Текст книги ""Библиотечка военных приключений-3". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Лев Овалов

Соавторы: Николай Шпанов,Николай Томан,Иван Стаднюк,Лев Шейнин,Борис Соколов,Николай Панов,Лев Самойлов,Татьяна Сытина,Юрий Усыченко,Морис Симашко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 266 (всего у книги 345 страниц)

– Она очень поможет, она необходима… – Эрика пожала ему руку. – Мы знаем – вы рискуете жизнью.

Музыка окончилась. Шулленбург откланялся и снова удалился в свой угол. Взялся за холодный бокал.

Вдруг он вздрогнул от неожиданности – от входной двери осторожно пробирался высокий тощий человек с мутными глазами, Оскар Шванке – Дитц. Тень, приставленная к нему Штрадером.

Итак, он все-таки выследил его. Как это могло случиться? Выдал Вилли Лунг?

Шулленбург откинулся на спинку стула и закрыл глаза, стараясь собраться с мыслями. Нет, нет, тут что-то другое. Видимо, у Шванке имеются помощники, агенты из отдела контрразведки военного министерства, которые следили за Шулленбургом, и когда обнаружили, что он куда-то уехал на своей машине – сообщили Дитцу-Шванке. Не только это, – они проследили генерал-полковника по крайней мере до подъезда «Великой Шарлотты». Видели ли они его с Эрикой Келлер? Обратили ли внимание на эту встречу? Должно быть, или не видели, или не обратили внимания, в противном случае Шванке не рискнул бы появиться здесь, он опасался бы быть разоблаченным, ему просто незачем было бы сегодня дальше следить за Шулленбургом, следить лично, поскольку эта слежка заведомо ничего уже дать не могла. Так по крайней мере казалось ему.

Придя к такому выводу, Шулленбург успокоился. Он еще дважды приглашал незнакомых женщин, делал с ними по несколько кругов в танце, – пусть Шванке вообразит, что он и в самом деле приехал сюда для того, чтобы покружиться в вальсе. Его безусловно заинтересует – почему нужно было забираться в такую даль? Ну, это уж дело вкуса.

Наконец-то он почувствовал себя в состоянии даже в этой толпе остаться наедине с самим собой, погрузиться в мысли и переживания, обычные при его ежегодных посещениях «Великой Шарлотты». Сейчас он остался наедине с тайной своей души, с тайной, которую бережно хранил и в которую, как он ошибочно полагал, не проникнуть даже Оскару Шванке с его грязными лапами.

Это произошло зимой сорокового года. Тогда он впервые очутился здесь, в этом зале. И тогда с ним случилось нечто, оставившие неизгладимый след и на его характере, и на всей его жизни. Он старался вином согреться от холода с дороги. Вечер выдался вьюжный, в зале было почти безлюдно и почему-то полутемно. Шулленбург скучал. Он заметил одинокую женщину. Она сидела вот за этим самым столиком. Он подошел к ней, раскланялся и попросил разрешения сесть рядом. Она оказалась очень юной.

Ее ум, неподдельная чистота, обаяние и необъяснимо-беспредельное доверие к нему обезоружили его. Они просидели здесь, вот за этим столиком, допоздна. Шулленбург уже не был ветреным юношей, он уже носил погоны старшего офицера, и товарищи говорили о нем как об излишне рассудочном человеке. Что же стало с его рассудочностью? Он не хотел ничего знать о девушке с открытым взглядом, явившейся ему в этот вечер, потому что знал: именно она, это чудное существо, необходима ему на всю жизнь. Он отлично понимал, что это может показаться странным, больше – нелепым, но был убежден, что это так, что без нее отсюда не уйдет. Вон на том старинном рояле она играла ему Баха, Листа, Бетховена. Играла только для него. Кто она? Для него не имело значения ни ее происхождение, ни занятие, ни даже имя, все это он узнает в свое время. Тогда же, вот за этим столиком, он сказал ей, что умоляет ее быть с ним – всегда, всю жизнь. Она как будто ожидала именно этих слов.

– Вы хотите, чтобы я стала вашей женой? – спросила она.

– Да, да – я буду любить вас… – Ему не хватало слов, чтобы объяснить ей, как он будет любить ее. Он уже любил ее, питал к ней чувство, способным к которому никогда ранее не считал себя.

– Хорошо, я согласна.

