Текст книги "В сложном полете"

Автор книги: Леонид Хомутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Трудно привыкнуть к отбою и особенно к подъему. Не знаешь, куда и на что броситься, когда дежурный или дневальный дичайше голосят: «Подъе-е-ем!» И все же отдельные курсанты, как Черновидский, вместо прыжка с койки натягивают на головы одеяла и пытаются «добрать» еще минутку. Но командиры и старшина тут же засекают лежебоку. Чаще других Апрыкин подходит к койке, срывает одеяло и жестким голосом орет:

– Курсант Черновидский, подъем!

И лишь после персонального приглашения тот не спеша поднимается и начинает одеваться с ворчанием, что ему дорого обходится.

Однажды я проснулся раньше, чтобы успеть одним из первых стать в строй и выскочить на зарядку. Иногда опаздываю. Тихонечко, озираясь по сторонам, поднялся, стянул с табуретки бриджи и юркнул под одеяло. Стараясь не скрипеть, натянул их и притворился спящим. Прислушиваясь и приглядываясь к храпящей роте, обнаружил, что отдельные курсанты тоже не спят и тоже, как я, готовятся к подъему.

Хорошо командирам. Их никогда не бьет по ушам одуряющий крик. За десять минут до общего подъема их будит дежурный. И они, потягиваясь, всегда спокойно одеваются. В этом я лично убедился, как и в том, что одеваться раньше положенного нельзя – нарушение дисциплины. Апрыкин приказал Пекольскому раздеться, положить бриджи на место и снова лечь в постель. Да еще пригрозил парой нарядов вне очереди…

Никогда не забуду, как старшина делал из нас ванек-встанек. Только улеглись, как «чемпионы» – болтуны-апрыкинцы устроили какую-то свару. Ну Иршин и приказал:

– Рота-а, подъем! Выходи строиться!

Все ошалело вскочили, едва построились, как последовало:

– Рота-а, отбой!

Кинулись к койкам. Едва накрылись, как снова:

– Рота-а, подъем! Выходи строиться!

Теперь уже кое-кто с ропотом лихорадочно одевался. И опять только построились:

– Рота-а, отбой!

И так еще дважды…

– Прекратить разговоры! – набычившись, гремел Иршин. – Иначе прикажу еще раз прогуляться!

Ропот стих, но, видно, недостаточно. Иршин рубанул:

– Рота, выходи во двор на вечернюю прогулку!..

Унылые, тихо поругиваясь, побрели одеваться.

На дворе ни души. Все курсанты уже давно спят, одни мы – «пятиротники» на ногах. Сияют звезды, издевательски подмигивая, да темнота окутала все кругом. Понуро, без песен шли по дороге. Целых полчаса, а то и час сна сами у себя украли. Правда, около санчасти старшина повернул роту назад, но настроение от этого не повысилось…

Пулей летели к койкам, когда дали отбой.

ЕЛИФЕРИЙ

На организационном комсомольском собрании я впервые высмотрел свое ротное и батальонное начальство.

Небольшого ростика, крепконький командир роты старший лейтенант Умаркин четко и понятно зачитал доклад, смысл которого сводился к одному: учеба будет трудной, напряженной и курсанты должны приложить все силы, чтобы отлично овладеть сложной профессией штурмана. Затем выступили с заверениями об отличной учебе четверо курсантов, по-видимому, заранее подготовленные. Складно говорили. Я бы не смог так, обязательно разволновался и запутался бы. Не дал бог ораторского таланта, определяющего, говорят, судьбу и счастье человека. Постоянно слышу Апрыкина: «Надо больше выступать с умными дельными предложениями, тогда тебя заметят и будут выдвигать…» Ну ничего, трудом завоюем честь и славу. Настанет учеба, тогда себя покажем. А выступать никогда же не учили, да и ни разу не выступал перед такой огромной аудиторией в полтораста человек. От одного их взгляда жилки трясутся. Вроде не трус, но не знаю, почему…

Последним к трибунке вышел командир батальона подполковник Патяш – крупный, тяжеловатый с черными редкими волосами и проседью на висках. Говорит звучно, веско:

– Я как лев давил душманов-гадов! И вас, молодое поколение будущих штурманов – нашу смену, призываю к этому, если потребуется!..

