Текст книги "Застывший Бог (СИ)"

Автор книги: Лев Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– Я – Вперед вышел один из десятников, с широким скуластым лицом.

– Сейчас вылетаем по цели, – сказал дед – “зам раз” Запслав улетает со мной. На время нашего отсутствия назначаю тебя “зам два”. В случае чего, – примешь командование.

– Есть, – козырнул Борна к непокрытой голове. (у варягов с этим было просто).

Вообще у варягов система званий своя, старинная. Десятник, сотник, темник, (то есть тысячник)... Европейские звания некогда введенные на Руси царем Петром у нас так и не прижились. И то сказать, зачем их использовать, эти слова на искаженной латыни? Толку от того – разве что звучит непонятно и загадочно, дешевой солидности добирать. Генерал, Майор, Капитан... А переведешь на наш родной язык “Общий”, “Старший”, “Голова”... И зачем было вводить иностранное? Вот и “заместитель” у варягов был просто заместителем. Старофранцузское “Льётенант” конечно звучит красивее, но если перевести эту искаженную латынь – “Локум Тененс”, – то получится просто “Местодержатель”, – то есть ровно тот же русский “заместитель” по сути.

Маленький отряд начал загружаться в вертолет. Два жреца со своими нелепыми посохами, двое “научников” со своими цифровыми камерами и чемоданами плохо работающей здесь тонкой аппратуры, два крепких молодца в камуфляже с автоматами. С хвоста в вертолет с неживой машинной грацией зашел подстраиваясь и поджимая лапы под тесноту грузового отсека Герион, – поддержка на случай сложных ситуаций. Он и занял почти весь отсек...

Дед повернулся ко мне,

– Ты там поаккуратней, дед. – Попросил я.

– Не боись, – отозвался вместо деда Запслав, и крепко хлопнул меня по плечу, аж к земле припечатал. – Я пригляжу за ним. Все будет в лучшем виде.

– Смотри, сам обещал, – буркнул я Запславу.

Тот хохотнул и пошел к вертушке.

– Аккуратней, дед. – Снова попросил я. – Кто знает, как оно там?

– Спокойно, Мишук. – Улыбнулся дед. – Я как солнышко-колобок, – и от бабушки ушел, и от дедушки ушел...

– Вот и не изменяй этой традиции.

– Кто боится, – притягивает неприятности. Помнишь?

– Добро. – Ответил я.

Дед улыбнулся, и развернулся к вертолету.

Запслав уже сел в пилотскую кабину, он умел управлять вертушками. Дед сел последним в салон, – молодцевато взлетел по лестнице, пригнул голову и исчез в дверном проеме. Солдат в салоне, убрал за ним лесенку и задвинул створку двери.

Вертолет загудел раскручивая винты. Нас Борной окатило стремительным вихрем грязи и песка, отгоняя от машины. Прищурив глаза мы невольно отошли назад на несколько шагов. Смутно видный за бликующим иллюминатором дед махнул мне рукой, когда машина уже начала отрываться. Я поднял руку и держал её вслед уходящему вертолету. А потом я вернулся в нашу с дедом палатку.

Это была два с половиной часа назад. Впрочем – я посмотрел на часы – уже больше... Сколько продлиться отсутствие деда. Скорей бы они вернулись... Они вернуться и... Я не очень представлял как это будет. Они вернутся, и привезут Его в саркофаге? Я представил себе этот саркофаг, – почему-то он возник у меня в голове как металлический гроб украшенный непонятными иероглифами. Глупость, а впрочем, кто его знает как он должен выглядеть... Или вдруг... вдруг он смогут оживить Перуна прямо там, и вернуться не с саркофагом – а с ним самим! С живым!

