Текст книги "Горькая сладость"
Автор книги: Лавейл Спенсер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Тот обернулся, выпрямился и ответил:
– Привет!
Вот это да! Ну и фигура. Черная копна волос и лицо, которое, наверное, заставляет остановиться любую девчонку. Его тело и лоб блестели от пота, а на голове была белая повязка.
– Привет, ты сын Бруки?
– Ага, а ты, наверное, дочка Мэгги?
– Меня зовут Кейти, – сказала она, протягивая руку.
– Меня – Тодд. – Он ответил жестким рукопожатием грязной руки.
– Уже знаю от мамы.
Она держала мешок, в который Тодд ссыпал траву. Стоя рядом с ним, она уловила запах лосьона для тропического загара, смешанный с ароматом свежеско-шенной травы.
– Я уже видел тебя издали, – сказал он, косясь на неприкрытую часть ее талии.
– Я помогаю матери с уборкой гостиницы.
– Значит, ты будешь здесь все лето?
– Ага, но осенью я вернусь в Нортвестерн. Начнется второй семестр.
– А я в сентябре ухожу в армию, в воздушные силы. Спасибо, – сказал он, забирая у нее мешок, и наклонился, чтобы поправить травосборник косилки.
Стоя над ним, Кейти изучала его потную загорелую спину, выступившие бугорки позвонков и черные завитки у основания шеи.
– Ты знаешь, что наши матери – подруги с раннего детства.
– Да, я думаю, мы слышали одни и те же рассказы об их молодости.
– Ты имеешь в виду Школьное Наказание?
Он взглянул на нее, и они рассмеялись. Ей понравились морщинки, появившиеся на его смеющемся лице. Тодд выпрямился и вытер руки о шорты. Будто бы заинтересовавшись видом озера, оба посматривали друг на друга, стараясь сделать это как можно незаметней.
– Ну, не буду мешать тебе работать, – неуверенно сказала Кейти.
– Да, сегодня мне надо выкосить еще один участок.
Она обернулась и заметила, что его глаза прикованы к неприкрытой части ее живота. Он испуганно отвел взгляд. Они заговорили одновременно:
– Я буду...
– Где ты...
Бросив быстрый взгляд не девушку, Тодд сказал:
– Сначала ты.
– Я хотела спросить, где здесь гуляют ребята...
– А я хотел сказать, что кончу работу часам к пяти. Если хочешь, могу захватить тебя с собой на городской пляж и познакомить с местным народом. Я знаю здесь всех, то есть местных, а не туристов, впрочем, и некоторых из них тоже.
Кейти ответила широкой улыбкой:
– О'кей. Договорились.
– После ужина мы часто тусуемся в С-С-Клубе на Мэйн-стрит. У них неплохой оркестр.
– Здорово.
– Я заеду за тобой около шести, идет?
– Идет. Заезжай.
Мэгги сразу же отметила перемену в настроении Кейти. Раздражительность пропала, работая по дому, она что-то напевала и охотно общалась с матерью, а уходя с Тоддом, весело крикнула:
– Гуд бай!
Но в два часа Мэгги отметила, что дочка не пришла, как обычно, мыться в ванную. А на следующий день проспала до десяти, и, чтобы ее поднять, пришлось применить некоторое насилие. Следующие три вечера она снова гуляла с Тоддом и в результате по утрам просыпалась все позже и позже. В воскресенье же Кейти вообще отказалась работать.
– Это единственный свободный день Тодда, и мы хотели пораньше пойти на пляж.
– Как только приберешься – иди, – сказала Мэгги.
– Но... мама!
– Ты бы уже со всем управилась, если бы встала, когда полагается, – отрезала Мэгги.
В последующие дни Кейти все больше и больше времени проводила с Тоддом, что здорово раздражало Мэгги, нет, не из-за того, что она бегает на свидания – Тодд хороший парень, трудолюбивый, расторопный и неизменно вежливый, – а из-за отношения дочери к своим обязанностям. Мэгги не хотелось вновь прибегать к воспитательным мерам, которые она использовала в подростковом возрасте Кейти, выслеживать ее по ночам. Но и позволить Кейти пренебрегать работой в угоду личным прихотям она тоже не собиралась.
