Текст книги "Застывший Бог (СИ)"

Автор книги: Лев Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Кажется, я немного перегнул, старуха молча пучила на меня глаза, и меняла цвет лица переходя из красного уже в какой-то лиловый. Я подумал, что сейчас старушку хватит кондрат, и это будет неудачным началом предприятия; а может быть даже и его концом. Но она выдохнула, пропыхтелась, и приняв вернувшись к относительно нормальному цвету лица, – только махнула рукой.

– Ну-ну, шпециалист, делайте как знаете...

– От, спасибо большое. – С облегчением перевел дух я. – Давайте-ка составим контракт, и осуществим предоплату. Деньги переведете в электронном виде на депозит, а то боюсь до окончательного расчета из нашей компании доживут не все.

– Вот, это деловой разговор, – удовлетворенно кивнул Василий.

Сижу в засаде.

Если бы дело происходило в каком-нибудь приключенческом фильме, то я бы искал ночного шарясь по окрестным лесам, с перемазанной грязью рожей и ножом в зубах... Жизнь однако прозаичнее, поэтому я сижу в засаде с полным комфортом, в мягком кресле. Диспозиция такова: Мы находимся в большой комнате, на втором этаже. Мы, это я и хозяин дома – Василий. В комнате две двери, – одна в коридор, вторая в смежную комнату-спальню, где таятся Петр и Степан, – они на подхвате. В комнате большое окно, сейчас его створки распахнуты настежь, занавески отодвинуты. Это единственное открытое окно во всем доме. Это вообще единственный открытый путь в дом. Все остальное, окна, двери, даже дымоходы, – в том числе и тот что в камине этой комнаты, – задраены наглухо. Двери крепкие, окна с бронестеклами, – есть шанс что в других местах никто не войдет. По крайней мере без лишнего шума. А за открытым окном – ночь.

Вот уже третие сутки мы сидим так. По дому передвигаемся только гуртом, даже в сортир, (что конечно несколько напрягает непривычных к этому хозяев). Иногда днем постреливаем из вот этого самого открытого окна из винтовки; в расстилающиеся за окном поля, в никуда, – в белый свет как в копеечку. Бестолково, но громко и приметно. Это знаки.

Два дня назад Василию звонили с очередным предложением продать землю, и он с матюгами и истеричными воплями в трубку, отказал. Василий к истерикам не склонен, – вопить его попросил я. Стрельба в никуда, и вопли... Пусть те, кто предлагают продажу, думают что хозяин на взводе и испуган. Это ведь значит, что психика хозяина не выдерживает, и осталось совсем немного давить. Значит, ночной придет.

И придет он именно сюда. Больше некуда. Мы единственные люди в районе, и значит нас надо тиранить. Техника по полям не ездит, люди нигде не ходят. Мы закрылись в скорлупе. Значит нас надо оттуда выковыривать. Задачу ночному поставили на террор, поэтому зная их поганый почерк, постараются они проникнуть в дом, и зарезать одного из нас, – тихо, чтоб нашли мы его только под утро. Но максимально кроваво. Чтоб поняли мы, что прятаться бесполезно, что достать нас могут в любой момент. Так проводили операции психологического давления, во время последней войны. В тех местах где людей не надо было вырезать поголовно, а надо было превратить в испуганное, блеющее от ужаса, готовое на все стадо...

Василий сидит в кресле напротив большого пленочного телевизора-рамки, в котором бубнят о своей любви герои какого-то сериала. Теле-рамка повешена на стене противоположной то, в которой окно. Выходит смотрящий в телевизор Василий, сидит к окну затылком. Так и задумано. За окном вместо него наблюдаю я со своей позиции в углу. Огромная комната, – можно даже сказать зала, – тускло освещена – всего одной настенной лампой у самого окна, да еще светильником на небольшом круглом столике рядом с Василием. А мой угол, где я сижу в другом кресле лицом к окну, совершено утонул в темноте. Правда хеншаны твари хладнокровные, в морде у них кроме обычных глаз, тепловизор. Поэтому темнота ему совершенно не помеха. Но есть один нюанс...

