Текст книги "Начало нас (ЛП)"

Автор книги: Лайла Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

НАЧАЛО НАС

Трилогия «Сложные мы». Книга первая.

Просим НЕ использовать русифицированные обложки книг в таких социальных сетях, как: Тик-ток, Инстаграм, Твиттер, Фейсбук.

Текст предназначен для ознакомительного чтения. После прочтения просьба сразу удалить файл. Этот материал может быть защищен авторским правом.

Оглавление

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

АННОТАЦИЯ

Предупреждение о содержании:

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

ГЛАВА 40

ГЛАВА 41

ГЛАВА 42

ГЛАВА 43

ГЛАВА 44

ГЛАВА 45

ГЛАВА 46

ГЛАВА 47

ГЛАВА 48

ГЛАВА 51

ГЛАВА 52

ЭПИЛОГ

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

«Начало нас» служит приквелом к настоящему роману. Эта книга – нечто большее, чем история любви, заключенная в ней, нечто большее, чем Колтон&Райли или Грейсон&Райли. Или любовный треугольник.

Она о росте персонажей.

О том, как научиться любить себя. О том, как ты выходишь из клетки, которая тебя ограничивает.

О том, что выбор и решения, которые вы принимаете сейчас, основаны исключительно на том, как сформировало вас ваше прошлое.

Речь идет о гневе, разочаровании, тревоге и горечи.

О том, как научиться ценить себя. Это путешествие через дружбу, любовь, разбитое сердце и второй шанс. Я никогда раньше не писала подобных книг. Я никогда не описывала таких персонажей, как Райли, Колтон и Грейсон. Но как только я написала их имена на страницах своей книги, я поняла, что их истории должны быть рассказаны.

Хотя вы увидите, как эти герои встречаются друг с другом, "романтическое содержание" ограничено второй половиной книги и не является главной темой этой истории.

Вы должны наблюдать за тем, как растут эти герои, как они влюбляются и как тонут в сердечных муках.

Колтон, Райли и Грейсон – такие особенные для меня.

Я надеюсь, что вы полюбите эту книгу так же сильно, как и я.

АННОТАЦИЯ

В первой любви есть что-то особенное. Это правильное чувство, это правильный взгляд. Она идеальна во всех отношениях, пока не перестает быть таковой.

Грейсон Хейл – горячий ботаник, моя первая любовь. Он был загадкой. Одновременно загадочно сложный и прекрасно сломленный. Его пустой взгляд напоминал мне мой собственный, как будто наши страдания звали друг друга.

Колтон Беннетт – язвительный плейбой, мой второй шанс. Он был идеальным фасадом. Богатый, потрясающе красивый... и все то, от чего мне следовало держаться подальше. Его одержимость привела к тому, что мои тщательно продуманные планы рухнули у меня под ногами.

А я? Я была падшей принцессой. Я уже давно перестала надеяться найти свою вторую половинку, но теперь они оба в моей жизни. Я разрываюсь между правдой и ложью, но должна сделать выбор.

Когда любишь двух мужчин, понимаешь, что это всегда закончится...

Грейсон был моей трагедией.

Колтон был моей травмой.

Предупреждение о содержании:

Эта история содержит несколько сцен, которые могут показаться читателям триггерными. Некоторые главы написаны с явными подробностями, а темы, вызывающие триггер, включают:

Расстройства пищевого поведения, физическое/эмоциональное насилие со стороны родителей, смерть родителей и воспитание приемных детей, сексуальное насилие, наркотики/наркомания.

Если вы чувствуете себя некомфортно при чтении такого материала, пожалуйста, продолжайте читать с осторожностью.

ПРОЛОГ

Райли

Небо пустое, без звезд. И вот я здесь, стою на холме страданий, созданных мной самой.

Ночь холодна и напоминает мне о том, что такое разбитое сердце. Ведь любовь и сердечная боль похожи и одновременно непохожи. Они сталкиваются в твоей жизни так неожиданно, что у тебя перехватывает дыхание. По двум совершенно разным причинам.

Дыхание перехватывает от любви.

От мучений.

Странно, когда я думаю об этом сейчас.

