Текст книги "Начало нас (ЛП)"

Автор книги: Лайла Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Это неправильно, что у нее новая семья…

Потому что я ее семья. Ее единственная семья.

Это чертовски несправедливо.

Я прохожу мимо двери с пакетом нарезанного белого хлеба под мышкой и пакетом молока в руке. На этой неделе я не мог позволить себе яйца. Думаю, нам придется обойтись хлебом и тем маслом, которое у нас осталось. Мне просто нужно убедиться, что у Наоми есть еда и ее желудок сыт, прежде чем она пойдет спать. Это все, что имеет значение – даже если это означает, что мне придется голодать, чтобы у нее было достаточно.

– Наоми, я дома, – тихо объявляю я, чтобы сообщить ей, кто входит в трейлер. Здесь темно, и я щурюсь, пытаясь увидеть, где моя сестра. Кто выключил свет?

Я кладу хлеб и оладьи на стол и тянусь к выключателю.

– Наоми? – Я зову снова.

В тот момент, когда включается свет, я слышу легкую икоту. Мрачный, приглушенный крик. Звук, который мне знаком. Повернувшись на шум, доносящийся из матраса, я подхожу ближе.

Моя мать там, на ее стороне. Лицом к стене. Ее темные вьющиеся волосы в беспорядке лежат на голове, и я знаю, что она не расчесывала их уже несколько дней. Я не уверен, когда в последний раз она вообще вставала с постели или принимала душ. Она ест в постели, почти не разговаривает ни с Наоми, ни со мной и просто спит. Если она не спит… Она пьет. Если она не пьет, она кричит.

А если она на нас не кричит… она где-то трахается.

Моя мать спит, и я вижу Наоми, прижавшуюся к ее телу. Она обнимает маму за талию своими крошечными ручками и прижимается к ней. Крошечные крики, которые я слышал раньше, исходили от Наоми.

Я присаживаюсь рядом с матрасом.

– Привет, принцесса. – Она не поднимает голову, как обычно, при звуке моего голоса. Странно, но я не зацикливаюсь на этой маленькой детали.

– Я приготовил нам ужин, – говорю я ей тихо. – Как насчет того, чтобы выпить стакан теплого молока перед сном и дать маме поспать? Я почитаю тебе, прежде чем мы пойдем спать. Иди сюда, дорогая.

Я собираюсь схватить Наоми, и моя рука касается холодного лица моей матери. Сейчас поздняя весна, и в трейлере жарко и влажно. Пот стекает по моей спине, а мокрая рубашка прилипла к коже. При ощущении прохладной плоти моей матери в моих ушах звенит тревожный звоночек.

Я с тревогой хлопаю ее по лицу, но она даже не дергается.

– Мама? – Мой голос дрожит. Я не помню, когда в последний раз разговаривал с ней напрямую.

Нет…

Я не помню, когда в последний раз называл ее «мамой».

Она уже много лет не была моей «мамой». И я думаю, что в какой-то момент она даже перестала пытаться или заботиться.

Я трясу маму сильнее. Но ее плоть такая холодная на ощупь, это не может быть нормальным. В ее теле больше не осталось тепла.

Этого… не может… произойти.

– Мама! – Я говорю громче, мой голос отчаянный. Холод пробегает по моей спине, и отчаяние течет по моим венам. Страх запирается внутри меня, царапая поверхность.

Но я не могу сейчас потерять свое дерьмо. Я не могу. У меня есть Наоми; Мне нужно сосредоточиться на ней.

Прерывисто дыша, я протягиваю руку вперед и помещаю палец прямо ей под нос. Жду каких-либо признаков жизни.

В отчаянии я проверяю ее пульс. Хотя я знаю, что это бесполезно.

Единственное, что здесь осталось, – это холодное мертвое тело моей матери.

Я жду муки или страдания, которые я должен чувствовать, но ничего не чувствую.

Схватив Наоми, я пытаюсь отвязать ее от нашей матери. Она цепляется сильнее, отказываясь отпускать.

– Наоми, отпусти. – Мой голос звучит необычайно резко, совсем не похоже на меня. Мир вращается, но я все еще не чувствую… ничего.

– Н-н-ет.

У меня сбивается дыхание.

И мое сердце разбивается.

