Текст книги "В сложном полете"

Автор книги: Леонид Хомутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Поразительно?! И ветер вроде учел, и курс командир держит точно, в пределах 5 градусов, и только отошли от ИПМ, а такое уклонение!.. Неужели ошибся? Или РПК подвел?.. Все-таки идем-то в облаках…

Вторично запеленговал ШВРС и ПАР – приводную радиостанцию аэродрома истребителей соседнего города – и снова получил место самолета уже в 20 километрах.

Мешкать нечего. Скорей поправку в курс! Иначе на поворотный не выйдем! Два движения транспортиром – и поправка с карты снята.

– Товарищ командир, 12 вправо!

– Есть 12 вправо…

Ну вот и хорошо. Но надо проверить еще и еще, как идем. И так буду проверять весь полет, пока не придем с маршрута.

Вновь пеленгую радиостанции. В пересечении пеленгов получаю место и снова слева в 10 километрах. Что за черт?! Будто и не давал поправку. Почему уклоняемся?.. Неужели ветер-боковик такой сильный?.. А ведь давали на построении всего 50 километров в час. Срочно определить ветер, но сначала еще одно место!..

– Ну как идем, товарищ курсант? – голос Вадова в наушниках.

– Через минуту доложу подробно. Только что получил новое место. Делаю расчеты.

– Ну, ну, жду…

– 10 вправо, товарищ командир!

– Как, еще вправо? – удивился Вадов. – А не уклонимся в другую сторону?

– Не должны. Сильный боковик, 90 километров в час. Только что определил.

– Ну, ну, работай. Беру новый курс. А ты еще проконтролируй, как идем.

– Сделаю…

Срочно уточнить время прибытия на поворотный и рассчитать курс самолета, угол сноса и путевую скорость на второй этап…

Я работаю навигационной линейкой и транспортиром на карте, двигаю подвижным лимбом ветрочета. И снова заполняю графы бортжурнала. И снова работа с РПК. Снова место самолета слева в 12, а потом уже в 15 километрах от линии маршрута. Да что же это такое?! Глазам не верится! Что за сила такая тянет самолет влево?.. Ветер, выходит, не 90 километров, а еще больше! Сроду такого не встречал, сколько летаю!..

И опять работа на карте с мерительными инструментами.

– Товарищ командир! Еще поправка в курс 15 градусов вправо!

– Что? Что? – отзывается Вадов. – Почему такая большая?

– Потому что скоро поворотный. Иначе на него не выйдем, если не довернем.

– А ты не ошибаешься?.. И почему так много поправок?

– Так показывает РПК, товарищ командир. И я ему верю.

– А если РПК врет?.. Точность-то его невелика. Всего 10—15 километров!

– Этот не врет. Я с ним много работал.

– Смотри, Ушаков! Если уклонимся вправо, да попадем в запретную зону к истребителям – головы нам поотрывают. Сначала мне, а уж потом я тебе. Да и столкнуться можем, если впоремся к ним… Какая скорость ветра?

– 140 километров в час.

– Здорово?! А не ошибся в расчетах?..

– Никак нет, товарищ командир. Дважды проверил.

– Ну хорошо, беру новый курс. Когда поворотный?

– Через 5 минут. Уточненное время прибытия 11.34. Зато на втором этапе ветер будет попутным, помчимся ракетой.

И действительно, после прохода поворотного (контролировал его по предвычисленному ОРК на указателе радиополукомпаса) мы помчались галопом. Едва успел проложить два пеленга с нашей ШВРС (она стала боковой радиостанцией, так как маршрут был треугольным – с нее начинался, на ней и заканчивался), как уже были над вторым поворотным.

– Что-то уж очень быстро? – усомнился Вадов снова.

– Путевая большая была, товарищ командир. Я же вас предупреждал…

– Зато сейчас будет маленькая, поползем черепахой…

– Так точно, товарищ командир. Почти час – 58 минут пойдем до КПМ. Ветер дует почти в лоб. Но и снос будет большим – плюс 15 градусов!

– Хорошо, беру твой курс 250 градусов! Если и ошибаешься – домой-то все равно придем по стрелке РПК.

…Ползли мы чуть больше часа – ветер еще больше усилился. Поправку, правда, всего дал одну. На это Вадов весело заметил:

– На пользу пошла тебе критика, штурман. По сравнению с началом полета – на голову вырос.