В бюро избрали семь человек. Что за люди, по каким признакам и качествам их подобрали, никто, конечно, не знал. Что ж, командованию видней.

Из всех членов бюро запомнился Елиферий Зотеевич Шмелев. Елиферий Зотеевич – как только такое имя заимел – атлет. С высоким прямым лбом, вьющимися белокурыми волосами, с открытым пристальным взглядом глубоко посаженных глаз. Говорит – приятно слушать. Видно, что умница.

При выдвижении кандидатур произошел курьез. Когда назвали Шмелева, Елиферий встал:

– Товарищи! Нельзя меня выбирать. Имею взыскание.

На мгновение все притихли – не часто услышишь такое – потом посыпалось:

– Что за взыскание? За что? От кого? Снято или нет?

Елиферий обвел всех взглядом, вскинул голову:

– Позапрошлый год, работая после техникума на Лисовском руднике, я был членом райкома ВЛКСМ. Бригады золотоискателей в тайге одна от другой далеко. Пробраться к ним тяжело, можно лишь верхом на лошади и то не всегда – кругом болота, гнус. И к концу года сложилось нетерпимое положение с уплатой взносов. Мне и еще двоим поручили собрать их. Но попробуй собери?! Приедешь в бригаду, а в ней по нескольку лет не собирали взносы. Начинаешь принимать, а человеку надо платить огромную сумму. Он выкладывает билет, а платить отказывается. Ну и на бюро нам вкатили по строгому выговору.

– Но взносы-то собрали?

– Часть собрали…

– Все ясно! Оставить в списках! Оставить! – понеслось кругом.

Вот так Елиферий?! Еще больше понравился роте. Даже взыскание сработало на него, укрепило авторитет. Теперь понятно, почему носит такое необычное имя. Наверняка, родом из кержаков…

Из выступления комбата узнали, что плановые занятия начнутся через неделю. Осенью приступим – это ж здорово! через каких-то восемь месяцев – к полетам и прыжкам с парашютом.

В НАРЯДЕ

* * *

– Новый наряд, выходи строиться на инструктаж! – с удовольствием вопит Аттик.

* * *

В мой первый наряд Аттик тоже был дежурным. И также, упиваясь, орал. Тогда тоже, начищенные и наглаженные, построились в прихожей. Аттик, придирчиво оглядев нас, сплюнув несколько раз в сторону, хамовато сказал:

– Я дежурный – ваш начальник, вы – мои дневальные – подчиненные. Думаю, свои обязанности выучили. Проверять не буду, проверит старшина. Все мои команды и приказы выполнять безоговорочно и добросовестно. Кто будет сачковать – скажу старшине и отправлю к командиру отделения. Вопросы?..

– Не-ет, – раздраженно протянул Вострик, отворачиваясь. Его коробил угрожающе-самонадеянный тон «моряка».

Аттик зло посмотрел на него.

После развода нарядов по дороге в казарму Аттик инструктировал:

– Принять у старого наряда все по описи. Заглянуть во все уголки, чтоб нигде не было мусора. Если есть – пусть убирают, а то заставлю вас. А вам и так придется вкалывать, как проклятым. Я люблю чистоту и порядок!

Вострик снова отвернулся и угрожающе запыхтел. Не нравится ему «моряк» с бесцеремонным обращением и полководческими замашками.

Ведь такой же курсант, а назначили дежурным на сутки и уже гнет из себя начальника, поглядывает и говорит свысока. Непонятно, за какие заслуги и отличия назначили?.. За то, что может рапорт отдать? Так Вострик тоже может… Да и я, насмелюсь, так смогу, хоть и трудновато будет и покраснею жарко. А от Аттиковой болтовни один вред для роты. Неужели старшина не видит и не слышит?.. Сколько курсантов против училища настроил. Многие даже рапорта написали об отчислении. И на тебе?! Будь дежурным, начальником! Какая-то непонятная логика, логика наоборот, антилогика. Может, и в дальнейшем так будут выдвигать? Не за успехи и заслуги… Удивительно, каждый стремится быть начальником. И больше всего разгильдяи, бездельники, болтуны. А по делам они вечно должны ходить в подчиненных и рядовых!.. А может, зря несу на Пекольского?.. Инициативен, энергичен, расторопен. И в наряде, похоже, не впервые. Поживем – увидим, лишь бы к нам относился как к людям, а не как к пешкам…

Приняв имущество, я пошел проверять чистоту. Все, вроде, в порядке, только в урнах на лестничной площадке много мусора.

