Текст книги "Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства"
Автор книги: Леонид Влодавец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)
Влодавец Леонид Игоревич Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Там, на нарах, на обоих ярусах, лежали скелеты.
На нижнем он сразу же увидел их шесть, с оскаленными желтоватыми черепами, в истлевшей, но еще сохранившей форму тел одежде. Солдатские шапки даже сохранили звездочки. Кирзовые сапоги растрескались и разлезлись по швам.
А на петлицах шинелей просматривались кубари и треугольники.
Простреленный паспорт
ПО ГРИБЫ
Нет, все-таки осенью в лесу получше, чем летом. Прохладно, конечно, но зато комары не кусают. Сыро, может быть, но зато воздух какой-то умиротворяющий. На философию настраивающий. Особенно – с большого бодуна и после легкого похмеления.
Шли себе по лесной дорожке два закадычных приятеля, Леха Коровин и Сева Буркин. Не пьяные, но принявшие для здоровья по стопочке. В резиновых сапогах, потертых штанах, латаных нейлоновых куртках китайского производства, свитерах домашней вязки и шапочках с липовой маркой «Рибок» выглядели они почти как братья. Даже морды были одинаково небриты, хотя Леха уже давно развелся со своей половиной, а Сева только собирался.
Конечно, по волне густого перегара, катившейся впереди друзей и расплывавшейся по сторонам – вчерашний самогон исходил – их можно было и за алкашей принять, Но Леха и Сева дошли еще только до стадии пьянства, то есть пили только тогда, когда хотели, а когда не хотели – не пили. Если пьешь, когда не хочешь – что и есть алкоголизм. Правда, без регулярного похмеления жить становилось все труднее, а без регулярного приема трехсот-четырехсот граммов для лучшего пищеварения – скучно.
Коровин и Буркин были особыми, чисто советскими людьми, непонятными по всем параметрам ни мировому империализму, ни его кулацким подпевалам из российского демократического лагеря. В социальном положении, характере, политических взглядах и общем облике обоих приятелей уже прослеживалось будущее бесклассовое коммунистическое общество, правда, в том же неприглядно-недостроенном виде, в каком оно существовало к 1991 году.
Действительно, по месту жительства и социальному происхождению Леха и Сева были селянами. Родились они в деревне, в семьях колхозников, и на данный момент жили там же, в тридцати километрах от железной дороги и еще в сорока – от областного центра. Однако после армейской службы, которую Леха благополучно отбыл в кадрированной мотострелковой части, а Сева – в стройбате, бороться за урожай в родном селе было как-то скучно. Решили зацепиться за город к оказались на вполне приличном Машиностроительном заводе. В те времена он был ого-гэ-го! – в цене. Правда, по этой причине с квартирами там было туго, и даже общага была переполнена. Справедливо решив, что лучше тратить пару часов на дорогу туда и пару часов на дорогу обратно, чем проводить ночь в комнате, где храпят и матерятся, а иногда и наворачивают друг другу по мордам десять-пятнадцать мужиков, Леха и Сева жили в деревне, а в городе работали. После работы принимали в городе, допивали в деревне, а похмелялись или дома, или уже на работе – насколько «трубы горели». Вот так для них шел процесс постепенного стирания граней между городом и деревней. Но самое любопытное, при всей этой пьянке – главным образом, поначалу, до предвыходным, выходным, предпраздничным и праздничным, послевыходным и послепраздничным дням – Леха и Сева вовсе ума не пропили и даже сумели поступить в заочный институт. За пять лет аж по три курса окончили и уже числились на должностях инженеров-технологов. Правда, труд был больше физический, но все-таки иногда и умственный тоже. А чаще всего работали глоткой и матом. Может, смогли бы и дипломы получить, тогда бы грань между умственным и физическим трудом для них совсем стерлась.
