабельного каната. Он медленно падал вниз и наконец остановился на уровне пола.

Джейн нащупала за пазухой револьвер.

– Не веришь? – сказала Гарриет. – Тогда я полезу вперёд.

– А если это западня?

– Если это западня, то нас, вероятно, сожгут на костре, – сказала Гарриет и полезла вверх по канату.

– Ну, я-то успею выстрелить, – уверенно проговорил Джейн и последовала за ней.

Они появились на верхнем этаже почти одновременно. Поднявшись из люка, Джейн снова запустила руку за пазуху. Гарриет оглянулась. В большом помещении без окон сидело человек двадцать негров. На полу стоял тщательно замаскированный фонарь. Чёрный великан в рваной рубахе быстро подтягивал канат. Седой негр в хламиде, похожий на библейского пророка, посмотрел на вновь прибывших и удивлённо сказал:

– Господи, да это женщины!

– Кто вас послал? – спросил богатырь.

– Конго Джим.

По помещению прокатился лёгкий шум.

– Что у тебя за пазухой, тётка? – спросил великан, обращаясь к Джейн.

– Джейн, опусти руку! – резко сказала Гарриет.

– Мы вам верим, – проговорил старец, – но виноградный телеграф сказал, что к нам с берега идут двое безоружных. Мы думали, что это мужчины.

– Оружие провезти не удалось, – сказала Гарриет. – Масса Джемс обещает послать сюда человек триста по реке. Они буду хорошо вооружены.

– Кто такой масса Джемс? Мы знаем только массу Линкума.

– Масса Линкум послал массу Джемса, чтобы освободить вас.

– А ты кто?

– Я Мойсей.

Снова лёгкий шум.

– Мы слышали о тебе по виноградному телеграфу, – сказал старец. – Ты на самом деле можешь творить чудеса?

– Нет. На самом деле я обыкновенная женщина. Меня зовут Гарриет.

– Ты свободная?

– Нет. Я беглая.

Эти слова произвели впечатление.

– Садись и говори, – сказал старец.

Гарриет коротко рассказала свой план. В начале будущей недели по реке Комбахи поднимутся вооружённые лодки с цветными солдатами. Сигнал будет дан выстрелами. Негры на рисовых полях и в посёлках должны быть наготове и бежать к реке…

– Масса Линкум не приедет? – спросил старец.

– Нет. Он очень занят. Мы уведём отсюда всех, кто может бежать. Массе Джемсу очень нужны солдаты.

Гарриет покосилась на молодого великана. Тот ухмыльнулся.

– А женщины и дети? – спросил старец. – Их нельзя оставить. Их могут продать или убить.

– Мы берём всех. Много белых мужчин на плантациях?

Старец покачал головой.

– Мало, совсем мало. Все в армии. Хозяйки обещают, что если чёрные будут хорошо себя вести, то нас освободят после победы. Но мы не верим. Белые очень боятся. Они боятся янки, боятся нас, боятся новостей с войны, боятся примет и дурного глаза, совсем как чёрные.

– Чёрные не боятся! – сказала Джейн. – Даже женщины не боятся, как вы видите.

– Ты свободная?

– Нет, беглая. Но я грамотная.

Последнее заявление вызвало замешательство.

– Ты читала слова массы Линкума? Он и в самом деле освободил каролинских негров?

– Я читала собственными глазами. Всех негров в мятежных штатах.

– Он, наверно, как пророк Даниил!… – с чувством произнёс старец. – Но в нашей реке есть мины.

– Вы знаете, в каких местах? – спросила Гарриет.

– Виноградный телеграф всё знает. Можно выловить, если знать, как с ними обращаться.

– Это сделают Конго Джим и его люди.

– У него есть люди? Он начальник?

– Не знаю, поверите ли вы, если я скажу вам, что Конго Джим – сержант американской армии, – ответила за Гарриет Джейн.

– Поверим, – отозвался старец, – потому что ты грамотная. Наступило время чудес. После войны масса Линкум даст нам землю. О, кусок земли и мул – всё, что нужно человеку. О! Благословен будь масса Линкум!

– Если ему это позволят, – заметила Гарриет.

– Молчи, женщина! Масса Линкум всё может. Какая свобода без земли? Масса Линкум всё понимает. Он как пророк Даниил. Наступило время чудес!

– Как вы вернётесь к своим? – спросил великан.

– Так же, как явились сюда, – с усмешкой ответила Гарриет. – Мы продаём свежие, вкусные пироги голодным солдатам Дикси.

