355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лесли Силберт » Интеллидженсер » Текст книги (страница 12)
Интеллидженсер
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 10:58

Текст книги "Интеллидженсер"


Автор книги: Лесли Силберт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– И ты уверен, что деньги не предназначались для покупок предметов искусства?

– Угу, – сказал Макс. – Вот послушай и скажи, как тут не возгордиться. Я позвонил жене Кесслера, представился репортером, который хотел бы написать статью для соответствующего журнала. Она пришла в восторг. Тут я упомянул живопись, осведомился, есть ли у нее значимая коллекция, какие художники в ней представлены. Она вдруг разобиделась и заявила: «Я художница. На наших стенах висят только мои произведения. И да, они более чем значимы, они habelhaft[8]8
  баснословные, сказочные (нем.).


[Закрыть]
».

– Отлично сработано. Но если ты прав и де Толомеи торгует секретами, а не оружием, я все равно хочу узнать, что за цацку он только что купил у Хамида Азади за одиннадцать миллионов долларов.

ПОБЕРЕЖЬЕ ТУНИСА – 11 ЧАСОВ 19 МИНУТ ВЕЧЕРА

Сурина Хан выдавила полтюбика крема с антибиотиком на ладонь и начала бережно смазывать им порезы на лице своего пациента, его растрескавшиеся губы и втирать крем в струпья на кончиках пальцев, где полагается быть ногтям. Местный врач только что в третий раз приходил для проверки, но наконец они остались одни. Хотя он пока еще не открыл глаза, Сурина уже почти две недели разговаривала с ним. Она знала, что, несмотря на свое состояние, он ее слышит. Когда она брала его руки в свои, то почти ощущала его мысли.

«Надежда» забрала ее в пакистанском порту Карачи, и она притворялась новой подружкой шкипера. Спала на диванчике в его каюте, а с тех пор, как двенадцать дней назад они взяли на борт ящик с ее пациентом, она открывала ящик, меняла внутривенные растворы, ухаживала за его травмами. Затем, когда ящик перегрузили на яхту синьора де Толомеи, она оставалась взаперти с ним, изнывая от страха, но заверяя его, что все будет хорошо. Она не понимала, почему синьор де Толомеи с такой настойчивостью прятал его, но с радостью делала то, что от нее требовалось.

Ей нравилось оставаться наедине со своим пациентом. Она, как себя помнила, мечтала стать врачом – многие годы после школы ходила помогать в местную больницу. Но по какой-то причине это казалось чем-то совсем другим.

Хотя все тело ее пациента было в ранах и крайне истощено, в дрожь ее ввергали его ступни. Подошвы сплошь покрывали старые шрамы и более свежие рубцы. Что он мог совершить такого, чтобы заслужить подобные побои? Ничего. Просто немыслимо, решила она. Подобного наказания не заслуживает никто – даже парень из ее квартала в Исламабаде, который несколько лет назад плеснул ей в лицо кислотой, разъярившись, когда она отклонила его ухаживания.

Наклоняясь пониже, Сурина долго кругами водила пальцами по пяткам и сводам стоп своего пациента, потом на мгновение выпрямилась, чтобы утереть слезы. Не хватает только, чтобы на его раны попала соленая жидкость.

Кем он был, не переставала она гадать. От природы его кожа не была белой. Она не сомневалась, что в нем есть арабская кровь, но и какая-то другая. Хотя черты его лица все еще искажались опухолями и синяками, она полагала, что наполовину он европеец. Но почему он оказался в иранской тюрьме? Поверить, что он был уголовным преступником, она не могла. Наверное, пошел наперекор своему правительству – активист, инакомыслящий. Но кем бы он ни был, думала Сурина, она будет при нем днем и ночью, пока он не поправится. Что бы там ни думал ее отец.

Хадар Хан пришел в ярость, когда она согласилась на предложение его делового партнера. Почему, Сурина не знала, да и не хотела знать. После того, как кислота изуродовала ей лицо, Хадар Хан не скрывал, что не выносит ее вида. Но те несколько раз, когда они встречались, синьор де Толомеи всегда был добр с ней, а за эти обязанности он предложил такое щедрое вознаграждение, что Сурина наконец получила возможность навсегда покинуть отчий дом.

