Текст книги "Горькая сладость"
Автор книги: Лавейл Спенсер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)
Мэгги обняла мать, и ее объятие получилось более крепким, чем у Веры.
– У меня руки мокрые, – объяснила та, – я чистила картошку.
Мэгги почувствовала разочарование, какое испытывала всякий раз, когда тянулась к матери за каким-либо проявлением ее любви. С отцом Мэгги часто ходила бок о бок, под руку, с матерью же – только порознь.
– Здесь вкусно пахнет. – Мэгги все еще старалась сгладить неловкость.
– Я готовлю свиные отбивные и суп-пюре из шампиньонов. Надеюсь, что на ужин нам хватит. Лучше бы ты предупредила меня, Маргарет.
– Папа сказал, чтобы ты сообщила, если тебе что-нибудь нужно, и он принесет.
– О, ты его уже видела?
В ее голосе послышалась ревность по отношению к Рою.
– Всего минуту. Я остановилась у магазина.
– Ну, сейчас уже слишком поздно, чтобы положить твои отбивные вместе с остальными. Они не будут готовы вовремя. А я считаю, что просто обязана поджарить их для тебя.
Вера направилась к телефону, стоящему на кухне.
– Нет, мама, не беспокойся, я могу съесть сандвич.
– Сандвич! Не глупи!
Мэгги теперь редко ела свинину и с большим удовольствием предпочла бы сандвич с индейкой. Однако Вера уже звонила Рою в магазин, и Мэгги не успела сообщить ей об этом. Разговаривая по телефону, Вера протирала фартуком и без того безупречно чистый аппарат.
– Привет, Мэй! Это Вера. Не могла бы ты передать Рою, чтобы он принес домой две свиные отбивные? – Протерев аппарат, Вера принялась за крышку стоящего рядом кухонного стола. – Нет, двух достаточно, и скажи ему, чтобы принес к шести, иначе все пересохнет, как это случилось вчера. Спасибо, Мэй. – Вера повернулась к раковине и безо всякого перерыва быстро продолжила свою работу. – Клянусь, твой отец не смотрит на часы. Он должен выходить в шесть, минута в минуту. А его абсолютно не волнует, придет ли он вовремя или опоздает на полчаса. Я ему как-то сказала: «Рой, если обслужить покупателей для тебя важнее, чем прийти домой вовремя, то, может быть, тебе следует жить где-нибудь в другом месте?» И знаешь, что он сделал? – Двойной подбородок Веры задрожал, когда она опять принялась чистить картофель. – Он, не сказав ни слова, ушел в гараж. Ты не представляешь, как мне здесь живется и что твой отец мне иногда говорит. Теперь он все время торчит в гараже, даже взял туда телевизор, чтобы смотреть эти свои соревнования по бейсболу, пока занимается там всякой ерундой.
Возможно, он и смотрел бы телевизор в доме, мама, если бы ты позволяла ему ставить тарелку с воздушной кукурузой там, где он хочет, и класть ноги на твой драгоценный журнальный столик.
Возвращаясь в царство своей матери, Мэгги каждый раз поражалась, как только отец смог терпеть их сосуществование сорок с лишним лет. Мэгги находилась в доме лишь пять минут, а нервы ее были уже на пределе.
– Ну ладно, ты приехала домой не для того, чтобы слушать мои жалобы, – произнесла Вера таким тоном, что Мэгги поняла: в последующие четыре дня она услышит намного больше.
Вера закончила чистить картофель и поставила кастрюлю на плиту.
– Может, пока я буду накрывать на стол, ты возьмешь из машины вещи и отнесешь их наверх?
Мэгги испытывала сильное желание сказать: «Я остановлюсь у Бруки», но пренебречь Вериным гостеприимством было нельзя. Даже в сорок лет Мэгги не хватало мужества противоречить матери.
Наверху она, забывшись, положила чемодан на кровать, но через секунду стащила его на пол и, взглянув предусмотрительно на дверь, разгладила покрывало, успокоившись лишь тогда, когда убедилась, что на нем не осталось никаких следов.
В этой комнате ничего не изменилось. Если Вера покупала мебель, она покупала ее на всю жизнь. Кровать Мэгги и туалетный столик стояли на тех же местах, что и всегда. Обои с нежным рисунком из голубых цветочков, те самые обои, в которые Мэгги не позволялось втыкать кнопки, могли служить еще долгие годы. Ее письменный стол также находился на прежнем месте. Когда Кейти была совсем маленькой, Вера поставила здесь и детскую кроватку.