Я не смотрю на экран телевизора. Он мне не виден. И был бы виден, – не стал бы. Но я за три дня уже научился различать героев по голосам, и даже вникнул в сюжет. Валентин Феликсович – менеджер высшего звена в корпорации “Глобал-Транс-Газ”. Маша – рядовая сотрудница в отделе Социального развития. Валентин Феликсович и Маша любят друг-друга. Но коварная разлучница Аня из отдела Технической документации сама положила глаз на Валентина Феликсовича. Чтобы опорочить Машу, Аня выкрала составленные Машей документы, которые шли на подпись самому Генеральному. Выкрала, и перепечатала, не изменив ни строчки в тексте, но исправив боковой отступ на листе с полутора на два сантиметра! За это вопиющее нарушение, весь Машин отдел естественно лишили квартальной премии. Теперь Маша на плохом счету, собственный отдел её ненавидит, и даже сам Валентин Феликсович колеблется в чувствах. Шекспировские страсти! Выдержит ли настоящая любовь такие испытания?! Если ночной не появится еще в течении пяти дней, я это, к сожалению, узнаю. Но с учетом того, что сериал спонсирован “Глобал-Транс-Газ”, скорее всего все закончится хорошо. Злочинную Аню выкинут из стройных рядов Общества, а Валентин-Феликсович сочетается законным браком с золушкой-Машей...

Василий кукует в кресле, потягивая морс из бокала. Попросить бы его переключить канал. Но нельзя. Меня здесь нет. Я слушаю бубнящих корпоративных страдальцев. На коленях у меня лежит моя прелесть – винтовка “М-91”, под самый распространенный в наших местах винтовочно-пулеметный патрон. Когда-то завод на котором выпускались эти винтовки назывался “Чрвена Застава”, что значит “Красное Знамя”. Память о временах, когда несколько стран выбрав единую идеологию пытались построить лучшее завтра. Не дали... Идеологию признали неверной, и завод сменил название на просто “Застава”; – условное такое “Знамя” без цвета, без символов...

Мой экземпляр винтовки доработан под меня любимого. Постоянный рамочный приклад заменен на складной. Вместо родного ствола поставлен более короткий от “Лотар Вальтер” с измененным шагом нарезки. Сверху воткнут переменный прицел ПСУ-М кратности 1-4х. Стандартные магазины на десять патронов заменены рогаликами на двадцать. Да нарощенная планка предохранителя, чтобы не снимать руку с рукояти управления огнем. Скромно, но со вкусом. В результате всех этих пассажей я получил разворотистое оружие размерами чуть длиннее автомата, но под винтовочный патрон, годное накоротке, и с вполне приличной точностью огня по стационарной цели в габаритах человека, метров, пожалуй, до шестисот...

Ночь за окном темна. И медленно-медленно, из теней, из сумрака, из неявного марева соткалась в верхней части окна чья-то лысая уродливая голова. Он висел за окном, вверх-ногами, и осторожно заглядывал в комнату. Сперва появился высокий лоб, потом складка затерянных во тьме глаз, и не более.

Хеншан.

Он потаился так некоторое время созерцая комнату. Обвел все внимательным взглядом, не упустив Василия, и скользнув пустым взглядом, по месту где сидел я. Затем из темноты появилась его гадливая лапа, и мягко присосалась к потолку. За ней последовали вторая, третья... Хеншан вползал в комнату мягко, неслышно. Омерзительное, идеально слаженное тело двигалось завораживающе плавно. Крялья подрагивали. Он сосредоточенно полз к Василию, и все так же бубнили в телевизоре о актеры о своих высоких чувствах.

