Текст книги "Хроники похождений"

Автор книги: Лев Портной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Я глядел как зачарованный на вампиреллу. Она откинула капюшон, повернулась ко мне и одарила меня обворожительной улыбкой, ее глаза светились сочувствием. Я вспомнил, как ее нежные, прохладные пальчики скользили по моей груди. Тысячи мыслей закружились вихрем в моей голове. Мне казалось, что эти мысли задушат меня, но не было сил противиться им.

Что ждет меня в случае казни?! Как меня встретит Главный Повар?! Всю свою жизнь я обращался к нему запросто. Но имел ли я на это право?! А сколько грехов на моей совести – об этом и думать страшно! Господи, что ждет меня?! Найдется ли хоть одна черствая корка, которую можно кинуть в противовес моим грехам? А что, если нет такой корки?! Я попытался припомнить хоть одно доброе дело, но ни одного достойного поступка не пришло мне на ум! Господи, да я только и делал, что гонялся за юбками, а в погоне за одной из них дошел до того, что убил человека! И еще смею надеяться, что Главный Повар подберет для меня закуток на своей кухне! Да он и встречать меня не выйдет!

Но самое страшное другое! Что если Его и вовсе не существует?! Может быть, правы атеисты, и Главный Повар – не более чем досужий вымысел трусливых человеков. Что – если впереди нет вообще ничего?! Ничего!

Катрина, моя Катрина смотрела на меня и улыбалась. «Все будет хорошо!» – кричали ее глаза. Она чуть заметно кивнула мне, едва уловимым движением повела бровями и накрыла голову капюшоном.

О, господи! Уж не знаю, существует на самом деле Главный Повар или нет. Но если он все-таки существует, то в те минуты явно отлынивал от работы. Хоть бы знак мне подал какой-нибудь, хоть на йоту укрепил бы мою веру! Так нет же! Бросил одного перед лицом смерти. Поди угадай, что там ждет меня – адовы муки или все-таки Он хоть малюсенькую корочку подобрал за мной и припас на черный день? А я-то всю жизнь рассчитывал на него, просил: смотри, мол, дружище, чтоб там нормально все было!

А тут вот она, Катрина, ладно скроенная фея с обворожительной улыбкой. Благодаря ей я составлю компанию Отто и Эвелине, глядишь, раз в десять лет будут на прогулку выпускать, все ж лучше, чем совсем ничего! Надо только попросить, чтоб присматривали за мною получше! А то ж найдется какой-нибудь разгильдяй – оторвет руку или еще какую пакость над бренным телом учинит.

Пан Марушевич постучал по столу. Задумавшись о вечном, я не заметил, что председательствующий обращается ко мне.

– Маркиз де Ментье, попрошу вас собраться, – попросил он. – Вы должны ответить на вопрос: согласны ли вы с тем, что ваше тело выкупит майестра Катрина? Прежде чем вы ответите, я обязан поставить вас в известность, что майестра Катрина, равно как и ее сестры майестре Залина и Марина, суть нелюди и вампиры.

– Ага, – буркнул я и кивнул.

– Простите? – брови пана Марушевича изогнулись. – Будьте любезны, повторите ваш ответ ясно и громко.

Во рту у меня пересохло, язык ворочался через силу.

– Да, – выдавил я. – Согласен. Я согласен.

На этот раз пан Марушевич не только брови изогнул, а еще и глаза выпучил, чем невероятно разозлил меня. «Вынужден предупредить, что чаша весов может склониться в пользу смертной казни обвиняемого, – мысленно передразнил я его. – Старый хрыч, корчит тут харю! Ведь приговорит к повешению и спокойно домой отправится внучат нянчить».

– Маркиз, прежде чем принять окончательное решение, скажите, известны ли вам истинные обличья майестре?

Этот вопрос развеселил меня. Я вспомнил роскошные черные волосы, рассыпавшиеся по белым, как мрамор, плечам Марины, золотую змею – браслет на левом предплечье, золотые колечки со скелетиками, украшавшие соски Катрины. Уж кто-кто, а я-то знаю их истинные обличья. Осталась, правда, старшая сестра. Но чем она могла меня удивить?! Черепашьим панцирем между ног?

– Да, ваша честь, мне известны истинные обличья майестре.