Воспоминания внезапно вызвали приступ тоски. Подойдя к окну, Мэгги отодвинула занавеску и уставилась на аккуратный задний двор.
Филлип, мне так не хватает тебя. Когда ты был рядом, всегда было легче встречаться лицом к лицу с мамой.
Она вздохнула, задвинула занавеску и опустилась на колени, чтобы распаковать чемодан.
В стенном шкафу рядом со старыми отцовскими костюмами висел запечатанный полиэтиленовый мешок с ее вечерним платьем для выпускного бала. Розовое платье. Эрик просил ее носить розовое и подарил ей букетик из чайных розовых роз.
Эрик женат, а ты, как великовозрастная дурочка, стоишь здесь и пялишься на пыльное старое платье.
Мэгги сняла свой дорожный костюм и надела новые джинсы «Гее», две связанные в резинку фуфайки-безрукавки – белую и поверх нее голубую. На шею она повязала хлопковый шарфик и, чтобы усилить впечатление, нацепила пару огромных ромбовидных клипсов.
Когда Мэгги вошла на кухню, Вера взглянула на ее наряд и произнесла:
– Такая одежда для тебя чересчур молодежна, тебе не кажется, дорогая?
Мэгги бросила взгляд на свои «вареные» джинсы и ответила:
– Когда я ее покупала, на ярлыке не было ограничений по возрасту.
– Ты не поняла, что я имею в виду, дорогая. Иногда женщина средних лет может выглядеть нелепо, пытаясь казаться моложе.
От бешенства у Мэгги заклокотало в горле, и она поняла, что если не уйдет немедленно, то не сможет держать себя в руках и четыре последующих дня станут невыносимыми.
– Сегодня вечером я собираюсь к Бруки. Сомневаюсь, что ее волнует, как я одета.
– Собираешься к Бруки? Не понимаю, почему надо бежать туда, пробыв дома всего минуту.
«Нет, мама! Тебе не удастся сделать это», – подумала Мэгги и решительно направилась к двери.
– Что-нибудь нужно принести из сада? – спросила она с наигранным спокойствием.
– Нет, ужин готов. Единственное, чего не хватает, это – твоего отца.
– Я все равно выйду.
Мэгги тихо выскользнула из дома, побрела по безукоризненно чистому дворику и мимо аккуратных рядов ноготков, тянувшихся вдоль дома, прошла в гараж, где в строгом порядке располагались отцовские инструменты. Пол был нелепо чистым, а телевизор стоял высоко над верстаком на специальной полке.
Бедный папа.
Закрыв дверь гаража, Мэгги пошла вдоль огорода, где торчали засохшие стебли бобов и гороха и подсыхали верхушки репчатого лука. Мэгги никогда не видела, чтобы ее мать откладывала какую-нибудь работу, если ее нужно было сделать. Почему-то сейчас ее возмутило даже это.
Вера крикнула в открытую дверь:
– Я подумала хорошенько и поняла, что мне нужны два спелых помидора. Подбери, пожалуйста, дорогая, такие, чтобы можно было порезать на дольки.
Мэгги пробралась между колышками и сорвала два подходящий помидора. Но когда она, неся их на кухню, прошла по коврику, Вера проворчала:
– Сними туфли, дорогая. Я только вчера натерла полы.
К тому времени, когда пришел Рой, Мэгги уже готова была взорваться. Она встретила его на дорожке, ведущей к гаражу, и они под руку направились к дому.
– Как приятно, что ты встречаешь меня здесь, – произнес Рой с нежностью.
Мэгги улыбнулась и крепко сжала его руку, чувствуя, что раздражение проходит.
– Ах, папа! – вздохнула она, подняв лицо к небу.
– Я думаю, твой сюрприз внес разнообразие в жизнь твоей мамы.
– Ее чуть не хватил удар.
– У твоей мамы никогда не будет удара, она этого не допустит.
– Ты опоздал, Рой, – заявила Вера. Она стояла в дверях и нетерпеливо, с раздражением указывала на белый сверток в его руке. – Я должна успеть поджарить эти отбивные, так что поторопись.
Он вручил ей сверток, и Вера исчезла. Рой пожал плечами и печально улыбнулся дочери.
– Давай пройдемся, – предложила Мэгги. – Покажи мне, что нового ты смастерил.
В гараже пахло свежей древесиной.
– Почему ты позволяешь ей так обращаться с собой, папа? – спросила Мэгги.
– Твоя мама – хорошая женщина.
– Она хорошая кухаркаи хорошая домашняя хозяйка.Но нас обоих она сводит с ума. Ты как хочешь, а я больше не могу. Почему ты это терпишь?
Он немного помолчал и сказал:
– Вероятно, я просто никогда не считал, что из-за этого стоит волноваться.
– И вместо этого ты приходишь сюда.
– Ну, я неплохо провожу здесь время. Недавно сделал несколько скворечников и кормушек для птиц, может, продам их.
Мэгги взяла отца за руку.
– Неужели у тебя никогда не возникало желания попросить ее замолчать и позволить тебе самому подумать о себе? Папа, она же вертит тобой, как хочет.
Он поднял обструганную дубовую деревяшку и погладил ее пальцами.
– Ты помнишь бабушку Пиерсон?
– Да, смутно.
– Она была такой же. Командовала моим отцом, как сержант на строевой подготовке новобранцами. Я привык так жить.
– Но это неправильно, папа.
– Они умерли, когда уже отпраздновали свою золотую свадьбу.
Их взгляды встретились.
– Это стойкость, папа, а не счастье. Это разные вещи.
Рой перестал гладить деревяшку и осторожно отложил ее в сторону.
– Так живет мое поколение.
Пожалуй, он был прав. Пожалуй, он чувствовал себя спокойно здесь, за работой в своей мастерской. Жена содержала дом в идеальном порядке, следила за тем, чтобы еда была вкусной, а одежда – чистой. Обычные обязанности жены, выполнение которых требовалось от женщины его поколения. Если отцу этого достаточно, то к чему Мэгги раздувать его недовольство?
Она коснулась его руки.
– Забудь о том, что я говорила. Пойдем ужинать.
Глава 4
Гленда Холбрук-Кершнер жила на ферме, в доме, которому было девяносто лет, окруженном двадцатью акрами вишневых деревьев Монтморенси, шестью акрами невозделанных лугов, лесами, достойным почитания древним красным амбаром, чуть менее древним амбаром из стальных жердей и хитросплетением дорожек, протоптанных детьми, машинами, собаками, кошками, лошадьми, коровами, оленями, енотами и скунсами.
Мэгги была здесь давно. Теперь дом стал больше, с обшитой вагонкой пристройкой, выступающей за первоначальную конструкцию из известняка. Веранда, некогда огороженная белыми перилами, сейчас была застеклена и стала частью жилого пространства. Позади дома по восточной стороне холма тянулся вниз громадный огород, а на бельевой веревке (почти столь же длинной, как и огород) висело четыре лоскутных одеяла. Мэгги въехала во двор около восьми часов вечера.
Двигатель еще работал, когда задняя дверь распахнулась и оттуда выплыла Бруки.
– Мэгги, ты здесь! – воскликнула она.
Оставив дверцу машины открытой, Мэгги побежала к подруге. Они крепко обнялись, сияя от радости и рассматривая друг друга.
– Бруки, как же замечательно видеть тебя!
– Я не могу в это поверить! Я просто не могу в это поверить!
– Я здесь! Я уже здесь!
Наконец, отступив немного, Бруки воскликнула:
– Бог мой, посмотрите на нее! Тощая, как щепка. Тебя что, не кормят в Сиэтле?
– Я приехала сюда, чтобы поправиться.
– Ну, это как раз то самое место, которое тебе нужно.
Сделав пируэт, Гленда продемонстрировала свои округлые формы. Каждая беременность добавляла ей пять фунтов веса. Однако для женщины средних лет Гленда была весьма привлекательной, с короткими вьющимися каштановыми волосами, заразительной улыбкой и притягательными карими глазами.
Она похлопала по своим пышным бокам и оглядела себя.
– Как сказал бы Джин, тепло зимой и прохладно летом.
Продолжая смеяться, они направились к дому.
– Входи, знакомься.
На ступеньках ждал Джин Кершнер, высокий, угловатый, одетый в голубые джинсы и выцветшую клетчатую рубашку. Он держал за руку маленькую, не выше его бедра, девочку в длинной ночной рубашке. Пшеничный фермер и счастливый отец, подумала Мэгги, когда он, отпустив ручку ребенка, протянул ей руку для приветствия.
