Текст книги "Горькая сладость"
Автор книги: Лавейл Спенсер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)
Эрик прыснул. Грубое словечко так не соответствовало всему ее облику, что он не мог удержаться.
– Что смешного? – спросила Мэгги.
– Ты смешная. – Он взял ее руку и слегка пожал. – Вы смешная очаровательная леди, Мэгги Стерн.
Она купила столько, что вся мебель не поместилась в пикап, и им пришлось оформить заказ на доставку остальных вещей, кроме тех трех предметов, которые понравились ей больше всего и за погрузкой которых в Старую Суку она следила придирчиво и внимательно.
– Осторожнее с этой круглой ручкой! И не прижимай ящики к борту машины. Ты уверен, что вещи связаны достаточно прочно?
Эрик обернулся через плечо и ухмыльнулся.
– Пусть ты тряпичница, а я вонючка, но это не значит, что я не могу затянуть приличный узел на веревке. В свое время я плавал и на парусных лодках.
Она насмешливо раскланялась.
– Прошу прощения, мистер Сиверсон, я не хотела оскорблять вас.
Рывком он затянул последний узел и сказал:
– Готово! Поехали.
Они потратили на покупку мебели несколько часов и совершенно забыли, что у Эрика есть жена, но следующим пунктом назначения был магазин «Бид и Риккер», и это снова вернуло их к жестокой реальности. К тому моменту, когда Эрик затормозил у входа в магазин, шутливое настроение прошло, они стали серьезны и сдержанны. Не выключая мотора и не снимая руки с руля, Эрик минуту сидел в задумчивости, словно размышлял, сказать что-то Мэгги или нет, но потом, решив, что не надо, произнес:
– Я скоро вернусь. – Уже открывая дверцу пикапа, он добавил: – Это не должно занять много времени.
Мэгги проследила, как он идет к магазину, – человек, на которого она не имела никаких прав, но в котором ей нравилось все: и размашистая походка, и то, как его волосы спадают на поднятый воротник кожаной куртки, и то, как сидит на нем одежда, и цвет этой одежды. Эрик вошел в ювелирный магазин, и она стала разглядывать выставленные в витрине украшения – разложенные на алом бархате драгоценности, играющие отблеском продуманного освещения, скрытого в декоративных листьях, обрамляющих витрину. Он заказал для жены подарок к Рождеству. Но какое Мэгги до этого дело? Какое право она имеет расстраиваться? Никакого. И все же она чувствовала себя уязвленной. Что он покупает своей Нэнси? Такая красавица, как она, должна носить только что-то изысканное и дорогое.
Мэгги тяжело вздохнула, отвернулась и принялась разглядывать магазин на другой стороне улицы, возле дверей которого оживленно разговаривали две пожилые женщины. Одна из них была закутана в старомодный шерстяной платок, вторая держала в руке полотняную продуктовую сумку на лямках. Первая показывала куда-то вперед, ее собеседница обернулась, чтобы посмотреть.
Мэгги закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья. Тебе не стоило ехать сюда с ним.Когда она вновь подняла голову, то краем глаза заметила, что рядом на сиденье лежат черные кожаные перчатки Эрика, перчатки, повторяющие контур его руки, – согнутые в пальцах, со свалявшейся на ладонях шерстяной подкладкой.
Надо быть очень глупой женщиной, чтобы захотеть потрогать их, а тем более примерить на свою руку.
Именно это очень глупая женщина и сделала. Мэгги подняла перчатки с сиденья и натянула на руки, окутав их второй кожей, которая согревала и его руки. Ее пальцы в печатках Эрика казались теперь маленькими, и Мэгги сжала их в кулак, чтобы сильнее насладиться запретным плодом.
Эрик появился в дверях магазина, и Мэгги, поспешно стянув перчатки, сунула их на место. Эрик забрался в машину, положив рядом с собой на сиденье серебристый пакет. Мэгги непроизвольно проследила взглядом и заметила, как внутри пакета блеснула небольшая коробочка, обернутая в такую же серебристую бумагу, только перевязанную красной лентой. Она отвернулась и стала рассматривать паутину трещин на боковом стекле, куда когда-то попал камень. Она ждала, пока пикап тронется с места, но Эрик медлил. Мэгги вопросительно взглянула на него. Его руки лежали на руле, взгляд застыл. У Эрика было такое выражение лица, какое бывает у людей, услышавших от врача, что больше уже ничего нельзя сделать и остается только ждать и надеяться. Наконец Эрик произнес:
– Я купил ей кольцо с изумрудом. Нэнси обожает этот камень. – Он повернул голову, и их взгляды встретились.
