Текст книги "Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.)"
Автор книги: Леонид Горизонтов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
z dziejow ZSSR i Europy £rodkowej, t. XXII. Wroclaw i in., 1986; J. Bdziewicz.
Polsko–rosyjskie powiazania naukowe (1725–1918). Wroclaw i in., 1984, s. 236.
90 S. Slisz. Henryk Rzewuski. Zycie i poglady. Warszawa, 1986, s.24; R. Wapinski.
Polska i mate ojczyzny Polakow. Z dziejow ksztattowania si$ swiadomosci naro-
dowej w XIX i XX wieku po wybuch II wojny swiatowej. Wroclaw i in., 1994.
91 Записки Иосифа, митрополита Литовского, т. 1, с. 573; т. 2, с. 561.
92 К. П.Победоносцев. Письма и записки, т.1. М.; Пг., 1923, с.314; T. Ostoja. Garsc*
wspomnien о niedawnej walki о wolnosc sumienia w Rosji. Warszawa, 1916, s.46.
93 См.: Л. Волков. Экономическая борьба Привислинья. (К вопросу о центре и
окраинах) / Русский вестник. 1899, № 10; А. Ф. Смоленчук. Историческое
сознание и идеология поляков Белоруссии и Литвы в начале XX века / Сла-
вяноведение, 1997, № 3.
94 О. Еленский. Мысли и воспоминания поляка / Русская старина, 1906, № 9, с. 675.
96
95 J. Dowbor Musnicki. Moje wspomnienia. Warszawa, 1935, s.21, 68; M. Harusewicz.
Za carskich czasow i po wyzwoleniu. Jan Harusewicz. Wspomnienia – dokumenty,
1975, s. 394; A. Zaleski. Towarzystwo Warszawskie. Listy do przyjaciolki przez Bar-
onowq XYZ. Warszawa, 1971, s.464; T. Ostoja. Garsc wspomnien…, s.43; М. В.До-
бужинский. Воспоминания. M., 1987, с. 58–59.
97
Исторические данные об образовании губерний, областей, градоначальств и других частей внутреннего управления империи с указанием высших чинов этого управления в хронологическом порядке по 1 ноября 1902 г. СПб., 1902, с. 20, 23; М. Ф. Владимирский – Буданов. История императорского университета св. Владимира, т. 1, с. 59–60.
98 99
С. В.Рождественский. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения 1802–1902. СПб., 1902, т.1, с. 308, 463; T. Radziwonowicz. Polacy w armii rosyjskiej (1874–1914) / Studia i materiary do historii wojskowosci, t. XXX, 1988, s.210.
И. С.Аксаков. Поли. собр. соч., т. З. М., 1886, с. 260–271, 433–436. Русская старина. 1884, № 6, с. 578.
100 В. Н.Черепица. Польское национальное движение в Белоруссии…, с.6–7;
Архив РАН, ф. 1548, д.72 {В. И.Пичета. Обзор деятельности I Западного
комитета), л. 208–209.
101 Московские ведомости, 27.01.1866 (№ 21), с. 2.
102 Дневник генерал–майора Василия Абрамовича Докудовского. Рязань, 1903,
с. 199–200.
103 Дневник законов Царства Польского, т. 68. Варшава, 1868, с. 422.
104 T. Korzon. Moj pamietnik przedhistoryczny. Krakow, 1912, s. 137; I. Balinski.
Wspomnienia о Warszawie. Edinburgh, 1946, s.32.
105 К. П. Победоносцев. Великая ложь нашего времени. М., 1993, с. 406–409.
106 N. iW. Kabuzanowie. Liczebnosc i rozsiedlenie Polakow…, s. 37.
107 К. П. Победоносцев. Великая ложь нашего времени, с. 507.
108 И. Давыдов. Русское землевладение в привислинском крае / Русский вестник.
1871, № 8, с. 425–426.
Исторический обзор деятельности Комитета министров, т. 4, с. 222.
