Текст книги ""Библиотечка военных приключений-3". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Лев Овалов

Соавторы: Николай Шпанов,Николай Томан,Иван Стаднюк,Лев Шейнин,Борис Соколов,Николай Панов,Лев Самойлов,Татьяна Сытина,Юрий Усыченко,Морис Симашко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 139 (всего у книги 345 страниц)

И «купил»-то его Горелл старым способом, с целью провокации совершив гнусный поступок. На этом уже «горели» наши разведчики.

Нет, Захаров ничего не мог с собой поделать! Он не мог допустить, чтоб животное убило ребенка! И выдал себя!

– Тихо, тихо! – предостерегающе сказал Горелл, заметив, что мускул на правом плече Захарова дрогнул.

– Значит, ты, сволочь, хотел провести меня! – повторил он и, вытянув правую руку, поймал в ладонь нож, скользнувший из рукава.

Он занес руку и метнул короткий, тяжелый нож.

Уходя, Горелл знал, что за ним следят помощники Захарова. Но слежка его не очень беспокоила, он слишком много раз уходил от погони, чтобы сомневаться на этот раз.

Прибор, взрывчатка, деньги остались на квартире у Юли, вот что досадно! А впрочем, черт с ними! Робертс подбросит второй. Нет, нет, ничего страшного не случилось. Конечно, неприятно, что возникли осложнения, но вся жизнь Горелла состояла из осложнений, и он привык бороться с ними. Он сделал одну серьезную ошибку, согласился отправиться на футбольный матч с Юлей. Горелл был убежден, что все началось с той встречи с толстяком… Ничего, все еще можно поправить. Главное сейчас – стряхнуть с хвоста приятелей этого «нового связного». А ведь если бы не подвернулся мальчишка, Горелл бы доверился ему! К тому шло! Но почему же все-таки так трудно опознавать в них разведчиков?

Вдали за березовой рощей загудел паровоз. Горелл ускорил шаги. Он не оглядывался, он знал, что за ним следят. Друзья покойного советского разведчика не знают, что он, Горелл, несколько лет тренировался в прыжках с поезда и на поезд. Он может вскочить в поезд ночью и остаться в живых. Во всяком случае они сейчас увидят, как это делается.

Горелл поднялся на насыпь. Поезд приближался. Горелл выждал еще несколько секунд и рванулся вперед, параллельно движению поезда. Наивысшую скорость Горелл развил как раз в тот момент, когда мимо промчался паровоз, обдав горячим дыханьем, запахами угля, нефти и масла…

Мимо замелькали подножки. Горелл повис на одной из них, занося тело вбок, как на трапеции, потом, не торопясь, спокойно подтянулся, сел, несколько минут боролся с удушьем, отдышался и еще через несколько минут соскочил перед самой станцией.

Выбравшись на шоссе, он остановил, грузовик, идущий в Москву, лег в кузов на связки моркови и отдышался уже по-настоящему.

С Берестовым за это время произошли следующие события.

Он видел свиданье Захарова и Горелла.

Коренастый, спокойный, пожалуй, даже слегка флегматичный Берестов всегда и все делал очень аккуратно. Поэтому он пришел на место наблюдения за несколько часов до срока и сумел так замаскироваться, что Горелл, пришедший за полчаса и обследовавший весь участок, ничего не заметил.

Когда Горелл стал уходить, Берестов, руководивший группой наблюдения, отправил людей за ним, а сам кинулся в другую сторону, на шоссе.

Он знал, что Горелл слишком опытный человек для того, чтобы пытаться отлеживаться где-нибудь в роще или в дачном лесу, которые ближайшая воинская часть может по первому сигналу прочесать за полчаса густым гребешком.

Берестов решил, что Горелл будет немедленно отходить в город по шоссе, где много людей и машин и легче укрыться.

Добравшись до того места, где шлагбаум перекрывает шоссе, Берестов подошел к сторожу у шлагбаума, предъявил свой документ и сказал:

– Слушай, отец, мы с тобой вот как договоримся! Я сейчас залезу на тот столб и буду вроде чинить линию. Теперь так. Как только я подам сигнал, ты держишь шлагбаум закрытым, пока я не залезу в машину… Понял?

– Вроде понял! – согласился старик.