Я поднял винтовку с колен, и насколько смог направил её в сторону твари. Насколько смог, потому что передо мной была преграда, которая запирала меня в углу, и не вызволяла полностью навести оружие. Та самая преграда, из-за которой Хэншан не видел меня со всем своим распрекрасным тепловизионным зрением, даже глядя в упор. Волшебная преграда – самое обычно оконное стекло, глядеть сквозь которое бессилен самый замечательный тепловизор. Оконная рама которую я притащил сюда перекрывала угол, и хэншан не видел меня – тепловизором. И не видел обычным зрением, потому что мой угол застилала тьма. И глядя на то как он сосредоточенно ползет наблюдая за беззащитной жертвой, я испытал острое мстительное удовольствие, от того что сейчас такой жертвой был он, – и не подозревал об этом.

Я уже прикинул, как оттолкну стекло, и поприветствую гостя, но вдруг увидел, что в окне, там же где и первый, появилась вторая такая же рожа.

Двое...

Первый полз по потолку, а второй наблюдал. Шестернки в голове завертелись – если выстрелю в первого, второй уберется, и ищи его потом как ветра в поле. Медлить и ждать было нельзя, первый все ближе и ближе подползал по потолку к тому месту где со скучающим видом сидел Василий. Значит...

Я машинально проверил левой рукой, что кратность прицела стоит на единице. Без выпендрежа, мягко толкнул оконную раму по верхнему краю, и не дожидаясь пока она окончательно рухнет вскинул винтовку, мгновенно поймал в прицел голову второго хэншана, который висел над окном. Подсвеченная марка сошлась со лбом, и я выжал спуск.

Громоподобный выстрел грохнул одновременно с шумом упавшей рамы и заглушил его. Башка Хэншана разлетелась в клочья, а я тут же рванул ствол вправо и вверх выцеливая второго гада. Мой выстрел взбодрил всех. Василий вместе с креслом подскочил, повалился набок, и катаясь по полу задергал кобуру. Хеншан на потолке повернулся и увидел меня. Глаза его сузились. Я это увидел уже в прицел и на медля выстрелил второй раз. Но тварь рывком всех шести конечностей бросила себя вниз, и моя пуля только выбила из потолка град щепок. Хеншан мягко растекся по полу и шипя как сорванный паровой вентиль стрелой рванул к валявшемуся у камина Василию. Он преодолел расстояние буквально в полтора прыжка, и... чуть ли не мордой ткнулся в дуло золотого пистоля Василия, который наконец выкарабкал его из кобуры.

Реакция у Хэншана была, – мое почтение. Он отдернул голову в сторону и пуля из пистолета Василия только пробила ему плечо. Остальные пули бежали уже по его следам, не успевая на какой-то миг, – Василий лупил беспорядочно благо емкость магазина позволяла – брызнула мраморной крошкой облицовка камина, взорвалась осколками фарфора ваза на полке, обнажила светлое нутро из-под отлетевшей щепы стенная вагонка... все мимо. Хеншан презирая все законы гравитации проскочил по камину, и стремглав мчал по стене. Распахнулась пинком дверь в смежную комнату и на пороге нарисовался чрезвычайно суровый Петр с короткоствольной “Сайгой” наперевес, а за ним бледный Степан с винтовкой. К сожалению, дверь распахивалась как раз на ту стену по которой летел драпающий хэншан. Он летел неудержимо, как железнодорожный состав. Поэтому Петр не успел даже оглянуться, как хэншан добежал до двери и вломился в неё всей массой, – раздался дикий треск. Дверь закрылась еще более мощно чем открылась, унеся собой обратно и Петра и Степана. Визит вышел кратким...

Василий, встав на колено, палил вослед бегущей твари, но видно его подводило упреждение. Комната стонала от выстрелов и тяжких шлепков пуль во все возможные материалы, кроме живой плоти. А хеншан несся по стене к окну как локомотив. И я почти бесприцельно, по стволу, навскидку поймал выбрал точку, дождался пока тварь достигнет её, и выстрелил. Хеншан вздрогнул всем телом шлепнулся со стены на пол, но мягко, все еще мягко, и одним сильным прыжком вылетел в вожделенную темноту окна.

Второй раз, на бис, распахнулась смежная дверь, и на пороге возник теперь уже первый Степан, мотая во все стороны карабином. А Петр, схлопотавший в первый раз дверью обратку, мотался где-то сзади зажимая рукой хлещущую из разбитого носа кровь, Сайга с барабанным магазином бесполезно болталась во второй руке, и вид у Петра был осоловелый...