110 РГВИА, ф.400, оп.9, д.25737, л.29–29 об.
111 Государственный исторический архив г. Москвы, ф. 46, on. 1, д.750.
112 РГВИА, ф. 400, оп. 9, д.25737, л. 30.
из ОР РГБ, ф. 169, к. 13, д.4, л.26.
114 РГИА, ф.1284, оп.190, д.88, л. 157; AGAD, Kancelaria warszawskiego general
gubernatora, № 5076, k. 6.
115 J. Jacyna. 30 lat w stolicy Rosji…, s. 53. Унификацию антипольского законо-
дательства Я. Яцина связывал с работой комиссии под председательством
«генерала Петрова». В описываемый период только два генерала с такой фа-
милией, согласно Списку генералам на 1890 г., могли быть причастны к по-
добной акции: Н. П.Петров (1836–1920), в декабре 1888–1892 гг. – председа-
тель Временного управления казенных железных дорог, затем товарищ ми-
нистра путей сообщения, и Н. И. Петров (род. 1841), с 1884 г. – начальник
штаба отдельного корпуса жандармов, в 90‑е гг. – его командир, директор
департамента полиции и товарищ министра внутренних дел. Вероятнее все-
го, Яцина имел в виду «старшего» Петрова и несколько преувеличивал в от-
ношении «линии безопасности»: по имеющимся у нас сведениям, ужесточе-
ние правил коснулось в основном железнодорожного, почтово–телеграфного
и военного ведомств, т. е. сфер стратегического значения.
116 А. Спиридович. Записки жандарма. М., 1991, с.25; С. Ю.Витте. Воспоми-
нания, т.1. М., 1960, с. 144.
117 T. Radziwonowicz. Polacy w armii rosyjskiej…, s.213, 218–220; А. И.Деникин. Путь
русского офицера, с. 210. Ср.: Historia paristwa i prawa Polski, t. IV, s. 148, где гово-
рится о запрете офицерам–полякам служить в Царстве Польском и Западном крае.
118 О норме инородческих и иноверческих элементов в войсках по составам во-
енного времени. Б. м., 1906, с. 1; Ф. Ф.Орлов. Русское дело на Висле…, с. 13;
Т. А. Филиппова. Дмитрий Алексеевич Милютин / Российские реформато-
ры XIX – начала XX в. М., 1995, с. 138.
119 Законодательные акты переходного времени. 1904–1908. СПб., 1909, с. 66.
120 N. i W. Kabuzanowie. Liczebnosc i rozsiedlenie Polakow…, s. 41.
121 ф ф Орлов. Русское дело на Висле…, с. 22.
122 Г. Б.Слиозберг. Дела минувших дней. Записки русского еврея, т. 1. Париж,
1933, с. 208.
123 . А. А.Игнатьев. Пятьдесят лет в строю, т.1. Новосибирск, 1959, с.20; Л. Волков. Итоги польско–русского примирения. М., 1898, с. 17.
124 Л. Волков. Итоги польско–русского примирения, с. 16–18. О поляках Черни-
говской губернии в начале XX в. см.: В.1. Павл 1 енко. Поляки Черничвщини
на початку XX столггтя / IcTopin та культура. Швобережжя Украши. Кшв;
Шжин, 1997.
125 Б. А. К польскому вопросу / Новое время, 15(27).05.1897 (№ 7619), с. 2.
126 В. Г.Короленко. История моего современника / Собр. соч. в 10-и томах, т. 7. М.,
1955, с. 147; Z. Lukawski. Ludnosc polska w Rosji…, s.63–64.
127 A. C.Суворин. Дневник. M., 1992, с. 199.
128 Л. Волков. Итоги польско–русского примирения, с. 17.
129 Н. Х.Бунге. Загробные заметки / Река времени. Книга первая: Государь. Го-
сударство. Государственная служба. М., 1995, с. 211; 1881–1894 гг. Записка,
найденная в бумагах Н. X. Бунге, с. 49–50.