Берестов порылся в кладовке старика, взял моток провода, клещи и полез на столб.

С этой высокой позиции ему была видна каждая машина, подъезжающая к шлагбауму, И как раз в ту минуту, когда он более или менее укрепился на старых крюках, забитых кем-то в столб, его окликнул милиционер.

Надеясь перехватить на шоссе Горелла, Берестов боялся только одного – опоздать. Он понимал, что Горелл будет стараться опередить его группу. В распоряжении Берестова не было специальных когтей, которыми пользуются электротехники, он едва держался на столбе, ежеминутно рискуя сорваться, и к тому же должен был все время наклоняться, просматривая кузова и кабины машин.

– Гражданин! – скрипуче сказал милиционер, закинув голову, щурясь и придерживая фуражку. – Сойдите немедленно.

– Зачем? – с досадой спросил Берестов, понимая, что от милиционера не так-то легко будет отделаться.

– Вам сказано, сойдите!

В это мгновенье шлагбаум поднялся, машины рванулись вперед, Берестов воспользовался паузой и, нагнувшись, успокаивающе сказал:

– Товарищ милиционер, все в порядке! Документ у меня есть!

– Гражданин, вам сказано русским языком, сойдите в одну и ту же секунду! – голосом, ломающимся от возмущения, сказал милиционер.

Заметив назревающий конфликт, к столбу подошла девочка с корзиной пыльного зеленого лука. Издали, тоже к столбу, бежали мальчишки, подстегивая себя прутьями. Почтенный седой старичок в полотняной толстовке и в яркокрасных пластмассовых тапочках остановился и принялся протирать очки носовым платком, готовясь основательно изучить обстоятельства задержания Берестова.

– Товарищ! – хрипло сказал Берестов, почти оглохший от прилива крови. – Товарищ милиционер, я военнослужащий. Я не могу вам сбросить вниз свой документ. И я не могу сойти со столба.

– Гражданин! Довольно разговаривать кругом да около, – твердо сказал милиционер. – Пройдете в отделение, там расскажете, какие у вас такие права, чтобы на столбы связи лазить!

В это время к шлагбауму подошла машина, груженная морковью. В кузове на зеленых связках лежал ничком Горелл. Берестов обомлел от радости. Он надеялся, но не смел, не мог предполагать, что его расчет окажется таким точным. Гонясь за поездом, Горелл сбросил плащ, но Берестов узнал все – пыльную, красноватую кожу ботинок, коричневый костюм, костистый затылок – и ожесточенно застучал клещами по железному болту.

– Гражданин! – запротестовал милиционер, которому не понравился звук, извлекаемый клещами из болта. – Гражданин, гражданин, прекратите сейчас же безобразничать!

Шлагбаум быстро опустился. Машина остановилась в нескольких шагах от переезда.

Берестов соскользнул вниз и попал в объятия милиционера.

– Правильно! – сказала только что подошедшая женщина с пузырьком лекарства в руке. – Вот такие-то и лазают по дачам. Вчера у Черниченко целый окорок из погреба увели…

Толпа вокруг столба разрасталась с каждой минутой. Кто-то уже объяснял со знанием дела, что Берестов и есть тот самый злоумышленник, который похитил окорок у Черниченко.

Берестов сделал старику знак, и шлагбаум медленно прополз вверх. Машина недовольно фыркнула, точно досадуя на задержку, и ушла вперед, за переезд.

– Отойдем в сторону! – скрипнул Берестов зубами и раскрыл перед милиционером удостоверение. Тот прочитал, побагровел, снял и тут же надел фуражку, хлопнул себя ладонями по бокам и с отчаянием крикнул толпе:

– Ну, что здесь происходит интересного? Совершенно ничего интересного не происходит, даже совсем наоборот! Проходите, граждане.

И виновато поплелся за Берестовым.

– Что мне теперь с тобой сделать? – шипел, идя с ним рядом, Берестов. – Ведь я даже сделать с тобой ничего не могу, вот что обидно! Идол ты, больше ничего! Как я его теперь нагоню!

– Так вы бы… Вы бы намек дали, товарищ капитан! – с искренним огорчением бубнил милиционер.