Завинтив крышечку на тюбике с кремом, Сурина наклонилась положить тюбик на тумбочку. И взглянула в зеркало над ней. Оно отразило правую сторону ее прежде поразительно красивого лица: щеку и ухо, обожженные, превратившиеся в сплошную паутину бугорчатых шрамов. Между ними зигзагами сползала одинокая слеза. Сейчас ее пациент тянулся к ней, она это чувствовала. Но что будет, когда он откроет глаза?

МЕЙФЭР, ЛОНДОН – 9 ЧАСОВ 26 МИНУТ ВЕЧЕРА

Переходя Беркли-сквер, Кейт слушала, как Макс излагал свой самый последний разговор с шефом.

– Я объяснял мою последнюю гипотезу о де Толомеи, и он меня оборвал. Минуту молчал, просто стоял с видом… ну, не знаю, ошарашенным, что ли. Потом спросил, не садился ли личный реактивный лайнер де Толомеи в последнее время в странах, граничащих с Ираном или другими странами Персидского залива. Этого не было. Он попросил меня выяснить, не проходила ли яхта де Толомеи Суэц в последнюю неделю. Нет и тут. Какой-нибудь турецкий порт? Нет. Тогда он потребовал, чтобы я сканировал спутниковые данные по Средиземноморью за последние пять дней, используя аэрообраз яхты де Толомеи. Несколько попаданий. Вчера вечером чуть восточнее Мальты у яхты было рандеву с каким-то судном, и на нее был передан ящик. Яхта повернула на юг. Я проследил ее до Сиди-Боу-Саида, и Слейд заставил меня обыскать тунисские записи о недвижимости. Выясняется, что под чужим именем де Толомеи имеет виллу на тамошнем берегу. Едва я это сообщил, как Слейд вытащил мобильник и сказал: «Блэк, отправляйся ближайшим рейсом в Тунис». Помнишь этих ребят с вертолета в ту ночь? Теперь мы знаем…

– Погоди! Что было в ящике?

– Понятия не имею, – ответил Макс. – Я спросил Слейда, считает ли он мою гипотезу о шантаже неверной, а де Толомеи, как мы вначале и предполагали, посредник в продажах боевого оружия террористам. Я указал, что ящик достаточно велик для ядерной боеголовки, а он ответил только: «Нет, де Толомеи приобрел совсем другое». А потом… ну, ты знаешь, что он никогда не матерится и не теряет хладнокровия? Так он добавил «Мать твою! Кто на… он такой?»

– Ну, вот-вот мы и узнаем, – сказала Кейт, подходя к их лондонскому филиалу. Он занимал верхние этажи изукрашенного розово-бордового особняка XVIII века прямо напротив отеля «Коннот». И был получен в уплату от клиента, переживавшего денежные затруднения. В нижнем застекленном этаже здания из камня и кирпича разместились несколько художественных галерей и антикварных магазинчиков. Приближаясь к дверям, Кейт мельком заметила рисунки птиц, затем копию Венеры Милосской, стоящую рядом с сидящим Буддой.

– И еще, Кейт. Слейд сказал, что ты снимаешься с задания, что оно стало слишком опасным.

– Но он хочет знать, кто такой де Толомеи, а у меня есть его отпечатки, – ответила она, поднимаясь по лестнице. – Конечно, я отправлю их тебе.

– Думается, это не повредит, – сказал Макс. – При такой хитрой замене личности более чем вероятно, что на де Толомеи имеется досье где-нибудь в архивах… с отпечатками пальцев. За ним должно числиться что-то чертовски серьезное, раз он не остановился перед такими хлопотами.

– Будем надеяться, – сказала Кейт, входя в отдел и зажигая свет. – Все как будто разошлись по домам, – добавила она, направляясь в рабочую комнату.

– Поторопись, деточка! Я просто умираю от предвкушения, – простонал Макс.

– Я уже тут, – сказала Кейт и, держа левой рукой винный бокал за самое донышко, правой она взяла соболиную кисточку, макнула ее в банку с черным порошком и провела мягкими волосиками по бокалу, ожидая, что порошок поймает извилистые линии, оставленные подушечками пальцев. Но они не возникли. Ничего, кроме ровного и темного мазка. Она повернула бокал и попробовала еще раз. И снова ни следа отпечатка.

– Что там? – спросил Макс.

– Ничего, а я полная идиотка.

– Он обжег подушечки пальцев кислотой? Или еще что-то вроде?

– Похоже. То есть я устроила, чтобы он подержал бокал, потом забрала его и тут же поместила в пакет.