Я попытался представить это себе, – и не смог. Перун сидящий в вертолете на скамеечке и болтающий с дедом... Вообще Перун и вертолет... Не вязалось. Перун был из какого-то совсем другого мира. Он грозил молниями, он летал на непонятных машина-виманах. Он... был сказкой. И вот он сейчас выйдет из сказки в реальную жизнь. А дед, и остальные. Все кто привыкли молиться его кумирам, кланяться его изображениям, клясться его именем... Я попытался представить кланяющегося деда, и Запслава с его разбойничьей физиономией. И жрецов – вот они кланяются кому-то вместо кумира, кому-то туманному... Пролежавшему во сне тысячи и тысячи лет... Мне трудно представить, как это будет. Но я забегаю вперед, – не ошибутся ли они там с местом и временем? Правильно ли понял дед мои сигналы, открытые ему через сому? Смогут ли они открыть гробницу? И... не будет ли там каких-нибудь ловушек? Нет, зря дед не взял меня. Скорей бы они уже вернулись.

Солдаты в лагере скучали. Пока солнце не распогодилось, часть раздев верх до маек, разделилась на две команды и гоняли в футбол, соорудив границы ворот из нескольких ящиков. Но сейчас все уже расползлись по палаткам, никто не хотел без нужды вылезать под это плавящееся небо. Жара здесь была такая, что ты не потел – горячий иссушающий ветер тут же испарял пот, и ты просто вывяливался на солнце. А главное этот ветер дул и дул, бесконечно, неослабно. Ветераны, которые уже бывали в свое время в здешних краях называли этот ветер “афганец”. Пить хотелось постоянно, но что толку подносить флягу к губам – такое ощущение, что вода испаряется раньше, чем ты её проглотишь...

И все же мне не в моей палатке не сиделось. За это время я несколько раз заходил в штабную палатку, но эфир был по-прежнему забит помехами, и варяг-связист только отрицательно качал головой. “Зам-два”, Борна сидел рядом радистом на раскладном стуле, закинув ноги на стол, в полудреме с полуоткрытыми глазами. Или полузакрытыми – как посмотреть. Он получил приказ, и конкретный срок после которого должен был начать действовать. Если до семнадцати часов вертолет деда не объявится, он должен отправить спасательную команду. Этого срока он ждал как автомат, грудь его мерно вздымалась, не было в нем ни малейшего волнения. Я не знал чем он занимает свой мозг, может мысленно извлекает квадратные корни из чисел, или цитирует себе на память стихи, или у него внутри тикает таймер – “до 17.00″ – после которого он опять оживет, а может вообще сознание его было медитативно пустым, и смотрел Борна на все вокруг глазами Будды, в которых были выжжены все стремления и все желания. В очередной раз позавидовав каменному спокойствию этого вояки, я вышел наружу, запахнул полог штабной палатки, и пошел к своей.

Вот на полпути меня и накрыло.

Я как раз проскользнул между одной из солдатских палаток и белой цистерной с водой, когда мир вокруг меня поплыл. Запнулись ноги, я успел глянуть вниз. Там был такыр – потрескавшееся от жары земля, и трещины на этой земле вдруг потеряли резкость и начали извиваться будто змеи. Я пошатнулся, оперся рукой о цистерну, ощутив под рукой гладкий обжигающий металл. Но переведя взгляд на цистерну, и на свою руку, я по-прежнему видел на них трещины такыра, будто кадр наложился на кадр, будто мой мозг не поспевал за моим взглядом... А потом картинка исчезла – и цистерна, и пустыня, и весь окружающий мир – он просто выключился

Меня снесло будто ураганом, – холодным, ледяным ураганом, и лед, везде был лед, но живой, потому что подрагивало в его толще электрическое биение живого тока. И меня перевернуло без тела, и вдруг, – я увидел совсем другое место, и все было смутно, смазано, и в то же время сильно, – будто все врезалось в мой мозг, с неуклюжей стремительностью. Стена из смазанного блестящего металла мелькнула предо мной, а на её фоне щетинился всеми стволами приведенными в боевое положение Герион. До моего слуха дорвалась стрельба... Мелькнул в стороне перекошенный от ужаса человек, бегущий с чемоданом, и вдруг, отбросивший его. И я узнал этого человека, хоть видел его лицо лишь долю секунды, и теперь он бежал ко мне боком – это был один из “научников”, что улетел на вертолете с дедом. Дед! Вздрогнула и поплыла картинка, ног я видел, как научиник вдруг рухнул и забарахтался на блестящем полу, пытаясь вывернуться наизнанку, чтобы ухватить себя за поясницу, из которой захлестала кровь. Снова – как волна – нарастающим и тут же затихшим валом накатила на меня стрельба, и чей-то крик. Металось изображение, и я вдруг понял, что вижу все из чьих то глаз, – будто трансляцию с камеры. Мелькнула перед глазами моя – его рука со смутной расплывчатой тенью пистолета. И этот пистолет выцелил чей-то силуэт, и хлопнул выстрел. Но все было слишком расплывчато, и я не понял... Снова возник в фокусе многоногий “Герион”, он разворачивался, пытаясь выцелить не видимую угрозу. Там шел бой. Кто-то напал на них, и дед с остальными... Дед!!!

