Текст книги "Хроники похождений"

Автор книги: Лев Портной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Но что если Аннет удалось вырваться от похитителей? Может, они уже в земле гниют, от земных проблем освободившись? Мало ли, что они ее похитили. У нее и на этот случай какой-нибудь фокус-покус мог быть припасен! И она сидит сейчас, пьет чай с капитаном-поручиком, а я к ним велетеня приведу!

Нет, не мог я предать ее.

– Господа, – приложив руки к груди, произнес я, – честное слово, господа, я направлялся в Осиную рощу в дом штабс-капитана Саликова. Трактирщик Фрол сообщил мне этот адрес. А вы… вы, можно сказать, спасли мне жизнь… Если бы вы не задержали меня, я бы был уже мертв.

Я надеялся, что мои слова звучат убедительно. И напрасно.

– Брешет, подлец! – заявил опухший и уступивший мне стул господин.

– Да что вы, что вы, право?! – возразил я.

Седой господин жестом приказал мне замолчать.

– Дементьев, ты хочешь сказать, что мадемуазель де Шоней желала твоей смерти? Согласен, такое возможно. Но отправлять тебя в Санкт-Петербург ради этого?! Звучит неправдоподобно. Чересчур замысловато. Если б она желала твоей смерти, она б это сделала раньше и проще, у нее была масса возможностей.

Он мне не верил. Нужно было срочно придумать что-то, вызывающее доверие и непротиворечащее уже сказанному.

– Господа, вот что я думаю. А может, несчастье с зимними осами произошло потому, что меня там не было? Может, если бы к дому штабс-капитана подошел я, кто-нибудь в последний момент меня бы остановил и сказал бы, что, мол, нельзя дом открывать, а надо сделать то-то и то-то? Вы никого там поблизости не видели?

– Никого там не было, – ответил седой господин. – Но отправить тебя погулять в Осиную рощу – мысль неплохая. Может, мы так и поступим? Вот господин Марагур с тобой побеседует, а потом бросим тебя на крыльце того осиного гнезда.

Велетень захыхыкал, загремел суставами, зазвенел серебряными колесиками. У меня подкосились ноги.

Очнулся я оттого, что мне плескали в лицо водой, но пошевелиться не мог. Пока был в обмороке, меня догола раздели и привязали к деревянному коню. Надо мной возвышался господин Марагур. В руках он держал кнут.

– Ну что? – прозвучал голос седого господина.

– Смилуйтесь, господа! – заорал я. – Я же все рассказал вам! Все, что знал!

Велетень щелкнул кнутом и с оттяжкой ударил меня по спине. Я взревел. Мне казалось, что меня разрубили пополам, и по странной случайности я сначала не умер, а потом глаза не выскочили из глазниц от боли.

– Ну? – донесся голос седого господина.

– Господа, помилуйте, – произнес я.

Велетень ударил меня еще раз. Я завыл, надрывая горло и легкие. Я был уверен, что третьего удара не выдержу и умру или сойду с ума от боли. Неожиданно я вновь вспомнил встречу с вице-канцлером, и мне пришла в голову одна мысль. Я надеялся, что спасительная.

– Господа, вспомнил! Вспомнил! – закричал я, надеясь упредить третий удар кнутом.

– Ну и что же ты вспомнил? – спросил седой господин.

– Граф Безбородко когда я был у него когда он передал мне письмо там был секретарь у вице-канцлера был секретарь он подслушивал наверняка подслушивал да и граф не особенно скрывался от него этот секретарь наверняка что-то знает может, вы у него спросите, – протараторил я.

– Да заладил ты: секретарь, секретарь, – послышался голос седого господина. – Иванов, секретарь вице-канцлера. Знаем мы его, ждем с минуты на минуту.

Кнут со свистом рассек воздух и опустился на меня в третий раз.

– Капитан-поручик Косынкин! Я еду в Кронштадт к капитану-поручику Косынкину! – заорал я от жалости к себе и преданной мною Аннет.

– Вот это уже интереснее, – одобрил мои признания седой господин. – А посмотрим, что ты расскажешь под батогами.

Господин Марагур освободил меня, попросту разорвав веревки. Я свалился на пол. Велетень поднял меня, связал мне руки за спиной и подвесил на дыбу.

– Вот так, – сказал седой господин.