…Из облачности выскочили только после прохода ШВРС и снижения до 400 метров. Точнее, когда прошли приводную и увидели посадочную полосу, усыпанную зеркальными оспинами луж. По стеклам кабин хлестал дождь, мешая наблюдению. Командир включил дворники, и они ритмично сбрасывали воду с окон.

На душе полегчало, когда коснулись колесами посадочной и, разбрызгивая воду по сторонам, помчались по полосе.

На стоянке не обнаружили первого, взлетевшего раньше нас самолета. Он все еще где-то был на маршруте. Вот только где и на маршруте ли? Вероятнее всего, за маршрутом, иначе бы мы не смогли обогнать его.

Вадов, съездив на СКП, проведя разбор полета, саркастически заметил:

– Сейчас появится. Едва вытянули его с помощью пеленгаторов из-под Пургана. Вот какой ветер!.. А замштурмана полка со своим командиром ушли в зону пилотажа в 12 километрах юго-западнее аэродрома. А через час, отрабатывая развороты, очутились в 150 километрах северо-восточнее. И сейчас их тоже оттуда вытягивают пеленгами.

Вадов продолжительно и, как мне показалось, изучающе смотрел на меня.

– В училище пошли добровольцем?

– Да.

– Возраст, конечно, добавили?

Я молчал, но чувствовал, что краснею.

– Отец где?.. На фронте?

– Пропал без вести под Смоленском в 41-м.

Вадов почему-то отвернулся. Я тогда не знал, что его семья погибла в начале войны от бомбежки под Смоленском, когда ехала домой из Белоруссии от родных.

– На фронт хотите? – глуховато спросил.

– Конечно.

– Вероятно, слышали – у нас формируется полк Панкратова. Можем поехать вместе.

– Буду только рад.

Не знаю, чем уж я ему понравился, но в следующее мгновение услышал удивительное.

– А как смотришь, если будешь летать иногда со мной?..

– Как прикажете.

– Значит, решено…

8

Бомбардировочный полк Панкратова был укомплектован в основном выпускниками училищ – мальчишками 18—20 лет. Встречались в нем и «старики»-госпитальники, имевшие не по одному десятку боевых вылетов, но было их мало.

Младший лейтенант Ушаков, с отличием окончивший училище, стал штурманом звена капитана Медведева…

…Странно: и почему без него кто-то уже подвесил бомбы? Он окинул их взглядом, потрогал за стабилизаторы. Осмотрел ушки бугелей и еще больше удивился. Вместо бомбозамков бомбы висели на… веревках, пропущенных через ушки.

И кому только такое в голову взбрело? Или это новый способ крепления?.. Где оружейники?.. Он вылез из люка с надеждой разыскать их, но кругом – ни души… И самолет не замаскирован, стоит почему-то в открытом поле?.. Уходить нельзя… Из ближнего леса бежит кто-то. Похоже, женщина. Машет платком. Ближе, ближе, оказалась – мать! Вот уж кого не ожидал!

Она бросилась к нему, толкнулась в грудь.

– Вставай! Когда домой-то придешь?

– Скоро. Вот только выполню этот полет.

Мать склонилась:

– Лучше бы не летал, он будет трудным.

Опять толкнула и грубо потребовала:

– Вставайте! Идемте скорее! На КП вызывают!

Владимир очнулся, открыл глаза. Кругом темно. И за оконцем тоже. До рассвета, видать, еще далеко. Кто-то со стоном, свистом и чмоканьем храпел в дальнем углу.

– Вставайте, быстрей! Немедленно на КП! – тормошила невидимая рука. Владимир, не глядя, привычно спрыгнул на пол. Оделся, захватил планшет и выбрался из землянки. Шагая по тропинке, зябко поеживался от налетавшего иногда холодного ветра, вспоминал нелепый сон. Над головой качалась темно-серая пелена, затянувшая небосвод. Порой она прорывалась, и тогда в фиолетовых бездонных прорехах вспыхивали мохнатые звезды.

«Видно, мама тоскует – раз звала. Надо сегодня же послать письмо после вылета. И Леньку заодним пробрать, чтоб писал чаще, чертенок. Совсем разбаловался! Раз в месяц пишет, ленивец!.. И что подняли среди ночи? Что-то, конечно, стряслось!..»

