Текст книги "Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.)"

Автор книги: Леонид Горизонтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Николая I удалось убедить в бессмысленности предприятия. В целом в 1830–1850‑е гг. программа колонизации Западного края, по оценке ее позднейших проводников, «сделалась жертвой бюрократической переписки, растворилась в канцелярской стихии: проект русского землевладения в западных губерниях разрешился устройством двух майоратов (Юрбург и Тауроген), колонизация крестьян дала 158 семейств, поселенных в северо–западных губерниях»²³.

Укрепляя западный оборонительный рубеж Империи, во второй половине 30‑х гг. правительство осуществило опыт переселения псковских государственных крестьян в район самой мощной в Царстве Польском Новогеоргиевской крепости. Предполагалось создать «кольцо русских поселений вокруг крепости, предохранив ее от соседства с местным польским населением». По всей вероятности, в этом контексте должен быть прочитан и отрывок из письма Николая I Паскевичу от 12 (24) ноября 1836 г.: «Ты хорошо сделал, что купил поместье близ Новогеоргиевска; теперь подумать надо, кем и как заселять»²⁴. После трех лет согласований и подготовительных работ (труднее всего было изыскать необходимые средства) началось переселение намеченных по плану 118 семей. Прибывшие на место водворения поздней осенью 1839 г. несколько десятков семейств псковичей оказались без теплой одежды. Было решено «вместо назначенных к переселению из Псковской губернии остальных 58 семейств пригласить к водворению в окрестностях Новогеоргиевска 58 хозяев зажиточных и хорошего поведения из числа приходящих ежегодно из России для работ в Новогеоргиевской крепости казенных крестьян или мещан»²⁵. Администрация Царства Польского придавала мероприятию большое значение, видя в нем начало широкомасштабной акции по привлечению русских. Однако уже в 1840 г. царь был вынужден приостановить начатое дело «ввиду малых результа(та). И это притом, что на деньги власти не скупились: водворение 57 семейств (более 250 человек) на новом месте обошлось казне в 159891 рубль серебром. Одна из причин неудачи состояла в сложности процедуры перечисления российских жителей в Царство Польское 26.

Впоследствии шансы на успех переселений в польские губернии времен Николая I оценивались скептически. «Трудная задача для слабо заселенного и лишенного свободных капиталов государства, в которое бы следовало принимать пришельцев из–за границы, а не из него в чужие края эмигрантов посылать», – писал Ф. Скарбек о русской колонизации в бесцензурном издании. По мнению Д. Г.Анучина, «самая мысль о водворении прочного русского и православного элемента в Царстве Польском была в 1830‑х годах совершенно несвоевременною… Русские люди попадали тогда в Привислинский край только в составе войск, а между постоянными жителями их безусловно не было»²⁷.

Обращение правительства в дореформенный период к государственным крестьянам вполне понятно: в своих миграционных планах ему не приходилось рассчитывать на крепостных людей. Перемещение последних в Царство Польское, где действовал Кодекс Наполеона, прямо запрещалось законом 1836 г. Подтверждающим общее правило исключением может служить следующий казус середины 40‑х гг. Некий Э. Добек, владелец поместий в Варшавской и Волынской губерниях, привез в Царство Польское двух своих украинских крепостных. Освоившись в новых для себя условиях, они сочли неприемлемым трудиться без вознаграждения, самовольно ушли от помещика и обратились к уездному военному начальнику с просьбой позволить им работать по найму или вернуть на родину. Началась переписка о «крепостных крестьянах Империи в Царстве Польском», обнаруживавшая «полное отсутствие общих норм, которые бы могли стать руководством при разборе подобных случаев». В конце концов губернское правление усмотрело «самое подходящее средство» в высылке непокорных обратно на Волынь 28.