Но была и другая причина для беспокойства, которую она не могла предвидеть заранее. Ей самой не хватало уединения. После стольких месяцев полной независимости она приобрела много новых привычек: есть, когда захочется, а не в строго определенные часы, оставлять косметику в ванной и быть уверенной, что вещи окажутся на своих местах, слушать радио по выбранной программе и держать раковину свободной от грязной посуды. Несмотря на то, что у Кейти была своя комната над гаражом, дом перестал быть ее безраздельной собственностью, и, осознав это, Мэгги почувствовала угрызения совести за свою раздражительность. Она в значительной мере вызвана тем, что своим присутствием Кейти положила конец ее вечерам с Эриком Сиверсоном.
Мэгги хотелось с кем-нибудь поделиться, но уж никак не с матерью и не с Бруки, поскольку дочь продолжала встречаться с ее сыном. Ей приснилось, что она ребенок и играет в Красного Роувера в высокой траве газона около школьной стены из желтого кирпича. Зазвенел звонок на урок... и она проснулась. Глядя в потолок, Мэгги тихо лежала и прислушивалась к ночному лягушачьему концерту, когда неожиданно снова раздался далекий звон школьного, нет, определенно не школьного, а корабельного звонка. Далекий настолько, чтобы никого не потревожить, но и не такой, чтобы не быть услышанным. Интуиция подсказала – он! Он зовет ее, звеня в знакомый ей медный колокольчик над дверью кабины на «Мэри Диар».
С колотящимся сердцем она выскочила из постели и стала судорожно шарить в шкафу в поисках одежды, натянула первые попавшиеся под руку шорты под короткую ночную рубашку и взглянула на часы – одиннадцать. В предчувствии встречи сердце стучало еще сильнее. Ночным привидением она проскользнула по холлу к выходу из дома, пересекла прихожую и бросилась по ступенькам между душистыми свадебными венками цветов, развешанными на веревке у крыльца, в направлении темной громады озера, откуда доносился приглушенный гул мотора «Мэри Диар», от которого по поверхности воды шла легкая рябь, дробящая лунную дорожку. Вниз... босиком по росистой траве... под темные ветви тополя. Потом мотор заглох, послышался легкий всплеск волны у причала, шлепанье ее собственных босых ног по настилу, который поддался под давлением пришвартовавшейся лодки.
Он появился как белое видение на призрачной «Мэри Диар» и встретил ее у перил с протянутыми руками, в объятия которых она впорхнула, как заблудившаяся голубка, вдруг обнаружившая свой дом.
– О, милый, как я истосковалась по тебе. Обними меня, обними меня крепче.
– Ах, Мэгги... Мэгги... – Он крепко прижал ее к обнаженной груди и к белым, закатанным по колено штанам. Широко расставив ноги, он прижимал ее к тонким перилам палубы и целовал так, будто эти поцелуи избавляли его от чего-то страшного и унизительного.
Из глаз ее брызнули слезы и заструились по щекам.
– Мэгги, в чем дело?
Он отступил назад и попытался приподнять ее лицо, которое она старалась спрятать у него на плече.
– Не знаю. Так, по глупости...
– Но с тобой все в порядке?
– Да... нет... я не знаю. Весь день сегодня была на грани нервного срыва. Так, без особых причин. Прости меня.
– Ну что ты! Не переживай и плачь, если хочется. – Он мягко обнял ее, поглаживая по спине.
– Но это глупо. Я намочила тебе всю грудь. – Она хлюпнула носом в шелковистость его открытой кожи и тут же стерла слезы ладонью.
– Продолжай, пусть мокнет. Не усохнет.
– О, Эрик... – Мэгги всхлипнула еще пару раз, ей стало легче, и она уютно устроилась между его раздвинутых ног. – Я не понимаю, что творится со мною последнее время.
– Тяжелая неделя?
Она кивнула и задела головой его подбородок.
– Можно пожаловаться?
– Ну конечно.
Как хорошо, что можно вот так прижаться к нему и вылить все, что накипело на душе.