Но тут все накрылось. Прежде всего завод. То зарплату не платили по несколько месяцев, то на эти же несколько месяцев в неоплачиваемый отпуск отправляли. И Леха с Севой сами уволились, потому что подрядились в один кооператив матрешки точить. Спрос был рыночный. Красили матрешек, конечно, другие, продавали – третьи, а основные деньги получали четвертые. Потом кооператив накрылся тоже, а Леха и Сева попытались найти работу в колхозе. Но колхоз распустился, мастерские, куда ребята собирались пристроиться, приказал долго жить. Жена от Лехи сбежала, а у Севы – осталась, Так что Леха стал совсем свободным человеком, а Сева – еще не совсем.
Источники существования все же нашлись. Где-то можно было продать, где-то спереть, где-то подработать. Еще огород был. Родители у Лехи и Севы догадались помереть пораньше, до переворота 1991 года, словно зная, что позже их будет не на что похоронить.
Конечно, можно было, наверное, крутиться побольше, как другие. Занимать деньги, покупать, продавать, челночить… Может быть, деньга бы пошла, ведь были примеры среди знакомых. Кое-кто уже миллион за деньги не считал и на десятки их мерил, а то и на сотни. Правда, тех, кому за эти деньги ребра пересчитали или черепушку проломили, тоже было немало. От этого последнего обстоятельства и Лехе, и Севе бизнесовые дела как-то не гляделись.
И потом какая ж это, к маме, свобода, если работа не в охотку? Вот не лежит сердце к торговле – и точка. Нравится Севкиной бабе торговать на базаре – пусть ездит. Бутылку поставит – можно ей картошку посадить, окучить или выкопать. А Леха и Сева лучше за грибами сходят. Волнух нынче – до хрена. И груздей тоже. Очень ценный белковый корм для двуногого прямоходящего, особенно под бутылку.
Но самое главное – пройтись по свежему воздуху, подышать запахами осеннего леса, пахнущего подпревшей, потускневшей зеленью, грибами, мокрой хвоей и сырым деревом. И душу отвести, поговорить за жизнь. Потому что, когда под сорок, это уже очень полезно для здоровья.
– А кто-то сейчас на работе вкалывает, – заметил Сева. – Металл нюхает, копоть глотает…
– А некоторые, между прочим, на Канарах песок давят. – Канары… На фиг они нужны! Туда пока летишь – сдохнешь. И песка там нет, одни камни. Честно говорю!
– Сам бывал? – подковырнул Леха.
– Слышал. И грибов там нет, и жарко – не продохнешь.
– И чего только эти дураки туда ездят? – посочувствовал «дуракам»-туристам Леха. Сева заржал.
Шли-шли, дышали-дышали, забираясь все глубже в лес по давно неезженой дороге-просеке, над которой нависали мокрые ветки. Дошли до пересечения с другой, не менее узкой и забытой дорожкой.
– Надо же, – заметил Сева, – какой-то козел сюда на машине заезжал. Видишь, протектором напахал.
– На тракторе, небось, за дровами приезжали, – сказал Леха, – колея-то вон какая! Тут и на «Ниве» брюхо сотрешь.
– Что я, блин, неграмотный? – обиделся Сева. – Протектор не отличу? Во, гляди! Это «Беларусь», что ли? У нее заднее в два раза шире!
– Ладно, – примирительно сказал Леха, – мне лично по хрену, на чем тут ездили. Надо в лес сворачивать. От добра добра не ищут. Тут, метрах в двухстах от дороги, за оврагом, самое оно собирать. И не ходит почти никто.
Повернули в лес, пошли под уклон, продираясь сквозь колючий ельничек.
– Опа! – воскликнул Сева, углядев впереди в разрыве между елочками россыпь оранжевых пятнышек. – Вот они, голубушки! С почином вас, Всеволод Петрович!
– Присоединяюсь! – отозвался Леха, в свой черед наскочив на кучку крепких волнух метрах в десяти от товарища.
