Текст книги "Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Обрез, как выяснилось, украден у одного из жителей Коровина. Точнее, украдено было зарегистрированное ружье, а Долдонов переделал его в обрез. Так считает милиция, хотя доказать это не может. У него же – мотоцикл с коляской, на котором они и ездили в Рогожино. Но, конечно, мотоциклом остановить «Москвич» трудно. Лучше всего устроить аварию, подставив тяжелый грузовик. Но если бы Долдонов сам взял самосвал, то его, естественно, заподозрили. Он вовлекает в дело своего племянника Епишкина, а также его дружка Горбунова. А наводчиком, как считает милиция, был Сорокин. При этом, делиться с ними Крюков и Долдонов не хотели. Когда налет удался, и они… – Тут Аля глубоко вздохнула, но собралась и докончила: —…и они убили наших ребят, то Крюков и Долдонов убрали своих помощников. Вот такая версия есть у милиции.

– Они вам ее сами высказали? – удивился Серега. – Ведь это, небось, служебная тайна!

– Сейчас время гласности, – напряженно улыбнулась Аля, – предположим, что я нашла общий язык с вашим районным Понтием Пилатом… То бишь прокуратором. Но это все не важно. Важно, что такая версия у них есть, и они, по своему обычаю, подгоняют под нее факты. Но нам удалось узнать, самим, кстати, без милиции, которая этим и не занимается, что примерно за полчаса, – улавливаете, за полчаса! – до нападения на «спектровцев» один из ребят видел, как Сорокин и Горбунов садились на мотоцикл. Мотоцикл! Но не долдоновский «Иж-Юпитер-3» с коляской, а на «Яву».

– А почему вы думаете, что за полчаса?

– Потому что именно через полчаса после этого или около того в Коровине услышали выстрелы на шоссе. Там есть один ветеран, он и позвонил, от председателя сельсовета. Пока он добирался – а у него одной ноги нет, – пока дозвонился, пока выезжала милиция, прошло больше полутора часов. То есть было уже около полдвенадцатого. За это время Крюков с Долдоновым успели добраться до дома, купить самогон, напиться и лечь спать. Тут вроде бы все сходится. Однако они еще в десять были в Рогожино. Это мы тоже узнали. Шесть или семь человек их видели, мы спрашивали разных людей. И у всех выходило, что они раньше десяти из Рогожина не выезжали. То есть на месте преступления они не могли появиться раньше чем в пол одиннадцатого! Они приехали на полчаса позже последнего выстрела! Они никого не убивали, а если виновны, то только в краже дипломата и незаконном хранении оружия. Да и это еще надо доказать, поскольку они утверждают, что не хотели идти в милицию пьяными, а решили подождать до утра. Это тоже, в общем, логично. Представляете, что милиционеры бы подумали, если бы к ним явились двое пьяных с обрезом и дипломатов с семью тысячами?

– Но у них еще, говорят, и пистолет нашли?

– Пистолет у них валялся в сарае, это точно. Но он неисправен. Его нашли еще год назад в какой-то старой траншее. Он был насквозь ржавый. Правда, они его пытались чистить, но так и не привели в порядок. Он не более опасен, чем молоток. К нему, правда, были три патрона. Откуда – они пока не говорили. Вот за них и цепляется сейчас следствие. Оно утверждает, что настоящее орудие убийства они выбросили, а скорее всего, утопили в болоте по дороге на Коровино. Собираются ехать туда с металлоискателем… Ничего не найдут, я уверена. А на их месте я бы искала не пистолет, а мотоцикл!

– Здорово! – искренне восхитился Серега. – Это тот, на котором уехали Мишка и Валька? Сорокин и Горбунов?

– Конечно, – усмехнулась Аля. – Ведь мотоцикл-то некому вроде бы было угонять с места происшествия? Тот, кто его угнал, – последний, оставшийся в живых! И вы, Сергей Николаевич, скорее всего, и есть этот последний… Вы не против?

– Нет, – Серега только улыбнулся, хотя заметил, что Аля внимательно следит за его реакцией и за каждым движением. «Волнуется, – посочувствовал Серега, – и боится. Не много, но боится. Хотя почти наверняка вооружена. Отчаянная!»

– Вы сразу навели меня на мысль с этими брюками. Я спросила, конечно, очень аккуратно, во что вы были вчера одеты. Выяснилось, что вы сегодня надели зимнее.

