Текст книги "Горькая сладость"

Автор книги: Лавейл Спенсер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Пройдя за стойку с устаревшим латунным кассовым аппаратом, Эрик направился через узкую дверь в комнату, бывшую когда-то боковой террасой. Теперь там размещался запас пенополистироловых охладителей и морозильник.

Другая дверь в дальней части террасы вела в кухню.

– Доброе утро, Ма, – сказал он, входя.

– И тебе доброе утро.

Он потянулся к буфету за большой белой чашкой и налил себе кофе из облупленной эмалированной кружки, стоявшей на обшарпанной газовой плите – той же самой, что появилась здесь, когда он был еще мальчиком. Ее решетки стали толстыми от жира, а стена за плитой покрылась желтыми пятнами. Но Ма была плохой хозяйкой, за одним исключением: дважды в неделю она пекла хлеб, отказываясь от покупного, и заявляла:

– Эта штука убьет тебя!

В это утро она замешивала тесто для хлеба на старом раздвижном столе, покрытом голубой клеенкой, с которой у Эрика были связаны замечательные воспоминания. Это была единственная новая вещь после 1959 года, когда убрали древний деревянный ледник и Ма купила холодильник «Гибсон», который превратился теперь в пожелтевший реликт, но все еще продолжал работать.

Ма никогда ничего не выбрасывала, используя для домашних нужд. На ней был ее обычный костюм – голубые джинсы и облегающая футболка цвета морской волны, что делало ее похожей на дымовую трубу. Анна Сиверсон любила футболки с надписями. Сегодня она носила на себе слова: «Я СДЕЛАЮ ЭТО С БОЛЕЕ МОЛОДЫМ МУЖЧИНОЙ», рисунок пожилой женщины и молодого мужчины, который ловит рыбу. Ее тугие локоны цвета никеля сохраняли форму палочек для домашнего перманента, на носу сидели очки, почти такие же старые, как и «Гибсон», с такими же пожелтевшими стеклами.

Повернувшись с чашкой в руке, Эрик наблюдал, как она идет к буфету, чтобы вытащить противни для хлеба.

– Как ты сегодня? – спросил он.

– А?

– Мерзко, да?

– Ты пришел сюда, чтобы попить кофе и меня расстроить?

– Ну что ты такое говоришь? – Он посмотрел в чашку. – Такой кофе отпугнет даже водителей грузовиков.

– Иди попей в офисе подкрашенную водичку.

– Ты же знаешь, я терпеть не могу картонные чашки, они ненастоящие.

– Тогда пей кофе дома. Или твоя жена не знает, как его варить? Она добралась до дома прошлой ночью?

– Да. Около десяти.

– Ха.

– Ма, не заводи меня.

– Прекрасный образ жизни – ты живешь здесь, а она – по всем штатам. – Она намазала жиром противень для хлеба и задела им стол. – Если бы я попыталась сделать что-нибудь подобное, твой отец притащил бы меня домой за волосы.

– У тебя для этого не хватило бы волос. Между прочим, что ты с ними сотворила? – Он сделал вид, будто внимательно изучает ее жуткие плотные завитки.

– Ходила прошлым вечером к Барбаре, и она меня накрутила.

Барбара была женой Майка. Они жили в лесу, в пятидесяти футах от береговой линии.

– Такое впечатление, будто их серьезно повредили.

Она шлепнула Эрика противнем, затем уложила каравай.

– У меня нет времени возиться с прической, и ты это знаешь. Ты завтракал?

– Да.

– Чем? Глазированными пирожками?

– Ма, ты опять вмешиваешься не в свое дело.

Она засунула каравай в духовку.

– Для чего же еще нужны матери? У Господа нет такой заповеди «не вмешивайся» – вот я и вмешиваюсь. Для того и существуют матери.

– А я думал, что они существуют для продажи лицензий на рыбную ловлю и оформления чартерных заказов.

– Если хочешь, съешь остатки колбасы.

Она кивнула на сковородку, стоявшую на плите, и принялась счищать муку с клеенки и с рук.

Он поднял крышку и нашел две почти остывшие польские колбаски для него и для Майка, взял одну и начал есть, нагнувшись над плитой.

– Ма, ты помнишь Мэгги Пиерсон?

– Конечно, я помню Мэгги Пиерсон. Почему ты заговорил о ней?

– Она звонила мне сегодня ночью.

Впервые с того момента, как он вошел в комнату, мать прервала свои занятия. Она повернулась от раковины и посмотрела на сына через плечо.