– Голову ты с меня снял, с живого, а больше ничего… – устало сказал Берестов, впервые с утра вспомнив, что он курит, и закурил. – Я из-за тебя такую сволочь упустил!

– Минуточку! – воскликнул милиционер, преданно глядя в глаза Берестову. – Все! Товарищ капитан – все! Минуточку!

Он убежал куда-то за забор и вскоре вернулся, ведя за собой мотоцикл, точно козла за рога.

Он вывел мотоцикл на шоссе и крикнул Берестову:

– Садитесь в люльку, товарищ капитан! Нагоним! Все! Будьте спокойны! Раз Масютин сказал, значит, точно! Все!

– Спасибо, товарищ Масютин! – несколько остыв, сказал Берестов, выходя на шоссе. – Только разве я могу его на милицейском мотоцикле нагонять? У меня задание – проследить! Да так, чтоб ему и в голову это не пришло…

– Можно! – восторженно сказал милиционер. – Все, товарищ капитан! И это – можно!

Он отвел мотоцикл за забор, снова вышел на шоссе и остановился.

– Разве его теперь нагонишь? – вздохнул Берестов, вытирая лицо платком, черным от пыли. – За переездом больно развилок много. Я это шоссе знаю…

– Будьте спокойны, товарищ капитан! – готовно сказал Масютин. – Если бы я не знал, куда машина идет, конечно, нагнать почти невозможно. Но это Лешаковского совхоза машина и идет в нормальный рейс на базу детских садов. Стой!..

Он поднял руку вверх, и рядом с ним остановился чистенький зеленый «Москвич».

– Николай Николаевич! – сказал милиционер, прикладывая руку к козырьку. – Извиняюсь. Николай Николаевич, как ваше здоровье? Добрый день! Большая просьба, Николай Николаевич, – продолжал он, не дожидаясь ответа. – Вот, капитан должен нагнать одну машину.

– Погодите, товарищ Масютин, – начал недовольно Берестов. – Зачем вы…

– Товарищ капитан, если б я людей в своем районе не знал, тогда другое дело! – решительно сказал милиционер. – Николай Николаевич – вернейший человек, культурный, архитектор, дома строит. Это ж мой район, неужели я своих людей не знаю! Минуточку, товарищ капитан, я вас сейчас сам на след выведу! Раз Масютин сказал…

Он снова убежал за мотоциклом, опять его привел и вскочил в седло.

– Садитесь, товарищ капитан! – лаконично сказал человек за рулем и открыл дверцу машины.

Сбоку с оглушительным треском, охваченный, как пламенем, энтузиазмом и раскаянием, вылетел вперед Масютин. Он оглянулся, сделал приветственный и ободряющий жест рукой и снова пригнулся к рулю.

Берестов слабо верил в обещания Масютина. Но милиционер уверенно вел свой мотоцикл по шоссе, время от времени оборачивался и кивал сидящим в машине.

Иногда он, как жук на ниточке, устремлялся далеко вперед, превращаясь в темную точку, и снова возвращался к машине, испуская оглушительный треск и оставляя вдоль кювета полосу черно-синего дыма.

И вдруг Берестов узнал грузовую машину впереди!

Они поровнялись. Да, это она! Вот оно, пятно извести на борту! Покривившаяся дверца кабины и выгоревший, синий в белую полоску рукав шофера. Но находится ли еще Горелл в кузове? Он мог соскочить во время погони! Правда, Берестов следил внимательно за шоссе, но все-таки!

Грузовая машина остановилась у ворот продуктовой базы детских садов пригородного района Москвы.

Шофер нетерпеливо сигналил, требуя открыть ворота.

Берестов на ходу открыл дверцу и, не успев даже поблагодарить владельца машины, выпрыгнул на шоссе.

«Москвич» покатил дальше, а Берестов, развалился на скате кювета, прикрыв кепкой лицо. Из-под козырька он увидел, как Горелл поднялся в кузове и, ухватившись длинными руками за борт, выскочил на шоссе.

– Скотина! – с чувством сказала женщина, проходя мимо Берестова с охапкой корзин. – Среди бела дня пьянствуешь. Люди работают, а ты что делаешь, паразит?

– На свои пью! – с тревогой возразил Берестов, опасаясь, что женщина приведет нового милиционера.