130 А. Н. Пыпин. Тенденциозная этнография / Вестник Европы. 1887, № 1, с. 311.
131 AGAD, Kancelaria warszawskiego general gubernatora, № 8866, k. 29–31; Emigra-
cja z ziem polskich…, s. 223.
132 Ф. М.Уманец. Колонизация свободных земель России. СПб., 1884, с. 229–230.
133 х а йны нашей государственной политики в Польше…, с. 75.
134 Д. Бовуа. «Борьба за землю на Правобережной Украине с 1863 по 1914
год»: новая книга об украинско–польско–русских отношениях / Украина —
Россия: история взаимоотношений. М., 1997, с. 178.
135 Всеподданнейший отчет о произведенной в 1910 году по высочайшему по-
велению гофмейстером двора ё. и. в. сенатором Нейдгартом ревизии прави-
тельственных и общих установлений Привислинского края и Варшавского во-
енного округа. [СПб., 1911], с. 110, 112–113; AGAD, Kancelaria warszawskiego
general gubernatora, № 8866, k. 29.
136 По применению 7‑го пункта высочайшего указа от 12‑го декабря 1904 г. к
жителям губерний Царства Польского. СПб., 1905, с. 5–6; Национальная
политика России…, с. 69.
137 О норме инородческих и иноверческих элементов…, с. 5.
138 А. М.Ону. Загадки русского сфинкса. М., 1995, с. 46.
139 Государственная Дума. Третий созыв. Стенографические отчеты 1909 г.,
сессия вторая, часть И. СПб., 1909, ст. 2923–2924.
140 L. Bazylow. Ostatnie lata Rosji carskiej. Rzady Storypina. Warszawa, 1972, s. 343.
141 Падение царского режима, т. 2. М.; Л., 1925, с. 369–370.
142 РГИА, ф. 1284, оп. 190, д.88, л. 178–181 об, 198.
143 AGAD, Kancelaria warszawskiego general gubernatora, № 5076; I. T.JIiceeun. Ду-
ховно спрагль… с. 220–223.
144 Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты 1916 г.,
сессия четвертая. Пг., 1916, ст. 3018. Иного мнения придерживался в своих
мемуарах П. Г.Курлов, утверждавший, что «отношение к польскому вопро-
су зависело в центральных учреждениях от личности и направления их
главы» (П. Г.Курлов. Гибель императорской России. М., 1992, с.67).
145 J. Jedlicki. Kwestia nadprodukcji inteligencji w Krolestwie Polskim po powstaniu
styczniowym / Inteligencja polska pod zaborami. Studia. Warszawa, 1978.
146 Письма Победоносцева к Александру III, т. 1. М., 1925, с. 209; Б. А. К польскому
вопросу, с. 2.
147 РГИА, ф. 1284, оп. 190, д.88, л. 117; А. Богданович. Три последних само-
держца, с. 311–312.
148 РГИА, ф. 1284, оп. 190, д.88, л. 183.
149 С. Д.Сазонов. Воспоминания. М., 1991, с.372–373.
Глава IIЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО О «РАЗНОВЕРНЫХ» БРАКАХ В ИСТОРИИ РУССКО-ПОЛЬСКИХ ОТНОШЕНИЙ
И тот не наш, кто с девой вашей Кольцом заветным сопряжен… И наша дева молодая, Привлекши сердце поляка, Отвергнет, гордостью пылая, Любовь народного врага.
А, С. Пушкин. Графу Олизару, 1824 г.
В брак вступали только политически безответственные женщины…
X. Верченьский, польский мемуарист
Протесты… бывали в единичных случаях, но вызывались не столько религиозными, сколько национальными соображениями…
В. К.Саблер, товарищ обер–прокурора Синода, 1905 г.