Он целовал ей руки вот здесь, за этим столиком. Он не знал, кто она, и упорно не хотел ни о чем спрашивать ее. Он не сомневался: она любит его так же неожиданно глубоко и бездумно, как и он ее. Вместе они ушли в комнату, отведенную им хозяином гостиницы, вон тем важным старичком. Под утро его разыскал посыльный из штаба дивизии. Перед отъездом Шулленбург спросил, как ее имя. Счастливо смеясь, она шепнула: «Лотта». Шулленбург ни минуты не сомневался: она пошутила, ведь гостиница, в которой они нашли свое счастье, носила имя Шарлотты. Вечером он возвратился, – она сидела вот на этом же месте за уже сервированным столом и с нетерпением поджидала его. Ранним утром посыльный снова вытащил его на морозный воздух, а вечером все повторилось сначала. Опять ранним утром бешеная гонка автомобиля, но сбежать к своей Лотте Шулленбургу не удалось ни на следующий вечер, ни в ближайшие две недели, а когда он наконец явился сюда – ее не было, накануне она уехала. Куда – этого никто не знал, как никто не мог и сказать Шулленбургу ни ее фамилии, ни откуда и зачем она на короткое время появилась здесь. Он поджидал ее тут, писал ей письма, которые затем старичок-хозяин возвращал ему нераспечатанными, и наконец понял, что потерял ее. Осталось лишь мучительное воспоминание, фотография, которую она как-то дала ему, и невероятная тоска. Никогда никому ни одним словом не обмолвился Шулленбург о том, что произошло с ним в тревожную зиму сорокового года в этой скромной гостинице. Разве могли бы его сослуживцы офицеры понять, что творилось в нем тогда и почему он стал еще более мрачным и нелюдимым?

В их представлении человек, способный любить, – не мужчина, а сама любовь – блажь расово неполноценных. Если бы тайна стала известна, его превратили бы в объект насмешек, только и всего.

Весной «странная война» на западной границе кончилась. Гитлер бросил танковые армии на Францию. Затем несколько лет шла война на востоке, против Советского Союза. Потом поражение, разгром вермахта, бои в Берлине, оккупация. Шулленбург уехал в родовое поместье и стал вести жизнь отшельника. Женщины входили в его жизнь и уходили прочь, не оставляя следа, – он ждал ее, свою Лотту, продолжал надеяться на чудо. И каждый год в один и тот же вечер неизменно появлялся здесь, сидел вот за этим столиком и со странным нетерпением поглядывал на дверь: он все еще верил – откроется дверь, и на пороге он снова увидит ее стройную фигуру, как это уже было однажды. Но она не приходила.

Погруженный в размышления, долго сидел он в заветном углу. О происках поставленной на его след ищейки думать не хотелось. Как и прежде, Шулленбург покинул «Великую Шарлотту» с рассветом. Он спешил в Мюнхен.

Штрадер сказал:

– Граф фон Шулленбург, приказ о назначении вас командующим группами армий «А» и «Б» согласован и скоро будет подписан, – он подошел к генерал-полковнику и крепко пожал ему руку. – Поздравляю.

Его примеру последовал генеральный инспектор бундесвера Гейнц Кривель.

– Но тот, кто подпишет этот приказ… не осведомлен о том, что группы армий «А» и «Б» представляют собой силы вторжения. На вас я возлагаю выполнение важнейшего военного плана – «Рейх-IV», – продолжал Штрадер.

Шулленбург оставался бесстрастным, – требовалось много усилий для того, чтобы не дать воли гневу и презрению к Штрадеру и его сообщникам. Но Вилли Лунг своевременно сообщил ему о предстоящем назначении, и он был к нему подготовлен.

Шулленбург уже знал, что «Рейх-IV» – это несколько модернизированный оперативный план «Деко-II». Однако Шулленбургу до сих пор не удавалось видеть разработанные под руководством Хойзингера карты и схемы операции. Со слов Лунга Шулленбург знал, что в этом секретном военном плане, в частности, говорится: «Операция „Деко-II“ предусматривает внезапные совместные боевые действия сухопутных, военно-воздушных и военно-морских частей и соединений и пропагандистских подразделений, просочившихся еще до начала операции в Восточный Берлин и в стратегически важные пункты советской оккупационной зоны». Франц Штрадер, несколько «осовременив» этот план, дал ему иное, весьма симптоматичное наименование – «Рейх-IV».