На следующей неделе несколько вооружённых шлюпок и три канонерки полковника Монтгомери прошли в реку Комбахи незамеченными. Никто в Южной Каролине не ожидал рейда по заминированной реке, и войск в этом районе не было.

Впереди шли три ялика под командой Конго Джима. Рослые полуголые негры с баграми, шестами и секирами медленно поднимались на яликах по извилистой жёлтой реке, внимательно вглядываясь в воду.

Иногда раздавался протяжный гортанный вопль: «Охэ!…» Это значило, что дозорный заметил мину. Ялики осторожно окружали её, и негры пересекали под водой канат, на котором она держалась. Большой чёрный смертоносный шар медленно всплывал на поверхность. Его тащили за обрывок каната к берегу и укрепляли в тростниках, не вынимая из воды.

Масса Джемс стоял на носу канонерки, скрестив руки на груди, и удовлетворённо вздыхал каждый раз, когда мина убиралась с пути. Он любовался слаженной работой чёрных, отрывистыми сигналами дозорных и ответными приказаниями Конго Джима. Это были неразборчивые, короткие восклицания, иногда состоящие из одного протяжного звука со странным запевом, похожим на молитву.

– Что он говорит? – спросил полковник, обращаясь к Гарриет, которая стояла рядом с ним.

– Это не по-английски, – ответила Гарриет, – это охотничьи сигналы. Может быть, их вывезли в старину из Африки.

– Джим, – крикнул полковник, – что случилось?

– Одна мина на цепи, масса Джемс, – улыбаясь, сказал проводник. – Мы её поднимем вместе с цепью. А тут есть знаки, масса Джемс.

– Какие знаки?

– Кто-то поставил тростниковые буйки над минами.

– Это мои знакомые, – заметила Гарриет. – Парни, с которыми мы с Джейн виделись в брошенном доме. Они называют себя друзьями массы Линкума. Они нас ждут.

– Когда будет сигнал, сэр? – нетерпеливо спросила Джейн.

– Когда подойдём ближе к складам.

Гарриет разглядывала низкие берега Комбахи, окружённые дамбами, за которыми тянулась до горизонта яркая зелень рисовых полей, рассечённая канавами. В них ослепительно сверкала вода. Здесь росло каролинское «золотое зерно» – лучший рис в мире. Поля были безлюдны.

– Зелёная пустыня, – сказал Монтгомери, вглядываясь в бинокль. – Меня это начинает беспокоить.

– Не беспокойтесь, сэр, – ответила Гарриет, – за нами следит много пар глаз. Достаточно сигнала… Это что?

На дороге между полями возник клуб пыли, а из него вынырнул всадник в серой куртке, с непокрытой головой. Он скакал галопом, бешено колотя лошадь ногами.

– Патрульный, – сказала Гарриет, – белый патрульный, подросток.

Джейн молча стащила винтовку с плеча, прицелилась и выстрелила. Полковник сердито повернулся к ней. Всадник взмахнул руками и упал в зелень. Лошадь неожиданно остановилась и тревожно заржала.

И словно по взмаху волшебной палочки рисовые поля ожили. Отовсюду поднимались головы, крик «янки идут!» понёсся над рекой, всё кругом зашевелилось. Здесь были сотни негров. Многие бежали по дамбе, размахивая цветными тряпками.

«Они были грязные, в лохмотьях, – рассказывала Гарриет впоследствии. – Смотришь, семенит женщина, на голове у неё бадейка с варёным рисом, и оттуда идёт пар, как будто она только-только сняла его с огня, а на спине у неё голый ребёнок, и он держится ручкой за лоб матери, а другая рука в бадейке, и ребёнок на ходу ест рис. Ещё двое-трое ребят постарше бегут, держатся за юбку, да ещё со спины матери свисает мешок, а в нём поросёнок, и визг слышен за милю…»

Вдали поднялся в ясное небо густой столб дыма. Горела подожжённая неграми усадьба. Люди Монтгомери высадились на берег и двинулись в глубь района. Только в одном месте их встретили частым ружейным огнём – возле военных складов, где хранилась одежда и припасы. Джейн стремительно нырнула в стрелковую цепь и несколько раз разрядила свою винтовку. Гарриет посмотрела на неё и насупилась.

– Ты попала уже в трёх-четырёх, Джейн, – сказала она.

– А тебе никогда не приходилось стрелять, Хэт?

– Стрелять приходилось, – смущённо сказала Гарриет, – но я ещё никогда не убила ни одного человека.

– Вы, старшие, другие люди, – равнодушно отозвалась Джейн и снова приложила к плечу приклад.