Ее крошечный, хрупкий сломанный голос опустошает меня. И я не думаю, что когда-нибудь снова буду прежним. Звук ее голоса, единственный раз, когда я его слышал, погубил меня.

Наоми, наконец, отпускает меня, и я падаю обратно, держа ее на руках. Я прижимаю ее к груди, а она тихо плачет. Она знает.

Ей всего четыре, но она знает.

Наоми плачет, а я нет.

Я не знаю, потому что единственное, что эхом звучит в моей голове, это ее голос.

Я не плачу, потому что ничего не чувствую.

Я не чувствую… потому что не могу себе этого позволить.

Наоми нужна мне целиком.

Моя сестра хочет, чтобы я был сильным. Для нее.

Я ее старший брат.

И теперь я – все, что у нее есть.

В тот день, когда я вытащил свою младшую сестру из-под талии нашей мертвой матери, я понял, что в жизни больше никогда не будет ничего справедливого. Ничто никогда не будет правильным.

Единственный раз, когда моя сестра заговорила со мной… это когда я оттащил ее от трупа нашей матери.

– Тебе с Наоми пришлось слишком быстро повзрослеть, – тихо говорит Диана, наш социальный работник из Ямайки. – Она еще так молода, и ей нужна семья. Кто-то, кто может стать для нее матерью и отцом.

– Я был для нее ими обоими. Я вырастил ее, – каркаю я, мой голос дрожит. В детстве я менял ей подгузники, кормил ее, одевал, не спал с ней всю ночь, когда она болела, читал ей… Я был всем, чем она нуждалась во мне.

Я единственный человек, который может любить ее так, как я… потому что она – часть меня.

– И тебе не следовало этого делать. Ты сам был – и есть ребенок.

Я качаю головой, слезы жгут глаза. Я не плакал, когда умерла наша мама. Они уже разлучили Наоми со мной. Приемная семья – жестокая система. А вот если ее у меня отберут навсегда… Не думаю, что я это переживу.

– Я ей нужен. Я ее единственная биологическая семья, и вы хотите отнять это у нее? Она принадлежит мне.

Диана вздыхает, и я слышу в этом раскаяние.

– Наоми нужен стабильный дом, и это ее шанс.

– Но я же говорил вам, – огрызаюсь я, ненавидя то, как Диана создает впечатление, что эти незнакомцы могут любить ее больше, чем я, лучше, чем я, – я планировал удочерить ее, когда мне исполнится восемнадцать.

– Удочерение предъявляет множество строгих требований, Грейсон. Ты не сможешь просто удочерить ее, когда тебе исполнится восемнадцать. Это не так. Возможно, тебе даже потребуются годы, чтобы доказать, что ты можешь должным образом о ней заботиться. Удочерение – непростая система для работы. У нее есть шанс обрести постоянную семью прямо сейчас, вместо того, чтобы оставаться в приемной семье.

– И у меня, черт возьми, нет выбора, – кричу я, гнев и безнадежность пробегают по моему телу. – Вы не спрашиваете моего разрешения. Ее удочерят, даже если я этого не захочу.

Разлучение братьев и сестер – печальная реальность системы приемных семей.

Диана поворачивается ко мне лицом. Ее темно-карие глаза добры и полны сочувствия.

– Подумай, что для нее лучше.

– Я для нее самое лучшее.

Она склоняет голову набок.

– Ты? Перестань на секунду упрямиться и подумай. Что нужно Наоми, кроме тебя и любви, которую ты можешь ей дать?

Она нуждается во мне.

Но ей также нужен стабильный дом.

Она нуждается во мне.

Но ей нужна семья, которая сможет ее обеспечить. Одежда и игрушки. Большие дни рождения и большие Рождества.

Она нуждается во мне.

Но ей не придется беспокоиться о следующем приеме пищи.

Она нуждается во мне.

Но ей также нужны взрослые люди, которые смогут быть для нее матерью и отцом.

Я ей нужен…

Но ей нужно больше, чем я могу ей предложить.

Наоми заслуживает большего.

Она заслуживает того, чего я не мог получить… и того, чего я не могу иметь.

Целая семья. Место, которое она может назвать домом. Семья, которой она гордится.

– Это несправедливо, – шепчу я прерывисто. – Она – все, что у меня осталось.

Диана тянется вперед и обнимает меня за плечи, притягивая меня в свои объятия.