– Она звонила тебе? Для чего?

– Только для того, чтобы сказать «привет».

– Она ведь живет где-то на западе, да?

– В Сиэтле.

– Она позвонила тебе из Сиэтла только для того, чтобы сказать «привет»?

Эрик пожал плечами.

– Она вдова, не так ли?

– Да.

– Ах, вон оно что.

– Что ты имеешь в виду?

– Она была в тебя влюблена. Она возвращается в прошлое, вот что она делает. Вдовы всегда так поступают, когда им нужен мужчина.

– О, Ма, какого черта! Нэнси была как раз рядом, когда она позвонила.

– Когда кто позвонил? – прервал их Майк, вклиниваясь в разговор. Он был на два года старше брата, на тридцать фунтов тяжелее и носил густую темную бороду.

– Его давняя страсть, – ответила Анна Сиверсон.

– Она не моя давняя страсть!

– Кто? – повторил Майк, направляясь прямо к буфету за кофейной чашкой и наполняя ее у плиты.

– Дочь Пиерсона, та самая, с которой он занимался кое-чем на задней терраске, когда думал, что мы уже спим.

– О, черт, – простонал Эрик.

– Мэгги Пиерсон? – приподнял Майк брови.

– Дочь Веры и Лироя Пиерсонов – ты должен ее помнить, – пояснила Анна.

Пробуя губами дымящийся кофе, Майк ухмыльнулся брату:

– Что за вздор! Вы с голубкой Мэгги в школьные времена использовали эту старую кушетку для того, чтобы познакомиться поближе?

– Поскольку вам обо мне все известно, то я собираюсь прекратить этот базар и не желаю больше с вами говорить.

– Так что ей было нужно? – Майк нашел оставшуюся колбаску и подкрепился.

– Не знаю. Она общалась с Глендой Холбрук и просто... – Эрик пожал плечами. – Позвонила, вот и все. Сказала «привет», спросила, как дела, женат ли, есть ли у меня дети, – вот и все.

– Вынюхивает, – опять влезла в разговор Анна, стоя спиной к сыновьям возле раковины.

– Ма!

– Да, я уже слышала. Только для того, чтобы сказать «привет».

– Она передавала привет и вам обоим тоже, но я не знаю, черт меня подери, зачем.

– Ммм... чего-то здесь не хватает, – размышлял Майк.

– Ну, когда ты поймешь, в чем дело, я надеюсь, ты позволишь узнать и мне, – сказал Эрик насмешливо.

Из офиса донеслось потрескивание радио и послышался голос Джерри Джо:

– «Мэри Диар» – базе. Ты там, бабушка?

Эрик вышел ответить.

– Это Эрик. Иди вперед, Джерри Джо.

– Доброе утро, капитан. Наша семичасовая смена находится здесь. Только что послали сообщение в офис. Нам с Ником может понадобиться некоторая помощь здесь, внизу.

– Будьте там наготове.

Эрик бросил взгляд в открытую дверь офиса и увидел группу мужчин. Они шли по асфальту от дока, затем повернули к офису Ма для регистрации, оплаты и покупки лицензии. Вдали он увидел Тима Руни, матроса, направляющего закрепленную лодку на сходню, в то время, как пикап и другую лодку как раз подтаскивали на стоянку.

Выключив микрофон, Эрик позвал:

– Ма? Майк? Клиенты наступают со всех сторон. Я иду к лодке.

Ровно в семь тридцать утра двигатели «Мэри Диар», ожив, зафыркали. Джерри Джо освободил швартовые и прыгнул на борт, когда Эрик дернул за шнур, и тишину расколол продолжительный оглушающий гудок. Двигатели «Голубки» тоже набрали обороты. Майк ответил таким же гудком.

Огромный деревянный штурвал вздрогнул под руками Эрика, когда он медленно начал выплывать из гавани Хеджихог.

Это время дня Эрик любил больше всего: раннее утро, солнце, встающее у него за спиной, клочья пара, поднимающиеся от воды, которые разделялись и закручивались, когда сквозь них пробиралась лодка; а над головой – эскорт из чаек, пронзительно и громко кричащих, с белыми головами, поблескивающими на солнце; и на западе – Дор-Блафф, круто и зелено возвышающийся над лиловым горизонтом.

Он направил нос лодки на север, оставляя позади запахи залива – влаги, леса и рыбы – ради свежести открытой воды. Включив глубиномер, он снял с потолка радиомикрофон.