Я застонал от боли. Суставы в плечах заскрипели, готовые расколоться и, прорвав кожу, выломиться наружу. Я изо всех сил напрягал плечевые мускулы, чтобы удержать руки от превращения в плети.

Отворилась дверь, и вошли еще какие-то люди. Я повернул голову, но велетень загораживал от меня половину камеры, и я видел только кожаный фартук, забрызганный кровью. Я свесил голову и закрыл глаза.

– Ну что? – спросил седой господин, обращаясь ко вновь пришедшим.

– Кое-что есть, Василий Яковлевич, – сообщил кто-то и спросил в свою очередь. – А этот что?

– Покочевряжился немного, а теперь заговорил, – ответил седой господин – Василий Яковлевич, вот, значит, как его звали. – Тебя вот вспоминал, говорит, был там секретарь у вице-канцлера.

Послышались шаги, чья-то рука, ухватившись за волосы, приподняла мою голову. Я открыл глаза и прямо перед собой увидел опухшую рожу, но не того господина, что уступил мне стул, а некоего Иванова, второго из оставшихся в живых после визита в дом штабс-капитана Саликова. Зимние осы попортили лицо этого человека, и все же я узнал его. Это был секретарь графа Безбородко.

Эх, намекал же я вице-канцлеру, что негоже третьей собаке слышать то, о чем полагается знать двум блудливым кобелям. А он не обратил на мое предостережение внимания. Секретаря своего граф, видимо, даже за собаку не считал, а так – за пустое место. Эх, говаривал, помнится, папенька: свято место пусто не бывает, а пустое место не бывает святым.

– Да, был я там, – промолвил Иванов, словно подтверждая мои мысли. – Но, к сожалению, выяснил лишь то, что бумаги должны быть переданы какому-то князю. А еще понял, что этот князь находится где-то за границей.

Он отпустил меня. Велетень без предупреждения врезал мне толстым прутом по спине. Нестерпимая боль вспыхнула в почках и сковала меня целиком. У меня не хватило сил, чтобы кричать. Я только охнул, обмяк и безвольно повис на вывернутых руках.

– Ну, что еще вспомнил? – спросил Василий Яковлевич.

– Это все, господа. Я должен был ехать в Кронштадт к капитану-поручику Косынкину. Убейте меня, но больше я ничего не знаю.

Господин Иванов, экс-секретарь вице-канцлера, вновь поднял мою голову.

– Похоже на правду, – сказал он и добавил, глядя мне в глаза. – По крайней мере, твоя валдайская зазнобушка перед смертью то же самое говорила.

Я равнодушно вспомнил несчастную Любку. Равнодушно подумал о том, что Иванов – тварь и что его нужно убить. Равнодушно смирился с тем, что мне не удастся этого сделать.

Велетень вновь ударил меня. И я молил Богородицу, чтоб лишила меня сознания и еще чтоб меня поскорее убили и избавили от этих мук. Я уже не верил, что останусь в живых, и жалел о том, что отправился следом за девушкой.

Удары посыпались один за другим. Я плыл в кровавом тумане. Откуда-то доносился голос седого господина:

– Говори, Дементьев! Что еще ты вспомнил? Говори!

– Кронштадт… – шептал я.

– Что?! Громче, голубчик! Не слышу ни хрена!

– Капитан-поручик Косынкин… это все, господа… убейте меня… умоляю вас…

Меня оставили в покое – висеть на дыбе с выкрученными руками.

– Ну что ж, значит, в Кронштадт? – рассуждал Василий Яковлевич.

– В Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину, – отвечали ему.

Я застонал, не в силах терпеть и надеясь привлечь внимание к моей персоне.

– Голубчик-то все сказал?

– Все, наверное, все. Слаб он оказался.

– Но порядок надо соблюсти.

В это мгновение острая боль пронзила мою ногу. Я заорал так, что стены задрожали. Я извивался на дыбе, удивленный тем, что у меня нашлись еще силы, чтобы так голосить и дергаться. Сначала я подумал, что это опухшим господам каким-то образом удалось поймать зимнюю осу, и теперь велетень заставил ее ужалить меня. Но потом запахло горелым мясом, и я понял, что господин Марагур просто ущипнул меня за щиколотку раскаленными щипцами.

– Кронштадт!!! – ревел я. – Косынкин! Штабс… то есть, тьфу, черт, капитан-поручик!