– Значит, это Мэгги. Прошло много времени.
– Привет, Джин, – улыбнулась она неторопливо говорящему мужчине.
– Может быть, теперь, когда ты здесь, Гленда перестанет беспокоиться.
Девочка потянула его за джинсы.
– Папа, кто это?
Он взял малышку на руки.
– Мамина подруга Мэгги. – И пояснил, обращаясь к Мэгги: – Это наша предпоследняя – Крисси.
– Привет, Крисси, – протянула руку Мэгги.
Малышка сунула в рот палец и, застеснявшись, прижалась лбом к подбородку отца.
Смеясь, они прошли в дом, а Гленда в это время рассказывала:
– Остальные дети – кто где. Джастину два, он уже улегся, слава богу. Джулия и Дэнни катаются на нашей лошади Пенелопе. Эрика – на свидании, у нее сейчас прелестный возраст, ей шестнадцать, и она безумно влюблена. Тодд работает в городе, обслуживает столики в «Лакомке». Ему – девятнадцать, и он пытается решить, следует ли связать свою жизнь с военно-воздушными силами. Пол, наш старший, уже вернулся в колледж.
Дом оказался просторным и прочным, с расположенной со стороны фермы кухней, в которой главенствовал стол, окруженный восемью стульями. В огромной жилой комнате, продолжавшей кухню, стояли потертые диван-кровати, телевизор и в конце, перед застекленной верандой, старомодная железная кушетка и два кресла-качалки. Обстановку нельзя было назвать роскошной; выжженная картинка с изображением косули, детские рисунки, декоративные тарелки, комнатные растения... И все же, как только Мэгги вошла, она почувствовала себя дома.
Она сразу же определила, что семьей Бруки управляла твердая, но любящая рука.
– Поцелуй маму, – велел Джин Крисси, – и отправляйся спать.
– Не-ет! – Крисси в знак протеста забила ногами по его животу и свесилась боком через отцовскую руку.
– Да, спорщица.
Крисси обхватила обеими руками лицо отца и попыталась применить женскую уловку:
– Пожа-а-алста, папа, разреши мне лечь попозже?
– Ну и кокетка же ты, – сказал Джин. – Поцелуй маму быстренько, если хочешь.
Прямые длинные волосы Крисси дважды качнулись возле подбородка матери, когда она крепко обняла ее и поцеловала.
– Спокойной ночи, моя сладкая.
Отец на руках отнес девочку наверх.
– Ну, – сказала Гленда, – теперь мы можем побыть одни. И, поскольку я дала слово... – Она открыла холодильник и достала зеленую бутылку с длинным горлышком. – По такому случаю я бы выпила глоток зинфанделя.
– С удовольствием. Особенно после трехчасового общения с моей мамой.
– Как поживает старый сержант Пиерсон?
Это прозвище вернуло память к тем дням, когда Бруки, бывало, шагала по переднему крыльцу Пиерсонов и, прежде чем зайти, решительно салютовала букве «П» на входной двери.
– Раздражает, как всегда. Бруки, я не понимаю, как отец с ней живет. Она, вероятно, следит, когда он ходит в сортир, чтобы удостовериться, что он не забрызгивает крышку унитаза!
– Ужасно, у тебя ведь отец – мировой мужик. Его все любят.
– Я знаю. – Мэгги взяла бокал с вином и сделала глоток. – Спасибо.
Они последовали в дальний конец огромной комнаты, Бруки села в кресло-качалку, а Мэгги – на кушетку, облокотившись на подушку. Мэгги рассказала Бруки, какой критике они с Роем подверглись за то короткое время, пока она была дома. Вниз спустился Джин, сделал глоток из бокала Гленды и поцеловал ее в макушку.
– Веселитесь, – сказал он и благоразумно оставил их наедине.
Однако не прошло и пяти минут, как в комнату с шумом ввалились Джулия и Дэнни, от которых несло конюшней. Они явно испытывали неловкость, когда их знакомили с Мэгги, но держались вежливо и, освободившись, удалились на кухню взбивать «кул-эйд». Затем пришла Эрика со своим приятелем и еще какой-то парочкой. Шумная компания искала газету, чтобы выяснить, какой фильм идет в ближайшем кинотеатре.
– О, привет! – сказала Эрика, когда ее познакомили с Мэгги. – Мы слышали много историй о ваших с мамой школьных делах. Это мои друзья: Мэтт, Карли и Эдам. Мам, можно мы сделаем немного воздушной кукурузы, чтобы взять с собой в кино?
Пока готовился попкорн, домой вернулся Тодд. Проходя через кухню, он поддразнил сестер и сказал:
– Привет, мама. Это Мэгги? Она выглядит так же, как на фотографии из твоего школьного альбома.
Он пожал Мэгги руку, затем присвоил бокал Гленды и отпил из него.
– Эта штука может остановить твое развитие. Отдай.
– Не заметно, чтобы это остановило ваше, – заявил Тодд и отпрыгнул в сторону, получив от Бруки затрещину.
– Здесь всегда так? – спросила Мэгги, когда Тодд ушел на кухню, чтобы стащить воздушную кукурузу и позлить младших сестер и брата.
– Большую часть времени.
Контраст между тем, как живут Мэгги и Бруки, был настолько разительным, что побуждал к сравнению. Когда все в доме наконец угомонились и подруги остались одни, они разговаривали так, будто не было долгих лет разлуки: спокойно, уютно.
Мэгги описала, что она чувствовала, когда, включив утром телевизор, узнала из выпуска новостей, что ее муж погиб в авиакатастрофе. Бруки поведала, как это бывает, когда в тридцать восемь лет обнаруживаешь, что беременна.
Мэгги поделилась, какой одинокой ощущала себя, когда ее единственная дочь уехала в колледж; Бруки призналась, какие порой случаются срывы, когда под ногами постоянно путаются семь человек.
Мэгги рассказала о своих одиноких ужинах в безмолвном, пустом доме; Бруки живописала, каково это – готовить еду на девятерых, когда стоит жара в девяносто пять градусов [3]3
* По Фаренгейту
[Закрыть]*, а в доме нет кондиционеров. Мэгги сообщила, как была разочарована, получив в гольф-клубе гнусное предложение от их с Филлипом женатого друга; Бруки пожаловалась, что скашивает под вишневыми деревьями сорняки на площадке в двадцать акров.
Мэгги поделилась, как одиноко спать в постели, после того как она привыкла в течение стольких лет уютно устраиваться, чувствуя тепло любимого. На что Бруки ответила:
– Мы до сих пор спим втроем, иногда – вчетвером, если бывает гроза.
– Я завидую тебе, Бруки, – призналась Мэгги. – Твой дом наполнен жизнью.
– Теперь я бы не отдала ни одного из них, хотя было время, когда я думала, что моя матка не прочь сделать выкидыш.
Подруги рассмеялись. Разделавшись с бутылкой зинфанделя, они почувствовали легкое головокружение и расслабились. Комната освещалась только напольной лампой. Тишина в доме располагала к доверительности.
– Мы с Филлипом хотели завести много детей, – призналась Мэгги. Она положила ноги на кушетку, пустой бокал покачивался в ее руке. – Дважды у меня был выкидыш, а сейчас уже начались приливы.
– Уже?
– Как-то ночью, спустя почти три месяца после смерти Филлипа, я лежала в постели, было около одиннадцати. Мне стало очень плохо, и я тогда подумала, что это сердечный приступ. Я хочу сказать, Бруки, что ощущения были такими же, как при сердечном приступе. Начался он в грудной клетке, руки и ноги повлажнели. Я испугалась, разбудила Кейти, и она отвезла меня в больницу. Угадай, что это было.
– Не знаю.
– Приливы.
Бруки попыталась сдержать смешок, но не смогла.
– Бруки, если ты смеешься, я тебя сейчас стукну!
– Приливы?
– Я сидела в смотровом кабинете, ожидая врача, и медсестра попросила меня рассказать, как все произошло. И в это время приступ опять повторился. Я сказала ей об этом. Она посмотрела на меня и спросила: «Миссис Стерн, сколько вам лет?» Я решила, что она сошла с ума, задавая такой вопрос во время приступа, но все же ответила, что мне тридцать девять. На что медсестра сказала: «У вас не сердечный приступ, а климактерический прилив. Я вижу, как краснеют ваши грудь и шея».
Гленда не смогла дольше сдерживать сдавленный смех. Она хмыкнула один раз, потом другой. И вскоре уже улюлюкала, откинувшись в кресле-качалке.
Мэгги сняла ногу с кушетки и пнула ее.
– Ты думаешь, это смешно! Подожди, когда-нибудь сама узнаешь!