Сева резал грибы востреньким перочинным ножичком, Леха – самоделкой из обломка ножовки и с ручкой из синей изоленты. Под корешок. После отрезали тонкую трубочку-ножку от шляпки и торжественно укладывали в корзинки.
Потом такие кустики по десять-пятнадцать грибов попадались часто, шагов через двадцать, но это все была прелюдия. Главное грибное место, «мост» по-здешнему, начиналось только за оврагом. Там волнушки росли полосами – пройдешь, и лукошко полное.
Овраг густо зарос рябиной – надо было брать чуть позже, малиной, которая уже давным-давно отошла, крапивой и прочими деревами-кустами. Грибов тут не попадалось. По крутому склону спускались осторожно, цепляясь за деревца. Местами ноги скользили по траве.
– У, блин! – вырвалось у Лехи, когда его правая нога, наступив на что-то плоское в траве, вдруг поехала вперед, и он чуть-чуть не сел на копчик.
– Ты чего? – обеспокоился Сева. – Полетел, что ли?
– Почти… – проворчал Коровин, рассматривая то, что едва не вызвало его падение. – Чуть на сучок не сел…
А поскользнулся он, оказывается, смешно сказать, на паспорте.
В синей обложке с оттиснутым на ней серебряным двуглавым орлом покоился красный «Паспорт гражданина СССР». В нем лежал российский вкладыш. Две фотографии имелось, честь по чести. Принадлежал этот паспорт гражданину Митрохину Сергею Николаевичу, 1960 года рождения, русскому, уроженцу здешнего областного центра. Паспорт как паспорт. Только вот в нижней части была у него сквозная дыра, а между страницами, покоробив их и склеив между собой, бурели пятна. Дураком надо быть, чтоб не понять – кровь.
Пока Леха рассматривал паспорт, Сева протиснулся к нему через кусты.
– Во лопух! – сказал Буркин. – Паспорт посеял!
– Не-а, – мотнул головой Леха, указывая на дыру и кровавые пятна. Он еще не вполне осознал, что прикоснулся к делу темному и страшному, но какое-то волнение и легкий страх уже ощущал.
Сева сперва задержал взгляд на дыре, а потом беспокойно, даже испуганно, огляделся по сторонам.
– Это ж убили кого-то… – пробормотал он шепотом. – Паспорт на груди носят, стало быть, в сердце… Может, он и лежит тут где-нибудь?
– Может быть… – произнес Леха, тоже оглянувшись и прислушавшись. Нет, вроде, тихо. И никто поблизости не лежал. В смысле, труп.
– Пойдем отсюда, – предложил Сева. – Не хрен нам в это дело лезть. Кинь этот паспорт, как лежал, и – пошли отсюда…
– В милицию отнести надо, – неуверенно вымолвил Коровин.
Сева покрутил пальцем у виска:
– Ты что, дурак, что ли? Затаскают!
– С чего? – удивился Леха.
– Ну, отдадим, напишем, где и как нашли – зачем таскать-то?
– Ну ты даешь! Как же не затаскают? Начнут спрашивать и переспрашивать: как заметил, как лежал, как поднял, за что брался… Знал ли покойного, могли с ним встречаться… А если им надо будет, чтоб ты сознался – запутают. И хрен докажешь. Вышку могут накрутить, понял? Сейчас же все менты купленые. Мафия! Повесят на нас этого мужика, чтобы настоящую банду мазать. Уловил?
– Да мы его в глаза не видели! Чего ты мелешь? – озлился Леха. – Что, ты нашего участкового не знаешь? Нормальный мужик. Пьет, конечно, но в меру. Какая там мафия!
– Что участковый? Шишка? Он наверх доложит, приедут из города, а там он не хозяин. Думаешь, заступиться сумеет? Ему, если что, прикажут – он из нас записных бандитов сделает. Драки у нас были? Были. По указу горбачевскому залетали? То же самое. Кинь ты этот паспорт, и пошли отсюда поскорее. А то знаешь, может, эти, которые пришили, тоже тут ходят…
– Навряд ли, – усомнился Леха. – Кровь-то высохла совсем. Если его тут кончили, так сутки назад, не меньше.
– Ох ты, какой умный! За эти сутки два раза дождь был. А паспорт – сухонький. Совсем недавно его приложили.
– Все одно, нету их здесь. Если б ты кого-то ухайда-кал, то тут бы не торчал. Опять же, я думаю, они его где-то в городе кончили, а сюда на машине привезли. Заволокли в овраг и бросили. Может, и закопали где-нибудь.
– Точно, – согласился Сева, успокаиваясь. – Машина-то точно сюда заезжала, а ты: «Трактор! Трактор!»
– Ну вот. А паспорт, небось, выпал, когда они его в лес затаскивали.
Сева кивнул, но тут же сказал:
– Все равно, пошли отсюда. Не пойду я за овраг. Вдруг он там, на дне, лежит…
Молча полезли обратно наверх. Поднявшись на склон, нашли еще несколько десятков волнушек, и кое-как набралось по неполной корзинке.
– Ирка ворчать будет, – озабоченно сказал Сева. – Мол, ходили-ходили, а принесли всего ничего.
– Ладно, еще сходим.
– Ты паспорт не выбросил?
– Нет. Ну его к монаху, найдет кто-нибудь еще, а на нем – мои отпечатки остались. Точно, ни за что погореть можно. Лучше я его дома, в печке спалю.
– Как знаешь, я б его прямо здесь спалил. На спичках.
– Вот еще, телиться! В печке сгорит быстрее.
ДОЖДЛИВЫМ ВЕЧЕРОМ
Ирка Буркина и вправду на них наворчала – грибов они принесли, с учетом усолки, не больше чем на трехлитровую банку.
– Картошкой бы лучше занялись, работнички! Пол-огорода еще в земле! А Леха за свой вообще не брался. Жрать-то что будем, если сгноите?
Подумали и решили, что стоит к замечанию прислушаться. Пообедав тем, что Ирка на стол выставила, то есть щами, подкрашенными томатной пастой, и лапшой с тушенкой, приняв по три стопки, покурив от души, взялись копать корюшку. Севкин малец, Санек, тоже присоединился, когда уроки сделал. Так до вечера и управились. Правда, только с Севкиным огородом. Лехин решили назавтра оставить. Но вот что удивительно: вроде бы не сговаривались, а о простреленном паспорте ни при Ирке, ни при Саньке, ни наедине даже словом не обмолвились. Будто и не было ничего.
Тоскливо было Лехе к себе, в пустую бобыльскую избу, возвращаться. Скучно. У Буркиных хоть и ругань, и крик, и до драки доходит – но семья. Ирка обрюзгла, растолстела, морда как свекла, но хозяйка. Баба. Севке, если по женской части соскучится, далеко ходить не надо. Все под боком. А Лехе куда топать? На танцы к молодняку? Засмеют, там никого старше тридцати не бывает. Да и танцевать то, что сейчас танцуют, он не умеет. Девки на язык острые, так подденут, что неделю помнить будешь. Парни от скуки задраться могут, налетят гуртом – не отмахаешься. Убить не убьют, а синяков наставят. Ходи потом, на все соболезнования отвечай. Да еще и топать до этих танцев три километра. Бриться надо, умываться. Ну его! Лучше уж в город скатать, к Нинке Брынцезой. Только, ей сперва звонить надо, чтоб какого-нибудь «коллегу» не встретить. А тут, в родной деревне, все либо замужем, либо уж очень стары. Конечно, на самый крайний случай есть Милка-самогонщица. Но там надо все по-быстрому делать, не нюхая, а потом поскорее в баню бежать.
Ну, еще телевизор оставался. Хоть и черно-белый, жутко старый, но как-то фурычащий. Иногда две программы показывал. Даже «Санта-Барбару», которую Леха изредка смотрел, хотя и не каждый раз мог врубиться, чего там происходит. Серий-то до фига уже прошло, с чего все начиналось, Леха забыл.
На ночь стоило затопить печку – не лето, чай. Странно, но, когда пламя вовсю загудело, Лех. а, еще в лесу хорошо представлявший себе, как швырнет он в пламя пробитый пулей паспорт, отчего-то этого не сделал. Даже не стал из кармана доставать.
Приняв еще сто грамм из своих запасов – то, что у Севки хлебнул, уже выветрилось, – Коровин включил свой разлюбезный телик, не раздеваясь, улегся на кровать, закрылся одеялом и уставился на экран. По второму каналу, вместо РТВ, работала областная телестудия. Шла программа под названием «Панорама области». Шибко интересная: чего-то про уборку урожая, про картофель и свеклу, про подготовку к зиме отопительного хозяйства облцентра и еще такое же. Леха даже хотел переключить, да поленился вылезать. Но тут началась криминальная хроника.
Сначала рассказали о том, что на углу Вокзальной и Спортивной улиц, у частного кафе «Ласточка», очередью из автомата был убит некий Михаил Коновалов, по кличке «Коленвал», вроде бы, лидер преступной группировки. После – о том, как молодая мамаша своего новорожденного на помойку выкинула в коробке из-под сапог. А вот потом во весь экран появилось очень знакомое лицо…
Леха тут же полез в карман штанов, где лежал паспорт. Даже зажег торшер без абажура – беглая жена в наследство оставила. Точно, его рожа. Тем более, что уже звучал голос дикторши:
– Органами областного Управления внутренних дел разыскивается Митрохин Сергей Николаевич, председатель правления коммерческого банка «Статус», который 10 сентября 1995 года уехал за город на своем автомобиле марки «ниссан-патрол» в сопровождении шофера и двух охранников. Автомобиль был обнаружен сегодня утром на улице Капитана Гастелло, но ни самого Митрохина, ни его сопровождающих в машине не было. Всех, кто может что-либо сообщить о местонахождении Митрохина, убедительно просят позвонить по телефону: 34-56-70. Сообщивших ценные сведения ждет крупное вознаграждение, полная конфиденциальность гарантируется.
– Из досье «Панорамы области», – на экране возник бородач в красном пиджаке, – Митрохин Сергей Николаевич родился 31 мая 1960 года. В 1982 году закончил экономический факультет университета. До 1984 года работал старшим экономистом в плановом отделе Механического завода, был членом заводского комитета ВЛКСМ. С 1984 года перешел на работу в горком ВЛКСМ на должность инструктора. В 1985 году принят в члены КПСС. Занимал должности третьего секретаря горкома ВЛКСМ, секретаря парткома Механического завода, был членом горкома КПСС. В 1990 году избран депутатом областного Совета народных депутатов. Летом 1991 года вышел из КПСС и организовал первый в области частный коммерческий банк «Статус». В настоящее время «Статус» является крупнейшим в области частным банком.
Больше про Митрохина ничего не говорили, но Лехе спать уже не хотелось. Он сел на кровати, достал пачку «Примы» Астраханского производства, закурил. Полистал паспорт. Женат был товарищ Митрохин на гражданке Тепляковой Галине Юрьевне, с которой зарегистрировал законный брак в 1986 году. В графе «Дети» были записаны двое: Никита Сергеевич 1987 года рождения и Михаил Сергеевич 1989 года рождения. Видать, нравились ему деятели с такими именами. А может, к эпохе подлаживался.
Вот тебе и подладился… Леха этих самых «новых русских» не обожал. Сначала он, как многие, считал, что все подгребли под зад коммунисты, и как только у них все отберут, то жить станет получше. Когда работал в матре-шечном кооперативе и получал порядочно пό сравнению с теми, кто продолжал на заводе горбатиться, то был за демократов всей душой. Но после того, как ихний председатель слинял с общими деньгами невесть куда за бугор – позже узнали, что в Израиль, – начал к Жириновскому склоняться. А сейчас, особенно, когда от большой тоски и недопития злость охватывала – готов был Зимний штурмовать под красным знаменем. И в такие минуты эти самые «новые русские», бывшие комсомольцы и партийцы, диссиденты и демократы, буржуи и банкиры, казались ему такими врагами народа, что куда там… Хорошо, что оружия не имел – бодливой корове Бог рогов не дает! – а то приложил бы сдуру Тольку Белкина> который фермером решил заделаться. В принципе для этого Тольки, как и для них с Севой, при Советской власти шел все тот же процесс стирания граней между городом и деревней. А он, сукин сын, не стал дожидаться, качал сам крутиться. Кредиты взял, землю, телок, соорудил коровник, решил дом строить кирпичный и даже фундамент заложил. Короче, обуржуазился. Но ни хрена не вышло. Коровник у него сгорел – то ли по случайности, то ли кому-то не понравился, а на дом денег не хватило. В общем, Толька продал не только все хозяйство и фундамент от недостроенного нового дома, но и старый дом. А потом укатил куда-то торговлей заниматься. Так что и революции не понадобилось.
«Как его, бишь, телефон-то: 34-?.. А дальше? 56 или 65? Во память стала!» – наморщил лоб Леха.
Нет, сразу надо было записать. Точно, за этот паспорточек можно лимон получить. Только надо в город поехать. Отсюда лучше не звонить. Тут на почте бабы больно болтливые.
А может, не стоит все-таки? Черт их, этих банкиров, знает, кто там да что гам? Может, и дадут лимон, а потом заподозрят, что Леха этого Митрохина пристукнул? Что им стоит, при их-то деньгах? Опять же те, кто по-настоящему банкира пристрелил, могут о Лехе узнать… Его-то чпокнуть совсем просто. И искать никто не станет, и мстить тоже. Он же не чечен, кунаков у него нету. Один Сева, который не то что поросенка прирезать – курице голову открутить не может. Леху для этих целей приглашает. Драться, конечно, может, но не насмерть. Лежачего не стукнет.
Нет, надо с Севкой завтра посоветоваться. Он тоже программу смотрел, может, даже телефон записал.
Леха покрутил паспорт в руках. Крупная пулька клюнула – не 5, 45, даже не 7, 62. Должно быть, из «макара» бухнули. Там полных 9… Коровин вынул паспорт из обложки с орлом. Прямо под букву «П», которая в середине слова, угодила, продавила картон-бумагу и на другой стороне рваными краями выпучила.
Хотел надеть обложку обратно и увидел краешек листочка. В клеточку. Выдернул, развернул. Интересно…
Схемка какая-то. Или план местности. Две параллельные кривые линии нарисованы от руки, а между ними надпись размашистая: «Шоссе» Ва одной из линий жирная точка, а около точки написано «43 км». От этой самой точки шел кривой двойной пунктир, рядом с которым были корявые буковки с цифиркой: «Пр.1». Этот пунктир шел прямо в центр листка, где сходился с таким же двойным пунктиром под острым углом. Там стояли еще две буковки с еще одной цифрой: «Пр.2». Тут Леха допер, что «Пр.» означает «просека», а цифры – «первая» и «вторая». Похоже, это то самое место, где они утром с Севкой ходили. Только для них первой просекой была «Пр.2», а второй – «Пр.1». Но для тех, кто от шоссе на машине ехал, первой была «Пр.1».
Что дальше? А дальше сантиметрах в двух от пересечения «просек» была еще одна жирная точка и буква «В». Это что такое? Заметка какая-то. Потому что именно от этой точки начинался одиночный извилистый пунктир, уходивший в сторону от «Пр.2». На пунктире было написано: «Тр.». Ежу ясно – «тропа».
Тропа-пунктир добиралась до двух кривых, отсекавших правый верхний угол листка, между этими кривыми было написано: «Овраг». Стало быть, тот самый, где был найден этот паспорт. Но пересекала тропа только одну из этих кривых, ближнюю к просеке. До второй не доходила немного и завершалась стрелкой, упирающейся в крестик, обведенный кружком. Около кружка с крестиком располагалась какая-то загогулька, похожая на трехзубую вилку, значок «<» и надпись «3 м л.». Леха и тут не долго прикидывал. Ясно, что это не «три миллилитра», а «три метра левее». Правда, было не очень ясно, что означает «вилка», скорее всего, дерево какое-нибудь. А «<» – просто направление влево показывает. Чтоб те, кто сено от соломы не отличает, не ошиблись.
Стало быть, что-то тут господин Митрохин разыскивал. Вместе с шофером и двумя охранниками. Доехал из города до 43 километра, свернул на своем джипе «ниссан-патрол» в «просеку № 1», доехал до «просеки № 2», прокатился по ней до буквы «В», а дальше пошел себе пешочком по тропе… Что ж это за «В» такое? От него шибко много зависит. Тропок в лесу немного, конечно, но масштаб на этой «карте», от руки накаляканной, не идеально точный. Эти два сантиметра и двадцатью метрами могут быть, и километром. Леха стал припоминать эту самую «просеку № 2», по которой не раз за грибами ходил и на тракторе за дровами ездил. Какая ж там примета могла быть? Тем более – на букву «В». Верба, что ли? Нет там никаких верб. Воронка? Какие тут воронки, когда в этих местах войны никогда не было. Да и ям никаких не припоминается. А от этого «В» тропа начинается… Стоп! Где-то метрах в полутораста от того места, где сходились просеки, находился здоровенный камень, торчавший из земли. И от него, точно, уходила в лес тропка. Камень приметный, его не укатишь – тонны полторы весит. Но «камень» – это ж не «В»… Может, это «К», а не «В»? Нет, не похоже. A-а, господи, ё-мое, камень-то еще как называется? Окатанный такой, гладкий… Валун! Точно! Валун и есть это «В».
Так, пойдем дальше. Доехали, значит, банкир с холуями до валуна и спешились. Пошли пешочком по тропе к оьрагу. Спустились вниз, потом поднялись по склону до того места, где «вилка»-закорючка, отшагали три метра и чего-то нашли. Ясно, что не лукошко с волнухами. Вчетвером ведь поехали. И наверняка с оружием. Потому что забрать им надо было из леса что-то очень ценное. Скорее всего, какие-то большие денежки в валюте. Либо даже золотишко. Что-то, до. окно быть, на черный день припрятали, а потом понадобилось достать. И достали, наверное, только после этого что-то произошло. Конечно, могло быть так, что какие-то лучшие друзья этих ребят отследили и засаду на них организовали, как партизаны на фашистов. Только это вряд ли. Четверых одной пулей не повалишь. Такую пальбу бы подняли, что егеря из заказника приперлись бы – за браконьеров приняли бы. А пальбы этой не было. Никто ее в деревне не слышал. Стало быть, был всего один, может, два выстрела, к тому же тихих. Видимо, из ствола с глушителем. И скорее всего, просто-напросто сама же охрана и положила банкира.
То ли слишком уж большие денежки из земли достали, то ли хозяин зарплату задержал… А потом машину пригнали на улицу Капитана Гастелло, поделили денежки – и по коням. Страна большая, а с зарубежьем – еще больше. Ищи-свищи!
Леха слез с кровати, вырубил телик, торшер, поглядел в печку и, убедившись, что все прогорело нормально, задвинул вьюшку. Утро вечера мудренее! Дождь барабанил по крыше, баюкал, а голове, уставшей от сложных мыслей, хотелось отдохнуть…