– Я же не спрашивала тебя ни о чем, – тихо сказала Мэгги.
– Да, я знаю.
В наступившей тишине никто из них не смог заставить себя опустить глаза. Все вернулось с прежней силой. Сильнее, чем прежде. Они навлекли на себя беду.
Эрик уставился в ветровое стекло и замолчал. Когда молчание стало совсем непереносимым, он с шумом выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы и отодвинулся на край сиденья. Упершись локтем в подлокотник, он приложил большой палец к губам и отвернулся от Мэгги. Теперь он невидяще смотрел на пешеходную дорожку. Невысказанное признание, казалось, висело в воздухе, отдаваясь в ушах легким звоном далекого колокольчика.
Мэгги тоже не знала, что сказать, не знала даже, о чем подумать. До тех пор, пока их влечение остается скрытым, они в относительной безопасности. Но и эта безопасность очень иллюзорна, хотя они ничего не сказали друг другу, даже не прикоснулись.
Наконец Эрик тяжело вздохнул, уселся поровнее, и машина тронулась с места.
– Поехали домой, – решительно сказал он.
Глава 10
Они поехали в Рыбачью бухту в напряженной тишине. Мэгги понимала, что Эрик недоволен собой и что она тут ни при чем. Похоже, он был издерган до предела. За все двадцать пять миль пути на его лице не дрогнул ни один мускул, он вел машину, отстранившись от Мэгги и хмуро глядя на бегущую впереди дорогу. Лишь разворачиваясь, он изменил положение тела и откинулся на спинку сиденья. Остановив пикап в самом начале подъездной дорожки, Эрик резким движением схватил перчатки и, не говоря ни слова, вылез из машины. Мэгги последовала за ним и спокойно ждала, пока Эрик откроет ворота.
– Тебе помочь поднять вещи по лестнице? – спросил он, впервые нарушив затянувшееся молчание. – Они слишком тяжелые для женщины.
– Ничего, я сама справлюсь.
– Как знаешь. Но если все-таки не справишься, позови – я помогу.
Мэгги попросила бы лишь в том случае, если бы поняла, что надорвется. Она не могла объяснить даже самой себе, почему решила отказаться от помощи. Возможно, из опасения, что у них вновь появится общее дело. В результате они, словно два грузчика, с отстраненным видом работников отдела по доставке молча перетаскивали мебель.
Сначала они перетащили умывальник, затем туалетный столик и по-прежнему молча спустились вниз по лестнице. Инстинктивно Мэгги чувствовала, что больше она с Эриком уже не увидится. Он принял свое решение еще в машине, остановившись возле «Вид и Риккер» – и изумрудное кольцо встало между ними непреодолимой преградой.
Последней они втащили наверх кровать, стенки которой были стянуты вместе болтами. Когда они наконец опустили ее на пол, Эрик сказал:
– Если у тебя найдутся подходящие инструменты, я могу ее собрать.
– В этом нет необходимости. Я соберу сама.
Впервые за все время их несчастной поездки Эрик прямо взглянул ей в лицо.
– Мэгги, эти проклятые доски весят по шестьдесят фунтов каждая! – рявкнул он. – Если ты уронишь хоть одну и она сломается, можешь смело сказать «прощай» своему замечательному антиквариату. Дай мне гаечный ключ и отвертку.
Она принесла инструменты и, отойдя в сторону, стала наблюдать, как Эрик, опустившись на одно колено, развинчивает спинки кровати. Он работал с нарочитым усердием: черная кожа куртки натянулась на его плечах.
Эрик вытащил один болт и, перейдя к другому креплению, снова заработал отверткой.
– Ну вот, теперь придержи эту штуку с краю, – приказал он, не поднимая глаз на Мэгги.