– И вы соглашаетесь с тем, чтобы ваше тело в случае смертной казни передали майестре?

– Да, согласен, – ответил я с вызовом.

Меня возмутило то, что судья в третий раз заставил меня испытать унижение. Я не смел обернуться, не смел смотреть в глаза никому. С ненавистью глядел я на Мартина фон Бремборта. «Для тебя я просто Мартин! Мы же пили на брудершафт!» – так он говорил, а теперь со спокойной совестью проголосует за смертную казнь!

– Маркиз, позвольте вопрос. Вы можете не отвечать, если не хотите, – промолвил пан Марушевич.

Я кивнул.

– Почему вы соглашаетесь? Вы же практически отрекаетесь от Господа нашего?!

Хотел бы посмотреть, когда тебя на кол посадят, какому богу ты будешь молиться! Так хотелось ответить мне, но я сдержался.

– У меня особые отношения с майестре, – ответил я. – Мы уважаем друг друга, и я уверен, что они не сделают мне дурного.

– Что ж, воля ваша, – произнес пан Марушевич и посмотрел вглубь зала поверх голов. – Майестра Катрина, согласно закону вы должны внести залог секретарю суда и расписаться. Прошу вас. А также я должен напомнить, что на время совершения официальных актов вы обязаны принять свое истинное обличье.

– Благодарю вас, ваша честь, – ответила Катрина.

Послышались шаги. Фигура в белых одеяниях подошла к столику, за которым сидели писари. Она положила на стол тяжелый кошелек. Секретарь подвинул бумаги к краю стола и протянул фее перо. Сердце мое замерло. Я смотрел на майестру Катрину как на спасительницу. Она дарила мне возможность прожить долгую, многовековую жизнь после смерти.

В то же время я стыдился своей трусости и не знал: как смогу теперь взглянуть кому-либо в глаза?! Я страшился того, что пан Марушевич объявит смертельный приговор, но посчитал бы за счастье умереть немедленно! Ну где же ты, Главный Повар?! Треснул бы меня поварешкой по лбу – и дело с концом!

– Сильный ход, – донесся до меня шепот.

– А? – вздрогнул я.

– Сильный ход! – повторил господин Швабрин. – Это вы здорово сообразили!

– Что сообразил? – спросил я.

– Как – что? – прошептал Алексей Иванович. – Теперь уж точно смертная казнь не про вас. Ну какой нормальный судья приговорит обвиняемого к смертной казни, зная, что тот воскреснет в виде нелюдя?! Да и зомби, перед которым сам российский император в долгу, думается мне, в Траумштадте никому не нужен!

– Ну да, оно конечно, – прошептал я, польщенный тем, что в моих словах господин Швабрин увидел не слабость духа, а изощренность в казуистике.

Майестра Катрина откинула капюшон и на мгновение повернулась в мою сторону. Бесцветные жидкие волосы топорщились во все стороны. Лицо казалось заросшим застаревшей плесенью. С правой стороны отсутствовала часть щеки. Между лохмотьями мяса виднелись черные редкие зубы и два здоровых белых клыка. Десны кровоточили. Несмотря на разделявшее нас расстояние, я почувствовал вонь изо рта. Мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы не выдать смятения, и убедить себя, что это все-таки лучше, чем надежда на милость от Главного Повара, про которого доподлинно никто не знает, все ли дежурит он на кухне или его там и в помине не было.

Майестра Катрина отвернулась, взяла перо и оставила на бумаге размашистую подпись. Секретарь пересчитал деньги и кивнул пану Марушевичу.

– Благодарю вас и прошу занять ваше место в зале, – произнес председательствующий.

Катрина накинула капюшон и удалилась. Я вздохнул с облегчением. Припомнил ее белые, круглые ягодицы и подумал, что при случае надо будет поблагодарить и ее, и Марину за то, что даже в минуты экстаза они сдерживали себя и не являли подлинных обличий.

Пан Марушевич поднялся из-за стола, барон фон Бремборт и герцог Эйзениц последовали его примеру.

– Суд удаляется на совещание! – объявил председательствующий.

Они повернулись и вышли через боковую дверь.

Время вновь замедлило свой ход, превратившись в самую страшную пытку. Мое сердце готово было разорваться на части. Я с трудом стоял на ногах. Кажется, господин Швабрин каким-то образом успокаивал меня. Не помню, что он говорил, и не берусь сказать, принесли ли его слова пользу мне.