Я влюбилась, когда была слишком молода, чтобы понять, что это значит на самом деле. Чувство, от которого у меня внутри все кружилось и путалось, а в животе постоянно завязывались узлы – но это было восхитительное чувство.

А потом меня настигла боль в сердце: уродливая и горькая.

Это было неожиданно, как и то, что он появился в моей жизни.

Но юная любовь и первая любовь – это то, что никогда не забывается. Он прочно вошел в мои кости, в мой мозг – даже когда я изо всех сил старалась вычеркнуть его из своей жизни. Он был там, непоколебимый. Под моей кожей, в глубоком, темном уголке моего сердца.

Когда я влюбилась во второй раз, все произошло так же непредвиденно. Он был всем тем, что, как я знала, плохо для меня, но он был рядом. Как тень, идущая за мной, как звездное небо, отгоняющее тучи. Он укрыл мою душу от бури горя, которая грозила поглотить мою несчастную жизнь.

Все эпические истории любви объединяют две вещи: хаос и страдания. Все они нуждаются в каком-то катализаторе.

Для меня таким катализатором стал момент, когда столкнулись моя первая любовь и мой второй шанс. Теперь мы втроем запутались в паутине нарушенных обещаний, невысказанных клятв и разрушительных клятв.

Любовь к двум мужчинам всегда заканчивается... разбитым сердцем и трагедией. Возможно, для всех нас.

ГЛАВА 1

Райли – 16 лет (второй курс)

В тот момент, когда Джаспер переворачивается, я практически спрыгиваю с кровати и слепо хватаюсь за джинсы. Это не то, чего я ожидала или думала, что это будет так.

Каждая девушка мечтает, чтобы их первый сексуальный опыт был романтичным и особенным, не правда ли? Ладно, хорошо. Это не обязательно должно быть романтичным или особенным. Это, видимо, только в книгах и фильмах. Но, по крайней мере, секс должен вызывать приятные ощущения.

Это было просто… разочаровывающе и больно.

– Итак, с днем рождения? – говорит Джаспер, его слова пронизаны весельем. – Дай мне еще минуту, и я буду готов к следующему раунду.

Еще один раунд? Что? Такое ощущение, что вся моя нижняя часть горит, а он хочет еще раз?

– Мне немного больно, – неохотно отвечаю я.

Он поворачивается на бок и смотрит на меня с непристойной улыбкой.

– Да? Ну, в любом случае первый раз должен быть болезненным.

Это должно быть так больно только в том случае, если я не полностью готова, а это значит, что Джаспер даже не удосужился убедиться, что я готова к нему. Конечно, это был мой первый раз, но я не совсем необразована в этом вопросе.

Я читаю любовные книги; Я смотрю порно – поэтому знала, чего ожидать.

Мои бедра трутся друг о друга, и я вздрагиваю от болезненной боли, возникающей при трении. Я даже не предполагала, что мой секс на день рождения закончится таким образом. Одевшись, я хватаю бумажник и телефон.

– Ты не против отвезти меня домой?

Его брови хмурятся в замешательстве.

– Домой? Я думал, мы проведем день вместе.

Джаспер убедил меня сегодня пропустить школу. Я впервые пропустила занятия с начала учебного года. Но он принуждал, пока я не уступила. Это твой день рождения. Я запланировал для тебя кое-что особенное.

Его чем-то особенным было то, что он привел меня в хижину своих родителей и занялся сексом на день рождения. Забрав мою девственность, он подарил мне меня на день рождения.

Не то чтобы я ждала роз или торта; Джаспер не такой романтичный парень. Но это, мягко говоря, не впечатляло. Я пропустила занятия из-за дерьмового секса на день рождения.

– Да, и день подходит к концу. Мне скоро нужно быть дома. – Я медленно выдыхаю, чувствуя очередную тупую пульсацию в затылке. Это говорит мне о том, что мне нужно найти какое-нибудь тихое и темное место, чтобы пережить ужасную бурю в моем мозгу. Боль вскоре превратилась в одинокую дымку. Потому что моя головная боль приходит и уходит. – Ты знаешь правила.

– Господи, тебе сейчас шестнадцать. У тебя комендантский час все еще в 19:00?