– Вы должны быть готовы приступить к исполнению обязанностей командующего, генерал, – сказал Штрадер.

– Могу приступить уже с этой минуты, – сухо ответил Шулленбург и, видя настороженность на лицах присутствующих, продолжал: – Начнем с того, что я просил бы вас предоставить мне возможность немедленно изучить оперативные документы операции «Рейх-IV».

– Отлично. – Штрадер определенно повеселел. – Сейчас я ознакомлю вас с «Рейх-IV» в самых общих чертах…

Затем вы возьмете у генерала Кривеля карты и схемы вместе с пояснительными записками, замечаниями к ним и основательно займетесь изучением уже в своем штабе. Да, да, у вас есть штаб, и сегодня же вас проводит туда гауптман Лунг. – Штрадер сделал знак Гейнцу Кривелю, тот расстелил на столе огромную карту, испещренную значками и стрелами, и приступил к пояснениям.

– Составленный нами оперативный план «Рейх-IV» беспрестанно находится в процессе оперативного выполнения, – сказал он и, заметив недоверие Шулленбурга, продолжал: – Он состоит из нескольких слагаемых…

Штрадер отошел от стола. Шулленбург стоял в оцепенении: что все уже разработано и столь скрупулезно – этого он не ожидал. Стало быть, они решили следовать примеру Гитлера, – тот строил свои расчеты на вероломстве, нанесении неожиданных ударов по ничего не подозревающему противнику и таким образом создал Третий рейх. Его последователь Франц Штрадер мечтает о Четвертом рейхе. План «Рейх-IV» – зловещий заговор! Шулленбург продолжал стоять у карты, будто окаменевший.

– Группами армий «А» и «Б» командуете вы, генерал-полковник фон Шулленбург, – повторил Штрадер.

– Благодарю вас. Я заберу эти документы с собой.

На прощанье Штрадер сказал:

– Вы должны быть готовы вступить в командование в любую минуту, герр командующий, готовы чем скорее, тем лучше. Многое мной уже сделано… Особое внимание обратите на группу армий «А» – мною поставлены перед ней задачи сложные… – сказал на прощание Штрадер.

Шулленбург откланялся, ему не терпелось остаться наедине со своими мыслями. Он поспешил в Бонн.

Долго сидел он за письменным столом в своем кабинете, в глубокой задумчивости: вот он, в этом кожаном портфеле, план «Рейх-IV». У Шулленбурга зрела дерзкая мысль… Он закрыл дверь кабинета и принялся за работу…

Утром пришел Вилли Лунг с запиской от Штрадера: пора было собирать чемоданы, их ждали за океаном. Поездка неофициальная, туда отправятся, кроме Штрадера и Шулленбурга, представитель армии генерал Герч и Командующий западногерманскими военно-воздушными силами генерал Ганс Хубер.

Шулленбург брать с собой кого-либо не хотел и надеялся таким образом хоть на некоторое время избавиться от осточертевшего ему эсэсовского подонка Шванке. Он не сомневался, что на этот раз его поведение не будет Штрадером истолковано во вред ему, поскольку было заведомо известно, что никаких связей или даже шапочных знакомств по ту сторону Атлантики у него нет.

Часть 3 Глава первая

Можайцев знал теперь, что именно необходимо предпринять для того, чтобы победить Функа и уничтожить его «волчье логово» вместе с ненавистными установками «М-1». Но для того чтобы получить в свое распоряжение необходимые ему средства борьбы с Карлом Функом, Можайцев вынужден был идти на риск. Изучив по схеме подступы к вольфшанце, он отчетливо понял, что иного выхода у него нет – следовало немедленно повидать Уильяма Прайса, человека, давшего задание ищейкам Аллена Харвуда уничтожить его. Повидать Прайса значило на какое-то время очутиться в его власти, а чего именно хотел Прайс, инженер Можайцев прекрасно знал. Но иного выхода у него все равно не было – только Прайс мог помочь ему победить Функа.

В сопровождении Франсуа Можайцев выехал в Бельгию. С письмом инженера Можайцева в кармане Франсуа отправился на свидание с представителем разведки Аллена Харвуда в Брюсселе. Короткое письмо Можайцева следовало переслать Уильяму Прайсу таким образом, чтобы о нем не пронюхали немцы – обосновавшиеся в штабе НАТО гитлеровцы или агенты Карла Функа.