Мэгги поддержала доски в вертикальном положении, и они наконец разъединились. Эрик, хрустнув суставами, поднялся с колен, засунул отвертку в задний карман брюк, разложил на полу деревянные боковые перекладины, взял у Мэгги доску, которая должна была крепиться в ногах кровати, оттащил ее на шесть футов в сторону и, снова опустившись на колени, заработал отверткой, соединяя вместе отдельные части кровати.
Мэгги старалась не смотреть на него, не поддаваться очарованию его тела – красивого тела мужчины, выполняющего мужскую работу.
Когда каркас был окончательно собран, Эрик оказался стоящим внутри.
– Готово. А где возьмем матрац? – Он мельком глянул на одинокую кровать в углу комнаты.
– Матрацы сложены в гараже, отец потом поможет мне положить их.
– Ты уверена?
– Да, конечно.
– Ну тогда... – Эрик не стал настаивать и вынул из кармана перчатки. – Тогда я лучше пойду.
– Спасибо, Эрик. Я тебе очень благодарна за пикап и за то, что помог собрать кровать,
– Ты сделала хорошие покупки, – ответил Эрик и решительно повернулся, чтобы уйти.
– Да, неплохие.
Они спустились по ступенькам винтовой лестницы и прошли на кухню. Оба испытывали ужасную неловкость. Эрик направился к двери, и Мэгги открыла ее, вежливо сказав:
– Еще раз большое спасибо.
– Угу, – коротко и отчужденно произнес Эрик. – До свидания.
Мэгги плотно прикрыла за ним дверь и подумала: «Что поделаешь! Решение принял он, а не ты». Попей чайку, Мэгги. Поднимись наверх и порадуйся покупкам. Вычеркни его из памяти.
Дом неожиданно показался ей угрюмым и мрачным. Ей вдруг разонравился весь этот антиквариат, которым она так восхищалась еще утром. Она медленно подошла к раковине, включила воду и наполнила чайник. Затем зажгла конфорку и поставила чайник на огонь. С верхней полки кухонного шкафа Мэгги достала чай и рассеянно уставилась на коробку с чайными пакетиками, хотя ей было абсолютно безразлично, какой чай пить.
В это время Эрик решительно шагал к своему пикапу. Он с раздражением закрыл ворота, обойдя машину, плюхнулся на водительское место и услышал треск разрываемой обивки сиденья. Перенеся тяжесть тела на одну ягодицу, он пробормотал:
– Дерьмо! – Эрик изогнулся и понял, в чем дело: отвертка Мэгги пропорола обивку сиденья. – Вот дерьмо! – еще больше разозлившись, воскликнул Эрик и стукнул кулаками по рулю. Он был в ярости. Он попался в ловушку собственных эмоций.
Эрик долго сидел, поставив локти на руль и закрыв лицо руками. Он понимал, почему злится.
Ты ведешь себя как последний идиот, вымещая злобу на ней. А в чем она виновата? Если ты хочешь уйти от нее окончательно и никогда больше не возвращаться, то сделай это достойно.
Он поднял голову. Ветер набирал силу. Под его порывами подрагивал «дворник» на стекле. Метель сметала выпавший за неделю снег. Эрик даже не заметил, как вышел из машины и пошел обратно, почти с ненавистью глядя на дверь дома. Нет, он не в силах устоять перед искушением увидеть ее еще раз.
Чего ты хочешь, Сиверсон?
Какая разница, чего я хочу. Главное, что я хочу это сделать.
Он не выключал мотора, будучи в полной уверенности, что через минуту вернется и на этот раз окончательно уедет домой – туда, где ему и полагается быть. Он постучался. Стук получился таким же громким, как стук его сердца. Мэгги открыла. В руках у нее был пакетик с чаем.
Некоторое время они стояли рядом и не отрываясь смотрели друг на друга, словно картонные фигурки, склеенные взглядами.
– Твоя отвертка, – наконец выдавил из себя Эрик, протягивая Мэгги инструмент.
– А-а... – Мэгги взяла отвертку. – Спасибо.
Она произнесла это так тихо, что Эрик с трудом расслышал, и понуро опустила голову.
– Мэгги, прости меня, – мягко сказал он.
– Все нормально. Я все понимаю. – Мэгги накручивала нитку от пакетика на отвертку и не поднимала глаз.
