Текст книги "Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.)"

Автор книги: Леонид Горизонтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Настроенные вести мировую войну до победного конца, русские политики загодя размышляли о первоочередных задачах, которые предстоит решать после ее завершения. «Мы надеемся, – говорил от их имени с думской трибуны депутат–националист из Подольской губернии Д. Н.Чихачев, – что в скором времени… будем свидетелями радостного явления… – возвращения русских беженцев в западнорусские губернии… Во многих местностях русское население ушло поголовно. Все православное население Холмщины ушло из Холмского края, то же самое случилось и в губернии Гродненской… Мы должны позаботиться о том, чтобы вековые усилия государства в деле обеспечения преобладания русской национальности в коренных русских землях не пропали даром». Чихачев намеревался не только восстановить довоенное соотношение сил, но и развивать успех дальше за счет немецкого землевладения. Имея в виду хозяйства немцев, ровно за год до падения самодержавия депутат призывал к тому, «чтобы эти культурные гнезда перешли в полной неприкосновенности в руки новых русских хозяев»⁹⁵.

Интерес к проблеме майоратов не только сохранялся вплоть до революций, но и не исчез после переломных событий 1917‑го. В этом нет ничего удивительного: ведь речь шла о больших материальных ценностях. В июне 1917 г. под эгидой Министерства внутренних дел состоялось собрание владельцев майоратов в Царстве Польском. В августе 1918 г. на заседании юридической секции представительства Регентского совета Царства Польского в России обсуждался доклад бывшего сенатора Н. М. Рейнке о майоратных пожалованиях. Концепция докладчика, видевшего в них попытку утвердить русское землевладение, вызвала принципиальные возражения Б. Здановича, присутствовавшего на заседании в качестве эксперта. Подобно автору вышедшей в том же году капитальной книги о майоратах Ю. Качковскому, Зданович настаивал на том, что русское правительство только использовало майоратные имения для получения дохода. «Следует сделать вывод, – заключал он, – прямо противоположный тому, к которому пришел в своем докладе сенатор Николай Рейнке. Майораты являются собственностью не частных владельцев, а государства, ныне Польского государства». В ходе дальнейшей дискуссии мнения участников разделились. Тем не менее в отправленном в Варшаву отчете выражалось единодушное пожелание, чтобы польская казна выкупила майораты, определяя размер возмещения владельцам путем капитализации дохода, который российское правительство официально установило в момент пожалования 96. Непростые судьбы русских в межвоенной Польше, однако, выходят за рамки нашего исследования.

Итак, занимаясь на протяжении длительного исторического периода своеобразной прививкой русского элемента к западным землям Империи, самодержавие было поставлено перед чрезвычайно сложным выбором. В процессе поиска оптимальных юридических форм правительственная мысль обращалась к пожалованиям (на правах условного держания или в собственность) и льготной продаже, принудительному и добровольному переселению. Ей требовалось определить региональные предпочтения: Царство Польское или Западный край, а также – точнее – какие именно части первого и второго. Различными могли быть источники формирования колонизационного земельного фонда. Значение социально–экономического облика колонизации обусловило помещение в заглавие двух носителей «русского начала» – помещика и крестьянина. Именно в выборе между ними и соответствующими типами хозяйства, как в фокусе, отразился общий ход российской истории.

Все эти распутья колонизационной политики, в свою очередь, «монтировались» в сложное плетение демографических, этнокон–фессиональных и политических альтернатив. В западном или восточном направлении следует поощрять миграционные потоки? Русская колонизация либо перемещение польских подданных в глубь страны? Обрусение города или деревни? Привлечение сил из внутренней России либо опора на местные людские ресурсы (польских крестьян, коренное восточнославянское и литовское население, старожилов–раскольников и немецких колонистов)?

Пореформенная эпоха создала совершенно новые общественные условия, которые приходилось учитывать правительству в его колонизационной стратегии. Безвозвратно минуло время, когда в полном распоряжении властей находились миллионы государственных крестьян, служивших благодатным материалом для многообразных экономических, политических, сельскохозяйственных и даже военных (военные поселения) экспериментов. С другой стороны, после отмены крепостного права гигантски возросла и с каждым десятилетием все более набирала силу мобильность населения. Воспитанные в дореформенной России государственные мужи с трудом учились использовать произошедшие в стране перемены для достижения целей национальной политики. Самым действенным средством продолжало казаться «водворение Калуги в Киеве и Вологды в Вильно… элементарными насилиями»⁹⁷, а стихийные движения и общественные инициативы вызывали у высшей бюрократии неподдельный страх.