Я сделал усилие пытаясь – не знаю, – рвануться к ним телом которого я не имел, или хотя бы отчетливей разглядеть – что же там происходит? И я эхом успел почувствовать чью-то боль. Которая на миг стала моей болью, – ожгло правый бог. Снова грохнул выстрел, и... Я упал в безвременье.

Не знаю сколько я пробыл в нем... А потом будто сдернули с моей головы мешок. Я увидел пронзительное голубое небо, блестящую синтетику палатки. За спиной что-то было, я обернулся – на полусогнутых ногах я стоял прислонившись к цистерне с водой. И я понял, что надо бежать. Я оторвал спину от цистерны, колени тут-же дали слабину и я неуклюже растопырил руки, чтобы не упасть. Льдинки с электрическим током все еще заполняли меня, и мир вокруг как при плохой фотосьемке то проявлялся с отчетливой резкостью, то уплывал из фокуса. Но надо было бежать, – и я зашевелил ногами, неуклюже перебирая по земле, ухватываясь за все что попадалось под руку.

“Афганец” дул сильнее обычного, – или мне казалось? Я пробежал мимо очередной палатки, и вдруг понял, что я выбежал за периметр лагеря. Зачем? Мне же надо предупредить Борну и остальных, что дед попал в беду! Но я бежал совершенно в другую сторону, будто кто-то вел меня. Спотыкаясь я бежал вперед, на ходу пытаюсь понять, зачем я так упорно перебираю заплетающимися ногами, и почему так железно уверен, что бегу правильно. Передо мной возник стремительный стальной силуэт – Орф, один из наших собакоподобных робото-охранников появился передо мной, и посмотрел на меня. Все Герионы и Орфы были объединены в единую систему, и все они знали членов экспедиции буквально “в лицо” – была у них система распознавания лиц, – поэтому Орф только тихонько гудел крутя линзами своих круглых глаз-камер.

– Венёв! – На всякий случай назвал я название древнего русского города, который был сегодняшним паролем.

Орф удовлетворился, и признав мое право ходить и жить, снова развернулся спиной к лагерю. Он сторожил... Я пробежал мимо Орфа.

Куда я бежал?..

Небо предо мной было все темнее, будто легла на него какая-то тень. А афганец дул все жестче и сильнее. Или это был уже какой-то другой ветер? Он почти ревел. Раньше стучали по выезженной земле мои шаги, а теперь я слышал завывание ветра и гудел песок, и песчинки били меня по лицу и открытым рукам, забрасывались за шиворот. Но в гудении ветра было еще что-то, какой-то звук... Стрекот... Я услышал стрекот. Вертолет! И скоро я увидел его. Он летел прямо на меня, – по направлению к лагерю, который был у меня за спиной. Он летел странно, раскачиваясь из стороны в сторону как пьяный, – будто его швыряло ветром, который становился все сильнее, и буквально обжигал мне лицо песком. Я поднял руки и схватился руками за висевшие на шнурке очки, и натянул их на глаза. Поднял шейную повязку закрыв рот и нос. Вертолет! Это бы наш вертолет. Тот самый что улетел утром из лагеря. Дед! Вот почему я шел сюда. Вот почему меня вело...