– Это «Мэри Диар» на десятке. Кто там сегодня?

Спустя мгновение ответил голос:

– Это «Русалка» с Тейбл Блафф.

– Привет, Рог, повезло сегодня?

– Пока нет, но мы их замечаем на пятидесяти пяти футах.

– Еще кто-нибудь плавает?

– «Моряк» направляется к острову Вашингтон, но попал в густой туман, поэтому держит курс на восток.

– Пожалуй, я отправлюсь к Дор-Блафф.

– Лучше всего. Не действуй в округе.

– На какой глубине вы идете?

– У меня глубина небольшая – что-то около сорока пяти.

– Тогда мы попытаем счастья чуть глубже. Спасибо, Рог.

– Желаю удачи, Эрик.

Среди проводников Дор-Каунти было принято щедро делиться информацией, чтобы каждая рыбалка становилась обильной, а рейсы удачными и рыбаки возвращались обратно.

Эрик еще раз позвонил.

– «Мэри Диар» – базе.

Послышался голос Ма, скрипучий и хриплый:

– Вперед, Эрик.

– Выхожу к Дор-Блафф.

– Я слышу тебя.

– Увидимся в одиннадцать. И чтобы хлеб был уже готов, хорошо?

Микрофон затрещал, Ма фыркнула от смеха:

– Ладно, щенок. База отключается.

Повесив микрофон, Эрик улыбнулся Джерри Джо через плечо и попросил:

– Постой здесь, пока я займусь лесами.

Следующие полчаса он был занят тем, что насаживал на удочки и спиннинги блестящие искусственные наживки, закреплял снасти специальными приспособлениями на корме, высчитывал время хода лесы во время травления, устанавливая таким образом глубину. Он спустил лесы, которые контролировались радарным устройством, чтобы следить на экране за попавшейся рыбой и непрерывно наблюдать за спиннингами, установленными вдоль боковых и задних перил. Все это время он шутил со своими клиентами, знакомясь с новичками, а с теми, кто уже бывал с ним, вновь вспоминал прошлые уловы, очаровывая всех, вызывая у них желание вернуться сюда опять.

Он был хорошим знатоком своего дела и общительным человеком. Когда первая рыба попалась на крючок, его собственное воодушевление усилило волнение других при виде согнутой удочки. Эрик вытащил ее из опоры, опустил ниже, как предписывает инструкция, и передал худощавому лысому мужчине из Висконсина, затем торопливо застегнул вокруг его талии тяжелый кожаный пояс и начал выкрикивать указания, которые в прежние годы отдавал его отец:

– Не дергай назад! Держись ближе к перилам! – И к Джерри Джо: – Сбрось скорость, поворачивайся по кругу направо! Мы достанем его!

Он ругался и подбадривал одинаково привлекательно. Заняв место у рыболовного сачка и вытаскивая улов через перила, он волновался так, словно это был его собственный первый улов.

Он ловил рыбу в этих водах всю свою жизнь. Поэтому неудивительно, что улов оказался богатым: шесть лососей на шестерых рыбаков.

В одиннадцать он вернулся к причалу, взвесил рыбу и, напевая «Сиверсонс чартерс, Гиллз-Рок», выстроил рыбаков в ряд, сфотографировал вместе с добычей и выдал каждому по карточке. Затем выпотрошил рыбу, продал четыре охладителя и четыре пакета со льдом и отправился к Ма на обед.

К семи часам вечера он повторил ту же программу трижды. Насаживал приманку на лесы сорок два раза, встретил восемь новых клиентов и одиннадцать старых, помог им выгрузить на берег пятнадцать лососей и три форели, выпотрошил рыбу, и в это время он ухитрился вспоминать о Мэгги намного чаще, чем хотел бы. Удивительно, какие чувства может разбудить такой звонок – давние воспоминания, тоска по прошлому, вопросы типа «а что было бы, если?».

Поднимаясь по склону к дому Ма, и сейчас, и в прошлый раз он думал о Мэгги. Он посмотрел на часы: семь пятнадцать. Нэнси, видимо, уже села ужинать, но у него были несколько иные планы. Прежде чем отправиться домой, Эрик собирался сделать один телефонный звонок.

Майк с мальчиками уже ушли. Когда Эрик вошел, Ма закрывала офис.

– Хороший день, – сказала она, выключая кофейник.

– Да.