И хотя за время службы и особенно пребывания на фронте он привык ничему не удивляться, этот полночный вызов немного взбудоражил.

Проходя мимо стоянки, Ушаков видел, как у Ил-4 суетились люди, снимая чехлы с кабин. Слышались крики, разговор, гудение бензиновых печек, подогревавших теплым воздухом замерзшие двигатели.

«И когда только они спят?.. Всегда всех больше работают…» И на дороге, опоясывающей аэродром, царило оживление. Гудели полуторки и трехтонки, развозившие технический состав на стоянки. Мелькали «грозные» автостартеры, несшие сверху вал-сцепку, похожий на ствол орудия. Грозно урча, плавно двигались пузатые бензо– и маслозаправщики. Мелькнула белым крутом с красным крестом зеленая «санитарка».

На КП за столом под висячими фонарями над картой – Панкратов и штурман полка Слязин. Оба в комбинезонах, оба подслеповато щурятся, у обоих красные глаза. Слязин с карандашом и блокнотом, Панкратов с прижатой к уху телефонной трубкой.

– Ясно, товарищ первый! С юго-запада из района Ведерниково на северо-восток в направлении Приволжска?.. Ясно! Будет выполнено! Разведчик сейчас вылетает! Мой заместитель подполковник Останин. Не беспокойтесь, опытнейший летчик! Сделал десятки боевых вылетов! О результатах сразу же доложу. Есть! Через 10 минут поднимаю полк по боевой тревоге!..

Панкратов устало опустил трубку, вытер платком вспотевший лоб, хмуро поглядел на вошедших.

– Так-то вот, гусары-лихачи. Только что разговаривал с командующим. Обстановка на фронте резко обострилась. Противник ударами танковых таранов прорвал его в двух местах. Подойдите ближе, – провел карандашом по линии фронта. – Особенно опасен вот этот – южный прорыв… Видите, как близко до Приволжска? Рассчитан на деблокаду окруженной вражеской группировки.

Посмотрел на Медведева и Ушакова.

– Наша задача – помочь наземным войскам уничтожить танковый таран. А для этого будем летать днем и ночью в разных боевых порядках, разными группами, пока не выполним задание командования. По данным агентурной разведки, к южному участку прорыва движется большая танковая колонна. На розыск ее уже улетел Останин. Вам необходимо срочно провести доразведку, найти колонну и навести полк для удара. Вылет по готовности, по получении разведданных от Останина. Полк вылетает после вас. Детали выполнения задания и вопросы взаимодействия отработать со Слязиным и начальником связи… Да-а, штурман! Ушаков-то к полетам в облаках допущен?

Слязин вопросительно взглянул на Владимира.

– Допущен, товарищ полковник!

– Проверьте его ночью в сложных и, если будет получаться, дайте допуск. Этот гвардеец нам еще пригодится!..

…Когда Медведев с Ушаковым пришли на стоянку, моторы бомбардировщика были уже опробованы. Люк открыт, и в нем суетились оружейники, подвешивая бомбы.

Владимир, поспешив к ним, нырнул в люк. Эту ответственную работу он стремился всегда выполнить сам или хотя бы проконтролировать.

– Какие бомбы подвешиваете? – спросил он молоденького механика, повернувшегося к нему.

– РРАБы^[11].

– Правильно, – Владимир улыбнулся, вспомнив свой сон. – А не на веревки?

– Что? Что?..

Шум подъехавшей машины и громкий гудок заставил Ушакова выскочить из люка. Придерживая планшет, кинулся к «эмке», у которой уже стоял командир.

– Вот здесь, в этом квадрате, 5 минут назад в 8.36 Останин видел колонну, – не вылезая из кабины, показал на карте подполковник Слязин. – Понял, штурман? Уточни курс и время прибытия. Ветер на высоте: направление 310, скорость 45. Вылет сейчас по зеленой ракете. Счастливо! Ждем донесений!..

Слязин захлопнул дверцу, «эмка» уркнула, рванулась с места. Ушаков едва успел забраться в кабину, как над КП взвилась ракета. Медведев запустил двигатели. Снял машину с тормозов и, увеличив газ, плавно тронулся с места. Недовольно фыркая, постреливая выхлопами газов, машина покатилась к старту…

Стояли холодные ноябрьские дни. Дули промозглые ветры. С густо замазанного серо-грязными увалами неба, местами высеивались плотные снежные заряды.