Неудача политики «этнографического воздействия» – неоднократно декларированной, подкрепленной законотворческими и организационными усилиями, финансовыми вложениями – весьма знаменательна для судеб Империи. Характерные черты этой политики: ее неспешность и непоследовательность, сочетание целей стратегических (ассимиляция «инородцев», упрочение социальной базы режима) и ситуационных (фискальных, поощрительно–наградных, военно–оборонительных), зависимость от нерешенности проблем Центра (что не исключало использования остроты последних в интересах окраинной стратегии). Русское землевладение на рассмотренных нами территориях не стало тем каркасом, который бы мог, по образцу Зауралья, связать их с имперским ядром.

¹ Ф. М.Уманец. Колонизация свободных земель России…, с. 231.

² НГАРБ, ф. 1, воп. 13, спр. 1393, арк. 137–137 ад.

³ Всеподданнейший отчет о произведенной в 1910 году… ревизии, с. 159. О национальном облике городов Царства Польского и Западного края см.: Н. В.Юхне–ва. Этнический состав городского населения России в конце XIX в., с.402–408.

⁴ М. К.Любавский. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века. M., 1996; Д. Г.Анучин. Граф Федор Федорович Берг, наместник в Царстве Польском (1863–1874) / Русская старина, 1893, № 4; И. И.Костюшко. Крестьянская реформа 1864 года в Царстве Польском. M., 1962; K. Groniowski. Realizacja reformy uwlaszczeniowej 1864 roku. Warszawa, 1963; В. И. Hey покоев. Крестьянский вопрос в Литве во второй трети XIX веке… M., 1976; Л. Е. Горизонтов. Раскольничий клин. Польский вопрос и старообрядцы в имперской стратегии / Славянский альманах 1997. M., 1998.

⁵ П. Г. Козловский. Землевладение и землепользование в Белоруссии в конце XVIII – первой половине XIX века. Минск, 1982, с. 113, 118. Ср.: D. Beauvois. Walka о ziemie…, s. 19.

⁶ Белоруссия в эпоху феодализма…, т. 4, с. 85, 105–106, 111–112.

⁷ В. И.Неупокоев. Крестьянский вопрос в Литве…, с. 60–63, 66, 70–71.

⁸ Федор Яковлевич Миркович…, Приложения, с. 142.

⁹ Там же, с. 182.

⁰ В. И.Неупокоев. Крестьянский вопрос в Литве…, с.61, 65, 71–72; Он же. Позиция П. Д. Киселева в вопросе создания майоратов в западных губерниях // Из истории экономической и общественной жизни России. M., 1976, с. 68, 70–71.

¹ Исторический обзор деятельности Комитета министров, т. 3, ч. 1, с. 170173, 284.

² M. Senkowska – Gluck. Donacje napoleoriskie w Ksiestwie Warszawskim. Wroclaw, 1968; Д. Г.Анучин. Граф Федор Федорович Берг…

³ J. Kaczkowski. Donacje w Krolestwie Polskim, s. VII.

⁴ А. П.Щербатов. Генерал–фельдмаршал князь Паскевич…., Приложения к т. 5, с. 261.

15ГА РФ, ф. 109, Секретный архив, оп. 2, д.222.

¹⁶ AGAD, Komisja Rzadowa Przychodow i Skarbu (далее – KRPiS), № 2430, k.46.

¹⁷ В. И. Hey покоев. Позиция П. Д. Киселева…, с. 67; AGAD, Protokofy Rady Admini-

stracyjnej Krolestwa Polskiego, № 124, s. 98–99, 403.

¹⁸ Архив внешней политики Российской империи, ф. 333, оп.576, д.37, л. 2;

AGAD, KRPiS, № 2430, k. 109–110.

гО 21

22

¹⁹ Т. А.Конюхова. Государственная деревня Литвы и реформа П. Д.Киселева 1840-

1857 гг. (Виленская и Ковенская губернии). М., 1975, с. 22–23; ГА РФ, ф. 728,

on. 1, д.2271, раздел IV, л.34–34 об.