– Идея нанять Кейти на работу оказалась неправильной, – начала она и рассказала, что дочь регулярно просыпает начало рабочего дня, как ей трудно заставить себя присматривать за нею, о том, что она не может теперь обсудить свои трудности с Бруки, и как сложно оставаться заботливой матерью с повзрослевшим ребенком. Призналась в своей повышенной раздражительности и в абсолютном безразличии к тому, что потеряла надежду на восстановление хоть сколько-нибудь терпимых отношений с собственной матерью. Она сообщила Эрику, что Кейти знает о ее встречах с ним, и у них был неприятный разговор по этому поводу. – Теперь понимаешь, как ты был мне нужен сегодня?
– Ты мне тоже очень нужна.
– Что-нибудь случилось?
Он рассказал ей о той кутерьме, которая царила в доме Майка и Барб начиная с прошлого воскресенья, после нашествия орды по поводу окончания школы Николасом, и что прошлой ночью Барб разродилась девочкой – с двухнедельной задержкой, но крупной и здоровенькой, которую нарекли Анной в честь бабушки.
– За одну неделю они выпустили в мир одного ребенка и впустили в него другого, – грустно заключил свой рассказ Эрик.
– А у тебя – ни одного. И в этом твоя беда, правда?
Он только вздохнул, передернул плечами и, взяв за руки, заглянул ей в глаза.
– Вчера произошло и еще кое-что...
– Что?
– Вчера к матери приходила Нэнси и просила помочь ей со мной помириться, а мой адвокат говорит, что, если я откажусь от попытки восстановить отношения с женой, это произведет плохое впечатление на судей.
Мэгги внимательно вгляделась в напряженное лицо Эрика.
– Не волнуйся, – добавил он быстро, – я люблю тебя. Ты единственная, кого я люблю, и я обещаю, что не вернусь к ней никогда. Никогда.
Он поцеловал ее в губы, сначала нежно, а потом все более пылко и жадно, касаясь ее языка своим.
– О, Мэгги, я так люблю тебя, – сказал он с мукой в голосе. – У меня вся душа изболелась из-за того, что я не могу сразу освободиться, жениться на тебе и положить конец твоим страданиям из-за того, что твои дочка и мать нас осуждают.
– Я знаю. – Настала ее очередь успокаивать Эрика, и, скользя пальцем по его лицу и бровям, Мэгги добавила: – Когда-нибудь это произойдет.
– Когда-нибудь, – повторил он с легким раздражением. – Но когда наступит это «когда-нибудь»?
– Шшш... – Мэгги приглушила его ропот нежным поцелуем, пытаясь отвлечь от переживаний. – Я тоже тебя люблю. Давай сделаем кое-что для наших будущих воспоминаний... прямо здесь под звездами.
Луна отбрасывала длинные тени от деревянных доков, сливающиеся в один бесконечный шпиль на легких покрытиях причалов, которые, сближаясь, превращались в непрерывную линию. Он поцеловал ее жадно, взасос, провел руками по спине и, обхватив ягодицы, воспламеняясь, прижал к себе. Мэгги приподнялась на цыпочки и кончиками ногтей провела по его голове, шее, по плечам. Он обхватил ее груди под свободной рубашкой, скользнул ладонями чуть ниже, приподнял ее к звездам, и держа так, на весу, прижался губами к ее правому соску. Мэгги поморщилась, а Эрик пробормотал:
– О, извини... извини, я слишком нетерпелив. – Мягче и нежнее он заскользил влажными губами по ее рубашке, коже, изгибам тела. Мэгги запрокинула голову к небу, чувствуя, как дрожит ночной воздух и вздрагивают от напряжения удерживающие ее трепещущее тело руки Эрика, и подумала: «Только бы не потерять его, не дать ей выиграть».
Когда Эрик опустил ее, рука Мэгги заскользила по его телу, по груди, животу и наконец охватила его там, внизу.