Линию фронта, как обычно при такой погоде, прошли за облаками.

Ушаков – на коленях в самом носу остекленной кабины – всматривался вниз. Он был похож на гончую, принюхивающуюся к следу убежавшего и притаившегося где-то неподалеку матерого зверя. Ведь с час тому назад Останин сообщил, что колонна шла по этой самой проселочной дороге.

Прошли над дорогой в ту и другую сторону: нет колонны. Обшарили все окрестные леса и балки в радиусе 40 километров. Пусто! Вот-вот подойдут самолеты полка, а он, доразведчик, не может навести их на цель.

Хоть плачь с досады или выпрыгивай с парашютом и ищи колонну, опрашивая местных жителей.

Владимир кусал губы и продолжал вглядываться в унылые, опустевшие поля и голые березовые перелески… Как назло, еще парашют гирей висит на груди, мешая вести наблюдение. Владимир отстегнул его, толкнул назад к сиденью.

– Ну что, штурман? Где танки? – раздался в наушниках шлемофона недовольный голос Медведева.

– Где-то здесь внизу, товарищ командир.

– Это и я знаю, что внизу. А вы мне покажите где…

– Искусно замаскировались, видно…

– Но где и чем? Леса-то пустые… Да и в этих колонках разве спрячешься? Думайте! Думайте лучше, штурман! Не можем же мы, не обнаружив их, вернуться домой! Головы нам поотрывают! – Медведев, тяжело вздохнув, ненадолго замолк. – И танков нет. И «худые», гляди, откуда-нибудь вывалятся…

Внизу по-прежнему тянулись перелески, чуть притрушенные снегом поля, на которых кое-где темнели зелено-бурые копны сена, желтели зароды соломы. Пестрая, грустная, затаившаяся виднелась сверху земля.

– Вам не кажется, штурман, вон на тех дальних полях прямо по курсу подозрительно много копен?.. Под нами и с боков гораздо меньше.

– А мы сейчас проверим! Стрельну-ка я по ним зажигательными…

Володя, поудобней усевшись у «Шкаса», выбрал копну посреди поля и, поймав ее в кольцо прицела, плавно и коротко нажал на спуск. Красно-желто-зеленая трасса уперлась в копешку. Та, проглотив пули, продолжала стоять.

Тогда Володя еще раз приладился к пулемету и снова пустил трассу. Из ската копны повалил густой черный дым, вдруг сменившийся белым, а затем на верхушке заплясало, запрыгало красными галстуками вырвавшееся изнутри пламя.

– Стать в круг! – скомандовал Владимир.

И когда Медведев «уперся» крылом в землю, заложив глубокий вираж, копна вдруг поехала в сторону, разваливаясь пополам, и обнажила что-то черное. Покачивая длинным орудийным дулом, точно слон вытянутым хоботом, из нее выполз продолговатый танк.

– Ага! Так вот вы где, сволочи! – обрадовался, словно мальчик, Медведев. – Ну-ка, Володя, угостите их ПТАБами!^[12]

Медведев вывернул самолет из виража, повел в сторону, готовясь к боевому заходу.

– «Чайки»! «Чайки-38»! Я – «Голубь-2»! В квадрате 33—40 коробки противника! Магнитный курс 23 градуса!

Медведев повторял свое сообщение до тех пор, пока не услышал в наушниках знакомый голос Панкратова.

– Молодец, «Голубь»! Идем к тебе грудой!

– Боевой! – скомандовал Владимир, когда Медведев, закончив разворот, направил бомбардировщик к полю с замаскированными танками.

Припав к прицелу, Володя взял целью центр поля с выползшим танком. Дважды довернул самолет. Открыл рукояткой люки, установил на электрощитке сброс бомб. И когда танк на угле прицеливания «залез» в перекрестие, быстро нажал боевую кнопку. Мгновенье – и Володя почувствовал, как машина, облегченно вздрогнув, подпрыгнула. Не спеша, закрыл люки – и сразу же исчез хыркающий, вибрирующий звук сопротивления воздуха, сотрясавшего бомбардировщик мелкой дрожью. Нетерпеливо заглянул вниз. Танк, поводя хоботом орудия, шевелился. «Сейчас! Сейчас!» – подумал Володя.