– Нет, не все. Я вел себя так, будто ты совершила что-то постыдное. Но ты ни в чем не виновата. Я сам виноват. Я... – Его пальцы в перчатках сжались в кулак, затем разжались. – У меня неприятности, и я не имею никакого права срывать на тебе злость. Я просто хочу сказать, что впредь не буду надоедать тебе.
Мэгги огорченно кивнула, руки ее безвольно повисли вдоль тела.
– Да, так, наверное, лучше, – сказала она.
– Я собираюсь... – Эрик махнул рукой в сторону пикапа. – Я собираюсь поехать домой и сделать все так, как ты мне советуешь. Я имею в виду, что постараюсь наладить свою семейную жизнь.
– Я знаю, что ты постараешься, – прошептала Мэгги.
Эрик видел, как она изо всех сил пытается скрыть волнение, но ее выдавали красные пятна на щеках. Глядя на Мэгги, он вдруг вспомнил, что однажды уже испытывал такое ощущение, когда «Мэри Диар» унесло неожиданным отливом и Эрик подумал, что лодка затонула. Он крепко прижал к себе руки в перчатках, чтобы удержаться от искушения обнять стоящую перед ним женщину.
– Ну что ж, я просто хотел сказать тебе об этом. Меня мучает совесть из-за того, что я так себя вел.
Мэгги вновь кивнула и попыталась скрыть набежавшие на глаза слезы.
– Ладно, слушай... – Он отступил от нее на шаг и хрипло сказал: – Желаю... желаю тебе приятного Рождества. Надеюсь, у тебя получится прекрасный дом и вообще дела пойдут хорошо.
Мэгги подняла голову, и Эрик увидел, что в уголках ее глаз блеснули слезы.
– Спасибо, – проговорила Мэгги и попыталась улыбнуться, но губы ее предательски задрожали. – Я тоже желаю тебе хорошего Рождества.
Он прислонился спиной к перилам, и несколько мгновений они говорили взглядами о том, какую потребность испытывают друг в друге. Карие глаза Мэгги увеличились под линзами слез, дрожащих на ресницах. В синих глазах Эрика читалось, как трудно ему сдерживаться, чтобы не заключить Мэгги в объятия. Эрик еще раз сжал и разжал пальцы в печатках.
– До свидания, – произнесла Мэгги одними губами.
Эрик повернулся и ушел из ее жизни навсегда.
Следующие несколько дней Эрик старался не появляться на почте в разгар рабочего дня и обходил стороной универсальный магазин Рыбачьей бухты, покупая продукты в других магазинах. Обедал он только дома. Но утренние походы за хлебом не отменил и, поднимаясь в гору, часто представлял, как, зайдя в булочную, вдруг встретит Мэгги, выбирающую у прилавка сладости к завтраку, как она обернется на звук колокольчика у двери и улыбнется, увидев Эрика.
Но на завтрак Мэгги предпочитала яичницу, а не сладости. И он это знал.
Залив окончательно затянуло льдом. Эрик вывел из гаража снегоход и ежедневно ездил на подледную рыбалку. Часто, сидя на складном стульчике возле проруби и вглядываясь в водную глубину, он думал о Мэгги. Интересно, любит ли она жареную рыбу? Он вспомнил, как однажды она стащила из бочки в отцовском погребе кусок серебристой сельди. Он размышлял, не предложить ли ей свежую озерную форель; в конце концов, он наловил больше, чем сможет съесть. И тут же признавался себе, что это всего лишь повод увидеться. Нет, придется отнести форель матери и Барб.
На Рождество Эрик смастерил для детей Майка и Барб тобогган, покрыв его шестью слоями лака. Когда лак просох, Эрик похвастался санями перед Нэнси. Она сдвинула очки на нос, осмотрела сани, впрочем, куда менее внимательно, чем результат собственных утренних косметических усилий перед зеркалом, сказала:
– Да, красиво, дорогой, – и снова углубилась в чтение своих бумаг.