– Упустили! – лихорадочно взвыл Василий, и рывком вскочив бросился к окну.

– Стой! – Рявкнул я, бросаясь за ним.

Василий не знал, что ночной как монгол – бежит не значит удирает... Он подскочил к окну и заводил стволом пистолета слепо пялясь в темноту, а я держа винтовку в правой руке, подскочил, левой сграбастал его за шиворот, и рывком оттянул обратно. И вовремя, – слева из окна вылетела серя лапа и полоснула бритвенно острыми когтями туда, где секунду назад была физиономия Василия. По лицу она не попала, а вот плечо зацепило, располосовав все предплечье.

Василий завопил благим матом. Я оттолкнул его, выхватил из поясной кобуры пистолет, и бросившись к правой части окна выстрелил три раза из него наружу по стене. Вспышки осветили серую фигуру, – она заклекотала, и оторвавшись от стены тяжело рухнула вниз, бесконтрольно трепыхая крыльями.

Пистолет в кобуру, винтовку на плечо. Я включил фонарь прикрепленный на правой стороне цевья, и проверив, не висит ли еще кто-нибудь на стенах, посветил вниз. Там лежало две серых – черных в луче фонаря – фигуры. Одна неподвижная, с крошевом вместо головы, и вторая – тот что едва не ушел. И он был все еще жив, и все еще пытался. Он полз от дома на ломанных конечностях, смятые крылья волочились за ним как плащ, и черная кровь стелилась за ним грязной тропой.

Сзади меня кто-то толкнул, так что я едва не вывалился кубарем из окна. Это был Петр с расквашенным носом. Глаза его еще плавали, так же как и ствол “Сайги”. Он начал разворачивать свой шайтан-дробосып в окно, но я положил руку на ствол и остановил его:

– Я здесь справлюсь. Помоги брату.

Петр оглянулся, увидел стонущего на полу Василия, охнул, и поскакал к нему.

Я остановил Петра, потому что это была моя добыча. И мое право вколотить в ночного пулю. Но когда я уже поднял ствол, ко мне пришла другая мысль. Был здесь кое-кто, кому это было нужнее.

– Степан, – позвал я. – Иди сюда.

Степан подошел к окну, и я, подсветив ему фонарем сказал.

– Добей это чучело.

Степан закусил нижнюю губу.

– Не я подранил.

– А возьмешь – ты. Участвовал. Имеешь право. Говоришь он тебя до усрачки напугал? Там внизу ползет твой страх. Добей гада. И крепко запомни, что мы – люди. А он – добыча.

Степан кивнул, повернулся к окну, перехватил половчее карабин, и уперев ложе на подоконник прицелился.

Я смотрел в окно, на ползущее нелепое существо. Меня отпускало. И может быть оттого, что я за время стрельбы в комнате слегка перегорел, мне даже не было ненавистно, то что ползло внизу.

“Спросил Индра у брата: Что же ты сделал со своими детьми, Вритра? – начал я повторять про себя выученные в отрочестве строки – Почему они теперь не могут выносить света солнца?”.

Рядом бабахнул выстрел, – крыло ползущего внизу ночного разорвалось как ветхая тряпка.

Звонко покатилась по полу стрелянная гильза.

“На что употребил ты силу своего семени? Почему у одних из твоих детей глаза красные как кровь, и конечностей числом больше четырех? Почему другие обросли щупальцами, будто клубок змей. Почему их слюна разъедает все на что попадет?”.

Снова бахнуло, – и хэншан забарахтался на месте, как приколотый к земле жук.

“Зачем твои дети забивают и диких людей, и моих сыновей как скот?! Неужели в этом теперь твоя справедливость?!”. Так я когда-то вычитал в книге деда. Тех, легендарных ночных создал Вритра, потерявший разум от горя. Но этого, который барахтался на земле, вывели гораздо позже. Вывели люди, отыскав старый генетический материал практически вымерших ночных. И у этих замечательных ученых в белых халатах не было известных имен. Они повторили то, что когда-то сделал древний бог. И какой из этого можно было сделать вывод? Что древний бог был так же глуп как обычные люди? Или что люди в своей злобе и глупости подобны древним богам?