– Что мне делать, если ее у меня нет? Кто я, если не ее старший брат? Она нужна мне.

Больше, чем она нуждается во мне.

Плотина прорывается, и такое ощущение, будто мою душу разбил ураган. Я остался разбитым и пустым…

Слезы текут по моим щекам, и я тихо плачу в объятиях Дианы. Меня пугает сама мысль о потере Наоми. Это меня расстраивает, и боль трагически невыносима.

– Микаэль и Рехья – замечательные люди, – говорит мне Диана, потирая мне спину. Ее прикосновения почти успокаивают, но ничто не может успокоить бурю в моем сердце. – Микаэль – мой брат, и я знаю… поверь мне, я знаю, что они любят Наоми как свою собственную. Она недостающая часть их семьи. Они не знали, что ждали ее, но в тот момент, когда Рехья увидела Наоми, она просто поняла. Она сказала, что это неоспоримая связь. Наоми прекрасно с ними ладит, пока они ее воспитывают. Удочерение – последний шаг на пути к тому, чтобы дать твоей сестре жизнь, которую она заслуживает. Микаэль и Рехья готовы держать тебя в курсе того, как Наоми подрастет. Картинки и видео. Возможно, мы даже сможем запланировать твой визит к ней.

Все мое тело трясется.

– У нее сегодня день рождения.

– Я знаю. Они сделали это официально и расскажут ей сегодня. Сюрприз на день рождения, – объясняет она.

Семья для Наоми.

Я позволил слезам продолжать течь. Моя сестра заслуживает этого. Наоми слишком много повидала в своей молодой жизни. И я не хочу, чтобы ее невиновность была еще больше испорчена, чем уже есть. Она достойна такой любви. Семья.

Ее семья.

Я вырываюсь из объятий Дианы.

А я? Думаю… мне придется пройти этот путь в одиночку.

Я наблюдаю за Рехью и Наоми вместе. У них одинаковые косы, и их улыбки такие искренние – я знаю, в мире Наоми это правильно. Это ее сказка, та, которую она заслуживает.

– Зачем вы привели меня сюда? – спрашиваю я, не отрывая взгляда от этой пары. – Показать мне это… и рассказать мне все это?

– Потому что мне нужно, чтобы ты увидел свою сестру счастливой. Я думаю, это точка, которая тебе нужна, чтобы теперь ты мог сосредоточиться на себе.

Себе? Что это вообще значит?

Как будто Диана может читать мои мысли, она кладет руку мне на колено и нежно похлопывает меня.

– Ты хороший парень, Грейсон. Независимо от того, кто твои родители, несмотря на твою ситуацию и то, как ты вырос. У тебя доброе сердце. Ты умный и сильный. Но сейчас ты еще ребенок. Сосредоточься на учебе. Сосредоточься на своем будущем. Сосредоточься на построении себя. Ты не сын своей матери или своего отца. Стань мужчиной, которым однажды будет гордиться твоя сестра. Докажи, что все не правы.

Наоми сонно трет глаза, а затем зевает. Я борюсь с желанием встать и схватить ее, как всегда делаю, когда она спит. Она засыпала у меня на руках, пока я читал и нежно ее укачивал. Микаэль продвигается вперед раньше меня и берет на руки мою сестру. Он держит ее на бедре, улыбаясь.

Мое сердце болит, когда я вижу, как Наоми кладет голову ему на плечо и закрывает глаза. В этом моменте есть что-то блаженное, но мне больно. Мое тело переходит от холода к горячему, а затем снова к холодному. Меня лихорадит, но при этом я дрожу изнутри. Рехья и Микаэль смотрят друг на друга с шокирующим удовлетворением. Как будто завоевать доверие сестры – это для них благословение. И действительно, это так.

Теперь я понимаю – что Диана пыталась мне сказать.

Взяв лежащую рядом с собой пачку розового зефира, я отдаю ее Диане.

– Можете вы дать ей это? Это ее любимая вещь, и я купил ее на день рождения.

Я улыбаюсь, мое сердце бьется в горле. Мои глаза горят непролитыми слезами, но я отказываюсь их больше проливать.

– Это все, что у меня есть.

Зефир – это все, что я могу ей дать.

Диана забирает его у меня, а затем снова притягивает меня к себе. Она крепко обнимает меня, прежде чем отпустить.