Вчера на вас был плащ, коричневые брюки, которые вы якобы прожгли, и летние туфли. Сегодня – зимние ботинки, драные джинсы и демисезонное пальто. Похолодало, человек решил утеплиться – ничего страшного. Но при том общем холостяцком бардаке, который у вас дома, плащ бы сейчас висел вон на том гвозде, а брюки, прожженные – хм! – лежали бы на стуле или под столом… Ботинки тоже. Но их нет! Вы их сожгли, не Правда ли? На вашем месте я бы сделала так же. Пистолеты вы либо утопили, либо припрятали, на что я очень надеюсь.

– А вы не боитесь, что я сейчас выдерну из брюк ТТ и?..

– Вообще немножко боялась, что вы наделаете глупостей. Но в джинсах оружие очень заметно, а у вас они достаточно узкие. Кроме того, я не совсем безобидна.

Аля быстро выхватила из кармашка своей курточки маленький пистолетик.

– Это самоделочка под патрон от мелкашки. Бьет бесшумно. Почти. Если бы вы убили Владика или навели на него этих дурачков, то я бы вас вырубила. Но вы передо мной ни в чем не виноваты, и перед Леной тоже… Все юные налетчики – Сорокин, Горбунов и Епишкин – убиты из ТТ. Все наши – из обреза. ТТ у наших не было – только ПМ. Владик вообще никогда не имел оружия с собой. У Юры и Толика – было. Но они не стреляли – милиция нашла пять гильз от ТТ. Просто вы поехали с ними вооруженный. Юра и Толя после удара о грузовик были без сознания, возможно, даже мертвы. Владика они вытащили и застрелили, а вы открыли огонь… Ведь так?

– Все так… – кивнул Серега, улыбаясь. – Ну что, поедем сдаваться? Я готов.

– Упаси! Упаси вас Господь! – воскликнула Аля. – Вот этого делать не надо! Мы восстановили истину, верно? Это главное. Я поняла, что вы вели себя как мужчина, но у нас такие дурацкие законы, которые делают честного человека беззащитным перед сволочью. Поэтому я прекрасно понимаю, отчего вы не стали дожидаться милиции. И еще вы правильно сделали, что забрали с собой пистолеты Юры и Толи. Сами понимаете, они у них незаконно. Но когда в прошлом году нас первый роз навестили рэкетиры… В общем, нам стало ясно, что без оружия жить трудно. Даже художественно-промышленному кооперативу. Сейчас у нас кое-что есть, и после одного случая, который остался вне поля зрения милиции… Нас оставили в покое… пока. А вот здесь мы немного притупили бдительность.

– Судя по всему, – сказал Серега, – Толя и Юра знали, что им что-то готовят. К ним приходили какие-то двое, я так понял, что Горбунов с Епишкиным. Но они их всерьез не приняли…

– Конечно, – вздохнула Аля. – У обоих – черные пояса, оба отличные стрелки. Уж кое-что знали, побывали в переделках, а тут какие-то пацаны… Недооценили.

– У тех главным был Сорокин из клуба, – сообщил Серега. – Он десантник, засады на дорогах – его профиль. Конечно, кое-что от детской романтики, но видно, что они все продумали. Это видно.

– Расскажи все подробно, – попросила Лена.

Серега стал рассказывать. В общем, он говорил все как было, но не стал говорить о двух вещах. О том, как Владик готов был лизать ботинки своему убийце, и о том, как он сам, Серега, переживал все происшедшее. Он старался не нагнетать страху, но как-то незаметно разволновался, наверное, впервые за эти сутки. Поэтому получилось очень страшно и скорбно. Лена уронила руки на стол, затем уткнулась в них лицом и тихо рыдала. Аля вроде бы держалась, но все-таки и у нее покатились слезы.

– Ужасно… – произнесла она с яростью. – Дикость… Идиоты! Безмозглые, никчемные подонки…

– Если бы… – вздохнул Серега, встал из-за стола, подставил табуретку и полез на книжный шкаф, где лежали папки с работами его кружковцев. Там среди них он нашел одну довольно пухлую, где на верхней картонке была наклейка: «Сорокин Миша. 1985-86-87». – Вот. Посмотрите, – Панаев раскрыл папку. – Вот его автопортрет. Тут ему шестнадцать лет, даже написал: «Ученик 9 «А» класса 3-й школы». Вот портрет его мамы. Это его отец. Это девочка Наташа, его одноклассница. Сейчас она замужем за его старшим братом. Вот сам брат.