Прямым следствием новогеоргиевской истории явилось решение И. Ф.Паскевича распространить на Царство Польское действие указа от 24 декабря 1841 г. о льготах «людям свободного состояния», желающим приписаться к городским сословиям западных губерний для «распространения торговли и промышленности». Однако проектируемое наместником законоположение существенно отличалось от своего прототипа. Если применительно к Западному краю намерения законодателей ограничивались городами и местечками, в которые предполагалось привлекать лиц христианского исповедания, то в редакции наместника указ приобретал универсальный характер и вполне определенную обрусительную тенденцию. Паскевич имел в виду «устранение затруднений в заселении русских колоний вблизи Новогеоргиевской крепости устроенных и поощрение коренных русских жителей к переселению вообще в Царство Польское». Русский элемент считалось полезным усиливать «не в одних только городах, а вообще как в казенных, так и частных селениях – в последних с согласия их владельцев, в особенности же на землях казенного ведомства, отдельными колониями – судя по тому, где переселенцы предпочтут избрать жительство, для производства ли торговли и промышленности или для сельского хозяйства»²⁹.

Поступив в 1844 г. на обсуждение в департамент по делам Царства Польского Государственного совета, проект нового указа вызвал критику со стороны министра финансов Ф. П.Вронченко и П. Д.Киселева. Возражения высказывались по поводу привлечения в Царство казенных крестьян, входивших в круг «людей свободного состояния», о которых шла речь в указе 1841 г. для западных губерний. Согласно Киселеву, Западный край известен «поселянам внутренних губерний», поскольку там они издавна занимаются торговлей и промыслами. Если им не удастся устроиться в городах, то всегда можно присоединиться к местным государственным крестьянам – свободной земли для этого предостаточно. «Напротив, Царство Польское, – полагал Киселев, – не представляет этих удобств, ибо, во‑1‑х, положение тамошней промышленности для наших крестьян вовсе неизвестно и, во‑2‑х, в случае невозможности водвориться в городском состоянии они при известном недостатке там земель не могут устроиться в земледельческом состоянии; поселение же на землях владельческих, поставляя их в зависимость польского дворянства, не соответствовало бы цели правительства распространить там русские начала». Вторя Киселеву, Вронченко опасался, что крестьяне–переселенцы «поставят в затруднение как себя в снискивании способов к существованию, так и правительство к устройству их быта».

Примечательно, что оба министра считали предусмотренные проектом указа привилегии – льготы в платеже податей и освобождение от рекрутской повинности на 15 лет – достаточными, чтобы вызвать массовое переселенческое движение в российской государственной деревне. Сановный Петербург панически боялся стихийных, неуправляемых процессов. Поэтому акцию Киселев рекомендовал осуществлять постепенно, по мере изыскания свободных земель и «без всяких публикаций, могущих возбудить в поселянах ложные надежды и движение…, отдельными распоряжениями, как это недавно было сделано с переселением крестьян в Царство из Псковской губернии». Грозя возможными беспорядками, «начальник штаба по крестьянскому делу» прибег к самому верному способу заставить прислушаться к своему мнению 30. В конечном счете позиция Киселева определялась его несогласием с превращением государственной деревни в орудие обрусительной политики, что поставило бы под удар концепцию двуединой крестьянской реформы, с таким трудом внушенную им секретным комитетам 1830–1840‑х гг.³¹. Упорное противодействие министра как учреждению майоратов в Западном крае, так и переселению великорусских крестьян в Царство Польское существенным образом сказалось на дореформенной колонизационной политике. Это заключение обретает еще большую значимость ввиду того, что именно Киселев руководил беспрецедентными по масштабу (за 1837–1859 гг. – до 189 тысяч ревизских душ) перемещениями государственных крестьян из районов с избыточным населением в губернии черноземной полосы, Поволжье, Сибирь, а также на Северный Кавказ и Южный Урал. Киселевская колонизация, приостановленная со вступлением на пост министра государственных имуществ М. Н.Муравьева, получила высокую оценку дореволюционных исследователей 32.

Если Киселев предлагал ограничить действие указа купечеством, мещанами и цеховыми ремесленниками, то Вронченко, проявив даже еще большую осторожность, выступал против предоставления купцам–переселенцам привилегии беспошлинной торговли в России. Он опасался, что приписка к городам западных губерний примет массовый характер, нанося ущерб финансам и промышленности государства. В ходе обсуждения проекта прозвучало пожелание в интересах скорейшего слияния Царства Польского с другими частями Империи предоставить зеркальные права его жителям, готовым ехать на восток.