Боль от ожога была резкой, но не такой мучительной, как от ударов батогами и кнутом. И велетень словно о том же подумал и решил исправить оплошность. Он еще подержал орудие пытки в огне, а затем схватил меня за другую ногу и сжимал ее раскаленными щипцами до тех пор, пока не выдохся мой крик. А когда он отпустил, мне показалось, что такие же раскаленные щипцы сдавили сердце, и я – наконец-то! – лишился чувств.

Глава 12

Я очнулся на полу. Все тело ныло от боли, но интуиция подсказывала, что пыток больше не будет. Я лежал, уткнувшись в серые, холодные камни, и это были самые счастливые минуты моей жизни. Велетень брызгал водою в мое лицо, но я не подавал признаков жизни. Хотелось продлить эти мгновения.

– Хватани ты его щипцами еще раз, он и придет в себя, – посоветовал Василий Яковлевич.

– Нет! – запротестовал я.

– Ага! – обрадовался Василий Яковлевич. – Вставай, Дементьев, давай, мы уезжаем.

– Куда? – спросил я.

– Как – куда? – переспросил Василий Яковлевич. – Ты же сам говорил: в Кронштадт! Или еще какие-нибудь воспоминания пробудились?

– Нет! Нет! В Кронштадт, господа! – закричал я.

– А то смотри, любезный, если там, в голове, еще чего брезжит, так господин Марагур поможет память освежить!

– Нет, нет! В Кронштадт, господа, в Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину! – повторил я.

– Помоги ему оправиться, – распорядился Василий Яковлевич. – Да одевать не надо, просто в медвежью шкуру заверни, по пути с ним доктор Биттехер поработает. Пока доедем, будет как огурчик. Ну, поторопитесь. Мы будем ждать на улице.

Господин Марагур умыл меня и вытер белым полотенцем. Затем он усадил меня за стол, а сам вышел из камеры. Через минуту он вернулся, одетый в однобортный кафтан, с медвежьей шубой в руках. Я попытался встать из-за стола, но ноги не слушались. Велетень завернул меня в шкуру, поднял на руки и понес.

Три экипажа на полозьях ожидали нас на улице. Один из них был очень больших размеров. Я решил, что эта карета предназначена для велетеня. Но ошибся. В этот экипаж Василий Яковлевич распорядился поместить меня вместе с бывшим секретарем Безбородко и еще каким-то худощавым господином. Велетень уложил меня на пол, застланный красным ковром, и исчез. Иванов и худощавый влезли внутрь.

– Ну что, все? – донесся голос седого господина. – Ну, поехали!

– Но, милая, но, трогай, твою мать! – прокричали извозчики.

Мы тронулись.

Худощавый держал саквояж, из которого слышалось мелодичное звяканье.

– Я доктор Биттехер, – представился он, разместившись рядом с Ивановым. – Ну, кому нужна помощь?

– Да вот тут с графом неприятность приключилась, – кивнул в мою сторону Иванов. – А ему в Кронштадте важная встреча предстоит.

Глядя на меня, бывший секретарь вице-канцлера улыбался. Улыбка на опухшем лице выглядела столь омерзительно, что я удивился, как это он с такой мордой других людей не стесняется. Как показали дальнейшие события, Иванов вообще не склонен был кого-либо стесняться и чего-либо стыдиться.

– Ну, Кронштадт. До Петергофа часа два добираться будем. За это время мертвого воскресить можно, – подбодрил меня доктор Биттехер.

– Что ж вы раньше-то не сказали, а? – воскликнул Иванов. – Мы бы этим воспользовались.

Доктор не понял его юмора и поправился:

– Ну, я немного преувеличиваю. Воскрешение из мертвых – не моя специфика. Да и, по-моему, воскреснуть можно только в виде зомби, привидения или вампира. Или еще там в виде кого-нибудь…

– Ну нет уж, – помотал головой Иванов. – Граф Дементьев нужен нам в человеческом обличье.

Доктор раскрыл саквояж, вытащил бутылочку с темной жидкостью и, прищурившись, перелил часть ее содержимого в мензурку. Затем поднес мне ко рту сосуд.

– Ну-ка, милостивый государь, выпейте, вам будет лучше.

По вкусу жидкость напоминала дешевый портвейн. Я проглотил ее, и меня передернуло.

Доктор Биттехер развернул шубу, я застонал.