Специальных исследований этой проблемы, за исключением фрагментов книги Х. Коница и статьи С. Ковальской – Гликман, основанных на материале Царства Польского, а также экскурсов в работах по истории польской ссылки, не существует 1. Между тем смешанные («разноверные») браки многократно становились предметом обсуждения на правительственном уровне, оставили заметный след в законодательстве и источниках личного происхождения, на протяжении всего рассматриваемого периода занимали умы современников. Сами отношения между Польшей и Россией не однажды изображались посредством аллегории супружеского союза, как это, например, сделала в своем «Насильном браке» Е. П.Ростопчина.
Восходившее к вселенским соборам каноническое право православной церкви требовало принадлежности к ее пастве обоих вступающих в брак лиц. Таким образом, с точки зрения сугубо церковной, брачный союз становился возможным лишь при условии крещения неправославного по «греко–российскому» обряду. Отступление от древнего порядка было вызвано инициативами самодержавия, взявшего верх над властью духовной. Превращение России в империю, соседство в ней разноплеменных подданных, оживление связей с зарубежными странами поставили на повестку дня более гибкое регулирование браков между представителями различных конфессий. В 1721 г. вновь созданный Петром Великим Синод удовлетворил просьбу пленных шведов разрешить им брать в жены православных, поставив обязательным условием венчание в православном храме и воспитание потомства в лоне государственной церкви. Включенная в «Духовный регламент», эта норма легла в основу всего последующего российского законодательства о «разноверных» браках 2.
Первая существенная ее корректировка явилась следствием непростых отношений России с Речью Посполитой. В 1768 г. в связи с так называемым диссидентским вопросом два соседних государства пришли к компромиссному соглашению. Браки православных с католиками отныне заключались священнослужителем исповедания невесты, а дети при крещении наследовали: мальчики – веру своих отцов, девочки – матерей. Надо сказать, что сходные правила были еще в первой половине XVIII в. установлены, вопреки воле Ватикана, в прусских владениях 3. Кроме того, для дворян допускалось заключение брачного контракта, определяющего конфессиональную принадлежность будущего потомства в соответствии с обоюдным волеизъявлением сторон 4.
После первого раздела Речи Посполитой Россия взяла на себя обязательство распространить данный порядок на своих новых подданных и позже неоднократно подтверждала его юридическую силу. До конца XVIII в. уточнялись лишь отдельные процедурные моменты. Так, в случае отказа ксендза благословить брачный союз такое право получал православный (протестантский) служитель культа: «если же бы священник невесты римской веры брака благословить не хотел, то и диссидентский священник имеет вольность оное учинить». Роль церкви, не участвовавшей в обряде, ограничивалась предоставлением сведений о несостоянии в браке выходца из ее паствы, допустимой степени родства врачующихся, времени, когда соответствующим каноническим правом разрешено совершение таинства 5. «После отделения Белоруссии в 1772 г., – отмечал четверть века спустя в беседе с папским нунцием католический митрополит С. Богуш – Сестренцевич, – я получил право продолжать в этом отношении прежнюю практику, что спасает нам некоторых из нашей паствы»6.
В 1803 г. правила несколько упростились, не утратив при этом заложенного в них паритетного начала: дети обоего пола должны были креститься и воспитываться в вере своего отца. Законодатель объяснял перемену стремлением избежать «семейственного расстройства», «неприятных последствий для той и другой религии», а также ущемления свобод «природных» польских жителей. На приехавших же в Западный край служить распространялось действие нормы 1721 г., поскольку бывали случаи, когда, возвратившись в Россию, те отказывались признавать своих жен законными и требовали развода на том основании, что их венчал неправославный священник. Отметим, что определение исповедания детей по вере отца также в 1803 г. ввел для своих подданных прусский король Фридрих Вильгельм III, а несколько позднее этот порядок был принят для вошедшей в состав России Финляндии 7. Имеются, однако, основания считать, что в Западном крае нововведению 1803 г. не суждено было утвердиться, и там не прекращали своего действия положения трактата XVIII в.
В канун Ноябрьского восстания Государственный совет вновь вернулся к вопросу «о браках лиц разных вер в возвращенных от Польши губерниях», который на сей раз готовил заведовавший духовными делами иностранных исповеданий Д. Н.Блудов. Совет подтвердил нормы 1768 г., но существенно ограничил свободу брачных контрактов, запретив соглашения, «по коим бы все дети могли быть воспитываемы в иной христианской вере, кроме греко–российской». 30 сентября 1830 г. мнение Государственного совета удостоилось высочайшего утверждения 8.
Ужесточение политики в отношении униатов, в целом, и брачного законодательства, в частности, вызывало болезненную реакцию католиков. В начале 1831 г. дворянин Витебской губернии Пржевальский должен был засвидетельствовать в православном духовном правлении брак неграмотных крестьян (жених – униат, невеста – православная). Когда священник объявил, что будущим детям этой пары предстоит стать православными, известие не встретило никаких возражений у крестьян, но вызвало бурный протест дворянина, апеллировавшего к римскому папе и прокламации инсургентов. Лишь демонстрация указа заставила его подписаться. Пржевальский называл правительственное распоряжение «притеснением и насилием». «Что это за новость? – возмущался он. – Один государь постановляет законы, а другой отменяет?». Смутьян был препровожден в Оренбургскую губернию для несения гражданской службы 9.
С образованием Царства Польского его сейм неоднократно обращался к вопросам брачного законодательства. Однако вплоть до 1830 г. дебаты велись на национально нейтральной почве, главным образом о том, в чьей юрисдикции должны находиться браки – светской или церковной. В «кульминационный период польско–русского сближения»10 «польский выбор» сделали такие видные фигуры, как цесаревич Константин Павлович в 1820 и престарелый министр народного просвещения А. С.Шишков в 1826 г. Шаг брата императора потребовал особых поправок к законодательству об императорской фамилии и престолонаследии: род И. Грудзинской не принадлежал к числу владетельных домов. Неудивительно, что Константин поддерживал сближение двух народов посредством брачных союзов 11. О настороженном отношении к родству с поляками красноречиво свидетельствует история графа Г. Олизара, который после долгих колебаний решился просить руки русской девушки и получил отказ ее отца, героя 1812 г. генерала Н. Н.Раевского, мотивированный существованием «ипеЬагпёге insurmontable entre nous» В то же самое время заключали браки с польками осевшие в Царстве русские купцы, и их дети обычно исповедовали католическую веру 12.
Подавление восстания перевело законотворческую работу не только в другие инстанции, но и в принципиально иную политическую плоскость. Правда, первая попытка пересмотра прежних правовых норм успеха не имела. Предложение могилевского, позднее гродненского, губернатора М. Н.Муравьева определять исповедание потомства православно–католических пар согласно «Духовному регламенту» не встретило понимания ни у Блудова, представившего свои соображения по муравьевской записке, ни в Комитете по делам западных губерний, который специально обсудил ее на своем заседании. Отклоняя проект Муравьева, во всеподданнейшем докладе от 28 ноября 1831 г. Комитет ссылался на то, что «сим положится совершенная преграда в заключении брачных союзов между русскими и поляками и еще отдалится желаемое слияние сих двух племен». Документ подписали один из столпов предыдущего царствования А. Н.Голицын и вышедшие из окружения Н. М.Карамзина «молодые министры» Д. Н.Блудов и Д. В.Дашков 13. В результате Свод законов 1832 г. закрепил норму, соответствующую решению Государственного совета двухлетней давности 14.
В июне 1832 г. Синод рассмотрел представление обер–священни–ка армий и флотов, весьма остро ставившего вопрос об участии военных священников в заключении разноверных браков. В последние вступали как офицеры, так и солдаты, причем не только в Царстве Польском и западных губерниях, но и за их пределами. По сведепиям обер–священника, римское и униатское духовенство нарушало прерогативы православной церкви. Венчание по католическому обряду давало повод в нем же крестить и новорожденных, распространяя тем самым «между природными россиянами иновер–чество». Решение Синода, утвержденное затем императором, свидетельствует о том, что церковное ведомство активно участвовало в формировании польской политики самодержавия. Сила трактата 1768 г. в связи с прекращением «политического существования» Речи Посполитой объявлялась утраченной, и в Западном крае вводилась норма петровских времен. Что касается Царства Польского, то прежний порядок сохранял там свое значение лишь для браков между коренными жителями, в число которых личный состав воинских частей не включался. «Иначе, – рассудил Синод, – сии места сделались бы убежищем для желающих нарушить общий закон Государства Всероссийского»15.
* Непреодолимая преграда между нами (франц.).
Последнее уточнение представляется вполне логичным: в то время именно военные преобладали среди русского населения польских воеводств. И русское общественное мнение, и власть имущие опасались обольстительных и коварных полек. «Об управлении в Царстве Польском, – указывалось в отчете А. Х.Бенкендорфа за 1832 г., – высшее наблюдение имеет невыгодные сведения. Говорят, что женщины, коих влияние всегда в Польше сильно, совершенно овладели главными правителями и успели в том, что большая часть должностей… заняты людьми, принимавшими ревностное участие в мятеже». Намек на «главных правителей» был для Николая I предельно ясен: в его переписке с И. Ф. Паскевичем не раз обсуждалось поведение жены варшавского военного губернатора И. О.Витта, польки по национальности 16.
Принятые в 1832 г. правила в дальнейшем уточнялись, а сфера их применения расширялась. В 1834 г. последовал указ, разрешавший польским пленным вступать в браки с крестьянками и свободного состояния русскими подданными, «согласно с общими государственными постановлениями»/В том же году в связи с затруднениями, возникшими в Гродненской и Подольской губерниях, было установлено, что заключенные до 1832 г. брачные союзы продолжают регулироваться нормами соглашения с Речью Посполитой. Однако и эта уступка Петербурга сопровождалась комментарием, свидетельствовавшим о необратимости антипольского курса. «Что же касается до случаев, – говорилось в указе, – в которых один пол детей, по прежнему правилу, должен быть воспитан в господствующем вероисповедании непременно, а другой может, по воле иноверных родителей, быть воспитан в их вероисповедании, а может, по их согласию, и к господствующему быть присоединен: в сих случаях Святейший Синод предоставляет православному духовенству силою убеждения достигать того, чтобы все дети воспитываемы были в православии»17.
В первой половине 30‑х гг. развернулась подготовка общего закона «о союзах брачных» для Царства Польского, который вступил в силу в марте 1836 г. В то самое время, когда прусское правительство пошло по пути заключения тайного соглашения с частью католического епископата, вызвав жесточайшую конфронтацию Берлина и Ватикана 18, в Царстве Польском нарушение канонического права облекалось в форму юридической нормы. В основу статей о браках католиков и протестантов был положен компромиссный параграф старого трактата. Более того, допущенный к обсуждению проекта польский епископат сумел даже добиться некоторых уступок в пользу костела в этой части закона. Николай I решительно отверг институт гражданского брака, который являлся краеугольным камнем брачного законодательства действовавшего в Царстве Кодекса Наполеона. Надо сказать, что такая позиция властей, вполне отвечавшая устремлениям католического клира, оставалась неизменной и в дальнейшем, став к концу века явным анахронизмом. В вопросе о разноверных союзах, в которых один из супругов исповедовал православие, император не допустил никаких послаблений. Именно высочайшая редакция закона сделала преимущества православной церкви абсолютными 19. Нормы 1832 и 1836 гг. получили уголовно–процессуальное толкование в общеимперском Уложении о наказаниях (1845), остававшемся главным руководством при рассмотрении дел о смешанных браках до конца XIX в.