Еще выстрел, – тварь будто обмякла, провалилась в себя, неловко подломив конечности.

Я повернулся к в комнату.

Петр шмыгая носом, неловко но старательно, бинтовал плечо Василию, раскачивая того наложением каждого оборота бинта как неваляшку. Василий медленно болтал головой, все еще сжимая в руке свой золоченый пистолет с затвором вставшим на задержку. Хороший пистолет, хоть и в хохломе, – “Явуз-16”, где-то в Анкаре их вроде бы делают... Весь магазин расстрелял как с куста, комнате будет нужен ремонт.

– Все? – спросил Василий.

– Сейчас спущусь, сделаю “контроль”, и все, – кивнул я. – Если только вам не пришлют еще пачку... Этих лучше сжечь. Оттащить крючьями подальше от дома, и запалить. Вам обязательно нужна скорая, – они под ногтями не чистят.

– Откда ж такая дрянь? – Подал голос от окна Степан.

– От нас самих. – Буркнул я. – Все что они умеют, в них заложили люди.

Вертолет болтался и громыхал пластиком. Я сидел развалившись на скамье и мечтал как попаду домой, – в душ, да краем уха слушал новости местного радио бубнившего из динамиков. Новости были не ахти. В Австралии лютовала эпидемия, Мексиканский Королевский Картель десантировал с воздуха аэромобильную бригаду на несколько предприятий по производству Ванадия и Молибдена на территории “Фар Вест Репаблик оф Америка” в Колорадо. Поскольку мексиканские спецы действовали по контракту с одним из акционеров тех самых захваченных предприятий, выходило что речь идет о конфликте двух рассорившихся собственников... Там же недалеко, в Денвере шла демонстрация национальных англоязычных меньшинств, которые не хотели читать вывески на испанском... В балтийском море взорвалось судно-газовоз – долбануло так, что вместе с газовозом исчезли и два корабля охраны и все стекла в домах на побережье. Судя по тому что судно не успело дать никаких сигналов, это было не нападение, а диверсия... В Варшаве организация “Сарматская шляхта”, выступающая за традиционные ценности, взяла на себя ответственность за направленный взрыв в приватном кабинете столичного ночного клуба, где погиб директор крупной киностудии со своим очень юным другом. Мир жил в обычном ритме.

Вертолет подлетал к Питеру, но не было видно ни лент улиц, ни кварталов домов. Низкая облачность лежала над внизу белым ватным покрывалом, и я видел свое местоположение в воздухе только по отметке на электронной карте. Впрочем, я знал, что при хорошей погоде видел бы внизу торчащие из воды здания старого города, медленно превращающиеся в груды осыпающегося камня. И мощный купол Казанского собора с повыщербленной дугой колоннады, возвышался бы над гладью воды как рукотворный утес, как галлюцинация из фантастического сна, – храм еще держался наперекор зимним морским бурям, методично подмывающим захваченные дела рук человеческих... Уровень мирового океана поднялся. Вода из Балтийского моря подошла к Питеру, скрыла его улицы, спокойно обняла дома, и ушла дальше, чтобы соединиться широким заливом с Ладожским озером. Северная Пальмира исчезала так же как сотни прибрежных городов до него...

Мотор стрекотал. Теперь, там, за туманом должна была тянутся береговая линия. У побережья в воде тенями лежали затопленные сооружения старого Ломоносовского порта и подтопленные старые кварталы. Потом шли новые пирсы с пришвартованными кораблями, арочные краны, лабиринты контейнеров. И наконец – окруженный стеной новый город. Облака пытались скрыть его от меня, но прорывая их белую занавесь торчали из белого марева башни и шпили небоскребов, будто мощные побеги, что тянутся сквозь преграды к солнцу. Башни из стекла и металла блестели гигантскими панелями солнечных фотоэлементов, раскинувших свои лепестки. Они торчали из тумана будто одинокие замки владетельных лордов. Впрочем, в какой-то степени так и было.