– Зрелые рисунки… – удивленно сказала Аля, вытирая щеки от слез. – Подумать только!

Лена тоже понемногу приходила в себя, подняла голову, вытерла слезы, шмыгнула носом, потом высморкалась и тоже вгляделась в рисунки.

– Подумать только… – вздохнула она. – Это твой ученик?

– Я только помогал. Он уже сам почти все умел. По наитию…

– Знаете… – произнесла Аля, перекладывая листы. – Очень талантливо! А почему он никуда не поступал после школы? Сдать рисунок он мог куда угодно!

– Он поступал. В Ленинграде. Рисунок сдал, но завалился на литературе. А весной восемьдесят седьмого его в армию призвали. До самого призыва у меня занимался. Вот офортик его. Вот на обороте – дата «12.03.87» и автограф «М.Сорокин».

– И тебе не страшно? – прошептала Лена.

– Страшно. Ты и представить себе не можешь, как мне страшно.

– Ученик убивает учителя – а это не страшно? – словно бы защищая Серегу, вскричала Аля.

– Но вышло-то все наоборот. Учитель убил ученика, – сказал Серега. – Это я оттого такой спокойный, что уже почти мертвый. Я вчера хотел… Но не смог.

– Тарас Бульба… – начала Аля, но осеклась – уж лучше было не тянуть сюда классику.

– Знаете, – сказал Серега, – мне кажется, все-таки надо в милицию…

– Нет! – разом сбросив минор, вскрикнула Аля. – Не надо! Я вас не пущу!

Она так бешено сверкнула еще не просохшими от слез глазами, что у Сереги мигом возникла в глазах какая-то дурацкая мизансцена: он идет к двери, Аля выхватывает пистолетик, Лена заслоняет его собой… это уж очень пошло…

– Ну не пойду я, – продолжал он. – Вы сейчас уедете, а я буду сидеть здесь и глядеть на эти рисунки. Вспоминать, как подросток с кудряшками сосредоточенно разглядывал себя в зеркало… Как обиделся, когда его Наташа сочла себя на рисунке недостаточно красивой, а он так старался и достиг чуть ли не идеального сходства… Я ж свихнусь тут просто-напросто. Или достану ТТ и шарахнусь!?!

– Да что вы, как баба, прости господи! – взъерошилась Аля. – Вчера были мужчиной, не побоялись жакана в лоб, а сегодня? Ну мужики пошли. Точно, что нам, бабам, надо матриархат восстанавливать! Вы же должны понять, что я вовсе не хочу ни вас за решеткой увидеть, ни сама сесть. Что вы волнуетесь? Думаете, они вас найдут? Черта с два! Они через три дня все соберут на Долдонова и Крюкова. И я им помогу, будьте уверены. В нашем Отечестве все еще возможно. Помните мультик такой был «Фока – на все руки дока»? Вот там главный герой говорил: «Тут надыть технически!» А ваше дело – собраться, преодолеть все ваши кризисы творчества и работать… живите ради Бога! Вам же сорок лет – это же еще не старость! Неужели нам тут вас караулить оставаться? Может, еще и в постель с вами лечь? Обеим…

– Пожалуйста, – разрешил Серега, – все равно с меня никакого толку.

– Ну, вроде чувство юмора у вас еще осталось, – хмыкнула Аля, – хотя и немного пошлое.

– Хорошо, – проговорил Серега, – сейчас я отдам вам ваши пушки. Никто их искать не будет. Если, конечно, на курточках ваших ребят не остались в карманах следы ружейной смазки. В одном детективе читал, как таким образом бандита поймали.

– Я думаю, там этим заниматься не будут, – усмехнулась Аля. – Но только, пожалуйста, не ходите в милицию…

Серега сходил в сарай, достал оба ПМ и принес Але.

– Где вы учились стрелять? – спросила она, убирая пистолеты в сумочку. – Из пяти пуль – только одна мимо…

– Не то вы спрашиваете… – покачал головой Серега. – Попал… вот и все. Сами-то в человека еще не стреляли?

– Не довелось. Но придется – рука не дрогнет.

– Не дай Бог!

– Это лирика… Елена Андреевна, нам пора.