Федор Яковлевич Миркович…, [Основной текст], с. 268.

К. М.Ячменихин. Военные поселения в России (история социально–эконо-

мического эксперимента). Уфа, 1994, с. 27–29, 115.

Е. И.Дружинина. Южная Украина в 1800–1825 гг. М., 1970, с. 158–161.

²³ Федор Яковлевич Миркович…, Приложения, с. 107–109; А. Станкевич. Очерк возникновения русских поселений…, с. 9.

24

26

А. Б. Эпизод из воспоминаний о Новогеоргиевской крепости / Исторический вестник, 1916, № 7, с. 123–124; А. П. Щербатов. Генерал–фельдмаршал князь Паскевич…, Приложения к т. 5, с. 315. ²⁵ РГВИА, ф. 14016, оп.1, д.94, л. 16–18, 26–26 об, 35 об; Материалы и черты к биографии императора Николая I и к истории его царствования / Сборник императорского Русского исторического общества, т.98. СПб., 1896, с.602. AGAD, Komisja Rzadowa Spraw Wewnetrznych i Duchownych (далее – KRSWiD), № 6664, k.214.

²⁷ F. Skarbek. Dzieje Polski, cz. III: Krolestwo Polskie po rewolucyi Listopadowej.

Poznari, 1877, s.89; Д. Г.Анучин. Граф Федор Федорович Берг…, с. 151.

²⁸ ПСЗ. 2‑е собрание, т. Х 1, отд.1, 27.05.1836, № 9227. СПб., 1837, с.609; AGAD,

KRSWiD, № 7928.

²⁹ ПСЗ. 2‑е собрание, т. XVI, отд. 2, 24.12.1841, СПб., 1842, с. 132–133; AGAD,

KRSWiD, № 6664, k. 20–21.

³⁰ Ibid., k. 81–86.

³¹ С. В. Мироненко. Страницы тайной истории самодержавия. Политическая ис-

тория России первой половины XIX столетия. М., 1990.

³² А. А.Кауфман. Переселение и колонизация. СПб., 1905, с. 13–16.

³³ AGAD, KRSWiD, № 6664, k.82, 88–90.

³⁴ Федор Яковлевич Миркович…, [Основной текст], с. 295.

³⁵ AGAD, KRSWiD, № 6664, k. 78–79, 94, 159, 176; KRPiS, № 1423, k.60.

³⁶ AGAD, KRSWiD, № 6664, k. 159–175.

³⁷ AGAD, KRSWiD, № 6664, k. 110–111, 176–185, 192.

³⁸ Ibid., k. 227.

³⁹ AGAD, KRSWiD, № 6664, k. 223.

⁴⁰ AGAD, KRPiS, № 1423, k. 60–61.

⁴¹ AGAD, KRSWiD, № 6664, k. 228–231.

⁴² Bakhmeteff Archive, Platonov Manuscript Collection, box 2 [Переписка по по-

воду заметок Пономарева], л. 2 об‑3.

⁴³ AGAD, KRPiS, № 1423, k. 59.

⁴⁴ AGAD, Komitet Urzadzacy Krolestwa Polskiego, № 43, k. 28–29.

⁴⁵ Dziennik praw Krolestwa Polskiego, t.68. Warszawa, 1868, s. 420–424.

⁴⁶ Д. Г.Анучин. Граф Федор Федорович Берг…, с. 165.

⁴⁷ AGAD, SSKP, 1861 г., № 672, к. 53–56; Варшавский дневник, 1884, № 198.

⁴⁸ AGAD, SSKP, 1861 г., № 672, к. 41, 47, 50–51, 60, 62.

⁴⁹ AGAD, SSKP, 1865 г., № 581, к. 54, 66–67, 74.

⁵⁰ Ibid., к.237–239; AGAD, KRPiS, № 3239, к.29; Б. Г.Олъшамовский. Права по

землевладению в Западном крае, с. 87.

⁵¹ А. Станкевич. Очерк возникновения русских поселений…, с. 20–21.

⁵² AGAD, KRPiS, № 3042, k. 1–3.

⁵³ AGAD, SSKP, 1864 г., № 494; 1865 г., № 220; J. Kaczkowski. Donacje w Krole-

stwie Polskim, s. 227.