– Убивать вас таких мало! – проникновенно продолжала женщина, направляясь к воротам базы.

Соскочив на асфальт, Горелл отряхнулся по-собачьи, всем телом, вынул сигареты и закурил, потом он огляделся и, перешагнув через кювет в нескольких шагах от Берестова, пошел через поле к стогам, где девушки ворошили граблями тяжелые, пахучие пласты сена, прибитого недавним дождем.

Берестов видел, как он подошел к девушкам, некоторое время стоял раскачиваясь и, судя по громкому смеху девушек, рассказывал что-то смешное. Потом он отнял у одной из них грабли и принялся ворошить сено.

Он пробыл на поле несколько часов.

Берестов видел, как девушки угощали Горелла, разложив свои запасы на белом платке. Потом девушки работали, а он дремал, прислонившись спиной к столу.

Когда стало смеркаться, Горелл отправился через поле провожать одну из девушек, высокую, в желтом, ловко сшитом сарафане. К тому времени Берестов перебрался под прикрытие щитов для задержания снега, сложенных на краю поля. Здесь его обнаружили ребята – мальчуган и девочка, маленькая, с толстыми ножками, с круглой бритой, загорелой головкой. Берестов принялся рассказывать ребятам о птицах, и они пошли провожать его по полю. Самое трудное было пройти за Гореллом через открытое пространство поля, но помогли ребята. Берестов взял девочку на руки и, продолжая рассказывать все, что знал о птицах и гнездах, не таясь, пересек поле и вошел в первую улицу, связывающую пригород с городом.

Отправив ребят обратно, Берестов совершил незаконный акт присвоения чужой собственности: сняв с забора большую высокую корзину, он поставил ее на плечо и под этим новым прикрытием отправился дальше за Гореллом и высокой девушкой в желтом сарафане.

Так шли они долго, кружа в переулках, и Берестову много раз приходилось менять прикрытие, обличие и походку.

Наконец, девушка привела Горелла в старый, покосившийся и осевший флигель на Пионерской улице и скрылась с ним в глубоком темном подъезде.

Берестов залег во дворе, поблизости от флигеля, в груде бревен, завезенных для ремонта.

Он видел, как девушка, уже одна, выбежала с сумкой из подъезда и бегом скрылась в воротах. В магазин отправилась! – догадался Берестов. Сумерки сгущались с каждой минутой. Берестову необходимо было проверить, не имеет ли флигель выхода в задней части двора, но он не решался встать из-за укрытия – во дворе все время находились люди.

Особое беспокойство доставляли Берестову ребята. С наступлением темноты они вдруг принялись играть с особым азартом, гоняясь друг за другом, карабкаясь на штабель дров, на забор и бревна. Ежесекундно капитан ждал, что его обнаружат маленькие всевидящие глаза и быстрые руки.

Время шло. Вернулась девушка все так же бегом, неся теперь уже тяжелую сумку.

Наконец, к облегчению Берестова, матери и отцы загнали ребят домой. Некоторое время во всех окнах флигеля горел яркий свет, в раскрытые окна слышно было, как звенят о тарелки ложки и вилки и устало переговариваются взрослые.

У Берестова томительно заныло в желудке. В последний раз он ел около десяти утра, а сейчас наступил одиннадцатый час вечера.

Заревели ребята, вымаливая «еще полчасика поиграть», послышались шлепки, уговоры и окрики. Наступал час сна.

На бревна, совсем близко от Берестова, присели девушки.

– А может, и вправду старый знакомый! – сказала одна из них. – Неужели уж чужого, с улицы, да в дом привела?

– Ну ее, дура какая-то нескладная! – сказал почти детский голос. – Ребята узнают, всем нам будет нехорошо…

– Лелька – домой! – сердито окликнул голос из дома.

– Мам, я еще немного! – зачастил полудетский голос. – Все девочки тут, мама, правда, все… Еще полчасика…

– Домой тебе сказано! Ты что, как Верка, хочешь быть? – настаивал голос из окна. – Домой!

– Евгения, домой сейчас же! Отцу скажу, что не слушаешься! – полетел окрик из другого окна. – Через минуту не придешь, ремень возьму!

– Прямо, ремень! До каких же пор, интересно?