Телефонный справочник Дор-Каунти находился на кухне. Он висел на грязной веревке под настенным телефоном возле холодильника. Найдя номер, Эрик понял, что Ма, вероятно, вот-вот войдет, однако решил не скрывать своих намерений и набрал номер. В трубке раздался гудок, и он оперся локтем на холодильник. Действительно, вошла Ма с кофеваркой и стала вытряхивать кофейную гущу в раковину, и в это время он услышал четвертый гудок.

– Алло? – произнес детский голос.

– Гленда дома?

– Минутку. – В трубке грохнуло.

Ребенок вернулся и сказал:

– Она спрашивает, кто это.

– Эрик Сиверсон.

– Хорошо, сейчас.

Он услышал громкий крик:

– Это Эрик Сиверсон! – И Ма, проходя в этот момент по кухне, прислушалась.

Через минуту Гленда взяла трубку:

– Эрик, привет! Легок на помине.

– Привет, Бруки.

– Она позвонила тебе?

– Мэгги? Да, что меня дьявольски удивило.

– Меня тоже. Я очень беспокоюсь за нее.

– Беспокоишься?

– Ну да, я имею в виду, черт возьми... а ты – нет? – Он задумался. – Она была подавлена?

– Да нет, она ничего такого не сказала. Мы просто, понимаешь, увлеклись.

– И она ничего не сказала о группе, в которой занимается?

– Что за группа?

– У нее скверно обстоят дела, Эрик, – призналась Бруки. – Год назад она потеряла мужа, ее дочь только что уехала в колледж. По всей видимости, она обсуждала свою ситуацию в группе психологической помощи, стремилась все преодолеть и смириться с тем фактом, что ее муж умер. Но в это время кто-то из группы пытался покончить с собой.

– Покончить с собой? – Локоть Эрика соскочил с холодильника. – Ты думаешь, она тоже может дойти до такого состояния?

– Не знаю. Мне известно лишь, что психиатр уверял ее, будто в таком угнетенном состоянии самое лучшее – позвонить старым друзьям и поговорить о прошлом. Вот она и позвонила нам. Мы ее лекарство.

– Бруки, я не знал. Если бы я знал... Но она ничего не сказала ни о психиатре, ни о лечении, вообще ни о чем. Она в клинике?

– Нет, она дома.

– Какое она произвела на тебя впечатление? Я хочу спросить, была ли она все время подавлена или... – Эрик обеспокоенно взглянул на Анну, которая прекратила свои занятия и стояла, наблюдая за ним.

– Не знаю. Я ее рассмешила, но вообще трудно сказать. А какое впечатление она произвела на тебя?

– Я даже не знаю. Прошло двадцать три года, Бруки. Довольно сложно понять, ведь я только слышал ее голос. Я ее тоже рассмешил, но... Черт, если бы она хоть что-нибудь рассказала.

– А ты не можешь выбрать время и позвонить ей, сейчас или как-нибудь попозже. Я думаю, это ей помогло бы. Я уже поговорила с Фиш, Лайзой и Тэйни. Мы собираемся звонить ей по очереди.

– Прекрасная мысль. – Эрик задумался на пару секунд и решился: – Бруки, у тебя есть ее телефон?

– Конечно. Ты приготовил карандаш?

Он быстро схватил карандаш, висевший на грязной веревке.

– Да, давай. – Под пристальным взглядом Ма он записал номер Мэгги на обложке телефонной книги среди дюжины разных каракулей. – 206-555-3404, – повторил он. – Спасибо, Бруки.

– Эрик?

– Да?

– Передай ей привет и скажи, что я помню о ней и скоро позвоню.

– Ладно.

– И передай привет своей маме.

– Ладно. Я сейчас в ее доме, Бруки.

– Пока.

Повесив трубку, Эрик встретился взглядом с Анной и почувствовал себя так, словно по нему галопом несется табун лошадей.

– Она занимается в группе психологической поддержки для людей, находящихся на грани самоубийства. Врач посоветовал ей позвонить старым друзьям. – Он перевел дыхание и обеспокоенно посмотрел на мать.

– Скверно, скверно.

– Она ничего мне не сказала, Ма.

– Это непросто – признаться в этом даже себе самому.

Эрик подошел к окну и уставился во двор, пытаясь представить себе Мэгги такой, какой помнил, – веселой девушкой, всегда готовой рассмеяться. Он долго стоял, переполненный тревогой, и обдумывал, что лучше сделать.

Наконец он повернулся к Анне. Эрику было сорок лет, но он нуждался в ее одобрении.