 – Ты хороший парень, Грейсон. И я знаю, что однажды ты вырастешь прекрасным джентльменом.

Я едва могу сосредоточиться на ее словах.

Я не знаю, что делать с тем, что она только что сказала.

Хороший парень? Прекрасный джентльмен? Что это вообще должно означать?

Как я могу быть кем-то … если я только что потерял единственную цель своей жизни?

***

Три недели спустя

Солнце только что село, а здесь уже шумно, потно и многолюдно. Я иду глубже в темный переулок. Воздух горячий и мускусный, а запах почти резкий. Но я не позволяю этому сдерживать меня. Это место – дерьмовая дыра, но это мое единственное утешение.

Единственное, что кажется правильным в данный момент, хотя я знаю, что все это неправильно.

Сгибая пальцы, я раскрываю и закрываю кулак. Я прохожу мимо толпы и направляюсь к Роану. Сегодня вечером его растрепанные светлые волосы собраны в мужской пучок. Роан видит, что я приближаюсь, и на его лице почти мгновенно появляется ухмылка.

– Записать твое имя на сегодняшний вечер?

– Поставь меня на первое место, – говорю я, мой голос резче, чем обычно.

Мне нужно это.

Чувствовать себя человеком.

Чтобы снова почувствовать себя живым.

Роан кивает, а затем дружески сжимает мое плечо, что мне не нравится. Я пожимаю его руку, моя челюсть сжимается. Я не хочу, чтобы меня кто-то трогал.

– Знаешь, ты слишком молод, чтобы быть здесь, – говорит он, приподняв брови. – Но никто, кроме меня, этого не знает.

– Это имеет значение? Кому-нибудь интересно?

Он пожимает плечами, его улыбка становится шире.

– Неа. Все дело в деньгах. И ты хорошо дерешься.

Я знаю, что хорошо дерусь. Мой рост шесть футов два дюйма, я все еще расту и вешу почти 190 фунтов. Я выше и крупнее большинства парней моего возраста. Нет, я выше и крупнее большинства взрослых мужчин.

Толпа расступается передо мной, и рев становится громче, словно гром для моих ушей. Звук вибрирует в моей груди, и я чувствую его с каждым вдохом.

Удар. Удар. Удар.

Мне здесь не место, но это единственное место, где я чувствую себя живым. Говорят, что боль – это то, как наше тело говорит нам, что что-то не так. Но для меня физическая боль напоминает мне, что я не умер. Я гонюсь за чем-то, что, как я знаю, неправильно: принуждением, которое тянет меня на безрассудный путь, но это кажется таким правильным.

Я выхожу в центр боевой ямы, ожидая своего противника. Я ни разу не проиграл бой за те три недели, что провел здесь. Я игнорирую то, как девушки обмахиваются руками, когда снимаю рубашку. Я здесь не для этого.

В центре ко мне присоединяется высокий, грузный чернокожий мужчина, и толпа сходит с ума. Мы примерно одного роста, но хотя у меня худощавое телосложение, этот мужчина огромен. Я слышу звонок, и тут он бросается на меня. Мой мозг отключается, и тело само по себе рвется вперед.

Мы движемся кругами друг вокруг друга, и я позволяю ему дважды ударить меня, прежде чем ткнуть кулаком ему в ребра. Он хрюкает, и его темный взгляд становится острым.

Я игнорирую рев публики.

Я позволяю страху, гневу из-за разлуки с Наоми и несправедливости моего существования подпитывать меня. Насилие пронзает меня, пылающий ад. Я выплеснул все это на своего противника. Его кулак врезается мне в лицо, и боль пронзает мой череп.

Агония заставляет меня идти вперед.

Мои мышцы напряжены, адреналин струится по венам.

Удар. Удар. Удар.

Мой противник неумолим в своих нападениях, но и я тоже. Звук кулаков, соприкасающихся с плотью, эхом раздается в моих ушах. Он бросается вперед, и мой взгляд фиксируется на его уязвимой шее. Прежде чем он успевает меня ударить, я быстро встаю на ноги и ухожу от его кулаков. Он оборачивается, рыча. Не раздумывая, я тыкаю двумя пальцами ему в шею, и он сгибается пополам, задыхаясь. Мое колено поднимается и врезается ему в лицо. Я слышу треск, а затем он падает, его тело обмякло.

Удар. Удар. Удар.