Убрав на место кисточку и порошок, Кейт направилась к выходу и добавила:

– Но у меня есть еще завтрашний вечер.

– Рим?

– Угу. Там я вычислю, кто он такой.

– И не думай. Слейд говорил серьезно, Кейт. Ты бросаешь это дело.

– Макс, Слейду явно необходимо узнать, кто такой де Толомеи, а у меня для этого отличные шансы. Де Толомеи я нравлюсь. Он хочет, чтобы я проследила для него какой-то раритет. Я добуду образчик его голоса, отпечаток сетчатки… улещу его, чтобы он показал мне свою коллекцию, и оставлю в его доме несколько «жучков»… Ты-то понимаешь, что в ближайшем будущем вампирский вход – наш единственный шанс попасть туда.

– Верно, – сказал Макс. (Их агенты в Риме еще не были готовы к взлому. «Вампирский вход» означал приглашение хозяина.) – Но…

– Никаких «но»! Я еду. Слейд просто слишком меня оберегает из-за обещания, которое дал моему отцу. А эта информация ему очень нужна, верно?

– Бесспорно, так казалось. Так что мне ему передать?

– Да ничего. Что я в Лондоне, занимаюсь делом Медины. Но если я отыщу ответ на его вопрос…

– То сообщишь ему сама. Предпочту не принимать первый удар на себя.

16

 
Ответь,
Где место, что людьми зовется ад?
 
Фауст в «Докторе Фаусте» Марло

ЛОНДОН – ВЕЧЕР, МАЙ 1593

В самом правом углу четвертой скамьи Марло украдкой засовывал сложенную записку в щелочку между сиденьем и спинкой. На его плечо опустилась чья-то рука. С усилием он сохранил спокойствие. Медленно обернувшись, он растерялся, увидев священника, который сочувственно ему улыбался.

– Что бы ни тревожило тебя, сын мой, Бог дарует тебе прощение.

– Благодарю, – отозвался Марло, только тут сообразив, что на щеках у него слезы. Несколько минут назад он писал – луковым соком, а не чернилами, – и забыл ополоснуть руки. Собственно, не самый его вопиющий грех, но немножко милосердия свыше, пусть и по ошибочному поводу, могло посодействовать ему на его пути.

Слушая, как хриплые окрики лодочников на Темзе отдаются эхом под темными сводами часовни, он вышел на Лондонский мост и спустился к ожидающей лодке.

– Ты всегда захватываешь с собой весь свой земной скарб? – спросил он лодочника, глядя на кучу одежды и одеял у кормы маленькой барки.

– Меня жена выгнала.

– Могу я спросить почему?

– Застукала в кровати со своей сестрой.

– Да, это повод.

– Я бы залез через окошко, да только моя жена… ну, она куда здоровее меня.

Марло прикрыл рот, притворяясь, будто закашлялся.

– Держала медную кастрюлю и грозилась расшибить мне башку. Вот я и решил поспать ночку-другую где-нибудь на стороне.

– Мудрое решение.

– Так куда плывем?

– Дарем-Хаус, – ответил Марло, отворачиваясь. Как он ни старался изображать сочувствие, его губы расползались в ухмылке. Его воображение рисовало могучую и разгневанную жену, грозно размахивающую кастрюлькой.

В семи футах от него под тонким слоем одеял у кормы барки лежал спрятанный человек. Он как раз принял решение заплатить лодочнику побольше. Малый был таким убедительным!

Дарем-Хаус входил в число нескольких внушительных зданий на северном берегу Темзы между Вестминстером и лондонским Сити. Первоначально построенные для высокопоставленных церковников, они уже давно поступили в распоряжение короны. За десять лет с небольшим королева Елизавета сдала в аренду значительную часть обширного дома своему тогдашнему придворному любимцу, сэру Уолтеру Рэли. Вздымаясь от самой воды, воинственный фасад дома господствовал над горизонтом. Рэли сидел в одной из башенок. Маленькая комната служила ему кабинетом, и его наклонный письменный стол, изящно инкрустированный светлым деревом, был обращен к арке окна. Держа поднятым отточенное воронье перо, он обдумывал очередную строфу новой поэмы, которую сочинял, – эпическое произведение, подсказанное долгими отношениями между ним и королевой. Он уже дал ему название: «Книга Океана для Синтии».