– Ничего-ничего, милостивый государь, все будет хорошо. Раны эти не опасны для жизни. Сейчас я вам еще одно снадобье дам, чтобы кости не ломило.

Он достал еще один пузырек из саквояжа.

– Ага, вот оно что, – произнес он, взглянув на ярлык, приклеенный к бутылочке. – Будет все хорошо, граф.

Он поднес эту склянку мне ко рту и заставил выпить прямо из горлышка. У этой жидкости был сладковатый привкус.

– Минут через двадцать подействует, боль в руках и ногах перестанете чувствовать, руки слушаться начнут, – сообщил доктор.

– Ну вы там смотрите, – подал голос Иванов. – Богатыря-то нам из него делать не надо.

Я с надеждой следил за действиями доктора. Вот как странно человек устроен. Несколько минут назад хотел сдохнуть, а теперь уповал на то, что найдется волшебное средство, которое залечит раны на спине, ожоги на ногах, снимет боль и превратит меня в сильного и уверенного в себе молодца, такого, каким я был еще несколько часов назад до встречи с этой компанией.

– Мамзель Аннет-то ловко нас вокруг пальца обвела, – сказал Иванов. – Но мы потом уж быстро сообразили, что к чему. В письме-то, что она тебе написала, был только трактир однорукого Фрола указан. Значит, кроме как там, нигде больше сообщений оставить она не могла. А там – у кого? Фролу она обманный след оставила. Манька – его жена, Варька, считай, тоже как жена ему – им, значит, не могла Аннет довериться. Остается кто? Девка твоя, Любка эта. Понял?

Иванов пихнул меня ногой. Ему, видимо, было важно, чтобы собеседник поддакивал.

– Ну, да, в смекалке вам не откажешь, – отозвался я.

– Ага! – обрадовался Иванов и сообщил. – А Любку-то твою придушил я.

Не скрывая вызванных его словами чувств, я взглянул на него снизу вверх. Конечно, Любка была случайным эпизодом в моей жизни. Но мне не понравилось, что гнусный тип, каким был этот Иванов, позволял себе душить женщину, которую считает моей. Мне вообще не нравится, когда душат женщин.

Мильфейъ-пардонъ, граф! Ишь, не нравится, когда женщин душат! А сам полчаса назад предал Аннет! И теперь везешь к ней шайку убийц! Они же и ее придушат!

Я проклинал себя за малодушие! Взял и выдал им Аннет! Эх, Лерчик-эклерчик! И главное, если б хоть сколько-нибудь облегчил этим свою участь! Все равно меня били и пытали, а я знай орал: «В Кронштадт, господа, в Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину!» С таким же успехом мог бы повторять про Осиную рощу и дом штабс-капитана Саликова. Пытали бы столько же, зато теперь не мучился бы угрызениями совести за сделанную низость и не валялся бы на этом красном ковре!

Не валялся бы на этом красном ковре! А где бы я тогда валялся?!

Где бы ни валялся, все лучше, чем такой позор.

Сердце мое сжалось так, словно его сдавили щипцы палача, даром, что не раскаленные. Да, не раскаленные, только боль от них такая, которая до конца дней моих не отпустит.

И вдруг меня осенило! Я понял, что скрывало мое прошлое, что лечилось водой забвения и почему я безропотно принял этот напиток из рук Аннет! Как там Варька-то сказала: «Барышня, значит, ваша что-то говорила, что вот, мол, больно вам вспоминать чево-та там будет…» Вот, что больно вспоминать! Значит, и в прошлом нашем случай был такой, что предал я Аннет, тоже под пытками, вероятно! Но предал же! А она простила! И не только простила, а и позаботилась о том, чтобы совесть меня не мучила! Господи, вот повезло же мне, дураку, встретить такую женщину! А я предал ее! Второй раз предал! Прав был Василий Яковлевич, когда заявил, что мне надо на печи лежать и в мамкину юбку сморкаться! Как же я ненавидел его за эту правоту! А что я теперь Аннет скажу? Здравствуй, милая Анечка, не осталось ли там еще глотка забвения, а то жить тошно?!

Я стиснул зубы и замычал.

– Что, больно, голубчик? – спросил доктор Биттехер.

