Текст книги "Бухта Анфиса"
Автор книги: Лев Правдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
И тут ему подвернулся незавершенный еще стог. «Вот то, что мне надо больше всего на свете», – подумал он и бросил свой портфель к подножию стога и сам подвалился под стог, нагреб, сколько было поблизости, сена, прикрылся им и, не успев испытать блаженства полнейшего отдыха, уснул.
6
Он и проснулся так же сразу, как заснул, и первое, что он увидел, были большие карие, слегка задумчивые глаза, полуприкрытые длинными белыми ресницами. Склонив над Артемом свою большую голову, у стога стояла рыжая лошадь. Артем приветствовал ее взмахом руки. Лошадь дернула головой. Звонко и заунывно громыхнуло ботало на лошадиной шее.
Ночью он уже слышал этот меланхолический перезвон и думал, что это во сне, и этот запах свежего сена тоже во сне. Просто в комнате, где он спит, кто-то забыл закрыть флакон с духами, которые так и называются – «Свежее сено». А тут еще лошадь с задумчивыми глазами. Конечно, сон.
Он еще взмахнул рукой. Рыжая лошадь шумно вздохнула, переступила с ноги на ногу, но с места не тронулась. Нет, пожалуй, не сон. Просто давно уже у него не было такого легкого пробуждения, когда совсем не замечаешь границы между сном и явью.
И в это время раздался торжествующий ребячий голос:
– Вот она где!
Из-за стога вышла Нинка – лесная принцесса. На ней все те же черные сатиновые брюки и красная кофточка, только короны из листьев не было на голове. Сон! Ведь с той первой встречи прошло больше пяти лет, а она все такая же, и даже, кажется, еще моложе.
– Нина? – спросил Артем, окончательно просыпаясь.
– Нет. – Она замотала головой, и коротко подстриженные светлые волосы рассыпались по лицу. – Я – Зина.
– Ну, я и хотел сказать Зина.
– А как вы угадали?
– Не знаю. Была у меня одна знакомая девочка. Нина. Очень похожа на тебя. И она тоже лошадей в лесу искала.
– Это Карька. Такая вредная кобыленка. Всегда прячется. Сережка-а! – звонко выкрикнула она, прислушиваясь, как перекатывается ее голос по перелескам. – И этот провалился, – проговорила Зина. – Пошли, Карюха.
Она ухватила длинную прядь конской гривы.
– А что ж ты не верхом? – спросил Артем.
– Так оброть-то у Сережки, а он шастает где ни то вроде Карюхи.
– Постой! – закричал Артем вдогонку. – Где дорога на Старый Завод?
– Да вот же. Я туда и направляюсь.
– Ну, тогда и я с тобой.
И они пошли втроем. Артему все время казалось, что он разговаривает с Нинкой – лесной принцессой, и он не мог понять, почему. Совсем они не похожи, эти две девочки. Даже внешне они разные. Зина – круглолицая, курносая и, кажется, очень бойкая и в то же время стеснительная. Как-то удивительно в ней совмещаются два этих прелестных качества. Нина, насколько он помнит, была просто откровенна и обо всем судила с беспощадной девчоночьей определенностью. Она любила лошадей и цветы. А эта?
– Лошадей и цветы? Конечно, люблю. И вообще все… – она широко взмахнула рукой, показывая, насколько необъятно все то, что она любит. – Как же это не любить?!
– А стихи?
– И стихи. А еще больше – романы.
– Про шпионов? – Артему показалось, будто она взглянула на него удивленно и с некоторым презрением.
– Нет, – отмахнулась она. – Это мальчишки увлекаются.
И тут она сразила Артема таким перечнем книг, что он не удержался и задал ей вопрос, который нельзя задавать девочке, прочитавшей целую библиотеку старых и новых романов.
– Да сколько же тебе лет?
– Четырнадцать уже почти! – она вызывающе тряхнула светлыми волосами и засмеялась – Ну и что?
Она была еще в том замечательном возрасте, когда время тащится, как старая лошадь. Так и хочется спрыгнуть с телеги и убежать вперед по дороге, которая кажется бесконечной. Артем это сразу понял, он и сам еще не вполне отделался от подобного желания. Понял и не без тревоги отметил, что для него время чаще всего летит с непостижимой и не всегда оправданной быстротой. Вот и сейчас, вспоминая свою единственную встречу с принцессой Нинкой, он подумал: «Сколько лет пролетело – да как же это?»