– Я должен позвонить ей, Ма.

– Конечно.

– Я побеспокою тебя, если позвоню отсюда?

– Давай звони, мне нужно принять душ. – Она бросила фильтр в кофейную гущу, подошла к сыну, крепко обняла его, что бывало нечасто, и грубовато-добродушно похлопала по спине. – Иногда, сынок, у нас нет выбора, – сказала она и оставила его одного в пустой кухне рядом с ожидающим телефоном.

Глава 3

На следующий день после беседы с Бруки и Эриком телефон Мэгги решил компенсировать свое обычное молчание. В первый раз он зазвонил в шесть утра.

– Привет, мам.

Мэгги быстро поднялась и посмотрела на часы.

– Кейти, у тебя все хорошо?

– У меня все прекрасно, и ты могла бы узнать это еще вчера, если бы твой телефон не был занят так долго.

– О, Кейти, прости. У меня были две замечательные беседы со школьными друзьями.

Она вкратце пересказала Кейти разговор с Бруки и Эриком, спросила, где та была, получила обещание позвонить вечером и попрощалась, не ощутив одиночества, которого ожидала.

Следующий звонок раздался, когда она побалтывала своим первым в тот день пакетиком чая. Звонила Нельда.

– Тэмми начинает выздоравливать, и доктор Фельдстейн говорит, что ей было бы полезно нас увидеть.

Мэгги приложила руку к сердцу, вздохнув:

– О, благодарю Бога! – День обещал быть радостным.

В половине одиннадцатого раздался следующий звонок, совсем неожиданный.

– Алло? – ответила Мэгги.

И услышала голос из прошлого:

– Мэгги, это Тэйни.

Подпрыгнув от удивления, Мэгги улыбнулась и обхватила трубку двумя руками.

– Тэйни... О, Тэйни, как ты? Боже, как приятно слышать твой голос.

Их разговор длился сорок минут. Затем прошло не больше часа, как Мэгги опять ответила на звонок. На сей раз она услышала писклявый голосок мышки из мультфильмов, не узнать который было невозможно.

– Привет, Мэгги. Узнаешь?

– Фиш? Фиш, это ты, да?

– Да, это рыбка [2]2
  * Fish (англ.) – рыба


[Закрыть]*.

– О, мой Бог, я не верю этому. Бруки звонила тебе, правда?

Когда позвонила Лайза, Мэгги почти не удивилась. Она красилась, собираясь в клинику, чтобы навестить Тэмми, когда телефон вновь зазвенел.

– Привет, подруга, – раздался мелодичный голос.

– Лайза... О, Лайза.

– Прошло много времени, не так ли?

– Слишком много. О, силы небесные... я не удивлюсь, если сейчас разрыдаюсь. – Она смеялась и плакала одновременно.

– Я сама немного обалдела. Как ты, Мэгги?

– А как бы чувствовала себя ты, если бы все четверо твоих самых дорогих старых друзей пришли на выручку сразу, как только ты позвонила? Я потрясена.

Через полчаса, когда они ударились в воспоминания и увлеклись, Лайза сказала:

– Мэгги, у меня есть идея. Ты помнишь моего брата Гари?

– Конечно. Он женат на Марси Крейг.

– Был. Они развелись более пяти лет назад. Так вот, на следующей неделе Гари женится второй раз, и я приеду в Дор на свадьбу. И у меня возникла мысль, а что, если бы ты выбралась домой, подъехали бы Тэйни и Фиш, и мы все вместе высадились бы у Бруки.

– О, Лайза, я не могу. – В голосе Мэгги звучала досада. – Это чудесно, но меньше чем через две недели я уже должна выйти на работу.

– Как раз получится короткое путешествие.

– Я боюсь, что оно окажется не столь коротким, а для начала такого семестра, как этот... Прости, Лайза.

– Черт подери. Вот досада-то.

– Я понимаю. Было бы, наверное, очень весело.

– Ладно, подумай все-таки. Даже если это будет всего лишь уик-энд. Как было бы здорово опять собраться вместе.

– Хорошо, – пообещала Мэгги, – подумаю.

И она думала по дороге в клинику – о Бруки, которая позвонила всем девочкам; о том, как все они после стольких лет разлуки забеспокоились и сразу связались с ней; и о том, что у нее за столь короткий срок появились такие радужные планы. Она размышляла о странных переменах в жизни и о том, как поддержка, только что оказанная ей, может дать ей надежду на эту перемену.