– Идем, – приглушенно позвал Эрик, сжимая руку Мэгги и притягивая к навесу, туда, где отсвет луны сливался со светом береговых огней, а лица призрачно фосфоресцировали в темноте. Заведя мотор, Эрик уселся на высокое сиденье и, пристроив Мэгги между ног, всмотрелся в темноту Грин-Бей, запустил руку ей под одежду и, лаская внутреннюю часть ее бедер, отчалил от берега. И пока они скользили по глади зацелованного звездами озера, впитывая в свои тела всплески волны, покачивающие корму, Мэгги откинулась назад и поглаживала выступающую часть его брюк, ощущая его терпкий запах и, когда он наклонил голову к ее плечу, – щекотную ласку его волос.
Он бросил якорь не более чем в двадцати пяти футах от берега. Они любили друг друга прямо на палубе лодки, раскачиваемой их телами в ритме ночной озерной волны. Все было так же чудесно, как и всегда, только с легким оттенком затаившейся где-то угрозы, ибо, как бы они того ни желали, он пока еще не принадлежал ей, а она не принадлежала ему.
Когда все было кончено, Эрик надолго застыл над ней, опираясь локтями о палубу рядом с ее головой. В лунном свете она всматривалась в его лицо, стараясь впитать его в себя, и чувствовала, как прилив любви и нежности волною накатывает на нее.
– «Когда-нибудь...» – как трудно это выразить, подобрать правильное и сильное слово.
Он дотронулся до ее бледного в лунном свете лба и распутал копну золотисто-каштановых волос, разложив пряди по палубе ореолом вокруг лица. Он подыскивал слова, чтобы выразить свои чувства, но он не был ни поэтом, ни философом.
– Я боюсь, что ничего лучшего, чем «люблю тебя», я сказать не смогу.
– Я тоже люблю тебя.
Они несли эти слова с собой к берегу, откладывая их про запас, на грядущие дни разлуки, подкрепляя прощальными поцелуями, цепляясь за них при расставании. Эрик долго еще стоял на палубе, глядя вслед уходящей от него женщине.
Взобравшись на высокий берег, она махнула ему на прощанье и решительно направилась к крыльцу дома.
Из темноты раздался голос. Резкий. С жесткой интонацией:
– Привет, мама.
Мэгги вздрогнула:
– Кейти?
– Я тоже здесь, мадам Стерн.
– О... Тодд.
Не нужно было никакого света, чтобы догадаться, чем они занимались.
– Не слишком ли поздно вы загулялись, молодые люди?
Кейти ответила вызывающим тоном:
– Кажется, не только мы.
Снизу, из-под высокого берега, слышался шум моторов «Мэри Диар», уходящей к центру озера. Мэгги осознала, что Кейти был хорошо виден весь причал, и сейчас, когда глаза привыкли к темноте вокруг крыльца, она поняла, что дочь разглядывает ее ночную рубашку и босые ноги и... какой вывод она сделала, сомневаться не приходилось. Краска стыда залила ее лицо. Ей хотелось крикнуть: «Я старше тебя, умнее и знаю, что делаю и чем это мне грозит».
Но все это теряло смысл, поскольку ее отношения с Эриком – не тот пример, который мать должна показывать дочери.
Эта ночь заставила Мэгги сильно задуматься. Раньше ее не волновали подобные вопросы – то, о чем предупреждают девочек в подростковом возрасте и благополучно забывают: повзрослев, Мэгги считала свои сердечные проблемы сугубо личным делом. Оказывается, не все так просто. Напротив, совсем непросто, когда твоя восемнадцатилетняя дочка встречается с красивым и сексапильным парнем.
Кейти возвращалась все так же поздно, и Мэгги лежала, не смыкая глаз, или бесцельно блуждала по темному дому. Может, стоит поговорить с Бруки по поводу их детей? Да, но зачем?
Бессонница сказалась на ее состоянии, Мэгги стала медлительней, временами чувствовала тошноту, общую слабость. Она никогда не ложилась днем передохнуть, теперь это стало случаться, по ее мнению, как реакция на нервный стресс. Она поправилась килограмма на три. Лифчик перестал застегиваться и, к полному ее удивлению, даже туфли стали ей маловаты.
Мои туфли? Она остановилась у кровати и посмотрела на свои ноги, похожие на пару громадных картофелин. Ого, лодыжки совсем заплыли. Что-то шло не так, как надо. Совсем не так. Все складывалось: возросшая забывчивость, скорая утомляемость, раздражительность, боль в груди, нездоровая полнота. Это начало климакса, да, она уверена – климакс – все его симптомы налицо. Она записалась на прием к гинекологу в Старджион-Бей.
* * *
Доктор Маклин предусмотрительно украсил потолок своего кабинета цветочными мотивами. Лежа на кушетке, Мэгги пыталась определить, что за цветы изображены на потолке. Тюльпаны, лилии, розы – это она знала. А вон те белые – цветущая черешня? Для Дор-Каунти это подходит. Освещение в комнате было рассеянным, косвенным, исходящим от бледно-лиловых стен. Назначение этой спокойной комнаты – создать пациенту умиротворяющую и комфортную обстановку.
Доктор Маклин закончил осмотр, одернул шелестящий бумажный халат Мэгги и подал руку, помогая подняться с кушетки.
– Все в порядке, садитесь.
Она примостилась на краю кушетки и наблюдала, как он откатился на стуле к настенному откидному шкафу и, раскрыв картонную папку, начал записывать результаты своего обследования. Доктору было чуть больше тридцати, он рано полысел, но, в компенсацию ущерба, нанесенного ему природой, отрастил пышные темные усы. Брови тоже были широкими и кустистыми, они как бы брали в скобки его дружелюбные голубые глаза. Наконец он взглянул на нее и спросил:
– Как давно у вас был последний полноценный цикл?
– Мой последний цикл? – Это было незадолго до смерти Филлипа, значит, почти два года назад.
– А как вы понимаете полноценный цикл?
– Ну, как обычно – полные четыре дня.
– А после смерти мужа все резко прекратилось?
– Да, и тогда начались эти приливы, о которых я вам уже говорила. Правда, было несколько беспорядочных циклов, – то ли да, то ли нет, не поймешь, – ничего серьезного.
– А в последнее время у вас тоже были приливы?
Подумав, Мэгги ответила:
– Вроде бы нет.
– А в пот по ночам не бросает?
– Нет.
– Но грудь стала более чувствительной?
– Да.
– Как давно?
– Не знаю. Наверное, месяца два назад. Но точно не припомню.
– Часто встаете по ночам по малой нужде?
– Два-три раза.
– Это всегда было так?
– Нет, думаю, что нет. Но сейчас со мной живет дочь, и она поздно возвращается домой. Я не могу заснуть, пока она не объявится.
– Не изменился ли в последнее время ваш характер? Раздражительность? Подавленность?
– Да, я стала часто ссориться с дочерью. С ее приездом создалась почти стрессовая ситуация.
Доктор Маклин оперся локтем на крышку стола и, слегка наклонившись к ней, сказал:
– Так вот, миссис Стерн, боюсь, что это не климакс, как вы думаете. Скорее как раз наоборот. Я, видимо, не ошибусь, если скажу, что вы приблизительно на пятом месяце беременности.
Если бы доктор Маклин вдруг шарахнул ее по голове пудовой кувалдой, то и тогда ему не удалось бы ошеломить ее сильнее.
Мэгги застыла с отвисшей челюстью, не в состоянии вздохнуть. Наконец она смогла заговорить:
– Но это же невозможно!
– Вы хотите сказать, что около пяти месяцев не вступали ни с кем в половые отношения?
– Нет. Я хочу сказать... да, это было... но...
– Вы соблюдали все необходимые в этом случае предосторожности?
– Нет, я считала, что в этом нет никакой нужды. Я имею в виду... – И она вдруг засмеялась, коротким смешком неожиданного понимания. – В следующем месяце мне исполнится сорок один год. У меня появились признаки наступающего климакса почти два года назад, и мне казалось, что опасность забеременеть уже миновала.