Резидент Харвуда, выслушав француза, только руками развел – неужели этот русский инженер верит в свое бессмертие? Франсуа Легран презрительно усмехнулся.

– Конечно, нет. Вы хотели бы разделаться с ним – он об этом знает. Но пока что вам придется охранять его – Можайцев должен встретиться с Прайсом. Вам нет смысла преследовать его – он нужен Прайсу.

Письмо Можайцева ушло по назначению. Ответ не заставил себя ждать. И вот с аэродрома поднялся самолет и лег курсом на заатлантическую республику. Единственным пассажиром на его борту был Можайцев.

Можайцев ни на минуту не сомневался, что люди Харвуда следят за каждым его шагом, однако никто ему не досаждал. Он сел в поезд и отправился в Прайсхилл. Гейм и Финчли повстречали его, как только огромный черный лимузин доставил инженера на виллу Прайса. Они видели, как он поднялся по ступенькам лестницы, как за ним закрылась парадная дверь.

Можайцев спокойно вошел в обширный кабинет. Прайс сидел за письменным столом и, не мигая, смотрел на приближающегося к нему посетителя. Можайцев подошел к столу и остановился, как всегда бесстрастный и несколько чопорный, пристально из-за золотых очков посмотрел на хозяина виллы. Глаза Прайса не скрывали злобы, гнева и мрачного торжества. Некоторое время длилось молчание.

– Явившись ко мне, вы допустили неосторожность, – Прайс помолчал, желая убедиться, какое впечатление его слова произвели на гостя, но на лице Можайцева не дрогнул ни один мускул.

– Вы ошибаетесь, сэр, – возразил он спокойно. – Вы хотите сказать, что прикажете уничтожить меня? – Прайс молча кивнул головой. – Я заранее учитывал такую возможность, – продолжал Можайцев, – однако мне она представлялась мало вероятной.

– Почему?

– Потому, что хорошо знаю вас, во всяком случае лучше, чем вы знаете меня, сэр, если бы не так – у нас не было бы этого разговора.

– Надеетесь на мое великодушие? – фыркнул Прайс.

– Нет, конечно, – в голосе Можайцева послышалось раздражение. – Просто я вам нужен, очень нужен. Ну и на крайний случай я принял меры, чтобы не попасть живым в руки ваших людей.

– Вы уверены, что нужны мне? – спросил Прайс.

– Да, иначе меня сейчас не было бы здесь.

– Вы, кажется, порядочный нахал, – пробурчал Прайс не совсем уверенно.

– Я приехал сюда не для того, чтобы играть словами, – заметил Можайцев. – Позвольте мне изложить суть дела. – Прайс кивнул в знак согласия. – Мне трудно говорить с вами о моральных категориях – они для вас пустой звук, – продолжал инженер. – Однако, к сожалению, именно с них и придется начать… Вы и Харвуд воспользовались моим недугом – я пристрастился тогда к алкоголю – и заставили мой мозг трудиться над изобретениями, направленными в первую очередь против моей родины. Вы были уверены, что мне чуждо само понятие «родина», ведь я же был изгоем. Но вам и этого было мало, и вы опутали меня кабальными условиями, окружили своими агентами, фактически создали мне тюремный режим жизни в Брайт-ривер. Но и этого вам показалось мало – вы отняли у меня сына, – ребенок оказался заложником, – теперь Можайцев говорил взволнованно и гневно. – Вы чудовище, Уильям Прайс! И вы, превративший в заложника моего ребенка, смеете пугать меня смертью!

Прайс хмуро перебил:

– Я ничего не знал о вашем сыне.

Можайцев резко возразил:

– Вы могли не знать о том, что Аллен Харвуд похитил у меня ребенка, лишь какое-то короткое время… А затем? Когда вы узнали, что же изменилось? Где мой сын?

Прайс презрительно рассмеялся.

– Об этом вам придется спросить Харвуда, если вы, конечно, получите такую возможность. Разве вы сами не понимаете, что жизнь вашего ребенка будет сохранена, если…

– Ни слова, сэр, – почти выкрикнул инженер, – я не стану благоразумнее в том смысле, как это понимаете вы. Ведь я уже сказал – понятие о моральных категориях для вас пустой звук. Для вас, но не для меня! Родина! Когда я почувствовал, что у меня есть родина, далекая, но любимая земля, далекий, но любимый народ, миллионы родных мне людей, – я возродился и стал человеком. Я мечтал уехать на родину…

– С украденными у меня чертежами, – хихикнул Прайс.

– Эти чертежи – продукт моего мозга, моего! – сдержанно произнес Можайцев. – Итак, я мечтал… Но вы, конечно, информированы Харвудом – агентура Карла Функа сумела завладеть документацией установок «М-1». Ситуация изменилась: и вы и Функ приняли меры к тому, чтобы схватить меня и заставить продолжить работу над моим изобретением, каждый в своих интересах. Ни у того, ни у другого ничего не вышло – я предвидел охоту на меня. Функ перехитрил не только меня, но и вас, – ведь в конечном счете установки «М-1» нужны не мне, а прежде всего вам. Не так ли?

Прайс кивнул. Можайцев продолжал:

– Я решил лишить вас возможности создать мои установки и пустить их в дело и выполнил это мое намерение, но оказалось, что это только часть задачи, поставленной передо мной жизнью: я обязан помешать Карлу Функу воспользоваться моим изобретением. И в этом пункте наши интересы сходятся, сэр.

Прайс сказал неопределенно:

– Мистер Харвуд сделает все, что надо.

– Мистер Харвуд ничего не сумеет сделать, – возразил Можайцев. – Он послал к «волчьему логову» Шервуда, но того выследили немцы и убили. Шервуд ничем уже не поможет ни Харвуду, ни вам, сэр. Разведывательные данные Шервуда были нужны для того, чтобы найти место, где прячется с моими установками инженер Шольц, и попытаться так или иначе уничтожить их. Харвуду потребуется много времени для того, чтобы повторить розыски вольфшанце Функа, и еще неизвестно – не окончится ли его затея тем же, чем кончил Шервуд. Мне нет необходимости искать ни Шольца, ни изыскивать пути подхода к его «логову» – мне известно и то и другое.

– Вы скажете это мне, – многозначительно заметил Прайс.

Но Можайцев не обратил внимания на его тон.

– Я сделаю больше – сам уничтожу то, что я когда-то создал, – сухо сказал он. – Уничтожу вместе с Шольцем и со всем тем, что построил там Функ.

– Что вы хотите за это? – Прайс с любопытством вскинул глаза на русского.

– Вы должны сохранить жизнь моего сына. Вы должны обещать мне отослать его в Россию – таковы мои условия и моя последняя воля, – ведь вы хорошо понимаете: я погибну там в вольфшанце – или при взрыве, или от рук подручных Карла Функа, я уже встречался с ними… – Перед глазами Можайцева встала картина пережитого в Северной Норвегии: пожар и выстрелы в горах, скользящая по фиорду шхуна Леграна, друзья на вершине утеса…

– Хорошо, – согласился Прайс. – Даю вам слово – ваша просьба будет выполнена.

– Я не верю вашим обещаниям, мистер Прайс, – с горечью заметил Можайцев, – прежде чем я покину Штаты и отправлюсь туда, откуда не вернусь, я должен повидаться с сыном.

– Ваш сын здоров, но мистер Аллен Харвуд на всякий случай спрятал его где-то на краю света, – поэтому при всем желании я не имею возможности обещать вам ни немедленной встречи с сыном, ни немедленной передачи его представителям советского консульства в Нью-Йорке, – деловито сказал Прайс. – Я понимаю ваше недоверие ко мне, – он криво усмехнулся, – но, право же, иного выхода нет. Подумайте – какой мне смысл обманывать вас? Зачем мне ваш ребенок? Я скажу мистеру Харвуду о моем обещании вам, и он сделает так, как вы хотите.

Можайцев долго молчал. Потом устало сказал:

– Мне ничего не остается, кроме как надеяться на то, что вы выполните ваше обещание, сэр. В самом деле – зачем вам брать на себя смерть моего мальчика?.. До сих пор мы говорили о том, что я хочу получить за уничтожение вольфшанце Функа. Теперь я скажу, что мне надо для того, чтобы успешно провести операцию в Пиренеях. То, что для этого необходимо, можете мне дать именно вы, сэр.

– Что же это?

– Ваше оружие, мистер Прайс. Да, да, вы не ослышались – мины, вернее, «адские машины» с той самой начинкой. Вы сможете сделать так, чтобы какая-то часть этого оружия была доставлена, скажем, в Пиренеи и передана в мое распоряжение, разумеется, при соответствующем контроле Харвуда. От помощи в этом деле я не откажусь – мне будет нелегко организовать взрыв «волчьего логова».

Прайс долго сидел молча, размышляя. Можайцев оказался умнее, чем он о нем думал: уничтожить в лице Карла Функа опасного соперника в космосе представлялось «королю урана» абсолютно необходимым, как-никак ход работ инженера Норриса на Земле Бэтси был тесно связан с этими проклятыми установками «М-1».

И Прайс согласился. Требовалось некоторое время, чтобы организовать тайком отгрузку и транспортировку оружия.

Наконец все было готово, и Можайцев возвратился в Европу.

Посылки Прайса пришли в пункты назначения в точно назначенные сроки.

Итак, предстояло идти на опасный штурм «Каньона смерти».

И вот Можайцев и, как всегда, подвижный, энергичный Франсуа снова идут «подземным вариантом», маршрутом, намеченным ими совместно с профессором Пьером Леграном, хотя сам ученый в экспедиции участия не принимал. Это именно экспедиция, тайком подготовленная Алленом Харвудом по приказу Уильяма Прайса: три десятка человек, присланных в помощь инженеру Можайцеву, специальное снаряжение – спальные мешки, палатки, веревочные и стальные лестницы, каски, водонепроницаемые костюмы, карбидные лампы, электрические фонари, даже сделанная по чертежу профессора лебедка с особым устройством, телефонные аппараты и тщательно упакованный груз, «подарки» Прайса Карлу Функу.

Осторожно, выслав вперед дозоры, Можайцев со своими людьми направился к тому месту, где над пропастью, найденной когда-то Пьером Леграном, вились сотни сигалей – пиренейских галок.

Франкистских пограничников не было заметно, наверное, их не прельщала прогулка по горам в дождь и ветер. Погода помогла Можайцеву и его спутникам незаметно совершить бросок по открытой местности и вовремя уйти под землю.

Отдохнув, отряд Можайцева отправился в переход пещерами, к тому месту, где из подземных теснин в широкую галерею вырывается безымянная река, найденная впервые профессором Пьером Леграном. Они пробирались путем, уже знакомым Можайцеву по предыдущим, предварительным походам, раскинули палатки там, где не так давно он и его спутники нещадно мерзли на мокрых камнях. На упругой глади подземной реки, под нависающими сверху выступами горных пород появились резиновые надувные лодки – целая флотилия.

При свете электрических фонарей и факелов плыли на легких неустойчивых суденышках все дальше. Наконец достигли пункта, указанного старым ученым, – Франсуа руководствовался его указаниями неукоснительно.

Можайцев снова, в сотый раз, принялся изучать план «Каньона смерти», глубокого ущелья, прорезавшего горы в этих краях. В сочетании названия местности с замыслами обосновавшегося здесь Карла Функа Можайцев видел зловещий смысл – по замыслу немца, смерть, только смерть должна была изрыгать эта расселина в земной коре. И смерть эту понесут установки «М-1», созданные им, Можайцевым! Ни на минуту его не оставляло чувство тревоги: можно быть уверенным – Генрих Шольц зря не потеряет ни одного часа! Наверняка он ни днем, ни ночью не отходит от аппаратов, построенных по чертежам Можайцева, и все-таки у него явно не ладится. Инженер Можайцев при мысли об этом злорадно улыбается, чуть-чуть, краешком губ: там, в Брайт-ривер, он понял наконец, чего от него хочет Уильям Прайс, и, опасаясь, что документы могут попасть в руки Прайса и Харвуда вопреки его воле и даже без его ведома, внес в них значительные коррективы. В ту пору он безгранично доверял Генриху Шольцу, не подозревая в нем агента Функа, однако получилось как-то так, что он не сказал и Шольцу об изменениях в чертежах – все было некогда, не до того, да и ни к чему. Предусмотрительность полностью себя оправдала, хотя и с неожиданной для Можайцева стороны, – о вожделениях Карла Функа он тогда и понятия не имел. Немцы обрадовались, утащив его портфель с бумагами на подлодку, Шульц торжествовал, но орешек на поверку оказался им не по зубам. Можайцев отлично понимал – это-то и тревожило его, – рано или поздно, в любой момент, инженеры Функа с участием Генриха Шольца добьются своего, додумаются, разгадают его трюк, поймут, что чертежи неполноценны. Однако произведенная им операция с документами там, в Брайт-ривер, по-видимому, все-таки позволила ему выиграть время.