Лена тяжеловато встала, Серега подал ей пальто. Ей как-то не очень хотелось его надевать. Но все же она вышла вслед за Алей. Серега проводил их до машины. Потом вернулся, собрал в папку рисунки Миши Сорокина и лег спать.

СЕСТРА

Среда, 25.10.1989 г.

Конечно, Серега немного паясничал, пугая Лену и Алю. Наверняка даже Лена не поверила в то, что он может застрелиться. Хотя, может быть, и нет… Во всяком случае, Серега уже хорошо знал, как непросто это сделать – пустить себе пулю в лоб. Да, он немного раскис над этими картинками. Да, пожалел немного этого дурачка, а может быть, и впрямь прирожденного и одаренного подонка. Гитлер, говорят, тоже был одаренным художником, но все-таки превратился в фашиста. Серега ни одного натурального фашиста не видел, но для него, воспитанного матерью и отцом, фашизм был символом нечистой силы, а Гитлер равнозначен Сатане. Это были его религиозные убеждения. Точно так же в свое время товарищ Сталин был символом добра, истины, справедливости и вообще всего хорошего.

Спал он на сей раз не слишком спокойно. Нет, совесть его не мучила. Его донимало другое – отсутствие Люськи. Тоскливо было, жалко, но главное – скучно. А виноваты были эти бабы – Лена и Аля. Одна, старая, манила какими-то полузабытыми воспоминаниями – ведь было же и с ней хорошо когда-то! – другая – молодая, из новых, активных, чего-то добивающихся людей, притягивала, как магнитом, – таких Серега еще не видел. Однако покатавшись с боку на бок, Панаев все же заснул.

Утром по новой традиции сделал зарядку, пробежался. У мостика обратил внимание на поврежденный лед. О том, где был утоплен мотоцикл, он Але не говорил.

Может, милиция сама его нашла? Однако могли и просто ребятишки побаловаться, раздолбить шестом… тоненький ведь, тоньше оконного стекла.

Прибежав домой, Серега увидел в противоположном конце улицы две фигуры с чемоданами: женщину в красном пальто с песцовым воротником и мужчину в черной морской шинели и фуражке. О-о, да это Зинка с мужем!

Действительно, его решила навестить сестрица. Последний раз они видались на похоронах матери, четыре года назад. После этого Серега как-то послал ей письмо, где сообщал, что живет один в родительском доме, но ни ответа ни привета не получил. Но, должно быть, Зинаида Николаевна его зачем-то вспомнила.

Пара подошла к калитке, и Серега рассмотрел их получше. Лицом Зинка за четыре года не изменилась, может, чуть-чуть поправилась и стала еще больше похожа на мать, особенно взглядом: прямым, жестким, всевидящим. Одета она была для своего возраста ярковато, но при нетребовательном подходе, можно считать, со вкусом. Общая сумма, выплаченная из кармана ее супруга за все это одеяние, должна была превышать тысячу.

Мужа ее Серега еще ни разу не видал. Когда-то он был юным лейтенантом флота, но теперь на его погонах было аж три большие звезды с двумя просветами. «Кап-раз». Иначе капитан первого ранга, почти адмирал. Ростом не шибко большой, но в плечах крупный, и челюсть лихо вперед, даже немного угрожающе. Эдакий гаркнет: «По местам стоять, со швартовов сниматься!» – сразу зашевелишься.

– Здравствуйте! – поприветствовал Серега чету. – Добро пожаловать!

– Здорово, брательник! – Зинка солидно чмокнула Серегу в обе щеки. Духов она изводила не меньше, чем покойная Люська. Серега тоже приложился, а потом подал руку ее мужу.

– Сергей Николаевич, – представился он с церемонностью, – Панаев.

– Домовитов, – пророкотал кап-раз, – Иван Артемыч!

– Ну, заводи в дом, не стесняйся, – улыбаясь, сказала Зинка, – и чемоданы прими, находилась я с ними.

Серега взял чемоданы и оценил мощь своей сестрицы: в каждом было килограммов по двадцать. А чемоданы в руках Ивана были еще покрупнее. «Из Москвы небось на обратном пути заехали. Гири они там покупали, что ли?» – прикинул Серега.

Войдя в дом, Зинка снисходительно улыбнулась.

– Запустил. Ну, чего и ждать. Никогда с тебя хозяина не выходило. Полы-то давно мыл?

– Работы много, – сказал Серега.

– Работы… Платят-то много?

– Когда как.