Через два часа полковник приказал поджечь склады и отходить к берегу. Задерживаться в этих местах было рискованно. Виноградный телеграф донёс, что в шести милях к северу от Покаталиго появилась кавалерия и скачет к реке. Перед погрузкой на шлюпки Монтгомери велел поднять щиты в воротах дамбы. Уровень воды в Комбахи был немалый, и вода начала разливаться по полям и дорогам.

Шлюпки были полны негров. Некоторые плыли за лодками, держась за борт, и кричали «Слава!». Другие пригнали плоты, погрузили на них пожитки и отплыли вслед за эскадрой массы Джемса.

Вечером усталая и возбуждённая Джейн появилась в госпитале, где под брезентовым навесом лежал Дэви Кимбс.

Санитарка, обходившая койки, бросилась ей на шею:

– Джейн, дорогая, ему лучше! Он совсем ожил!

Джейн подошла к Дэви и села у него в ногах. Дэви долго смотрел на неё.

– Джейн, сердце моё, – прошептал он, – ты была в бою?

– Что ты, Дэви, разве я гожусь для боя?

– Джейн, я всё знаю. От тебя пахнет порохом.

Дэви слабой рукой притянул её к себе.

Три человека следили за ними издали: Гарриет, Монтгомери и Фредерик Дуглас. Великий мулат разыскивал своих сыновей – солдат, раненных при атаке на Форт Вагнер.

– Вот сердце Америки, – прошептал он.

– О чём вы говорите, Дуглас? – спросил полковник.

Дуглас обвёл взглядом госпиталь и лагерь, в котором горели костры и сильные мужские голоса пели песню о Джоне Брауне.

– Обо всех этих людях, белых и чёрных, – рассеянно ответил Дуглас. – Я смотрю на них, и мне кажется, что я слышу, как бьётся это громадное сердце. Я слышу толчки этого сердца с тех пор, как Эйб Линкольн вывел свою подпись под прокламацией об освобождении.

– Вы типичный писатель, мистер Дуглас, – сказал Монтгомери.

Честный человек из Белого дома

У этого человека был усталый вид. И ещё у Соджорнер Труз создалось впечатление, что он не знает, куда девать свои длиннейшие ноги. Он вертелся за столом как неприкаянный. Наконец он встал и заходил по комнате.

– Видите ли, тётя Соджорнер, – сказал он, – в этом доме мебель сделана не по моему росту. Предыдущий президент приказал сделать по своей мерке. Уверяю вас, что за его письменным столом я могу стоять только на коленях… Что вы хотели мне передать?

– Приветствие от Первого национального негритянского съезда, господин президент. У нас говорят о наделении бывших рабов землёй, ибо воистину сказано в священном писании: «Дам земле вашей дождь в своё время, ранний и поздний, и ты соберёшь хлеб твой, и вино твоё, и елей твой…»

Линкольн заложил руки за спину и посмотрел на Соджорнер с высоты своего гигантского роста.

– Знаете, тётя Соджорнер, – сказал он, – когда мы воевали с индейцами, был у нас в отряде очень храбрый малый, по имени Барджес-Задира. После первой же стычки он потребовал, чтобы его назначили генералом, но даже капитанского звания он не получил. Бедняга Барджес так обиделся, что отказался стрелять в неприятелей, и его выгнали из отряда. С тех пор прошло много лет. На днях я подписал приказ о производстве этого Барджеса в генералы. Он уже не молод. Я видел его под Питерсбергом и спросил, как он себя чувствует с генеральскими звёздочками. Он ответил: «Дорогой Эйб, это оказалось не так-то легко; для того чтобы я стал генералом, понадобилось, чтобы ты стал президентом»…

– В том-то и дело, что вы президент! – воскликнула Соджорнер. – Все мои родичи будут голосовать за вас!

Чтобы дать неграм землю, – сказал Линкольн, – в Америке нужно быть не президентом, а господом богом. Впрочем, я надеюсь, что создатель поможет и мне и вам.

Линкольн нагнулся к камину и стал шевелить в нём щипцами угли.

– В этом доме никто не умеет как следует нарубить дрова, – проворчал он. – Посмотрите, какое полено! Рубили тупым топором с широкой рукояткой, как это принято на Юге. У нас в Иллинойсе ни один дровосек не станет пользоваться таким топором. Моего слугу Джонсона не допустили сюда, и с тех пор мне всё приходится делать своими руками.

– Вашего слугу не допустили к вам?

– Да, – с досадой сказал Линкольн, – потому что он негр. Видимо, считается, что в Белом доме не должно быть ничего чёрного.

– И вы не могли приказать?

– Тётя Соджорнер, – сказал Линкольн, – я уже сказал вам, что это не мой дом. Это Белый дом.

Он покосился на зелёные бархатные портьеры и огромную, свисающую с потолка люстру, которая мешала ему ходить по комнате.

– Для того чтобы подписать декларацию об освобождении рабов, мне пришлось сражаться пять лет. Люди, которые говорят, что я нечётко подписал эту бумагу, должны были бы знать, что я писал её по ночам, в кабинете моего друга, начальника военного телеграфа Эккерта. Она хранилась у него в несгораемом шкафу.

– Вы не брали её домой, господин президент? – удивлённо спросила Соджорнер.

– Нет, не брал. Осторожность никогда не мешает.

Линкольн оглянулся по сторонам и недовольно тряхнул головой. Ему явно не по душе были все эти тяжёлые портьеры, кресла и ковры с вытканными на них гербами.

– Тут даже на чайных чашках нарисован орёл и написано: «Из многих одно», как будто президент может об этом забыть.

– Во имя этого мы воюем, сэр, – сказала Соджорнер. – И вы должны признать, что чёрные заслужили больше, чем то, что они имеют.

– Да, для этого нужно только знать арифметику. Если бы я не привлёк цветных в армию, пришлось бы пожертвовать всем мужским населением Севера, чтобы выиграть войну. Я получил двести тысяч хороших солдат, а южане их потеряли! Я говорил об этом много раз, но это всё равно что обращаться с речью к пескам в пустыне.

– Не имеет значения! – решительно заявила Соджорнер. – Я всегда думала, что вы равны пророку Даниилу, а теперь я думаю, что вы даже больше, чем Даниил!

Линкольн лукаво улыбнулся. Его морщинистое лицо задвигалось, а светлые, глубоко посаженные глаза засияли плутовским блеском.

– Нет, я не Даниил. Я обыкновенный человек. Бог любит обыкновенных людей. Поэтому он и создал их так много.

Соджорнер вытащила из своей сумочки книжечку, переплетённую в красный сафьян, и протянула её Линкольну.

– Я хотела бы, чтобы вы расписались здесь на память.

Линкольн раскрыл книжечку, подошёл к столу, взял перо и попробовал его на рукаве своего нескладно скроенного сюртука. Потом он аккуратно вывел на чистом листке: «Тёте Соджорнер Труз, 29 октября 1864 года. Авраам Линкольн».

Соджорнер встала:

– Мы с вами доживём до конца мятежа, господин президент.

– Надеюсь, тётя Соджорнер.

– Я буду молиться за вас. Молиться вместе с теми, кто послал меня к вам. Мы хотим, чтобы вы жили долго.

– Не за меня, – ответил Линкольн, – а за тех обыкновенных людей, которые каждый день отдают свою жизнь на войне.

Он пожал ей руку и взялся было за колокольчик, но передумал и осторожно поставил колокольчик на стол.

– Миссис Линкольн терпеть не может звонков, – сказал он извиняющимся голосом. – Прошу вас, выйдите в соседнюю комнату, вас проводит дежурный.

Соджорнер подошла к двери и оглянулась. Линкольн стоял у камина, большой, сутулый, неуклюжий, свесив руки, похожие на лопаты. Он поставил ногу в старомодном длинном сапоге на решётку камина. Багровые блики играли на его морщинистом лбу, короткая борода шевелилась, глаза спрятались, словно в пещеры, лицо было измождённое.

«Да, это не его дом, – подумала Соджорнер. – Он один в этом доме».

Она вышла и тихо прикрыла за собой дверь.

Гражданская война шла к концу. Кольцо федеральных войск смыкалось вокруг столицы мятежников Ричмонда. В ночь на 3 апреля 1865 года этот последний оплот рабовладельцев, находящийся недалеко от Вашингтона, был объят паникой. Правительство мятежников бежало ещё днём. Всю ночь на улицах не смолкал грохот повозок. «Сто долларов за место!» – кричали господа в цилиндрах на площади. Они метались от одного экипажа к другому, но никто их не слушал. Кучера нахлёстывали лошадей, всадники скакали галопом. Ночью было светло, как днём; вспыхивал квартал за кварталом; огонь вырывался из многочисленных окон. Брошенные чемоданы и сундуки валялись прямо на мостовой. К утру после двух напряжённых часов тишины послышался ровный перебор копыт. Какая-то негритянка высунула голову из-за угла и завопила на весь околоток:

– Помилуй господи! Чёрные на лошадях, и все с винтовками!