Где-то в 1580–1581 году Рэли, сын фермера-арендатора, завоевал сердце Елизаветы своими эффектными выходками, блистательным остроумием и острым как бритва языком. На протяжении десятка лет его шутки забавляли ее, а стихи пленяли, и она редко отпускала его от себя. Очарованная королева даровала ему ценные монополии, возлагала на него престижные обязанности, и его богатство и влиятельность стремительно росли. Пожалуй, никому в Англии так не завидовали, как ему. Однако год назад все изменилось.

Когда был разоблачен его тайный брак с одной из ее фрейлин, королева бросила его в Тауэр. И теперь Рэли, хотя и обрел свободу, к ней не допускался. Большую часть времени он проводил в своем поместье на западе Дорсетшира и в Лондон пробирался только ради самых неотложных дел. Он задумал путешествие в Новый Свет на поиски золотого города Эльдорадо, скрытого глубоко в непроходимых лесах Гвианы. Возможность отправиться путешествовать отчасти компенсировала его отстранение от двора; в предшествовавшие годы, когда в середине восьмидесятых корабли отправлялись в Виргинию, Елизавета запрещала ему покидать Британские острова.

Рэли еще раз окунул воронье перо в инкрустированную чернильницу и написал заключительные на этот день строки, завершавшие десятую книгу его длинной эпической поэмы. Взглянув на реку внизу, он увидел, как на берег с барки сошел Кит. Пусть окружающие морщились на его якшанье с драматургом-простолюдином, но простолюдин этот был несравненным собеседником, обладал взыскующим умом и говорил то, что думал, с дерзостью, на какую никто при дворе не решился бы, но для Рэли необыкновенно освежающей. Он был сыт по горло пустопорожней болтовней, ложью и фальшивыми улыбочками, которыми полнился двор Елизаветы.

Рэли познакомился с Марло несколько лет назад, когда в очередной раз приехал в поместье Генри Перси в Сассексе. Перси, девятый граф Нортумберлендский, был обладателем одной из лучших библиотек в Англии – более двух тысяч фолиантов переполняли десятки сундуков. Марло жил там уже несколько недель, поглощая многочисленные оккультные тома, труды самых прославленных магов Европы – Корнелия Агриппы, Джованни Баттиста делла Порта, Джордано Бруно, Джона Ди и многих других, – так он готовился к тому, что стало его «Доктором Фаустом». Рэли и Перси тратили дни на псовую и соколиную охоту, а Марло читал, и по вечерам нарождающийся драматург курил с ними и вел философские дебаты за игрой в карты или кости.

Рэли перевязал красной лентой свои листы, встал и пошел с пакетом к лестнице.

Увидев приближающегося Рэли, Марло улыбнулся. Внушительный рост, щегольской костюм, сверкающие драгоценные камни, шпага на боку – его смуглый друг до последнего дюйма выглядел доблестным путешественником на пути к открытию сказочных земель.

Рэли обворожил Марло задолго до того, как они познакомились, он ощущал в нем родственную душу. В первые годы пребывания Марло в Кембридже там ходили легенды о прославленном остроумии молодого придворного и его склонности поступать наперекор общепринятым правилам. Однако его неувядаемой симпатией Рэли заручился, когда, обладая монополией на продажу вин, ввергнул в ярость пуританствующую администрацию университета, дав разрешение на открытие винной лавки менее, чем в миле оттуда. Для Марло наличие источника спиртного в такой близости и само по себе было даром небес, а уж возможность наблюдать, как пропыленные ученые мужи беспомощно грозят кулаками студентам под мухой, вообще была выше всяких оценок.

Они обнялись.

– А! Подарки!

Рэли засмеялся.

– Не совсем. Это новая поэма, над которой я работаю. И я подумал, не посмотришь ли ты ее. Я намерен… э…

– Напечатать ее? – спросил Марло с иронией. Джентльмены ранга Рэли считали плебейским столь жуткое соприкосновение с куплей-продажей. Свои произведения поэты-аристократы обычно распространяли среди приятелей, чтобы развлечь их в дружеском кругу, а не наживы ради.

– Пока меня просто интересует твое мнение, но когда я завершу последние две песни…

– Анонимное издание, которое нельзя будет проследить до тебя? Почему бы и нет? – Они направились в дом, и Марло положил пакет в сумку. – Такты, как я слышал, готовишься к еще одному завоеванию, друг мой. Новые девственные земли, чтобы овладевать и… э… грабить?