Наконец, и это испытание завершилось. Отворилась дверь. Судьи вернулись на свои места.

– Дамы и господа, попрошу тишины, – объявил пан Марушевич. – Прошу всех встать – суд намерен объявить приговор.

Поднялся страшный шум. Зашуршали десятки платьев и в два раза больше ног одновременно зашаркали. Я почувствовал сильное головокружение. Пан Марушевич дождался тишины и продолжил:

– Суд маркграфства Траумлэнд, руководствуясь принципами законности, справедливости и гуманизма…

Я почувствовал тошноту: почему смертную казнь нужно оправдывать законностью, справедливостью и гуманизмом? Тот, кто произносит такие слова, попробовал бы сыскать высоконравственного палача с моралью, соответствующей этим принципам.

Между тем пан Марушевич продолжал свою речь:

– … снять с маркиза де Ментье обвинение по сто второй статье «Умышленное убийство»…

Я не верил своим ушам.

– Я что, никого не убивал?! – воскликнул я.

– Убивали-убивали, – прошептал господин Швабрин.

– … признать, – продолжал председательствующий, – маркиза де Ментье виновным в преступлении, предусмотренном статьей сто седьмой устава уголовного судопроизводства маркграфства Траумлэнд, – а именно в убийстве, совершенном в состоянии аффекта, то есть внезапно возникшего сильного душевного волнения, вызванного длительной психотравмирующей ситуацией, в которой маркиз де Ментье оказался помимо своей воли, и приговорить маркиза де Ментье к трем годам лишения свободы с отбыванием на каторге Раухенберга.

Зал бурно отреагировал на приговор. Радостные и возмущенные голоса слились в единый гвалт.

– Это неслыханно! – кричал Мирович.

– Серж! Серж! Поздравляю тебя! – восклицала Мэри-Энн.

Мадлен плакала, мосье Дюпар успокаивал ее. Господин Швабрин обнял меня и похлопал по спине. Кто-то из офицеров обещал вызвать меня на дуэль, как только я вернусь с каторги. В общем, все ликовали, как могли, и только я не знал – радоваться мне или плакать?! Три года каторги – в обычных условиях звучит страшно. Но мне только что угрожала смертная казнь. И я решился наконец-то засмеяться от счастья и уже набрал воздуху в легкие, как голос подлого французишки донесся до меня:

– Сударррь-с мой, барррин, а как же-с я пррроживу-с эти тррри года?!

– Надеюсь, что сдохнешь! – прорычал я.

– Вот-с, значит-с, вы как! – посетовал каналья.

– Ну, вижу, граф, теперь вы превосходно себя чувствуете! – улыбнулся господин Швабрин.

Я вспомнил его наставления. «Только не вдавайся в подробности, – поучал он меня во время свидания в темнице. – Просто говори, что политика князя казалась тебе губительной. Это убережет тебя от смертной казни. А потом кто-то придет на смену Афанасию Федоровичу, и тогда кричи во все горло, что именно новый правитель и воплощает те идеалы, из-за которых ты пострадал. А уж я позабочусь, чтоб твой голос услышали в Шлосс-Адлере. Вот увидишь, новый правитель тебя помилует!»

Интересно, размышлял я теперь, успеет ли новый правитель помиловать меня или же мне придется все три года спину гнуть?!

До меня донесся голос пана Марушевича. Оказалось, что он еще не все сказал и поэтому требовал тишины. Когда же все успокоились, председательствующий продолжил свою речь. Впрочем, ничего особо интересного он больше не сказал, лишь поведал, что к Мировичу решено никаких мер не применять, поскольку русский цесаревич, застав Василия Яковлевича в Шлосс-Адлере, отпустил его на все четыре стороны. А вот анкрояблзу Кулебякину не повезло. Решено было препроводить его под конвоем в Санкт-Петербург вместе с записями обо всех его подвигах, в которых он лично признался. Старик скис. А Василий Яковлевич возмущался на весь зал:

– Это неслыханно! Что за наглость?! Они еще смели подумать о том, применять ко мне меры или нет!

Пан Марушевич объявил заседание суда закрытым, разъяснив напоследок специально для меня, что я имею право обжаловать приговор, обратившись письменно лично к верховному правителю маркграфства, обязанности которого исполняет он, бургомистр Траумштадта пан Марушевич.

Затем мне дали пятнадцать минут на общение с друзьями и близкими. Мадлен повисла на моей шее, Мэри-Энн поддерживала ее за талию, господин Швабрин похлопывал меня по плечу, приговаривая что-то вроде «мы еще повоюем», что-то сочувственное и благодарное пытался сообщить мне мосье Дюпар, ему вторили Федор, Хьюго и Гарри, – все они окружили меня плотным кольцом, вокруг которого носился каналья Лепо и то подпрыгивал, то приседал, чтобы через чужие плечи и между чужими локтями протиснуть гнусную физиономию и заглянуть мне в глаза по-собачьи преданно. Я был так возбужден, что не улавливал смысла всего того, что мне говорили, но кивал в ответ и благодарил их сердечно. Но вдруг реплика Мадлен, выпав из общего контекста произносимых слов, привлекла к себе особое внимание.

– Что это, сударь?! – воскликнула она. – Вы носите на шее портрет вашего слуги Жака?

Мадлен сжимала в руке медальон, который в ходе сумятицы выскользнул из-под рубахи и раскрылся.

– Что за чушь? – удивился я.

– Это портрет Жака, – повторила эльфийка.

Я взял вещицу из ее рук. С медальона на меня глядела Валери де Шоней.

– Мадлен, что ты городишь? – пробурчал я. – При чем здесь Жак?!

Мэри-Энн взяла медальон и повернула к себе.

– При чем здесь Жак?! – изумилась она и выдала новый сюрприз. – Мадлен, это же твой портрет! – Она подняла на меня округлившиеся глаза. – Серж, ты носишь на груди портрет Мадлен?!

В следующее мгновение ее глаза сузились и сделались злыми.

– При чем здесь Мадлен? При чем здесь Жак? – возмутился я.

– Дайте-ка посмотреть, – попросил господин Швабрин.

Мэри-Энн повернула висящий на моей шее медальон. Алексей Иванович взглянул на него и застыл. По лицу пробежала тень, глаза сделались печальными.

– Да, это она… Маша Миронова, – произнес он тихим голосом и добавил. – Мысль любовну истребляя, тщусь прекрасную забыть…

– О чем это вы? – спросил я.

– Так… глупые любовные куплетцы одного стихотворца, – ответил Алексей Иванович.

Я заглянул в медальон. Обворожительная Валери смотрела на меня с картинки.

– Да что все это значит? Кто такая Маша Миронова? – воскликнул я.

Господин Швабрин отвел взгляд – мне показалось, что он сделал это через силу.

– Неважно, мой друг, это уже неважно. А что касается медальона, так картинка в нем – обманка. Каждый видит в ней того, кого хочет увидеть. Вы видите в ней Валери, Мадлен видит Жака, а Мэри-Энн… Кого вы там видите?

– Я вижу Мадлен, – призналась аэронавтесса.

– Вот как, – пожал плечами Алексей Иванович.

Мадлен залилась краской.

– Перестаньте! Все это глупости! – воскликнула она и стряхнула с себя руки Мэри-Энн.

Мне сделалось грустно. Я почувствовал себя антрекотомъ, в разгар веселого застолья отправленным в рот: жизнь продолжается, а он – на полпути к поганому чулану. А еще я чувствовал себя дураком, потому что в медальоне видел Валери, а не Настасью Петровну. Или ту же Мадлен. Славная девушка. Не знаю, что она нашла в каналье Лепо.

– Маркиз!

Я обернулся на зов и встретился взглядом с Катриной. Она стояла чуть в стороне и – слава Главному Повару – не в истинном обличье, а в облике очаровательной девушки с каштановыми волосами, источавшими едва уловимый запах лаванды.

– Я не прощаюсь. Скоро мы встретимся, – она накинула капюшон и быстро вышла из зала.

– Вот тварь, – прошептал я вслед майестре.

– Плюньте вы на них, милостивый государь, – промолвил господин Швабрин.

– Легко сказать, – ответил я.

Алексей Иванович нахмурился.

– Позвольте, – произнес он и отвел меня на пару шагов в сторонку.

Он по-дружески обнимал меня. А я испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, был преисполнен благодарности, понимая, что обязан жизнью этому человеку. С другой стороны, беспринципность господина Швабрина меня коробила.

– Так что у вас за проблемы с этими упырями? – спросил он.

– Я и сам не знаю, – признался я. – Они убеждены, что я владею ценными для них знаниями. Может, оно и так, но я ничего не помню.

– Вода забвения, – с пониманием кивнул господин Швабрин.

– Да, самое главное, я так и не смог вспомнить, что произошло между мною и Валери в Валдаях? Каким образом она заставила меня по доброй воле выпить воду забвения? Эта мысль не дает мне покоя…

– Да плюньте вы, друг мой! – перебил меня Алексей Иванович. – Какая вам разница, как эта девица вас обманула? Стоит ли ломать над этим голову? Вспомните – так вспомните, а нет – так и не надо! Не стоит терзаться этим. Поверьте моему опыту: чем быстрее вы выбросите из головы эту девицу, тем лучше будет для вас. В противном случае вы рискуете всю жизнь провести с призраком прошлого… Это будет грустная жизнь.

Слова господина Швабрина были мне неприятны, и я перебил его, задав первый пришедший в голову вопрос:

– А вы-то… вы как? Вы же держали путь в Амстердам…

– Не совсем так, друг мой. Эта ваша девица наняла моего давнего знакомца Никитку Помятого…

– Какого еще Помятого? – вскинул я брови.

– Того самого, которого застрелили у Кронштадта…

– Ах да, – вспомнил я.

Мне сделалось стыдно. Только что в душе я осуждал господина Швабрина за пренебрежение нормами морали, а теперь выходило, что человек, погибший из-за меня, был его товарищем.

– Никита позвал в компаньоны меня и Федора. Мадемуазель де Шоней заплатила нам за то, чтобы мы были рядом с вами, мой друг, и страховали вас от неприятностей.

– Так значит, и на суде вы выполняли ее задание…

– Нет, – господин Швабрин помотал головой. – Мы должны были сопроводить вас только до берега.

– Так вы были знакомы с Валери?

– Нет, – опять помотал головой господин Швабрин. – Она имела дело только с Никитой, я даже не знаю в точности, сколько она заплатила ему. Кстати, она и ему представлялась как Аннет, а не Валери.

Я пожал плечами.

– Господи, ничего не понимаю! Зачем? Зачем ей было нужно выдавать себя за Аннет?

– Что же тут непонятного, милостивый государь?! – вскинул брови господин Швабрин. – Тут все понятно. А ну как вы не захотели бы по доброй воле отправляться ее спасать?!

– И что? – спросил я.

Ход мыслей господина Швабрина оставался мне неясен.

– Как – что? Представьте себе, появилась в России некая Аннет де Шоней, по слухам шпионка, связанная с бумагами императрицы. Даже если бы не захотели отправиться на ее поиски, непременно нашлась бы партия, которая заставила бы вас силой…

– И эта партия нашлась, – перебил я Алексея Ивановича. – Во главе с Мировичем.

– Именно так. А Валери получила фору во времени, чтобы скрыться в неизвестном направлении и послать весточку этим вампиршам: дескать, высылайте деньги, а секрет вот-вот причалит к вашим берегам на «Эмералд Джейн». Вот только неясно, неужели она и вампирш обманула? Может, и впрямь остается только ждать, когда вы вспомните все окончательно. Искренне желаю, чтобы при этом вы вспомнили что-то такое, что заставило бы вас по-настоящему выкинуть Валери из головы.

– Ладно, Алексей Иванович, благодарю вас за все, что вы сделали для меня.

Боюсь, мои слова прозвучали чересчур сухо.

Глава 48

Солнце давно перевалило за полдень, когда конвоиры вывели меня из здания ратуши и усадили в черный экипаж с решетками на окнах. Кучер щелкнул кнутом, лошади всхрапнули – тяжелый вздох слышался в их всхрапе, налегли на оглобли, и экипаж покатил по мостовой.

Чьи-то пальцы забарабанили по стеклу. Послышался окрик конвоира:

– Не положено, фройляйн!

Я подался к окну и увидел Мэри-Энн. За спиной аэронавтессы маячил подлый французишка с Абрикосом на руках. У меня промелькнуло сомнение: правильно ли я поступил, что не оставил Жаку денег? А то ведь с канальи станет – и впрямь пустит кота на воротник, когда приспичит. Но тут же я сообразил, что в Траумлэнде жара стоит круглый год и воротники не пользуются спросом.

– Серж, – крикнула Мэри-Энн. – Не забудь сделать надпись на скале: «И я тоже был здесь!» Кажется, ты мечтал об этом, – она подмигнула на прощание.

– Осуществляются мечты, – ответил я.

Женщина осталась позади. Я откинулся на жесткую спинку кресла и вздохнул с облегчением. Громадная тяжесть свалилась с моих плеч. Все тревоги, все нервотрепки, порожденные то неопределенностью ближайшего будущего, то невероятными перипетиями, остались позади. Жизнь не то чтобы наладилась, но оказалась во вполне четко очерченных рамках, сколь ужасными они б не казались обывателю. Конечно, скажи мне кто-нибудь месяц назад, что мне грозит три года каторги, я бы умер от ужаса. Но в сравнении с виселицей Раухенберг выглядел настоящей Аркадией. О том, что на каторге можно не то что за три года, а и за три дня загнуться, в эти минуты я не думал.

Да и вообще не думал о себе. Мысли мои вернулись к Валери. Я смотрел на ее портрет, и сердце сжималось от тревоги. Я счел бы за великое счастье получить хоть малюсенькую весточку. Только бы знать, что она жива, что она исполнила все задуманное, одурачила этих отвратительных повелительниц бурь, глупых банкиров и всех, кто попадется на ее пути, получила столько денег, сколько ей нужно, чтобы жить без забот и чтобы никакие майестре до нее не дотянулись. Я восхищался полетом ее мысли, грандиозностью планов и виртуозностью исполнения, боготворил ее и загрыз бы каждого, кто встанет на ее пути. И каждый, кто осудит ее или просто скажет о ней худое, пусть даже и справедливое слово, станет моим злейшим врагом.

Мне вспомнились господин Швабрин и сказанные им на прощание слова: «Чем быстрее вы выбросите из головы эту девицу, тем лучше будет для вас». Да как он смел так говорить о Валери?! Я со злорадством припомнил, как изменилось выражение его лица, когда он заглянул в магический медальон. «Ах, Маша Миронова, – передразнил я мысленно Алексея Ивановича. – Мысль любовну истребляя, тщусь прекрасную забыть…» Можно подумать, его жизнь лучше сложилась, если он все эти годы только и тщился забыть кого-то!

Дорога проходила через лес, и экипаж трясся на кочках. Я порядком устал, сиденье было жестким. Время от времени я видел в окно лошадиный круп и ноги в сапогах, вычищенных до блеска. Судя по голосам, конвоиров было двое, вместе с кучером – трое. В пути они травили анекдоты, обсуждали жен и любовниц, хохотали над разными сальностями. Иногда их голоса отвлекали меня от печальных раздумий, пару раз я даже смеялся над их глупыми шутками.

Веселье оборвалось внезапно – за очередным поворотом. Все произошло так быстро, что конвоиры и удивиться толком не успели. Их возгласы изумления обернулись предсмертными хрипами. Я не видел происходящего и метался по экипажу, будучи прикованным к массивному кольцу в днище. Чей-то силуэт загородил окно, я отпрянул и вжался в стену. Раздался треск, дверцу экипажа выломали, и в проеме появился одноглазый фомор. Уродец, оказавшийся еще и одноногим, запрыгнул внутрь.

– Гы-гы, привет, маркиз! – осклабился он. – Попрошу на выход.

Фомор заметил цепь.

– Эй, ведите сюда Шлюсселя! – выкрикнул он, высунувшись из экипажа.

Шлюсселем оказался гар. Безглазая морда протиснулась внутрь. Фомор помог гару нащупать кольцо, и чудище вырвало это кольцо, разворотив днище экипажа.

– Молодец, Шлюссель!

– Гггаррр! – рявкнуло польщенное чудище.

Одноногий уродец схватил меня за отворот кафтана и вытолкнул наружу. Я выкатился кубарем, успев в очередной раз поразиться силе и ловкости фомора. Я уселся на кочке, заросшей мохом, и огляделся. Тела конвоиров и кучера со свернутыми шеями валялись в траве. Фоморы дрались над ними за право первым обшарить карманы несчастных. Два гара, разодрав брюхо коню, лакомились внутренностями. Лошади, впряженные в экипаж, фыркали и воротили морды от кровавого пиршества. Еще три коня, два черных и один вороной, гарцевали вокруг, сверкая красными, как раскаленные угли, глазами. Верхом на них восседали майестре.

– Здравствуйте, дамочки, – промолвил я.

– Я говорила, что скоро мы встретимся, – ответила Катрина.

– Не будем терять время, сестры! – приказала майестра Залина.

Два фомора схватили меня, посадили на пень у дороги и, скрутив руки за спиной, лишили возможности пошевелиться. Младшие сестры спешились и направились ко мне. В руках Катрины блеснуло лезвие, Марина держала огромную флягу. Вампиреллы решили запастись моей кровью впрок. Я рванулся так, что хрустнули кости, но фоморы удержали меня в сидячем положении. Марина зашла со спины. Ее нежная ладошка легла снизу на мой подбородок, я почувствовал запах дорогого парфюма. Мне было страшно, но откуда-то взялись силы, чтобы хоть немного похорохориться, и я спросил:

– Интересно, почему вы не явились в истинном обличье? Пощадили мои нервы или ваши истинные облики вам самим омерзительны?!

– Не хами, мы этого не заслужили, – в голосе Катрины послышалась обида.

А Марина резким движением запрокинула мою голову. Скосив взгляд, я увидел, как фея в белом приблизилась вплотную ко мне. Я вдохнул аромат лаванды, закрыл глаза и приготовился к худшему. Я ждал, что лезвие вопьется в горло, порвет артерию и моя кровь хлынет в подставленную флягу.

– Какого дьявола ты шевелишь губами? – насмешливым голосом спросила Катрина.

– Молюсь богу, – выдавил я.

– Помнится, на суде ты на него не надеялся, – напомнила вампирелла в белом.

– И все-таки он не оставил меня, – прохрипел я.

– Хватит трепаться! – выкрикнула Марина.

– Ну все-все, – ответила Катрина.

Я зажмурился и продолжил молиться. Вдруг Катрина больно лягнула меня по ноге.

– Маркиз, если ты не прекратишь жмуриться и разевать рот, тебе будет больно! – произнесла она злым голосом.

На меня полилась вода. Катрина запустила нежные пальчики в мои волосы и принялась намыливать мою голову.

Они мыли меня перед едою, как овощ! Я жмурился от страха, и грязные струйки попали в глаза. Я зажмурился еще сильнее, теперь от боли, но это не помогало.

– Я же предупреждала тебя.

С этими словами Катрина полотенцем протерла мои глаза, жжение прекратилось.

– Ну, полегче стало? – спросила фея.

Я открыл глаза и увидел лезвие. Оно промелькнуло передо мной и легло на левую щеку чуть выше старого шрама вплотную к уху.

Ну вот и все! Я закрыл глаза! Господи, дружище, здравствуй!

Лезвие скользнуло вверх, и я лишился пряди волос.

Ну почему не убить меня быстро! Нет, проклятым феям нужно измучить меня перед смертью!

Я почувствовал, как лезвие вновь опустилось, но теперь за ухом. Скользнуло вверх, и я опять потерял волосы. Катрина обрила меня над ухом, затем – затылок. Я открыл глаза. Клочья мыльной пены с волосами летели во все стороны. Катрина работала, как заправский цирюльник. Она обрила меня наголо, вытерла голову полотенцем и воскликнула:

– Готово! Смотрите-ка, эта мадемуазель не обманула нас!

– Что ж, хорошо, – с удовлетворением промолвила майестра Залина и спрыгнула на землю.

Она подошла ко мне с маленьким сундучком в руках. Щелкнула пальцами, и фомор застыл перед нею навытяжку. Майестра вручила ему сундучок. Уродец раскрыл его, и получился маленький столик с письменными принадлежностями. Майестра Залина раскрыла книжицу в кожаном переплете, взяла перо, обмакнула его в чернильницу. Она внимательно посмотрела на меня, а затем сделала какую-то запись в книжице.

– Что происходит? – спросил я.

– Мы переписываем формулу. Она записана на твоей голове, – объяснила Катрина.

– Что значит – записана на голове?! – воскликнул я.

– То и значит, – молвила Катрина. – Очень аккуратная наколка. Формула доктора Джонатана Флюкингера. Валери сделала татуировку на твоей голове, а ты и не знал.

Я вспомнил два медовых месяца с Валери. Два месяца, понадобившихся для того, чтобы отросли волосы.

– Надеюсь, на этот раз мы получим вакцину от действия серебра, – произнесла Марина.

– Отпусти его, я переписала формулу, – сказала майестра Залина.

Марина опустила руку, фоморы ослабили хватку, обождали несколько секунд и, убедившись, что я не собираюсь ни на кого кидаться, отпустили вовсе.

Вдруг послышался топот. Из-за кустов выехал всадник в полицейском мундире.

– О боже! – только и успел выкрикнуть он.

Одноногий фомор прыгнул сзади и свернул полицеймейстеру шею. Труп свалился на землю. Несколько уродцев бросились к нему, занялись мародерством.

– Обязательно убивать всех подряд? – спросил я.

– Тебя мы не тронем, – произнесла Катрина. – Кстати, если тебе интересно знать, то это Валери попросила не убивать тебя. Мы обещали, что даруем тебе жизнь, если она не обманет и отдаст нам формулу. Мы сдерживаем свои обещания.

– Сестра, – промолвила Марина. – Если мы отпустим его, формула доктора Джонатана Флюкингера станет еще чьим-нибудь достоянием.

– Я позаботилась об этом, – ответила майестра Залина и добавила, обращаясь к фомору с письменными принадлежностями. – Ты помнишь, что нужно сделать!

– А как же, майестра Залина! – отрапортовал фомор.

Он подал знак сородичам, и меня вновь скрутили так, чтобы я не мог пошевелиться. Мою голову зажали, но теперь это были не нежные пальчики Марины, а чешуйчатые щупальца поганых уродцев. В голову мне вонзилось что-то острое.

– Ай! – вскрикнул я.

– Потерпите, маркиз, – сказала майестра Залина. – Ничего плохого с вами не сделают, просто чуть-чуть исправят формулу.

– Проще было содрать с него кожу, – проворчала Марина.

Ей не успели ответить. К майестре Залине подбежал один из фоморов и протянул ей какую-то бумагу – на вид некий официальный документ.

– Что это? – спросила повелительница бурь.

– Эта бумага касается маркиза де Ментье, – ответил фомор.

Фея развернула документ, прочитала несколько строк и рассмеялась.

– Маркиз, вы родились под счастливой звездой, – промолвила она. – Послушайте, что здесь написано. Это указ исполняющего обязанности верховного правителя маркграфства пана Марушевича.

Фоморы продолжали наносить татуировку на мою голову, а майестра Залина читала вслух:

– Я, исполняющий обязанности верховного правителя маркграфства Траумлэнд пан Ясек Марушевич, постановляю в отношении маркиза Сержа Христофора де Ментье следующее. Маркиз Серж Христофор де Ментье имеет право поселиться в любой из трех провинций маркграфства Траумлэнд, а именно – в провинциях Торвейл, Монтейн-Фло, Крегенфилд. При этом маркиз Серж Христофор де Ментье волен называться любым именем, но лишается права прозываться Сержем Христофором де Ментье и Федором Кузьмичем Каблуковым. Также ему запрещается въезд в провинции Траумштадт, Шэдоуберг и Меербург. Если маркиз Серж Христофор де Ментье согласен принять данные условия, то приговор суда о лишении свободы сроком на три года с отбыванием на каторге Раухенберга считается отмененным. Но если впоследствии маркиз Серж Христофор де Ментье вознамерится посетить провинции Траумштадт, Шэдоуберг и Меербург или же назовется именем Серж Христофор де Ментье или же именем Федор Кузьмич Каблуков, он будет арестован и осужден, как беглый преступник. Если же маркиз Серж Христофор де Ментье пожелает сохранить имя Серж Христофор де Ментье, а также право на въезд во все без исключения провинции Траумлэнда, в том числе и в провинцию Шэдоуберг под именем Федора Кузьмича Каблукова, то решение суда сохраняется в силе, и маркиз Серж Христофор де Ментье обязан отбыть наказание на каторге Раухенберга в течение трех лет в соответствии с решением суда.