– Оно и видно. Как мебель стояла материна, так и стоит. Забор и тот шатается…

Серега никак не мог отделаться от ощущения, что говорит с матерью. Все-таки сестра была старше на четыре года и Серега с детства привык ее слушаться. А теперь, когда она стала матерой, могучей женщиной, а он при своих сорока смотрелся слишком моложаво, это моральное право стало у нее совершенно неоспоримым.

– Так, мужики, – распорядилась Зинаида, – заноси чемоданы в мою бывшую комнату. Там у тебя не нахламлено?

– Да нет. Все как было. Я твой гардероб не трогал, все равно пустой. А диван стоит, и стулья, и стол. Пыль только. Я туда сто лет не ходил.

– Взяли? – спросил Домовитов, и они с Серегой занесли тяжелые чемоданы в комнату, где когда-то проживала Зинка. Была еще комната – бывшая Серегина, но ее он полностью забил холстами, написанными за четыре года, а также некоторыми из работ своих учеников, которые считал лучшими. Та, третья, комната была закрыта на ключ.

– Зинка, – спросил Домовитов, – а это… гальюн, где?

– По запаху найдешь, – отрезала Зинка, – по пеленгу на румбе двадцать три.

– Понял, – ответил кап-раз и вышел во двор.

Зинка повязала фартук, оставшийся от Люськи, и поставила чайник, а затем заглянула в холодильник.

– Богато живешь! – удивилась она, обнаружив там что-то из остатков того шикарного ужина, который позволили себе в свое время Люська и Серега. – Это что, перестройка докатилась? Масла, конечно, нема, а вот хвост от горбуши сохнет, от сервелата попка валяется. У нас такие заказы не часто.

– У нас и вовсе не бывает, – сказан Серега. – Продавщица одна достала.

– Ее, что ли, фартук? – спросила Зинка. – Погуливаешь с ней? Это дело. Они и чистые более-менее, и кой-какая другая польза есть… А я-то думаю, что-то мне духи чужие мерещатся? Хлеба, вижу, у тебя кот наплакал. Понятно, не ждал. У нас кое-что есть, брали на дорожку.

– Вы сейчас откуда, с Камчатки? – поинтересовался Серега.

– Сейчас мы с Москвы. Туда на самолете, а оттуда – поездом, сюда. Побудем у тебя денька три, в клуб нас сводишь. Мы афишку видели – теперь тут, значит, и видео открылось?

– Да уж давно. Уж больше года.

– У нас-то свой есть, ВМ-12, только вот кассет нема. Может, поговоришь? Мы не поскупимся…

– Рублей по триста за штуку? – поинтересовался возможностями сестры Серега.

– Да что он, Бога не боится?

– Чистую, может, и дешевле продаст, а с записью – не знаю. Конечно, если ты «Чапаева» захочешь купить – он за полста отдаст. А «Греческую смоковницу» – навряд ли… Вам что нужнее, секс или там Брюс Ли?

– Ну, ты нас с ним сведешь, а уж мы поторгуемся…

Зинка деловито разложила на столе снедь: надрезанное кольцо добытой в столице колбасы, полкило там же приобретенного масла, сыр, копченую селедку.

– Тебе на работу? – спросила она. – Как насчет ста грамм?

– Да лучше к вечеру… – отказался Серега.

– Вечером – так и запишем.

Вошел Домовитов, какой-то подобревший и повеселевший.

– С облегчением! – поздравила его супруга. – Скидавай хламиду, одевай гражданку. Вчера в Военторге на Калининском к адмиральским погонам приглядывался, потом на проспекте прапора какого-то ругал, что тот честь забыл отдать… Военная кость, морская душа. Сымай, сымай, командовать тут некем.

Домовитов пошел в Зинкину комнату, заворочал чемоданами.

Зинка по-хозяйски разлила чай, раскидала по тарелкам еду, даже высыпала какие-то московские конфеты. Потом явился Домовитов в тренировочном костюме, который сделал его похожим на тренера по классической борьбе.

– Ну, вы-то как живете? – поинтересовался Серега.

– Служим помаленьку, солидно ответила Зинка, – корабль вот сдали, соединение принимать будем. Глядишь, и правда погоны понадобятся. Дочка в Ленинграде, замужем, внука ждем. Зять вот-вот капитан-лейтенантом будет. Сын учится в Нахимовском. Так что мы все моряки. Аты, значит, семью создавать не желаешь? Ленка-то как? Замуж вышла? Или еще выбирает?