Конечно, у меня все еще комендантский час. Наверное, будет всю оставшуюся жизнь.

Родительство – это невероятное путешествие к власти для Томаса и Норы Джонсон. Они диктуют каждый аспект моей жизни. Что я ем, как говорю, с кем разговариваю, как одеваюсь, когда просыпаюсь, куда иду, когда сплю. У них на шее тугой поводок, и я невольно к этому привыкла.

Моя несвобода.

Единственная причина, по которой мне позволяют встречаться с Джаспером, это то, что его отец – начальник полиции. Томас Джонсон хочет иметь связи в каждом уголке штата, может быть, в каждом уголке этой чертовой страны. То, что я встречаюсь с Джаспером, приносит пользу моему отцу, поэтому на этот раз я делаю что-то правильное в своей жизни.

Что-то полезное для семьи, как выразилась бы моя мама. Это обязанность Джонсона, как единственного ребенка моих родителей: быть им полезным.

И вот я здесь.

Даю Джасперу единственное, к чему он стремился с тех пор, как мы начали встречаться.

Моя девственность.

Чтобы доставить ему удовольствие, чтобы он был рядом – чтобы я могла порадовать своих родителей.

– Моя мама практически мой менеджер. Я занятая девушка, что я могу сказать? – Я дарю Джасперу свою лучшую театральную улыбку, и мое лицо почти трескается под ее тяжестью. – Скоро ты встретишься с «Мисс Нью-Йорк подросток США». То, что я твоя девушка, имеет свои преимущества, не так ли?

Джаспер делает вид, что осматривает меня с головы до ног, но судя по его выражению лица, я не уверена, нравится ли ему то, что он видит, или он осуждает мое тело. Видит ли он мои недостатки так же, как я?

– Ты так уверена, что выиграешь?

– Конечно, я выиграю.

Я всегда выигрываю. Это не высокомерие; это просто факт.

Я ни разу не проиграла ни одного конкурса с тех пор, как мне исполнился год. Моя мать была королевой театрализованного представления, стала актрисой, а теперь женой политика. Она была образцом трофейной жены, когда вышла замуж за моего отца. Нора Джонсон одержима красотой и находится в центре внимания.

Когда она начала терять славу, пришедшую вместе с ее красотой, я стала проводником ее одержимости.

Я тру висок, где формируется головная боль.

– Ты собираешься отвезти меня домой или нет?

– Не похоже, что у меня есть выбор, – ворчит он себе под нос. – Ты придешь на вечеринку завтра вечером, верно? Не будь занудой и не отказывайся от меня, Райли.

Вечеринка по случаю дня рождения, которую Джаспер устраивает для меня. Потому что его родители уехали из города, и дом принадлежит ему. Идеальная возможность устроить вечеринку.

– Да, я буду там. Ни за что не пропущу этого, – подтверждаю я, мой голос полон фальшивого волнения. Улыбка все еще прочно застыла на моем лице, и я боюсь, что она треснет в любую секунду. Боль между ног настойчиво пульсирует. – Пойдем?

***

Я машу Джасперу, когда он уезжает, и как только он скрывается из виду, я практически вбегаю внутрь. Говорят, человек, которого вы любите, должен приносить вам утешение, заставлять вас чувствовать себя хорошо и в безопасности. Но сейчас мне просто хочется смыть его со своей кожи.

Его запах проникает мне в нос, и мне хочется блевать.

Думаю, это подтверждает это.

Я не люблю Джаспера. Я никогда не любила.

Конечно, он мне достаточно «нравился», чтобы встречаться с ним, но это не может быть любовью. Это не то, что я читала в своих книгах, – великое чувство любви и обожания, и сегодняшний день подтвердил это.

Я не знаю, было ли это связано с его отсутствием заботы обо мне сегодня или с тем, что он удовлетворял свои эгоистические потребности, не убедившись, что со мной все в порядке. Но сегодняшний день оставил у меня не одно неприятное чувство. Джаспер не всегда внимателен, но обычно он мил.

Джаспер в салоне был другим. Он был чрезвычайно убедителен, но действия, сопровождавшие его слова, были совершенно иными. Неосторожно и неприятно. Бесчувственный.