⁵⁴ Д. Г.Анучин. Граф Федор Федорович Берг…, с. 171–173.

⁵⁵ Дневник генерал–майора Василия Абрамовича Докудовского, с. 211–212.

⁵⁶ РГИА, ф. 1270, д.780, л. 4–5 об, 9–9 об.

⁵⁷ AGAD, SSKP, 1866 г., № 691; № 951, к. 30–43.

⁵⁸ Ibid., 1861 г., № 672, к.6.

⁵⁹ М. П.Погодин. Польский вопрос…, с.40, 58, 159.

⁶⁰ AGAD, SSKP, 1861 г., № 672, к. 5а-6.

⁶¹ Ibid., к. 32.

⁶² D. Beauvois. Walka о ziemie…, s. 40; AGAD, KRPiS, № 3239, к. 17.

⁶³ А. ЦъвЫевъч. «Западно–руссизм»…, с.76; D. Beauvois. Walka о ziemi^…, s.27;

А. Станкевич. Очерк возникновения русских поселений…, с. 17–18, 20, 33–34, 36.

⁶⁴ НГАРБ, ф. 1, воп. 13, спр. 1393, арк. 71 ад, 90–90 ад.

⁶⁵ А. Круковский. Один из людей Иосифа Семашко. (К истории возникновения

русских поселений в Ковенской губернии) / Русская старина, 1911, № 7.

Ср.: Виленский временник, книга IV. Вильна, 1909.

⁶⁶ С. Шолкович. Сборник статей, разъясняющих польское дело по отношению

к Западной России, вып. 2. Вильна, 1887, с. 315.

⁶⁷ НГАРБ, ф. 1, воп. 6, спр. 383, арк. 53; воп. 13, спр. 1393, арк. 133–133 ад, 141 ад-

144; А. Станкевич. Очерк возникновения русских поселений…, с.91, 95.

⁶⁸ Записки А. И.Кошелева (Русское общество 40–50‑х годов XIX в. 4.1). М.,1991,

с. 131, 140.

⁶⁹ Голос, 1866, № 146, с.1.

⁷⁰ Продажа имений в Западном крае / Колокол. Факсимильное издание, вып. IX.

М., 1964, л. 1872–1875; А. И.Герцен. Собр. соч. в 30-и томах, t. XIX. М., 1960,

с. 25, 425–427; Литературное наследство, т. 67. М., 1959, с. 710; Е. Л.Руд-

ницкая. Н. П.Огарев в русском революционном движении. М., 1969, с. 361-

362.

⁷¹ Исторический вестник, 1880, № 3, с.538; Н. С.Лесков. Собр. соч., т.2. СПб.,

1889, с. 112–113.

⁷² РГВИА, ф. 1, оп.1, т. 7, д.22093; ф.405, оп. 10, д.487; К. М.Ячменихин.

Военные поселения в России…, с. 15–16, 31.

⁷³ T. Szyszko. Mikolaj Leskow i jego zwiazki z Polsk$ (Instytut rusycystyki Uniwer-

sytetu Warszawskiego. Studia Rossica IV). Warszawa, 1996; Н. С.Лесков. Собр.

соч. в 11-и томах, т. 11. М., 1958, с. 385.

⁷⁴ Исторический обзор деятельности Комитета Министров, т. 4, с. 220–221.

⁷⁵ П. К. Щебальский. Русская область в Царстве Польском / Русский вестник,

1883, № 6, с. 505–513.

⁷⁶ Ф. М.Уманец. Колонизация свободных земель России…, с. 231–232.

⁷⁷ В. Ярмонкин. Русское землевладение в Царстве Польском. СПб., 1890, с. 4.

78

79 80

81

Н. Емельянов. Организация переселений / Русский вестник, 1899, № 10, с. 820–821.

Б. Г.Олъшамовский. Права по землевладению в Западном крае…, с.80, 117–118. А. Б. Эпизод из воспоминаний…, с. 124–125; F. Skarbek. Dzieje Polski, cz. III…, s.91.

83

АР m.st. Warszawy, Warszawski gubernialny zarzad zandarmerii, № 137. ⁸² D. Beauvois. Walka о ziemi?…, s. 42; Исторический обзор деятельности Комитета министров, т. 4, с. 213–215, 218; W. Mattakowski. Wspomnienia z zycia przesziego i terazniejszego (1850–1895). Wroclaw i in., 1991, s. 330–331. D. Beauvois. Walka о ziemi?…, s.64, 66–70; Б. Г.Олъшамовский. Права по землевладению в Западном крае…, с. 113–114; Ю. Б.Соловьев. Самодержавие и дворянство в конце XIX века, с. 214–215, 231.

⁸⁴ А. Станкевич. Очерк возникновения русских поселений…, с.51, 71, 76, 89,

98, 113, 128.

⁸⁵ Там же, с. 31–32, 35, 43.

⁸⁶ РГИА, ф. 1284, оп. 194, д.136, л.29–39; А. Станкевич. Очерк возникновения

русских поселений…, с. 114–115.

⁸⁷ P. Wieczorkiewicz. Stolypin, Polacy i ziemstwa zachodnie / Slowiaiiszczyzna i

dzieje powszechne, s. 136; М. П.Бок. П. А.Столыпин. Воспоминания о моем

отце. М., 1992, с. 323–324.

⁸⁸ Всеподданнейший отчет о произведенной в 1910 году… ревизии, с. 109–111.

⁸⁹ Там же, с. 112–116.

⁹⁰ А. А. Кауфман. Переселение и колонизация, с. 131; Н. Н. Государственное зем-

левладение и «мужицкое царство» / Русский вестник, 1899, № 10, с. 848.

⁹¹ А. П.Корелин. Дворянство в пореформенной России…, с. 277.

93

⁹² Германская колонизация польских провинций Пруссии по закону 26 апреля

1886 г. СПб., 1894; D. Beauvois. Walka о ziemie…, s.65.

И. П. Шабелъский. Майораты в Царстве Польском. Радом, 1911, с. 8–9, 11.

⁹⁴ Записка по вопросу о пожалованных имениях (майоратах). Б. м., б. д., с. 2.

Эта и предыдущая записки хранятся в Бахметьевском архиве – Koz'ulkin

Manuscript Collection.

⁹⁵ Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты 1916 г.,

сессия четвертая. Пг., 1916, ст. 2448–2449.

⁹⁶ ГА РФ, ф. 1546, on. 1, д.541, л. 19 об‑21, 26–26 об.

⁹⁷ П. А.Валуев. Дневник министра…, т. 2, с.81.

Глава II
ИСТОРИЯ «ШЛИ». ПРИЗВАНИЕ РУССКИХ ЧИНОВНИКОВ

Они считались… при (по–польски – пши) различных канцеляриях и присутственных местах… Ви–ленские чиновные поляки и окрестили их поэтому весьма характерным названием, состоящим всего из трех букв: ♦пши».

Мемуары И. Н. Захарьина

Да будут благословенны те, кто… внес животворящее начало и в судьбы Польши, и в деятельность нас, русских, там находившихся и доселе являвшихся почти исключительно представителями задушения.

М. И. Венюков. Из воспоминаний

Первый транспорт «деятелей» состоял из фанатиков, доктринеров, апостолов… Позднее этих целителей от полонизма и католицизма заменяли все более заурядными ветеринарами и фельдшерами.

Письма баронессы XYZ

Сравнительно немногочисленные работы отечественных авторов о чиновничестве Российской империи, в том числе самая значительная из них пера П. А.Зайончковского 1, практически не затрагивают национальных окраин. Исследования автора этих строк по данной проблематике на русском языке не издавались. Польская историография ограничивала свой интерес чиновниками–поляками, притом рассматривая их обычно не специально, а в связи с формированием интеллигенции (Р. Чепулис – Растенис) либо национально–освободительным движением. С точки зрения системы управления интересующим нас регионом, более всего исследователей привлекало непродолжительное пребывание у власти А. Веле–польского (А. Скалковский, И. Кобердова, З. Станкевич)².

Внимание историков к русским чиновникам, служившим на западе от границы 1772 г., – явление самых последних лет. До недавнего времени не была отражена в публикациях защищенная в конце 1980‑х гг. в Москве диссертация Я. Козловского. С середины 90‑х гг. в разработку темы также включились Л. Химяк, взявшийся за создание коллективного портрета губернаторов Царства Польского 1863–1915 гг., и С. Вех, изучающий историю жандармерии последней трети XIX в. Исследование о русских чиновниках Царства Польского подготовил к печати А. Хвальба 3. Таким образом, очень скоро можно ожидать существенного пополнения литературы предмета.

До штурма Варшавы в 1831 г. русские, в особенности гражданские служащие, считались в Царстве Польском на единицы. Одни из них (П. А.Вяземский) сумели завоевать симпатии поляков, другие (Н. Н.Новосильцев) стали им ненавистны. Даже в столь скромном масштабе русское присутствие вызвало недовольство влиятельного А. Чарторыского 4, и как таковая проблема русского чиновника на западной окраине правительством еще не ставилась.

Борьба поляков за независимость являлась исходной точкой и постоянной питательной почвой для системы И. Ф.Паскевича – наместника Царства Польского в 1832–1856 гг. Документально ус–тановима связь между экспедицией Ю. Заливского и решением не вводить в действие Органический статут 1832 г. в полном объеме, игнорируя те его новеллы, которые содержали отголоски конституционного строя. Вместе с тем Паскевич стоял на страже особого порядка управления Царством Польским, восходившего ко временам Герцогства Варшавского и обеспечивавшего наместнику обширные полномочия. Объявляя себя сторонником распространения на Польшу «общего русского правления», Паскевич спешил показать невозможность достижения этой цели ввиду того, что на польских землях всегда будет необходима «власть исключительная, т. е. изъятия из закона и отступления от форм, законом установленных». По его наблюдениям, включенные в Империю на общих основаниях западные губернии не стали от этого русскими. Наместник сетовал, что управление Финляндией и Кавказом «гораздо в меньшей зависимости от министров», нежели управление Царством Польским 5.

Система управления Царством отличалась высокой степенью милитаризации, предоставлявшей ей огромные карательные возможности. Наряду с гражданской, функционировала особая военная администрация, дублируемая, в свою очередь, многочисленными полицейскими структурами; властными полномочиями располагали также командиры армейских подразделений 6. Хотя в Петербурге делами Царства Польского и Западного края ведали различные высшие комитеты, по должности главнокомандующего Действующей армией великий князь Константин Павлович, а затем Паскевич имели определенную власть над западными губерниями, в которых она размещалась.

«Отец–командир» и «слава царствования» Николая I, И. Ф.Паскевич при жизни находился вне критики и имел все основания написать: «ныне многое основано на доверенности ко мне»⁷. «Интересуясь знать, какое вообще имеют мнение здесь на счет управления в Царстве Польском, – доносил Е. А. Головин Паскевичу из столицы в начале 1838 г., – я имею достаточные причины заключить, что общий голос совершенно в пользу настоящего там порядка вещей, бдительности вашей приписываемого»⁸. Тем большую ценность имеют «Впечатления» А. Я.Стороженко, основной пафос которых состоит в критическом разборе кадровой политики фельдмаршала. Примечательно, что опубликованные в отрывках в 1873 г. эти воспоминания жандармского генерала вызвали положительный отклик другого близкого сотрудника Паскевича П. К.Менькова 9.

Значительная административная обособленность Царства Польского и получившие чрезвычайное развитие в управлении им карательные функции – два этих центральных принципа системы Паскевича – сосуществовали с польским по составу и оппозиционно настроенным корпусом государственных служащих. Сразу после подавления восстания М. Н.Муравьев рекомендовал замещать административные должности в Царстве Польском и Западном крае «коренными русскими». «Предоставя сим чиновникам выгоду в чинах и содержании, сделать вызов благонамеренных лиц в России, вследствие которого, вероятно, молодые люди из самых лучших фамилий примут на себя означенные обязанности», – предлагалось во всеподданнейшей записке. Пометы Николая I – «трудно», «хорошо бы было, но сомневаюсь», «сомневаюсь» – позволяют думать, что император отнюдь не разделял оптимизма будущего виленского генерал–губернатора 10. Правда, ожидаемая коренная реорганизация управления Царством Польским побудила многих хлопотать о получении мест. Одни претендовали на высокие посты, другие, как, например, раненный при штурме Варшавы капитан А. Васильев, были готовы довольствоваться малым. Новые руководители администрации оказывали протекцию некоторым из желающих определиться к должности на западной окраине, в первую очередь своим собственным знакомым и прежним сослуживцам 11. Однако ни в 30‑е гг., ни в последующие два десятилетия сколь–нибудь значительных изменений в национальном составе чиновничества Царства Польского не произошло.

В 1844 г. по одной только финансовой части в Царстве состояло 130 «российских дворян», большинство из которых, однако, были уроженцами западных губерний, а значит, русскими скорее всего не являлись 12. Даже в военной администрации, специально создававшейся как оплот русской власти, достаточно высокую долю составляли поляки 13. Вопрос об обрусении административного аппарата поднимался постоянно – и в многолетней доверительной корреспонденции Николая I с Паскевичем, и в записках А. Я.Стороженко, и в реляциях виленского генерал–губернатора Ф. Я.Мирковича. Желание видеть в качестве обрусителей благонадежных в политическом и нравственном отношении чиновников, таких, чтобы «каждый был слепым исполнителем не только явных приказов, но и тайных намерений правительства»¹⁴, чрезвычайно усложняло достижение цели. В самом центре ощущалась острая нехватка образцовых служащих. В своих «Впечатлениях» Стороженко дал безжалостные характеристики большинству русских, занимавших ключевые посты в аппарате Царства Польского 30–40‑х гг. «Потребность в привлечении в Царство на службу русских уроженцев ощущалась издавна, – с полным основанием резюмировал Ф. Ф.Берг. – Но принятые с этой целью меры, по своей крайней ограниченности, не имели успеха». Единственными чисто русскими учреждениями времен И. Ф.Паскевича и М. Д.Горчакова он считал канцелярии наместника (в одной из них служили уже знакомые нам герои лесков–ского рассказа) и варшавского военного генерал–губернатора 15.

Хотя Ф. Скарбек всерьез опасался складывания объединенной общими корпоративными интересами русско–польской чиновничьей среды 16, для второй трети XIX в. гораздо более типичным было ополячивание тех немногих русских, которые приезжали служить в наместничество. Этому в значительной степени способствовала ситуация с языком делопроизводства. Начинания главного директора правительственной комиссии внутренних и духовных дел конца 1830‑х гг. «дикого генерал–адъютанта Шилова» (А. И.Герцен) продолжения не получили, свидетельства о знании русского языка сделались предметом купли–продажи, а в середине 50‑х гг. на это требование вовсе закрывают глаза. Новая когорта русских чиновников, прибывшая в Царство во время Январского восстания, обнаружила знание русского языка лишь у польских чиновников старшего поколения 17. Низшие чиновники–поляки и многочисленные соискатели штатных мест – аппли–канты – составили едва ли не самую большую группу среди участников конспирации 30–50‑х гг.¹⁸. «Масса канцелярских чиновников, – отмечал Н. А.Милютин, – при крайне ограниченном содержании, недовольная своим положением, представляет готовый состав для революционной организации». По его наблюдениям, «польская административная среда… явно и глубоко пропитана духом отчуждения и даже ненависти к русской власти»¹⁹.

Западный край отличался гораздо меньшей степенью обособленности, чем Царство Польское, однако и здесь не обходилось без противоречий между министрами и генерал–губернаторами. Усиление местной власти в этом обширном регионе также происходило в связи с польским движением, достигнув высшей точки в период Январского восстания. «Западные генерал–губернаторы, – свидетельствовал П. А.Валуев, – постоянно стремились не только к относительной самостоятельности, но к полной независимости от Министерства… Они считали полное самовластие коренным условием исполнения возложенных на них обязанностей»²⁰. Эта тенденция давала о себе знать на протяжении всей последней трети XIX в.: «наибольшим влиянием пользовались генерал–губернаторы на западной нашей окраине; к их голосу прислушивались с особенным уважением»²¹.

И на правом берегу Буга в 30–50‑е гг. административные посты по преимуществу находились в руках поляков. Крайне неутешительными были данные о государственных служащих Виленской и Гродненской губерний, сообщенные в Петербург Иосифом Семашко в 1854 г. Среди старших чиновников православные, в число которых попадали также недавние униаты, составляли менее шестой части (140 человек), а «в низшем слое чиноначалия» их доля оказалась и того меньше 22.