– Она уже и овдовела. – Может, и не надо было Зинку посвящать, но слово не воробей.

– Быстро. Инфаркт, что ли?

– Убили. У нас тут, на дороге, бандиты напали.

– Тут?! Отродясь такого не было. Заезжие, что ли?

– Свои. Антошка Епишкин, Валька Горбунов и Мишка Сорокин!

– Подрались, что ли?

– Нет. Из обреза. Машину остановили и убили.

– Страсти-то какие! Ну и демократия тут! В Москве нам уж чего ни рассказывали, не верили. Вроде как тихо. Уж здесь-то, думали, все нормально.

– Да и тут вроде тоже тихо, а вон Галька, что напротив живет, – тоже убила. Сегодня судить будут. Вилкой двоюродного брата в глаз.

– Ну она-то тем и должна была кончить. Бешеная девка была. С этими-то пацанами как?

– А их самих убили…

– Вот те на… Кто?

– Ищут.

– Черта с два найдут. Или первых попавшихся урок поймают да и под расстрел подведут. А настоящие – откупятся.

– Да, – сказал кап-раз, – преступность…

Серега засобирался на работу. У него еще осталось порядочно недоделанных афиш. Он как-то не думал о том, что за ним могут прийти, арестовать и так далее. Возможно, он даже обрадовался бы этому. Что-то все-таки тяготило. Наверное, то, что он как-то неожиданно быстро научился врать. Много и постоянно. Раньше такого не было.

Сема-видюшник пришел к обеду и, поглядев на работу, прицокнул языком.

– Класс. Жалко будет, если уйдешь из клуба. Лихо все выходит.

– А отчего ты думаешь, что я уйду?

– Да все говорят: Панаев теперь – суперзвезда. С штатниками знаешься, самурай картину за бешеные бабки купил… А кой-кто считает, что ты в Штаты махнешь.

– Чего я там не видал? – удивился Серега.

– Ну, в Японию…

– А туда – тем более не поеду.

– А зря. Будь у меня такие бабки, я бы махнул. Если это на доллары поменять по новой госцене – то почти десять тыщ долларов выйдет. На эти деньги там поначалу проживешь, а потом, глядишь, и мильон заработаешь….

– Ладно, еще подумаю, – хмыкнул Серега, – кстати, ты почем кассеты толкаешь?

Еще в прошлую пятница Сема бы впал в подозрение: с чего это Серега о таких вещах спрашивает? А сегодня он принял как должное – человек с деньгами.

– Чистые – сорок за штуку. Советские записи, клипы, концерты, Петросян, Жванецкий – по стольнику. Фильмы советские – от полтораста до двухсот. Классика – ну, там Феллини, Чарли Чаплин, Эйзенштейн – на любителя от полтораста до двухсот с полтиной. Вестерн, детективы, кун-фу, каратэ – до трехсот. Особенно где Брюс Ли. Ужас – вампиры, покойники, оборотни, фантастика, что пострашнее – три сотни с полтиной. Порнуха дороже всего: за кой-какие кассетки с меня по пятьсот брали. А сам, чтоб в накладе не быть – полтинник сверху.

– Порядочно.

– Цена, знаешь, падает. Ну, иногда, когда все уже насмотрятся. А иногда растет. От места, где покупаешь, зависит. Где, бывает, порнуха дороже, а где ужас, а иногда фантастику берут. Смотрел «Инопланетянина»?

– Нет еще! Но посмотрю. Ко мне тут, понимаешь, сестрица с мужем приехали, интересуются. Видюшник есть, а глядеть нечего.

– А! Те, что на Камчатке? У них чего, Япония?

– ВМ-12.

– Жаль, я слыхал, у них там бывают. В Москве в комке видел за четыре тыщи, но побоялся – не новый. Может, тебе с этим, Розенфельдом, столковаться? Он мне десять кассет Брюса Ли за пятьсот рублей продал. Я думал, он цены не знает, даже стыдно стало, представляешь? А он говорит: «Считай, что это подарок».

– А что, мысля верная! – сказал Серега. Визитная карточка Розенфельда была у него в кармане, и в ней были его московский адрес и телефон.

– Между прочим, он где-то на неделе собирался на завод заехать. «Интернейшнл Инжиниринг» какое-то оборудование монтировать будет. Обещал мне еще десяток разных привезти. Так что могу уступить половину. Сам рассчитаешься с ним и все. Он с тебя много не возьмет.

– А сейчас у тебя есть что-нибудь?

– Брюс Ли, Шао-Линь, еще чего-то такое. «Экстро» – это ужасы, потом про Фреда Крюгера – там мужик, которого сожгли, приходит к спящим и терзает. Секс есть, но не очень. Такой и у нас теперь снимают.

– А что, есть и «очень»?

– Конечно. Это раньше голый зад покажут – о-о-о! А теперь чуть не в половине наших картин и зад, и перед, а эмоций – ноль. Теперь надо уж дальше крутить, чтоб все крупно было и в натуре. Тогда еще попыхтят. А вообще, если бы этих кассет было до хрена да видики во всех домах, то желающих мало было бы. Говорят, у шведов одно время этой порнухи выпускали – хоть залейся. Насмотрелись, надоело и теперь чуть ли не наш «Светлый путы» смотрят.

– Ну, это ты загнул.

– Я загнул, но почти точно.

– Ладно, я к тебе вечерком приведу их, пусть посмотрят да выберут.

– Лады. А видик ты покупать не будешь?

– Где? Их чего, в гастроном завезли? -

– Где-где… Ну, ты даешь! Да у того же Розенфельда.

А то, если хочешь, у меня. Не тот, конечно, что в зале, а получше. Мне один мужик в Москве предлагал Джи-Ви-Си с телевизором за девять кусков, но я не потяну… Пока. А ты – раз плюнуть. Мне сейчас «Волга» нужна, а это денег стоит. Так что пока мелочиться не буду… Это ты можешь и то, и это… Ты ведь у нас вроде Ротшильда. Самый богатый в городе.

Сема ушел. Все же у него было дело! Наш, советский, российский бизнесмен! Афишки он забрал, а Серега принялся за кинорекламу: «Скоро в кинозале клуба». Плакат был здоровенный – три на два метра. Он начал ее еще вчера, недоделал и сегодня. Срок был до субботы, торопиться не следовало. Отмылся от красок и собрался домой. Но тут, уже в фойе клуба, он натолкнулся на Лену.

– Не хотела подниматься наверх. Решила здесь подождать. Пойдем в машину, мне надо кое-что тебе сказать.

В «Волге» на водительском месте сидела Аля.;

– Здравствуйте, Сергей Николаевич. У меня к вам деловое предложение.

– Вообще-то я уже отработал, – сказал Серега, – и потом, Елена Андреевна хотела мне что-то сказать. Наверное, тет-а-тет, как я понял?

– Ты правильно понял!

– Тогда вот что, – чуть поджав губы, произнесла Аля, – я оставляю без внимания вашу невежливость – нынешние мужчины уже забыли, что перебивать женщину бестактно. Я сейчас выйду – выясняйте отношения, но прежде хочу вам сказать, что в милиции нам вернули «Москвич», а также картину, которую вы продали «Спектру», она называется, кажется, «Откровение». Поэтому мы напечатали на машинке ваше подтверждение, что картина приобретена у вас. Вам надо подписаться, и все. Вот тут. Все, я полетела, мне тут недалеко.

Она вышла из машины и быстро растаяла в сгустившихся сумерках. Оставшись наедине, некоторое время молчали: Серега потому, что не знал, о чем решила говорить Лена, а та – оттого, что не знала, с чего начать. Закурили.

– Я устала, – Лена сказала это так, что ей было трудно не поверить. – От всего. Понимаешь, эта девчонка словно бы нарочно надо мной издевается. Даже наверняка нарочно. Мало того, что она все время ставит меня в какие-то двусмысленные обстоятельства, произносит на людях какие-то полушутки, вроде вчерашней.

– Какой? – Сереге память изменила.