– Райли, твой ужин готов, – кричит мисс Миллер позади меня, когда я бегу вверх по лестнице.

Остановившись на последнем шаге, я поворачиваюсь лицом к экономке.

– Мои родители…

– Они вернутся домой поздно, – стоически отвечает она, прежде чем я успеваю закончить предложение. Оливия Миллер – высокая женщина средних лет. Ее рыжеватые волосы собраны на макушке в тугой гладкий пучок, а платье не имеет складок. Она – идеальный образ безупречной женщины. Ей было сорок пять, когда она впервые начала у нас работать, и на первый взгляд я подумала, что она милая, добрая женщина. Это впечатление продлилось едва ли неделю. Сейчас, десять лет спустя, я могу подтвердить, что мисс Миллер – просто тень моей матери. Улыбка у нее милая, но пустая, но глаза – это всегда были ее глаза. В них нет и следа тепла.

Я киваю.

– Тогда я поужинаю в своей комнате.

Я не жду ее ответа, прежде чем уйти. Оказавшись в своей комнате, я мчусь в ванную и закрываю за собой дверь. Я практически срываю с себя одежду и в спешке иду в душ. Вода почти кипит, но я не могу заставить себя волноваться.

Настойчиво вытирая себя, я не останавливаюсь, пока моя кожа не покраснеет и не станет чувствительной к прикосновениям. Потом промываю между ног, там, где все еще болит и болит. Я остаюсь под струей воды, пока она не остынет, и только тогда выключаю ее и выхожу.

Вытершись полотенцем, я делаю шаг к зеркалу в полный рост и обнаженной встаю на весы. Я никогда не взвешиваюсь в одежде. Мне нужны цифры, чтобы точно отражать мой вес, а одежда потенциально может это обмануть. Мое сердце колотится в груди, и мое тело дрожит при мысли о том, что я могу посмотреть на неоновые цифры на стеклянных весах.

Все в порядке, мне просто нужно посмотреть вниз.

По моему телу пробегают мурашки, когда прохладный воздух ласкает мою кожу.

Я не могу этого сделать.

Зажмурив глаза, я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание. Мои легкие расширяются, и я задерживаю дыхание, пока головокружение не охватывает мою голову, заставляя меня терять равновесие.

Только когда мое тело начинает раскачиваться, я выдыхаю, а затем делаю еще один резкий вдох, практически испытывая жажду кислорода.

Я осторожно смотрю вниз, и цифры на весах заставляют меня подавить рыдание.

Нет.

Как это возможно?

Слезы наполняют мое зрение, но я продолжаю смотреть на цифры, пока не перестаю их видеть. Как я набрала два фунта за день? Вчера я едва съела даже два кусочка еды. Я сегодня тоже ничего не ела.

Как? КАК?

Два фунта – это слишком много. Нет, полфунт – это уже слишком много. Я должна худеть, а не набирать вес. У меня должен быть идеальный вес для конкурса этим летом.

Моя мама всегда говорила, что люди не видят того, что у них внутри.

Они видят только внешний вид, наш образ и то, кем мы себя представляем. Нас сильно анализируют наши слова, форма и размер нашего тела. Нас судят, изучают и анализируют. Мы не что иное, как животные в лаборатории. Это просто человеческая природа, не так ли?

Наша ценность основана исключительно на том, что видят люди.

И что они видят?

Сосуд, который несет нас, тело, которое дышит, оболочка, которая ходит.

Это то, что они видят, и в этом моя ценность.

Где-то в глубине души я понимаю, насколько это неправильно. Но я поглощена своей одержимостью – быть совершенной. Чтобы выглядеть идеально.

В конце концов, я дочь своей матери. Люди смотрят на меня и видят, что кто-то контролирует ситуацию. Олицетворение красоты, и, видимо, это делает меня достойной.

Это моя ценность.

Мои глаза ловят отражение в зеркале. Моё отражение – моё бледное тело. Я раздутая? Мой живот выглядит слегка раздутым. Моя талия стала больше, а бедра кажутся толще, чем вчера. И моя грудь. Они не задорные – нет, у меня грудь слишком большая, слишком тяжелая, а наклоны непропорциональные. В моем теле нет ничего привлекательного.