На участке, принадлежащем Майку, Эрик спилил пару елок, одну из которых отнес матери, а другую взял себе. Когда он установил елку в углу комнаты, дом наполнился ароматом морозной хвои. Эрик стоял перед елкой и грустно мечтал о том, чтобы кто-то был рядом и порадовался деревцу вместе с ним. Когда Нэнси приехала на уик-энд, они украсили елку одноцветными лампочками и простыми стеклянными шарами и сосульками – стандартным украшением, которым пользовались уже многие годы. Нэнси купила эти елочные игрушки в каком-то модном магазине в Канзас-Сити, и Эрик, увидев их, постарался скрыть свое разочарование. Но когда они повесили игрушки, все же спросил:
– Тебе не кажется, что елка выглядит какой-то бесцветной?
– Это такой стиль, дорогой, – нараспев ответила Нэнси. – Она смотрится очень элегантно.
А вот он не хотел элегантную елку. Он хотел нарядную, как у матери, переливающуюся разноцветными огнями и пестрящую украшениями, которые они с братом вырезали еще в детстве, и другими, которые вешали на елку еще в те времена, когда мать была маленькой, теми, которые дарили их семье друзья, – за многие годы игрушек накопилось огромное количество. А к этому дереву он был так же равнодушен, как к тому фрукту из тика, который Нэнси держала на кухонном столе. Может быть, поэтому в течение рождественской недели Эрик часто наведывался к матери или к Майку, любовался их елками, с удовольствием ел попкорн, копченую рыбу и фруктовый сахар, дразнил одетых в домашние пижамки малышей, качал на коленях, смотрел, как елочные огни отражаются в их глазах разноцветными блестками, а потом с серьезным видом слушал рассказы про Санта-Клауса.
Но сегодня, глядя на блеклые огни своей елки, Эрик думал о Мэгги и гадал: если бы он женился на ней, а не на Нэнси, как бы они встречали Рождество? Были бы у него дети? Собрались бы они сейчас все вместе вокруг елки? Он представлял себе Мэгги в ее огромном доме с громадными окнами и блестящими полами. Вот она стоит на кухне, возле старинного стола из красного дерева. Эрик вспомнил тот день, когда они вместе с Дейчем пили у нее кофе. Боже, до чего он соскучился по этой женщине!
Тем временем Мэгги тоже много думала об Эрике, и чувство безвозвратной утраты – странное чувство, поскольку нельзя потерять то, чего нет, становилось все сильнее и невыносимей. Но ведь она ничего не потеряла, разве что, с тех пор как Мэгги переехала в Рыбачью бухту, исчезла тоска по Филлипу. Более того, Мэгги вдруг – даже с некоторым испугом – обнаружила, что перестала терзаться и жалеть себя из-за того, что лишилась такой надежной и привычной семейной жизни, и чувство жалости растворилось в бархатных воспоминаниях о счастливых днях, которые они провели вместе. Да, боль утраты постепенно стихала, но появилась грызущая тоска. Теперь Мэгги тосковала по Эрику.
Приближалось Рождество, и Мэгги вечерами все чаще предавалась горько-сладким воспоминаниям о своих встречах с Эриком. Она вспоминала, как ночью они пробрались в темный дом, освещая дорогу карманным фонариком. Вспоминала, как Эрик застал ее, когда она красила «Бельведер» и как в тот день неожиданно пошел снег. Она вспоминала, как, сидя на скамейке возле магазина на Мэйн-стрит, они ели сандвичи. Вспоминала их поездку в Старджион-Бей. Но когда все это началось? Когда ее стали преследовать эти воспоминания? Неужели и Эрик тоже думает о ней? Наконец, она вспомнила их последнее расставание и поняла: он тоже все помнит.
Но Эрик Сиверсон остался в прошлом. Мэгги старалась осознать это и целыми днями хлопотала, готовясь к Рождеству.
Она попросила отца помочь ей перетащить матрацы из гаража и передвинуть двуспальную кровать в комнату прислуги. Рой порадовался вместе с ней новой мебели в «Бельведере», похвалил обои и сказал, что Мэгги удачно оклеила комнату.
Громадная кровать с резьбой теперь была готова полностью. Положив мягкий матрац, Мэгги застелила ее кружевным покрывалом. Покончив с работой, она рухнула на кровать и, уставясь в потолок, предалась мечтам о человеке, на которого не имела абсолютно никаких прав.
Как-то позвонил Марк Броуди и пригласил ее в свой клуб на ужин, но она отказалась. Марк настаивал, и Мэгги уступила.