Без пяти три она сидела в комнате для отдыха блока интенсивной терапии клиники Вашингтонского университета, листая страницы журнала «Хорошая домашняя хозяйка», и ожидала, когда ее пригласят. Небольшой телевизор бормотал с полки на дальней стене. В углу у окна отец с двумя сыновьями ожидали известий о матери, перенесшей операцию по шунтированию. От ниши в стене из жаростойкого пластика «формайка» по комнате разносился крепкий запах кофе.

Быстро и бесшумно вошла медсестра, худенькая, симпатичная, в мягких белых туфлях.

– Миссис Стерн?

– Да? – Мэгги бросила журнал и вскочила.

– Вы можете войти и повидать Тэмми, но лишь на пять минут.

– Спасибо.

Мэгги не была готова к тому, что увидела в палате Тэмми. Много аппаратуры. Какие-то трубки и бутылочки; экраны, на которых высвечивались данные о состоянии организма; и тонкая, изможденная Тэмми, опутанная сетью проводов с датчиками. Ее глаза были закрыты, руки лежали запястьями вверх, все в фиолетовых синяках. Ее светлые волосы с абрикосовым оттенком, предмет ее гордости, за которыми она ухаживала с особой тщательностью и укладывала примерно в том же стиле, что и Кейти, были теперь похожи на птичье гнездо.

Мэгги некоторое время стояла около кровати, прежде чем Тэмми открыла глаза и увидела ее.

– Привет, малышка. – Мэгги нагнулась и коснулась губами щеки девушки. – Мы все очень беспокоимся за тебя.

Глаза Тэмми наполнились слезами, и она отвернулась.

Мэгги убрала ее волосы со лба.

– Мы очень рады, что ты осталась жива.

– Но мне так стыдно.

– Не надо. – Взяв в ладони лицо Тэмми, Мэгги осторожно повернула его к себе. – Ты не должна стыдиться. Смотри вперед, а не назад. Ты сейчас собираешься стать сильнее, а мы все будем действовать вместе, чтобы доставить тебе радость.

Слезы продолжали наворачиваться на глаза Тэмми, и она попыталась поднять руку, чтобы их вытереть. Рука, опутанная проводами, дрожала, и Мэгги, взяв салфетку из коробки, осторожно промокнула Тэмми глаза.

– Я потеряла ребенка, Мэгги.

– Я знаю, милая, я знаю.

Тэмми отвела взгляд, Мэгги коснулась ее виска.

– Но ты жива, и счастье, что все мы можем заботиться о тебе. Мы хотим видеть тебя опять здоровой и улыбающейся.

– Почему кто-то должен беспокоиться за меня?

– Потому что ты – это ты, ты личность, притом особенная. Ты столкнулась с такими жизненными обстоятельствами, которые помешали тебе реализовать себя. Каждый из нас, Тэмми, живет так же. Каждый из нас является ценностью. Можно тебе рассказать кое-что? – Тэмми опять повернулась к Мэгги, и та продолжала: – Вчера вечером мне было так плохо. Моя дочь уехала в колледж, и ты попала в клинику, и дом был таким пустым. Все казалось бессмысленным. Поэтому я позвонила одной моей старой школьной подруге, и знаешь, что случилось?

В глазах Тэмми появился проблеск интереса.

– Что?

– Она связалась с другими нашими подругами, и пошла эта удивительная цепная реакция. Сегодня мне позвонили три из них – замечательные старые подруги, которых я не слышала давным-давно. Люди, в которых я никогда не сомневалась, беспокоились обо мне и хотели, чтобы я была счастлива. Так будет и с тобой. Вот увидишь. Когда я собиралась выйти из дома, чтобы ехать к тебе, я уже не надеялась, что телефон перестанет звонить.

– Правда?

– Правда. – Мэгги улыбнулась и получила в ответ слабую улыбку. – А теперь послушай, малышка... – Она осторожно села, чтобы не повредить ни одной из пластиковых трубок. – Мне сказали, что я могу побыть здесь лишь пять минут, и я думаю, мое время закончилось. Но я приду опять. А ты пока подумай о том, что тебе принести, когда ты перейдешь в свою палату. Какие-нибудь напитки, журналы... Что ты хочешь?

– Я уже сейчас знаю.

– Так скажи.

– Не могла бы ты принести мне шампунь «Нексус» и восстановитель для волос? Больше всего мне хочется вымыть голову.

– Конечно. И фен, и щипцы для завивки. Мы сделаем тебе такую красоту, как у Тины Тернер.