Мои недостатки смотрят на меня через зеркало, и я борюсь с кляпом, чувством чистого отвращения, охватывающим меня.

Что со мной не так? Я недостаточно тренируюсь? Не достаточно очищаюсь? Я недостаточно контролирую свои побуждения?

То, что видят люди, – это идеальный фасад, который я им показываю. Красивая иллюзия того, кем является Райли Джонсон. На самом деле моя ценность – ценность распадающейся бабочки. Бесполезно и гротескно.

Моё тело – тонущий корабль, и я тону среди его обломков.

Я схожу с весов, избегая зеркала. Я машинально одеваюсь и иду обратно в спальню и обнаруживаю на тумбочке поднос с едой. Поднос с идеальными порциями еды. С точными калориями и белками, которые моя мать велела давать мне мисс Миллер. Моя мать контролирует каждый кусочек еды, которую я ем, – по крайней мере, она так думает.

В вызывающем молчании я запихиваю еду в рот. Точно зная, что буду делать потом. Слабительные средства на моей тумбочке практически издеваются надо мной. Я почти не пробую еду, почти не жую, просто заглатываю все в горло с помощью воды. Освободив поднос, я беру с тумбочки маленькую бутылочку с таблетками и иду в ванную.

Вот моя ценность.

Ничтожная и гротескная.

ГЛАВА 2

Грейсон – 15 лет (первый курс)

Наоми босиком ходит по гостиной, собирая на ходу свои разноцветные резинки для волос, прежде чем вернуться ко мне и бросить их мне на колени.

Я ухмыляюсь, точно зная, что она пытается мне сказать, даже не произнося ни слова.

– Ты хочешь, чтобы тебе сделали прическу?

Она кивает, на ее губах играет улыбка.

– Какие косы ты хочешь?

Мое сердце колотится в груди, пока я с нетерпением жду ее ответа. Всего лишь слово, дорогая. Одно слово, это все, о чем я прошу.

Она смотрит через мое плечо, избегая моего взгляда. И тут ее взгляд падает на нашу маму, которая спит на кровати в углу трейлера. Наоми смотрит на меня, ерзая с розовой резинкой для волос в руке.

Поговори со мной, пожалуйста.

Проходит минута, и когда она продолжает молчать, я понимаю, что, возможно, сегодня не тот день, когда я услышу ее голос. Она продолжает ерзать с резинкой для волос, но ее движения теперь более возбуждены. Ее губы сердито кривятся, и она смотрит на меня, нахмурив брови от сильного нетерпения.

– Ты не будешь со мной разговаривать, да? – Я спрашиваю, как подсказку. Ей стоит только сказать слово «нет», и этого будет более чем достаточно на всю оставшуюся мою несчастную жизнь.

Она протягивает руку вперед, махая резинкой для волос перед моим лицом. Например, спросить: «Ты собираешься заплести мне косы или нет?»

Такая нетерпеливая и нахальная девчонка.

– Иди сюда. Я всегда к вашим услугам, Ваше Величество. – Я поглаживаю место перед скрещенными ногами и жду, пока она сядет. Как только она прижимается к моим ногам, я передаю ей плюшевого мишку Мистера Снагглса. Мистер Снагглс был моим, когда я был в ее возрасте. И это был мой первый подарок Наоми, когда она родилась. Единственный настоящий «подарок», который я мог ей сделать. Плюшевого мишку стирали бесчисленное количество раз, и его цвет стал тусклым и безжизненным. Но Наоми очень к нему привязана. У меня не хватает духа забрать его, и я не думаю, что смогу себе позволить купить ей еще один.

Наоми слегка возбужденно шевелит мне, сигнализируя, что пора начинать.

– Да, да. Терпение – добродетель, Ваше Величество.

Моя сестра хрипло смеется, и мое сердце увеличивается в десять раз. Черт побери, мне нравится ее смешок. Я хочу заключить это в бутылку и хранить в безопасном месте.

Я хватаю расческу с широкими зубцами и начинаю расчесывать ее макушку. Ее волосы на ощупь напоминают пушистый хлопок: густые и мягкие. Наоми родилась с головой, полной красивых черных волос, и по мере того, как она росла, росли и ее волосы. Нет определенных закрученных узоров; это просто пух везде.