Старый дневальный Потеев, плотный, мордатый, узкоглазый, пнув одну из них, убеждающе заговорил:

– Машина еще не пришла, как придет вынесу, а пока прими такими.

– А не обманешь? – спросил недоверчиво.

– Ты что? Оскорблять? Верить надо людям, младенец! – строя гримасы, возмутился Потеев – друг Магонина с детства. Тоже с Чукотки, тоже бросил какой-то московский институт и в конце декабря первым приехал в училище.

Через полчаса я стоял у тумбочки, глядел на часы и «распорядок», вывешенный на доске, и частенько, когда не было дежурного, кричал, как и все дневальные:

– Рота, приготовиться…

Первый раз, признаюсь, пришлось сделать большое усилие над собой, чтобы преодолеть робость и крикнуть громко. И все же команда получилась дрожащей, просительной. Старшина, проходивший мимо, рассмеялся.

– Чего раскраснелся? Боишься?

В ответ я глупо улыбнулся и еще больше покраснел. Что поделаешь, сроду не приходилось командовать такой массой людей. Естественно, робеешь. Но постепенно освоился и остальные команды получались лучше.

Под конец смены подскочил Пекольский – красный, злой.

– Ты принимал лестницу?

– Я, а что?

– Почему мусора в урнах полно? Что, не заметил?

– Так Потеев просил, сказал, что вынесет, как будет машина.

– Какая еще машина? – удивился Аттик.

– Ну мусорная что ли…

– Эх, дурашка ты дурашка! Провели тебя, как последнего фраера! – закачал головой Аттик и сплюнул под ноги. – Нет никакой машины и не было! Мусор вынесешь и высыпешь в ящик в правом углу у кочегарки коробочки. Сейчас же иди!

– Так Потеев сходит, он обещал…

– Ну проси его, пусть идет. Только он не дурак и не пойдет, а ты впредь умней будешь! – зло захохотал Пекольский.

– Но как же?! Он обещал! Потеев!.. Курсант Потеев, на выход! – закричал я во все горло.

– Что надо? – поднялась неподалеку над тумбочкой белесая голова.

– Почему мусор не вынес? Ты же обещал!

Потеев рассмеялся так, что не видно стало щелочек глаз. Пренебрежительно махнул рукой.

– Сам вынесешь! Не надо хавальник раскрывать!

– Но ты же обещал?! – возмутился я.

– Покричи еще! – зло погрозил кулаком Потеев.

– Вот услышит старшина, снимет с наряда и отправит гальюн драить. Весь в дерьме по уши вымажешься…

Вот и поверь людям?! А как клятвенно уверял?! Кулаком в грудь бил! Оскорблялся!.. Ну хорошо, действительно впредь умней буду… Не могу же я драться и силком тащить его к урне. Он выше, сильней, здоровей намного. Кулаки с голову ребенка, не то что у меня, маленькие. Вот оно «преимущество» слабого. Верно утверждал Ницше: «Сила выше права». Разве не так? Еще с детства каждый мальчишка знает об этом и в мире взрослых царят, к сожалению, такие же обычаи и нравы.

Но все это были только цветочки…

До глубокой ночи провозились с туалетом, наконец одолели. В умывальне делать нечего – лишь расплесканную воду собрать и пол вытереть.

Умывались с Ромаровским из заранее приготовленного ведра. Поливая друг друга, весело фыркали. Радовались, что мучения кончились.

Ромаровский философствовал:

– Как всякая объективная реальность, объективный труд не терпит дилетантизма. А реализовать его приходится субъекту с субъективным пониманием и отношением к объективной реальности. Отсюда, противоречие субстанций, гносеология которых диалектически непознаваема.

– Что? Что? – рассмеялся я. – Повтори, пожалуйста, отродясь такого не слыхал!

Ромаровский искоса взглянул, чуть улыбнулся, порозовел.

Забавный парень! И где таких слов набрался?

Интересно, он, сам понимает, что говорит или просто заумь, чтобы выделиться и обратить на себя внимание?..