– Люда, ты где? Спать…

– Посидели! – вздохнула какая-то из девушек поднимаясь. – Игорь хотел с гитарой прийти… А все-таки Верка хорошо «Голубку» поет. Как актриса!

– А что хорошего, что хорошего? – опять зачастил детский голос. – Очень низко берет.

Девушки ушли. Через некоторое время к бревнам подошли юноши, у одного из них в руках белела гитара.

– Поздно уже, не придут! – сказал кто-то из них.

– А я никого не жду! – резко перебил другой, с гитарой. – Еще та девушка не родилась, которую я ждать буду!

– Орлы, идем на скверик!

– Чего там не видели? Я спать пойду! – решительно сказал владелец гитары и отправился к дверям флигеля. За ним, тихо переговариваясь, последовали остальные.

Тишина продолжалась недолго. На бревна присели женщины. Они говорили неторопливо, отдыхая после трудного, заполненного хлопотами дня, наслаждаясь тем, что дети и мужья сыты, умыты, успокоились до утра.

Они сидели долго, и разговор то умолкал, то снова разгорался от слова, кем-нибудь брошенного.

В комнатах с распахнутыми окнами на разные голоса тикали и били часы.

Откуда-то из глубины дома долетел низкий женский голос, запевший «Голубку».

Женщины, не сговариваясь, умолкли. Молчание, с которым они слушали песню, было тяжелым, осуждающим.

– Вот люди бывают! – сказала, наконец, одна из них, оглядываясь в сторону дома, откуда уже не летела песня. – Пускают себя на растопку. Чужие жизни тешат, А от растопки тепла нет – вспыхнет и погасла.

– У них вся семья такая, – откликнулась другая. – Василий Петрович от водки сгорел, Анна семью бросила, Федьку за воровство с фабрики посадили… Одна Верка осталась, и та в расход пошла.

– А кто у нее сидит?

– Шантрапа какая-то! Хороший человек разве с первого раза за полночь останется? Спокойной ночи, соседки, ноги домой просятся! У меня завтра все в первую смену идут. А насчет Верки надо, соседки, завтра подружнее собраться да потолковать с ней. Не послушает подобру-поздорову, найдем другую управу. У нас дети, нам грязь нехорошо в доме разводить.

Берестов понимал, что ему без помощи не справиться. Он полагал, что Горелл вряд ли останется ночевать в незнакомом месте. Во всяком случае на него это непохоже. Значит, в любую минуту он может выйти и направиться дальше. Ночью, на пустынных улицах, залитых луной, следить за человеком одному трудно.

Женщины ушли. Одна из них стояла и настойчиво и ласково звала: «Вася, Вася, пес драный, иди, я тебе супчику дам, после опять пойдешь шаландать».

С крыши сарайчика спрыгнул длинный и плоский черный кот с наглыми зелеными глазами. С урчанием он кинулся в ноги к женщине и заходил вокруг колен, вздрагивая твердым хвостом, загнутым на кончике, как у скорпиона.

Берестов уже знал по голосу эту женщину. Из ее реплик в общем разговоре он узнал, что у нее несколько взрослых сыновей и муж работают все на одном заводе. Дочка – врач, уехала с мужем летчиком на Чукотку, и еще растет в семье воспитанница-сирота, оставшаяся после смерти старых друзей. В разговоре она ни с кем не спорила, чужих слов не осуждала, но когда обращались к ней, твердо выражала свое мнение.

– Идем домой, супчику поедим! – повторила женщина коту, и он, взвизгнув, первым кинулся к дверям флигеля.

– Мамаша! – тихо позвал Берестов.

Женщина остановилась и огляделась.

– Мамаша, подойдите сюда, пожалуйста! – тихо повторил Берестов.

Женщина подошла и с молчаливым, недоверчивым удивлением посмотрела на Берестова, все еще лежащего между бревнами.

– Мамаша! – сказал Берестов, не поднимая головы. – Близко от вас находится один вредный человек. Мне его выследить надо. Я вам дам бумажку с номером телефона, куда надо позвонить, вы идите сейчас в автомат и аккуратненько скажите, что Берестов просит прислать людей, Пионерская улица, двадцать один. Все, больше ничего не надо, поймут, только вы быстрее!