Хотя моя мама говорила, что я идеальная смесь ее и моего отца, Наоми – точная копия нашей матери. С круглым лицом, кожей цвета корицы и темными волосами. У нее даже нос и брови нашей матери. Но ее глаза… свои серебристо-голубые глаза она получила от нашего отца.

Отца, которого она никогда не встречала.

Но я не думаю, что ее волнует его потеря. Я есть у Наоми … и на какое-то время, я думаю, ей этого достаточно.

Она видела его фотографии, рамки для фотографий, которые теперь затерялись где-то в маленькой жилплощади. В последний раз, когда я видел отца, Наоми было два месяца. Это было четыре года назад. С тех пор, как я был ребенком, он никогда особо не появлялся рядом, но это был самый длинный период с тех пор, как он исчез.

Я расчесываю волосы Наоми, тщательно распутывая все узлы, которые нахожу. Волос так много, что иногда я не знаю, что делать со всеми этими красивыми локонами.

Расчесав пряди, я тянусь за пульверизатором, но Наоми уже хватает его и протягивает мне.

– Спасибо, маленькая мисс Помощница.

Я не вижу выражения ее лица, но знаю, что моя сестра прихорашивается от похвалы. Она любит комплименты так же, как любит зефир.

В бутылке я смешал воду, кондиционер и кокосовое масло. Это как натуральный спрей для укладки, и, черт возьми, он много раз спасал мою страдающую задницу. Что я знаю об укладке волос маленьких девочек? Немного. Но я учусь.

Особенно с такой требовательной принцессой, как моя младшая сестра. Она держит меня в напряжении, время от времени требуя новых причесок. И я не могу отказать надутой Наоми.

Наоми четыре года, и она ни разу не сказала нам ни слова. Я бы подумал, что она немая, если бы однажды не заметил, как она тихо разговаривает со своими куклами. Однако это было единожды и больше никогда не повторялось. Но этого было достаточно, чтобы дать мне понять, что моя сестра умеет говорить. Она просто предпочитает не делать этого.

Поэтому каждый день я пытаюсь заставить ее говорить. Будь то завязывание случайных разговоров или подкуп зефиром. По какой-то причине Наоми думает, что не может говорить ни передо мной, ни перед нашей мамой.

– Я сегодня сделаю две косички, ладно?

Она молча кивает, и я продолжаю выполнять свою задачу. Наоми открывает свой сборник рассказов, лежа на коленях, и, просмотрев картинки и слова, переворачивает страницу.

– Хочешь, я прочту тебе эту историю?

Она издает тихий выдох, который, как я знаю, на ее языке звучит как счастливый вздох. Она возвращается к первой странице, а я начинаю с рассказа, продолжая укладывать ей волосы.

Мне не нужно просматривать страницы. Я запомнил эту историю наизусть, так как читал ей ее с года. Принцесса на горошине. Это ее любимая история, наряду с «Русалочкой».

Это были ее сказки на ночь, когда она плакала всю ночь, и единственное, что ее успокаивало, это то, что я читал ей. Наша мама однажды сказала, что Наоми, должно быть, мой голос показался успокаивающим. Мне нравится эта идея.

Мне нравится знать, что я могу ее успокоить, хотя наша мама этого не делает.

Не потому, что она не может.

Это потому, что она не хочет пытаться.

Я перевожу взгляд на ее спящую фигуру в нескольких футах от нас. Она стоит на другой стороне, где к стене прислонен двухспальный матрас. Мать должна быть заботливой, источником любви и ласки для своих детей. Хэдли Эйвери не является таковой.

– Ох, черт возьми, заставь ее остановиться!

Я качаю свою младшую сестру на руках, пытаясь заставить ее перестать плакать. Она уже несколько часов плачет и кричит во все горло, и ничто не может ее остановить. Я менял ей подгузник, предлагал молока, пытался уложить спать – но она не перестает плакать.

– Ей может быть больно, – шепчу я, совершенно напуганный одной лишь мыслью о том, что Наоми причиняет боль, и тем фактом, что я не могу ей помочь. Я ее старший брат; Я должен удовлетворять ее потребности. Я всегда так делал…

Но прямо сейчас…

Я не знаю, что делать.