– Как всегда, Кит, твои слова – клинки, – сказал Рэли, уводя Марло в свои личные покои на верхнем этаже. – Но ты отнюдь не первый.

С тех пор, как Рэли соблазнил одну из фрейлин королевы, он служил постоянной мишенью для подобных шуток.

Стол в столовой был застлан толстым красным сукном, а на скамьях лежали подушки того же цвета с кисточками. Оловянная посуда и утварь была красиво расставлена, свечи зажжены, вино налито, и ожидал их жареный павлин, чей великолепный хвост был развернут по краю блюда.

Рэли сел и отломил хрустящую ножку.

– Я ищу Эльдорадо, город золота, расположенный на берегах озера Маноа. Правят там потомки правителя инков. – Он наклонился к Марло. – По словам моих осведомителей, это царство полно сокровищами больше, чем Перу. Храмы, уставленные золотыми идолами, склепы с грудами драгоценностей…

Слушая сверкающие описания, Марло прикидывал, насколько надежными были эти осведомители. Схваченные испанские матросы, не сомневался он, под угрозой пыток нагородят что угодно.

– Месяц, как я отправил флот на разведку, – добавил Рэли. – К лету жду донесений. Мы превзойдем испанцев, друг мой.

– Я пью за это.

– Погоди, я еще не сказал тебе самую замечательную мою новость.

– Ты заручился деньгами? – Заметив изумление Рэли, Марло пояснил: – Кабацкие слухи. Как ты умудрился?

– Ну кто же не обрадуется возможности тысячекратно приумножить свои деньги? Я просто рассказал про золотой город, представил сообщения очевидцев, и мой благодетель отпер свои сундуки с готовностью, более уместной для менее возвышенной сделки.

– И эта жадная фея-крестная?..

– Роберт Сесиль.

– Но он весь в долгах!

– Не может быть. Он обещал мне пятьдесят тысяч.

– Ну, наверное, дошедшие до меня слухи были неверны, – пробормотал Марло. Да только это были не слухи. Сесиль так отчаянно нуждался в деньгах, что год назад попросил Марло заняться изготовлением фальшивых монет. Безусловно, Сесиль не пошел бы на преступление, приравниваемое к государственной измене, если бы в его распоряжении были десятки тысяч фунтов. Следовательно, эти деньги у него появились недавно. Уж не Сесиль ли тот вкладчик «Московии», который ведет дела с капитаном Елены?

– И когда ты отправляешься?

– Через год-два. Мы все еще разрабатываем навигационные пути, составляем списки всего необходимого…

– Какая жалость, что нельзя путешествовать налегке… – Марло возвел глаза к потолку.

Рэли, загадочно улыбаясь, поднялся со скамьи.

– Пойдем.

И повел Марло через вестибюль в комнаты Тома Хариота в северной части дома.

Карты, атласы и бесчисленные листы всяких таблиц погребали столы в кабинете Хариота вкупе с инструментами для опытов, которыми он занимался сейчас. Внимание Марло тотчас привлек стеклянный, наполненный водой шар, свисавший с металлического крюка в потолке. Между шаром и ближайшим окном был помешен жесткий лист пергамента с дырой в центре. Хм-м-м…

Оксфордский выпускник Хариот преуспел в математике, оптике, астрономии и картографии. Помимо научных занятий он вел бухгалтерию Рэли, устраивал семинары по навигации для капитанов Рэли и составлял карты побережий, которые Рэли намеревался исследовать.

Хариот сидел спиной к ним и словно бы не заметил их появления. Он что-то стремительно писал. Цифры, заключил Марло по подергивающимся движениям его плеча. С ними Хариот работал на изумление быстро – настолько, что был незаменим, когда требовалось определить вероятность результатов партий в пикет или триумф. К несчастью для Марло, Хариот, едва овладев искусством подсчитывать карты в игре и определять вероятность выигрыша, остыл к этому занятию, и предстояло немалое улещивание, чтобы вовлечь его в игру. Обычно Марло приступал энергично к таким улещиваниям, но в эту минуту его больше интересовали новые открытия Хариота. Несравненного в своей области.

– У тебя все в порядке, Том?

Хариот подпрыгнул от неожиданности.

– Бывало и лучше, – сказал он, оборачиваясь.

– И тебя допекают?

– Радуги.

– Ирида все еще убегает от тебя?

Хариот удрученно кивнул.