Его дыхание прерывистое. Он не мертв. Но какое-то время он не сможет двигаться.

Мое тело болит повсюду. Он хорошо меня отделал. Я едва могу ходить, не вздрагивая, и костяшки пальцев кровоточат. Но, кажется, ничего не сломано.

Я удаляюсь от центра, и некоторые девушки пытаются протянуть руку и прикоснуться ко мне. Но они останавливаются, когда я направляю на них свой взгляд. Их знойные глаза и улыбки ничего для меня не делают. Я не хочу, чтобы меня кто-то трогал. Я ненавижу это.

Роан протягивает мне пачку денег, и я беру ее, прежде чем похромать прочь от толпы и ямы. Я прохожу несколько кварталов, пока мое тело не сдается. Перейдя в другой темный переулок, я прислоняюсь к грубой стене и сажусь на задницу. Бой оставил меня полностью разбитым. Блядь.

Моя голова пульсирует, а тело буквально трясется от агонии. Каждое подергивание моих мышц заставляет меня вздрагивать и тяжело дышать.

Но это ничто по сравнению с мучительным чувством в моей груди и абсолютным страданиям моего сердца. Интересно, испугалась бы Наоми такой версии меня?

Будет ли она ненавидеть меня?

Имеет ли это вообще значение сейчас…?

Она ушла.

Я ее потерял.

Я потерял единственную семью, которая у меня была. Единственная семья, которая имела значение.

Откинув голову назад, я закрываю глаза. Я вхожу в сознание и теряю его. Интересно, сколько неприятностей я получу, если сбегу из приемной семьи. Я ненавижу это место. Я ненавижу ощущение того, что я в ловушке, где мне не место. Меня уже дважды переселяли с тех пор, как я попал в приемную семью.

Время идет, жаркая летняя температура постепенно превращается в прохладный ночной бриз. Не знаю, как долго я здесь сижу, но внезапно просыпаюсь, когда слышу приближающиеся ко мне шаги. В звуке шагов человека чувствуется настойчивость. Кто бы это ни был, он бежит так, будто за ним кто-то гонится, и я моргаю, пытаясь что-то увидеть в темноте.

Мой взгляд падает на женственную фигуру, но я вижу лишь очертания ее тела в тени. Она находится в нескольких футах от меня, прислонившись к стене. Ее рука падает на грудь, дыхание становится прерывистым. Я слышу это отсюда. Она с чем-то возится, а потом я вижу свет. Она использует свой телефон как фонарик.

– Дерьмо, – тихо ругается она себе под нос, разговаривая сама с собой. Я не думаю, что она даже осознает, что я здесь. – Меня чуть не поймали.

Я низко опускаю голову, и капюшон обеспечивает мне идеальное прикрытие. Она не может видеть мое лицо таким. Она поднимает телефон, словно чтобы осветить переулок. И тогда она, наконец, замечает, что рядом с ней присутствует еще один человек. Я.

В ответ она издает писк.

– О, двойное дерьмо.

– Я не причиню тебе вреда, – бормочу я. Меньше всего мне нужно, чтобы случайная девушка подумала, что я какой-то насильник, поджидающий в темном переулке свою очередную жертву.

Да, жесткое «нет».

Я неудачник и никчёмный.

Но я умру прежде, чем причиню вред женщине.

– Хм, – тянет она. После долгой секунды молчания она делает неуверенный шаг вперед. – Я думаю, у тебя идет кровь. Ты ранен?

Я откашливаюсь и выпрямляю спину, но от этого небольшого движения мои мышцы протестуют.

– Нет.

Я пытаюсь скрыть свои синяки, кровоточащие костяшки пальцев, но уже слишком поздно. Она их уже видела.

– Тебе больно, – шепчет она. – Они выглядят опухшими и, возможно, сломанными.

– Уходи, – громко лаю я. Меньше всего я хочу жалости от случайной девушки.

Мисс Незнакомка издает испуганный звук где-то в горле. Она карабкается назад, а затем уходит. Я невесело смеюсь. Конечно, она ушла.

Я облизываю свои сухие, потрескавшиеся губы.

– Это место не для тебя, – шепчу я ее удаляющейся фигуре.

Ответа нет, хотя я его и жду. Она ушла, когда я снова моргнул.