Цветной кавалерийский полк ехал по улице медленной рысью, держа винтовки поперёк сёдел. Перед ними в искрящихся облаках дыма вставало разорённое гнездо мятежа, к которому федеральная армия стремилась четыре года.

Бэйтс шагал впереди своего взвода по главной улице. Под медленную дробь барабанов солдаты шли к центру города. Ричмонд пал.

Всё проходило в глубоком молчании. Никому не хотелось нарушать торжественную тишину. Только треск и грохот валящихся балок да барабанный бой царили над городом. Возле Капитолия, где ещё полоскалось по ветру знамя мятежников, барабаны разом смолкли. Площадь наполнилась войсками, а по бокам появились первые робкие зрители, преимущественно негры. Генерал выехал вперёд на лошади и приказал послать в Капитолий два взвода солдат. Одним из этих взводов командовал лейтенант Бэйтс.

Бывший типографский рабочий высоко поднял голову, светлый хохолок рассыпался у него на лбу, глаза блестели. По команде солдаты спустили флаг мятежников и подняли вверх американский флаг. Сверху были видны тёмные прямоугольники войск на площади и бегущие тучи дыма над городом. В тот момент, когда большое полотнище наполнилось ветром, развернулось с треском, похожим на выстрел, и зашумело над головой Бэйтса, вокруг Капитолия прокатилось громкое «Слава!» и «Аллилуйя!». Внизу пели:

Мы идём на Ричмонд светло-синею стеной,

Звёзды и полоски мы несём перед собой.

Тело Джона Брауна лежит в земле сырой,

Но душа его ведёт нас в бой!

Бэйтс отсалютовал саблей.

– Ребята! – крикнул он своим солдатам. – Дело сделано гражданская война окончилась! Начинается новая жизнь.

За плечами у него остались белые палатки лагерей, пронзительный горн, трубящий атаку, траншеи, наполненные мёртвыми телами, вой и грохот снарядов, слепящие полосы артиллерийского огня между кустами и деревьями, сгоревшие фермы и муравейник светло-синих шинелей с пелеринами, над которыми штыки тускло переливались серебряным светом. Люди шли, погибали, на их место приходили новые – и всё это ради сегодняшнего дня и ради завтрашнего утра…

На улицах негры, крича, сжигали помосты, на которых продавали в рабство, плети надсмотрщиков, доски с шипам чтобы «ломать» наиболее упорных рабов, и кольца, которыми цветных приковывали к столбу, чтобы разжечь под ним костёр.

На следующее утро человек очень высокого роста прибыл Ричмонд на двенадцативёсельной шлюпке по реке Джемс. Он шёл по улицам, сопровождаемый вооружёнными моряками, и сумрачно разглядывал чёрные остовы домов. Встречные негры с недоумением глядели на эту костлявую фигуру с огромным ушами, торчащими из-под цилиндра. Наконец какой-то старик бросился вперёд. Он снял свою дырявую соломенную шляпу, отвесил земной поклон и закричал:

– Господь продлит ваши дни, масса Линкум! Это я, Сол, вам говорю! Мне семьдесят лет. Я узнал вас!

Линкольн остановился, снял свой узкий цилиндр, похожий на печную трубу, и вежливо произнёс:

– Добрый день, дядя Сол. Где мы виделись?…

…Гарриет приехала в Вашингтон днём 12 апреля с письмом от Дугласа и с рекомендацией от Монтгомери. В письме было сказано, что Дуглас договорился о приглашении Табмен на работу в «Бюро по делам освобождённых». Дуглас просил её не отказываться от этого важного поручения. Бюро должно было определить дальнейшую судьбу четырёх миллионов бывших рабов на Юге.

Гарриет остановилась в Вашингтоне впервые. Столичный город Америки удивил её. Это была диковинная смесь мраморных колонн и негритянских домишек. На боковых улицах военные фургоны с красными крестами застревали в грязи у самых подъездов роскошных вилл с густыми садами и узорными решётками.

На некоторых улицах не было ни тротуаров, ни мостовых, а кое-где можно было наткнуться и на свинью с выводком поросят. Сенаторы с портфелями в руках осторожно обходили женщин, доящих коров неподалеку от Капитолия, купол которого был окружён лесами. Повсюду развевалось бесчисленное множество флажков. Военные караулы ежечасно сменялись у подъездов правительственных зданий, кавалерийские патрули двигались по главным проездам, а недалеко от военного министерства под навесом стояла батарея артиллерии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю