Текст книги "Черный ураган. Честный Эйб"

Автор книги: Лев Рубинштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Часть третья
СЕРДЦЕ АМЕРИКИ
Цветные, к оружию!

Потом мы увидели молнии – то сверкал ружейный огонь, затем раздался гром – то грохотали пушки. Мы услышали звуки дождя – то падали капли крови, а когда мы пришли собирать урожай, то собирать пришлось только мёртвых.

Гарриет Табмен

В начале 1861 года южные штаты один за другим заявили о своём выходе из состава Соединённых Штатов. В феврале рабовладельцы создали новое государство «Конфедеративные Штаты Америки» с целью сохранить и распространить рабство на вечные времена. 12 апреля пушки южан обстреляли Форт Самтер в гавани Чарлстона. Через два дня президент Линкольн объявил о наборе семидесяти пяти тысяч человек в армию, чтобы покончить с мятежом, который плантаторы называли «второй войной за независимость».

Началась гражданская война.

Бэйтс пришёл в типографию прощаться с товарищами в первые же дни войны. Военная форма сидела на нём мешковато. Он переступал с ноги на ногу, словно никак не мог привыкнуть к неуклюжим солдатским сапогам.

– Желаю успеха, Бэйтс! – сказал ему Вендовер. – Возвращайтесь генералом! Вперёд на Юг, к победе!

Бэйтс притронулся пальцами к козырьку.

– Жаль, сэр, – промолвил Рагглс, – очень жаль, что цветных не берут в солдаты!

Редактор улыбнулся.

– Вам не о чём беспокоиться, Рагглс, – сказал он. – Это война белых. Ступайте-ка на своё место у входной двери.

И он исчез за дверью кабинета.

– Прощай, Рагглс, – сказал Бэйтс негру-швейцару. – Позаботься о моей жене.

– Всё сделаю, что смогу, мистер Бэйтс. Тяжело, конечно, расставаться…

– Я рад, Рагглс. Честное слово, рад! Я больше не могу сидеть, слушать, смотреть и думать. Всё это уж очень затянулось, как в сухое лето. Вот наконец дождь! Слава богу!

– Дождя ещё нет, мистер Бэйтс, – задумчиво сказал Рагглс. – Я от всей души желаю вам уцелеть. Это не такая страна, мистер Бэйтс, где всё решается сразу. Здесь всё затягивается. Зато уж если гроза, так втрое сильнее, чем в Европе. Помогай вам бог!

Когда они ушли, Вендовер перегнулся через железные перила и крикнул в наборную:

– По местам! Иенсен, на первую полосу, крупно: «Это война белых!»

Вечером барабаны грохотали на Бродвее. Добровольческий полк покидал Нью-Йорк. Однообразные, угрюмые дома казались дворцами в свете факелов. Ветерок шевелил бесчисленные звёздно-полосатые флаги и ленты, свисавшие со стен, с балконов, из окон. По широкой, непривычно пустой улице гулко топали солдатские сапоги и штыки плыли светлой лавиной над морем синих мундиров.

– Вперёд на Юг! – кричали в толпе, поднимая факелы.

Дамы махали платками, цилиндры, котелки и шляпы взлетали вверх гроздьями. Мальчишки, забравшиеся на крыши омнибусов, пели песню о Джоне Брауне:

Взяли Гарперс-Ферри два десятка молодцов.

Вздрогнула Виргиния – отчизна подлецов.

Сняли с эшафота только тело с бородой,

Но душа ведёт нас в бой…

– Прекратить! – крикнул им полицейский, грозя дубинкой. – Эта песня запрещена!

Рагглс всматривался в лица. Вот они! Молодцы-пехотинцы надели на штыки букеты цветов. Бэйтс шёл улыбаясь.

– Да, он рад, – пробормотал Рагглс. – Ну что ж, счастливый путь! Пусть он так же придёт обратно.

Повсюду организовались военные клубы, где шло обучение строю и стрельбе. В Нью-Йорке негры тоже организовали клуб. Занимались они на площадке позади церкви, в которой не раз происходили митинги аболиционистов. Вместо ружей у них были огородные лопаты и шесты для белья.

На третий день строевых занятий возле церкви появилась полиция. Сержант долго и сосредоточенно рассматривал обучающихся, потом решительно кивнул головой и двинулся вперёд. Проходя мимо церковной паперти, он набожно снял на минуту свою форменную фуражку.

– Парни, кончайте эту чепуху! – сказал он.

– Какую чепуху, сэр? – возмутился Рагглс. – Мы хотим хорошо научиться пользоваться оружием, чтобы помочь родине, когда она позовёт нас.

– Родина не зовёт вас, – сухо сказал сержант. – Прекратите эту чепуху и займитесь своими делами. Представителям чёрной расы запрещено обучаться военному делу.

Он сделал рукой жест, обозначающий «никаких возражений», и скрестил руки на груди.

– Благодарю вас, сэр, – язвительно проговорил Рагглс, – благодарю вас за то, что вы называете нас представителями чёрной расы, а не просто черномазыми! Это сильно меняет дело, не так ли?…

Клуб пришлось распустить.

В это время в южных штатах горели усадьбы, подожжённые неграми. Тысячи чёрных бежали через фронт в надежде получить из рук янки предмет, который они считали священным, – винтовку. Но винтовок им не давали.

Через несколько дней после того, как северные армии заняли «нейтральный» Мэриленд, в Вашингтоне появились две фигуры, явно прибывшие издалека: на них были рваные холщовые куртки и револьверы в больших кобурах телячьей кожи, которые хлопали их на ходу по ляжкам. Лица у них были обветренные, высокие сапоги в грязи. Они подошли к подъезду военного министерства и назвали свои имена: Пинч и Кимбс. Они объяснили, что пришли из горных районов Мэриленда, где несколько лет вели войну с тиранами, и просили допустить их к военному министру. Караульный начальник посмотрел на них прищурившись.

– Белого могу пропустить, – сказал он. – Чёрный подождёт здесь. Прошу сдать оружие.

Пинч и Кимбс переглянулись.

– При выходе можете получить обратно ваши револьверы, – добавил караульный начальник, – если секретарь разрешит.

– Сдадим оружие, Дэви, – терпеливо сказал Пинч. – Останься здесь, я пойду один.

Дэви ждал Пинча более часа. Дигби явился с красным лицом и взлохмаченной бородой. В руке он комкал какую-то бумажку.

– Военный министр меня не принял, – кричал он, – а какой-то молодой франт в голубых штанах сказал, что негров на военную службу не берут! Он выдал бумажку, чтобы нам вернули оружие. Таковы янки!

– Потише, любезный! – сказал караульный начальник. – Как тебе не стыдно? В твоём возрасте шуметь в правительственном здании? Ведь вам оставляют револьверы! Чего вы ещё хотите?

Пинч пытался пройти к президенту, но его не пустили и за ограду Белого дома. Через несколько дней они с Дэви расстались. Пинч отправился в Кембридж повидать семью, а Кимбс поехал на Север разыскивать Джейн и Гарриет.

– Мы ещё увидимся, – сказал Пинч на прощание. – Не может быть, чтобы неграм не разрешили быть солдатами! У нас мало людей. Линкольн победит только тогда, когда пустит в бой негритянскую армию!

Большой Бен сидел на лавочке возле скромного домика в городе Оберне – домика с одним чахлым тополем и огородом, засеянным тыквами. Этот домик Гарриет сняла уже давно для себя и своих родителей, но сама бывала в нём редко. Старая Рит ослабела, оглохла и почти не могла работать. Старик сам стряпал, топил печь, подметал пол и мыл окна.

– Хэй-о! – шептал под нос Бен. – Вот шагает красивый молодой человек, который мог бы быть Дэви Кимбсом, если бы Дэви знал, что мы живём в Оберне. Но Дэви этого не знает и приехать сюда не может. Значит, это другой молодой человек. И всё-таки я сказал бы, что этот другой человек удивительно похож на Дэви. Конечно, это не Дэви, это другой молодой негр. О-хэй-о! До чего же он похож на Дэви! Просто вылитый Дэви!… Здравствуй, молодой человек! Если бы я не знал, кто ты, я сказал бы, что ты Дэви Кимбс.

– А кто я? – осведомился молодой человек.

– Уфф! Ты не Дэви Кимбс.

– Посмотри хорошенько, дядя Бен, – сказал молодой человек. – Я Дэви Кимбс!

– Не может быть, парень. Дэви Кимбс не знает, что мы живём в этом месте. Ты просто похож на него. Нечего смеяться над стариком.

– Дядя Бен, – умоляюще сказал Дэви, – откуда бы я знал твоё имя, если бы я не был Дэви?

– Мало ли откуда ты мог узнать моё имя, парень! Ты мог спросить в лавочке на углу.

– Ты упрямый старик! – сказал молодой человек. – Мне гораздо легче было узнать, где ты живёшь, чем…

Молодой человек не закончил своей фразы. Из дома выбежала Джейн и с криком «Дэви!» бросилась к нему. Кимбс метнул негодующий взор на Бена и увёл её в дом.

– Уфф! – озадаченно проговорил Большой Бен. – Вот и Джейн ошиблась… Этот парень всех одурачил!

Большой Бен вошёл в дом и убедился в том, что старая Рит держит Дэви за обе руки, а Джейн прижимается головой к его плечу. Тогда Бен откашлялся и сказал:

– Здравствуй, Дэви, как это мы с тобой не узнали друг друга?

Дэви расхохотался, пожал руку дяде Бену и спросил, где Харриет.

– О-хэй-о! Она редко бывает на месте. Она в Бостоне. Говорит, говорит, как проповедник. Она очень хочет, чтобы неграм дали ружья.

– Дуглас сказал, что он не успокоится, пока чёрных не допустят к урне для голосования, к судейскому столу и к патронной сумке, – вставила Джейн.

– Ваш Дуглас сумасшедший, я это давно заметил! – проворчал Большой Бен.

Он вернулся на свою лавочку у входа в дом и забормотал под нос:

– Голосовать, судить, стрелять – это значит жить, как белые… Смотрите, дядя Бен голосует. Глядите, дядя Бен судит. Обратите внимание, дядя Бен стреляет… Хорошо бы так жить, ох, как хорошо! И моя дочь Хэт добудет нам всё это? Или, может быть, Джейн? Ха-ха! И это в Америке? О-хэй-о! Дай им бог здоровья! Это всё очень смешно…

В этот вечер Джейн прервала рассказ Дэви о том, как он стрелял с горы в Данкена Стюарта (он рассказывал об этом во второй раз), и сказала небрежно:

– Я и забыла предупредить тебя, Дэви, что я ухожу на войну.

Дэви отшатнулся и посмотрел на неё удивлённо. Лицо у него помрачнело.

– Вовсе нет, – сказал он, – это я иду на войну, Джейн.

– Значит, мы идём вместе.

– Откуда ты это взяла, Джейн Кимбс? – спросил Дэви. – На войне тебе нечего делать.

– Я буду служить в госпитале.

– Там кровь и смерть.

Джейн прикусила губу.

– Ты ничего не видишь, Дэви, – проговорила она после минутного молчания. – Ты не думал обо мне все эти годы?

– Джейн!

– Молчи, Дэви! Гарриет признаёт, что я солдатка. Я и пойду с солдатами. Гарриет лучше меня знает, чем ты.

– Ты думаешь?

– Да, Дэви, я думаю даже, что Гарриет иногда меня боится…

Дэви попробовал улыбнуться, но улыбка у него не получилась.

– Джейн, – сказал он, – ты любишь меня?

Джейн утвердительно кивнула головой.

– Тогда ты не поедешь.

– Нет, Дэви, я поеду.

Дэви внимательно всматривался в её лицо.

Кто знает, что на уме у этой Джейн? Откуда у неё эта манера неожиданно хмурить брови и отводить глаза? И голос у неё стал отрывистый и хрипловатый. А ведь когда-то она говорила так ясно, плавно, застенчиво.

– Гарриет приедет, – сказал Дэви. – Она ведь всё понимает, мы поговорим с ней.

– Хорошо, – ответила Джейн, – хотя и Гарриет не всё понимает. Она не поедет на войну…

На следующий день пришло письмо из Бостона, от Дугласа.

Дуглас писал, что Гарриет не приедет. Она отправилась на войну на борту фрегата «Атлантик».

«Получат свободу отныне и навсегда»

Пронзительные крики чаек, вздохи прибоя, белая кайма пены, вспыхивающая и угасающая на золотом песке. Запах магнолий и жасмина. Яркая зелень низкорослых пальм. Тёплый, мягкий песок, в который приятно погрузить ноги в конце солнечного дня. И сразу наступает ночь, и на тёмное небо поднимается блестящий серп месяца. Это не такой месяц, как на Севере, – он не туманный, не печальный, не задумчивый. Он похож на лезвие сабли, режущее чёрные лёгкие облачка. Серебряный свет льётся на болотные кипарисы, на огромные дубы со свисающими с них бородами испанского мха и на мерцающую пелену океана. Летучие светлячки, как искры от костра, мечутся между верхушками больших деревьев. Мягко стонущий голос пересмешника не смолкает до рассвета. Отчётливые силуэты мачт тихо покачиваются У берега, мерно бьют склянки на борту. Вдали, в гуще леса, на поляне тлеют костры. Оттуда доносится иногда человеческий стон, иногда шум шагов. Мелькает большой флотский фонарь, и ясно слышны слова офицера:

– Ройте одну яму на всех! Разрази меня гром! Пятнадцать покойников в день! Мы превратились в похоронное бюро!

Это остров Порт-Ро?ял, у самого побережья мятежного штата Южная Каролина. Остров был захвачен флотом Севера несколько месяцев назад. Вдоль всего берега заблокированного Юга тянутся такие островки, где под самым носом у неприятеля полощется звёздно-полосатый флаг и покачиваются на волне фрегаты федерального флота.

С первых же дней морякам и десантникам пришлось встретиться с «контрабандой». Так называли беглых негров с плантаций соседних штатов.

Никакая сила не могла их удержать: ни патрульные, ни собаки, ни военные заставы, караулы и обходы. Они прибывали в Порт-Роял, под спасительную сень звёздно-полосатого флага, в шлюпках, лодках, на плотах, брёвнах, досках и, наконец, просто вплавь. Они «шли, чтобы быть свободными», и с удивлением узнавали, что свободными людьми их и здесь не считают, но так как они бежали от неприятеля, то числятся «трофеями».

Они жили в шалашах, землянках, под навесами из соломы или просто под открытым небом. Кормить их было нечем. Они питались кукурузной кашицей и грубыми сортами риса. На вопрос: «Как вы себя чувствуете?» – они отвечали: «Слава богу, мы живы».

Потом начались болезни. Когда Гарриет Табмен высадилась на берегу острова Порт-Роял, лагеря были наполнены стонущими, измученными людьми. Мрачные полуголые негры несли на носилках трупы. За ними шли могильщики с лопатами под командой флотских старшин с фонарями. Обычно хоронили вечером.

– Берись за дело немедленно! – сказал ей врач с «Атлантика» отчаянным голосом. – У нас не хватает ни людей, ни лекарств… Ты знаешь, что такое дизентерия?

– Нет, сэр.

– Ты это сейчас узнаешь! Только не бегай ко мне с рассказами об умирающих.

Гарриет поняла: помощи ждать не приходится. Она взялась за дело.

Лагерь беглецов был усеян больными, которые валялись на охапках соломы, на грязном тряпье, иногда прямо на земле.

Со всех сторон раздавались голоса:

– Тётка, убери моего соседа, он ещё утром умер!

– Тётя, ты, наверное, свободная, скажи белым, что я не доживу до вечера!

– Эй, чёрная, ради бога, найди где-нибудь хоть глоток воды!…

Гарриет остановилась около пожилого негра, который молча вытирал со лба пот. Щёки у него ввалились, дыхание было хриплое, глаза красные.

– Плохо, дядя?

– Мне конец, – спокойно сказал негр, – не заботься обо мне. Подумай о Конго Джиме, он на двадцать лет моложе меня, от него может быть польза.

– Какая польза?

– Мы с ним оба с реки Комбахи?, это совсем недалеко. Там есть друзья среди полевых негров, а некоторые убежали и скрываются в зарослях. Достаточно крикнуть: «Янки идут!» – и все усадьбы в графстве загорятся.

– Я тебя вылечу, – сказала Гарриет.

– Говорю тебе, не надо, тётка, от меня мало пользы: мне пятьдесят пять лет! Спаси Конго Джима, он знает реку и все рисовые поля и рощи на много миль кругом. Скажи белому массе Линкуму, что, если он даст свободу чёрным, весь штат будет на его стороне. Ты знаешь массу Линкума?

– Нет, – озадаченно ответила Гарриет, – я с ним незнакома. А ты где слышал о нём?

– Виноградный телеграф, тётка, – сказал больной. – Мы всё узнаём по ночам на виноградниках. Здесь больше негров, чем белых, и телеграф чёрных действует быстрее, чем глупая проволока на столбах. Мы знаем, что есть масса Линкум, очень большого роста, здоровый, совсем не чванный. Он хочет, чтобы чёрный был человеком, но боится, как бы белые не сожгли его самого на костре.

– Этот виноградный телеграф неплохая штука, – заметила Гарриет. – И в самом деле, в городе Вашингтоне есть такой масса. Но он пока ещё не освободил чёрных.

– Скажи ему, чтобы он не медлил, – пробормотал больной, – и спаси Конго Джима. Он проведёт вас в глубину этой Каролины. Там везде наши. Не бойся ничего.

Вечером Гарриет отправилась в лес. Она искала лесные заводи и нашла пруд, на поверхности которого плавали большие белые цветы лилии. Она влезла в воду по грудь, выдернула несколько корней и обследовала их при свете луны. Некоторые она положила в сумку, остальные выбросила. До полуночи она провозилась в лесу, пока не наткнулась на дикую герань. Всю ночь она сидела возле костра и варила в котелке странную тёмную смесь. Давным-давно старая Рит научила её составлять такие лекарства. На следующий день она напоила этой горькой смесью Конго Джима. Парень с отвращением выпил до дна и немедленно заснул. Сосед его, пожилой негр, отказался и попросил бурбонского виски. Гарриет пошла к врачу. Тот бросил на неё мутный взгляд и крикнул санитару:

– Дайте этой тётке полпинты виски, пусть хлебнёт, пока жива…

– Нет, сэр, я не пью виски, – сказала Гарриет. – Это для больных.

– Что это у тебя за смесь? – спросил врач.

Гарриет объяснила. Врач попробовал, сплюнул и проворчал что-то насчёт невежественных знахарей. Потом подумал и сказал:

– А впрочем, все умрут, – и отвернулся.

Гарриет дала пожилому негру отхлебнуть виски. Тот вздохнул и указал ей глазами на Конго Джима:

– Выживет?

– Не знаю. Он вспотел.

– Это хорошо, – сказал больной и запрокинул голову.

Он молчал не меньше получаса, пока Гарриет возилась с его соседом. Конго Джим, совсем ещё молодой негр, приподнялся и провёл обеими руками по лицу:

– Ей-богу, тётя Хэт, мне лучше! Что с ним?

Гарриет нагнулась над больным. Старик улыбнулся, прошептал:

– Янки идут! – и закрыл глаза.

Через несколько минут он перестал дышать.

– Мир и покой… – проговорила Гарриет. – Послушай, Конго Джим, ты и в самом деле знаешь течение реки Комбахи?

– Как собственные руки и ноги, – ответил Джим, – но только там полно мин.

– Это не имеет значения, – сказала Гарриет.

Майор Джемс Монтго?мери, высокий, угловатый, ясноглазый человек с лёгкой походкой и едва заметной усмешкой, ходил по поселениям негров на острове Порт-Роял и высматривал рекрутов среди молодёжи.

Это был очень добросовестный человек. Он вступал в разговоры с беженцами из Джорджии и Южной Каролины, записывал их имена и район, где они были рабами. Ходили слухи, что масса Джемс хочет создать добровольческий полк из негров, и молодые люди смотрели на него с обожанием.

Первым человеком, с которым майор познакомился, высадившись на остров, была Гарриет Табмен – маленькая женщина с большим белым шрамом на лбу. На ней была тёмно-синяя военная куртка, на голове синяя косынка, на шее белый шарф. Рукава у неё были закатаны до локтей. За плечами висела винтовка.

– Очень рад вас видеть, Гарриет, – сказал майор. – Моя фамилия Монтгомери. Мне о вас говорил Джон Браун.

– Я знаю, вы были с ним в Канзасе, – ответила Гарриет, и на её широком, грубоватом лице появилась смущённая улыбка.

– Чем вы сейчас заняты?

– Я лечу больных и кормлю их.

– Это всё? Браун называл вас «генерал Табмен», – промолвил майор и усмехнулся. – А зачем у вас винтовка?

– Я понимаю, что вы хотите сказать, майор, – ответила Гарриет. – Но я женщина и не могу служить в армии.

– Можете. Нужен человек, который мог бы поднять негров на соседних плантациях.

Гарриет посмотрела на него внимательно:

– Я только что думала об этом, майор. О рейде вверх по реке Комбахи, в тыл мятежников.

– По реке? – задумчиво повторил майор. – А кто там из наших?

– Все чёрные, майор. И проводник есть. Из местных негров.

– Гарриет, – сказал Монтгомери, – вы знаете, что происходит с неграми, которые попадают в плен к южанам в военной форме?

– Знаю, сэр. Их сжигают на кострах.

Майор кивнул головой и помолчал с минуту.

– Хорошо, – сказал он. – Если мне удастся набрать человек пятьсот бесстрашных людей, мы с вами отправимся вверх по реке Комбахи.

– Пятьсот? У Брауна было всего двадцать два!

Монтгомери не ответил.

– Я понимаю, майор, – сказала Гарриет. – Вы хотите сказать, что у Брауна были и белые, а здесь все негры?… О мистер Монтгомери! Неужели вы не слышали о том, как умеют сражаться негры? И сколько нас! Если бы Линкольн нас освободил, вы увидели бы чёрный ураган! Южане бы дрогнули. Но Линкольн не Джон Браун. Нет, совсем другой человек…

– Линкольн это сделает, – проговорил Монтгомери, глядя на её возбуждённое скуластое лицо. – Я уверен, что он это сделает, сколько бы его ни пугали. Он никогда не спешит и никогда не отступает.

В сентябре Монтгомери уже в звании полковника пришёл госпиталь и приказал вызвать Гарриет Табмен.

– Она печёт пироги, сэр, – доложил санитар, вытягивая руки по швам.

Монтгомери повторил приказание.

Гарриет явилась с руками, выпачканными тестом, и с винтовкой на плече. Санитар был очень удивлён, увидев, как полковник приветствует цветную женщину, приложив два пальца к козырьку. Затем Монтгомери вытащил из-за обшлага мундира газетный лист и ткнул в него пальцем.

– Читали? – спросил он.

– Нет, сэр. Я неграмотная, сэр.

Полковник откашлялся и прочитал:

– «С 1 января 1863 года все лица, которые были на положении рабов в каком-либо штате или определённой части штата, население которого к этому времени будет находиться в состоянии мятежа против Соединённых Штатов, получат свободу отныне и навсегда. Подписано: Авраам Линкольн, президент Соединённых Штатов Америки, главнокомандующий сухопутными и морскими силами США»…

Гарриет покачнулась. Она сделала несколько неверных шагов, стащила с плеча винтовку и оперлась на неё.

– Вам плохо, Гарриет? – спросил полковник.

– Нет, сэр, мне хорошо. Никогда ещё мне не было так хорошо. Дайте мне этот листок, сэр.

– Да ведь вы не умеете читать!

– Не имеет значения. Я хочу, чтобы они видели. Они тоже не умеют читать, но они должны увидеть и пощупать пальцами.

Монтгомери протянул ей листок, но Гарриет не взяла его. Она вдруг присела, словно надломившись, и тихо опустилась на землю.

– Обморок! – догадался полковник. – Не надо было говорить ей об этом так неожиданно. Но кому придёт в голову, что такая женщина может упасть в обморок?… Эй, кто там есть, вызовите санитаров!

…Вечером в лагере негров плясали и пели:

Вздёрнем Джеффа Дэвиса на яблоне гнилой,

Всю свою ораву он потянет за собой.

Вспомним Джона Брауна мы песнею святой.

Как душа его вела нас в бой!

Врач, стоявший на пороге барака для тяжелораненых, подбоченился и прогудел на весь барак:

– Теперь они все выздоровеют!