– Ничего, конечно, – ответил Артем на ее веселый, вызывающий вопрос. – Я это к тому спросил: когда ты столько прочитать успела?
– Ага. Я так вас и поняла.
Видно было, что Зина не поверила ему, что он даже отчасти упал в ее глазах, и только поэтому она предпочла разговаривать с Карюхой, которая хотя бы не задает никчемных вопросов.
– Шевелись, Карюха, пошевеливайся. С такими разговорами мы с тобой и к обеду не доберемся.
С этой девочкой лучше не хитрить, не изворачиваться. Артем рассмеялся.
– Карюха-то все понимает…
– Конечно.
– Я и половины не прочитал из того, что ты перечислила.
– Ну и что?
– И все. Я не понимаю, когда ты все успеваешь? И учиться, и по хозяйству…
– Не знаю. В школу еду на перевозе – читаю. На переменках читаю. Когда наша очередь коров пасти, я и там под куст заберусь с книжкой. И дома тоже. Мама говорит: «Так и керосину не напасешься».
– И ты все понимаешь? – рискнул спросить Артем.
– Что же не понять-то? По-русски написано. А попадется непонятное слово, спрошу, не постесняюсь.
– А у кого?
– Да хоть у кого! – ответила она так же беззаботно и вызывающе, как отвечала на все его вопросы. – Вот и вас спрошу: что такое скарификация?
При этом у нее сделались такие невинно-послушные глаза, что Артем сразу заподозрил подвох. Скарификация? Не сама ли она выдумала такое слово? Похоже на «ратификация». Бес его знает, что это такое. Не будучи бесом, он не знал, в чем и признался, и поступил правильно, потому что своим признанием очень ее обрадовал. Но она и вида не подала. Склонив голову и взглянув на него через плечо сквозь рассыпавшиеся волосы, она ответила, поджимая губы:
– Это просто подготовка семян клевера к севу.
Приехал Ленька
1
Неожиданно приехал Ленька. Ранним утром, отправляясь на работу, Андрей Фомич вышел из дома и в сквере увидел знакомую голову, похожую на золотистый георгин, распустившийся за ночь. Названный братишка, Золотой Бубенчик. Сидит на травке под березкой, бросив рядом свой тощий обшарпанный рюкзачок.
– Привет! – воскликнул он неестественно ломким голосом, в котором трепетно звякнули прежние бубенчики.
– О! Ты это как?
Вскочил, подошел. Вид недоумевающий, сконфуженный.
– Да потом расскажу.
– Отчего же не теперь?
– Долго рассказывать…
– А ты в двух словах.
– Могу и в одном: приболел.
– А ничего не писал.
– Так я по-скорому. А пока лежал в больнице, партия ушла. Вот справка, в больнице выдали. Он полез было в нагрудный кармашек, зашпиленный для страховки булавкой, но тут же отдернул руку.
– Что за справка? – удивленно и встревоженно спросил Андрей Фомич. Все у них дома было на вере, на слове, и, если уж Ленька за справку ухватился, то, значит, не все у него ладно.
– Чем ты там отличился? – печально спросил Андрей Фомич, вглядываясь в осунувшееся и потемневшее Ленькино лицо.
А тот только моргал выгоревшими ресницами, и голубые его чистые глаза тосковали, как у честного пса, который ждет взбучки и не имеет возможности оправдаться. Случилось что-то такое, чего и в самом деле в двух словах не объяснишь.
– Ну, договорились: вот тебе ключ, приду, сам знаешь когда. Жди. Есть хочешь?
– А как же!.. – Он несмело улыбнулся, и что-то озорное мелькнуло в этой мальчишеской улыбке и такое привычное, что Андрей Фомич сразу успокоился, но сказал с прежней печалью:
– Вечером поговорим. Вот деньги возьми, приготовь ужин.
– Есть у меня деньги, – сказал Ленька, прижав ладонью все тот же нагрудный кармашек. – Заработанные.