– Нет! – Наша мать рычит, пробираясь через комнату нашего очень маленького жилого помещения. Она роется в нашей одежде, но я почти не обращаю на нее внимания. – Она просто чертов ребенок!

Я держу Наоми на сгибе руки, крепко прижимая ее к груди. Ее крошечное личико сморщилось, губы сжались в сильном крике.

– Ей всего семь месяцев, – говорю я, защищаясь.

Наша мать нетерпеливо фыркает и возвращается к матрасу. Она поднимает его, издает возмущенный звук, прежде чем снова бросить матрас. Она сделала это уже три раза, и у меня ужасное ощущение, что я знаю, что она ищет.

Ее кулаки сжаты, и я вижу яростные линии ее застывшего тела.

Мои пальцы касаются щеки Наоми, и я смахиваю ее слезы. Она смотрит на меня, ее темные глаза полны слез. Она икает и всхлипывает, и клянусь, мне разрывается сердце, когда я вижу ее в таком состоянии.

– Что ты ищешь?

– Деньги, которые я хранила под матрасом.

Пора сорвать пластырь.

– Мне нужны были они, чтобы купить ей молока.

– Это был мой последний запас, – шипит мама, ее глаза темны и дики. Безумные. – Мне нужны были эти деньги, ты придурок!

Наоми это нужно больше, но я предпочитаю не произносить эти слова вслух.

Я знаю, когда нужно промолчать.

Агрессия волнами накатывает на нее, когда она проводит пальцами по волосам. Я боюсь, что она собирается вырвать их.

– Надо было избавиться от нее, когда у меня была возможность, – бормочет она под нос, и меня словно ударяют по кишкам. —Теперь это просто еще один бесполезный рот, который нужно кормить.

Что?

Моя рука сжимает Наоми.

Должно быть, я ослышался.

Она не ласковая и иногда может быть грубой. Но она не жестока. Эти слова не могут принадлежать ей. Я не верю в их жестокость.

Наоми плачет сильнее.

Моя грудь болезненно сжимается.

Я думаю…

Меня сейчас стошнит.

– Заставь ее остановиться! – моя мать кричит.

Я кидаюсь вперед, мои ноги движутся прежде, чем я успеваю остановиться. Выбегая из трейлера, дверь за мной захлопывается, но я не перестаю бежать, пока не оказываюсь достаточно далеко от трейлера, пока мои легкие не горят, а тело не устает.

Наоми тихо лежит у меня на руках, и я подношу ее ближе к своему лицу, прижимая ее влажную щеку к своей.

– У меня есть ты. Обещаю, я с тобой.

Я никогда не отпущу ее.

Никогда.

Думаю, я помню время, когда она была хорошей матерью – заботливой и защищающей, милой и терпеливой. Но, возможно, то время было всего лишь иллюзией, которую я создал в своей голове.

Закончив с прической Наоми, я похлопываю ее по голове.

– Хорошо, готово. Встань и дай мне посмотреть.

Она делает это и заставляет меня еще больше радостно кружиться. Две ее косички немного неряшливы, но мне кажется, с ними она выглядит еще милее.

Наоми поднимает руки над головой, и ее круглый маленький животик высовывается из-под рубашки. Рубашка, которая ей сейчас мала. Я мысленно отмечаю, что завтра нужно сбегать в комиссионный магазин. Я должен быть в состоянии найти что-нибудь дешевое.

Я смотрю на свою выцветшую рубашку. Дети в школе издеваются надо мной —трейлерный мусор, говорили они, хихикая, когда я проходил мимо, – но теперь я к этому привык. Мнение незнакомых людей меня больше не волнует. Меня волнует только то, что думает обо мне моя сестра, а для нее я – истребитель драконов.

Это единственное, что имеет значение.

Я знаю, что не могу позволить себе купить одежду для нас обоих. Не с теми небольшими деньгами, которые я получаю, работая неполный рабочий день на свалке. Кенан не платит мне так много. Того, что я получаю, едва хватает, чтобы накормить нас хлебом и сыром. Я позаботился о том, чтобы тщательно спрятать деньги от матери.