Итак, если один из супругов исповедовал православие, рожденные от такого брака дети должны были непременно последовать по его стопам. В противном случае, родителям грозило тюремное заключение сроком от одного до двух лет, а дети передавались на воспитание православным родственникам либо, за их отсутствием, назначенным правительством опекунам. Еще более суровая кара (лишение прав состояния, ссылка, телесные наказания) предназначалась инославному супругу, если тот «совратил» в свою веру православных членов семьи. Хотя заключение разноверного брака католическим или протестантским священнослужителями допускалось, он признавался государством лишь после совершения подобающего обряда также в православном храме. От православной церкви зависело и разрешение на развод. Духовенству «иностранных христианских исповеданий» под страхом различных санкций запрещалось преподавать катехизис малолетним православным, совершать требы и т. д.20. Ликвидируя еще одно упущение, правительство сделало непременным условием вступления в брак гражданских чиновников Царства Польского разрешение начальства. «Весьма справедливо, – откликнулся Николай I на соответствующее представление в 1840 г., – и удивляет, что правило сие раньше не введено»21.
Первоначально католичество и различные течения протестантизма ставились в равные условия как по отношению друг к другу, так и к государственному православию. В дальнейшем это равенство было нарушено. Протестанты сохранили ряд привилегий, облегчающих заключение смешанных браков. Во втором десятилетии XIX в. принимаются «особенные законы» для Финляндии и Остзейского края 22. Католическая же религия в правительственных сферах России рассматривалась сквозь призму польского вопроса. Чтобы убедиться в национально–политической природе конфессиональной стратегии самодержавия, необходим пространный экскурс в область представлений о различных исповеданиях.
По замыслу законодателя, последние выстраивались в своеобразную иерархическую пирамиду, место в которой определяло их права и взаимные отношения. Вершину ее венчало православие, в наибольшей степени поддерживаемое средствами государственного бюджета, пользовавшееся особым покровительством законов, располагавшее практически полной монополией на миссионерскую деятельность. «Царь православный» упоминался в тексте государственного гимна, православие являлось неотъемлемым атрибутом Императорского дома. Ступенью ниже располагались «инославные» или «иностранные» христианские исповедания, к которым принадлежали католицизм и разновидности протестантизма. В данном случаегосударственная опека ограничивалась преследованием возникших на их почве «изуверных» сект и запретом перехода инославных в нехристианские конфессии. Согласно официальной статистике, на католиков приходился довольно незначительный процент преступлений против веры. Известны случаи участия поляков в мистических течениях, но в целом сектантство в России имело протестантскую родословную и втягивало в свою орбиту главным образом православное население страны 23. Еще ниже в конфессиональной «табели о рангах» располагались «терпимые иноверческие исповедания» – иудаизм, ислам, буддизм. Руководствуясь в своей политике иерархическим принципом, самодержавие сохраняло за собой максимальную свободу маневра. Как емко обобщил знаток вопроса К. П.Победоносцев, отношение государства к неправославным исповеданиям «практически выражается… в неодинаковой форме, со множеством разнообразных оттенков, и от непризнания и осуждения доходит до преследования» 24.
Из числа инославных конфессий католицизм стоял ближе других к православию, как с точки зрения догматики, так и по созвучности тому общественно–политическому строю, в сохранении которого видела свою миссию правящая династия. В 40‑е гг. XIX в. на самом высоком уровне велась переписка о «невнимании и равнодушии к исполнению христианских обязанностей… между жителями Царства Польского». Полагая, что за небрежением к делам веры кроется «вредный образ мыслей», власти были всерьез озабочены упрочением религиозных чувств в среде католиков 25. Распоряжения того же времени по округу пахотных солдат Витебской губернии показывают, что его начальство стремилось опереться не только на православное, но и католическое духовенство 26.
Особенно четко позиция правительства формулировалась после европейских потрясений середины XIX в. Сохранилась уникальная стенографическая запись аудиенции, данной Николаем I католическому епископату в 1848 г. (полностью публикуется в Приложении № 3). «Все… смуты, – говорил император иерархам церкви, – происходят от недостатка религии. Я не фанатик, но верую твердо. Знаю, что человек умом всего постигнуть не может, что есть такие предметы, которых разбирать невозможно; нужно возложить упование на Промысел и верить; отсюда упадок протестантизма, ибо он основывал все на разуме человеческом». Иное дело католицизм. «Я не хочу новой веры, – продолжал Николай, – знаю старую католическую и желаю утвержденья ее как безопасной для государства». Не исключено, что на позицию монарха оказали влияние его беседы с министром статс–секретарем по делам Царства Польского И. Туркулом, не однажды выступавшим в роли толкователя вопросов, связанных с католицизмом. Прагматизм Николая полностью разделял будущий наместник Царства Польского протестант Ф. Ф.Берг. «Католическая религия, – заметил он в 1851 г. в частной беседе, – иногда очень полезна правительствам, потому что она помогает им удержать народ в узде»27. Хотя третья четверть XIX в. была отмечена нарастанием догматических разногласий между католицизмом и православием, их близость не переставала отмечаться современниками, а старокатолическое движение открывало определенные возможности для диалога 28.
В то же время непримиримо враждебной католическая вера продолжала оставаться в глазах господствующей в России церкви. Духом вековой борьбы с «латинством» веяло от процветавшей под покровительством Святейшего Синода антикатолической публицистики. С огромным трудом самодержавная Россия находила общий язык с папским престолом. И все же главной детер–минантой правительственной линии в отношении католицизма выступал, как правило, польский фактор. На это прямо указывают разного рода инициативы по «располячению католицизма»: предпочтение, оказываемое католическим священнослужителям–неполякам, устранение польского языка из богослужения и т. д. Показательно, что после восстания 1863–1864 гг. Д. А.Толстой уже «не считал необходимым заботиться о чистоте католицизма» 29.
Несмотря на всю жесткость правовой регламентации, «разноверные» браки получили значительное распространение. «Всем очень памятны, – доносил Синоду Иосиф Семашко в 1845 г., – неприязненные толки о сем законе в западных губерниях и, между прочим, предсказание, что после оного смешанные браки прекратятся. Между тем, слава Богу, со времени воссоединения униатов к православной церкви браков сих было: по епархии Литовской 1927, по Могилевской 301, по Минской 825, по Полоцкой 204. Да замечательно и постепенное увеличение тех браков по Литовской епархии за каждый год в следующей прогрессии: 7, 71, 162, 278, 482 и, наконец, в истекшем году 760. Это показывает, с одной стороны, спасительное сближение духом иноверцев с православными, а с другой, удостоверяет, что народ более понимает пользу закона, нежели партии, увлекаемые иногда побуждениями, не совсем похвальными». В последующее десятилетие количество «разноверных» браков по Литовской епархии (Виленская, Гродненская и Ко–венская губернии) стабилизировалось на уровне около 700 в год, а всего их было заключено в 1839–1859 гг. до 15 тысяч. «Это столько же будущих семейств, приобретенных православной церковью», – с удовлетворением констатировал Семашко 30. Таким образом, только в одной епархии николаевское законодательство коснулось нескольких десятков тысяч человек.
Надо полагать, что приводимые архиереем цифры фиксировали главным образом браки простолюдинов–католиков с недавними униатами. Из епархий Западного края Литовская выделялась многочисленным крестьянским населением католического исповедания. Да и едва ли не главную озабоченность у Семашко вызывали ксендзы, препятствовавшие заключению смешанных браков в крестьянской среде 31. «Множество римско–католических семей, связанных узами родства с униатами, – писал уроженец Минской губернии Т. Корзон, – неожиданно увидело их в великорусском облачении… На протяжении нескольких десятков лет сохранялись прежние личные контакты между группами соплеменников, разделенными религиозным обрядом»32. В высшем сословии готовность поляков к вступлению в брак с русскими во многом зависела от семейных традиций 33. Большая толерантность наблюдалась там, где присутствовали космополитические или уго–довые настроения. Нередко такая атмосфера была характерна для польских аристократических родов.