– А какие же еще у тебя могут быть?.. – проворчал Андрей Фомич и подумал: «Да, трахнуло парня чем-то. Оправдывается». – Ладно. До вечера.
2
Но пришел вечер и принес новое событие. Незначительное, если смотреть со стороны, оно так подействовало на Андрея Фомича, что потеснило все Ленькины, пока еще неизвестные, похождения.
Августовский вечер, сухой и душный, надвигался на город в усталом позвякивании переполненных трамваев. В магазинах, тоже переполненных, зажглись желтые и голубые огни. Задрожали в темнеющем небе неоновые призывы, доказывающие, как удобно пользоваться такси или хранить деньги в сберкассе, а также сдавать металлолом. «Как будто без этого мы не знаем, что надо делать, – думал Андрей Фомич. – Денег не жалеют. Лучше бы улицы поливали. Пылища, не продохнешь». Его всегда возмущала всякая неумная, а значит, и бесполезная деятельность бесхозяйственных людей.
Дома его встретил Ленька, умытый, отдохнувший и даже как будто пополневший за один только день, прожитый под родной крышей. Андрей Фомич тоже умылся и переоделся.
– Ну, чего ты тут настряпал? – спросил он, входя в кухню.
– Ого! – жизнерадостно ответил Ленька. – Полевая каша. Знаменитая еда! Звонят…
– Кого это принесло? – сказал Андрей Фомич. – Я открою.
Он вышел в прихожую и открыл дверь. И сейчас же ему захотелось снова закрыть ее. На площадке, залитой неправдоподобным светом заката, стояла Алла. Андрей Фомич в смятении отступил и подумал, что, может быть, это ему только привиделось. Ему очень бы этого хотелось, и Алла поняла его желание.
– Здравствуйте, – проговорила она, виновато и мягко улыбаясь.
– Это вы? – спросил он и с преувеличенней поспешностью посторонился, давая ей дорогу.
Она прошла мимо него, большая, стремительная, торжествующая, и остановилась, ожидая, пока он запрет дверь. На ней был светло-серый костюм. В руке сумочка и – он не мог этого не заметить и не вспомнить – тот же самый зеленый шарфик, какой был на ней в тот непонятный день их последней встречи.
– Ну да, конечно, это я, – чистым звучным голосом сказала она и снова улыбнулась. – Это очень хорошо, что вы не совсем забыли меня.
Он подумал: «А почему это хорошо?» – но спросить не догадался. Из кухни выглянул Ленька.
– Тетя Алла! – выкрикнул он с мальчишеским восторгом и, совсем как в годы своего детства, обхватил ее талию своими длинными руками. Она только охнула.
– Какой ты вырос! Подожди, ты меня собьешь с ног. Надя сказала, что ты где-то в Сибири.
– Да вот приехал неожиданно, – сказал Андрей Фомич.
– А что случилось?
– Разговор об этом у нас еще предстоит. Отличился он там…
Ленька отступил к кухонной двери, развел руками и ломким голосом пропел:
– Все говорят: «Отличился, отличился». А ничего и не было особенного.
И этот ребячий жест, и голос, в котором еще прорывалась прежняя звонкость, растрогали Аллу.
– Вышел зайчик погулять! – проговорила она. – Ничего особенного не было? Значит, что-то все-таки было? Эх, Ленька, за какой сказкой ты погнался на этот раз?
– Вы уж скажете, тетя Алла. Сказка! Я ведь не маленький.
– Ну и что? Мне недавно один человек сказал: берегите в себе мальчишку. У тебя это получается.
Андрей Фомич промолчал. Ленька же спросил:
– Как это, тетя Алла?
Она положила сумку и шарфик на стол, расстегнула жакет. Комната погружалась в сумерки, но никто этого не замечал.
– Ну, я думаю, не поддаваться ничему такому, что мешает человеку оставаться самим собой.
– Понятно, – задумался Ленька и добавил: – Здорово!
«Где-то я это давно уже слыхал?..» – подумал Андрей Фомич, но так как память у него всегда была отличная, она не подвела и на этот раз. «Ага, Артем!..» И тут ему стало понятно поведение Артема, его стремительное бегство в тот вечер, когда они возвращались из парткома. Да, конечно, это он ей про мальчика сказал. Вот оно что!