Тэмми почти засмеялась.

– Мне очень нравятся вот эти ямочки. – Она поцеловала Тэмми в лоб и прошептала: – Мне пора уходить. Держись!

Выйдя из клиники, Мэгги ощутила, что ее переполняет оптимизм: если двадцатилетняя девушка просит принести ей шампунь, значит, опасность миновала. По пути она остановилась у дамского салона и купила для Тэмми то, что та просила. Войдя в дом, она прошла на кухню и услышала, что телефон снова звонит.

Она пересекла комнату, подняла трубку и, немного запыхавшись, ответила:

– Алло?

– Мэгги? Это Эрик.

Сюрприз застал ее врасплох. Она прижала бумажный пакет с шампунем к животу и стояла, лишившись дара речи целых пять секунд, прежде чем осознала, что должна как-то ответить.

– Эрик? Ну, небеса, вот это сюрприз!

– Как ты?

– Я? Немного запыхалась, но теперь все нормально. Я только что пришла.

– Я разговаривал с Бруки, и она рассказала мне об истинной причине твоего звонка.

– Истинной причине? – Мэгги медленно поставила пакет на буфет. – О, ты про мою депрессию?

– Я не мог понять этого прошлой ночью. Хотя чувствовал, что ты звонишь не только для того, чтобы сказать «привет».

– Мне сегодня намного лучше.

– Бруки сказала, что кто-то из твоей группы пытался покончить с собой. Я просто очень испугался – я имею в виду... – Он глубоко и шумно вздохнул. – Боже, я не знаю, что я имею в виду.

Мэгги коснулась трубки свободной рукой.

– О, Эрик, ты имеешь в виду, что я тоже могла находиться на грани самоубийства? Вот почему ты звонишь?

– Ну... я не знаю, что думать. Я просто, черт, не мог сегодня целый день опомниться, спрашивая себя, почему ты позвонила? В конце концов, я спросил у Бруки, и, когда она рассказала мне о том, что у тебя депрессия и ты лечишься, мое сердце сжалось. Мэгги, когда мы были молоды, ты всегда смеялась.

– Я не собиралась покончить с собой, даже не думала об этом. Ей-богу, Эрик. Это была молодая женщина по имени Тэмми, я только что навещала ее в клинике. И она тоже больше не собирается делать этого, мне даже удалось вызвать у нее улыбку, почти смех.

– Это радует.

– Прости, что я была не до конца искренней с тобой прошлой ночью. Может быть, я должна была бы сказать тебе, что занимаюсь в группе. Но, когда ты взял трубку, я почувствовала, что не знаю, как это описать. Думаю, я просто смутилась. С Бруки было немного легче, а с тобой... Получалось, будто я навязываюсь: позвонила через столько лет и жалуюсь на свои трудности.

– Навязываешься? Что за глупость!

– Может быть. Как бы то ни было, спасибо за такие слова. Послушай, отгадай, кто еще сегодня звонил? Тэйни, и Фиш, и Лайза. Им позвонила Бруки. А теперь вот ты.

– Как они? Чем занимаются?

Мэгги рассказала ему о девочках, об их разговорах, и скованность, мешавшая ей прошлой ночью, исчезла. Они немного повспоминали. Посмеялись. Мэгги вдруг обнаружила, что стоит, согнувшись над шкафчиком, опираясь на него локтями и непринужденно болтает. Эрик рассказывал ей о своей семье, она ему – о Кейти. Когда наступило временное молчание, оно было спокойным. Эрик прервал его, говоря:

– Я много думал о тебе сегодня, когда плавал на лодке.

Она обвела пальцем голубой силуэт, нарисованный на кофейной банке, и сказала:

– Я тоже думала о тебе. – Произнести это на расстоянии оказалось легко и безопасно.

– Я смотрел на воду и видел тебя в голубом с золотом свитере, приветствующей «Гибралтарских викингов».

– Ужасный пучок начесанных волос и глаза, накрашенные, как у Клеопатры.

Он хмыкнул:

– Да, точно.

– Хочешь узнать, что я вижу, когда закрываю глаза и думаю о тебе?

– Боюсь услышать.

Мэгги повернулась и оперлась спиной на шкафчик.

– Я вижу, как ты в светло-голубом свитере танцуешь под музыку «Битлз» с сигаретой в зубах.

Он рассмеялся:

– Сигарета исчезла, но я до сих пор ношу голубую рубашку, только сейчас на кармане вышито «Капитан Эрик».