– Ты похожа на принцессу, – хвалю я, и личико Наоми мгновенно загорается. Клянусь, я бы сжег мир за эту невинную улыбку.

Когда я встаю, она бросается ко мне и обнимает меня за талию. У меня перехватывает горло, эмоции забивают мои чувства.

Иногда я удивляюсь, почему мне дали такую проклятую, никчемную жизнь.

Иногда мне кажется, что было бы намного легче, если бы я сбежал.

Но Наоми здесь.

Поэтому я не могу оставить это место позади.

У нас одни и те же родители и опыт. Но нить, связывающая нас, выходит за рамки нашей общей крови. Именно ее невинное обожание ко мне и моя абсолютная преданность ей связывают нас. Наши жизни переплетены самым священным образом – невинными узами братьев и сестер.

Самый большой подарок, который нам подарили наши родители – это друг друга.

И пока она со мной, я не одинок.

ГЛАВА 3

Колтон – 15 лет (первый курс)

Приветствия толпы сотрясают мое тело, воспламеняя адреналин, но моей головы здесь нет. Мой взгляд продолжает перемещаться на трибуны, где в толпе сидит Коул. Я не вижу его с такого расстояния, но точно знаю, где он сидит. Второй ряд, два места слева. Я чувствую на себе его взгляд, прожигающий мою футбольную форму и шлем.

Он должен был быть здесь.

На поле с нами – с его командой.

Он был нашим надежным приемным, дикарем на поле и, вероятно, одним из лучших. Определенно лучше меня. Мне нравится играть в футбол, но Коул вдыхает жизнь в этот вид спорта.

Но он не сможет играть сегодня вечером.

Он больше никогда не будет играть.

Не с его хромотой.

Кости его правой ноги сломались в трех разных местах. Он снял гипс месяц назад и после некоторой физиотерапии теперь может ходить. Но он хромает и больше никогда не сможет выйти на поле.

Его футбольная карьера закончилась, даже не успев начаться.

Я спотыкаюсь о собственные ноги, и один из игроков школы «Хэллоус Хай» сбивает меня с ног. Моя голова ударяется об него, и если бы не шлем, я бы, скорее всего, получил сотрясение мозга. Я слышу свист, и противник отстраняется от меня, и хотя я этого не вижу, я знаю, что он ухмыляется и уходит. Засранец.

Мэддокс, наш печально известный защитник, подбегает ко мне и хлопает меня по спине.

– Включи голову в игру, Колтон.

– Да, да, – бормочу я, жуя каппу.

Иногда я задаюсь вопросом, хотел бы Коул, чтобы это был я. Если он когда-нибудь злится или завидует тому, что я играю в футбол, а ему приходится сидеть на трибунах и смотреть … Он ненавидит меня за это?

Но Коул – хороший брат, с мягким сердцем. Он никогда бы так не подумал.

Разочарование забивает мои вены, когда я упускаю еще один шанс совершить тачдаун и мяч оказывается на боковой линии. Бляядь.

Я слышу свисток перерыва, а затем тренер вызывает команду к себе. Я подхожу к нему, не торопясь присоединяюсь к остальной команде и заставляя себя последним входить в раздевалку. Я прохожу мимо Мэддокса, который загораживает вход своим телом. Он пронзает меня мрачным, растерянным взглядом. Я знаю, что он злится на меня за то, что я могу испортить игру команде. Для него самого.

Как и Коул, футбол – это его жизнь.

Единственное, что у него есть для себя. Единственное, что действительно имеет значение для Мэддокса Коултера. Ему нет дела ни до девушек, ни до денег на заднем счете, ни до славы, которую приносит статус Коултера. Его волнует только футбол.

Мой лучший друг не может читать мои мысли, но он знает, что что-то не так. Если есть еще кто-то, кто поймает меня после Коула, так это Мэддокс. Думаю, можно сказать, что мы одни и те же горошины в стручке. У нас есть все, о чем мы можем мечтать: деньги, девушки, слава. Но нас сблизил тот факт, что мы оба живем, чтобы раздражать наших родителей. Наверное, это единственная причина, по которой мы вообще друзья.