Обрадованный этими догадками, он почувствовал себя так, словно искупался в прохладной воде в жаркий полдень.
– Да что же это мы в темноте сидим? Может быть, вы поужинаете с нами?
– Правда, тетя Алла! – подхватил Ленька. – Я полевую кашу сварганил. Совсем как у геологов.
Вспыхнул свет, который показался всем необычно ярким.
– Я с удовольствием, – согласилась Алла и сбросила свой серый жакет.
– Только понравится ли вам? – спросил Андрей Фомич.
– Мне? Я ведь не избалована. Привыкла все больше по столовкам. А там пока что не спрашивают: «Понравилось ли?»
Она махнула рукой с веселым отчаянием, показывая, до чего она привыкла к своей неустроенности и что она не намерена огорчаться по этому поводу. Андрей Фомич отметил, что она ничем не похожа на ту девушку, которую он знал и, как ему тогда казалось, любил. Внешне она как будто совсем не изменилась: те же чуть выпуклые блестящие глаза, тот же ровный румянец во всю щеку и такие же светлые волосы. Только теперь она как-то подбирает их, а прежде распускала по плечам. И такая же она щеголиха. Но вместе с тем – ничего, напоминающего прежнюю Аллу – дар природы. В чем тут дело?
Может быть, все дело в том, что сам он изменился? Об этом он как-то не подумал. Он сразу заметил, как свободно и просто Алла переступила порог его дома. Так, как может только очень близкий друг. Только друг, и к тому же уверенный в том, что его принимают с удовольствием…
– Мировая каша! – проговорила Алла, облизывая ложку. – Мне такой сроду не сварить.
– Дыму не хватает. Запаха. Вот когда-нибудь я на костре сварю. В поле.
Каша была съедена. Ленька собрал посуду и составил ее в раковину под кран. Андрей Фомич доставал чайную посуду из шкафа, висящего над столом. Передавая Алле жестянку с чаем, он сказал:
– Дым? Это не главное. Теперь, Леонид, давай-ка расскажи, какую ты там кашу заварил?
– Ох, и охота вам? – Ленька сморщился, будто тот самый дым, которого не хватает в каше, ударил ему в глаза. – И ничего там и не было. Ну, простудился, ну, положили в больницу…
Заваривая чай, Алла напомнила:
– Я тебя говорить учила, читать учила, а врать ты никогда не умел. Что ты там натворил?
– Вы что, в самом деле думаете?..
– Мы не хотим думать, – перебил его Андрей Фомич и постучал пальцем о стол. – Мы хотим точно знать.
После этого тянуть и отпираться уже стало невозможно. Ленька это понял и проговорил с отчаянием:
– И-ех! – Он вышел и сейчас же вернулся. – Вот, в больнице дали. Врачиха Анна Борисовна. Это, говорит, тебе вместо справки пригодится. Справка!.. – Он снова сморщился, как от дыма, и положил на стол газетный листок, сложенный так, чтобы уместился в нагрудном кармашке.
Прижав ладонью листок, Андрей Фомич строго проговорил:
– Ты только не пойми, как недоверие. Нам про тебя надо все знать. А ты сам-то не хочешь говорить.
– Ладно, читайте. – Ленька отвернулся к раковине и, пустив воду, начал мыть посуду, стараясь наделать побольше шуму. – Только не подумайте, что это такой уж героизм, как там расписали!..
3
– «Виталий Ершов», – прочел Андрей Фомич. – Это кто?
– Корреспондент. Писатель.
– Сам знаю, что корреспондент. Знакомый?
– Потом познакомились, в больнице.
– «Случай в тайге». – Андрей Фомич взглянул на брата с нескрываемым подозрением. – Случай! Ну, ясно. У тебя на каждом шагу что-нибудь случается.
– Ха-ха-ха! – сказал Ленька.
– Ладно. Пошли дальше.
– «Целую неделю в Саянах бушевал ураган и хлестали проливные дожди. Потоки воды, скатываясь crop, превратили даже пересыхающие за лето таежные речушки в стремительные, ревущие потоки, которые подмывали берега и выворачивали с корнями столетние сосны и кедры. Один из геологических отрядов оказался отрезанным от базы снабжения. Но геологи не испугались разгула стихии…»
– Мы в палатке сидели, – пояснил Ленька. – В карты играли да пели дикими голосами: «Ревела буря, гром гремел…»
– «…Ночью, когда все спали…»
– Не ночью, а днем мы все спали, – снова вмешался Ленька.
– Не мешай! – прикрикнула Алла.
Но Ленька, разводя мокрыми руками, не унимался:
– Мы там от этой стихии все как одурели…
– Еще одно слово, и я тебя!.. – пригрозил Андрей Фомич.
– Ладно, – проговорил Ленька. – Я и сам уйду. – Он и в самом деле вышел из кухни.
– «…Ночью, когда все спали, порывом ветра сорвало палатку. Люди бросились спасать в первую очередь приборы и документы, в которых заключались все результаты их огромного труда, и совсем забыли о всем остальном. Потом оказалось, что часть продуктов и одежды смыло ливнем, а те, что остались, оказались испорченными. Что делать? Катер, который снабжает поисковые партии продуктами, по графику должен прийти только через две недели. И тогда начальник отряда Н. Г. Яснов принял решение: как только хоть немного улучшится погода, всем взяться за работу, наверстать все упущенное. А кому-то одному отправиться на Устьянскую сплавную запонь, где есть рация, и связаться с базой. Идти вызвался Леонид Свищев, или, как его все звали, Ленька. Он был любимец всего маленького коллектива разведчиков…»
В соседней комнате Ленька включил радио.
– Любимец! – Андрей Фомич задумчиво улыбнулся. – Это он умеет.
«Ты тоже», – подумала Алла, глядя, как улыбается Андрей ‘Фомич. Когда-то эта располагающая, трогательная улыбка совсем было покорила ее.
– Да, – согласилась она, – умеет влезть в душу. Так что же он там… этот любимец?
– Сейчас узнаем. «Начальник отряда сказал, что решит утром и что дело это ответственное и не всякому под силу. Ленька и сам знал, каких трудов стоит сейчас добраться до Устьянской запони. Идти тайгой – об этом и думать нечего. Верных двое суток пути, по горам, через заваленную буреломом тайгу. Да еще мошка, от которой никакого спасения нет. Один путь – сплавиться по Усолке, на плотике. Речонка шустрая – за полдня домчит, а обратно на катере. Денек можно и в деревне пожить, у знакомой радистки Манчи Кондаковой или еще у кого-нибудь. Весной отряд две недели жил в деревне.
– Значит, вы мне не доверяете? – спросил Ленька.
– Я Усолке не доверяю. Утром посмотрим.
„Я вам докажу“, – подумал Ленька…»
Радио притихло, Ленька выкрикнул:
– Откуда он знает, что я подумал? Корреспондент этот. Он уж потом в больницу приходил.
– «…подумал Ленька, и утром, когда разведчики проснулись, его уже не было на месте. Но это никого не обеспокоило. Известно, что Ленька – человек в тайге опытный, второй раз ходит с партией, сообразительный, ловкий и, что очень важно, отлично владеет топором, этому его обучил старший брат, прославленный на Урале плотник…»
Дочитав до этого места, Андрей Фомич опустил газету: в дверях возник Ленька.
– Ага, не терпишь! – засмеялся он. – А про меня еще не так расписано.
– Это ты натрепался?
– Я ему только и сказал, что ты меня научил плотничать. А «прославленный» – он сам придумал.
– Сам придумал! Веселей тебя не придумаешь. Еще хорошо, что газета не здешняя… Гляди-ка: «прославленный»! Ну, спасибо, прославил ты меня.
– Говорил: не читай…
Братья заспорили. Пришлось вмешаться Алле. Она взяла газету и дочитала очерк до конца.
– «Туман стоял непроглядной стеной. „Будет хороший день, – подумал Ленька, спускаясь с горного хребта, – ребята поработают сегодня“. Чем ниже он спускался, тем гуще становился туман, но Ленька отлично знал дорогу к реке. За поясом у него был топор, без которого в тайгу никто не пойдет. Реку он нашел по звонкому грохоту разыгравшейся воды. Усолку словно кто-то подменил. Это был стремительный мутный поток. Но Ленька знал, что река – единственный путь, а то, что она взыграла, так это нам на руку – скорее домчит. Он отыскал три лесины, выброшенные рекой еще во время сплава, подкатил их к реке, связал веревкой, которую он захватил в лагере. Потом срубил тонкую сосенку, обтесал, сделал шест. Подумал и сделал еще второй, про запас. Снарядившись таким образом, он оттолкнул плотик, поток подхватил его и понес.