А вертолет тем временем болтало все сильнее. Если раньше его раскачивало из стороны в сторону, то теперь его начало поворачивать вбок хвостом. Порыв ветра ударил в меня жаром, будто тугая пыльна простыня. Я отступил на шаг и едва удержался чтобы не встать на колено. Кусты округ меня уже лежали под напором ветра. Вертолет передо мной снижался, снижался болтаясь во все стороны. Метров двести пятьдесят, двести... Вот он ухнул к земле, выровнялся, и скользнув колесами по бархану песка коснулся поверхности. Не удержался, и начал падать на бок, – сверкающий круг большого винта коснулся песка, – взметнулся песчаный фонтан, отлетел в сторону кусок лопасти, но этот удар выровнял машину и она снова встала почти вертикально, двигатель завыл и начал сбавлять обороты. Винты замедляли вращение. Машина села...

Я побежал к вертолету. Ветер был меня. Воздуха вокруг уже не было. Только гудящий песчаный вихрь. И разглядеть что сквозь него становилось все труднее. Я едва видел машину перед собой. А обернувшись назад... я не увидел лагеря, – только ревущую массу взметнувшегося песка. “Это буря” – запоздало и бесполезно мелькнуло у меня в голове... Но вертолет был все ближе и ближе. А песок уже драл кожу так, будто хотел обглодать меня до скелета. Я добежал до машины. Она стояла наискось ко мне. Пластиковый осколок лопасти был воткнут в песок как сломанный меч. Я пробрался мимо колеса на изувеченной подвеске со “смявшейся от удара надписью “не вставать”, добрался до боковой двери, нащупал ручку и открыл дверь в отсек. Из-за смятого колеса машина почти лежала боком на земле, и мне не пришлось тянуться. Я выставил верхнюю часть туловища в салон и завертел головой – окрашенный в голубой цвет пассажирский отсек был пуст. Песок из-за моей спины хлестал порывами ветра внутрь, занося свои частицы внутрь. Но кто-то же вел машину?

Я рывком забрался в отсек, и развернувшись ко входу с натугой задвинул дверцу, закрыв себя внутри машины. Хрустнули песчинки в механизме двери, и вихрь песка остался снаружи. Я стянул вниз шейную повязку открывая рот и нос, и жадно вдохнул. Теперь я только слышал, как песок метет по своими песчаными хвостами снаружи по обшивке. Я повернулся, скользя по наклонённому полу миновал проем, и заглянул в пилотскую кабину где тревожно и назойливо пищал какой-то прибор.

Правое кресло было пустым. В левом, уронив голову в наушниках на плечо сидел человек. Я метнулся к нему и поднял голову. Это был Запслав. Весь бронежилет, и ворот боевой рубахи и ноги у него спереди был в крови. Светлая пустынная форма потемнела разводами. В правой части стоячего ворота рубахи была дыра, – след от пули. Я наклонил голову Запслава назад, чтобы осмотреть рану, и он вдруг открыл глаза с булавочными точками зрачков.

– Запслав, – выплюнул я торопливо. – Что случилось? Где остальные?

Он смотрел на меня, неживой цветом лица, теперь уже не загорелый а какой-то пепельный, с трудом фокусируя взгляд, и я не мог понять слышит он меня вообще или нет.

– Запслав! Это я, Михей! Где остальные? Где дед?!

Запслав открыл рот, и – все что оттуда раздалось это сиплый хрип. Он хрипел задушенно, страшно, схватив меня окровавленными руками за рукава моей формы. Ранен. Да... Капитально ранен в шею. “ПМП”. Нужно обезболивающий укол и давящая повязка на шею с перехватом под рукой... Я завертел своей башкой в поисках аптечки. Нет, не вижу. Вспомнил, что видел её в пассажирском отсеке и рванулся туда, но Запслав вцепился в меня рукам.

– Сейчас... – Пробормотал я – Погоди... –

С трудом отцепил его и рванулся в салон. Да, аптечка была на стене, – я открыл крышку, и она отвисла вниз, открыв полочки. Здесь был полный набор, и в том числе то что нужно мне. Бинт и обезболивающее...

Я вернулся к обвисшему в кресле Запславу. Пусть пока сидит, так будет удобней бинтовать. Вогнал ему тюбик дурмана прямо через одежду в бедро. Оглядел его заплывшую бурым пустынную боевую рубаху. Мелькнула непрошенная лишняя мысль, что не придется снимать с него броню, а ведь он улетал в бронежилете с разгрузкой, видать сам где-то и дернул струну экстренного сброса, когда схлопотал свое...