Бруки успокоилась, вжалась затылком в спинку кресла и скрестила руки на животе.
– Безобразие! И ты можешь поверить, что мы настолько старые?
– Не мы. Только я. Ты до сих пор производишь детей.
– Нет, теперь уже нет! На столе в столовой я держу целое блюдо презервативов.
Они рассмеялись, потом помолчали. Мэгги прикоснулась к руке Бруки.
– Как же здорово, что я здесь, с тобой. Ты лучше доктора Фельдстейна. Лучше лечения в группе. Лучше всех друзей, появившихся у меня в Сиэтле. Огромное тебе спасибо!
– Ай, сейчас мы просто заряжаемся энергией.
– Нет, я не это имею в виду. Меня не было бы сейчас здесь, если бы ты не подняла всех и не начала этот круговорот телефонных звонков. Первой была Тэйни, затем Фиш и Лайза и даже Эрик.
– Он позвонил тебе?!
– Да, я так удивилась.
– И что он сказал?
– Что выяснил у тебя истинную причину моего звонка. Он волновался, что я могу покончить с собой, но я убедила его, что не сделаю этого.
– И?
– И то, что обычно принято говорить. Мы беседовали о бизнесе, которым он занимается, о том, какая была рыбалка, о моей работе и о том, есть ли у нас дети и сколько их, и он сказал, что очень счастлив в браке.
– Слушай, ты, может быть, увидишь его жену. Она просто красотка.
– Не думаю, что смогу увидеть Эрика.
– Да, действительно, ведь ты приехала ненадолго.
– Почему ты решила, что у них нет детей? Это странно, потому что, когда мы с Эриком встречались, он часто говорил, что не против иметь полдюжины.
– Не знаю.
– Ну, как бы то ни было, это не наше дело.
Мэгги зевнула и потянулась. Зевнула и Бруки. Спустив ноги на пол, Мэгги заметила:
– Можно сказать, это сигнал, чтобы гость шел домой... – Взглянув на часы, она воскликнула: – О, Боже, почти час ночи!
Бруки проводила Мэгги до машины. Ночь была наполнена запахами петуний и конюшни. Над головой, на сине-черном небосводе, сияли звезды.
– Как же хорошо в родных местах, – пробормотала Мэгги задумчиво.
– Тебя тянет обратно?
– Да, в самом деле, тянет. Особенно, когда здесь друзья... А завтра мы соберемся все вместе. – Они обнялись. – Спасибо, что побыла со мной, когда я в этом очень нуждалась. И за заботу.
Впервые Гленда осталась серьезной.
– Так хорошо, что ты снова рядом. Я хочу, чтобы ты осталась здесь навсегда.
Навсегда. Мэгги думала об этом по пути домой, вдыхая запахи прохладной августовской ночи, зерна и созревающих яблок. Нигде осень не была так великолепна, как в Дор-Каунти. Последний раз Мэгги любовалась здесь ее красками больше двадцати лет назад. И она вновь с любовью переживала эту чудесную пору. Но остаться навсегда? В одном городе с Верой? Страшно даже подумать.
Дома Вера умудрилась оставить Мэгги последнее на этот день указание. К лампочке туалетного столика была прикреплена записка: «Выключи свет в ванной».
На следующий день в дом Бруки нагрянули четверо совершенно взрослых людей и сразу же превратились в смешливых и легкомысленных девчонок из прошлого.
Они крепко обнимались. Они прыгали. Они плакали. Они целовались. Они говорили все сразу. Они называли друг друга давно забытыми прозвищами. Они сквернословили с удивительной легкостью, украшая свою речь недостойными леди бранными выражениями. Они восхищались Лайзой (все еще самой хорошенькой), поддразнивали Бруки (самую плодовитую) и Кэролин (уже бабушку), и Тэйни (самую седую).
Они сравнивали семейные фотографии, характеры своих детей и акушерские воспоминания; свадебные кольца, мужей и работу; путешествия, дома и здоровье; ели салат из цыплят, пили вино, становясь еще более легкомысленными; вспоминали матерей, отцов, братьев и сестер; сплетничали о бывших одноклассниках; они просматривали школьный альбом и смеялись над своими нелепыми прическами и макияжем; критиковали тех учителей, которых презирали, и хвалили тех, которых любили в 1965-м; пытались спеть школьную песню, но не могли вспомнить (за исключением Бруки) слов. В конце концов Лайза, Бруки и Мэгги исполнили «Трех белых голубей, улетающих к морю».