Согласившись с доводами Вронченко и Киселева, департамент по делам Царства Польского направил указ на доработку в Министерство финансов 33. Министерство, однако, не спешило с окончательной редакцией документа. Возможно, его целесообразность была поставлена под сомнение вследствие ничтожных практических результатов указа от 24 декабря 1841 г. «Последствия этой меры не показали удовлетворительного успеха, – сообщал в своем всеподданнейшем донесении Ф. Я. Миркович. – На основании этого указа по 1 января 1845 г. приписалось по вверенным мне губерниям из других только: по Виленской – купцов 3 и мещан 1 душа; по Минской – купцов 23 и мещан 9 душ; по Ковенской мещан 2 души…; в Гродненскую же губернию никого переселяющихся не было»³⁴. Работа над указом тормозилась в связи с предстоящим упразднением таможенной границы между Царством Польским и Империей (1850 г.), поскольку возникла необходимость в согласовании его положений с новыми реалиями. В 1853 г. дело вновь вернулось в варшавские инстанции. Началась Крымская война.

В сентябре 1855 г. министр статс–секретарь И. Туркул справился у наместника о состоянии работ над проектом. 26 октября (7 ноября) Административный совет Царства Польского поручил их ведение правительственной комиссии внутренних и духовных дел. Уже после смерти Паскевича готовый текст был передан на экспертизу другим правительственным комиссиям Царства Польского 35. В своем пространном отзыве, датированном апрелем 1857 г., главный директор правительственной комиссии юстиции Ф. Скарбек, приводя юридическую и экономическую аргументацию, решительно выступил против самой идеи привлечения русских в Царство Польское. Приток мигрантов отнюдь не окажет благотворного влияния на местную торговлю и промышленность. Напротив, вызванный искусственно, он только породит безработицу: вновь прибывшие не найдут себе применения ни на фабриках, число которых невелико, ни в сельском хозяйстве из–за нехватки свободных земель.

Главный директор правительственной комиссии финансов А. Ленский пришел к заключению о необходимости дальнейшей доработки документа, В особенности его беспокоила тенденция проекта к изоляции Царства Польского от Западного края. «Предоставление переселяющимся жителям… преимуществ, – отмечал Ленский, – хотя недостаточно оправданное, не представляло бы само по себе важнейших неудобств, если б преимущества эти предоставлены были не одним исключительно жителям великороссийских губерний с упущением из виду других частей Империи. Разрознение подданных Империи в правах и преимуществах по уважению мест жительства не соответствует, кажется, ныне видам правительства, коль скоро по изданным в прошлом (1856. – Л. Г.) году всемилостивейшим манифестам вполне прощено все прошедшее»³⁶.

Критическим отзывам директоров–поляков противостояли рабочие документы правительственной комиссии внутренних и духовных дел, возглавляемой, по традиции, русским, П. А.Мухано–вым. Самые ранние из этих бумаг были составлены отделениями комиссии еще в начале 1856 г. В них, в частности, предлагалось специально поощрять тех фабрикантов, которые «используют на своих предприятиях русских рабочих и способствуют их переселению в Царство». В более поздней записке содержится разбор замечаний Скарбека и Ленского. Муханов давал понять, что обсуждение целесообразности переселенческого законодательства, в том числе его установки на форсирование великорусской колонизации, выходит за пределы компетенции правительственных комиссий. Учитывая в следующей редакции закона соображения критиков, ведомство внутренних дел всячески оберегало общую его концепцию. В проекте использовались нормы действовавшего законодательства об иностранных переселенцах. Положение о русских рабочих было сохранено 37.

Несколько позднее, по всей видимости в 1859 г., «в соответствии с конфиденциальным распоряжением высшей власти, предмет этот был на время отложен»³⁸. С отставкой Муханова и приходом к власти маркиза А. Велепольского расстановка сил в высшей варшавской бюрократии существенно изменилась. Используя отзыв Скарбека, польская теперь по своему составу правительственная комиссия внутренних дел вновь подняла вопрос о цели закона. «После всестороннего рассмотрения всех обстоятельств, – говорилось в документе января 1862 г., – складывается убеждение, что возбуждать сейчас данный предмет несвоевременно и что… мысль о придании такому проекту характера закона, возникшая более 20 лет тому назад, сегодня сама собой должна исчезнуть»³⁹. В апреле Александр II распорядился изъять постоянно вызывавшую дискуссии новеллу об обязательном приобретении переселенцами недвижимости в Царстве Польском. Когда в сентябре был готов очередной проект, Велепольский приказал отложить его рассмотрение 40. В отличие от отзывов 1857 г., оставивших без комментария обрусительную тенденцию проектируемого закона, в бумагах кануна восстания она прямо называлась и осуждалась 41.

Во время восстания идея вызвать миграционное движение вновь становится популярной в русской среде. Так, в записке И. Д.Пономарева рекомендовалось поощрять к переселению русское купечество 42. В официальном делопроизводстве злосчастный проект восстает из небытия в марте 1864 г., после всеподданнейшего доклада Н. А.Милютина о «невыполненных высочайших указах и повелениях по Царству Польскому». Характерно, что в паре с ним называлось распоряжение об инвентаризации государственных имуществ 43. Однако и Милютин не дождался завершения подготовки закона. В конце 1867 г., когда проект обсуждался на заседании Учредительного комитета, этот милютинский по своей родословной орган уже вовсе не стремился придать ему наступательный характер. Комитет «не находил вообще нужным установление каких–либо льгот при переселении, не имея в виду необходимости поощрения самого переселения из одной части Империи в другую». Высшая варшавская бюрократия не хотела создавать «повода к бесполезному передвижению… с единственной целью уклониться от рекрутства»⁴⁴.

8 июля 1868 г. указ, наконец, получил высочайшее одобрение. Никаких сословных, конфессиональных или географических ограничений он не содержал, за исключением запрета переселяться из Царства Польского в Западный край и смежные с ним губернии – опасения А. Ленского все же сбылись. Вводились идентичные условия взаимного перечисления жителей Империи и польских губерний 45. В окончательной редакции закона изначальный мотив его разработки был полностью утрачен. Закон не мог вызвать широкого переселенческого движения, которое, впрочем, в то время и не входило в ближайшие планы властей.

Майораты вновь привлекли к себе внимание в связи с аграрной реформой 1864 г. – в большей степени ориентированной на нужды крестьян и последовательной, чем начатая Манифестом 19 февраля в России. Коренным образом изменив структуру земельной собственности и правовой статус крестьянства, реформа резко снизила доходность крупных хозяйств в Царстве Польском. Прислушиваясь к жалобам несущих убытки владельцев майоратов, правительство пошло на увеличение их площадей и улучшение качественного состава земель 46.

Однако обладатели майоратов «первой серии», за очень редкими исключениями в своих польских имениях не жившие, хотели большего. Ссылаясь, несмотря на получение значительных ликвидационных сумм, на острую нехватку капиталов, они добивались права сдавать майораты в аренду. В конце 1866 г. десять проживавших в столице владельцев подали всеподданнейшую записку с такой просьбой. Глядя на имена этих представителей военно–бюрократической элиты Империи, можно вслед за П. К. Щебальским усомниться в плачевном состоянии их кошельков. «Владельцы майоратов первого пожалования, – писал упомянутый автор, – почти все имели поместья во внутренних губерниях и в Остзейском крае…, все они занимали видные места на государственной службе…, следовательно, у каждого из них было более чем достаточно средств для хозяйственного обзаведения в пожалованных им имениях»⁴⁷. Тем не менее наместник Ф. Ф.Берг был всерьез озабочен приисканием способа помочь просителям. Сначала он предлагал использовать наложенные на политических преступников штрафы, а затем капиталы ликвидируемых монастырей. Однако у Петербурга имелись свои виды на собранную наместником контрибуцию, и правительство постановило вместо денежного пособия допустить все же сдачу имений в аренду. Правительственные комиссии юстиции и финансов принялись за составление проекта указа и работали над ним вплоть до своего упразднения, после чего документация поступила в 1874 г. в Министерство финансов. Закон затерялся в «коридорах власти», и аренда майоратов продолжала носить нелегальный характер под нотариальной формулой «поручительной администрации»⁴⁸. Что же касается компенсации награжденным майоратами в 30–40‑е гг., то она послужила прелюдией к новой серии майоратных пожалований.