Мои глаза закрываются, и я позволяю себе немного отдохнуть. Уже поздно, и мне, наверное, пора возвращаться домой. Аманда разозлится, когда узнает, что я сбежал. Но, возможно, ее дочь снова меня прикроет. Зои, единственная биологическая дочь Аманды, думает о приемных семьях, когда она заблудилась. У нее есть талант брать раненых животных и ухаживать за ними. Судя по всему, дети, которых воспитывают ее родители, относятся к той же категории. Зои такая странная, но я думаю, с ней все в порядке.

Я думаю, что с ней все в порядке только потому, что она прикрывает меня каждый раз, когда я тайком прихожу сюда, на арену. Она говорит, что это удобство «друга с выгодой». Нас обоих это устраивает. Ей нужен парень, чтобы попрактиковаться в поцелуях, а мне нужен кто-то, кто заметет следы.

Но, черт возьми, если Аманда поймает меня сегодня вечером, она, вероятно, прикажет Диане перевезти меня в другой приемный дом. Хотя я ее не виню. Я несколько раз нарушал ее единственное правило. Но я думаю, не имеет значения, живу ли я под крышей Аманды или под чьей-то еще. Это то же самое дерьмо.

Я чувствую, что снова теряю сознание, но от легкого прикосновения к руке все мое тело замирает на месте. Мои мышцы напрягаются, и я задерживаю дыхание.

– Ого, – шепчет она знакомым голосом, – ты действительно в шоке. На тебя напали или что?

Она вернулась…

Я открываю глаза и первое, что вижу, – шелковистые светлые волосы.

Ее телефон лежит на земле рядом с нами, а фонарик включен. Это дает мне достаточно света, чтобы рассмотреть девушку, стоящую на коленях передо мной. Она молода, может быть, примерно моего возраста.

Почему она вернулась?

Она хватает мою руку в свою, и я вздрагиваю. Мои костяшки пальцев кровоточат, кожа разорвана. Мисс Незнакомка достает кучу вещей из своего пластикового пакета, и тогда я понимаю, почему она вернулась. Ранее она ушла в аптеку, а теперь вернулась с несколькими предметами первой помощи. Я не могу заставить себя пошевелиться, пока она протирает мне руки антисептическими салфетками. Поначалу жжет, но я этого почти не замечаю.

Ошеломленный и растерянный, мой мозг заикается. Мое тело сжалось сильнее, против моей собственной воли.

Она прикасается ко мне так естественно, как будто имеет на это полное право. И я не могу пошевелиться.

Сердцебиение эхом отдается в моих ушах. Удар. Удар. Удар.

Может быть, именно то, как она нежно и тщательно очищает мои раны, удерживает меня от того, чтобы огрызнуться на нее за то, что она так легко прикасалась ко мне. Без моего разрешения.

У нее круглое лицо, а глаза более темного оттенка серого. На носу у нее крошечные веснушки, а над правым углом верхней губы – родинка.

Почему она здесь? Почему она трогает меня? Почему она перевязывает мои раненые руки? Кто эта девочка? У меня так много вопросов, но я не могу говорить. Мой язык тяжелеет во рту, и такое ощущение, будто горло распухло.

Но когда она тянется к моему лицу, я вздрагиваю и низко опускаю голову. Мисс Незнакомка вздыхает и возвращается к моей ушибленной руке.

– Из всех моментов, когда я могу восстать, именно в этот момент я решаю это сделать. Помогаю случайному незнакомцу в темном переулке. В этот момент я практически умоляю, чтобы меня убили, – пробормотала она себе под нос.

Я в замешательстве. Она разговаривает со мной или с собой?

– Я тебя слышу.

– Я знаю. – Она нежно заклеивает порез на моей руке пластырем. – Вот, все готово. Пожалуйста. Я сделала все, что могла, но тебе, наверное, следует пройти осмотр у врача. И вот некоторые лекарства, которые ты можешь использовать. Завтра, вероятно, будет еще больнее.

Звук приближающихся далеких голосов выводит меня из оцепенения, в котором я находился. Я поднимаюсь и встаю на две ноги. Мисс Незнакомка делает то же самое. Теперь, когда она так близко ко мне, я могу видеть ее лучше. Она гибкая, ее рост должен быть около пяти футов семи дюймов. Она высокая, но все же миниатюрная по сравнению с моим ростом и телосложением. Все в ней кричит о богатстве. То, как уложены ее шелковистые светлые волосы, блестящие ногти, облегающее платье и красивые туфли на каблуках.