Тяжело в наряде глубокой ночью. Ясно, не стоишь как истукан все два часа у тумбочки (сил и выдержки не хватает) а, накинув шинель, ходишь от дверей до дверей по коридору. И прислушиваешься, не идет ли дежурный по УЛО. Это хоть и маленькое, но нарушение, зато не уснешь.

Разные мысли лезут в голову. Ну и пусть, быстрей пройдет время. На севере за двумястами километров – Синарск. Тоже все спят: и мама, и Галя, и друзья. Ждали, ждали, так и не дождались моего возвращения. Письмо, конечно, уже получили. Первое мое письмо из армии. Завтра – послезавтра должен придти ответ. Затем от Кольки Суткина, Рашида…

С Колькой мы друзья со 2-го класса. Наш девиз: «Я – это он, а он – это я!» провозглашен мной два года назад. Колька – стройный, сухощавый – физически послабей меня. Крупнейший недостаток – заячья губа – таким родился – постоянно отравляет ему жизнь. Но в будущем он надеется устранить его: либо сделать операцию, либо отрастить усы.

В делах сердечных он тоже невезучий. С 8-го класса мучился от неразделенной любви…

Рашид пришел к нам в 9 класс, приехав из другого города. У Рашида постоянной симпатии нет. Ему все нравятся, лишь бы ласково поглядели. Один день хвалит одну, другой – другую и так без конца.

Я втайне изредка смотрел на друзей свысока и посмеивался. Кого любят? Неужели не видят, что лучше всех Лилька?!.. Самая умная, красивая. Танцует – заглядишься, поет – заслушаешься. Нет, серьезно, голос у нее сильный, мелодичный, густой, какое-то сопрано. Ей бы в консерваторию, на вокал, знаменитостью бы стала. Я как-то еще в 9 классе не выдержал и незаметно выпытал у Николая, почему Ленка, а не Лилька ему нравится. Тот вначале заледенел, а потом оттаял:

– Она, конечно, хороша, но не пара. Что толку любить безответно?

– Да, да, – радостно кивал я головой. Хорошо, что друзья не конкуренты. И тут же помрачнел. Вот если бы остальные парни так же думали. Но наверняка она им нравится и мои шансы мизерны. Ну и пусть… безответно, зато испытал счастье любить… Я, как ГСЖ из «Гранатового браслета» Куприна, счастлив тем, что люблю самую лучшую, а она, как княгиня Вера.

Вспомнилось, как были студентами Горного института. Проучились всего полтора месяца. Не понравилось, хотя и успешно сдали первые контрольные работы. Учиться и скучно, и нудно, и никакой романтики!.. Решили уйти. Долго не отпускали. Документы отнесли в Синарский горотдел КГБ для зачисления в школу иняз. К великому несчастью, вызова прождали два с половиной месяца и не дождались. Подавленные, хмурые, обескураженные в последний третий раз вышли из горотдела. Опять с треском провалилось задуманное! На следующий день Рашид разузнал в военкомате о наборе курсантов в Надеждинское авиаучилище. Уговорил сходить туда и меня. И-и вот… до сих пор краснею от возмущения и стыда…

С тревожным, неприятным чувством шел к военкомату по вызову и не ошибся. Капитан на пороге огорошил:

– Ты что, дезертировать вздумал?.. А за дезертирство знаешь, что полагается?.. Расстрел!!!

– Но я не служу еще, – покраснел, опуская голову.

– Молчать! – так резко крикнул и хлопнул ладонью о стол капитан, точно выстрелил, что я вздрогнул и сжался, словно от удара.

– Вот бумага, вот ручка, вот чернила. Пиши заявление на имя военкома, получай проездные и послезавтра отправляться. Все!

– Но не хочу туда поступать.

– Как это не хочу!? – угрожающе надвинулся капитан. – А я и не спрашиваю твоего хотенья! Тебе семнадцать есть? Есть! Туда не пойдешь – в солдаты отправлю!..

Капитан был старше раза в два и больше во столько же. Все в нем было крупно: и голова, и руки, и ноги, и тело. Жалобно скрипел стул, когда он поворачивался. Глаза мрачно горели, черты лица затвердели, стали жестче, кадык не шее прыгал вверх-вниз, руки сжимались в огромные кулаки. Ударит – убьет сразу. Холодком сдавило сердце, ледяным дождичком окропило спину. Никогда никто не разговаривал так сурово со мной. Даже крики учителей в школе были добродушным рокотом по сравнению с этой взбучкой. Там все было ясно. Ну поругают, да перестанут. И все пойдет по-прежнему. А здесь неизвестно, что могут сделать. Уж больно учреждение-то серьезное. Здесь не шутят. А капитан давил.

– Вот и пропадут твои три года. Ни в училище, ни в институт не поступишь… А почему в военкомат не приходил?.. Ты же знал, что я записал тебя.

– Но я же не давал согласия, – слабо защищался я. Было нестерпимо стыдно, что разносят в присутствии других. Слева за столом сидел, уткнувшись в бумаги, какой-то старший лейтенант, изредка взглядывавший. К тому же в жизни никогда ни с кем не ругался и не умею. А тут… еще пожилой человек, вдвое солидней. Разве мог я твердо возразить. Ведь всю жизнь вдалбливали – со старшими не спорь, они больше знают и опытнее, старших – уважай. И я всегда уважаю и не возражаю. А когда мне стыдно: теряюсь, глупею и ничего не могу ответить. Только переливаюсь красками, да молчу. Видно, нервишки слабые, не владею собой…

– Молчать! – снова выстрелил, хлопнув ладонью капитан. – Я не спрашиваю твое согласие!

Капитан впился в меня глазами.

– Думал отсидеться за мамкиной спиной?! Думал, не найдем тебя и оставим в покое!.. Да я бы под конвоем милиционера привел тебя сюда, посадил бы на поезд и отправил в училище… И сейчас это сделаю, если заартачишься. Хочешь, под конвоем милиционера отправлю?.. Весь город будет видеть и знать. Позору…

Вот сейчас я действительно испугался. Я видел, как хулиганов водили под конвоем в милицию. Милиционер всегда сзади на шаг. И шли почему-то не по тротуару, а всегда по обочине дороги. Наверняка, чтобы все видели – ведут арестанта. А позор-то какой?! Разговоров, пересудов на год хватало. Многие на тротуарах даже останавливались и подолгу глядели вслед, осуждающе качая головой.

– Позору не оберешься. До самой смерти помнить будешь! – гремел капитан.

– Хорошо, согласен, – сдался я, совсем сникнув. – Но только я все равно не пройду по здоровью.

Капитан умолк, вопросительно смотрел. Воцарилась тишина.

– В морское же ездил, не прошел. У меня и справка есть. А в летное, тем более. Там строже требования-то.

Капитан весело улыбнулся.

– Да бог с ним, пройдешь или не пройдешь. Ты только съезди, помоги разнарядку выполнить. А через день-два обратно вернешься. Пиши заявление…

Не в себе шел домой, обдумывал разнос. Плохо не знать законов! Любой запугает, сделает с тобой все, что захочет и добьется своего. Где их почитать? В суде?.. Дадут ли? В газетах почти не печатают. Капитан переборщил, конечно. Ему лишь бы разнарядку выполнить и наплевать на все мои мечты, желания. Может, имеет право с милиционером, но не в этом случае… А ты трус – языка лишился! А еще человеком с большой буквы хочешь стать. Пусть не умеешь спорить, возражать старшим, но не пугаться можешь?.. Что, не можешь!.. Ну раз так – стой в наряде и жди, когда кончится ночь…

ЗАНЯТИЯ

Через сутки утром в полном смысле был подъем физический и духовный. Радостные шли в корпус на занятия. Я, как и большинство, в нем не был ни разу, и невольные вопросы крутились в голове. Какой он?.. Снаружи-то красивый, впечатляющий, а внутри, наверное, еще лучше?..

Поднявшись по лестничным маршам на четвертый этаж, очутились в длинном, чуточку темноватом и узковатом коридоре, увешанном портретами, стендами, схемами, лозунгами. Интересно почитать, да некогда. Потом изучу. По обеим сторонам коричневые двери классов с номерными табличками и указанием профиля. В коридорах спереди и сзади колонны курсантских отделений. Шагают навстречу и попутно. С нескрываемым любопытством и высокомерными улыбками поглядывали на нас «старики». Они отличаются от нас, бритоголовых и желторотых, своими сравнительно длинными прическами, возрастом, уверенностью в поведении и умением носить форму с каким-то шиком…

После изучения уставов – физподготовка.

Робко, гуськом босые вошли в спортзалище – громадней казармы – и остановились у ближайшего турника.

Подошел преподаватель. По сравнению с нами – худыми и белотелыми – выглядит мифическим Антеем. Загорелый, красивый, мускулистый, держится царственно. Оглядев нас оценивающе, подошел к турнику и, повернув голову, сказал:

– Я хочу, чтобы каждый из вас научился делать вот эти упражнения так же легко, как я. Чтобы ваше тело подчинялось вам, а не командовало вами.

Незаметно подпрыгнув, повис на перекладине. Взлетел над ней, выполнил подъем переворотом, подъем разгибом, стойку на руках и, раскачавшись, дважды крутнул «солнце». Выполнив соскок-сальто, выпрямился и продолжил:

– Но для этого придется добросовестно поработать, через день тренироваться. Есть ли такие, кто может сделать эти упражнения?..

Мы смущенно засмеялись и вдруг кто-то сказал:

– Есть!

Смех оборвался, все повернули головы. Вострик?! С ума сошел!

Преподаватель улыбнулся:

– Прошу к перекладине.

Вострик вышел, остановился под ней. И все увидели, какое у него белое, словно берестяное, но мускулистое тело. Да-а, пожалуй, этот многое может. Не нам чета. Но вот Вострик «взлетел», повис на секунду, легко выполнил выход силой, и, раскачавшись, сделал три оборота «солнца». Соскок тоже сальто.

– Молодец! – похвалил преподаватель. – Будете мне помогать. Еще кто может?

Мы заверили: «Нет больше таких».

– Тогда приступим к занятиям.

После разминки курсанты по миллиметру в секунду с искаженными напряжением зверскими лицами, вылупив глаза, тянулись подбородками вверх к перекладине. И через один-два подтягивания обессиленные падали. Некоторые слабаки, вроде «старика» Женьки Середина, дотянувшись с помощью преподавателя или Вострика до перекладины, висели на ней белыми макаронинами и даже не пытались ни разу подтянуться. Так слабы были их вялые мускулы. Повисев ленивцем несколько секунд, срывались с гримасой боли.

Хороша физкультура. Раскрыла глаза на самих себя. Показала, чего стоим и на что способны. И обнаружилось, что ничего-то не стоим и не заслуживаем звания мужчин. И тем более воинов, способных защищать родину.

Еще задача: за два года, которые проведу в училище, должен стать мускулистым, сильным, получить 3-й спортивный разряд. А то познакомлюсь с какой-нибудь девчонкой, вот стыдовина-то и позор будет, когда увидит мою слабость. Правда, умная, симпатичная, знающая себе цену девушка никогда не увлечется таким слабаком и рохлей, который не только ее, но и себя-то не умеет защищать. Так что нечего роптать и обижаться на Лильку. Скажи спасибо, если не презирает. Не достоин ее, вот и равнодушна. Хоть раз за девять лет ее чем-нибудь заинтересовал, удивил, поразил, сделал или сказал приятное?.. Нет, нет и нет. Наоборот, за все эти годы она не раз видела меня беспомощным, униженным, оскорбленным, слабым и некрасивым. А за эти качества лишь презирают… Так что стань Человеком или не хуже людей, а потом уж требуй человеческого к себе отношения, уважения, любви. Тогда никакая Лилька не взглянет равнодушно…

Вероятно, подобные мысли бродили не только в моей голове. Это проглядывало в смущенных, задумчивых лицах, прячущихся, убегающих в сторону глазах, в сосредоточенности и неразговорчивости.

К действительности вернул Магонин.

– Двадцать третье! – истошно заорал. – Одевайся быстрей! Опаздываем на урок, а он не какой-нибудь физо-музо, а хлеб штурмана – самолетовождение!

Все разом заговорили, заулыбались, посыпались шутки, остроты. Мгновенно одевшись, двинули из раздевалки в класс. И снова с острым любопытством…

Класс навигации – светлый и длинный – больше похож на лабораторию. Весь увешан схемами, макетами самолетов с разными компасами от маленького с бычий глаз и до большого котелкообразного, разными приборами в разрезе, графиками девиации, поправок высотомеров, указателей скорости.

Преподаватель – выпускник прошлого года, симпатичный брюнет с «бело-золотой» улыбкой и широкими покатыми плечами штангиста, подмигнул, весело сказал:

– Сегодня вы приступаете к изучению главного штурманского предмета. Так что же такое самолетовождение?.. Это комплекс мероприятий в полете, направленный на ведение самолета по маршруту и вывод его в заданную точку в заданное время…

Что ж! Занятие по навигации не хуже физкультуры. Никогда же не слышал об элементах магнитного поля Земли и их свойствах. Сидел и удивлялся: и почему до этого часа не знал?.. Пока что учеба на штурмана не доставляет разочарования. Вот бы и дальше так?!

«БОЛЕЗНИ» РОТЫ. ПОТЕЕВ

«Письменная болезнь», охватившая роту, продолжала свирепствовать вовсю, приняв новые формы. Теперь курсанты уже обменивались адресами малознакомых, но любимых или нравящихся девушек, которые когда-то не обратили на них внимание. Хотелось поговорить со своей симпатией, хотя бы через товарища. А вдруг тот будет удачливей и ему она ответит, пренебрегшая когда-то мной, думали многие, предлагая адрес прекрасной незнакомки. Часто девушки отвечали и завязывалась переписка, которая обсуждалась между товарищами, доставляя им радость и сладостное чувство смутной надежды.

– Знаешь, есть у меня одна знакомая в Среднегорске, – как-то сказал Вострик в перерыве между занятиями. – Правда, она ко мне не очень расположена. Может, ты ей напишешь?

Я улыбнулся.

– А что она собой представляет?

Вострик смущенно засмеялся.

– Ну, в нашем классе она появилась, приехав откуда-то с Украины, и сразу обратила на себя внимание.

– Всех лучше была?

– Да.

– И всех лучше училась?

– Да.

– И всех лучше одевалась?

Вострик удивленно посмотрел.

– А ты откуда знаешь?

– И всех лучше пела и танцевала?

– Что, в вашем классе тоже была такая?

– Да, и на меня тоже не обращала внимания.

Вострик расхохотался, шлепнул меня по плечу.

– Слушай, так давай я ей напишу?!

– Не стоит.

– Дай адрес – ответит. Я так напишу – ответит, – разухарился Вострик.

– Адрес дам, но не ответит. Знаю я ее, восемь лет вместе учились.

В личное время Вострик, поудобней усевшись за тумбочкой, усердно писал письмо. Закончил перед проверкой. На мою просьбу – дай почитать – ответил отказом.

– Это моя тайна. Вот, когда придет ответ и буду писать второе, тогда дам, – пообещал, смеясь. – И ты мне не давай, когда напишешь. А получишь ответ, будем читать вместе.

Письмо в Среднегорск на имя незнакомой Любы я написал на другой день. Вострик ревниво следил, как я свернул лист, вложил в конверт и под его диктовку написал адрес. Вострик сам отнес письмо в ящик и улыбающийся вернулся назад.

– Все! – вздохнул облегченно. – Теперь будем ждать! Интересно, что ответит?.. Ну да через полмесяца узнаем…

Наконец-то я получил из дому письмо. Одни упреки.

«Ты-то зачем пошел в летное училище, где в мирное-то время разбиваются? Вспомни Гагарина! Дядю Володю. Ведь ни один прославленный летчик не умер своей смертью! Знай, если что с тобой случится, – нам не пережить. Так зачем в петлю-то лезть!? Теперь каждый день дрожать будем. Рашид вон приехал, а ты обещал вернуться и… обманул!..»

Письмо скорей уничтожил. Не дай бог, прочитает кто – засмеют… Получение писем – праздник. Все читают их по несколько раз, иногда друг другу. Уже появились чемпионы-счастливчики, получающие за один раз по 4—5 штук. А тут хоть бы второе получить!..

Другая «болезнь» роты – посылочная.

«Избранник» обычно приносил посылку с почты прямо в казарму. Распаковывал на табурете у тумбочки в тесном кругу близких товарищей и друзей и начинал доставать вкуснейшие деликатесы: аппетитные круги колбасы с бело-желтыми глазками, упругие мучнистые калачи домашней выпечки, толстые «подошвы» свиного сала, всякие булочки, кральки, печенье, кульки с разными конфетами. Половина продуктов тут же съедалась добрыми молодцами, а другая – пряталась в тумбочку или относилась в каптерку к старшине. Кстати, в последнее время посылки вскрывались у Иршина, который проверял, нет ли спиртного.

Пожалуй, нужды в посылках не было, но они шли и шли, как дань традиции.

Пришла посылка и мне, хотя ее не просил. В ней, понятно, не было спиртного, даже старшина ее не смотрел. Тем не менее неподалеку на расстоянии двух коек крутился мордатый Потеев. Тот самый, который был другом Магонина и который в первом наряде бесстыдно обманул меня.

У этого парня, как у собаки, был нюх на посылки. И кто бы ни получил из курсантов двух соседних отделений, размещенных по одну сторону казармы, он всегда оказывался рядом.

Строя рожи, он бил себя кулаком в грудь и клялся, что больше никогда не обманет.

– Боречка! Хочешь убедиться, какой я ловкий!

Я удивленно взглянул на него.

– Вот брось малюсенькую пышку в мою сторону и увидишь, как ловко я ее поймаю.

– Ну-ка, ну-ка, – засмеялись, уплетавшие за обе щеки Вострик и Середин. Вострик, вытащив из ящичка маслянистый золотисто-коричневый шарик, бросил его к тыльной спинке койки.

Потеев, стоявший у изголовья, прыгнул к ней, на лету раскрыл рот и, клацнув, как собака, зубами, проглотил шарик. Грохнул хохот. Вострик снова бросил оладью, но теперь уже к изголовью и снова Потеев, прыгнув, проглотил ее на лету. Все схватились за животы.

– Давай еще! Давай! – смеялся Потеев, облизываясь. – Ох и вкусные, черти! Век бы ел!

– На дне-то еще бассе! – сказал загадочно Середа и запустил руку в глубь ящичка. – Лови! – бросил пышку под самый потолок.

– Оп-ля! – Потеев заложил руки за спину, откинулся назад корпусом, задрав голову, и подставил, словно урну, широко раскрытый рот точно под падавшую на пол пышку.

Снова грянул хохот, кто-то захлопал в ладоши.

– Это что?! – войдя в раж, хвалился Потеев. – Поставь пол-литру, я вам такое покажу! На всю жизнь запомните! Не будь я Генаха Потеев с Чукотки!.. Я рыбу живую глотал! Строганину – сырое мясо рубал! Живую, горячую оленью кровь пил!..

Пришлось еще к всеобщему удовольствию бросить ему несколько пышек в разные стороны и не одну ведь не уронил, черт.

НЕДРУГ

Если по службе и учебе дела мои шли прекрасно, то в личной жизни не особенно. Появился недруг – курсант нашего отделения Митька Шамков.

Как я заметил, все мои неприятели однотипны. Всегда выше ростом, лучше сложены, сильней физически. Вспоминая их, пришел к выводу – они никогда не имели противника сильнее себя. И со мной-то дрались потому, что надеялись на легкую победу. И вообще, видно, большинство, если не все, выбирает себе противника послабей, а с более сильными старается жить в мире. Иные лезут в дружбу, не стесняясь заискивать.

Так что мой рост, внешность оказывали, оказывают и будут, по-видимому, оказывать, как Высоцкому, медвежьи услуги, вводя в заблуждение окружающих относительно моих сил и способностей.

После физзарядки бегу умываться в туалет. Воды, как назло, маловато, кранов тоже и около каждого столпилось два-три человека. Наконец, моя очередь. Склоняюсь над раковиной, набираю пригоршню воды и вдруг чувствую ошеломляющие удары по голове. Отскакиваю от крана и вижу: Митька, грозно фыркая и сверкая глазами, занял посреди комнаты боевую стойку, выставив вперед кулаки, ожидая ответного наскока.

Первое желание дать сдачи… и тут же мысль, но ведь будет солидная драка и нарвусь на взыскание. Но не дать отпор, значит, снискать славу труса. Вон все замерли, наблюдая. Да и обидчик, не получив отпора, сядет на голову и постарается превратить в раба. В любое время, когда ему захочется, будет бить при всех и издеваться…

Не знаю, то ли трусость, то ли отсутствие злобы, то ли боязнь взыскания удержали на месте. Сказал только удивленно, не понимая, почему тот напал: