Текст книги "Горькая сладость"
Автор книги: Лавейл Спенсер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)
– Эрик, – тихо произнесла Мэгги.
Он поднял голову, и их взгляды встретились.
– Подойти ко мне. Пожалуйста, – прошептала она.
Не отпуская ее руки, Эрик встал и обошел стол.
Мэгги поднялась навстречу и, заглянув в его лицо, поняла, что он был прав: да, они влюбились друг в друга.
Мэгги положила руки ему на грудь, подняла голову, и его мягкие приоткрытые губы коснулись ее губ.
Ах, этот поцелуй, долгожданный поцелуй! Хрупкий, как только что появившийся бутон, изысканный в своей намеренной сдержанности. Они вложили в него чарующие воспоминания тех далеких времен, когда так робко познавали друг друга той волшебной ночью в саду Истли. Они позволили бутону раскрываться очень медленно, заставляя страсть нарастать постепенно, задерживая дыхание, пока их губы не раскрылись и языки не коснулись друг друга.
Эрик поднял голову, их взгляды опять встретились, и они оба поняли, что это не просто любовное приключение. Они закрыли глаза еще до того, как их губы встретились снова. Одним движением Эрик притянул Мэгги к себе, и она обвила его шею руками. Поцелуй наполнился воспоминаниями и желанием обладать друг другом, несмотря ни на что. Из языки встретились, это вызвало новый всплеск страсти, и они обнялись крепче. Эрик гладил Мэгги по спине, а ее руки лежали у него на плечах. Когда наконец они оторвались друг от друга, то с трудом перевели дыхание.
– Мэгги, я так давно мечтал об этом!
– Я тоже.
– В ту ночь, когда я привез Кейти... я хотел поцеловать тебя.
– А я тогда всю ночь волновалась за тебя. Ты уехал в такую пургу... Уехал от меня... И я жалела, что не поцеловала тебя. Я думала: а вдруг ты погибнешь и не узнаешь о моих чувствах?
Эрик поцеловал ее в горло и в щеку.
– Мэгги, не стоило волноваться.
– Когда женщина испытывает такие чувства, то всегда волнуется.
Он поцеловал ее рот – теплый, податливый, жадно ожидающий. Страсть продолжала нарастать, ощущения обострились до предела, приводя в движение руки. Они пробовали друг друга влажными, мягкими, нетерпеливыми губами. Эрик прикусил ее нижнюю губу, потом провел языком и сказал, не отрывая рта:
– Ты на вкус точно такая же, какой я тебя помню.
– И какая же я на вкус? – пробормотала Мэгги.
Он оторвался от ее губ и улыбнулся, глядя в глаза.
– Как сад Истли, когда цветут яблони.
Мэгги тоже улыбнулась.
– Значит, ты помнишь.
– Конечно, помню.
Мэгги неожиданно подхватил водоворот счастья, и она крепче прижалась к Эрику, так крепко, насколько могла – уткнувшись лицом в его шею, обхватив его руками, вжавшись грудью в его грудь и позволив себе наконец любить его.
– Мы были тогда так молоды, Эрик.
– Я очень страдал, когда расставался с тобой. – Эрик гладил Мэгги по спине, его руки оказались под свитером Мэгги и заскользили по теплой коже.
– Я думал, что мы обязательно поженимся.
– Я тоже.
– Но этого не случилось, годы прошли, и я решил, что забыл о тебе навсегда. А когда опять увидел, меня словно ударили под дых. Я не был готов к этому.
– Я тоже.
Мэгги просто надо было посмотреть ему в лицо. Просто посмотреть. Она отстранилась и подняла голову, продолжая прижиматься к нему.
– Это тебя здорово ошеломило?
– Да, здорово ошеломило.
Эрик коснулся ее груди, в то время как их глаза говорили друг другу о чувствах. Мэгги изогнулась, ощутив твердость его плоти, и почувствовала, как Эрик расстегнул под свитером лифчик, провел руками по ребрам и сжал ее груди... Теплые груди с возбужденными сосками. Мягко и нежно поглаживая... И все время вглядываясь в ее лицо.
Мэгги приоткрыла губы и закрыла глаза.
И снова они были молоды и полны сил. И он заехал за ней на машине, украшенной ветками цветущих яблонь. Сейчас они ощущали то же влечение друг к другу, что и тогда. Мэгги плавно покачивалась, пока Эрик ласкал ее, и улыбалась, не открывая глаз. Из горла у нее вырвался возглас восторга, не то слово, не то стон, что-то среднее.
Эрик встал на одно колено, и Мэгги подняла свитер. Опустив голову, она смотрела сверху, как его теплые и влажные губы открылись ей навстречу, и ее вновь захлестнули воспоминания. Эрик приблизил лицо, провел языком по соску и несильно сжал его зубами. Мэгги задохнулась, почувствовав сладкую судорогу в животе.
– А ты вкусная.
– Мне хорошо. Это было так давно, я так соскучилась.
Эрик потянулся к другой груди и точно так же провел по ней языком, затем потерся об нее волосами. Мэгги обняла его голову, покачивая, растворяясь в сладостных ощущениях. Наконец Эрик поднял лицо и сказал серьезным тоном:
– Мэгги, моя девочка, мне кажется, что твои кружевные занавески ничего не скрывают.
Мэгги обхватила ладонями его лицо, побуждая Эрика подняться.
– Тогда пойдем и ляжем в кровать, которую мы с тобой купили. Я хотела, чтобы мы оказались в ней, как только ты поставил ее у меня в комнате.
Хрустнув суставами, Эрик встал с колена и прижал Мэгги к себе. Обнимаясь, они выключили свет на кухне и неторопливо начали подниматься наверх, в то время как чувства в них бушевали.
В «Бельведере» Мэгги включила ночник. Ее тень качнулась на стене, когда она обернулась и увидела у себя за спиной Эрика. Он обхватил ее бедра, слегка прижал к себе и спросил:
– Ты волнуешься?
– Я просто умираю от волнения.
– Я тоже.
Улыбнувшись, он отпустил ее и начал расстегивать пуговицы своей бледно-голубой рубашки, вытаскивая ее из джинсов. Мэгги взялась за свитер, но Эрик поймал ее руку.
– Подожди! – Он улыбнулся. – Можно мне? Я никогда не делал этого при свете – только в темноте и наспех.
– Ты это делал днем на «Мэри Диар», и вовсе не наспех.
– Неужели?
– Да. И у тебя это хорошо получалось.
Эрик лукаво улыбнулся, потянулся к ней и пробормотал:
– Позволь мне освежить память.
Он стянул с нее через голову огромный свитер, и заодно – лифчик. Отшвырнув одежду в сторону, он посмотрел на Мэгги в свете ночника.
– Ты прекрасна.
Эрик ласково провел пальцами по ее груди и по кончикам возбужденных сосков.
– Нет, это не так.
– Ты прекрасна. Я всегда так считал и теперь тоже так считаю.
– А ты совсем не изменился. Ты всегда умел говорить приятные вещи и быть ласковым и нежным, как сегодня, когда ты целовал мне руку, или как сейчас, когда ты дотрагиваешься до меня, словно...
– Словно?..
От легких прикосновения Эрика ее ноги покрылись пупырышками.
– Словно я из фарфора.
– Фарфор холодный, Мэгги, – пробормотал Эрик, сжимая ее груди своими широкими ладонями. – А ты теплая. Сними с меня рубашку, пожалуйста.
Какое несказанное удовольствие – раздевать его, снимать голубую рубашку, потом белую майку, стягивать ее через голову, взлохматив ему волосы. Раздев Эрика до пояса, Мэгги, держа в руках его одежду, словно птичье гнездо, зарылась в нее лицом, вдыхая запах, вызывающий воспоминания. Невероятно растроганный этим простым жестом, Эрик положил руку ей на голову, и Мэгги подняла лицо.
– Ты пахнешь точно так же. Запах невозможно забыть.
Затем очередь дошла до ремня. За годы своей семейной жизни, Мэгги бесчисленное количество раз расстегивала ремень на брюках другого мужчины и успела забыть, какое удовольствие доставляет этот процесс, когда он не дозволен. Потянувшись к талии Эрика, она почувствовала, как жар охватил все ее тело. Она расстегнула тяжелую металлическую пряжку, подняла глаза, чтобы поймать его взгляд, и стала ласкать Эрика через выцветшую джинсовую ткань. Мягкая старая джинсовая ткань на твердой теплой мужской плоти. Почувствовав ее первое прикосновение, Эрик закрыл глаза. Но второе заставило его наклониться вперед, схватить ее и просунуть руки под ткань красных брюк.
– У тебя родинка, – прошептал он, проводя ладонью по ее животу. – Вот здесь.
Мэгги улыбнулась.
– Неужели ты помнишь?
– Мне всегда хотелось поцеловать ее, но я тогда был желторотым цыпленком.
Мэгги расстегнула его джинсы и прошептала ему прямо в губы:
– Поцелуй сейчас.
Они торопливо раздели друг друга. Эти первые мгновения, когда они оказались обнаженными, могли бы стать неловкими, но Эрик взял Мэгги за руки и широко развел их в стороны.
– Ого! – воскликнул он восхищенно, с улыбкой глядя ей в глаза.
– Ого! – воскликнула Мэгги, тоже восхищаясь им.
Эрик отпустил ее руки и стал очень серьезным.
– Не хочу врать и говорить, что любил тебя всю жизнь, но я любил тебя раньше и люблю теперь. Поэтому считаю, что должен сказать об этом сейчас, прежде чем...
– О, Эрик! – мечтательно произнесла Мэгги. – Я тоже люблю тебя. Я изо всех сил старалась забыть тебя, но у меня ничего не получилось.
Эрик подхватил Мэгги на руки и положил на кровать, касаясь тех мест, которые ласкал много лет назад: груди, бедер и там, где было уже влажно и горячо. Мэгги тоже ласкала его, разглядывая в золотистом свете ночника, заставляя Эрика трепетать и быть то сильным, то нежным. Он целовал ее там, куда не решался целовать, когда был юным, скользя губами по ее груди, рукам и ногам, золотистым от света, а Мэгги лежала, наслаждаясь его прикосновениями.
Она тоже впитывала вкус его тела, чувствуя трепетные ответы, и с каждым мгновением их страсть росла.
Когда они достигли предела, Эрик наклонился над Мэгги и спросил:
– Нам надо быть осторожными, чтобы ты не забеременела?
– Нет.
– Ты уверена, Мэгги?
– Мне уже сорок, и, к счастью для нас обоих, я могу не волноваться.
Их соитие было медленным и осторожным, настоящая гармония душ и тел. Эрик как только мог оттягивал момент проникновения, разжигая чувственность и продлевая наслаждение. Наконец они соединились и замерли, желая, чтобы это мгновение длилось вечно.
Прошло столько лет, и они снова стали любовниками.
Как восхитителен их порыв! Какой удивительный жар сжигает их!
Эрик отстранился и заглянул в широко открытые сияющие глаза Мэгги. Она обхватила руками его бедра и заставила двигаться, ощущая внутри себя сильные шелковистые толчки. Эрик нашел ее руки и прижал к спинке кровати, а Мэгги продолжала вглядываться в его лицо.
– Ты улыбаешься, – хрипло произнес Эрик.
– Ты тоже.
– О чем ты думаешь?
– О том, что ты стал шире в плечах.
– А ты в бедрах.
– У меня есть ребенок.
– Жаль, что не от меня.
Через некоторое время она притянула его голову, и улыбки исчезли, сменившись восхитительной серьезностью чувственности. Они дарили друг другу сладострастные ощущения, а потом Эрик, обняв Мэгги крепче, лег на бок. Не открывая глаз и оставаясь в ее теле, он произнес:
– Как хорошо!
– Это потому, что мы были первыми друг для друга.
– Такое ощущение, будто круг замкнулся и я наконец оказался там, где должен был быть все время.
– Ты когда-нибудь думал, как сложилась бы наша жизнь, если бы мы поженились?
– Очень часто. А ты?
– Я тоже, – призналась Мэгги.
Эрик опять лег сверху, и движения возобновились. Мэгги смотрела на него: волосы прилипли ко лбу, руки дрожали под весом его тела. Она стремилась ему навстречу – толчок за толчком, стонала от наслаждения, и Эрик отвечал тем же.
Он достиг разрядки первым. Мэгги увидела, как его глаза закрылись, горло выгнулось дугой, мускулы напряглись. На лбу заблестели капельки пота, мгновение – и восхитительный взрыв потряс его.
Потом тело расслабилось, и Эрик открыл глаза.
– Мэгги, прости, – прошептал он.
– Не огорчайся, – шепнула она в ответ, гладя его влажный лоб. – Ты был великолепен.
– Да?
– Конечно. И кроме того, – смущенно добавила Мэгги, – теперь я...
И это произошло.
И еще раз.
И еще.
И еще раз, и снова.