Вертолет начал снижаться, вошел в облачный слой, пронеся меня сквозь влажное марево и пошел в сумрачном нижнем эшелоне. Теперь облака нависали над моим вертолетом сверху плотным, обещающим дождь ковром, скрывавшим солнце. Вертолет вильнул и пошел на посадку. Стоянка аэротакси была заполнена взлетающими садящимися воздушными машинами. Моя села в свою “ячейку” размеченную на поле, остановила двигатель, и выпустила меня на волю. Я подхватил рюкзак, вылез из машины, вошел расположенной рядом призывно раскрытый “грибок” кабинки лифта. Такие кабинки были по всему полю, – это позволяло пассажирам не шляться по стоянке, подставляя головы под винты, и попадать как можно ближе именно к своему такси...

Пока кабина лифта спускалась, я залез в рюкзак и вытащил оттуда “доприл” – очки дополненной реальности. Мой браслет обернутый вокруг запястья, (который на самом деле был небольшим компьютером с гибким экраном, акумулятором и прочим), в принципе, позволял обходиться и без очков. Но для того чтобы увидеть многую информацию через него мне приходилось бы постоянно глядеть на все через запястье – то есть наводить браслет так, чтобы его камера считывала виртуальную реальность, и выводила её на экран. Ходить махая рукой – значило привлекать лишнее внимание, а не видеть дополненную реальность, значило быть полуслепым в техногенной городской среде. Поэтому я вытащил нелюбимые очки, нацепил их невесомую дугу на нос, и притопил раковинки наушников на дужках в уши. Пока я делал это, лифт успел “провалиться” вниз на один уровень, и открыть двери, – и я сразу же попал в другой мир.

Светлая окраска стен и яркое освещение огромного зала придавали ему спокойно-праздничный вид. Справа было кафе с красными столиками креслами, и прилавком, за которым суетились официанты в таких же красных шапочках и передниках. Дальше магазины, сверкающие вывесками и витринами. – При взгляде на каждую витрину в наушниках начинала звучать своя музыкальная тема, а вывески сверкала обязательным рекламным минимумом, и призывно подсовывали плавающие в воздухе виртуальные значки – только сфокусируй взгляд на значке, и дважды мигни – и ты узнаешь большее. Я старательно мигал мимо...

Вальяжно, под собственный неразборчивый гомон, шел народ, мужчины, женщины, девчонки, семейные пары с детьми. Мимо прошел мужчина в светло-сером деловом костюме. Деваха в розовой кофточке и белых обтягивающих штанах. Все здесь – и окружение и люди были слишком яркими. Когда я выбирался за город, на природу, или в кварталы старого города, – мир как будто выцветал. Особенно на природе – даже не обращая внимание на всю эту виртуальную тербуху, – ну где там, за городом, скажите на милость, увидишь человека в розовой кофте и белых штанах?.. Попадая обратно в город я всегда немного дурел от суматохи, шума, многолюдья, и... вопиющей демаскировки. Мимо продефилировал вихрастый остроносый парень, в кроссовках с кислотно-желтыми вставками, и меня аж покоробило. Это действительно был другой мир, с другими законами. Резервация непуганых счастливчиков.

Эллизиум.

Размышляя об этом я повесил рюкзак на плечо, и пошел к эскалаторам, ведущим на первый этаж. По пути меня чуть не сбили два вопящих мальца, – один гнал другого, оба азартно перестреливались из пальцев. Естественно на обоих были очки и перчатки дополненной реальности, но они работали на своей частоте. Так что для моего убогого взгляда пацаны перестреливались на указательных перстах – а у них там, между собой, небось шла смертельная баталия, по всему торговому центру летали лучи смертоносных лазеров, гремели взрывы, и еще бог весть что... В стороне я заметил пару местных корпоративных полицейских, упакованных в хмурые выражения лиц и броню. Полицейские завертели головами, в поисках родителей сорванцов, но самих героев трогать не спешили.