– Хорошо, я приду.
Чтобы произвести на нее впечатление, Марк старался изо всех сил. Им накрыли столик в отдельном кабинете. Сервировка была изысканной: скатерть, канделябры, хрусталь, шампанское, соусы, салат «Цезарь», приготовленный прямо при них, горячие погго-версы, свежие морские ушки (которые Броуди заказал специально для нее, о чем Мэгги догадалась, поскольку такое блюдо не значилось в меню), потом – «Бананы Фостера». Напитки подавались в удлиненных хрустальных бокалах.
Все это, очевидно, должно было означать, что между Мэгги и Марком устанавливаются достаточно близкие отношения.
Марк оказался хорошим рассказчиком, но ему нравилось говорить только о собственных успехах. Он ездил на «бьюике», в салоне которого сконцентрировался запах хозяина – приторно-сладкий и удушливый. Когда наконец машина остановилась возле «Дома Хардинга», Мэгги торопливо выскочила, чтобы глотнуть свежего ночного воздуха, словно человек, который только что тонул, а теперь вынырнул на поверхность.
У дверей дома Марк обнял Мэгги и поцеловал. Французский поцелуй. Чертовски долгий, наверное, с полминуты, не меньше, и полминуты Мэгги терпела, сдерживаясь, чтобы не оттолкнуть Марка. Ей хотелось сплюнуть и вытереть губы. Нет, конечно, Броуди не был донжуаном. Он неплохо выглядел, нельзя сказать, что он как-то не так одевается, неопрятно например, или дурно воспитан.
Но он не Эрик.
Когда поцелуй закончился, Марк сказал:
– Я хочу увидеть тебя еще.
– Извини, Марк, но лучше не надо.
– Почему? – разочарованно воскликнул Броуди.
– Я пока не готова к этому.
– Но когда-нибудь ты же будешь готова? Я подожду.
– Марк, пожалуйста... – Мэгги отстранилась от него и решительно высвободилась из его объятий.
– Наверное, я был слишком груб. Но я не из тех, кто охотится за приданым, Мэгги.
– Я так и не думаю.
– Тогда почему бы нам не развлечься вместе? Ты одинока. Я одинок. В этом городе не так уж много одиноких людей.
– Марк, мне надо идти. Ужин был прекрасный, у тебя замечательный клуб и, я уверена, прекрасное будущее. Но сейчас мне пора.
– Я переборю твое упрямство, Мэгги. Я не сдамся так легко.
– Спокойной ночи, Марк. Спасибо за великолепный вечер.
На следующий день Мэгги позвонила Бруки, и они отправились по магазинам, чтобы выбрать шторы на окна, купить подарки к Рождеству и пообедать.
– Бруки, мне так одиноко, – призналась Мэгги. – Ты не можешь познакомить меня с каким-нибудь холостяком?
– А Марк Броуди?
– Вчера вечером я позволила ему поцеловать себя.
– Ну и как?
– Ты когда-нибудь жевала герань?
Бруки поперхнулась супом и, расхохотавшись так, что на глазах выступили слезы, склонилась над тарелкой. Не выдержав, Мэгги тоже засмеялась. Успокоившись, Бруки спросила:
– И что потом? Ты пошла готовить фрикадельки?
– Нет.
– Может, тебе стоит попросить его сменить одеколон?
Мэгги обещала подумать над этим предложением, и, когда Марк позвонил в очередной раз, отказалась от встречи. И еще раз... И еще.
Позвонила Кейти и сказала, что приедет домой 20 декабря, сразу после занятий. Мэгги поставила в гостиной елку, испекла фигурное печенье и большой пропитанный ромом фруктовый пирог. Заворачивая подарки, она постоянно твердила себе: не имеет никакого значения, что она одинокая женщина и у нее нет мужчины, который сделал бы ей подарок к Рождеству. У нее есть отец, мать, Кейти и Бруки. Ее любят четверо, и следует поблагодарить за это Бога.
Во вторник утром погода начала портиться, но скептики, встречаясь на улице, ухмылялись и напоминали друг другу:
– Говорили, в нашу сторону движется буря. А снега так мало, что как бы кустарники не промерзли.
