Текст книги "Черный ураган. Честный Эйб"

Автор книги: Лев Рубинштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

А я умолкаю.

Маленькая мисс Бичер

Девушка была небольшого роста, тоненькая и задумчивая. Вокруг её бледного личика свисали тёмные локоны, завитые по моде «штопором». На шее, на бархатной ленточке, висел крестик.

Поглядев на эту ничем не примечательную девушку, сразу можно было сказать, что она северянка. В южном штате Кентукки у девушек цвет лица ярче, взгляд смелее и походка грациознее. Да и одеты они в разноцветные одежды, не то что эта северная мисс в строгом чёрно-сером платье, подметающем юбкой гравий перед верандой.

Она так и просидела на веранде плантации от завтрака до обеда, отказавшись от увлекательной поездки верхом в соседнюю рощу.

Мисс Бичер была несколько оглушена роскошью, которая развернулась перед ней на плантации «Шиповник». На пристани её ждала великолепная открытая коляска с двумя неграми на козлах. Оба негра были в цилиндрах и красных куртках с галунами. Один из них держал вожжи в вытянутых руках, другой сидел выпрямившись, словно аршин проглотил, скрестивши обе руки на груди. Две вороных кобылы доставили её в дом хозяев плантации. Этот дом поразил мисс Бичер своими размерами. Одна крытая веранда занимала больше места, чем весь дом её отца в Цинциннати. Тот дом – увы! – был сложен из порыжевшего от времени кирпича и битком набит людьми. Огромная семья Бичеров состояла из тринадцати человек.

Перед верандой скакали, кувыркались, прыгали дети самых разнообразных оттенков кожи – от светло-кофейного до тускло чёрного. Одеты они были тоже по-разному – одни в длинных рубашках из мешковины, другие только в пёстрых набедренных повязках. Но все, как один, были грязные.

– Мисс Даттон, – сказала девушка с локонами, – и всех этих детей могут продать?

– Ах, мисс Бичер, – возмущённо отозвалась высокая, узкоплечая мисс Даттон, – сначала их надо вымыть!

Мисс Даттон была учительницей из Женского Западного Колледжа в городе Цинциннати, где преподавала географию бледная Хэтти Бичер.

– Торговать детьми! Это ужасно! – проговорила Хэтти Бичер, округлив глаза.

– Почему же, мисс Бичер? – рассудительно отвечала мис Даттон. – Ведь это не белые дети. Это дети негров. Негры заранее знают, что их детей могут продать. Кентуккийцы говорят, что они не очень огорчаются.

– Вы думаете, что мать может не очень огорчиться, если у неё отнимут ребёнка и продадут с аукциона?

– Не понимаю, что заставляет вас так волноваться, мисс Бичер? – сказала мисс Даттон. – Вы уже не первый год живёте на границе рабовладельческих штатов.

Бледная мисс Бичер не отвечала. Её взгляд остановился на очень стройном мальчике лет пяти. Он шёл, держа на голове поднос с графином и двумя стаканами, старательно придерживая поднос правой рукой. Одет он был не так, как другие дети. На нём было очень ловко сшитое платьице из клетчатой шотландской ткани, а на ногах красные туфельки.

– Гарри! – сказала мисс Даттон. – Куда ты направляешься?

– Миссис велела мне принести из погреба прохладительные напитки для дам, – отвечал мальчик.

– Надеюсь, ничего спиртного? – строго заметила мисс Даттон.

– Ничего, только маленькая капелька рома, мэм…

– Нет, нет, – решительно заявила мисс Даттон, – я не выношу и запаха спиртного! Поставь поднос на стол и скажи миссис…

В этот момент сама миссис величественно появилась на веранде в серебристом платье, украшенном розами. Хорошенькая брюнетка несла за ней раскрытый летний зонтик с тем же рисунком в виде роз.

– Вы ещё не видели Гарри, – сказала хозяйка, улыбаясь, – ведь он у нас артист. Ну-ка, Гарри, танцуй!

Мальчик поставил на стол поднос и стал вертеть бёдрами и руками, напевая при этом негритянскую плясовую.

– А теперь покажи, как ходит дядя Каджо, когда у него ревматизм.

Мальчик сгорбился, взял из угла хозяйскую палку и начал ковылять по площадке, ахая и сплёвывая на каждом шагу.

– Покажи, как дедушка Робинс поёт псалмы!

Мальчик мгновенно преобразился. Лицо у него вытянулось. Соединив руки на животе, он откашлялся и уныло загнусавил: «Когда господь вёл нас через Иордан…»

– Видите, какой артист! – с гордостью сказала хозяйка. – На, лови, чёрная мордашка!

Она бросила артисту апельсин.

– Постойте, – сказала мисс Бичер, – вы, кажется, сказали «чёрная мордашка»? Но ребёнок ведь белый!

– Белый? – со смехом ответила хозяйка. – Он сын моей квартеронки Элизы, вот этой самой милочки, которая держит зонтик.

Бледная мисс с недоумением осмотрела смуглую красавицу с зонтиком.

– Боже мой, это ваша белая рабыня? И мальчик тоже?

– Да, если вам угодно так выражаться, мисс Бичер. Отец этого мальчика тоже квартерон и принадлежит нашему соседу. Но у нас в Кентукки слово «раб» не употребляется. Наши чёрные преданны хозяевам, и мы, белые, смотрим на них как на верных слуг.

– Но вы… продаёте их?

– Иногда, – отвечала хозяйка, – и только в крайнем случае. Такой артист, как Гарри, мог бы стать отличным лакеем в богатом доме, если одеть его в белый паричок и голубой кафтанчик. Но я не отдам Гарри ни за какие деньги. Не правда ли, Элиза?

Мисс Бичер подняла глаза на Элизу. На лице квартеронки не выразилось ничего. Она улыбнулась испуганной, почти судорожной улыбкой.

– Ну, не бойся, не бойся, девочка, – рассеянно проговорила хозяйка, – никто не возьмёт у тебя Гарри. Мы продаём только плохих негров. Ступайте отсюда оба!

Дамы остались на веранде с фруктовыми соками, в которые, по настойчивому желанию мисс Даттон, не было добавлено ни капли рома.

– Это другой мир, – сказала мисс Бичер, не притрагиваясь к стакану замороженного апельсинового сока, словно в нём был яд. – Достаточно переправиться через реку Огайо и попадаешь в странное государство, непохожее на Соединённые Штаты. Государство, в котором продают людей и белых называют чёрными!

– Да, мисс Бичер, – грустно отвечала хозяйка, – не думайте, что в Кентукки живут люди без сердца. Бог поможет неграм перестать быть рабами. Но нельзя немедленно всех освободить, ведь мы умрём от голода на следующий день! Да и негры не проживут долго, они не привыкли заботиться о своём пропитании.

– В священном писании сказано: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржавчина истребляют их», – проговорила мисс Бичер. – А что касается негров, то ведь именно рабство приучило их к тому, что они не думают о завтрашнем дне.

– Ах, мисс Бичер! – укоризненно сказала мисс Даттон. – Разве здесь место для проповеди? Даже ваш брат Генри и тот не стал бы держать речь с веранды плантации, перед толпой чернокожих, которые не знают азбуки.

– Вы думаете? – многозначительно спросила мисс Бичер.

Генри Бичер, брат бледной Хэтти, был известным оратором и ярым врагом рабства.

– Вдобавок, – продолжала мисс Даттон, – нельзя же постоянно говорить и думать только о неграх! Честное слово, в Америке и так хватает плевел и терниев! – Мисс Даттон подняла глаза к небу и вздохнула.

– Негры – это наше состояние, – назидательно сказала хозяйка, – такая же собственность, как дом, под крышей которого вы находитесь. Но хватит об этом!… Элиза! Где ты? Принеси картинки, которые мне прислали из Франции. Ах, дорогие дамы, вы представить себе не можете, как мы отстали от моды! В Париже уже давно перестали носить высокие талии и узкие рукава!

Три года спустя в кухне большого и безалаберного дома профессора Стоу можно было увидеть нашу знакомую Хэтти, занятую одновременно двумя делами: она диктовала роман и руководила изготовлением пирогов.

Хэтти вышла замуж за профессора Стоу в 1836 году и теперь именовалась полностью миссис Гарриет Бичер-Стоу.

Писал роман под диктовку её брат Генри. Пироги пекла под её наблюдением мулатка Минни. Выглядело это так:

– «Хотя сердце моё было разбито, но я всё перенесла – всё, что только может перенести женщина! – диктовала Гарриет. – Но при этой мысли… о, Гарри!…»

– Мэм, положить имбирю в тыкву? – спросила Минни.

– Нет, теперь не клади. «Я знаю мой долг перед детьми. Час разлуки должен наступить! Бери их, Гарри! Они последняя моя отрада…»

– Мэм, прошу прощения, сколько держать пряники в печи?

– Пять минут. «Умоляю тебя, оставь их ещё ненадолго…»

– На сколько, мэм?

– Я же сказала, на пять минут! «Оставь их и не трогай меня больше…»

– Хэтти, – сердито произнёс Генри Бичер, – ты имеешь в виду пряники или судьбу несчастной Милдред?

– Господи, конечно, Милдред! «О дай мне, Гарри, в последний раз прижать их к своему сердцу…»

– Не понимаю, мэм, зачем прижимать пряники к сердцу? Они от этого лучше не станут.

– Минни, я же диктую роман. «О, горестные создания! По их румяным щёчкам скатываются горькие слёзы…» Они пахнут! Они горят!

– Ты имеешь в виду детей, Хэтти?

– Ах, нет, я имею в виду пряники! Минни! Что же ты стоишь без дела, бесчувственное создание? Вынимай пряники сию минуту!

В этот момент в кухню вошли два человека: коренастый, угловатый профессор Стоу с книгой в руках и сухопарый, широколицый журналист Берни, редактор местной газеты «Филантроп».

– Послушайте, – провозгласил профессор, – об этом сказано уже в «Энеиде»: «Так или нет, данайцев боюсь и дары приносящих…»

– Что это значит? – спросил Генри.

– Слуги дьявола пытались подкупить моего друга Берни!

– А в переводе на обычный язык, профессор?

– Видите ли, – улыбаясь, сказал Берни, – мне предложили ни больше, ни меньше, как продать газету рабовладельцам по тройной цене. Я ответил, что работаю не ради денег и что мне нельзя закрыть рот ни угрозами, ни долларами.

– Прекрасно, мистер Берни! – воскликнула Хэтти.

– Не так уж прекрасно, – сказал Генри Бичер, – ибо теперь они либо застрелят вас из-за угла, либо подожгут редакцию.

– Моя контора застрахована, – сказал Берни, – а дом окружён высокими стенами.

– В случае, если возникнут неприятности, мой дорогой Берни…

– Не сдавайтесь, Берни, – торопливо сказала Хэтти, – если б я была мужчиной, я отстреливалась бы из окна!

– Хэтти! – объявил профессор. – Если ты будешь стрелять, то возьму ружьё и я!

– Вы будете стрелять не пулями, а латинскими цитатами, – сказал Генри, – но я замечаю, что нас уже подожгли. Дымом заволокло всю кухню.

– Минни! Милосердие небесное! Ты забыла вынуть пряники!…

Город Цинциннати стоит на реке Огайо, на той самой реке, которая отделяла свободные штаты от рабовладельческих. Но было бы ошибкой думать, что в свободных штатах жили только друзья негров. Цинциннати был наполнен негроловами, негроторговцами и просто ненавистниками негров. Последних было больше всего. Их можно было узнать в те времена (как и в наше время) по широкополым шляпам, рукам, заложенным в карманы, запаху виски, грубым физиономиям и свирепым глазам, в которых сквозила ненависть и зависть ко всему, что было выше их понимания. Они называли себя «свободными американцами», в отличие от просвещённых деятелей из северо-восточных штатов, которых они презрительно именовали шантрапой. В число таких деятелей входили и аболиционист-редактор Берни, и профессор Стоу, и его жена Гарриет, и её брат, священнослужитель Генри Бичер, и многие другие.

Через два дня после неудачной попытки приготовить печенье в комнату Хэтти вошёл преподобный Генри Бичер и тщательно запер за собой дверь.

– Что случилось, Генри? – спросила Хэтти, откладывая в сторону гусиное перо, которым она скрипела уже третий час по отличной бумаге.

– Ты уверена, что Минни не проболтается?

– Минни? Она нема как рыба, когда дело касается её родичей.

– Дело в том, что хулиганы с пристани уже кричат, что в доме Стоу скрывается беглая рабыня. Они даже знают её имя – Элиза. Та самая Элиза, которая месяц тому назад перебежала по льду через Огайо вместе со своим ребёнком. Я ведь предупреждал тебя, что эту женщину нельзя задерживать здесь ни на одни сутки.

– Я не могла её отправить, Генри. У ребёнка было крупозное воспаление лёгких. И, кроме того, негроторговец, который купил ребёнка, пошёл по ложному следу.

– Негроторговец-то ошибся, но у наших уличных бездельников лучший нюх, чем у его собак. Собирай её в путь, нынче вечером я её вывезу.

– Куда, Генри?

– К моему другу Ван-Зандту, в двенадцати милях от города.

– Генри, это очень опасно!

– Ещё опаснее оставлять её здесь.

– Но ты поедешь… без оружия?

– О нет, Хэтти, этого я не могу обещать. Не смотри на меня так укоризненно! В Америке и духовным лицам иногда приходится держать пистолет за пазухой. Итак…

Элиза и её сын Гарри попали под гостеприимную кровлю профессора Стоу при исключительных обстоятельствах. В марте месяце Элиза вошла в кухню с ребёнком на руках, в обледенелом платье, почти босая, спросила: «Нельзя ли здесь погреться?» – и упала в обморок. Минни в ужасе бросилась за хозяйкой. Вслед за миссис Бичер-Стоу пришёл и профессор.

– Любопытно, кто она такая, – сказал он.

– Вот отойдёт немножко, тогда всё узнаем.

– Гм, послушай, Хэтти, отдай ей, пожалуй, плащ, которым я прикрываюсь после обеда… он ей пригодится. Гм… нет сомнений, что она рабыня… бедняжка!

– Рабыня! – проговорила Хэтти, приложив руку ко лбу. – О боже мой, мне кажется, что я её видела… да, три года тому назад, на плантации… Она держала зонтик своей госпожи… сейчас её и узнать нельзя!

– Мамочка бежала через Огайо, – пролепетал мальчик.

– Через Огайо? – строго переспросил профессор. – На Огайо ледоход!

– Да, сэр. Она бежала по льду. Ох, как страшно! Льдины так противно скрипят… Но мамочка хорошо прыгает…

– Зачем же она бежала, Гарри? – спросила Хэтти.

– За нами гнались с собаками, мэм.

– Почему твоя мама решила бежать с плантации?

– Меня продали, мэм.

Профессор Стоу устремил такой сверлящий взгляд на жену, что Хэтти невольно съёжилась.

– Я не понимаю, дорогая, – сказал профессор, – почему мы держим этих людей на кухне? Распорядись, чтоб эту несчастную уложили в кровать в твоей спальне, а мальчика накормили… да и обоим измерили температуру.

– За ними гонятся, – сказала Хэтти.

– Я хотел бы посмотреть на человека, который осмелится переступить порог дома Стоу без моего разрешения! Как говорили древние римляне: «Эст модус ин ребус!», то есть: «Всему есть граница!»

Профессор Стоу был большим знатоком древностей, и в особенности римских, греческих и арабских. Как человек, он ненавидел рабство и всё, что с ним связано. Как учёный, он считал, что насилие не есть способ решения споров, и сомневался, можно ли навязать южанам законы, которых они не хотят. Скрыть у себя чужую лошадь или чужую корову он не решился бы. Но здесь речь шла о человеке – и всё человеческое в профессоре Стоу возмутилось. Он отправился к мэру города и спросил, имеет ли право хозяин беглой рабыни требовать её возвращения на плантацию.

– Видите ли, почтеннейший сэр, – улыбаясь, сказал мэр, – по законам нашего штата, для этого требуется судебное решение. Но вы знаете, что такое суд? К вам придут ночью с шерифом и ордером на арест. Эту чёрную отведут к судье и дадут присягу, что она и есть сбежавшая частная собственность. Судья не станет заступаться за негритянку и выдаст её негроловам. Он всегда так делает.

– Отлично! – сказал профессор Стоу. – В таком случае, я запру дверь моего дома.

Профессор Стоу не открыл бы дверей даже самому губернатору штата, а не то что негроловам! К счастью, преследователи пошли ложным путём.

Но сейчас уже не негроловы, а граждане американского города Цинциннати (мы говорим, конечно, о плохих гражданах) угрожали аболиционистам, которые дают прибежище беглым неграм. Эти граждане скоплялись группками возле редакции газеты «Филантроп» и, сплёвывая табачной жвачкой, ругали черномазых, их друзей, жителей северо-восточных штатов, профессоров, приезжих, редакторов, католиков, трезвенников, квакеров, франтов, грамотных, проповедников, чистоплотных и так далее, и так далее. Затем кто-то бросил камень, другой – и долгим, мелодичным звоном зазвенели вылетающие из рам стёкла редакции. По улицам понёсся клич: «Долой аболиционистов!», и для начала был избит и брошен в реку старый негр, который шёл за водой к общественному колодцу. Потом пострадал бар, из которого вынесли на улицу и распили бесплатно спиртные напитки. Затем кто-то произнёс речь, призывая «свободных американцев» расправиться с «врагами штата».

Вечером, когда Генри Бичер пришёл за Элизой и мальчиком, в городе был полный беспорядок. Перепившиеся молодцы в широкополых шляпах плясали с факелами на главной улице. Редакция «Филантропа» горела. Негры и белые граждане (мы говорим здесь о хороших гражданах) сидели за запертыми воротами. Дом Берни был осаждён. Хозяин и его друзья занимали посты у окон и дверей с двустволками в руках.

– Генри, – сказала Хэтти дрожащим голосом, – что будет, если на вашу повозку нападут?

– Мы окажем сопротивление, – отвечал Генри.

– Генри! Ты духовное лицо!

– Мы уже говорили об этом, Хэтти, – нетерпеливо сказал Генри, – и я позвал моего друга кузнеца Мэтьюса. Он не священник и имеет право отстреливаться. Кроме того, он весит триста двадцать фунтов.

– Подождите! – раздался голос сверху. – Я еду с вами!

На – верхней площадке лестницы показался сам профессор, облачённый в длинное жёлтое дорожное пальто и высокие сапоги с отворотами. В протянутой руке он держал свечу.

– Профессор, – спокойно проговорил огромный бородатый Мэтьюс, – вы собираетесь взять с собой свечу в дорогу?

– Нет, – резко отвечал Стоу. – Но кое-что я взял с собой!

– Что именно?

– Сборник евангельских текстов и изречений!

Мэтьюс покачал головой.

– Друг мой, – робко сказала Хэтти, – не лучше ли тебе остаться дома?

– Я еду! – воинственно сказал профессор. – А так как этому дому угрожает опасность, то я просил моих друзей явиться сюда, чтобы защитить очаг американского гражданина и благочестивого христианина от насильников и исчадий порока!

Повозка затряслась по булыжной мостовой. Несколько молодых людей, дежуривших у соседнего кабака с дубинами в руках, бросились наперерез экипажу.

– Гони! – крикнул Генри кучеру. – Не позволяй им подходить к лошадям!

Хлопнул бич, и лошади понеслись вскачь. Один из молодых людей упал, остальные подняли истошный крик.

– Удирают!

– Держи аболиционистов!

– Украли черномазую!

Толпа преследователей всё увеличивалась. Вдали зловеще плясали чадящие огоньки факелов. При выезде из города дорогу едущим преградила целая толпа с ломами, кирками и досками. Полетели камни.

– Господа! – угрожающе протрубил Мэтьюс, приподнимаясь на козлах. – Того, кто желает иметь дело со мной, прошу подойти поближе.

Никто не подошёл. Гораздо удобнее бросать камни из-за спины соседа, чем сражаться с великаном.

– Поезжайте через дома и дворы, – крикнул кто-то в толпе, – а по улицам мы вас не пустим!

Тут в дело неожиданно вмешался профессор. Он высунулся из-под крытого верха повозки, держа в одной руке сборник евангельских текстов, а в другой огромный морской пистолет.

– В священном писании сказано: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе»! – сказал он спокойно. – Если вы, грешники, пьяницы, воры и лихоимцы, отказались от этой книги, то горе вам! Мой пистолет может выстрелить неоднократно, и не я нажму на спусковой крючок, а провидение. Эй, возница, трогай, и да свершится то, что предписано силами небесными!

Не все поняли эту витиеватую речь, но пистолет, подкреплённый дулом дробовика Мэтьюса, произвёл внушительное впечатление. В те времена американские погромщики были плохо вооружены. Толпа сразу поредела, и повозка проехала. К чести профессора Стоу следует сказать, что его пистолет не только не был заряжён, но стрелять из него нельзя было, потому что в нём не было спускового крючка.

Что касается до сборника евангельских изречений, то и тут следует отметить, что по рассеянности профессор взял вместо него арабскую грамматику.

Теперь огоньки факелов плясали уже позади повозки. Оттуда доносились крики, похожие на волчий вой.

Затем зашумел дождь. Поля и рощи вокруг Цинциннати заволокло густой сеткой ливня. Факелы погасли, бушующие толпы рассеялись по барам и притонам. Мэтьюс ворча зажёг фонарь, и повозка заколыхалась по размытой дороге, среди мрака и жидкой глины, похожей на клей.

Элиза молча сидела между профессором и Генри Бичером, прижимая к себе ребёнка. Толчки и рывки повозки на рытвинах и ухабах словно и не доходили до неё. Она только слегка застонала, когда коляска встала дыбом и путешественники свалились в угол, тщетно барахтаясь и ловя руками воздух. Когда наконец наступило сравнительное спокойствие, под крытый верх просунулась борода Мэтьюса.

– Сейчас поедем бродом, – сказал он.

– Лосиный ручей? – спросил Генри.

Мэтьюс утвердительно кивнул бородой.

– Вы знаете, как ехать?

– Да, сэр. В середине переправы поворот налево, потом прямо.

– Элиза, – сказал Генри, – подберите ноги. Поставьте их на сиденье. Профессор, прошу вас упереть ноги в козлы, да повыше.

– Зачем эти сложности? – проворчал Стоу.

– Вода может просочиться в коляску. Этот ручей после дождя превращается в заправскую реку.

Генри оказался прав. Струйки побежали через дно экипажа, потом вода поднялась выше. Элиза беспомощно встала на сиденье. Профессор попытался сделать то же самое, но оступился и оказался по колени в воде. Коляска остановилась. Послышалась ругань кучера.

– Мы застряли в песке, сэр, – раздался голос Мэтьюса.

– Песок ведь это не глина! – раздражённо ответил Генри.

– Правые колёса сильно увязли.

– Я надеюсь, Мэтьюс, вы не потребуете, чтоб мы вышли в реку? – сказал профессор.

– Нет, профессор, кажется, лошади вытянут. Поддай бичом малый! Не жалей этих бездельников!

Коляска накренилась. Теперь Элиза с ребёнком висели на Генри Бичере, который сам повис, уцепившись за борт экипажа. О бедном профессоре лучше не говорить. Но мужественный Стоу жалел не столько себя, сколько арабскую грамматику, которую унесло течением.

Лошади напряглись изо всех сил. Рывки следовали один за другим.

– Господи! – прошептала Элиза. – Неужели нам суждено утонуть в ручье после того, как я перебежала реку в ледоход?

– Нет, нет, Элиза, – громко ответил профессор, – бог этого не допустит! Древние римляне говорили в таких случаях: «Через тернии лежит путь к звёздам». И, кроме того, лошади у нас лучшие во всём штате.

Последнее замечание профессора было близко к действительности. Лошади дружно взяли с места, коляска страшно накренилась сначала в одну, потом в другую сторону и двинулась вперёд. Вода исчезла из экипажа и теперь шумела возле колёс. Копыта лошадей гулко шлёпали по гальке.

– Мы на камнях возле берега, – сказал Генри.

– Совершенно верно, – подтвердил спереди Мэтьюс, – я вижу отметину в том месте, где дорога выходит на сушу. Ну-ка, ещё немного, лошадки! Сейчас мы дадим вам отдохнуть!

Около полуночи путешественники увидели в стороне от дороги светлый квадратик окна фермы. Видимо, во владениях Ван-Зандта ещё не все легли спать.

– Слава богу! – сказал профессор. – Как говорится в «Энеиде»: «Вот уже вдали Тенедос, знаменитейший остров!…»

Повозка въехала во двор под неумолчный басовый лай громадных псов. Несколько молодцов, ростом и сложением напоминавших сказочных великанов, подошли к повозке с фонарями и ружьями в руках.

– Принимайте товар, детки, – сказал Мэтьюс. – А где Ван-Зандт?

– Здесь! – откликнулся из темноты голос, похожий на пушечный выстрел.

– Джон, – сказал Генри Бичер, – можете вы взять под свою защиту несчастную женщину с ребёнком, которая спасается от погони?

– Не откажусь! – громогласно ответил Джон.

– Я так и думал, – сказал Генри.

– Пусть кто-нибудь сюда сунется, – грохотал дюжий голландец, – мы им покажем, где раки зимуют! Ха-ха-ха! Майкл, где ты?

– Здесь, папа!

Голос сына был ничем не слабее голоса отца.

– На заре поедешь с товаром дальше.

– Куда отправляется товар, папа?

– В Канаду, сыночек, – благодушно ответил Ван-Зандт. – Скажите, профессор, как вам удалось переправиться ночью через Лосиный ручей?

– С божьей помощью, – ответил профессор, – а также благодаря собственной ловкости.

– Поразительно! На прошлой неделе там утонула целая семья – муж, жена и пятеро детей… Да что вы стоите, медвежата? Скажите женщинам, чтобы профессору дали кружку чёрного кофе с ромом…

– Кофе с молоком, пожалуйста, – сказал Стоу.

– Слушаю, профессор. Остальным пиво.

Когда профессор и Генри Бичер вернулись домой на следующий день, они нашли во дворе Западного Колледжа местного шерифа с помощником.

– Извините, профессор, – сказал шериф, – до меня дошли слухи, что вы скрываете у себя беглых рабов, и я вынужден был произвести обыск по всей форме.

– Нашли? – спросил Генри.

– Никого нет. К сожалению, миссис не допустила меня в одно помещение…

– В свою спальню? – спросил профессор.

– Нет, в кухню. Миссис уверяет, что занята работой и просила прийти попозже. Мне трудно убедить миссис, что шериф не может откладывать обыск. Тем более, что в городе, как вы знаете, неспокойно.

Профессор большими шагами направился к кухне и постучал.

– Друг мой, – сказал он, – я надеюсь, что мы можем показать шерифу, как ты изготовляешь печенье. Как говорили в древности, «суровый закон, но закон».

Дверь открылась, и прибывшие увидели Минни, которая угрожающе держала в руках кочергу. Вдали, за столом, при оплывшей свече сидела миссис Бичер-Стоу и скрипела пером бумаге.

– Простите меня, господа, – произнесла она слабо, – но я всю ночь писала роман. Что-нибудь случилось?

На этом мы оставим маленькую Хэтти Бичер. Без сомнения, мы ещё встретимся с ней на страницах этой книги.