И вдруг поле покрылось яркими желто-багровыми вспышками, потом взбугрилось, взметнулось десятками черных грибообразных фонтанов, которые, слившись, затянули все непроглядной клубящейся завесой. Когда она немного рассеялась, Володя насчитал четыре костра-пожара, посредине которых жирно дымили недвижные танки. Остальные, один за другим раскидывая копны, вылезали из укрытий и ползли, держась подальше от костров. Поле ожило.

– Молодец, Володя! Разворошили логово! А вон и «Чайки» наши идут! Курсовой – 45!..

Справа на горизонте журавлиным клином показались самолеты полка. Увеличиваясь в размерах, они на предельной скорости мчались к расползающейся цели…

Минут через двадцать бомбардировщик Медведева, возвращавшийся домой, был уже около линии фронта. Облачность начала рассеиваться, уходить куда-то вверх и в стороны. Появились голубые «окна». Показалась бледно-желтая тыковка солнца. Присмотревшись, можно было заметить, как она пульсирует, окрашивая в палево-оранжевый цвет закраинки облаков своими холодными лучами.

Не успели остыть от пережитых волнений, когда скребанул по сердцу тревожный крик стрелков:

– Отбиваю атаку! Два «мессершмитта» сверху сзади!..

Медведев и Ушаков завертелись в своих кабинах. До облачности далеко, да и «мессеры» сверху не пустят, расстреляют. Впереди по курсу метнулась из-за облаков продолговатая тень.

– «Мессершмитт» спереди! Отбиваю атаку! – Володя приткнулся к пулемету. «Вот сволочи! Решили отрезать от линии фронта! В клещи зажать!.. Один выход – вниз!»

– Держись, ребята! – Медведев, непрестанно оглядываясь по сторонам, вспотел от напряжения. – На бреющем уйдем!

Володя ловил в прицел стремительно приближающийся истребитель и очередь за очередью направлял ему навстречу. Но немец попался отчаянный – не сворачивал с курса ни на градус и тоже поливал бомбардировщик огнем, оплетая его трассами, будто цветными шнурами.

«Вот тебе на! А везде пишут, что боятся они атаковать в лоб! И таранить!» – бледнел Володя, продолжая давить на спуск.

Сейчас ему казалось, что оба самолета связаны резиновыми канатами, которые, со страшной силой сокращаясь, притягивают их друг к другу. Было жутко глядеть на эту изукрашенную смерть, летящую прямо в голову. Он перестал различать уже свои и чужие трассы, перевившиеся в один толстый жгут. Злобно мигали пулеметно-пушечные огоньки «месса». Он рос на глазах, расширяясь и заслоняя небо.

В последний миг Володя выпустил очередь и прикрыл голову рукой, ожидая удара, но «мессер», сверкнув светло-зеленым брюхом, пронесся над самым бомбардировщиком. И непонятно было: то ли он «подпрыгнул», то ли успел снизиться Медведев…

Почувствовав, что куда-то проваливается, Володя открыл глаза. Повернувшись, он со страхом увидел под ногами дыру – открывшийся люк. Виднелась серая щетина перелесков и заснеженная близкая земля. Коснувшись лица, скрылись в люке коричневый бланк бортжурнала и зеленая полетная карта. За ними исчезли карандаш, резинка, навигационная линейка. Мощный, оглушающий рев двигателей вперемежку с хрипло-басовитым гулом набегающего потока воздуха заполнил кабину, ударил в уши. Запахло маслом, бензином, еще чем-то жженым.

Лежавший на краю люка парашют вдруг сдвинулся и нырнул в отверстие. Обтекавшая самолет стремительная струя, создав в люке пониженное давление – воронку, словно могучий насос, высасывала из кабины все, что плохо было закреплено. С головы сорвало незастегнутый шлемофон, подшлемник, с ног поползли меховые унты. Мелькнув желтым взъерошенным подшерстком собачатины, пропали под самолетом.

Володя, не успев за что-нибудь уцепиться, сам очутился по пояс в люке. Будто невидимый силач тянул его неудержимо из самолета. В последнюю секунду он инстинктивно развел локти и точно приварился к закраинам люка. Набегавшая сзади жгучая струя вмиг прижала его ноги к обшивке, сорвала с них унтята, шерстяные носки и впилась тысячами жал.

«Только бы удержаться! Только бы не вывалиться!»

Володя, приподняв искаженное напряжением лицо, вкладывал всю силу в растопыренные руки. Он даже попытался приподняться на локтях и залезть в кабину. Но тут же понял, что впустую тратит силы.

«Только бы добраться до аэродрома! Скорее сесть! Но до посадки… час или два?! Нет, не выдержать! Конец! Конец! Конец!» – стучало в висках.

Володя заметил на левом запястье кировские наручные часы, похожие на маленький будильник. 12.23… Значит, недавно прошли линию фронта. В 13.01 будем дома… Он хорошо помнил эту цифру, потому что сам ее рассчитывал и сообщил командиру.

«А командир, наверное, думает – меня убили, не отзываюсь…» И действительно, Медведев считал штурмана погибшим. Уйдя от истребителей, он несколько раз вызывал его по переговорному устройству, но так и не услышал ответа.

…Лицо Володи стал заливать липкий холодный пот. Сползая едкими солеными каплями, он жгуче бороздил щеки, разъедал разбухшие губы, щипал шею. И не было ни малейшей возможности смахнуть его…

Через какое-то время Володя почувствовал, что вроде бы застабилизировался: тело его привыкло к новому положению, и немного стерлась, а затем и прошла острота первоначального страха.

«Но почему все-таки открылся люк? Может, плохо закрыл его? Так нет, захлопнул как следует и ручку повернул. Неужели от резкого снижения?

Володе и в голову не приходило, что разрушил запор люка и открыл его снаряд, выпущенный «мессером».

«И надо же было парашют снять?! Жив останусь – вытребую летчицкий! ПЛ!^[13] Пусть сзади болтается…»

Ноги жгло, точно пламенем, потом перестало. «Как бы не отморозить», – забеспокоился Владимир. Он попытался свести их вместе – получилось – и стал тереть одну ступню о другую. Потом немного втянул их в трепещущие штанины комбинезона. Но вскоре он перестал чувствовать ноги, потом руки, а затем вообще все тело. С удивлением и даже некоторым страхом глядел он на локти, которые сейчас ему казались перекладинами-распорками…

От холода, страха и вибрации дробно постукивали зубы. Потом началось самое страшное – стало исчезать сознание. Голова свешивалась на грудь. В любой момент он мог провалиться в бездну. Он потерял счет времени. Изредка его губы все же шевелились. «Держаться! Держаться!» – командовал он себе…

Он не помнил, когда и как самолет приземлился, зарулил на стоянку и как к нему отовсюду стали сбегаться однополчане. Как вытащили его из люка, закоченевшего, едва живого, с разведенными локтями.

– Володя! Владимир! Вы живы? – кричал ему в уши. Медведев и растирал его щеки ладонями. – Вы слышите меня, Володя? Вы сбили того нахального «месса», слышите?.. – и растирал, растирал руки штурмана шерстяными перчатками.

А стрелок-радист Коля Петренко суетился возле его ног с фланелевой портянкой.

– Да отпустите руки-то! Вытяните по швам!

– Не могу-у, – шептал Володя.

– Что не можете? – наклонился Медведев. – Сейчас мы их расправим.

И он стал выпрямлять руки Володе.

– Да что это они?! На самом деле задубели? Врача! Скорей врача!

Только на вторые или третьи сутки – Володя точно не помнил – руки постепенно опустились, расправились и приняли нормальное положение. Но еще долго после того, в минуты гнева, страха или волнения, они, словно по команде, вскидывались вверх и замирали, точно законтривались невидимыми болтами.

9

Полк отличался от других частей авиации дальнего действия тем, что в его составе были самолеты разного типа и назначения. Руководящему составу полка, начиная от командира звена (штурмана) и выше, приходилось летать на всех типах с различными экипажами.

И вот однажды экипаж Медведева полетел к партизанам на выброску груза…

Ночь. В кабинах темень, густая и липкая, как грязь. Внизу – ни огонька. Облачность серыми сугробами плотно укутала землю. Вверху – бездонная пропасть с разноцветными точками звезд.

Однообразно, клоня ко сну, гудят моторы. Но не до сна.

Владимир Ушаков, включив фонарик, склонился над картой. Гоняет движок навигационной линейки, шевелит пухлыми губами, высчитывает.