Тут надо сказать, да и сам потом признался, что он испугался, когда его непрочное суденышко, крутясь и раскачиваясь, понеслось с невиданной скоростью. Но скоро он освоился и решил, что никакой опасности пока в этом нет. Одно плохо – шест не доставал дна, и поэтому Ленька не мог управлять плотиком.
Несколько раз он налетал на отмели, и тогда надо было лезть в холодную воду, сволакивать плотик и не зевать, когда поток снова его подхватит, а то останешься на мели.
Но все-таки до устья он не доплыл. Плотик нанесло на огромную сосну, которая упала, перегородив реку. Ленька едва успел прыгнуть в воду и не видел, как его плотик проскользнул под сосновым стволом. Об этом он догадался значительно позже. Оказавшись в воде, он хотел уцепиться за сучья, но только ободрал ладони. Плавать он умел, но на нем была ватная стеганка и сапоги. Все это намокло и тянуло на дно. Он хотел сбросить хотя бы стеганку, но она была туго стянута ремнем. А тонуть ему совсем не хотелось. Единственная мысль и единственное желание было у него – выплыть. Только не поддаваться злой силе, которая тащит его в мутную струящуюся тьму.
Но была какая-то другая, определенно добрая сила, которая помогала ему, стремительно несла по сверкающей солнечной реке, не давала утонуть и в конце концов прибила к берегу. Он вжался лицом в мокрый мох и крепко ухватился за корни, выпиравшие из земли. Он плакал и смеялся от радости».
– Ленька, это все про тебя? – почему-то шепотом спросила Алла.
– А! – отмахнулся Ленька. – Расписывает…
– «Он поднялся. Ноги его дрожали. Его трясло, и он был уверен, что это от холода, хотя стоял жаркий июльский день. Он стащил сапоги и стеганку. Снял всю одежду, выжал воду и снова надел все сырое, тяжелое. Осмотрелся и понял, что до устья он не дотянул самую малость, километра полтора, не больше.
Скоро он был в деревне. Рейдовская радистка Манча Кондакова схватилась за щеки, и глаза ее округлились:
– Ленька! Ох, тошно мне! Рассказывай – что?..
На базу была передана радиограмма, и получен ответ: завтра утром катер доставит разведчикам все необходимое. Леньку раздели, положили на горячую печку. Это он еще запомнил. Но о том, как его на том же катере доставили в районную больницу с воспалением легких, он узнал только через три недели.
Простую эту, будничную историю рассказали мне мой старый друг, начальник отряда геологоразведки Николай Яснов, и мой новый друг Леонид Свищев. Я пришел к нему в больницу, когда он уже числился среди выздоравливающих.
– Где он лежит, в какой палате?
– Лежит! – засмеялась врач Анна Борисовна. – Это состояние ему не свойственно. Он более или менее лежал, когда был без памяти.
Леньку я нашел в больничном садике. Он сидел, окруженный такими же, как и он, выздоравливающими, и рассказывал им что-то забавное. И совсем он не был похож на человека, спасшегося от смертельной опасности при исполнении своего рабочего долга. Как это было, он сам рассказал мне. Но если бы я записал дословно все, как он говорил и изображал, то получился бы рассказ юмористический и отчасти фантастический.
Он, например, рассказал про медведя, который лапой оттолкнул плот, застрявший на отмели. Или про ворону: она летела впереди и садилась на все опасные для плавания места – на коряги, камни – все время ободряюще каркала. А когда он тонул, то его выталкивал наверх кто-то зеленоватый и скользкий, похожий на большую рыбину. Ленька живет в большом добром мире, в котором зло побеждается силой добра, чести, верности долгу.
Отличные, должно быть, люди вырастили и воспитали Леньку! Честь им и слава! В Советской Армии существует славный обычай: командир части выносит благодарность родным солдата, самоотверженно выполняющего свой долг. Начальник геологической разведки Н. Яснов поручил мне поблагодарить Ленькиных родных и воспитателей. Низкий вам поклон, добрые советские граждане!»