Я вытянул из кармана своей раскладной “спайдерко”, выбросил лезвие, и аккуратно, стараясь не задеть кожу взрезал воротник боевой рубахи. Стремно резать рядом с шеей, но ничего... Часть воротника присохла к ране, аккуратно рванул – Запслав взвился и снова захрипел. Но легче, дурман действовал, глаза уже поплыли. Я разорвал рубаху, освободив шею и подмышку. Обнаженная рана на шее без прикрытия одежды выглядело страшненько... Кровь струилась унося жизнь. Сколько он её уже потерял? Так, что там? Тампонада. Теперь бинт. Внутри у меня нехорошо сжималось, но руки работали механически, как было вбито на тренировках. Я бинтовал, а Запслав хрипел. И периодически вздымал руки, пытаясь ухватить меня. Я туго затянул повязку, насколько позволяла шея. Посмотрел на часы, вытянул из кармана маркер, и прямо на повязке написал время наложения. Так! Все! Первичную обязательную программу откатал. Теперь что? Теперь вытянуть Запслава из кресла, уложить в салон.

Извлечь Запслава из кресла оказалось нелегко. Он был тяжел, вдвойне тяжел оттого что опять потерял сознание. Неловкая туша цеплялась ногами за рычаг управления воткнутый перед креслом. Все же я вытащил его, вытянул из кабины в салон, и с натугой взвалил его на пассажирскую скамью. Благо наклон вертолета привалил его к стенке, а не наоборот. Подложил ему под голову скатку из камуфляжной куртки валявшейся здесь же. Что теперь? Рация! Нужно позвать на помощь! Я схватился за свою рацию, – такая была у всех участников экспедиции, и зажал тангенту.

– База мальцу. База мальцу. Прием.

Малец это, такой мне выделили позывной. Не слишком лестно конечно, но сейчас не до этого.

– База мальцу. Прием.

Эфир стрекотал и шипел в ухо словно тысяча змей, но человеческий голос в нем так и не проявился. Даром что это был общий канал. Радист, с которым я недавно болтал в общей палатке не отвечал. Эфир здесь все еще шутил шутки. И мне от них было очень не смешно.

– Всем кто слышит, это “малец”. Прием?

Шипел эфир. Скрежетал песчаный ветер по обшивке.

Я глянул на вытянувшегося на скамье Запслава, на его бледное помертвелое лицо. Сквозь иллюминаторы была видна только померкшая серя взвесь. Иллюминаторы уже почти не пропускали свет солнца, салон был темен. И это днем!.. Мне нужна помощь. Для Запслава и – где он и что с ним? – для деда. На рацию рассчитывать не приходилось. Так, мне надо успокоиться и подумать что делать... Значит, для Запслава я все что мог сделал. Теперь ему нужен медик. А от моего присутствия рядом ему никакой пользы. Значит надо оставить его здесь и дуть в лагерь за помощью. Насколько я отдалился от лагеря? Сообразить это у меня не получалось. Я брел сюда как мешком по голове ушибленный, будто робот попавший под внешнее управление. Чье управление? Думать об это сейчас не было времени... Но это – “нет времени” было почти спасительной мыслью – то что произошло со мной здорово пугало меня. Позже. Все позже. Сейчас надо бежать к лагерю.

Ступая по наклонному полу я добрался до двери. Поднял шейный платок защищая рот и нос, поплотнее устроил защитные очки, поглубже надвинул панаму. Взялся за ручку и рывком сдвинул дверь, и... Не увидел внешнего мира. В лицо стегануло тугим плевком ветра смешанного с песком. Очки с силой вжало в глаза, панама слетела с головы и заболталась на шее на подбородочном ремне, в лоб ударили острые крупинки песка. Не ветер – буря! Ошалелый я невольно отступил на шаг. Это уже не шутки. Стихия. Ветер выл как и скрежетал как тысяча погибших душ. Еще один порыв хлестнул в меня песчаной струей.