Карандашом он написал на клочке бумаги номер телефона и протянул бумажку женщине. Она взяла его руку вместе с бумажкой своей крепкой, теплой рукой, не выпуская, пригнулась низко, к самому лицу, заглянула в глаза и, кивнув, не проронив ни слова, поднялась и пошла к воротам.

Прошло около получаса.

Наконец, Берестов заметил, что темнота в углу ворот как бы уплотнилась. Берестов поднял руку и ребром монеты отбил по бревну условленную дробь. Тень скользнула вдоль забора и вскоре материализовалась в груде бревен рядом с Берестовым.

– Во флигеле! – шепнул Берестов, не шевелясь. – Похоже, комната окнами на ту сторону выходит. Пели там, по звуку определил. Первый этаж. Обязательно надо на той стороне поставить, может уйти в окно.

– Сделаем, товарищ капитан! – шепнула тень. – Вам полковник велел срочно в отдел ехать. Машина в конце улицы стоит во дворе дома № 4. Все будет в порядке!

– Сколько вас прибыло?

– Хватит! – заверила тень. – Окружим вниманием со всех сторон!

– Как Захаров?

– Плохо! Нет, товарищ капитан, он от нас больше не уйдет. Езжайте спокойно!

Вера и ее комната не понравились Гореллу. Комната была стиснута со всех сторон соседями. Стены ее пропускали голоса. В коридоре все время возились дети и проходили взрослые. Горелл чувствовал, что его посещение привлекло внимание всего дома; он жалел, что пришел.

И прежде чем уйти, он решил увериться, не следят ли за ним, обошел двор, заглядывая в темные углы, всматриваясь в тени.

Оглядел кучу бревен, сваленных возле флигеля.

Вокруг было тихо и безлюдно.

Горелл вышел за ворота.

Начинало светать. Мрак выцветал в деревьях, дома и предметы словно слабо светились в полумраке.

Горелл пошел по улице.

Жаль, что не мог видеть в этот момент капитан Захаров, как его товарищи «провожают» Горелла! Очень уж здорово на этот раз у них получалось.

Жаль, что не видел полковник Смирнов своих работников в эту тревожную, трудную ночь. У него отлегло бы от сердца.

Улица была пуста.

По ней шел только Горелл.

Для него жизненно важно было определить сейчас, нет ли за ним преследователей. От этого зависели все его дальнейшие планы и поступки, судьба дела и, надо прямо сказать, его собственная, бесценная жизнь.

Несколько раз он останавливался, всматривался и прислушивался.

Дважды он применял безошибочный способ проверки. В первый раз перепрыгнул через забор и не побежал, а прильнул глазами к щели в досках и долго вслушивался в дыханье пустой улицы.

Нет, он был один. Ни звука, ни тени!

Второй раз он скользнул в ворота и опять долго вглядывался и вслушивался.

Решительно он был один в это белое глухое утро.

Он вышел из ворот и теперь уже пошел ровным шагом человека усталого, с удовольствием возвращающегося домой, на отдых.

А по пятам за ним шли люди в отвратительно влажной от колоссального напряжения мускулов одежде, готовые идти так, если понадобится, много часов и дней, пока не сменят товарищи или не будет дано распоряжение выйти врагу навстречу и навсегда отрезать ему отступление.

Неверно было бы сказать, что Миша Соловьев в эти напряженные для его товарищей дни ничего не делал или выполнял незначительные поручения.

Он работал много и старательно, но все, что он делал, не имело никакого отношения к Гореллу. Смирнов точно забыл о юноше. Напоминать о себе было бесполезно, и Соловьев решил, что он неудачник и что жизнь его в основном испорчена.

– Младший лейтенант! – сказал Смирнов, вызывая к себе Соловьева однажды утром. – Отправляйтесь по этому адресу и привезите ко мне товарища Кубикова, Игоря Александровича.

По дороге Игорь Александрович непрерывно говорил, и все, о чем он вел речь, было ново и интересно для Миши. И в самом облике Кубикова было что-то очень молодое, подкупающее.

Они приехали на квартиру, где должно было произойти свидание Кубикова и Смирнова, рано и еще около получаса сидели вдвоем. Вместе с полковником Смирновым прибыл человек, при виде которого пушистые светлые брови Кубикова взметнулись кверху, и он восторженно заулыбался.