Глава 12
В час дня Мэгги и Эрик сидели в старинной ванне, наполненной пенистой водой, потягивали горькое пиво и пытались спеть йодль. Эрик сделал глоток, приложил по рту ладонь и сказал:
– Послушай, я, кажется, понял, как это делается! – и, запрокинув лицо, будто воюющий пес, разразился песней: – Пересмешник запел: йодль-о-йодль-о-ду-у-у...
Мэгги, точно ирландец в пабе, стала раскачиваться в такт этого воя, размахивая пивной кружкой. Эрик завыл так громко, что Мэгги испугалась, как бы не треснуло зеркало, но тут Эрик, вытянув губы, закончил песню долгой, жалобной и печальной нотой.
– Вот! Ну как?
Мэгги поставила кружку на пол из захлопала.
– Замечательно! А теперь я попробую... Подожди минутку. – Она подняла кружку с пола, сделала глоток, вытерла рот и, прочистив горло, попыталась пропеть мелодию хора из «Зова стада»: – Оу-оу-оу-о-о-о! Оу-оу-оу-ап! Э-оу-о-о...
Когда она кончила, Эрик, зааплодировав, завопил:
– Браво! Браво!
Мэгги попробовала раскланяться, капая пеной на пол и широко разведя руки, но ей мешали высоко задранные колени.
– Простой-простой... – Эрик посмотрел в потолок, сделал глоток пива, затем задумчиво глянул в кружку. – М-м... Эх! Понял! Старая песня ковбоя Копуса.
– Какого ковбоя?
– Ковбоя Копуса. Неужели ты никогда не слышала про ковбоя Копуса.
– Про ковбоя Копуса никто никогда не слышал!
– И все-то ты знаешь! В детстве мы разыгрывали представление на заднем крыльце. Ларри был Тэксом Риттером, Рут – Дейл Эвэнс, а я хотел быть Роем Роджером, но Майк говорил, что это он – Рой Роджер, и поэтому я должен быть ковбоем Копусом. Я стоял и ревел. Срывал с себя ковбойскую курточку и красную фетровую шляпу, тесемки которой врезались мне в подбородок, стягивал ковбойские башмаки «Красного всадника» и вопил, что готов всех их убить, за то что меня сделали ковбоем Копусом. Так что не надо говорить, что никто на свете о таком никогда не слыхивал. Слыхал. И еще как!
Эрик только начал жалостливый пересказ «Бедняжки Энн из Чейены», а Мэгги уже заливалась смехом. Закончив свой рассказ, Эрик предложил:
– Давай споем!
– Давай! Ты знаешь «Призрачных всадников в небе» Воуга Монро?
– Воуг Монро?
– Не помнишь такого?
– Что-то не помню.
– А как насчет «Кувыркающегося перекати-поле» из «Детей пионеров»?
– Это я знаю.
– Я поведу мелодию.
Он набрал в грудь побольше воздуха и начал:
– Смотри, как они кувыркаются...
Они пропели три куплета, мычанием заменяя те места, которые подзабыли. Им даже удалось добиться определенной гармонии. Мелодия завершилась парой нот, напоминающих вой волчьей стаи.
– Блуждая, вертясь, кувыркаясь, вертя-аа-ааааааась!
Последняя нота заглохла, и оба чуть не захлебнулись от смеха.
– Мне кажется, в нас пропадает талант.
– А мне кажется, у тебя потрескалась штукатурка.
Мэгги в изнеможении откинулась на спину, больно ударившись лопатками о бортик ванны.
– Оу-уо! – взвыла Мэгги. – Больно-оо-о!
Эрик улыбнулся.
– Иди ко мне. Тут есть местечко, где больно не будет.
– А синяки и шишки? – спросила Мэгги, ставя свою кружку на пол.
– Ну, может, пара синяков, – сказал Эрик, пока Мэгги устраивалась между его шелковистыми ляжками. – Но тебе это понравился, мисс Мэгги, я обещаю.
– Ммм... – промычала Мэгги, положив руки ему на грудь, – ты прав, мне нравится.
Они поцеловались, и руки Эрика заскользили по ее обнаженному телу.
Наконец Мэгги приоткрыла глаза и лениво спросила:
– Ну и как, ковбой?
– Мадам? – передразнил он, ухмыляясь.
– Тебе ведь уже не хочется поцеловать мою родинку, правда?
– Как сказать, – ответил он со своим лучшим невадийским акцентом. – Джентльмен не должен отказывать леди, когда она так мило его просит. Думаю, что справиться с этой маленькой трудностью нам не составит никакого труда.
Они справились с этой трудностью и парочкой других в придачу, а когда оторвались друг от друга, перевалило уже далеко за полдень. Они лежали в обнимку на смятой постели в комнате под названием «Бельведер Рум», усталые и довольные. В животе Эрика забурчало, и он спросил:
– У нас есть какая-нибудь еда, мисс Мэгги? Я чертовски проголодался.
Перекинув через него ногу, Мэгги спросила:
– А чего тебе хочется? Фрукты? Сандвич? Может, омлет?
Он повел носом.
– Слишком изысканно.
– Тогда что?
– Пирожки! – объявил он, похлопывая себя по животу. – Громадные, жирные и горячие, аппетитные пирожки.
– Ты угадал, идем! – И, схватив Эрика за руку, она рывком выдернула его из постели.
– Ты шутишь! – воскликнул тот. – Неужели у тебя и вправду есть пирожки?
– Нет, у меня их нет, но мы их сделаем.
– Ты хочешь печь пироги в четверть четвертого?
– А почему бы и нет? Я собрала рецепты быстрой выпечки в таком количестве, что они стали вываливаться из ящиков. Уверена, что в одной из книг мы найдем и пирожки. Идем. Я хочу, чтобы ты сам выбрал рецепт.
Эрик выбрал пирожки с апельсиновой начинкой, и они вместе – она в домашнем халатике с розами, надетом прямо на голое тело, он в голубых джинсах – занялись пирожками. Процесс потребовал гораздо больше времени, чем обещал рецепт: Мэгги заставила Эрика выжимать фрукты, что он и пытался сделать, используя для этого самые неподходящие места и предметы под шуточные нарекания Мэгги, а закончилось все тем, что оба они катались по полу, давясь от смеха. Срезая с фруктов кожуру, Эрик порезал палец. Его лечение потребовало большого количества поцелуев и потому задержало готовку еще минут на десять. А когда масло наконец было смешано с тестом, его надо было попробовать, то есть обсосать палец, на что Мэгги неохотно согласилась, лениво предупредив:
– Но если ты не отпустишь меня быстро, то вспыхнет мое масло.
Его ответная реплика снова вызвала у них приступ смеха, справившись с которым, обнаружили, что стоят, прижавшись к стене, словно пара забытых в углу водных лыж. Он широко расставил ноги, заключил Мэгги в объятия и с нарастающим удивлением стал серьезно всматриваться в ее лицо. Смех прекратился.
– О Боже, да ведь я люблю тебя, – сказал он. – Надо было прожить полжизни для того, чтобы только теперь понять, как все должно было быть. Я... Я люблю тебя, Мэгги, больше, чем думал.
– Я тоже тебя люблю. – Возрожденная заново, она ощущала всю полноту жизни. – В последние два месяца я только и мечтала о том, чтобы эта ночь когда-нибудь настала, но представить себе не могла, что будет так хорошо. Это что-то особенное... этот смех, это абсолютное счастье. Как ты думаешь, если бы мы обвенчались сразу после школы, все было бы так же здорово?
– Не знаю, но мне кажется, что да.
– Ммм... наверное. – Она улыбнулась ему в ответ. – Правда, здорово! Мы не только любим – мы нравимся друг другу.
– Кажется, мы нашли секрет, как это сделать.
Он снова стал пристально изучать ее лицо, аккуратный подбородок с чуть заметной ямочкой посередине, чарующие карие глаза и мягкую улыбку, которую он погасил нежным и долгим поцелуем. Высвободившись из его объятий, Мэгги пробормотала:
– Давай закончим с этими пирожками, мне хочется лечь и прижаться к тебе, а потом отвернуться, но чувствовать, что ты рядом, позади меня.
В начале пятого они свалились в постель в полном изнеможении и с апельсиновым запахом изо рта. Эрик улегся позади Мэгги, зарывшись лицом в ее волосы, подогнул колени, повторяя изгиб ее позы, и положил руку на ее грудь. Он вздохнул. И она ответила ему таким же вздохом.
– Ты измотал меня вдрызг.
– А мне кажется наоборот, это ты меня измотала.
– Интересно...
– Мм-хммм...
– Я люблю тебя.
– Я тоже. Обязательно разбуди перед уходом.
– И не подумаю.
И они мирно заснули, как если бы позади у них была долгая и счастливая совместно прожитая жизнь.
Проснувшись, он почувствовал влажность их переплетных тел и свою руку, лежащую на животе Мэгги, как она мерно вздымается и опадает вместе с ее дыханием. Он лежал очень тихо и прислушивался к своим ощущениям: ее дыхание, смятое стеганое одеяло, ее обнаженный зад, прижатый к его ляжкам. Запах ее волос и чего-то цветочного. Солнце и снег наполняли легкостью комнату с бледными розовыми обоями и она словно бесшумно двигалась вместе с белыми кружевными занавесями у камина. Тепло. Спокойно. Я не хочу уезжать отсюда. Я хочу остаться с этой женщиной, смеяться с ней, любить ее, делить с ней тысячи житейских забот, которые связывают жизни воедино. Я хочу носить вещи, которые слишком тяжелы для нее, и доставать то, до чего она не может дотянуться, расчищать дорожки перед ее домом, бриться в ее ванной и причесываться ее щеткой. Я хочу стоять по утрам, в дверях и смотреть, как она одевается, а по вечерам как снимает с себя одежду. Хочу звонить ей домой и предупреждать, что уже выезжаю. Делить с ней беззаботные воскресенья и тяжелые понедельники, как делят последний стакан молока, выдавленного из картонной упаковки. Я хочу, чтобы она была со мной, когда я впервые спускаю лодку на воду, чтобы она поняла: весна – это сезон сердца, а не календаря. А летом, пересекая водную гладь, я хочу смотреть, как она обернется и, не выпуская лопаты из рук, начнет махать мне, услыхав гудок. А осенью... она поймет и разделит мою печаль, когда я стану готовить «Мэри Диар» к зиме. У нас будут маленькие праздники – «Дом Периньон», пара недель в Акапулько, «шатобриан» при свечах, и проблемы– появление седых волос, поиски затерявшихся ключей и весенняя простуда. Нет, я точно не могу уйти от этой женщины.По легкой смене ритма дыхания и чуть заметному напряжению мускулов ее расслабленного тела он понял, что она просыпается, положил ладони на ее живот и потерся носом о спину. Мэгги откинулась назад и просунула руку между ног Эрика. Погладила – раз, еще раз и почувствовала, как его плоть оживает в ее ладони. Она улыбнулась – и он понял это, будто видел ее лицо. Не оборачиваясь и чуть согнувшись, Мэгги ввела его член в свое лоно и, высвободив руку, притянула к себе. Эрик сжал ее бедра, приветствуя старым как мир способом: с добрым утром, я люблю тебя, Мэгги. Чуть позже, уже успокоившись, она повернулась к нему лицом и перекинула согнутую в колене ногу через его бедра. Он ответил на ее улыбку, о которой до этого только догадывался, закинул согнутую в локте руку за голову, а другой сжал ее пальцы. Так они и лежали, глядя в глаза друг другу, а солнце все ярче высвечивало окна. Большим пальцем Эрик лениво поглаживал руку Мэгги. Камин медленно угасал, занавески перестали шевелиться. Мэгги наклонилась поправить растрепавшиеся волосы Эрика и снова переплела с ним пальцы, и он возобновил свое ленивое поглаживание. Они не сказали ни слова и ничего друг другу не обещали, но это молчание было красноречивее самых пылких клятв. Получасом позже они сидели за столом, держась за руки и думая о своих невыполнимых желаниях. Он допил кофе и неохотно потянулся за курткой, висящей на спинке стула. Медленно натянул ее, оттягивая неизбежное, печально склонив голову, и нагнулся, чтобы застегнуть нижнюю кнопку. Мэгги подошла к нему, отвела его руки в сторону и стала застегивать кнопки. Одна. Еще одна. Еще. И каждая из них приближала момент расставания. Защелкнув верхнюю, она, подняв воротник его куртки, потянула к себе его лицо и нежно поцеловала в губы.
– Я бы не обменяла эту ночь даже на лампу Алладина, – тихо сказала она.
Закрыв глаза, он обхватил ее руками и сжал в объятьях.
– Было намного лучше, чем тогда... когда мы были подростками.
– Да, лучше, – улыбнулась она в ответ. – Спасибо тебе.
Пора было прощаться.
– Я не знаю, что теперь будет, – сказал Эрик, – но ты разбудила во мне сильные чувства. Мне надо на что-то решиться.
– Думаю, да.
– Мне будет нелегко жить, чувствуя за собой вину...
Она положила ладони ему на плечи, понимая, что это не простое прощание.
– Давай не будем ничего обещать друг другу. Просто поверим, что так распорядилась судьба... как тогда, когда это впервые случилось в саду Истли. Давай считать этот день неожиданным подарком судьбы.
Он слегка отстранился от нее, заглянул в карие, такие искренние глаза и подумал: «И ты ничего не хочешь спросить, Мэгги? Не хочешь узнать, когда мы снова увидимся, когда я позвоню, или задать еще вопрос, на который у меня нет ответа»?
– Мэгги, моя девочка... – сказал он с нежностью, – мне очень трудно дойти до двери.
– Но так ведь и бывает, когда люди становятся любовниками?
– Да... – Он провел кончиками пальцев по ее щеке. – Так и бывает.
Прощальный взгляд, легкое касание пальцев. Потом он наклонился. Последовал долгий прощальный поцелуй и чуть слышный шепот:
– Я тебе позвоню...
День прошел, как колебание маятника между радостью и отчаяньем. Порой она ощущала себя безмерно счастливой. И если бы в этот момент в дверь заглянул посыльный, он не удержался бы от вопроса:
– Что с вами?
И она бы ответила:
– Ничего. Это счастье.
Порой же ее захлестывала волна грусти. Наваливалась неожиданно, и она застывала, неподвижно уставясь в дальний угол комнаты. Что ты наделала? Что теперь будет? К чему приведет? К разбитым сердцам, причем, не двух, – в этом она была глубоко уверена – а трех людей.
Ты хочешь, чтобы он вернулся?
Да.
– Да, Господи, да.
Весь день Эрика мучили угрызения совести, отчего его прошибал холодный пот и он угрюмо стискивал зубы. Эрик знал, что будет именно так, но не думал, что это настолько тяжело. Если бы он поехал к Майку, тот спросил бы, что случилось, и, можно не сомневаться, Эрик признался бы в своем прегрешении. Он нарушил клятву и обидел жену, которая, несмотря на все свои недостатки, этого не заслужила. Он обидел возлюбленную, которая недавно перенесла большое горе, и хотя бы поэтому заслуживала лучшего отношения.
Ты хочешь вернуться?
Нет.
Да.
Нет.
К полудню он так истосковался, что позвонил, просто чтобы услышать ее голос.
– Алло! – произнесла Мэгги, сняв трубку, и сердце Эрика подпрыгнуло.
– Привет!
Оба замолчали, представляя себе друг друга и страдая.
– Чем занимаешься? – наконец спросил Эрик.
– Приехала Бруки. Она помогает мне переклеить бордюр на обоях в гостиной.
– А-а... – Казалось, разочарование совсем сломило его. – Тогда не буду мешать.
– Да.
– Я просто хотел сказать тебе, что лучше мне сегодня не приходить.
– Ну... Хорошо. Я все понимаю.
– Так нечестно, Мэгги!
– Да, я понимаю, – спокойно повторила она. – Позвони, когда сможешь.
– Мэгги, прости меня...
– До свидания.
Она положила трубку прежде, чем он успел договорить. Он переживал весь остаток дня. Потерянный. С остановившимся взглядом. Издерганный. Среда. Нэнси вернется домой в пятницу около четырех. Эти два дня представились ему бесконечной пустыней, хотя, когда Нэнси придет, Эрик окажется лицом к лицу с тем, что натворил.
Он поднялся наверх, лег на кровать, закинул руки за голову, не в силах унять дрожь. Эрик подумал, что надо пойти к Майку. Или к Ма. Поговорить с кем-нибудь. Да, конечно, он поедет к Ма. Чтобы напомнить бак горючим.
Эрик поднялся, принял душ, побрился, протер лосьоном лицо. И грудь. И гениталии.
Что ты делаешь, Сиверсон?
Собираюсь навестить Ма.
Протерев член лосьоном?
К черту!
Ладно, приятель, кого ты хочешь обмануть?
Он отшвырнул флакон с лосьоном, выругался, поднял глаза, и его второе «я» взглянуло на него из зеркала.
Стоит сходить туда еще раз, ты будешь ходить постоянно и закрутишь настоящий роман. Ты этого хочешь?
Я хочу быть счастливым.
Ты думаешь, что сможешь быть счастлив, притом что женат на одной, а влюблен в другую?
Нет.
Тогда иди к Ма.
Эрик отправился к матери. Он вошел, не постучавшись. Она стояла возле раковины и мыла посуду. На Анне были темно-бордовые слаксы и желтый свитер с рисунком зеленого щуренка, попавшегося на удочку.
– Смотрите, кто пришел! – обернувшись, воскликнула Анна.
– Привет, Ма!
– Что, издали учуял запах моих швейцарских бифштексов?
– Я только на минутку.
– Ну да, рассказывай! Я почищу для тебя еще пару картошин.
Эрик заполнил бак топливом. Съел швейцарский бифштекс и гору картофельного пюре с мерзкими зелеными бобами (в наказание). Потом уселся на продавленный диван, посмотрел какую-то телеигру, полтора часа глазел на соревнования по борьбе (что было еще худшим наказанием), посмотрел детективный фильм и таким образом благополучно досидел до десяти часов.
И только потом он потянулся, поднялся и разбудил мать, которая вздремнула на своей любимой качалке.
– Эй, мама, просыпайся и ложись в постель.
– Уух?.. – пробормотала она. Уголки ее губ были мокрыми. – Уходишь?
– Да, уже десять часов, спасибо за ужин.
– Ну-ну...
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Он забрался в «Старую Суку» и пополз со скоростью ледника, убеждая себя, что если протянет еще полчаса, то доберется до Рыбачьей бухты, когда будет уже слишком поздно заходить к Мэгги. Въехав в город, он уговаривал себя, что направляется к Коттедж-Роу только затем, чтобы посмотреть, горит ли еще свет в ее окнах.
Поравнявшись с сугробом у ее дома, он все еще убеждал себя, что подкрадется по тропинке, только чтобы посмотреть, все ли с ней в порядке.
Увидев отсвет от окон первого этажа, он приказал себе уезжать. «Сиверсон, не отрывай зада и продолжай двигаться!»
Отъехав от дома метров на десять, он притормозил и остановился посередине дороги, невидящим взглядом уставясь на чью-то крышу над темным чердачным окном.
Не делай этого.
Я должен.
Катись к черту.
– Сукин ты сын, – пробормотал он и включил заднюю скорость.
Перекинув руку через сиденье и повернувшись, он повел машину задом со скоростью тридцать миль в час. Остановился в самом начале боковой дорожки. Заглушил мотор. И застыл, глядя на кухонные окна Мэгги, видимые между сугробов и слегка освещенные светом, падающим из внутренних комнат дома. Почему она не спит? Уже одиннадцатый час, и любая женщина, у которой есть хоть капля здравого смысла, перестала бы ждать парня в такое время. Да и любой парень, у которого сохранилось хоть немного уважения к себе, оставил бы ее в покое.
Он резко открыл дверцу грузовичка, спрыгнул на снег, с шумом захлопнув ее за собой, перескакивая через ступеньки, взбежал по лестнице и, задыхаясь, остановился перед дверью. Эрик резко постучал, чувствуя, как перехватывает горло, и стал ждать в темноте веранды, когда она пройдет через темную кухню и откроет ему.
Наконец дверь открылась. Она стояла в проеме в длинном стеганом халате, окутанная ночными тенями.
Он попытался что-то сказать и не смог: все заготовленные извинения и просьбы застряли в горле. Так они и стояли в темноте, молча, страдающие от всесокрушающей и беспощадной тяги друг к другу. Но вдруг она шевельнулась, стремительно рванулась к нему и стала целовать, как целуют женщины вернувшихся с войны мужей.
– Ты пришел...
– Пришел, – повторил он за ней, и, приподняв в объятьях на вершок от пола, перенес через порог веранды.
Резким движением локтя он захлопнул за собой дверь с такой силой, что не успевшая опасть занавеска осталась снаружи и ветер с яростью набросился на нее. В полутьме кухни они целовали друг друга, жадно и безудержно, срывая одежды и швыряя их куда попало. Их нетерпение стремительно нарастало: груда сброшенной на пол одежды, руки, жадно исследующие тело другого, почти маниакальное, неуправляемое желание найти, дотронуться и попробовать на вкус каждую его частицу. Его губы у нее на груди, на животе, между ног. Она ловит ртом его возбужденную плоть. Ее спина прижата к кухонной двери. Руки Эрика обхватывают ее талию и тянут вниз. Она падает на колени на груду сброшенной одежды и лихорадочно совокупляется с ним, содрогаясь всем телом, задыхаясь и выплескивая в крике разрядившуюся страсть. Теперь это были два человека, измотанных и сникших, медленно возвращающихся к жизни.