Они проигрывали скрипучие записи «Битлз» и танцевали. Они гуляли по лугу Бруки, взявшись за руки и распевая неприличные песни, которые выучили в школе с помощью мальчишек и за которые могли бы наказать своих детей.
Вечером они пошли в город и ужинали там в «Лакомке», где их обслуживал сын Бруки Тодд, получивший за это самые большие в его практике чаевые. В толпе поздних туристов они прогулялись по Мэйн-стрит и спустились вниз, к городскому пляжу, где, усевшись на камни, наблюдали, как отсвет солнца окрашивает реку.
– Почему мы раньше не делали этого? – спрашивали они друг друга.
– Мы должны договориться о ежегодных встречах.
– Да, должны.
– Что это вы все скисли? – спросила Лайза.
– Потому что грустно говорить «до свидания». Сегодня было так весело.
– Но мы ведь пока не прощаемся. Мы еще увидимся на свадьбе Гари.
– Нас не приглашали.
– Конечно, приглашали. О, я чуть не забыла. – Лайза расстегнула молнию своей сумочки. – Гари и Дэб посылают это всем вам.
Она показала приглашение со всеми их именами на конверте.
– Мы с Джином придем, – подтвердила Бруки, внимательно вглядываясь в лица подруг. – Город маленький, все придут.
– И Мэгги в воскресенье еще не уедет, – размышляла Лайза, – а мы вдвоем живем достаточно близко, чтобы приехать. Ей-богу, Гари и Дэб искренне хотят, чтобы все вы пришли. Гари даже сделал себе пометку, чтобы напомнить мне об этом. Гостей принимают в яхт-клубе Бейли-Бей.
Они пристально посмотрели друг на друга.
– Я приду, – сказала Тэйни, – мне нравится еда в яхт-клубе.
– Тогда я тоже, – заявила Фиш. – А ты, Мэгги?
– Ну конечно, приду, если вы все соберетесь там.
– Прекрасно!
Они поднялись с камней, отряхнулись и неторопливо двинулись по улице.
– Как насчет завтрашнего дня, Мэгги? – поинтересовалась Бруки. – Давай что-нибудь придумаем. Поплаваем, походим по магазинам, прогуляемся к острову Кейн? Что ты хочешь?
– Я чувствую себя виноватой из-за того, что отнимаю тебя у семьи.
– Виноватой! – воскликнула Бруки. – Если бы у тебя дома была такая же куча народу, ты научилась бы пользоваться каждым удобным случаем, чтобы удрать. Мы с Джином много делаем для детей, они тоже могут сделать кое-что для меня – позволить мне день пожить для себя самой.
Посидев еще немного, подружки пожелали друг другу доброй ночи.
На следующее утро Мэгги пила на кухне чай и пыталась, не теряя самообладания, разговаривать с матерью.
– У Бруки замечательная семья. Мне понравился ее дом.
– И все же стыдно, что она позволила себе так располнеть, – заметила Вера. – А что касается семьи, то я считаю, она могла бы быть поменьше. Ведь, когда Бруки родила последнего, ей было уже тридцать восемь.
Мэгги, сдержав раздражение, вступилась за подругу:
– Однако все они очень хорошо ладят. Старшие присматривают за младшими, и все приучены убирать за собой. Замечательная семья.
– Как бы то ни было, когда женщине под сорок, ей следует быть предусмотрительной. Ведь у нее мог родиться умственно отсталый ребенок!
– Даже после сорока беременности далеко не так редки, как было раньше, мама. А Бруки сказала, что каждый ее малыш был желанным. И последний вовсе не ошибка.
Вера поджала губы.
– Ну, а как Кэролин? – спросила она.
– Кэролин выглядит счастливой женой фермера. Они с мужем собираются выращивать женьшень.
– Женьшень! Кому он нужен?
Мэгги опять сдержалась, чтобы не ответить резко. Чем старше становилась Вера, тем самоувереннее. Она критиковала все, любую тему или предмет, за исключением того, чем сама пользовалась, или владела, или что одобряла. Когда Вера спросила о Лайзе, Мэгги хотелось закричать: «Зачем ты спрашиваешь, мама, ведь тебя это не волнует?» Но она все-таки ответила:
– Лайза так же красива, может быть, стала даже еще красивее. Ее муж – пилот, поэтому они путешествуют по всему миру. А помнишь ярко-рыжие волосы Тэйни? Теперь они у нее самого прелестного персикового цвета, какой ты когда-либо видела. Как кленовый лист осенью.