– Да, да вы хорошо знакомы! – торопливо сказал Смирнов, заметив выражение лица Кубикова: – Тем лучше, мне не придется представлять вас профессору Короткову.

– Здравствуйте, Игорь Александрович! – тихим мягким голосом произнес Коротков.

– Товарищи, мы очень ограничены временем и поэтому едем сразу на место, без всяких предварительных разговоров… – сказал Смирнов. – Михаил Петрович, – обратился Смирнов к Соловьеву, – вы отправитесь с нами. Возьмите у моего шофера чемодан и не расставайтесь с ним. Он понадобится на месте. Едем, товарищи.

Когда они вышли из машины у Петровских ворот и направились к Эрмитажу, они показались бы любопытному прохожему людьми, решившими посетить дневной сеанс в кино. Кубиков рассказывал Короткову какой-то новый анекдот, тот смеялся, смущенно поглядывая на полковника, а Смирнов с интересом разглядывал новое здание, только что освободившееся от лесов у Петровских ворот.

Когда дошли до Эрмитажа, Смирнов неожиданно свернул к арке сада, Миша с довольно тяжелым чемоданом в правой руке, не останавливаясь, проследовал за полковником. Кубиков и Коротков нерешительно затоптались было, переглядываясь, но к ним подошел человек, рассматривавший афиши у входа, и, улыбаясь, быстро сказал:

– Не задерживайтесь, товарищ Коротков! Проходите, пожалуйста!

Коротков и Кубиков переглянулись и заспешили, нагоняя Смирнова.

Полковник прошел по аллее, огляделся, выбрал свободную скамейку и сказал садясь:

– Отдохнем, товарищи, несколько минут! Ну и жара стоит! Исключительная я бы сказал. Вы легко переносите жару, Игорь Александрович?

Кубиков не успел ответить, потому что Смирнов, заметив что-то, одному ему понятное, у входа в сад, поднялся со скамейки и сказал:

– Извините, Игорь Александрович. Но пора идти дальше…

Они еще раз остановились, зайдя в подъезд, и там к Короткову и Кубикову присоединился еще один человек, который впоследствии оказался прокурором района.

Миша и Смирнов ушли, Коротков, Кубиков и прокурор молча ждали. Наконец, в подъезд вошел человек в штатском и торопливо сказал:

– Идите, товарищ! Только держитесь свободнее, вроде знакомых пришли навещать, одним словом!

Они поднялись на третий этаж, и в тот момент, когда Коротков, оказавшийся впереди, поставил ногу на площадку лестницы, одна из трех дверей, выходящих на площадку, открылась, и Миша Соловьев, молча кивнув Короткову, предложил войти.

– А я ждал, что за дверью окажется человек в маске! – с нервным смешком сказал Кубиков.

– Тише, Игорь Александрович! – остановил его Смирнов, оказавшийся на пороге передней. – Прошу входить, товарищи, и не отвлекаться посторонними разговорами. У нас мало времени!

Обеденный стол Юли был отодвинут к окну, на полу, где стояли ножки стола, Миша сделал отметки мелом. Освободившееся пространство пола он накрыл белой простыней и поставил на простыню два небольших кожаных чемоданчика, напоминающих те, с которыми ходят балерины и футболисты. Чуть поодаль от них стоял третий чемодан, который Миша принес из машины. Теперь он был раскрыт и в отделениях виднелись инструменты, коробки с материалами, электрический паяльник, приборы.

– Товарищи, – обратился Смирнов к Короткову. – Мы сейчас покажем вам один прибор и комплект взрывчатки к нему. Нужно, во-первых, определить прибор и, во-вторых, обезвредить взрывчатку. Наш инженер сейчас продемонстрирует вам прибор.

Миша подал Кубикову и Короткову тонкие замшевые перчатки без пуговиц, на резинке. Инженер, толстеющий, седой человек, деловито крякнул, встал на колени на простыню, раскрыл первый чемодан и принялся осторожно снимать черные замшевые футляры с деталей.

– Игорь Александрович! – обратился полковник к Кубикову. – Вы крупный специалист по приборам. Что вы скажете об этой штуковине?