Что она здесь делает? Совсем одна, ночью? В темном переулке, со мной? Неужели она не понимает, насколько это опасно?

Шаги становятся ближе, и затем я слышу мужской голос, грубый и отчаянный.

– Она должна быть где-то здесь. Нам будет очень плохо, если мы не найдем ее.

Она выдает еще одно ругательство себе под нос.

– Ах, черт. Они уже догнали меня.

Она убегает от кого-то?

В отчаянии она переворачивает телефон и выключает фонарик. Нас мгновенно снова засасывает тьма. Она неуверенно покачивается на пятках и прижимается к моему телу.

Мои мышцы напрягаются.

– Прошу прощения? – Я каркаю, мой голос сварлив и полон неуверенности.

Она застигает меня врасплох, когда поднимает руку и прижимает ее ко мне ко рту.

– Ш-ш-ш!

Смелая, что не так с этой девушкой?

Мой взгляд задерживается на ее лице. Я мало что вижу в темноте, но знаю тот момент, когда наши глаза впервые встречаются. Я чувствую это.

Время останавливается всего на секунду.

Один затаивший дыхание момент.

Ее грудь вздымается, а дыхание сбивается.

Ее пальцы дергаются у моего рта, но она не убирает руку. Она слишком близко, мне не нравится, когда меня трогают. Но почему я, черт возьми, не могу пошевелиться? Мисс Незнакомка отстраняется от меня. Ее рука скользит к груди, а затем чешет шею. Линии ее тела пронизаны признаками нервозности.

– Мне очень жаль, – ворчит она. Ее голова движется в конец переулка, где исчезли те мужчины. Ее глаза что-то ищут, а затем она морщится. – Хм, мне пора идти.

Я смотрю, как она уходит, стуча каблуками по неровной земле. Она оглядывается через плечо, и наши взгляды встречаются во второй раз за этот вечер. Ее губы слегка подергиваются, и я почти не замечаю малейшей улыбки.

Ее тень исчезает, а вместе с ней и незнакомка, которая была добра ко мне на минуту.

Я больше никогда ее не увижу.

Мы принадлежим к двум противоположным сторонам. Она богатая, наверное, папина маленькая принцесса.

Я тот парень, который останется забытым в приемной семье.

Недооцененный и никчемный неудачник.

Мы с мисс Незнакомкой не принадлежим к одной оси. В том же чертовом мире.

Но я, наверное, никогда не забуду ее один поступок смелой доброты.

ГЛАВА 6

Грейсон – 15 лет (второй курс)

– Куда вы меня сейчас ведете? – сварливо спрашиваю я Диану. Настроение у меня угрюмое и раздражительное. Диана никогда не приносит хороших новостей. Впервые я встретил ее в тот день, когда умерла моя мать и меня разлучили с Наоми.

Диана – хорошая женщина; Я не могу этого отрицать. Она действительно заботится о детях в приемных семьях. Я видел, как другие социальные работники были небрежны и измучены. Но не Диана. Она аккуратная, терпеливая и внимательная.

Но у меня почему-то она ассоциировалась с плохими новостями.

– В последний раз, когда вы меня куда-то вели, мне пришлось наблюдать, как Наоми счастлива со своей семьей. Думаю, этого ущерба мне хватит на всю жизнь.

Диана закатывает глаза, паркуя машину рядом с кафе.

– Ты всегда такой… пессимистичный?

– Я реалист, есть разница.

Она делает паузу, ее руки все еще на руле.

– Нет. Я думаю, ты всегда ожидаешь, что с тобой случится что-то плохое. Тебе нужно отсечь это негативное мышление, прежде чем оно станет привычкой, Грейсон.

Усмехаясь, я отворачиваюсь от ее пытливого взгляда и смотрю в окно. На прошлой неделе у нас была метель, но большая часть ее уже растаяла. Это был первый раз, когда я провел Рождество и Новый год без Наоми. Даже когда у нас ничего не было – почти никакой еды на столе, никакой новой одежды и игрушек, мы все равно были друг у друга. И для меня этого было достаточно.

Этого всегда достаточно.

Это был лучший праздник, пока она была со мной.