– Да это, «может, нам еще и в постель к вам лечь, обеим?» Что-то в этом духе… Ну, тут не те обстоятельства. А так, как она, бравировать тем, что ездит по городу с женой своего бывшего любовника, это прилично? В прокуратуре меня спрашивают: «Не было ли у вас с мужем каких-то конфликтов, ссор и так далее?» Я, конечно, отвечаю: «Нет». И тут же вмешивается Алька: «Ну что вы, она же святая женщина. Она даже ко мне его не ревновала…» Это же пощечина, элементарная и безжалостная. Я не понимала, почему это. Я видела, что она весь день старается меня унизить, показать, что я старая, неуклюжая, а она – молоденькая и ловкая. Это было и раньше, но не в такой степени. Сперва мне показалось, что все это от тоски по Владику. Может быть, думаю, ей обидно, что она получила только его председательское место, а я – сто пятьдесят тысяч наследства. Свободных средств, правда, немного – большинство вложено в кооперативный пай, но поскольку уже поговаривают об акционерном обществе «Спектр», то могут быть и дивиденды. Но вот буквально за несколько минут до того, как мы встретились в фойе, я наконец не выдержала и спросила: «Аля, зачем ты надо мной издеваешься? Что я тебе сделала?! Разве ты не видишь, как мне тошно?!» Тут она затормозила, остановила машину, вот тут, где мы стоим, и сказала: «Вообще, я дура, я веду себя не так, я все понимаю, но с собой ничего поделать не могу. Я влюбилась в вашего первого мужа… Должно быть, у нас общие вкусы…» Конечно, было сказано мне назло, с ехидцей, со злостью.

– Ну, это, конечно, хамство, – заметил Серега. – Хотя, насколько я знаю современных ребят, у них нет почтения к возрасту. Вообще! Даже если ты им в дедушки или бабушки годишься. Они могут языки чесать об утрате культуры, милосердии, духовности и еще черт те о чем, но стоит им попасть в компанию со старшими, даже пусть не годящимися в отцы, как они начинает самоутверждаться. По-разному, конечно. Одни примитивно лезут в драку, в буквальном смысле слова. Другие пытаются показать, что их старшие товарищи или родные непроходимые тупицы и невежды, а они вот знают все до точки. Третьи начинают льнуть к зрелым дамам или к мужчинам, которые старше на пятнадцать – двадцать лет. Особенно девчонки, потому что как раз в этом возрасте у мужиков самый расцвет сил… И увести мужа у «старухи» для них – самоутверждение. При этом, конечно, лучше с машиной, квартирой и деньгами.

– Ой, как я не люблю всех этих обобщений, философии и прочего пустословия! Ты прямо лекцию читаешь. Ты лучше скажи, что ты вообще намерен делать?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Я бы хотела, чтобы ты ко мне вернулся.

– Я от тебя не убегал, – сказал Серега, – я даже не женился.

– Не убегал? – Лена посмотрела на него с негодованием, и Серега понял: она все испортила. Жалость к ней улетучилась, и теперь тот, новый, вчера родившийся человек уже полностью охладел к жене того, что был застрелен там, на шоссе.

– Оставим эту тему, – предложил Серега, – не надо повторять прошлые ошибки. Ты еще не состарилась. Нельзя сказать, что у тебя все впереди, но кое-какие шансы устроить жизнь еще есть. А мне вполне хорошо одному.

Лена всхлипнула, уткнулась лицом в кулаки и, кажется, начала плакать. Серега отвернулся. Это он уже видел тогда, четыре года назад, когда он решил остаться здесь. Игра это была или откровенность, его уже не волновало.

Явилась очень довольная собой Аля. Распахнула дверцу и сказала:

– Ну все, картину завтра повезем в Москву. А у вас что, семейная сцена?

– Нет, – бесшабашно ответил Серега, – вечер воспоминаний.

– Вас доставить домой? – спросила Аля деливши.

– Спасибо, – встрепенувшись, буркнула Лена, – я дойду пешком.

– Зачем же? Я подброшу вас до гостиницы, – милостиво произнесла Аля, – а потом отвезу Сергея Николаевича.

По логике рыцарства Сереге следовало вылезти из машины и отправиться домой пешком. Но… Он уже был другим человеком. Машина сорвалась с места и покатила к единственной в городке гостинице, с древних времен именовавшейся «Дом колхозника». Аля вела машину лихо, даже с эдакой небрежностью аса: свободно сидела за рулем, жестикулировала, держалась за баранку всего двумя пальцами. Притормозила она элегантно, немного нахально, едва не тюкнув бампером замызганный «уазик» сельского труженика, припаркованный у подъезда. Лена, сморкаясь и вздыхая, вылезла из машины и тяжеловато, как-то по-старушечьи переваливаясь, вошла в дверь и скрылась за ней. Секунду или пять Серега жалел ее, даже мелькнула мысль: «А что, если вылезти, догнать?..» Но делать этого не стал.