– Вы, может быть, удивитесь, но десять процентов моих пациентов – женщины, которым свыше сорока, и большинство из них заблуждаются, как и вы, принимая за климакс симптомы чего-то другого. Может быть, вам будет полезно послушать мои объяснения и узнать, как на самом деле начинается климакс. Климакс вызывается тем, что организм перестает вырабатывать в нужном количестве гормон эстроген. Но это не означает, что детородные функции сразу же угасают. В некоторых случаях они вполне продуктивны в течение нескольких лет, пока постепенно, от месяца к месяцу, не меняется вся система организма. Есть периоды, в которые яичники функционируют нормально, и организм производит достаточно эстрогена, чтобы последовал обычный менструальный цикл. В другой же раз яичникам не удается выделить достаточное количество гормона, и цикл не наступает. Очевидно, что в вашем случае одно из половых сношений совпало с периодом, когда гормонов было достаточно для овуляции, – вот так обстоят дела.
– Но... а как же приливы? Помните, я обратилась в «Скорую помощь», думая, что у меня сердечный приступ. Тогда сестра и дежурный врач наблюдали прилив и видели, как покраснела кожа на груди... Они ошиблись?
– Миссис Стерн, дело в том, что такие приступы могут спровоцировать и другие причины, не только климакс. У вас умер муж, умер трагической и неожиданной смертью. Я уверен, что газетчики охотились за вами, возникли финансовые и правовые осложнения, нужно было утешить дочь, оформить документы. Вы были под сильным стрессом, правда?
Мэгги кивнула, не доверяя голосу, на глаза навернулись слезы.
– А стресс, как известно, может вызвать и прилив, что и произошло в вашем случае. А поскольку вы что-то знали о климаксе и были в том возрасте, когда это случается, немудрено, что вы так и подумали. Это вполне простительная ошибка и, как я сказал, довольно распространенная.
– Но я... – Она сглотнула комок слез. – Вы абсолютно уверены? Вы не могли ошибиться?
– Боюсь, что нет. Все симптомы налицо: стенка шейки матки легкого голубого оттенка, гениталии набухли, грудь увеличена в размерах и стала чувствительной, вены ярко окрашены, вы испытываете трудности с удержанием мочи, повышенную утомляемость, участилось мочеиспускание, вы набираете вес и, наверное, испытываете еще множество неприятностей – ознобы, сердцебиение, запоры, боль в пояснице, отеки ног и, возможно, вспышки раздражительности и неожиданные приступы слезливости. Не так ли?
Мэгги припомнились раздражение против Кейти, незастегивающиеся лифчики и ставшие тесными ботинки, ночные походы в ванную и ночь, проведенная на «Мэри Диар», беспричинные слезы. Она угрюмо кивнула и опустила глаза, потрясенная тем, что и сейчас плачет.
Доктор Маклин, глядя на нее с симпатией, придвинулся к ней на своем стуле.
– Судя по тому, как вы расстроились, я заключаю, что вы одиноки.
– Да... да, именно так.
– Ага... это всегда усложняет дело.
– Я содержу гостиницу, предоставляющую постояльцам завтраки, – сказала Мэгги, подняв заплаканные глаза и протянув к нему руки. – Как я смогу управиться с нею, имея на руках младенца, бессонные ночи и другие заботы?
Опустив голову, она горько заплакала.
Маклин передал ей три бумажных медицинских салфетки и продолжал спокойно сидеть рядом, ожидая, пока она справится с эмоциональным потрясением. Когда Мэгги немного успокоилась, он сказал:
– Надеюсь, вы понимаете, что срок, когда еще возможен легальный аборт, миновал?
Она перевела на него невидящий взгляд.
– Да, понимаю, но это все равно не решило бы моих проблем.
Он успокаивающе кивнул.
– А как насчет отца ребенка, он существует?
Она заглянула в его добрые голубые глаза, вытерла слезы и беспомощно опустила руки на колени.
– Тут есть свои сложности.
– Понимаю. И все же я вам советую сообщить ему о ребенке как можно скорее. В наши дни, когда столько говорят о правах человека, отец имеет право знать о том, что он отец, у него будет ребенок и следует подумать, как его обеспечить, – право не менее важное, чем материнское.
– Понимаю. Конечно, я сообщу ему.
– А ваша дочь? Сколько, вы говорили, ей сейчас?
– Восемнадцать. – При мысли о Кейти Мэгги схватилась за живот и прикрыла рот рукой. «Какая горькая ирония! Я не сплю по ночам, опасаясь, что она забеременеет, не знаю, как поговорить с ней о мерах предосторожности, а сама... о, Кейти будет в ужасе».
Доктор Маклин поднялся, подошел к Мэгги и обнял ее за плечи.
– Не торопитесь, подготовьте ее сначала. И помните, она – ваша дочь, ваш ребенок, и ей это вовсе небезразлично. Конечно, лавина осуждений совсем не то, что вам сейчас нужно, но...
– Нет!.. Это не... Я... – Мысль рвалась под напором обрушившегося на нее несчастья. Отчаянье и паника охватили Мэгги. Миллионы осложнений вспыхивали в мозгу беспорядочно и безысходно.
«Когда ребенок закончит школу, мне уже будет пятьдесят семь. Все узнают, что это Эрик, а он до сих пор женат. Что скажет мать? Мне придется закрыть свою гостиницу. Я не хочу такой ответственности!»
А доктор Маклин говорил. Говорил о том, что ей надо избегать употребления алкогольных напитков, не принимать снотворного и прочих доступных лекарственных средств, интересовался, курит ли она, предлагал пузырьки с таблетками, советовал сократить потребление соли и, наоборот, увеличить количество свежих овощей и фруктов, больше отдыхать, задрав ноги повыше, делать легкие упражнения, подольше гулять и регулярно посещать врача.
Она слышала его слова, как сквозь гул бурлящего потока, прокатывающегося у нее в мозгу, рассеянно отвечала на вопросы. Да. Нет. Хорошо. Буду...
Покинув клинику, Мэгги почувствовала, что будто раздвоилась, и ее вторая половина, как заботливый ангел, витает над той женщиной, чьи каблучки стучат по мостовой и которая только что узнала, что вынашивает незаконного ребенка, и предчувствует все неприятности, связанные с этим.
Пребывая в подобном состоянии, она как бы ушла из реального мира, осознавая и наблюдая, но ни во что не вмешиваясь, ощущая себя бесстрастным наблюдателем.
Освобожденная от потрясений, истерзавших ее в кабинете врача, она впала в почти эйфорическое состояние и, переходя с солнечной стороны улицы в затененный лабиринт городских аллей и перекрестков, обогнала двух белобрысых мальчишек на самокатах с земляничным мороженым в вафельных рожках, одновременно отмечая необычную смесь запахов из открытых дверей аптеки и примыкающей к ней прачечной.
На парковочной площадке она на мгновенье остановилась у своей машины, и, еще не дотрагиваясь до дверцы, почувствовала, как накалился на солнце металл. Внутри салона жар словно набрал дополнительную силу и тяжело обволок ее тело. Казалось, солнце расплавило руль до маслянистости, а кожа сиденья прожигала даже через одежду.
Мэгги завела мотор и включила кондиционер, и тот выплюнул сгусток горячего воздуха, к горлу подкатила волна тошноты, за которой тут же сгустилась тьма, будто кто-то задернул шторы за веками глаз. И это ощущение зло и мстительно вернуло назад оглушающую правду – это ты, ты беременная. Виновата сама, интерпретировала симптомы, как тебе больше нравилось, должна была предохраняться и не делала этого, допустила внебрачную связь с женатым мужчиной. И это ты сорока с лишним лет будешь ходить на родительские собрания в школу, а после пятидесяти нервничать по ночам и поджидать подростка с первого свидания.
Вентилятор наконец выдал струю холодного воздуха на голову женщины, опущенную на горячий и омытый не менее горячими слезами руль.
«Четыре с половиной месяца. Четыре с половиной! А я даже не подозревала – и это я – учитель курса «Семейная жизнь», годами обучающий подростков правильному использованию противозачаточных средств, забывший свои собственные инструкции. Как глупо!
«И что же ты будешь делать, Мэгги? Я расскажу Эрику. И ты думаешь, что он успеет развестись и жениться на тебе до рождения ребенка? Не знаю... не знаю...»
Подстегиваемая надеждой, что ему это все-таки удастся, Мэгги завела мотор и направилась домой.