Сорвался с места. Ткнулся в дверь пилотской кабины. В проходе запнулся за сидящего на корточках у электрощитка борттехника Тулкова. Мешком перевалился через него. Тот заругался громко.

– Не ори! Не видел я тебя. Не нарочно ведь.

Протиснулся к пилотам.

– Товарищ командир! Через час пройдем линию фронта, а через два будем дома.

– Хорошо-о, – довольно проокал командир. – Будьте внимательны. Как бы не заблудиться. Идем, как у тигра в желудке…

– Я в общей кабине. Попытаюсь определиться. Будет разрыв облачности – дайте сирену.

– Хорошо-о, идите. – Командир снял руки со штурвала, повернулся назад: – Коля, связь скоро будет?..

– Не знаю. Станция разбита, в глубоком нокауте, пытаюсь исправить, нужен свет…

Странный все же человек Медведев. Всем всегда говорит «вы», а радисту Петренко только «ты». Почему?.. Никто не знает.

– Тулков?! Когда свет будет?

– Не будет света, командир! На куски разнесло щиток, проводку порвало.

…Невыносимо холодно. В пробоины от осколков с шумом и свистом, словно струи ледяной воды, в кабину врываются воздушные потоки. Слабо светятся шкалы и стрелки приборов. От этого кажется еще холодней. Нервное напряжение, владевшее каждым при прорыве к цели, нашло выход в разговорах, смехе, шутках…

За спинами пилотов опять появился штурман.

– Вова? А ты сегодня не звал маму на боевом? – сверкая золотом зубов, повернулся к нему второй пилот Александр Родионов.

– А когда я звал? – прыгая на месте и хлопая себя по бедрам, ответил штурман.

– А когда станцию бомбили и ты еще болтался в кабине.

– Не было этого.

– Как это, не было! Ты не крути! Я слышал, как у тебя голос дрожал, да и команды давал путаные. То ли боевой! То ли ой-ой-ой! – Александр рассмеялся. – Так ведь, командир?!.

Родионов и Тулков были старше Ушакова года на три, да и выше ростом. Поэтому считали своим правом, если не долгом, подтрунивать над ним.

– Так ведь, командир? – повторил Родионов.

– Что-то не помню.

– Ничего, Вова! Не унывай! – хлопнул по спине Ушакова Дмитрий Тулков. – Мы тебя вылечим! Вот прибздюхаем домой, возьмем к бабцам – сразу все страхи пройдут! И маму забудешь! – захохотали заразительно: – Так, Саня?..

– А что, идея! Пойдешь с нами, Вова! С девочкой познакомим – закачаешься!

– Да ну вас! Ухожу!..

Александр с Дмитрием громко засмеялись.

– Держите штурвал, проверю, работает ли автопилот, – недовольно сказал Медведев.

– Иван Семенович, ну что он за человек? – не унимался Митя. – Не курит, не пьет, по девкам не ходит. Для чего живет? Сам не знает…

– А вы знаете, что он деньги копит?! – перебивая Митю, презрительно сказал Александр. – И где?! На фронте!..

– Зачем клевещете на него? – вступился за штурмана Петренко. – У него дома сестра-студентка, брат-школьник…

– Хватит спорить! – прикрикнул командир. – Я тоже деньги посылаю детям. А насчет пьянки!.. предупреждаю!..

– Что вы?! Что вы?! Иван Семенович! Даю слово – пить мы больше не будем! – с неожиданной готовностью заверил Тулков.

Командир вылез из кресла, шагнул в проход, выпрямился. Хмыкнул недовольно:

– Гуси!.. Пошел к штурману, самолет погляжу…

Борттехник и пилот молчали. Тяжело ступая, командир вышел в общую кабину. Когда за ним захлопнулась дверь, Родионов с издевкой сказал:

– Тоже мне, еще один идеал нашелся?!. Уральский медведь… Выкало!..

– Не расстраивайся, Саня, – беспечно заметил Тулков, – давай как-нибудь сводим его к бабцам. Сразу выкать перестанет!..

– «Детям посылаю»… Выкало!

Коля Петренко, все еще при свете фонарика копавшийся в разбитой рации, вскинулся:

– Как вам не стыдно так говорить о командире?! Это же подло! Низко! Вы же его совсем не знаете! Только прибыли! А я с ним летаю с начала войны!..