4
Город еще дышал дневным жаром в ночное небо, полное ярких августовских звезд.
– Вы сказали: хорошо, что я вас не забыл. А зачем это? – спросил Андрей Фомич.
– Не знаю… Приятно, когда знаешь, что ты не забыт друзьями.
«Друзья, – подумал Андрей Фомич. – Ну, друзьями-то мы никогда не были. Не дошло до этого».
Они вышли на балкон, ожидая, когда Ленька приберет на кухне.
– Вы, наверное, думаете: зачем я пришла к вам?
Этот вопрос смутил Андрея Фомича. Он и в самом деле думал об этом и ждал, когда же она скажет о деле, для которого пришла. Он спросил:
– А разве заходят только для дела?
– Ну, это не так просто. Прежде бы я не могла прийти к вам, даже зная, что Надя дома. Не отважилась бы.
– А я думал, у вас на все отваги хватит.
– Нет. Вы помните, как у нас тогда все получилось? Долго я отдышаться не могла. Вы меня тогда, как того Ленькиного зайчика: пиф-паф!
– Вот как! Дело прошлое. Забытое. А я ведь тогда себя вроде того подбитого зайчика считал.
Два зайчика одним выстрелом! Кто же охотник? «Любовь», – подумал Андрей Фомич, но сказал:
– Глупость наша…
И услыхал ее негромкий торжествующий смех и ее слова:
– Любовь глупой не бывает… Я это недавно поняла.
И он понял, что это она не о той давней, убитой любви говорит, а о новой, своей, которую не убьешь, как глупого зайчика.
– Ага, – сказал он, – Артем.
Он сказал это так свободно и просто, будто в этом не было ничего особенного, никакой тайны и все об этом знают. И она ответила с таким ликующим спокойствием, как говорят о невозможном счастье, о котором можно только мечтать, но чудо совершилось, и оно пришло.
– Да. Я потому к вам и пришла, что полюбила и он меня полюбил. В этом, наверное, главное. Потому что, когда оба любят, то ничего не страшно и все кажется доступным. А пришла я к вам вот зачем: как попасть на Старый Завод?
– Зачем вам это? – спросил он.
Старый Завод! Оттуда все и началось. Именно оттуда идут все радости и беды. И не только для него. Вот и Артема тоже захватило. А теперь и она рвется туда же, где все такое произрастает.
– Туда уехал Артем. Я и подумала, а почему бы и мне не взглянуть на этот рай земной?
Он так долго не отвечал, что она удивленно оглянулась. Стоит, ухватившись за перила и так пристально смотрит вниз, в темноту, словно заметил там что-то подозрительное.
– Он, что же?.. – начал он, но Алла перебила его:
– Он в эти дни переломил самого себя и всю свою жизнь.
– Что он сделал?
– Это он имеет право рассказать только сам. А я теперь должна быть с ним. Со всеми его мыслями. И если он в чем-нибудь виноват, то и я хочу быть виноватой в том же. Я не позволю ему оберегать меня от его забот. У нас все будет пополам. Я не могу и не хочу жить, как Надя. Как вы с Надей. Зачем вы мучаете ее, зачем оберегаете от своих забот? Ведь они не только ваши, они общие. Ей хочется быть всегда со своим мужем, и не только в любви, а во всем, во всем! А вы отняли у нее самое главное. Так нельзя с нами. Что же вы молчите?
– А что говорить?.. – Он виновато улыбнулся. – Такого она меня приняла.
– Она любит вас и все прощает.
– Все понятно. Мне тоже надо на Старый Завод. Послезавтра суббота. Хотите, вместе и поедем? В этот ваш рай.
– Ох, как долго! Я хочу, в крайнем случае, завтра.
– Хорошо, завтра. Пароход идет в девять. В семь часов утра мы должны быть на Перми-второй.
Оторвавшись от перил, он деловито прошел в комнату.
– Ленька, хочешь на Старый Завод? Тогда поторапливайся. Проводим тетю Аллу, и я еще успею позвонить своему заместителю.
«Завтра, – подумала Алла. – Завтра я увижу его…»