Кубиков молча рассматривал одну деталь за другой.

– Лупу! – отрывисто сказал он, и Миша подал сильную лупу.

Инженер открыл второй чемодан; Коротков сразу потянулся к устройству, подводящему взрывчатку.

– Мина! – сказал он. – И довольно современного образца!

– Это оружие мирного времени! – кивнул Смирнов и невольно усмехнулся.

– Что ж, давайте приступать к извлечению взрывчатки! – сказал Коротков, рассматривая чехол на одном из массивных кубиков. – Игорь Александрович, прежде всего надо изоляционные рубашки приготовить!

– Все, что нужно для работы, находится в нашем чемодане! – сказал Смирнов. – С прибором мы, собственно, уже разобрались. Да и взрывчатку мы бы сумели сами обезвредить. Но вы, товарищи, приглашены как эксперты! Когда-нибудь вам придется выступить на суде и рассказать все, что вы сегодня видели!

– Резцы! – сказал Кубиков, снял пиджак и засучил рукава. Инженер протянул ему ящик с набором электрорезцов.

Смирнов с удовольствием наблюдал за работой Короткова и Кубикова. Теперь он понял, почему Пономарев, рекомендуя их, назвал близнецами. Смирнов понял также, почему самоуглубленный, сдержанный Коротков работает с Кубиковым. Прикоснувшись к прибору, Кубиков как бы на глазах переродился. Он замолчал, Смирнову даже показалось, что он похудел. Но больше всего полковника поразили руки Кубикова. Инструменты, попадая к нему, становились продолжением пальцев, и размеры новой изоляционной рубашки, которую он тут же смастерил, точно совпали с оригиналом, хотя Кубиков не сделал измерений.

Иногда он переговаривался с Коротковым односложными замечаниями, полуфразами, полужестами, и трудно было определить, кто же из них ведущий в содружестве. Нет, это было абсолютное сочетание ученого и конструктора – они одинаково мыслили, только Коротков выражал свою мысль в цифрах и формулах, а Кубиков мыслил в металле, стекле, пластмассе, дереве. И полковник с наслаждением человека, умеющего ценить труд и талант, следил за этим замечательным дуэтом.

Однажды Коротков остановился и растерянно посмотрел на Смирнова.

– Герасим Николаевич! А как же мы уложим все это обратно в чемодан? Ведь расположение деталей я забыл! А эти вещи свой строжайший порядок имеют!

Инженер улыбнулся и протянул Короткову увеличенные фотографии открытых чемоданов.

– Фрезы! – потребовал Кубиков. Инженер протянул ему другой футляр. Кубиков открыл, точно по струнам пробежал, ощупывая шлифовальные приспособления, к пальцам его приросла маленькая круглая пластинка, и Игорь Александрович. принялся зашлифовывать только что запаянный шов на изоляционной рубашке.

Где-то на полу зазвенел телефон.

– Да! – откликнулся Смирнов. – Смотрит в окно? Пускай смотрит! Только бы не позвала кого-нибудь. Как там машина, надежно стоит? Да, скоро будем закругляться, – и он положил трубку.

– А что, эта штука, – впервые за все время заговорил прокурор, с интересом наблюдая за всей процедурой освобождения взрывчатки, – штука то есть, не может взорваться?

– Стул, на котором вы сидите, тоже в известных условиях может взорваться, – процедил сквозь зубы Кубиков, шлифуя замшевой подушечкой место, где только был шов, а сейчас сияла ровная металлическая поверхность. Инженер запаивал шов на втором кубике, из которого взрывчатка была уже извлечена, а место ее заменила безобидная мастика, по весу и виду ничем не отличающаяся от взрывчатки.

– Нет, я не из чувства страха спрашиваю, просто интересно знать… – краснея, оправдывался прокурор.

– Может, Федор Иванович, может! – деловито подтвердил Смирнов. – Вот видите, какую механику наш «подшефный» в центре Москвы держит! Смотреть мы за ним, конечно, смотрим, а все-таки застраховаться надо от случайностей. Вот он сегодня ушел из дому надолго, мы и воспользовались случаем… А вы, Федор Иванович, мне отказали в разрешении провести эту операцию, пришлось высшее начальство запрашивать!