– Слышала, ее муж открыл мастерскую и разорился несколько лет назад. Она не говорила об этом?
«Просто промолчи и выйди, прежде чем она издаст еще один звук», – подумала Мэгги.
– Нет, мама, не говорила.
– И бьюсь об заклад, ни у кого из них нет таких денег, как у тебя.
Как же ты дошла до этого, мама? Неужели в твоей душе совсем не осталось благородства?
Мэгги поднялась, чтобы поставить чашку в раковину.
– Я собираюсь сегодня встретиться с Бруки, так что не жди меня на ленч.
– С Бруки... Но ты, с тех пор как приехала, провела дома не больше двух часов!
На этот раз Мэгги решила не оправдываться.
– Мы собираемся сделать кое-какие покупки, а потом устроить пикник на острове Кейн.
– Что вы там забыли? Вы же ездили туда сто раз.
– Это ностальгия.
– Это бессмыслица. Там старый маяк, который вот-вот рухнет, и когда это произойдет, округ должен будет заплатить за...
Мэгги демонстративно вышла посредине этой тирады.
Мэгги уехала. Вместе с Бруки они отправились в магазин, где Рой сделал им огромные сандвичи с индейкой и сыром.
– Веселитесь! – сказал он улыбаясь.
Утро они провели, расхаживая по антикварным лавкам – отреставрированным бревенчатым зданиям, чья привлекательность ожила благодаря белым ставням и бордюрам из розового алтея. Один магазинчик размещался в большом амбаре. В раскрытые двери на выкрашенный в розовый цвет пол падали пятна солнечного света. На стропилах висели пучки трав и засушенных цветов, на чердаке лежали лоскутные одеяла ручной работы. Подруги рассматривали кувшины и вазы, оловянные игрушки, старинные кружева, санки с деревянными полозьями, глиняные горшки и колыбельки, урны и гардеробы.
Бруки нашла прелестную голубую корзинку, полную засушенных васильков, с восхитительным розовым бантом на ручке.
– Она мне нравится. – Бруки повесила корзинку на палец.
– Тогда купи, – посоветовала Мэгги.
– He могу себе позволить.
– А я могу. – Мэгги взяла корзинку у Бруки. Бруки отняла ее и поставила на место.
– Нет, не надо.
Мэгги снова схватила корзинку.
– Но я могу!
– Нет.
– Бруки, – проворчала Мэгги, пока они выхватывали корзинку друг к друга, – у меня очень много денег, и не на что их тратить. Пожалуйста, позволь мне.
Подруги встретились взглядами, их дружелюбное противоборство прервал мелодичный бой настенных часов.
– Хорошо. Спасибо.
Они прошли через каменистую отмель к острову Кейн, сходили к маяку, обследовали берег, поплавали и съели свои сандвичи, глядя на озеро Мичиган. Мэгги лежала на спине, глаза ее защищали солнечные очки.
– Эй, Бруки? – позвала она.
– Да?
– Можно тебе кое-что рассказать?
– Конечно.
Мэгги сквозь очки смотрела на облака.
– Видишь ли, то, что я сказала в антикварном магазине, правда. Я несметно богата, но мне на это наплевать.
– Я бы не прочь немного так пожить.
– Все дело в том, откуда у меня эти деньги. Я получила больше миллиона долларов по страховке за смерть Филлипа, но отдала бы все до последнего пенни, если бы только могла его вернуть. Странное чувство. – Мэгги повернулась на бок, лицом к Бруки, и подперла рукой подбородок. – С того момента, как комиссия вынесла решение, что во всем виноват пилот – обслуживающая команда оставила дверцу люка открытой, – я узнала, что мне больше никогда не придется беспокоиться о деньгах. Ты и представить себе не можешь, по каким статьям производятся страховые выплаты в таких случаях. – Мэгги начала загибать пальцы. – Страдания детей, необходимость оплачивать их образование в колледже, страдания родственников, даже страдания «жертвы» во время падения самолета с неба. Бруки, мне заплатили за это, мне! – Она с раздражением стукнула себя в грудь. – Можешь вообразить, что я должна была испытывать, беря деньги за страдания Филлипа?