Осторожность, осторожность – ею нельзя было пренебрегать ни в чем, об этом и Можайцев и Франсуа Легран не забывали ни на минуту. Присланным Прайсом людям предстояло в считанные часы проделать большую и трудную работу. Они молча ползли по подземным коридорам и щелям с тяжелым грузом, в указанных Можайцевым местах оставляли «подарки» Прайса, тщательно их маскировали – не забывая каждый раз уничтожить свои следы.

Работа велась не только под землей – ночью эти же люди выбирались на поверхность и беззвучно исчезали в указанных Можайцевым направлениях. По ночам они выполняли работу совсем иного рода. И однажды под утро, когда они возвращались под землю, чтобы отправиться в обратный путь, Можайцев один остался на поверхности, далеко от лаза, ведущего в царство пещер, пропастей и мрака. Люди уходили настороженные, чужие, готовые на все и с недоверием бросали на него последний взгляд – смысла выполненных ими работ они, естественно, не понимали до конца, но чувствовали, что их странный начальник рискует головой, и это возбуждало в них интерес к нему. К Можайцеву подошел его друг. Помолчали, крепко обнялись, в глазах Франсуа стояли слезы, которые он и не старался скрыть.

– Иди, – сказал наконец Можайцев, – пора, парни ждут тебя.

– Ты должен уцелеть, – проговорил Франсуа настойчиво.

– Хорошо, хорошо, я постараюсь, – согласился Можайцев. – Иди.

Фигура Франсуа растаяла в темноте. Можайцев лежал у входа в оборудованное для него убежище и смотрел в ночное небо – там, за сырой пасмурью, его мысленному взору открывались космические дали с блеском далеких созвездий.

Альдебаран… Альдебаран… Он вдруг поймал себя на мысли, что неизвестно зачем и почему думает о затерянной в мировой бездне звезде, которой, возможно, и нет вовсе… Просто он хотел уйти от жгучего желания немедленно действовать, отвлекая себя надуманной чепухой. Действовать, действовать, ведь он получил-таки возможность привести в исполнение свою угрозу, которая показалась просто смешной Гюнтеру Курцу там, в Норвегии. Но следовало подождать, чтобы нетерпением не сорвать с таким трудом налаженной операции, а заодно не поставить под удар Франсуа Леграна, дать ему возможность благополучно вернуться домой.

В вынужденном безделье прошел день, другой. Притаившись в крошечном гроте, Можайцев с помощью цейсовского бинокля вел наблюдение за местностью, а ночью выходил наружу, дышал холодным, сырым воздухом нагорья и без конца думал о тех, кого так давно не видел и уже никогда не увидит, – о сыне-заложнике, об Оксане, о Ландышеве, – большего для них он не сможет сделать.

Вспоминал заснеженные равнины украденной у него родины и мысленно прощался с нею… Как писал когда-то советский солдат в гитлеровском лагере смерти Заксенхаузене:

 
Я вернусь еще к тебе, Россия,
Чтоб услышать шум твоих лесов,
Чтоб увидеть реки голубые,
Чтоб идти тропой моих отцов…
 

Нет, он, Можайцев, уже никогда не вернется к тебе, Россия, и никто там, в России, не узнает ни о нем, ни о том, как он умер. Но он еще жив, жив!

Сырая темная пасмурь нагоняла туман и тоску.

И вот настал час, когда он решительно привел в действие аппаратуру, повернул рычажки настройки.

Передающие телекамеры, установленные людьми Прайса, работали отлично, на экране приемника отчетливо были видны отдельные куски местности, серые, безжизненные горы, узкие котловины среди них, темные ущелья. Можайцев упорно искал «Каньон смерти»… Вот оно, выровненное, залитое бетоном летное поле, прикрытое сверху маскировочной сетью… Где-то тут притаились установки «М-1», может быть, уже готовые к действию.

В дневное время аппаратура работала беспрестанно. Можайцев знал: приближается решительный час – и по-своему к нему готовился. Прежде всего он уничтожил принесенный Родриго план «Каньона смерти», затем снова и снова проверил свое новое изобретение, над которым работал в течение многих лет. Он готовился к встрече с Гюнтером Курцем. И очень скоро встреча эта состоялась.