Пока я предавался неприятным размышлениям, он колдовал над моим телом. И весьма успешно! Я больше не чувствовал, что у меня есть тело, что является верным признаком физического здоровья. Эх, если бы этот австрияк мог бы и душу так же залатать! Но нет, в этом медицина бессильна. Не моя специфика, сказал бы доктор Биттехер. Душевное спокойствие обрету я лишь в том случае, если сумею расправиться с бандой негодяев, в лапы которых угодил.

Что ж, доктор поставил меня на ноги, и я буду полнейшим ничтожеством, если не использую шанс оправдать свое спасение – спасение, достигнутое ценой предательства!

Глава 13

В Петергофе, на границе с зоной Кронштадтской аномалии, мы пересели в кареты на колесах. Василий Яковлевич не скупился, все экипажи запрягли четверками лошадей.

Мне выдали синий однобортный кафтан, панталоны и ботфорты. Одежда пришлась впору, и я с удовольствием принял ее. Не голышом же, в конце концов, идти в бой за поруганную честь. Пока я одевался, до меня донеслись обрывки разговора велетеня с Василием Яковлевичем.

– А я говорю вам, Василий Яковлевич, что за графом глаз нужен! – сказал господин Марагур. – Ex ungue leonem.[33]33
  По когтям видно льва (лат.).


[Закрыть]

– Да какие тут когти?! Брось ты, он же сломлен. Вспомни, как он орал.

– Еще бы не орать! Начни человека батогами охаживать да щипцами прижигать, любой заорет и мать родную продаст! Но, поверьте моему опыту, этот Дементьев – того сорта господин, который так просто не сдастся.

– Ладно, вот и приглядывай за ним, – приказал Василий Яковлевич. – Ни на шаг не отпускай! А если что, то не мне тебя учить!

Признаюсь, господа, что эти слова оказались лучшей похвалой в моей жизни. Я почувствовал… благодарность к велетеню, и мне захотелось оправдать его опасения.

Мы перебрались в летние кареты и продолжили путь. Я опять ехал в самом большом экипаже, но на этот раз компанию мне составил господин Марагур. Доктор Биттехер остался в Петергофе, его миссия была закончена.

– Ну, как себя чувствуешь? – спросил господин Марагур.

– Благодарю. Превосходно, – ответил я.

– И на черта ты полез в эту историю?! – поинтересовался он.

– А ты? – вопросом на вопрос ответил я.

– Я, – протянул велетень. – Я – что? Мне платят, я и работаю. Но ты-то, ты! Ты же граф, у тебя состояние, положение в обществе! Не все ли тебе равно, кто будет…

Тут велетень осекся. Он покосился на меня, пытаясь оценить, не сболтнул ли он лишнего и не пора ли ломать мне хребет?

– Ну да, – откликнулся я. – Не все ли равно, какой сыр жрать на завтрак?!

– Ага, – согласился господин Марагур.

О том, что я кинулся в это варево ради любимой женщины, ему в голову не приходило. Ну и хорошо.

Я любовался пейзажем за окном, слушал пение птиц и стрекот кузнечиков. А ведь в нескольких верстах отсюда, в Санкт-Петербурге, лютует зима, метели метут, нищие на улицах замерзают насмерть. А в Петергофе и Кронштадте жара такая, какой в Центральной России не каждое лето выдается. Птицы поют, цветы цветут, женщины гуляют в легких платьях. И ведь все это севернее Санкт-Петербурга! Коронный город – Кронштадт! Сколько ученых ломали головы над этой аномалией, а так и не нашли причину! Ходит, правда, слух, что Христиан фон Вольф[34]34
  Христиан фон Вольф – немецкий философ и математик, ученик Лейбница и учитель Ломоносова.


[Закрыть] с Ломоносовым разузнали, что к чему, да матушка императрица приказала засекретить их изыскания.

В Ораниенбауме мы наняли за два рубля две весельные шлюпки. На море был штиль, и гребцы быстро доставили нас к гранитным берегам Кронштадта. Там мы узнали, что дом капитана-поручика Косынкина находится недалеко от деревни Толбухино, до которой еще восемь верст. Василий Яковлевич нанял три коляски, и мы отправились в путь. Всех нас, видимо, утомила дорога, и на протяжении всего пути мы почти не разговаривали.

Наконец, наше путешествие подошло к концу. Впереди у самого берега мы увидели… дом капитана-поручика Косынкина.

– Он редут-с перестроил, который шведы-с захватили, когда высаживались-с тут, – сообщил нам извозчик.

Пенаты капитана-поручика Косынкина назвать домом можно было только условно. Это была настоящая крепость. Василий Яковлевич со товарищи пребывали в замешательстве, оказавшись у толстых стен, окруженных земляными рвами, и глядя на огромную башню, выложенную из нетесаных камней песчаника. Стоит ли говорить о том, как радовался я! Впрочем, виду я не подавал, напротив, старался вести себя так, будто ожидал сюрприза наподобие того, что был заготовлен в Осиной роще.

Василий Яковлевич действовал неофициально и рассчитывать на поддержку властей не мог. Оно и понятно. Вряд ли императору Павлу понравилось бы, что у него под носом суетится деятель, озабоченный тем, чтобы дать великому князю вперед батьки на царском стульчаке посерить. Однако дом капитана-поручика Косынкина был не валдайским трактиром и не меблированными комнатами в Шевалдышевском подворье, а крепостью, обитатели которой, скорее всего, не привыкли к тому, чтобы к ним заваливались заговорщики мелкими шайками, душили горничных и пороли хозяина. Василий Яковлевич думал о том, что ждет визитеров, когда они пройдут под тяжелыми арками этого замка. Да уж, на пороге такой крепости призадумаешься, особенно после истории с зимними осами. Честно говоря, будь я на его месте, пожалуй, предпочел бы, чтобы Павел передал Александру царский стульчак естественным образом. Впрочем, справедливости ради можно сказать, что наши места не сильно отличаются.

Тут произошло странное событие. Со стороны Толбухино мимо нас проехал шарабан, запряженный парой лошадей. Правил им мальчишка лет четырнадцати. Он вез господина преклонных лет, вырядившегося как incroyables.[35]35
  Щеголи, названные так за шляпы с высокими загнутыми краями (франц.).


[Закрыть] На нем были белый фрак с ярко-зеленым воротником, ярко-красный жилет, ярко-желтые брюки и – конечно же – на голове красовалась шляпа с чрезвычайно высокими загнутыми полями. Старик-incroyables смотрел на меня холодными глазами, улыбался и махал рукой. Где-то я его уже видел. Однако экстравагантный костюм сбивал с толку, и я так и не вспомнил, когда и при каких обстоятельствах мы встречались раньше. Рядом с ним сидел еще один персонаж, достойный компании этого старика. Это была египетская мумия, которая мычала и делала страшные глаза. То есть это, конечно, была не настоящая мумия, а кто-то, с головы до пят спеленатый тканью золотистого цвета с прорезями для глаз. На коленях у мумии сидел невероятных размеров пушистый кот абрикосового цвета. Вид у животного был недовольный. Кот словно хотел сказать, что вот если бы мы тут не шлялись и не попались бы им навстречу, то и мумия бы сейчас не кривлялась и его бы соответственно не побеспокоила своим ерзаньем. Кроме меня, никто не взглянул на проезжавшую мимо странную компанию. Должно быть, мои спутники не желали, чтобы их запоминали в лицо местные жители, и при приближении шарабана отвернулись в сторону. Сперва мне пришло в голову, что встретившийся нам господин – обедневший дворянин, который вырядил своего холопа и везет его куда-нибудь на ярмарку, чтобы заработать на жизнь каким-нибудь диковинным представлением. Однако наши извозчики смотрели вслед шарабану с изумлением. И непохоже было, чтобы они видели этих паяцев в Кронштадте раньше.

На что-то решившись, Василий Яковлевич выбрался из коляски. Велетень распахнул дверцу экипажа и жестом пригласил меня выйти. Иванов и еще два господина последовали нашему примеру. Едва мы ступили на землю, как тяжелая рука господина Марагура опустилась мне на плечо. Я попробовал стряхнуть ее. Велетень хмыкнул, надавил мне пальцем под ключицу и пробормотал:

– Не рыпайся, а то Биттехера нет поблизости.

Я решил выждать более удобного случая.

– Значит, так, – заявил Василий Яковлевич. – Пойдете втроем. Граф Дементьев, господин Иванов и ты, Марагур. Ты, Дементьев, скажешь, что Иванов – твой друг и доверенный человек, а велетень, скажешь, охраняет вас. Если сделаешь что-то не так, Марагур тебе тут же голову отвернет. А мы отъедем на версту обратно и будем ждать вас.

Марагур, Иванов и я остались у входа в замок, а Василий Яковлевич с двумя своими помощниками сели в коляски и уехали.

Я подошел к воротам замка, схватил за кольцо и постучал. Отодвинулась задвижка смотрового окошка, и сквозь решетку я увидел лицо старика привратника.

– Кто такие-с? – поинтересовался он.

– Граф Дементьев, – представился я.

– А, – откликнулся привратник.

Заскрежетали засовы и ворота отворились.

– Проходите-с, господа, – пригласил нас старик.

Мы вошли внутрь. Велетень пригнулся, чтобы пройти под аркой. Опухший Иванов озирался с опаской.

– Зимние осы здесь не водятся, – подбодрил я его.

– Мало ли чего! – огрызнулся он, как видно, уверенный в том, что трюком с Осиной рощей таланты мадемуазель де Шоней не исчерпываются.

– Попрошу вас-с обождать здесь, – произнес привратник, запирая ворота. – Я приглашу лакея-с, он проводит вас-с.

Прямо перед нами был разбит цветник, поражающий воображение разнообразием цветов и запахов. В центре размещался фонтан – три грации с кувшинами, из которых лилась вода. Все дышало таким умиротворением, что хотелось забыть обо всем и остаться навечно здесь, пристроившись где-нибудь, где попрохладнее, среди граций где-нибудь. Впрочем, Иванов продолжал крутить головой, словно ждал, что вот-вот откуда-нибудь выпрыгнут саблезубые тигры и порвут на части его опухшую рожу.

На крыльце перед главной башней появился молодой человек в ливрее.

– Господа, прошу-с вас. Рудольф Константинович ожидают-с вас.

Мы вошли в донжон. Центральная часть башни оказалась без перекрытий, и мы оказались внутри огромного каменного колодца. Лестница уходила вверх по спирали под самую крышу, которая непременно должна была подпирать небо. Воздух был спертый, словно мы оказались в хлеву.

– Во ети твою! – воскликнул Иванов.

Он побледнел и, вцепившись в перила, смотрел вниз.

– Что там? – спросил я.

Послышались хлопки – словно огромная птица готовилась взлететь. Я посмотрел вниз и при свете, пробивавшемся сквозь узкие бойницы, увидел громового ящера, томившегося на дне каменного мешка. Чудовище злобно сверкало глазами и хлопало кожистыми крыльями.

– Это Яша, – сообщил лакей. – Не беспокойтесь, господа, он надежно-с прикован-с.

Правая задняя лапа ящера была закована в кольцо, от которого тянулась тяжелая цепь к другому кольцу, торчавшему из каменного пола.

– Зачем вы его держите тут? – спросил велетень.

– Рудольф-с Константинович увлекаются боями-с ящеров, – объяснил лакей. – Завтра как раз-с турнир-с. Что ж, господа, попрошу-с следовать за мной-с.

Мы двинулись вверх друг за другом, обходя по спирали огромный колодец, на дне которого хлопало крыльями и лязгало зубами чудовище. Мы преодолели половину лестницы, когда лакей толкнул массивную дубовую дверь в стене и мы оказались в небольшом зале с камином. Лакей попросил нас обождать и скрылся за следующей дверью. Через мгновение он вернулся и предложил нам войти в кабинет. Мы шагнули через порог и ступили на пол, выложенный синими изразцами со сценками из жизни распутного рыцаря.

Капитан-поручик оказался высоким, статным стариком, имевшим привычку все время кривить рот так, словно взор его смущала какая-то непристойность.

– Граф, – он вышел из-за стола навстречу мне и протянул руку.

Мы обменялись рукопожатием. Несмотря на преклонные лета, Рудольф Константинович оказался крепким и энергичным господином.

– А это кто? – он указал взглядом на моих спутников.

– Господин Иванов – мой друг, доверенное лицо, а это господин Марагур, он охраняет нас!

– Ну и пускай за дверью ждет, – заявил капитан-поручик. – А еще лучше бы устроить бои громового ящера с гоблином!

Мне стало неловко за Марагура. Рудольф Константинович, видно, был из тех людей, кто не считает sapiens того, кто не homo.

– Я должен убедиться, что здесь только один выход, – пробурчал велетень.

– Один, один, – ответил Косынкин. – Через бойницу же не пролезешь, особенно с такой опухшей рожей, – он кивнул на Иванова.

– Я подожду вас за дверью, – сообщил велетень и, многозначительно переглянувшись с Ивановым, вышел.

– Ну что, граф, взял-таки свое Афанасий Федорович! – воскликнул капитан-поручик.

– Не понял? – вскинул я брови.

Косынкин махнул рукой.

– Да ладно! Не понял он! Мамзель твоя, говорю, небось князя Дурова ублажает! Далась же она тебе! Плюнул бы ты на нее. Оставайся лучше в Кронштадте, завтра на бои ящеров пойдем. Я, знаешь ли, брат, большие надежды на Яшку своего возлагаю.

По лицу капитана-поручика пробежала тень, он сделался мрачным.

– Я, граф, все на Яшку поставил. Если он выйдет победителем, озолотит меня. А если нет, – Рудольф Константинович поджал губы и покачал головой. – Не сдобровать мне тогда. А противник у Яшки серьезный. У барона Бриджа громовой ящер Юшка. Хороший ящер, я его видел! Это, граф, скажу тебе, серьезное искусство – подготовить ящера к бою. Надо голодным его держать, чтоб он злее был! А, с другой стороны, передержишь без пищи – ослабнет зверь, тоже нехорошо. Я своему неделю только пить даю, есть не даю, и это, граф, скажу тебе, существенное послабление моему бюджету. Завтра решится все.

Капитан-поручик тяжело вздохнул.

– А вы вот что, Рудольф Константинович, – сказал Иванов. – Вы тайком на Юшку ставочку сделайте. Да вот хоть через секретаря своего. Если Яшка ваш победит, то и хорошо. А не дай-то бог, Юшка сильнее окажется, так вы хоть затраты окупите.

– Что?! – взревел хозяин. – Да как ты посмел предлагать мне такую низость! Чтобы я – я! – капитан-поручик Косынкин – делал ставку на чужого ящера!

– Позвольте, позвольте, Рудольф Константинович, да я ж как лучше хотел, – оправдывался Иванов.

– Подлость, низость! Никогда, никогда Косынкины не опустятся до этого! Вон, вон из моего дома!

Он начал дергать за шнур. За дверью зазвенел колокольчик. В кабинет вбежал лакей.

– Гришка, проводи этого господина! – приказал капитан-поручик.

– Да, – поддержал я гнев хозяина и закричал на Иванова. – Как ты смел так оскорбить дворянина! Ты мне больше не друг! Пошел вон отсюда! И велетеня с собой прихвати, пока его ящеру не скормили!

Появился господин Марагур. Он закрыл собою дверной проем, готовый и впрямь сразиться с громовым ящером, если потребуется.

– Позвольте, позвольте, Рудольф Константинович! – верещал Иванов. – А как же мадемуазель де Шоней? Где она, разве она не здесь?

– Дураки вы! – проревел капитан-поручик. – Раз граф Дементьев здесь и без нее, значит, сцапал ее Афанасий Федорович! Она так и говорила! Да, впрочем, нате, вот вам!

Он взял со стола запечатанный пакет и протянул его мне. Я спрятал бумаги под кафтан.

– Отправляйся в порт, граф, к западному рейду, там стоят торговые суда. Найдешь «Изумрудную Джейн» – корабль английского купца мистера Спелмана. Покажешь эти бумаги, и он возьмет тебя на борт, отвезет в Амстердам. Там и найдешь свою мамзель в объятиях князя Дурова! – Капитан-поручик усмехнулся. – А теперь прочь! Подите прочь, господа!

Черт! Вот так форшмакъ! Угораздило ж его назвать англичанина Спелмана в присутствии Иванова и Марагура! Теперь и думать нечего о том, чтобы выпроводить их без меня! Они немедленно кинутся в порт, в Амстердам, искать Аннет там, и я им буду уже не нужен!

– Что ж, прощайте, Рудольф Константинович, извините, если что не так.

Капитан-поручик отмахнулся. Господин Марагур посторонился, и мы покинули кабинет. Гришка повел нас вниз по лестнице. Следом за лакеем шел Иванов, за ним я, а замыкал шествие велетень. Едва за нами закрылась дверь, как господин Марагур потянул меня за плечо. Я обернулся, он показал мне кулак – размером с мою голову. Я молча развел руками. Велетень еще раз потряс кулаком перед моим носом, и мы двинулись дальше.