Текст книги "Черный ураган. Честный Эйб"

Автор книги: Лев Рубинштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

А это имеет громадное значение в западных штатах.

Когда солнце взошло и бахрома на оленьей кожаной куртке Эйба намокла от пота, он всадил топор в бревно и бережно вытащил из-за пазухи «Робинзона Крузо».

«Во всяком зле можно найти добро», – говорит Робинзон. Эйб сделал всё, что ему приказал отец, и теперь он свободен.

О свободе Эйб слышал с детства. Свобода – это когда человек может делать всё, что ему хочется, не нарушая свободы других. В биографии Джорджа Вашингтона сказано даже, что свобода есть природное право любого человека. Итак, свободный Эйб уйдёт в лес! Он так хочет, и никто не может запретить ему стать Робинзоном, поскольку этим не нарушается свобода других. Если люди его не понимают, он уйдёт в лес и там будет читать книги. И пусть Кэйт Роби свистит, сколько ей вздумается, и выходит замуж, чтоб сбивать масло и вязать чулки!

И Эйб зашагал в лес.

В пустыне есть своё очарование. Трудно сказать, что в ней хорошего, – может быть, то, что вас никто не толкает в бок и не заслоняет вам света. А может быть, и то, что вольный ветер веет вам в лицо и приносит запах диких трав и лесной смолы, а иногда и горький дымок индейских стойбищ. Приятно в глубокой тишине услышать, как синица высвистывает своё «тити-тити-типи», как лесной голубь ворчит «гхуу-гхуу», как дятел, перед тем как стукнуть клювом по коре, произносит на весь лес «кик-кик-кики», а зяблик отвечает ему звонким «пинь-пинь».

Как отрадно в шуме листвы различать отдалённый рокот лесного водопада и далёкий голос лугового коростеля, похожий на скрип колодезного ворота. Как хорошо идти через валежник и находить на земле вчерашние следы лап дикой кошки и раздвоенные следы оленьих копыт. И как хорошо думать, что жизнь началась сначала и что больше не будет ошибок, обид и насмешек. Эйб выстроит себе шалаш из веток и будет питаться корнями, ягодами и дичью. В конце концов, он никогда не искал общества людей. В штате Индиана в те времена достаточно было уйти на милю от истоптанной гуртами скота просёлочной дороги, чтоб оказаться в царстве нетронутой природы. Это не восточные штаты, утыканные городами, как наростами. Это материковая Америка с невозделанной почвой, по которой легко шагать в мягких мокасинах, в широких штанах из телячьей кожи, прокладывая себе путь топором и сдвинув на затылок беличью шапку с длинным хвостом, а если набросить этот хвост на грудь, то, по обычаям колонистов, это означает вызов на бой.

Вы можете забрать у меня всё, чем я владею, но не можете отнять у меня свободу, потому что я родился свободным и без свободы я умру. Там, в Джентривилле, мачеха Сара Буш и разряженные по-праздничному дети всхлипывают от восторга на молитвенном собрании «братьев и сестёр» баптистов, а я, Авраам Линкольн, сын Томаса Линкольна и внук солдата-добровольца времён войны за Независимость, 190 сантиметров роста и 160 фунтов веса, иду в широкий мир, чтобы стать большим человеком…

Эйб достал из кармана складной нож и начертил на земле не очень гладкие стихи собственного сочинения, которые он когда-то изобразил в своей школьной тетради:

Авраам Линкольн,

Его перо и рука.

Он будет хорош,

Но бог знает когда!

Эйб остановился на полянке, положил «Робинзона» на землю и прислушался.

Шум листвы и ветра можно не считать за звуки, потому что они постоянные. Кроме этих звуков, в лесу была тишина. Даже птицы замолкли. И Эйб чувствовал, что эта тишина как будто «входит» в него. Он вообще-то любил поговорить, если не с ребятами с соседних ферм, то с Деннисом или, на худой конец, с «мелкотой». Однажды, когда братец Джон Джонстон притащил лесную черепаху и разбил её панцирь о дерево, Эйб бережно закутал дрожащего всем телом зверька и произнёс длинную речь в защиту животных. Он называл младших братьев и сестёр «леди и джентльмены» и даже забрался на бочку и снял с себя куртку, подражая бродячим проповедникам. Речь была очень убедительная, но братец Джон Джонстон в середине заснул, а сестра Матильда убежала в лес.

Но сейчас Эйбу не хотелось говорить. Он стоял, долговязый и неуклюжий, на полянке, опираясь на топор, смотрел на качающиеся ветви вязов и молчал. И, если б это было можно, он молчал бы всю жизнь, потому что, в сущности, он совсем не любил говорить. Он как бы впитывал в себя великую тишину лесной глуши, тишину, в которой так хорошо лежать под синим небом и смотреть, как медленно и беспечно ползут по небу летние, пышные облака.

Впоследствии, когда Авраам Линкольн вырос, он не раз останавливался среди шума и людского говора, среди бурлящих человеческих толп, в гуле и грохоте больших городов, в дыме и лязге железнодорожных станций. Он на минуту закрывал глаза и прислушивался где-то глубоко внутри себя к лесной тишине, к пению птиц, к плеску рек. Он видел, как в мимолётном сне, великий путь на Запад с глубокими следами колёс фургонов и с одинокой могилой на лесной поляне, над которой была вырезана ножом неуклюжая надпись: «Здесь почиет прах Нэнси Линкольн».

Слушатели переглядывались, заметив, что Линкольн внезапно закрыл глаза, и шептали: «Уж и чудак этот долговязый Эйб! Ни с того ни с сего умолкает и закрывает глаза – вероятно, обдумывает, что ему сказать. Что поделаешь, ведь этот лесоруб не получил никакого воспитания».

«Итак, леди и джентльмены, человек должен уметь оставаться один. Если он не растеряется, оставшись в одиночестве, то он не растеряется никогда. Прежде всего он должен побороть страх и ужасную тоску, которые приходят вместе с одиночеством. Далее, он должен уметь обходиться без посторонней помощи. Если он научится всё делать собственными руками, то он не погибнет. Если он встретит других таких же самостоятельных людей, то они могут создать прекрасную общину, где каждый будет сам за себя и все будут стоять друг за друга. И тогда каждый из них сможет сказать: «Я сам себя сделал». Не так ли?»

Рассудив так, Эйб улёгся под вязом, съел кукурузную лепёшку и углубился в «Робинзона Крузо». Но, читая дневник этого образцового путешественника, Эйб незаметно задремал а потом и совсем уснул.

Снился ему странный сон: будто из него, Эйба, лежащего под вязом, вылез другой, такой же долговязый Эйб и укоризненно посмотрел на своего двойника.

– Эйб! – сказал настоящему Эйбу сонный Эйб. – Неужели тебе никогда не захочется увидеть отца?

– Нет, не захочется, – ответил настоящий Эйб.

– Но ведь это твой отец, он вырастил тебя.

– Он меня обижает, – сказал настоящий Эйб.

– А Сару Буш ты тоже никогда больше не увидишь?

– Сару Буш?… Гм… Ничего не поделаешь, я теперь сам по себе.

– А ведь она хотела сделать тебе свечу.

– Я понимаю, но теперь я буду жить без свечей.

– А дядю Денниса?

Настоящий Эйб вздохнул.

– Придётся мне расстаться с дядей Деннисом, – сказал он.

– И с Джоном Джонстоном? И с Матильдой? И с Сарой Линкольн? И с «мелкотой»?

Настоящий Эйб молчал.

– И с фермой на Малом Голубином Ручье? И со школой мистера Дорзи? И с ребятами?

– Чего ты от меня хочешь? – сердито спросил Эйб. – Какое тебе дело до меня?

– У меня есть дело до тебя, потому что я Авраам Линкольн.

– Что ж такого? И я Авраам Линкольн.

– Ты плохой Авраам Линкольн!

– Эй, знаешь что, ты брось задираться, – сказал настоящий Эйб, приподнимаясь на руках.

– Я не задираюсь. Но я ухожу от тебя к людям и оставляю тебя здесь с дикими зверьми. Вот и всё!

– Не имеешь права, – сказал настоящий Эйб, – потому что ты без меня фитюлька.

– Почему это я без тебя фитюлька?

– Потому, что ты мой сон. Настоящий-то Авраам Линкольн это я!

– Из этого ничего не следует. Без меня ты лишишься сна.

И сонный Эйб зашагал прочь, широко ставя свои огромные ноги, как настоящий Эйб.

И тут настоящему Эйбу стало ужасно тоскливо, так тоскливо, что он захотел проснуться, только бы тот, сонный Эйб не уходил от него. И он проснулся.

Сквозь изогнутые ветви вяза светила полная луна. Эйб проспал весь день.

В чаще леса послышался крик. Сначала это было низкое ворчание, потом голос стал выше и перешёл в пронзительный визг. И сразу оборвался.

– Пантера или рысь? – сказал Эйб. – Скорее, рысь. Схватила кого-нибудь.

Эйб оглянулся по сторонам. На светлом ещё небе сучья деревьев казались руками чудовищ. После тёплого дня сразу стало холодно. Сырой холод заползал за ворот куртки и отзывался дрожью в животе и в ногах.

У «Робинзона» написано, что человек не должен бояться ни темноты, ни одиночества. Этот Робинзон был просто необыкновенно рассудительный парень: когда ему становилось страшно, он начинал рассуждать или подсчитывать.

Эйб тоже стал рассуждать. Земля эта ничья. Если построить здесь, на полянке, шалаш и расчистить акров пять под кукурузу, получится неплохой участок. Вода здесь должна быть неподалёку, что же касается до утвари…

В кустах раздался шорох. Эйб встал на колени и взялся за рукоятку топора.

В густой, чёрной листве дерева вспыхнули и погасли два зелёных огонька. Это были глаза дикой кошки.

Эйб усмехнулся. Он знал, что дикая кошка нападает на человека, только если её разозлить. Итак, надо будет вернуться на отцовскую ферму и прямо объявить, что он, Эйб, отделяется от отца и будет теперь жить самостоятельно. Жаль только, что Эйб не знал законов. Можно ли в шестнадцать лет стать самостоятельным фермером?

Ах, как жаль, что тот, второй Эйб только приснился ему во сне! Хорошо было бы, если б здесь был ещё кто-нибудь. Ведь был же у Робинзона индеец Пятница!

Хорошо бы, если б здесь был, например, дядя Деннис, или Сара Буш, или Кэйт Роби…

О нет, только не Кэйт Роби!

Хорошо бы даже, если б здесь был кто-нибудь из «мелкоты»… Но с ними уж больно много возни. Вдобавок им надо непрерывно менять штаны.

– Леди и джентльмены! – негромко сказал Эйб.

Никто ему не ответил. И теперь, когда он будет жить в глуши леса, никто никогда ему не ответит. Там, на Малом Голубином Ручье, по вечерам будут трещать чурки в очаге, и мерно жужжать прялка Сары Буш, и дядя Деннис, лёжа на шкуре, будет ворчать: «Ах, тресни моя башка, что за парень этот Эйб! Начитался разных историй и думает, что он умнее всех!»

И вдруг, словно внутри Эйба, послышался тихий голос:

– Эйб, вернись к людям!

Эйб знал, чей это голос, – это был тот, другой Эйб, который приснился ему во сне. Он сделал вид, что ушёл, а на самом деле он здесь.

– Помалкивай, – сказал настоящий Эйб. – Я вольный западный поселенец, я делаю что хочу.

– Что за радость быть свободным в одиночестве? – упорствовал внутренний Эйб. – И какая свобода была у расчётливого Робинзона? Это не свобода, а беда!

– А что за свобода, – не сдавался настоящий Эйб, – если тебе не дают читать книги и расширять познания?

– Убеди их, что ты прав, – настаивал внутренний Эйб. – И они дадут тебе читать книги. Они вовсе не плохие люди: и отец, и Сара Буш, и дядя Деннис, и Джон Джонстон, и Сара Линкольн, и Матильда, и «мелкота», и соседи…

– А Кэйт? – спросил настоящий Эйб.

Внутренний Эйб помолчал, а потом сказал отчётливо:

– Мы с тобой обойдёмся и без Кэйт.

На это настоящий Эйб не ответил ничего. Он думал долго (вероятно, не меньше десяти минут), а потом взвалил топор на плечо и проговорил:

– Авраам Линкольн, вы правы, сэр! Не здесь моё место.

– Ну то-то! – сказал внутренний Эйб.

И настоящий Эйб зашагал домой, широко ставя свои огромные ноги, как раньше шагал тот Эйб, которого он видел во сне.

На следующий день, когда Эйб вёл купать лошадей к Малому Голубиному Ручью, ему встретилась Кэйт Роби с корзиной грибов.

– Эйб, – сказала Кэйт, – как ты всех перепугал вчера! Деннис говорил, что тебя задрал медведь, а отец клялся, что сожжёт твои книги. Только тётя Сара сказала, что ты вернёшься к вечеру, и сделала для тебя свечу. И я тоже испугалась, а Нат Григсби сказал…

– Я вернулся к вечеру, – сухо ответил Эйб и потянул лошадей за уздечки.

Часа через полтора отец вышел из хижины и долго стоял, приложив руку козырьком ко лбу.

– Оглуши меня гром, – сказал он, – если этот лодырь занимается делом!

– А чем он занимается? – спросила Сара Буш.

– Он лежит под кустом и читает книгу!

Эйб и его лодка

Сначала на горизонте появляются два столба чёрного дыма. Потом видны две длинные трубы, сидящие рядом, как близнецы в коляске. Потом появляется корпус парохода. Это двухпалубный, приземистый плавучий дом с галереей, весь увешанный флажками… Два могучих колеса пенят воду реки Огайо. На рубке написано золотом название: «Поль Джонс».

Пароход идёт «сверху», из Цинциннати, к юго-западу, до Кейро, где два десятка пассажиров пересядут на другой, большой пароход, который повезёт их по Миссисипи, до Нового Орлеана. Вот они, эти пассажиры, важные господа в цилиндрах и разодетые дамы из восточных штатов, в широчайших юбках, похожих на колокола, в шляпах с перьями, с кружевными зонтиками в руках. Они щурят глаза то на заросший лесом северный берег штата Индиана, то на южный луговой берег штата Кентукки. «Мой бог, какая глушь! – говорят они. – Неужели мы и здесь будем причаливать? Послушайте, капитан!»

– Нет, леди и джентльмены, – отвечает щеголеватый капитан в синей фуражке с галуном и в галстуке «бабочкой», высовываясь из рубки, – здесь нет пристани, но мы берём пассажиров, если они подадут сигнал с берега…

– Перевозчик! Эй, перевозчик!

Эйб вздрогнул. Перевозчик – это он, Эйб. Два господина машут ему платочками издали.

– Можешь доставить нас к борту парохода, мальчик?

– Куда угодно, сэр!

– Не опрокинешь?

– Это напоминает мне, сэр, рассказ об одном ирландце, которого спросили, может ли он оседлать лошадь. Он ответил: «Да, сэр, если лошадь не возражает».

Толстый господин в цилиндре, надетом набок, воззрился на Эйба с удивлением:

– Ты бойкий парень. Возьми наши чемоданы, и поедем.

И толстяк замахал платком пароходу.

– Я сам возьму свой чемодан, – с опаской сказал второй господин. У этого на голове красовалась широкополая шляпа, а из-под сюртука выглядывал необыкновенно пёстрый жилет.

– Эта лодка принадлежит твоему отцу? – спросил он.

– Нет, сэр. Я служу у мистера Тэйлора подручным. Ему принадлежит весь перевоз и таверна, в которой вы изволили пить ром.

– Откуда ты знаешь, что мы пили ром? – спросил пассажир в шляпе.

– По запаху, сэр.

– Однако это неглупо! – воскликнул пассажир в цилиндре. – Послушай, мальчик, как тебя зовут?

– Авраам Линкольн, сэр.

– Из тебя выйдет толк. Если у тебя будут препоны в жизни, обратись ко мне. Меня зовут Джеймс Пауэлл, я владелец плантации на кентуккийском берегу. Когда ты вырастешь, я сделаю тебя конторщиком или даже управляющим плантацией. Кто знает?

– Слушаю, сэр. Весьма благодарен, сэр.

– Это надёжная лодка, мальчик? – спросил господин в шляпе, пробуя ногой борт.

– Не беспокойтесь, сэр, я сам её делал.

Толстяк в цилиндре расхохотался.

– Раз он сам её делал, значит, всё в порядке! Вы слышали, Прайс?

– Я не люблю смышлёных, бойких мальчуганов из северных штатов, – сказал Прайс, – там, в сущности, нет джентльменов – одни неотёсанные фермеры.

– При вашей профессии вам, конечно, не приходится любить северные штаты, Прайс. Видишь ли, мальчик, этот человек торгует неграми. У него в чемодане куча денег.

– Ну, ну, потише, – кисло сказал господин в шляпе.

– Кого вы боитесь, Прайс? Авраама Линкольна? Он, вероятно, честен, как все фермеры из Индианы.

– А всё-таки, – пробурчал Прайс, – зачем болтать о моей профессии?

Пароход дал пронзительный свисток и выпустил красивую белую струю пара. Прозвонил колокол. Колёса завертелись в обратную сторону и подняли волну пены. «Поль Джонс» остановился.

– Прямо к борту, Авраам! – скомандовал толстяк.

Эйб направил лодку наперерез волне. С борта бросили конец и подтянули лодку вплотную к корпусу парохода. Несколько пар услужливых рук приняли чемодан толстяка и помогли ему самому взобраться на нижнюю палубу. Его спутник, однако, не пожелал отдать свой чемодан в чужие руки. Он поставил свой драгоценный груз на палубу и легко перепрыгнул вслед за ним.

– Прощай, Авраам! – крикнул он.

– Позвольте, сэр, а деньги?

Прайс стал рыться в многочисленных карманах своего пёстрого жилета. Толстяк насмешливо следил за ним.

– Проще было бы достать деньги из чемодана, Прайс, – заметил он.

– Мистер Пауэлл, я же просил вас…

– Ладно, – сказал толстяк и бросил монету на дно лодки, – отправляйся, Авраам! Ты мне понравился!

На пароходе снова зазвонил колокол. «Поль Джонс» заработал колёсами и ушёл в синюю таинственную даль, на юго-запад, туда, где Огайо впадает в Миссисипи.

Эйб долго качался в лодке на волне, поднятой пароходными колёсами. Он с удивлением осматривал монету, брошенную толстяком.

Это был доллар. Целый доллар!

За перевоз обычно платили гроши. Доллар был для Эйба большим состоянием. Он не заработал бы столько и за неделю. Вообще он видел доллар всего несколько раз в жизни.

– Однако это замечательно, – сказал он. – Это точь-в-точь, как с тем рыбаком, который нашёл в желудке у дохлой рыбы золотое кольцо.

Эйб направил свою лодку к берегу. Там его ждали две пары любопытных глаз. Это были двенадцатилетний рыжий, голубоглазый Том Белл и его сестра Маргарет – веснушчатая девочка с круглыми, светлыми глазками и выцветшими на солнце бровями. Брови у неё всегда были высоко подняты, и лицо поэтому казалось удивлённым.

Эйб деловито выскочил на берег и вытащил свою лодку носом на песок. В присутствии малолетних он чувствовал себя чем-то вроде капитана корабля.

– Хорошо ходит твоя лодка, Эйб? – спросил Том.

– Отлично, – отозвался Эйб, – скользит, как по маслу.

– А можешь ты доплыть на ней до Миссисипи?

– Пожалуй, могу, – согласился Эйб, – но в дальние путешествия лучше отправляться на плотах.

– Или на пароходах, – добавила Маргарет.

– Ну, пароходы для важных господ, – сказал Эйб. – Притом не имеет смысла платить деньги, когда едешь вниз по течению. Тут достаточно плота. Вверх по течению – это другое дело.

– Дай лодочку покататься, Эйб, – сказала Маргарет тонким голоском.

– Дети, – важно сказал Эйб, – я ведь вам никогда не отказывал и даже научил вас грести и править. Но я не могу позволить вам кататься одним. Я сейчас очень занят с мистером Тэйлором. Дело в том, что я заработал доллар.

Вечно поднятые брови Маргарет подскочили ещё выше.

– Покажи, – пролепетала она.

Эйб показал им серебряный доллар с изображением женщины в колпачке и надписью: «Соединённые Штаты Америки».

– Кто эта дама? – спросил Том.

– Это богиня свободы. Мы живём в свободной стране.

– Значит, у нас все люди свободные?

Эйб кивнул головой с таким видом, точно ему надоело отвечать на праздные вопросы.

– А Тоби? – продолжал Том.

– Какой Тоби?

– Черномазый Тоби с того берега. Он говорит, что свободные люди – это только белые, а он не свободный.

– Гм, это сложный вопрос, – сказал Эйб. – Дело в том, что Тоби не из нашего штата. В Кентукки негры работают на плантациях. Они принадлежат хозяевам.

– Значит, у нас не все люди свободные?

– Какой ты упрямый парень, Том! Конечно, у нас не все свободны, но всё-таки страна у нас свободная.

– Не понимаю, – сказал Том, – объясни, пожалуйста.

– Ну, видишь ли, – с трудом проговорил Эйб, – вот, скажем… В лесу много птиц, не правда ли?

Брат и сестра утвердительно кивнули головами.

– Твой папа ходит на охоту? Не так ли? Он убивает каждый раз по нескольку птиц. Но значит ли это, что твой папа враг птицам?

– Нет, не значит, – нерешительно проронил Том.

– Ну вот, – сказал Эйб, чувствуя, что его объяснение не очень убедительное, – твой папа убивает птиц, потому что ему хочется кушать. А на деле он любит птичек. Так и с неграми.

– Значит, можно любить негров? – спросила Маргарет.

– Гм… Мой отец говорит, что негры тоже люди.

– А почему же мистер Тэйлор говорит, что негры животные и любить их нельзя?

– Ну, знаешь ли, у разных людей разные мнения, – заметил Эйб, – и, кроме того, нельзя забывать, что негры принадлежат своим хозяевам, как стулья или шляпы. Разве хорошо любить чужой стул или шляпу?

Сделав такой вывод, достойный самого рассудительного героя из книг, Эйб зашагал к дому Тэйлора.

Тэйлор был и фермером, и паромщиком, и дела его шли недурно. Мимо его дома проходили пароходы, лодки, гружённые овощами, плоты с бочками солёной свинины. Но всё это было мелко по сравнению с караванами «плавучих домов», барж, шаланд и огромных плотов с хижинами, идущими на запад, на новые участки. Возле этих речных хижин женщины стирали бельё, а на баржах резвились дети. Все они останавливались около дома Тэйлора, выспрашивая о ценах, об урожаях, о фарватере полноводной Огайо. Некоторые покупали еду, другие продавали домашние вещи и многие выпивали рюмочку-другую виски, джина или, на худой конец, местной яблочной настойки. («Впереди много акров плодородной земли, авось и мы разбогатеем!») Так что Тэйлор жил бы совсем хорошо, если б не злоба против братьев Диллов, которая никогда не давала ему покоя.

Братья Диллы были тоже паромщиками и жили в штате Кентукки, на южном берегу Огайо, километрах в трёх от перевоза Тэйлора. Чтобы не мешать друг Другу, Тэйлор и Диллы сговорились перевозить пассажиров на разных участках реки. Но Тэйлор клялся, что братья тайно высаживают кентуккийских пассажиров за мыском, возле его фермы, потому что отсюда ближе до дороги, ведущей на север. Вот и сейчас Тэйлор возвышался возле берега Огайо с ружьём за плечами и со старой подзорной трубой. Он внимательно изучал противоположный берег, чтобы застать братьев Диллов на месте преступления. Но река была пустынна.

– Эйб, ты их не видел за мысом? – спросил он.

– Нет, мистер Тэйлор. Но я заработал доллар.

Тэйлор опустил трубку.

– Доллар? – переспросил он. – Покажи!

Эйб показал серебряный кружок и рассказал о своих пассажирах.

– Это Пауэлл тебе дал? Ну и расточительный человек этот Пауэлл! Впрочем, он нынче получил порядочные деньги от Прайса. Сделка-то состоялась у меня в доме… Знаешь что, Эйб? Из уважения к твоим родителям и по тому случаю, что ты честный парень, я отказываюсь от своей доли за перевоз. Тем более, что ты возил этих господ на собственной лодке. Этот доллар – твой!

Итак, Эйб Линкольн стал обладателем доллара. Он не собирался тратить его на пустяки. Другой мальчик накупил бы у проезжего коробейника сластей или зарядов для фейерверка, но Эйб решил купить на эти деньги книг.

– Не забудь опрокинуть лодку днищем вверх, – сказал Тэйлор, – нынче будет дождь. Видишь, на северо-западе тучи?

…Да, именно книг! Правда, не так-то легко было достать книгу в этих местах, здесь книги были редкостью. Пожалуй, придётся ждать несколько месяцев, пока кто-нибудь из пароходных пассажиров не согласится продать какой-нибудь томик из своего багажа.

Ах, эти счастливые люди, разъезжающие по своим делам! Они свободны, как птицы! Они появляются из синеватой дали и исчезают в туманной дымке реки. Они не прикованы к месту, они передвигаются из штата в штат по великой речной дороге. Они часто видят такие города, как Новый Орлеан и Цинциннати, а некоторые побывали даже в Вашингтоне. И везде они встречаются с тысячами людей, самых разнообразных, хороших и плохих, они слышат про множество событий, о которых не пишут ни в книгах, ни в газетах.

Как хорошо видеть этот большой мир своими глазами! Как хорошо ранним утром стоять на носу парохода и следить за тем как освещается и раздвигается горизонт и возникают всё новые гудящие народом пристани!

К вечеру действительно разыгралась непогода. Неожиданно хлынул дождь. Ветер гнал воду против течения. К восьми часам вечера все окрестности скрылись в кромешной тьме. Слышны были только вой ветра и суматошный плеск волн. Никто не видел, как две фигурки, закутанные в одеяла, выскользнули из дома через крышу и, шлёпая по лужам, побежали к реке. Это были Том Белл и сестра его Маргарет.

Они остановились на берегу Огайо. Вода шумела под бревенчатым настилом лодочной пристани. Капли дождя барабанили по доскам.

– Откуда ты знаешь, что это будет сегодня? – спросила Маргарет.

– Я слышал от доктора Эллена.

– Это который против пьянства?

– И против рабства.

– А почему тётя Рэчел говорит, что он сумасшедший?

– Он не сумасшедший. Он из восточных штатов. У них там много таких.

– А кто ему сказал?

– Не знаю. Кто-то из местных негров. Они знают всё, что делается на том берегу. Доктор сказал: «Я дам доллар тому, кто приведёт ко мне этого Тоби. Дай бог ему переплыть через Огайо, а уж я о нём позабочусь».

– Откуда доктор знает, что Тоби продан?

– Ему сказал паромщик Тэйлор. Этого Тоби продали в его присутствии торговцу неграми Прайсу за восемьсот долларов. Сегодня Тоби должны были увезти на Юг, но он бежал в лес. Ночью он попытался переплыть через реку. Но когда…

Маргарет задумчиво поглядела на чёрную, бурлящую воду Огайо.

– Доктор так и сказал: «Я дам доллар тому, кто приведёт ко мне этого Тоби»? – спросила она.

– Так и сказал. Я сам слышал.

– Том, – сказала Маргарет, – а ведь это нехорошо.

– Что нехорошо?

– Ты собираешься помочь беглому негру. Это всё равно что украсть чужую вещь.

Том молчал несколько минут.

– Доктор не станет брать чужую вещь. Раз доктор сказал, значит, можно.

– Вот тётя Рэчел и говорит, что он сумасшедший, – прошептала Маргарет.

Том не ответил. Он пристально смотрел вдаль. Ветер донёс с реки какой-то странный звук – не то скрип уключин, не то сдавленный человеческий крик.

– Том, – сказала Маргарет, – пожалуй, нужно зажечь фонарь.

Зажечь фонарь под дождём нелёгкое дело. У Тома были всего две серные спички – величайшая ценность, которую он с трудом выпросил у матери. Первая спичка погасла от порыва ветра. Вторая, с большой осторожностью зажжённая под одеялом, сделала своё дело, и фитиль загорелся тусклым, жёлтым огоньком.

Том поднял фонарь и взмахнул им над головой. С реки снова донёсся тот же звук. Теперь уже можно было с уверенностью сказать, что это человеческий голос.

– Это Тоби, – сказала Маргарет. – Он раздобыл лодку.

Том продолжал сигнализировать фонарём. Струи дождя стекали по закопчённому стеклу. На реке ничего не было видно.

В доме паромщика Тэйлора погас последний огонёк. Кругом воцарилась настоящая ночь. Дождь хлестал с неослабевающей силой. Волны зловеще шлёпали о столбы пристани. Ветер наносил облака водяных брызг.

– Его нет, – пробурчал Том, опуская фонарь. – Он пропал.

– Может быть, его отнесло течением? – сказала Маргарет. – Если мы унесём фонарь, лодку может пригнать обратно на берег Кентукки. Он же ничего не видит в такой темноте. Послушай, Том…

Она остановилась. С реки снова донёсся голос. На этот раз отчётливо можно было разобрать одно слово – «помогите».

– Лодку опрокинуло, – сказала Маргарет.

Том поставил фонарь на землю.

– Что делать? – проговорил он растерянно.

– О Том, только не уходи! Он, наверно, тонет? О Том!

– Я не собираюсь уходить, – сердито отозвался Том, – но я плохо плаваю и не могу ему помочь.

– О Том! Возьмём лодку Эйба Линкольна!

– Лодку Эйба? А что скажет Эйб?

– Ничего не скажет. Эйб очень добрый. Он не рассердится.

– Брать лодку без позволения?

– Том, разве сейчас есть время просить позволения? Человек тонет! Если ты боишься, я возьму лодку и поеду за ним!

– Маргарет Белл! – очень сердито произнёс Том. – Ты думаешь, что твой брат струсил?

Он решительно зашагал по мокрому песку к тому месту, где лежала днищем вверх маленькая плоскодонка Эйба. Маргарет побежала за ним.

Они перевернули лодку без труда, нашли вёсла и столкнули судёнышко в воду.

– Оставайся здесь, – сказал Том.

– Я с тобой, Том, – проронила Маргарет.

– Оставайся здесь, – повторил Том, – делай, что тебе велят старшие. (Том был старше Маргарет на год.) Возьми у меня фонарь и держи его повыше, чтоб я видел, куда править.

– Том, – сказала Маргарет, – а если ты утонешь?

– Я не утону, – ответил Том, – да и дождь перестаёт.

Через несколько минут Маргарет осталась одна на берегу с фонарём и одеялом, которое Том сбросил ей на руки. На реке ничего не было видно, но дождь и в самом деле прекратился.

– Том! – крикнула девочка.

Ответа не было. Только вдруг вдали полыхнул огонёк, и гром выстрела прокатился над шумящей рекой.

– Том, я боюсь! Честное слово!

Том не отвечал.

Маргарет, дрожа всем телом, размахивала фонарём. И тут случилось самое скверное и непредвиденное: фонарь погас.

Маргарет беспомощно всхлипывала. Вдруг чья-то сильная рука выхватила у неё фонарь.

– Не бойся, девочка, – раздался негромкий мужской голос, – это я, доктор Эллен.

– О мистер Эллен, спичек нет, это была последняя! – сказала Маргарет одним дыханием.

– Спички есть, – спокойно ответил Эллен и повернулся спиной к ветру.

Через минуту фонарь снова горел высоко над головой доктора.

– Тома застрелили?

– Нет-нет, – торопливо сказал Эллен. – Вот лодка, и в ней Том… и ещё один несчастный. Не беспокойся, Маргарет, всё в порядке.

Лодка Эйба Линкольна легко ткнулась носом в песок. Том соскочил с неё, а за ним показалось мокрое лицо тяжело дышащего Тоби.

– Кто это? – угрожающе спросил Том, глядя на чёрную фигуру доктора.

– Том, это доктор Эллен.

– Доктор Эллен? – недоуменно переспросил Том. – Откуда вы узнали?

Доктор рассмеялся.

– Я ничего не знал, Том, кроме того, что дядю Тоби продали и что он в тот же день убежал от хозяина. Не нужно быть мудрецом, чтоб понять, что ночью Тоби попытается переплыть через Огайо. Но я никак не думал встретить вас здесь, дети. Кто там стрелял?

– Не знаю, – сказал Том. – Я думаю, что это братья Диллы.

– Ты добрался до кентуккийского берега?

– Нет, мистер Эллен. Я подобрал Тоби на середине реки. Лодки не было, и он пустился вплавь. У него не хватило сил бороться с течением.

– Да, это так, да благословит вас бог, масса Том, – глухо сказал Тоби. – Ещё немного, и река меня унесла бы. Очень плохая погода сегодня ночью.

– Пойдём ко мне, дружок, – сказал доктор, обращаясь к Тоби. – Ты ещё не свободен. Тебя могут схватить люди Прайса. А тебе, Том, я должен доллар.

Том погасил фонарь.

– Нет, сэр, – прозвучал его голос в темноте, – я за это денег не возьму.

– Да, мистер Эллен, – поддержала его Маргарет, – мы за это денег не возьмём.

Через несколько дней паромщик Тэйлор, вернувшись из очередного рейса через реку, подозвал к себе Эйба Линкольна.

– Что ты наделал? – спросил Тэйлор.

– Я? Ничего!

– Ты ходил в лодке на кентуккийский берег?

– И не думал, мистер Тэйлор.

– Братья Диллы утверждают, что ты ночью перевозил кого-то с того берега реки и нарушил договор.

Эйб недоуменно посмотрел на своего нанимателя.

– Я ночью сплю, мистер Тэйлор. Мне и в голову не придёт отправиться ночью в Кентукки!

– Однако они собираются подать на нас в суд. Кроме того негроторговец Прайс заявил, что ты помог бежать его негру Тоби.

– У меня и в мыслях ничего подобного не было! – возмутился Эйб.

– В субботу придётся нам поехать к судье Пейту. Посмотрим, какие у них доказательства. До чего бессовестны эти Диллы! Тянут нас в суд, а сами потихоньку высаживают пассажиров за мысом, когда меня дома нет!