– КапитанЭрик?

– Клиентам нравится. Это создает иллюзию, что они отправляются в кругосветное плавание.

– Держу пари, что тебе она идет. Держу пари, что рыбаки тебя любят.

– Ну, я обычно могу заставить их посмеяться и сделать все, чтобы им захотелось опять прийти в следующем году.

– Тебе нравится то, чем ты занимаешься?

– Я это люблю.

Она устроилась у шкафчика поудобнее.

– Расскажи про то, как выглядел Дор. Было солнечно, ты ловил рыбу? Много парусников было на воде?

– Было великолепно. Помнишь, как ты вставала утром, а туман был настолько густым, что ты не могла разглядеть парк через гавань?

– Мммм... – ответила она мечтательно.

—Сегодня был густой туман, потом взошло солнце над деревьями и небо окрасилось в пурпурные тона, но к тому времени, когда мы оказались на воде, небо стало таким же голубым, как поле цикория.

– О, цикорий! Цветет он сейчас?

– В полном цвету.

– Ммм, я вижу его, целое поле цикория. Выглядит так, будто обрушилось небо. Я любила это время года, когда жила дома. У нас здесь нет цикория, не то что в Дор. Продолжай. Ты поймал рыбу?

– Сегодня восемнадцать: пятнадцать лососей и три форели.

– Восемнадцать? Здорово, – прошептала она.

– Мы ходили под парусом.

– Ура! Там были паруса?

– Паруса... – поддразнил он, сохранив свою давнюю привычку добродушной насмешки по этому поводу: когда они родились, в Дор-Каунти на смену парусным лодкам пришли моторные: – Кто это спрашивает о парусах?

– Я.

– Да, я припоминаю, что ты всегда была тряпичницей.

– А ты всегда был вонючкой.

Мэгги улыбнулась, представив себе, как он тоже улыбается.

– Я так давно не была на воде.

– Раз ты живешь в Сиэтле, у тебя должна быть лодка.

– У нас есть. Парусная шлюпка. Но я не плавала на ней с тех пор, как умер Филлип. Я ведь не ловлю рыбу.

– Тебе нужно приехать домой и попросить меня, чтобы я взял тебя с твоим отцом на рыбалку. Мы поймаем тебе большую рыбу весом в двадцать четыре фунта, и ты получишь свою долю за один улов.

– Ммм, звучит заманчиво.

– Тогда приезжай.

– Не могу.

– Почему?

– Я учитель, а школа скоро начинает работать.

– О, верно. А что ты преподаешь?

– Домоводство – кулинария, кройка и шитье, семейная жизнь. Этакие разношерстные дела и проблемы. Мы иногда ходим с ребятами с факультета в детский сад, чтобы старшие дети помогали малышам развиваться.

– Представляю, какой при этом стоит шум!

Она пожала плечами.

– Иногда.

– А тебенравится то, чем ты занимаешься?

– Я легко устанавливаю контакт с детьми и, мне кажется, веду занятия интересно. Но... – Она замолчала.

– Но что?

– Не знаю. – Она опять повернулась и наклонилась над шкафчиком. – Я делаю одно и то же столько лет, что появляется некоторая инертность. А с тех пор как Филлип умер... – Она приложила руку ко лбу. – Господи, я так устала от этой фразы. С тех пор как Филлип умер.Я повторяю ее так часто, что невольно думаешь, не началось ли в этот день новое летоисчисление.

– Похоже, тебе нужны перемены.

– Может быть.

– Со мной такое произошло шесть лет назад. Этот поступок оказался самым полезным из всех, которые я когда-либо совершал.

– Что же ты сделал?

– Вернулся обратно в Дор из Чикаго, где жил с тех пор, как окончил колледж. Когда я уезжал отсюда после школы, то полагал, что это самое последнее место на земле, куда я вернусь, но, просидев за письменным столом столько лет, я почувствовал, что у меня начинается клаустрофобия. Отец умер, и Майк приставал ко мне, чтобы я вернулся и плавал вместе с ним. Возникла идея расширить дело, купив вторую лодку. Поэтому в конце концов я сказал «да» и ни разу не пожалел об этом.

– Ты производишь впечатление очень счастливого человека.

– Так и есть,

– В браке ты тоже счастлив?

– В браке тоже.

– Это замечательно, Эрик.

Наступило молчание. Видимо, они сказали все, что нужно было сказать. Мэгги выпрямилась и взглянула на часы.