Снегопад начался днем, метель шла из Канады через Грин-Бей. Сперва над обледенелыми дорогами летали, словно какие-то живые существа, красивые снежинки, затем метель усилилась и подул страшный – до тридцати миль в час – ветер. К двум часам дня закрылись школы. К четырем часам закрылись все учреждения. К семи часам с дорог были отозваны патрульные службы.
В десять вечера Эрик лег спать, но через час его разбудили настойчивые телефонные звонки.
– Алло? – пробормотал он, еще не успев окончательно проснуться.
– Эрик?
– Да.
– Это Брюс Торсон из полиции Старджион-Бея. У нас критическая ситуация: на дорогах застревают люди, а мы не можем использовать снегоочистители. Нам нужны снегоходы.
Эрик покосился на часы, сел в темноте и провел рукой по волосам.
– Понятно. Куда мне ехать?
– Мы ждем добровольцев из Рыбачьей бухты на Гибралтарской пожарной станции. Захвати с собой все необходимое.
– Хорошо. Я буду минут через пятнадцать.
Эрик вскочил. Спускаясь по лестнице, на бегу застегивал «молнию» на брюках и пуговицы на рубашке. Поставил в микроволновую печь воду для кофе, нашел большой черный мешок для мусора и побросал в него свечи, спички, карманный фонарик, газеты, спортивные шапки, снегоходный костюм Нэнси и ее шлем (которые она надевала лишь один раз в жизни), пакет с продуктами, куда положил пирожки, конфеты и несколько яблок. Надел серебристый снегоходный костюм, шлем, перчатки и лыжную маску. Оставалось только быстро наполнить термос, сунуть в пакет пару бутылок бренди – и он будет экипирован не хуже астронавта, выходящего на лунную тропу.
Из дома метель казалась слабее, чем была на самом деле. Эрик спустился со ступеней заднего крыльца и пошел, утопая в снегу чуть ли не по колено. На полпути к гаражу сильный порыв ветра хлестнул Эрика по лицу с такой силой, что он не удержался на ногах и свалился на бок. Встав и отряхнувшись, он все-таки добрался до гаража, где руками и ногами с трудом освободил от снега замки, чтобы открыть дверь. Внутри было очень холодно – еще холоднее, чем снаружи. Топот заледеневших сапог по цементному полу гулко отдавался в ушах. Эрик заполнил бак горючим, завязал мешок с продуктами и другими вещами, захваченными на всякий случай, и бросил его на пассажирское сиденье. Потом завел мотор и выехал из гаража. Хорошо еще, что, когда он закрывал дверь, ветер дул в спину. Заперев гараж, он отряхнулся и, дрожа от холода, снова повернулся лицом к ветру. Эрик забрался в снегоход, опустил защитный плексигласовый экран шлема и понял, что вернуться в теплую постель ему удастся очень не скоро.
Шквальный ветер бросал снег целыми пластами, сметая все на своем пути. Даже на расстоянии квартала нельзя было разглядеть праздничную иллюминацию Мэйн-стрит. Только когда Эрик оказался на улице, ему удалось рассмотреть сквозь пургу мутные голубые и зеленые огни. Он ехал прямо посередине исчезнувшей в метели улицы, ориентируясь по слабым проблескам огней. Время от времени справа или слева появлялись белые пятна – свет, идущий от витрин магазинов и уличных фонарей.
На полдороге к пожарной станции Эрик вдруг услышал слева рев мотора и, оглянувшись через плечо, увидел призрак, очень похожий на него самого, только во всем черном и на «полярисе». Эрик поднял руку в знак приветствия, и водитель «поляриса» ответил тем же. Дальше они ехали рядом, пока наконец в белом вихре не появились красные огни пожарной станции.
У дверей уже стояли два снегохода. Не выключая мотора, Эрик перебросил ногу через сиденье, поднял защитный экран шлема и крикнул:
– Чертовски неудачное время, чтобы вылезать из постели, а, Датч?
– Господи, это уж точно! – раздался приглушенный шлемом голос Датча, не успевшего поднять защитный экран. – Уссышься пробиваться сквозь такую пургу, да?
Датч и Эрик направились к кирпичному зданию станции.