Я собрался с силами, подошел к люку и уцепившись за дверной проем наполовину выглянул наружу. Волна спрессованного ветром воздуха огибавшего корпус вертушки ударила меня и чуть не вышвырнула из люка. Я рефлекторно вцепился в его край, и втянулся обратно внутрь салона. Ветер круто усилился. Ураган. Да что же это? Если меня чуть не сдуло здесь, под прикрытием корпуса, что же там в поле? Я не дойду в этом вихревом аду. Это я понял четко. Ураган плох, а в совокупности с песком... Я просто заблужусь в этом вихревом аду. Вихрь швырял в салон песок пригоршнями, с каким-то злым скрежетом. Я опомнился, подскочил к двери и сдвинул её обратно. Вихрь грохотал снаружи как водопад. Под ногами хрустел нанесенный в салон песок.

Я завертелся машинально охлопывая себя по карманам, – что у меня еще есть? Пистолет! Кроме прочего я смогу подать звуковой сигнал. В лагере его наверняка услышат. Услышали бы. – тут же подправил меня внутренний голос, – если бы там не разбушевался песчаный ветер. Все равно – попробовать. Высунуться наружу и сделать несколько выстрелов в воздух. Так... Я поглядел на дверь, представил, что сейчас открою её, и... понял что я боюсь. Машинально я схватился правой рукой за рукоять пистолета в кобуре и застыл. Знакомый шероховатый пластик оружия в руке сейчас совершенно не придавал смелости. Ну же, вперед! Просто аккуратно высунуться и отстрелять вверх магазин. Если наши услышат, то они... Что? – Спросил меня вдруг мой внутренний рассудительный голос. Если в лагере сейчас такой же ураган... Что сейчас там делают люди? Не нуждаются ли они сами в спасении? Эта мысль, вполне себе очевидная, изрядно меня ошеломила.

Раздался противный скрипящий звук и я вдруг почувствовал, что пол под ногами медленно сместился, увеличивая боковой крен. Вертолет двигался! Я отскочил к борту и рефлекторно расставил руки для сохранения равновесия. С тем же скрипом пол снова качнулся, и вертолет вернулся в примерно то же положение. Буря снаружи двигала вертолет... Это... Я затравленно огляделся.

Резкий толчок вдруг бросил меня вперед. Я крякнул и выставив руки полетел прямо на Запслава и ударился в него спружинив руками; он глухо вскрикнул. А я, влетев в него руками и головой, не остановился, а почувствовал как кувырком перелетел через скамью и Запслава и хряснулся спиной в стену которая вдруг превратилась в пол, и сам Запслав со стоном рухнул на меня сверху и придавил, и мы покатились вместе с ним в страшном грохоте. Вокруг скрежетало и гремело. Перевернулись! – Мелькнуло у меня в голове, за секунду до того как я пропечатался этой самой головой в очередном кувырке – черт его знает обо что. Перун светлый! Ай!..

Вертолет застыл. Сверху надо мной прикрепленные к потолку – то есть конечно к перевернутому полу – висели скамейки. Там же, у потолка рядом с дверью свисала вниз лесенка выставляемая при открытой двери для спуска. Я движимый каким-то инстинктом вскочил, ухватившись за эту лесенку, чтобы бежать, спасаться укрыться... Куда? Я заозирался, и тут стена опять прыгнула на меня – я только успел выставить руки и прикрыть ими голову. Удар! Меня отбросило, и я опять кубарем покатился. Влепился во что-то спиной, так что выбило весь дух и даже застонать не было сил, и... все остановилось.

Я лежал глядя вверх, где в иллюминаторах над моей головой метались смутные призрачные тени. И света там было все меньше, а тьмы все больше. Свет закрывало взбесившимся песком. Где-то справа от меня опять захрипел Запслав.

А потом все померкло.

Скрип и шорох. Я слышу их постоянно. Мелкие песчинки трутся снаружи об обшивку, обдирают краску, карябают стекла, пытаются проникнуть внутрь, и добраться до меня. Жуткий звук. Я лежу рядом с иллюминатором, на полу, который в нормальных условиях должен быть бортом. Мир не перевернулся, просто перевернулся вертолет. Два раза за последние полтора часа. Последний раз кабина провернулась чуть ли не на 180 градусов. И я не знаю, хорошо это или плохо. Не знаю...