В середине 60‑х гг. правительство оказалось перед очень непростым выбором. Земля одновременно потребовалась и для оседлости многочисленных неимущих селян Царства Польского, и под майораты, и на нужды русской крестьянской, прежде всего старообрядческой, колонизации, и на продажу, благодаря которой в казну ожидалось поступление необходимых для ликвидационной операции сумм. Конкуренция всех этих стратегических по сути задач была абсолютно неизбежной. Началась скрупулезная инвентаризация государственных имуществ, с проведением которой, как выяснилось, власти Царства Польского медлили с 1821 г.!

Члена Учредительного комитета Я. А.Соловьева беспокоило, в чьи руки попадет продаваемая с торгов земля. Предрекая, что «русских покупателей… здесь, без особых поощрений, вовсе не будет», он проявлял заботу прежде всего о крестьянах, «как туземных, так русского и немецкого происхождения». Участки среднего размера, будучи для них недоступными, неизбежно попадут в руки польских чиновников, арендаторов, небогатых шляхтичей, то есть «людей, которые принимали деятельное участие в революции». Соловьев ратовал за продажу мелких участков, тем более что, обеспечивая наибольшее число покупателей, она позволит увеличить цену земли 49. Такое решение вполне соответствовало и составу намеченного к продаже земельного фонда, почти лишенного крупных массивов. Чтобы предоставить участникам торгов некоторую свободу выбора, заведовавший финансовой частью Царства Польского В. М.Маркус допускал «покупку в одни руки мелких имений до общего пространства по крайней мере 750 десятин». Несмотря на все эти меры, ведомости о целевом использовании наличных земель дали основание Комитету по делам Царства Польского в августе 1866 г. критически отозваться о деятельности варшавских реформаторов. Отмечалось, что «в надел безземельных крестьян обращается лишь незначительная часть свободных земель». Петербург потребовал незамедлительно исправить сложившееся положение вещей 50. Между устройством русских поселенцев и реализацией положений аграрной реформы пришлось выбирать и властям Северо – Западного края 51.

В конце 1869 г. Министерство финансов предписало казенным палатам Царства Польского произвести раздел подуховных имений на три разряда. Чересполосные с крестьянскими наделами участки предназначались для безземельных. Чересполосные же, но с помещичьими фольварками, а также небольшие компактные имения выставлялись на продажу с публичных торгов, круг участников которых не ограничивался. От реализации именно этой категории земель ожидался коммерческий успех. Наконец, самые лакомые кусочки – отдельные фольварки с более или менее ценными строениями – покупали «на особых условиях» лица русского происхождения 52. Последующие уточнения уменьшили размеры участков, подлежавших продаже на общих основаниях.

Известны факты соперничества иностранных претендентов на землю в Царстве Польском. Представитель английской компании, например, сообщал властям довольно маловероятные сведения, дискредитирующие ее бельгийского конкурента. Тот, оказывается, поддерживает связь с ультрамонтанскими силами, виновными в Январском восстании. Англичане же имеют самые благие намерения. Улучшив землю, они готовы предоставлять ее не только своим соотечественникам, но также русским, пруссакам и полякам, причем непременно «только лицам, рекомендованным правительством». Особые надежды связывались с немцами. «Уступая земельные участки желающим немецким колонистам, – гласила записка английских предпринимателей, – наше общество увеличит число верных императору подданных, ибо за время последнего восстания ни один немецкий колонист не перешел на сторону бунтовщиков». Хотя условиями приобретения земли интересовались многие, не исключая американского консула, наибольшим оказалось число именно прусских переселенцев 53.

В конечном счете в Царстве Польском предпочтение снова было отдано майоратному землевладению. И по числу пожалований (130 майоратов), и по разобщенности вошедших в них фольварков, и по составу владельцев новая «серия» Берга имела много общего с «серией» Паскевича. Большая часть пожалований была распределена варшавскими властями, и лишь последние 54 майората нашли своих хозяев в Петербурге. 5 марта 1871 г. в зале совета Министерства финансов состоялась церемония выбора имений. Этим актом завершилось «обращение в частные руки последних государственных имуществ края, некогда весьма обширных и ценных». В ход уже шли, как правило, мелкие и разбросанные по всему Царству Польскому участки 54. Важнейший резерв для колонизационных начинаний самодержавия оказался здесь исчерпанным.

В оценке современниками майоратной кампании на берегах Вислы значительную роль играло крепнувшее понимание того, что методы политики в Царстве Польском и Западном крае различны. Генерал В. А. Докудовский, сам владелец небольшого майората, ставил под сомнение идею раздачи фольварков в Царстве как таковую. В западных губерниях, по его мнению, это мероприятие «было бы полезно и ослабило бы польский элемент, а здесь раздача… не достигает и не достигнет своей цели»⁵⁵.

Показателем настроений правительственных кругов в отношении крестьянских переселений явилось обсуждение в начале 70‑х гг. вопроса о приобретении земледельцами из Империи участков в Царстве Польском. С формальной точки зрения, его постановка была связана со введением в 1868 г. нового порядка «перечисления», по сути же речь шла о судьбе более важных преобразований. Главной заботой правительства выступало соблюдение положений реформы 1864 г., направленных на сохранение земельной собственности в руках крестьян. Поскольку переход надела от польского крестьянина к русскому этого принципа не нарушал, законодатели не видели других препятствий к принятию соответствующей разрешительной нормы, кроме временнообязанного состояния. Однако, повторяя заключение Учредительного Комитета, председатель Комитета по делам Царства Польского К. В.Чевкин весьма скептически оценил создание юридических предпосылок для переселения русских крестьян. «В делах…, относящихся хотя бы косвенно до переселения, – гласила его карандашная помета на журнале с изложением вопроса, – необходимо быть сугубо умеренным и осмотрительным». Чевкин опасался, что принятие нового закона послужит «напрасным вызовом на переселение или передвижение, пока нежелаемое». Гораздо дальновиднее ограничиться негласным рас–смотренизм частных случаев по мере их возникновения 66. Нельзя не отметить поразительного сходства позиции Чевкина с позицией П. Д.Киселева, заявленной им почти 30 годами ранее, перекличку взглядов до– и пореформенной бюрократии.

Во второй половине 70‑х гг. встречаем новую трактовку условий покупки крестьянской земли в Царстве Польском. Говорилось уже о переселении «всех лиц русского происхождения, без различия званий и состояний, но с тем, чтобы лица, не принадлежащие к числу крестьян, не имели права приобретать более одной усадьбы». Заинтересованность в привлечении «всех неоседлых пришельцев из коренных русских губерний» объяснялась стремлением уменьшить социальную напряженность в центральной части страны, обеспечить приток в западные земли большего количества поселенцев и сохранить соотношение мелкого и крупного землевладения, отвечающее замыслу крестьянской реформы.

С 60‑х гг. среди жителей Царства Польского возникает стремление к приобретению земли за его пределами. Такой шанс представился в связи с обещанной правительством помощью пострадавшим от восстания. В Петербург потянулись немецкие колонисты, искавшие «возможности уйти из столь неблагодарной страны». О своем желании приобрести по льготным ценам имения в Западном крае заявили в прошениях на имя Н. А.Милютина несколько крестьянских комиссаров 57. Многие держатели майоратов ходатайствовали о замене их на земли в Империи, в том числе принадлежавшие полякам 58. Учитывая разницу в ценах на землю и в ее качестве, подобная операция сулила довольно значительные материальные выгоды, не говоря об устранении неудобств, связанных с тягостной миссией «форпоста». По политическим соображениям идея обмена находила поддержку как в публицистике, так и в правительственных кругах. «Всего бы лучше, – еще в 1856 г. писал М. П.Погодин, – удовлетворить польских помещиков западных губерний свободными землями в Царстве Польском». В последующие годы позиция историка становилась все более жесткой, но мысль о «мене» его не оставляла 59. Когда в апреле 1864 г. соответствующее представление сделал А. А.Зеленой, он нашел противника в лице Н. А.Милютина. Не останавливаясь перед явным преувеличением, главный архитектор крестьянских реформ утверждал, что русское майоратное землевладение всегда служило положительным примером для польских помещиков. В итоге Западный комитет не нашел «никаких уважительных оснований к уничтожению ныне в Царстве Польском тех слабых начатков русского элемента, которые уже туда внесены»⁶⁰. В 1867 г. вопрос об обмене вновь возбудил Э. Т.Баранов. Последний увидел в инициативе владельцев майоратов «одно из верных средств для привлечения русских сельни–ков в Западный край, а вместе с тем и… возможность для лиц польского происхождения сбыть свои собственности в западных губерниях»⁶¹.

По сравнению с Царством Польским, цели правительства в Западном крае в 60‑е гг. были куда более масштабными, а их осуществление отличалось достаточной последовательностью. Планы майоратных пожалований для данного региона всерьез не обсуждались. Безусловным предпочтением здесь пользовалась льготная продажа земли в руки непольских покупателей. Законодательное обеспечение, ход и результаты этой акции хорошо изучены в литературе. Конфискованные имения, особенно в Юго – Западном крае, где восстание не получило большого размаха, не обеспечивали притока значительного числа новых землевладельцев. Основная роль отводилась экономическому и правовому давлению на помещиков–поляков, методы которого не прекращали совершенствоваться вплоть до самого конца XIX в. Рост в западных губерниях русского землевладения очень скоро обернулся подлинно всероссийским скандалом. «Как доказывает опыт продажи земских имений в Западном крае, – писал в 1870 г. В. М.Маркус, – [она] может иметь последствием привлечение… таких личностей, которые вместо пользы делу принесут оному положительный вред» ⁶².

По наблюдениям А. Цвикевича, М. Н.Муравьев и министр государственных имуществ А. А. Зеленой не придавали принципиального значения характеру русского землевладения, одинаково поощряя как мелкую, так и крупную собственность. А. А.Станкевич, однако, показал, что Муравьев определенно склонялся в пользу крупного землевладения, кстати, расходясь в этом с собственным сыном, ковенским губернатором, предлагавшим парцелляцию конфискованных имений. Преемник Муравьева–сына уже отдавал в 1867 г. предпочтение помещикам, заявляя, что усиление русского элемента «несколькими лицами русского происхождения принесет более пользы, чем образование… стольких же мелких, крестьянских поселений». Аналогичного мнения придерживались К. П.Кауфман и Э. Т.Баранов, которых не устраивало, что казенный земельный фонд Северо – Западного края расходуется в основном на создание мелких хозяйств 63. В 1868 г. А. Л.Потапов заявил, что «едва ли имеется в виду надлежащее число русских покупщиков из крестьянского сословия». Хотя еще год спустя Министерство финансов устранило одно из препятствий к переселению, разрешив списание казенных недоимок по прежнему месту проживания колонистов 64, активных поборников миграций крестьян на запад среди высшей бюрократии того времени не оказалось. «Недолог был медовый месяц переселенческого дела, – вспоминал житель Ковенской губернии А. Круковский. – Русские села в 500–600 чел. сохранились в числе четырех, пяти для всей губернии; и теперь они играют роль русских оазов среди остальных жалких единиц поселенчества». «Этнографическим атомизмом» назвал он результаты этого зашедшего в тупик предприятия 65.

Особое место в заботах властей занимали участки, предоставляемые отставным нижним чинам. Во всеподданнейшей записке от 14 мая 1864 г. М. Н.Муравьев указывал на необходимость «образовать колонии из отставных солдат, которых помещики оставляют без приюта, изгоняя из селений». Царя информировали об уже сделанных «в виде опыта» распоряжениях об устройстве ветеранов в Могилевской и Гродненской губерниях 66. К 1865 г. прошения о предоставлении земли в Северо – Западном крае подало «огромное число отставных воинских чинов», и Министерство государственных имуществ озаботилось составлением специальных правил. В 1872 г. виленский генерал–губернатор рекомендовал Министерству внутренних дел впредь воздержаться от содействия этой категории поселенцев, поскольку среди них многие местные уроженцы «вполне усвоили польскую национальность». Еще одной причиной, которая давала повод возражать против отвода земли отставным нижним чинам, была чуждость им сельскохозяйственных занятий. Со своей стороны, министр не усматривал особой опасности в обзаведении отставников хозяйствами, ссылаясь на то, что земельная собственность этого рода не подпадает под действие ограничительного законодательства, регламентирующего приобретение недвижимости в Западном крае 67.