Негативное мышление? Моя жизнь – это чертовы американские горки, и я все время буквально вишу вверх тормашками. Раньше в моей жизни был по крайней мере один хороший человек – Наоми.

Иногда я задаюсь вопросом, есть ли у Бога какие-то личные проблемы со мной. Но опять же, я не очень верю в Бога. Потому что если бы Он существовал, в этом мире не было бы столько боли и хаоса. Если Бог реален, почему дети умирают от неизлечимых болезней, почему существуют войны и голод? Почему злые люди существуют и продолжают сеять хаос?

Несправедливо, что плохие, испорченные люди продолжают жить своей жизнью, а хорошие, невинные люди страдают.

– Так почему мы здесь? – спрашиваю я еще раз, в моем тоне едва скрывается нетерпение.

– Есть кое-кто, с кем я хочу, чтобы ты познакомился. – Она открывает дверь и выходит из машины, стуча каблуками по асфальту. – Давай, Грейсон. Просто поверь мне, на этот раз это что-то хорошее.

– Я никому не доверяю, – бормочу я себе под нос, но тем не менее следую за ней из машины. Не то чтобы у меня был выбор.

Диана чертовски раздражает, когда она что-то решает. Забудьте тот факт, что я намного выше и крупнее ее, и ей никогда не удастся вытащить меня из машины. Но зная ее, она будет стараться, пока не выдернет мои руки из суставов.

Она заходит в маленькую уютную кофейню, а я иду сразу за ней. Оказавшись внутри, я вижу, как все на секунду останавливаются, чтобы посмотреть на меня. Люди всегда делают это в моем присутствии. За последние четыре месяца я вырос еще на два дюйма, и теперь мой рост составляет шесть футов четыре дюйма. После боя в боксе я также нарастил больше мышц. Я большой, поэтому людям нравится пялиться. Они, вероятно, думают, что «Он, должно быть, спортсмен. Определенно баскетболист или футболист».

Но это всего лишь обыденная вещь.

Они смотрят минуту, а затем возвращаются к своим делам.

Диана хватает меня за локоть и подталкивает к столику в дальнем углу кофейни. Мы останавливаемся перед пожилой афроамериканской парой, сидящей рядом. Мужчина одет в черный костюм и имеет мрачное выражение лица. Обручальные кольца на их пальцах говорят мне, что они женаты. Он обнимает женщину за спинку стула, как будто это самый естественный поступок. Но воздух, который его окружает, – полон уверенности и самоуверенности.

И я сразу узнаю. Он из тех людей, которые никогда не сжимаются.

– Диана, – приветствует он глубоким и скрипучим голосом. Его взгляд скользит по мне, и он кивает. – Привет, Грейсон. Присаживайся.

Откуда он знает мое имя?

И какого черта я здесь, чтобы познакомиться с этой парой?

Диана практически тащит меня сесть, и я сажусь в кресло напротив пары. Внезапно я слишком сильно осознаю дыру в своей белой рубашке и выцветших спортивных штанах.

Женщина, которая не переставала смотреть на меня, улыбается, когда я сажусь. В ее выражении лица есть что-то доброе, как будто она старается быть осторожной, чтобы не спугнуть меня.

– Почему бы тебе не представиться Грейсону? – Диана откашливается, скрещивая руки на столе. – Мы можем начать с этого.

Мужчина снова кивает, затем убирает руку со спинки стула жены и наклоняется вперед.

– Я Бенджамин Хейл, но широко известен как судья Хейл. Помощник судьи Верховного суда.

Мой рот открывается, и я просто смотрю на него в ужасе.

Почему я сижу напротив судьи? Но подождите, не просто судьи. Но кто-то из проклятого Верховного суда. Моя челюсть сжимается, и я прочищаю горло. Если Бенджамин Хейл и заметит мое ошеломляющее потрясение, то не указывает на это. Вместо этого он указывает на женщину, сидящую рядом с ним.

– А это моя жена.

– Я доктор Навея Хейл, заведующий отделением нейрохирургии в больнице Соломон.

Каким-то образом я попал в сумеречную зону, и абсолютно ничего не имеет смысла.

– Я не понимаю, – бормочу я, зарываясь пальцем в дырку на рубашке. – Я имею в виду, почему я здесь?

Судья Хейл подталкивает ко мне толстую папку, лежащую перед ним.