Рядом сипло хрипит на каждом вздохе Запслав. Кульбиты в разбитом вертолете не пошли ему на пользу. Я сижу рядом с Запславом. Слежу за ним. Периодически я пробую говорить. Но он не слышит, сознание его плавает между бредом и явью. Два раза он машинально хватался за кобуру чтобы стрелять в кого-то, видимого только ему. Так что я отобрал у него “Глок” и засунул в сумку аптечки за спиной. Главное, я даже не знаю кто в него стрелял. И что случилось с остальными. И с моим дедом. Они были хорошо подготовлены и капитально оснащены. Опытные люди, боевой робот поддержки. Все дела. Кто-то добрался до них. Кто-то...

Кто?

Песок шуршит. С тех пор как он завалил фонарь пилотской кабины, и иллюминаторы в верхнем борту, я уже не вижу внешнего света. Только слышу, как по корпусу и остеклению медленно скрежещут песчинки. Песок во всех стеклах. Сверху, снизу, на лобовом стекле. Сколько его уже над нами? Сколько нужно чтобы стекла не выдержали и провалились внутрь? На моряков в подводных лодках сверху давят толщи воды, а здесь... Разные среды, но похоронить обе могут одинаково надежно. Даже если не раздавит скорлупу вертолета, возможно я просто не смогу выбраться из похороненной машины и выкопаться из-под песка. Мы оба. И я и Запслав живы до тех пор, пока работают регенераторы воздуха вертолета. Капитальная была машина, – с герметизацией кабины и рециркулятором кислорода на основе специально выведенных бактерий, которые обожают жрать углекислый газ и пукать кислородом. Приблуды для защиты пилотов при полете через зараженную радиацией и иной дрянью местность. Если бы эти прекрасные бактерии могли жить только за счет углекислого газа, было бы вообще прекрасно. Увы... Мы можем погибнуть от того что перестанет обновляться воздух, или когда выйдет вся вода, или... Неправильные мысли. Нельзя думать в эту сторону. Надо занять себя чем-нибудь другим.

Надо занять себя чем-нибудь. Нельзя боятся, – страх увеличивает частоту дыхания, а значит – скорость потребления кислорода. Чем больше я боюсь, – тем труднее моим маленьким друзьям которые трудятся на мое благо где-то в недрах рециркулятора. Надо расслабиться и дышать спокойно. Надо чем-то занять голову. Разум дан мне чтобы властвовать над телом. Я буду вспоминать. Мое детство. У меня было неплохое детство.

Им что ли занять голову?

Скрипит над головой поглотившая нас великая пустыня.

Шумит песчаная буря.

Вспоминай, Миша.

Вспоминай.

Я лежу на спине. Тихо, темно. Тело мое здесь, а мыслями я убежал в прошлое. Детство, отрочество, юность... Мне не нужно думать о том, что вертолет может стать моей гробницей. Прежде чем попытаться выбраться, мне надо переждать бурю. Значит нужно ждать.

Запслав тяжело сипит рядом на каждом вдохе. Ему нужна помощь и у него нет времени ждать. Такая вот дилемма. Сколько может продлиться буря? Я не знаю. Сколько песка могло нанести на перевернутую машину пока я был без сознания? Не знаю. Достоверной информации у меня нет. Размышлять просто так, – только открывать путь страху. А мне нельзя боятся. Страх увеличивает потребление кислорода, а кислород – моя жизнь.

Я посмотрел на часы. Стрелки тускло светились зеленым в темноте. Достаточно ли прошло времени?.. Что будет, когда я открою дверь которая сейчас находится над моей головой в перевернутой набок машине? Снаружи в салон посыплется песок, и... сколько его будет? Что если вертолет погребен глубоко под насыпанным бурей барханом? Что если песок посыплется вниз без остановки, пока не заполнит собой весь внутренний объем? Не лучшая смерть. Не лучшая... Что будет когда я открою дверь... Пора пожалуй узнать, а?