– Но кое-что я уже знаю, – сказал он, кивая с тихой гордостью на стеклянную емкость, наполненную водой до половины. В воду была опущена палочка длиной в двенадцать дюймов. Вода покрывала ее только наполовину. Хариот взял свечу и поднес ее к стеклу.

– Посмотри на палочку, – сказал он. – Что ты видишь?

– Палочка как палочка, – пожал плечами Марло.

– Но по форме?

– Надломлена.

Хариот вытащил палочку. Совершенно целую и прямую.

Рэли и Марло молча ждали объяснения.

– Свет, когда проникает в жидкость, преломляется, – сказал Хариот.

– Но при чем тут радуги?

– Небо полно водяных капелек, и лучи солнца, пронизывая их, преломляются. Этот процесс называется рефракцией. Затем лучи ударяются в заднюю стенку капельки, отражаются от нее, отскакивают назад. Радуга как-то связана с этими направлениями солнечных лучей, их рефракцией и отражением. Я изучал параметры, но…

– Если небо полно капелек, так почему дуга такая узкая? – спросил Марло. – И находится в одном каком-то месте?

– Видимо, какая-то связь с углом между солнечными лучами позади тебя, капельками воды в небе и твоими глазами тут, на земле.

– А цвета?

– Я… Э…

– Я в тебя верю, – сказал Марло.

Рэли перехватил взгляд Хариота.

– Это подходящая ночь для…

– Идеальная. Ты хочешь…

Рэли кивнул.

Марло с любопытством следил за происходящим. Хариот подошел к свисающей с потолка веревке и потянул за нее. С громким скрипом вниз опустилась крышка люка с прикрепленной к ней лестницей. Хариот начал взбираться по ней.

Немедленно последовав за ним, Марло очутился в темном помещении. Хариот нажал на одну из стен. В помещение хлынул лунный свет. По очереди они выбрались через чердачное окно на чуть покатую крышу.

Хариот извлек длинную, странного вида металлическую трубу из ящика почти у самого края крыши. Он сел, откинулся, поднес трубу к глазам и уставил ее в небо. Сведя ладони поближе, он настроил два составляющих ее цилиндра. Верхний цилиндр был шире нижнего и словно нависал над лицом Хариота.

– Вот она, – прошептал Хариот. – Кит, погляди!

Марло сел рядом с ним, взял тяжелую трубу и тут заметил выпуклое стеклышко сразу за отверстием. Оно было гладким, будто в очках. Он посмотрел.

– С помощью второго глаза направь ее на Луну, – сказал Хариот.

Марло послушался.

– Великий Боже! Что за…

– Труба меняет перспективу, – сказал Хариот. – Увеличивает Луну в несколько раз.

– Она кажется такой близкой… и все черты такие четкие!

– Ты часто говорил об исследовании небес, – сказал Рэли, – и поскольку ни один мой корабль туда не плавает…

Марло, Рэли и Хариот высоко на крыше Дарем-Хауса полагали, что они там одни в безопасности от подслушивающих ушей. И ошибались.

В полдесятке ярдов на одном из верхних сучьев соседнего дерева сидел человек и следил, как они, раскуривая трубки, взирают на небо. Звали его Ричард Бейнс, и именно он крался за Марло от Лондонского моста.

Копание в Божьих тайнах – это дело дьявола, размышлял Бейнс. Недаром люди прозвали Хариота дьявольским магом.

Наниматель Бейнса искал доказательства предполагаемому атеизму Марло. Улики всегда можно состряпать, как их постоянно и стряпают, но Бейнс относился к своей шпионской работе с великой добросовестностью. Ему требовалось, чтобы его обвинения по меньшей мере содержали зерна истины.

Едва Марло сказал лодочнику, куда его везти, Бейнс уже не сомневался, что это подслушивание принесет золотые плоды. И Марло, и Рэли были заведомыми еретиками.

И до чего же прав он оказался! Того, что он услышал, было предостаточно, чтобы Марло вскоре предстояло исследовать только стены темницы.

От сидения на суку задница рано или поздно немеет, а в ягодицу Бейнса к тому же, будто пыточный инструмент, впивался острый обломок ветки. Морщась, он заерзал, ища облегчения.