– Ну ты, боксер! Захлопни заслонку! Чего разорался? – закричал Тулков.

– Да знаете ли вы, что дети не его, а ленинградские, спасенные?!. Он их усыновил!.. А его дети воюют тоже!.. И меня он взял из детдома!..

Александр с Дмитрием молчали.

– Попались бы на ринге, научил бы я вас порядочности!..

…А за окном по-прежнему темень. Заунывно воют струи, выскакивая из всех щелей и пробоин. В расплывчатом круге света фонарика белой мошкарой вьются снежинки…

Когда командир вернулся в пилотскую, Тулков встревоженно сообщил:

– Командир, с горючкой что-то не того!..

– Что не того? Говорите яснее.

– Уж больно быстро расходуется. Переключил на другой бак.

– Может, течь где? Не проверяли?..

Иван Семенович внимательно ощупывал взглядом приборы.

– Командир! Давление бензина в правом упало! – скороговоркой выпалил Родионов.

Иван Семенович наклонился к приборной доске второго пилота. Размышлял секунду.

– Выключить правый двигатель!

Борттехник бросился выполнять команду. Защелкал переключателями, задвигал рукоятками. Смолкло гудение правого мотора, надсадно завыл левый, приняв на себя двойную нагрузку.

– Вот так-то лучше будет, – откинулся на спинку кресла командир. – Как-нибудь дотянем на одном.

– Видно, бензопровод где-то пробило, – поглядел на Дмитрия Александр.

– А может, бак?

– Может, и бак, лишь бы не загорелся мотор.

– Позовите штурмана, – сказал командир борттехнику и, когда Ушаков явился, спросил:

– Сколько еще до линии фронта?

– Минут 20, не больше…

– Долго. Вот что – надеть всем парашюты, но без паники…

Парашюты лежали в общей кабине. Это были парашюты летчиков-наблюдателей, с которыми обычно летали экипажи самолетов, где кресла пилотов не имели чаши для размещения парашюта летчика. Висящие на груди, парашюты наблюдателей мешали пилотам управлять самолетом, поэтому пристегивались к подвесной системе перед прыжком…

Штурман, водя лучом фонарика, осветил горку парашютов.

– Держи! Кто там? – протянул парашют в темноту. – Держи следующий!..

Со звоном заклацали карабины подвесных систем.

– Мой парашют никто не одел?! – властно спросил Родионов, появляясь из темноты.

– Можешь не беспокоиться. Держи! – протянул парашют Володя.

Александр одним движением сверху вниз прицепил парашют. Подергал его, крепко ли сидит, ощупал руками.

– Послушай, ты какой парашют мне подсунул?

– Как какой? Обычный…

– А не рваный? – в руках Родионова вспыхнул фонарик. В парашюте виднелись пробоины. Из них белыми макаронинами торчали разрубленные стропы.

– Ты?! Мамин сын! Почему мне свой негодный подсунул? – взорвался Александр. – Вот бирка! «Ушаков» написано!

Он освещал маленькую фанерку, прикрепленную сбоку на чехле парашюта.

– И вправду Ушаков, – удивился Владимир. – Прости, Саня. В темноте спутал нечаянно.

– Я дам нечаянно! Убить меня захотел?

– Что ты?! Что ты?! Опомнись! – отшатнулся Володя.

– И у меня негодный! – послышался от двери возмущенный голос Тулкова.

Включив фонарик, он водил лучом по парашюту. Лямки металлических пряжек, с помощью которых пристегивался парашют к подвесной системе, были надрезаны, словно ножом.

– Видно, осколками задело.

– И у меня негодный! – в полосе света появился Коля Петренко.

Лучи фонариков уперлись в него, забегали по парашюту.

– Тоже иссечен осколками, – вздохнул Володя. – Посмотрим парашют Александра.

Скользнул лучом вниз. Поднял парашют, осветили.

– Целый, Саня! Целый! – обрадовались.

Родионов снял парашют, кинул Ушакову.

– Бери свой, а мне подай мой!

Володя протянул парашют.

– А какой у командира? – придвинулся Коля, освещая фонариком последний парашют.

Володя поднял его.

– И этот цел-целехонек! Повезло командиру!..

– Не то что нам – кунарикам, – хмуро добавил Митя. – Что будем делать? Если придется прыгать?..