Спускаясь на эскалаторе на второй этаж я уже вызвал с браслета такси, – так что как раз когда добрался до первого, и вышел из фойе – желтый пластиковый пузырь на четырёх дутых колесах, ждал меня призывно открыв дверь и мигая в очках огромным ярким маркером. Я мельком осмотрел площадь, – выложенную плиткой мостовую, аккуратные скамеечки, бассейны с фонтанчиками у которых плескались радостные дети под сенью деревьев. Все это залитое “солнцем” – натянутого над площадью светящегося полотна, которое превращало внешний хмурый день в вечное лето. Такси синхронизировалось с моим браслетом, уточнило адрес, уведомило о списании с моей карты нужной суммы, и захлопнув дверь мягко покатило меня к дому.

Машин на улице было мало, в основном такие же такси, как мое, да роскошные лимузины уважаемых “эвпатридов”* – город создавался с нуля, по концепции шаговой доступности, и пробки в нем были никому не нужны.

{прим. Эвпатрид (др. греч) – “благоотеческий”, так называли граждан-аристократов с хорошей родословной.}*

Такси проехало по Проспекту Солидарности, плавно переехало через широкий мост, – мелькнули пришвартованные на канале разноцветные катера и белые яхты, – свернуло налево, и обогнув парк пошло по малой кольцевой. Справа потянулась огораживающая город стена. Несмотря на малое количество машин в городе, здесь была замечательная широкая кольцевая, – в случае необходимости прекрасная рокадная дорога для переброски местных корпоративных сил безопасности. Такси шустро пробежало несколько километров, свернуло к городской стене, и подкатило к пропускному шлюзу. У шлюза маялось несколько упакованных вояк, – они здесь были на случай нештатной ситуации, которые случались редко, и им было скучно. Я подъехал к шлагбауму, автоматика проверила что я, во-первых гражданин города, и нахожусь в нем по праву, а во-вторых, что я не имею за собой долгов и грехов, и потому могу его спокойно покинуть. Шлагбаум перед такси открылся, и я проехал мимо незапертых шлюзовых ворот в стене. Из Нового Питера я попал в старый Ломоносов... Пригород, менее безопасный и престижный, и куда более мне привычный. Спасибо варяжьим связям – я имел гражданство огороженного стеной “корпоративного эдема”, мог по нему шлындать в случае надобности, пользоваться вертолетным и иным дальним транспортом. Но платить там за жилье для меня было слишком обременительно, поэтому жил я в старом пригороде.

Такси прошло по краснофлотскому шоссе (тянувшемуся вдоль берега параллельно своему старому затопленному тезке), прошло по улице Победы, свернуло на Газовую, потом в Майский переулок, и выехало на Приозерную... Ну, вот я почти дома. Мой дом был новостройкой... когда-то. Теперь это был архитектурный памятник старого мира, – мира до подъёма уровня воды и большой войны. Все же, это был еще крепкий трехэтажный светло-серый многоквартирный дом с голубыми дверьми в парадных и голубыми же оконными рамами; попытка несколько облагородить цветом скудный дизайн... На третьем этаже было мое логово, где меня ждал заслуженный отдых. Компьютерный “дух” моей квартиры конечно был не последней модели, искусственным интеллектом не обладал, и беседы о творчестве Бокаччо и Петрарки со мной поддерживать не мог, но на то чтобы по моему сигналу из такси, за пару улиц до прибытия, набрать теплую ванну и вскипятить чайник, его хватало. А мне больше и не надо... – думал я, подходя к парадной, и взявшись за ручку двери. – Сейчас упаду, и буду отмокать.

Тут меня и взяли.

И ведь ничто не предвещало. За такси моим никто не следил. И когда я выходя из машины, окинул свою узкую маленькую улочку взглядом, не ошивались на ней подозрительные личности. И машин на ней стояло немного – ни привычные древняя Волга Сайбер, ни роскошный Кадиллак Эквинокс, ни все остальные – знакомые и нет, – не заставили мою чуйку заволноваться. Проспала чуечка. Уделали меня просто и элегантно.