Внутри они застали двух водителей снегоходов и Эйнера Сиквеста, который раскладывал по пакетам все необходимое для оказания первой помощи. Сиквест отдавал распоряжения водителям:
– Поезжай как можно быстрее к доктору Брейту. Он даст тебе инсулин, который нужно доставить Уолту Макклуски на Каунти-Роуд «А». Ты, Брайен, – он повернулся ко второму водителю, – прочешешь маршрут от Каунти-Роуд «Ф» до скоростной трассы номер пятьдесят семь. С одного конца трассу перекрыли, но три машины все-таки не добрались до места назначения. Датч, Эрик! Спасибо, ребята, что согласились помочь. Можете сами выбрать маршрут: один – Каунти-роуд «ИИ», второй – скоростная трасса номер сорок два. Проклятые шоферюги не смогли дотянуть до мотеля. Есть подозрение, что они застряли где-то в тех краях. Если кого-нибудь обнаружите, сделайте все, что в ваших силах. Отвезите людей куда-нибудь, оставьте в мотелях, в частных домах или тащите сюда. Вам что-нибудь нужно?
– Нет, я все собрал, – ответил Эрик.
– Я тоже, – сказал Датч. – Я, пожалуй, поеду на Каунти-роуд «ИИ».
– Тогда я на сорок вторую, – согласился Эрик.
Они вышли с пожарной станции, и им опять пришлось прокладывать путь к машинам. И хотя всего минуту назад они вроде бы протоптали дорогу, ее уже занесло снегом. Оседлав сиденье снегохода и ощутив ровную вибрацию работающего мотора, Эрик почувствовал себя увереннее, подумав, насколько же человек доверяет технике. Датч тоже оседлал свой «полярис» и, опуская защитный экран шлема, крикнул Эрику:
– Берегись колючей проволоки, Сиверсон!
– Ты тоже, Уинклер! – ответил Эрик, натягивая на лицо лыжную маску и опуская экран шлема.
Держась поближе друг к другу, они направились на запад, в туманных отсветах праздничной иллюминации проехали по Мэйн-стрит и добрались до развилки, где скоростная трасса № 42 вела наверх, в гору, в сторону от центра. Оказавшись за городом, они могли ориентироваться лишь по телефонным столбам и по изредка попадающимся изгородям. Свет фар плохо пробивался сквозь пургу. Кое-где яростный ветер полностью очистил дорогу от снега, а где-то намел такие сугробы, что дорогу нельзя было угадать даже по телефонным столбам. В одном месте фары высветили сугроб, очертаниями напоминавший занесенную снегом машину. Эрик заметил его первым. Они подъехали и начали раскапывать. Но это оказался лишь придорожный камень «король валунов», на котором было написано: «Да хранит тебя Бог!»
Снова забравшись в снегоходы, они вместе доехали до перекрестка, где Датч, махнув на прощание рукой, свернул налево и тут же исчез в пурге.
Теперь, когда не было рядом Датча, Эрику показалось, что стало еще холоднее, а ветер усилился и хлестал по лицу с удвоенной яростью. Прыгающий свет фар его снегохода будто искал Датча, который совсем недавно был еще тут. Снегоход то катился, то подскакивал, а иногда просто летел по воздуху. Эрик крепче вцепился в руль и с облегчением ощутил уверенную вибрацию мотора – единственный признак жизни в этой ночи, затерявшейся в пурге.
Руки устали от напряжения, поскольку приходилось удерживать машину на скатах. Эрику показалось, что он отморозил большой палец на левой руке. Он чувствовал резь в глазах и головокружение, оттого что приходилось постоянно вглядываться в мельтешащий перед глазами снег. Монотонность и однообразие притупляли бдительность, и Эрик боялся, что не заметит занесенную снегом машину. Поворачивая, он услышал, как снегоход со скрежетом проехался боком по бордюрному камню, и Эрик выровнял движение, выехав на середину дороги. Он вспомнил предупреждение Датча: «Берегись колючей проволоки!» Водители снегоходов часто погибали или калечились, столкнувшись с придорожными проволочными ограждениями. Тот, кто оставался в живых после такой аварии, всю жизнь потом носил на горле красное ожерелье шрамов.
Интересно, где сейчас Нэнси? Сегодня она не позвонила. Кажется, она в Фарго, если только он правильно запомнил название города. Неужели пурга добралась и туда?