Я поднялся, и включил фонарик. Нестерпимо яркий свет вспыхнул перед глазами. Промаргавишись, я осторожно ступая между иллюминаторами в полу, пробрался к двери в потолке. Потянулся, и ухватившись левой рукой за укрепленную на нынешнем “верхе” металлическую ножку скамьи подтянулся, и ухватился правой за ручку двери. Напряг мышцы пытаясь сдвинуть ручку, – не получалось. Я подтянул тело повыше и уперся в ногами в металлический косяк, отталкиваясь подошвами и тяня дверь в другую сторону. Щелкнула ручка, дверь рывком сдвинулась на сантиметр-два и застыла. В открывшуюся щель дымной струйкой полился песок. Он шипел тихо как гадюка, и я похолодел от этого негромкого звука.

Я дернул дверь еще раз, но она больше не двигалась. Дверь был устроена так, что сдвигалась из проема отъезжая по полозьям наружу, и сейчас на этих полозьях снаружи лежал песок... Я Перевернулся меняя хват, и снова пристроился к двери. Свет от фонаря укрепленного на груди метался по всему салону, чередуя свет и тень... Равномерным усилием открыть её было невозможно. Попробую открывать её маленькими толчками. Я ухватился за дверь, и начал дергать её короткими сильными рывками.

Заскрипело, и дверь немного сдвинулась. Еще и еще! Песчаная струя потекла сильнее, образовывая на полу горку черного могильного песка. Еще! С каждым отвоеванным у двери сантиметром песок сыпался сильнее. Я обдираю себе пальцы пытаясь шире открыть дверь песку, который меня и похоронит. Еще! Песок сыпался мне на штаны, на рубаху и под неё, попадая струями на грудь и в рукава. Еще!

Дверь вдруг поддалась, и отошла рывком, я кубарем свалился вниз, откатился в сторону от песчаной струи, и уставился наверх откуда втекал в кабину песок. Он лился как толстая змея и осыпался кучей быстро растущей на полу. Вдруг равномерное течение песка сверху прервалось, истончилось, истаяло. И я увидел сверху свет. Дневной свет. Он пробивался сверху широким лучом, в контур двери. Наверно это было самое прекрасное зрелище в моей жизни.

Я подошел ближе, песок скрипел у меня под подошвами царапая метал кабины. Я выглянул вверх в дверной проем, и увидел небо. Живое, нестерпимо яркое голубое небо. Есть ли в мире нечто более прекрасное? Я вытер лицо рукой, провел по голове выбивая из волос набившиеся туда песчинки, глубоко судорожно воздохнул, растер руку с ободранными и онемевшими кончиками пальцев.

Я подпрыгнул, ухватился за края проема, и рывком подтянулся, и скользя руками по песку выбросил себя наверх.

Лагеря не было.

Я не ошибся местом, я взял верные ориентиры и вышел от засыпанного песком вертолета к лагерю. Но его больше не было. Вот почему опять молчала рация, несмотря на все вызовы которые я делал по пути. Я стоял и смотрел на пустыню которая прикатила сюда свои песчаные волны, и похоронила под барханами все. Палатки, машины, людей, роботов... Все. Там, где вчера был выезженный и потрескавшийся такыр, сегодня лежали песчаные барханы. Пустыня сдвинула свою границу и взяла тех, кто неосторожно оказался у неё на пути, прокатилась валом, подобно взбесившемуся океану. И теперь лежала неподвижными толщами песка, будто и не двигалась вчера, будто бы она всегда лежала здесь своими мертвыми волнами. Где-то там, под тоннами песка лежало несколько десятков варягов, и их терпеливый командир Борна, который так и не дождался назначенного времени. Вместе с ними там же были похоронены и транспорт, связь, и вода. Все то что мне сейчас было так нужно. Ни одного следа на поверхности, который указал бы, что здесь имеет смысл копать. Пустыня закопала их заживо. Но что же за ураган был здесь, если из стольких здоровых подготовленных мужиков не уцелел ни один? Вертолет Запслава был отсюда километрах в полутора. Нас едва не засыпало там, а здесь песчаная буря бушевала с удесятерённой силой. Так, что не спасся никто.

Я снял шапку, отдавая дань мертвым. Солнце тут же вгрызлось в голову будто бешенный пес. Долго так стоять нельзя. Я натянул обратно панаму, оглядел мертвый пейзаж, развернулся и пошел обратно к полузасыпанному вертолету.