Во всем мире погас свет, – раз.

В задницу меня что-то пребольно кольнуло – два.

Свет в мире погас, – и я рефлекторно приседая, мгновенно сбил левой рукой с головы очки дополненной реальности, которые кто-то взломал и набросил на стекла виртуальную пелену... Сам я уже уходил вбок разворачиваясь, придерживая левой рукой рюкзак и чехол висевшей на плече винтовки, правой дергая поясную кобуру, и бросаясь к широкому спасительному борту “Эквинокса”, чтобы оттуда оценить обстановку... Укол в задницу я почувствовал но не понял, – пока не рухнул дергаясь и нелепо дрыгая руками и ногами на асфальт. Сперва стукнулся о мостовую мой пистолет, а потом и я сам, – с прекрасным деревянным звуком. Мышцы отказывались слушаться, но мозг работал, и анализировал хлопок, который я услышал перед тем как рухнул на мостовую.

Это была “пчелка”, или что-то в таком духе – беспроводная тазер-пуля, какими часто пользовались полицейские для того чтобы свалить буяна, не пуская ему кровь. Если у буяна не было проблем с сердцем, или какого-нибудь вшитого крадиостимулятора, то часто для него все заканчивалось благополучно... Пчелку как правило отстреливали из старого доброго гладкоствола 12го калибра, и пороховой заряд там был лядащий, потому и хлопок получался таким стеснительным...

Мышцы задубели, и только на морально-волевых, нелепо дергая руками, я перевернулся, впечатался лицом в грязную мостовую, и дрыгая чужой – не моей, неловкой как полено рукой, – я засучил по ягодице, сбрасывая электрическую гадину. Есть! “Пчелка” соскочила, и я подтянул под себя правую руку, одновременно поднимая голову чтобы осмотреться, и левой пытаясь нащупать упавший – (где-то он должен был быть здесь) – пистолет... Еще хлопок – и укол сзади в бедро, тело вновь скрутило и одревенело. Твою медь! Я попытался дотянуться правой рукой до второй пчелки, – нетрудная задача при моей гибкости, в обычных условиях. Но не сейчас. Я не смог её нащупать. А левой рукой – скрюченной судорогой задревеневшей культей, – я все-таки нащупал рукоять моего “Хелкера”. Но это был последний успех.

Надо мной возник смутный силуэт. “Щас в лицо” – подумал я, увидев приближающийся к моей физиономии добротный прошитый ботинок. Но ботинок разминулся с моим вжатым в асфальт ликом, а пришелся аккуратным пинком на мой пистолет, который вылетел из левой руки и убренчал по асфальту – боли в руке я не почувствовал...

Пчелка прекратила меня сотрясать, – время рывка! Но никакого рывка у меня не вышло, едва пчелка прекратила бодрить, как на запястье левой руки мне наступил уже мой недавний но добрый знакомый ботинок. Правую руку, которую я не видел, тоже зафиксировали, в спину что-то тяжело, до хруста в ребрах уперлось, – подозреваю что чье-то колено. Голову мою, впечатали в асфальт крепкой растопыренной пятерней, край ей я видел левым глазом. И меня снова кольнуло – третий и последний раз. На этот раз не “пчелкой”, которая заставляла меня дрыгаться как эпилептика, а какой-то другой иглой, – по которой в меня втекло безразличное марево быстро подступающего сна. Это было прекрасно и слаженно сыграно...

А отчаянно пробовал дернуться хоть чем, но держали меня такие умельцы, что только мои правая щека и ухо крепче вжались в асфальт, да хрустнуло нехорошо где-то в позвоночнике. А потом тело предало меня. А сознание изменяло чуть медленнее. Я еще успел почувствовать, как меня подняли, завели руки назад, и без затей сунули в багажник как по волшебству организовавшейся рядом машины.

“Белая...” – это все что я успел о ней узнать. О машине. Перед тем как крышка е багажника затворилась надо мной, будто крышка гроба.