Новые веяния в управлении бывшими землями Речи Посполитой дали о себе знать уже во второй половине 50‑х гг., когда были упразднены должности военных начальников и введен запрет для русских чиновников начинать службу в Царстве Польском 23. Заявления Александра II о верности курсу на обрусение бюрократии западных губерний 24 не подкреплялись практическими действиями. Когда в самом начале 1860 г. Совет министров рассматривал записку витебского губернатора П. Н. Клушина, «пропитанную желчью и предубеждением против католиков и поляков», сановники «решили не обращать на это внимание и продолжать систему терпимости». Достаточно рано западный форпост Империи попал в поле зрения набиравших силу петербургских реформаторов. В феврале 1860 г. великий князь Константин Николаевич отправил М. Д.Горчакову свои распоряжения по Морскому министерству, бывшему тогда полигоном для испытания всякого рода новшеств, на случай, если наместник сочтет их применимыми в управлении Царством Польским 25. Со своей стороны, «константиновцы» обнаружили интерес к существующим в Царстве порядкам. Так, при обсуждении нового Свода законов, полемизируя с одним из авторов Органического статута 1832 г. Д. Н.Блудо–вым, Д. А.Оболенский предлагал «ввести в Империи свод польский (т. е. Кодекс Наполеона. – Л. Г.) вместе с тамошним судопроизводством». При этом он ссылался на пример соседней державы Габсбургов, заимствовавшей законодательство из входящей в ее состав Трансильвании 26. С началом в Варшаве патриотических манифестаций, приведших к власти маркиза Велепольского, Константин Николаевич объявил себя «защитником системы благоразумных уступок»²⁷. Придерживаться ее великий князь намеревался, принимая назначение на пост наместника Царства Польского в 1862 г.

Система Велепольского – Константина, просуществовавшая с середины 1861 по середину 1863 г., ввела в действие ряд забытых положений Органического статута, придав управлению Царством Польским известную сословно–представительную окраску. Живо дискутировался вопрос о разделении гражданского и военного управления. Надо сказать, что в условиях крайней политической нестабильности на польских землях оба этих начала проводились в жизнь весьма непоследовательно. Признавая ключевое значение кадровой политики, Константин Николаевич фактически передал ее в руки Велепольского. За короткое время тонкий слой русского чиновничества Царства поредел еще больше.

Ориентированная на шляхту и «туземную» бюрократию система, олицетворением которой являлся тандем русского великого князя и польского маркиза, была крайне непопулярна в России.

После вспышки нового восстания она окончательно утратила под собой почву и должна была сойти со сцены, тем более что в соседнем Северо – Западном крае уже формировался режим М. Н.Муравьева, пошедшего на открытую конфронтацию с неудачливым наместником 28. «Недоброжелатели его в Петербурге и Москве, – вспоминал А. В.Головнин, – старались обвинять его во всех наших неудачах в Польше… По непонятной снисходительности высшего цензурного управления… помянутые обвинения являлись в печати». Чуткий к общественному мнению великий князь обвинил цензурное ведомство, состоявшее тогда под началом министра внутренних дел, в том, что оно препятствует публикациям в его поддержку. «Велено было спросить у цензоров и редакторов газет, – записал в своем дневнике А. В. Никитенко, – было ли что–нибудь не пропускаемо в защиту управления в Царстве Польском? Ответ был совершенно отрицательный, а некоторые из редакторов отвечали, что они желали этого, посылали даже корреспондентов в Варшаву, но никто не представлял в редакции их ни одной строчки в пользу этого управления»²⁹. Попытка в 1864 г. восстановить пошатнувшийся авторитет с помощью изданной за границей и широко распространенной в России брошюры Ф. И.Фиркса (Д. К.Шедо – Ферроти) обернулась громким скандалом, который нанес удар по позициям не только самого экс–наместника, но также виднейшего представителя «константиновцев» в правительстве – министра народного просвещения А. В.Головнина 30.

Провал примирительной миссии царского брата был обусловлен не только экстремальными условиями, в которых ему пришлось действовать в Польше, но и огромной инерцией прежней системы управления. Как в Варшаве, так и в Петербурге за «системой Паскевича после Паскевича» стояли реальные силы. Последний генерал–губернатор, вышедший из окружения «отца–командира», П. Е.Коцебу, занимал свой пост вплоть до 1880 г. Таким образом, целых четверть века после смерти Паскевича его воспитанники сохраняли прямое влияние на управление Царством Польским. Существовали также каналы косвенного на него воздействия через высшие и центральные государственные органы.