На противоположном берегу Темзы в Саутворке как раз заерзала голландка по имени Ева. Но сидела она не на дереве, а на собственном кухонном столе. И ерзала она не от боли, а от наслаждения. Под ее юбкой пряталась голова Роберта Поули, и Ева молилась, чтобы ее муж не вернулся из таверны раньше обычного и не застал бы ее в такой далекой от пристойности позе.

Для большинства людей адюльтер – это разновидность надувательства, однако, согласно уникальному кодексу чести Роберта Поули в играх страсти, самой низкой формой надувательства была плата за секс, а соблазнение чужой жены – самой благородной формой успеха. Белокурая юная жена стекольщика была его последней славной победой, хотя отнюдь не славнейшей.

В былые годы, когда Фрэнсис Уолсингем был еще жив, Поули уложил в постель дочку великого мастера шпионажа, замужем тогда за всеми любимым поэтом сэром Филипом Сиднеем. Ныне бывшая леди Сидней состояла в браке с графом Эссексом и на радость Поули все еще питала к нему слабость. Теперь он прикинул, что следует поскорее устроить свидание с ней. И, пожалуй, есть смысл наконец признаться в этом Сесилю. Без сомнения, его наниматель будет доволен, что он спит с супругой его врага.

С другой стороны, величайшую неудачу в играх страсти Роберт Поули потерпел с Марией, королевой Шотландии. В последние годы ее жизни, когда она находилась в заключении в замке Татбери, его отправили туда выдать себя за ее сторонника, за тайного католика, готового устроить безопасную отправку ее писем и доставку ответов. Он встречался с королевой, когда она каталась верхом по татберийскому парку, и вскоре убедился, что ее репутация опасной соблазнительницы меньше всего соответствует истине. Печальная и богобоязненная женщина писала десятки любовных писем мужу, с которым больше уже никогда не свиделась. Порой она плакала от благодарности на плече Поули, когда он заверял ее, что письма достигнут адресата. Это была ложь, но достойная. Его растрогала глубина и верность ее любви, и он быстро отказался от мысли стать ее последним любовником, как ему поручили. Немезида секретной службы Уолсингема, вдохновительница католических заговорщиков на всех Британских островах и по всей Европе была просто одинокой стареющей женщиной, тоскующей по мужу. Свободу ей не обрести никогда, но Поули надеялся, что благодаря его лживым заверениям она хотя бы упокоится в мире.

Проводя эти часы с Марией, Поули узнал кое-что и о себе. Пусть предательство было источником его хлеба насущного и высшей формой наслаждения, но когда оно касалось тех, кого он уважал, он терял к нему интерес. И более того: ему хотелось помочь всякому, кто запутывался в паутине придворных интриг. Случалось это нечасто и ни разу со времени Марии, однако известие о ловушке, в которую угодил Кит Марло, пробудило давно уснувшую часть его души. Ему нравился обаятельный драматург, его восхищала бесшабашность, с какой тот бросал вызов всем глупостям, правящим их родиной.

Застегнув полотняную рубашку, он поцеловал Еву на прощание.

Возле опустевшей арены для травли медведей Поули в лунном луче увидел Терезу Рамирес, пышнотелую девушку с волосами цвета воронова крыла. Горничная в доме Эссекса, Тереза принадлежала к самым ценным осведомительницам Поули.

– Привет, Роб, – сказала она, протягивая руку ладонью вверх.

Поули порылся в кармане.

– Надеюсь, оно того стоит? – сказал он, достав шиллинг.

Тереза кивнула.

– Не знаю точно, чем Кит Марло сейчас…

Поули отправил монету обратно в карман.

– Но я знаю, что Фелиппес платит ему, чтобы он навел справки об одной торговой компании. Как ее…

– Левантийская компания? Марокко? «Московия»?

– Во-во! «Московия». Фелиппес подозревает какую-то контрабанду.

– И кто замешан? Он сказал?

– Нет, но завтра он будет в Эссекс-Хаусе. Я там покручусь.

– Отлично, – сказал Поули, протягивая ей шиллинг. – Встреть меня в полдень.

Тереза неторопливо удалилась, а Поули уставился на Темзу, обдумывая услышанное. Видимо, в Московской компании один из купцов или придворных, а возможно, и несколько что-то мухлюют, и Марло, возможно, вот-вот узнает, что именно. Чем не причина для плаката «Тамерлана», подумал Поули. Марло вот-вот узнает правду, и этот контрабандист или контрабандисты намерены его убрать. Ну, у них ничего не выйдет, я об этом позабочусь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю