Текст книги "Счастливое число Кошкиной (СИ)"
Автор книги: Лана Муар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
"Бля-а-а-а-адь!!!"
Словно в бреду тянусь к нежной коже, скрежеща зубами от того, насколько сильно хочу просто прикоснуться, и как боюсь, что сорвусь по новой.
Может, совсем немного провести по ней…
Буквально пару миллиметров…
Бархат…
"Блядь!!!"
– С-с-су-чка-а-а, – все же цежу, не выдерживая и срываясь.
Пара миллиметров превращается в сантиметр, потом в два. Только Кошке даже этого кажется мало. Я и так, как наркоман, дорвавшийся до дозы, но она решила выкрутить меня полностью. Накрыв пальцы своей ладонью, толкает их ниже, не давая мне разорвать эту пытку. И мне, уже почувствовавшему и принявшему как данность, что, убери она сейчас руку, я не уберу своей, по мозгам хреначит наотмашь.
Снова бархат под подушечками пальцев.
– Скажи, Совунчик, – шепот губ и пьяный блеск в глазах ломают меня, словно спичку.
– С-с-сучка… – язык отказывается двигаться, но мозг туманит с каждой секундой, с каждым миллиметром бархата все сильнее.
– Да, Совунчик. И мне это нравится… с тобой нравится… Очень…
Сжав сильнее мои пальцы, отставляет ногу в сторону – спазмом сводит горло, и я хриплю, теряя способность понимать. Могу лишь видеть как затягивает поволокой зелёные глаза. Могу лишь слышать, как рвется выдох на мною зацелованных губах. Могу лишь чувствовать, как ее ладошка прижимает мою к ее пылающим губкам и давит на палец. Давит, чтобы он погрузился в пульсирующий жар, и прижимает, не оставляя, стирая все возможные сомнения.
– Мне… – всхлип, когда я впечатываю ее в стену и проталкиваю палец глубже. – Нравится… – жадный вдох и выдох. – Поверь…
– С-с-су-чка-а-а-а… Я же… сдохну, – голова идёт кругом от всего происходящего и выжигающего, заполнившего вены, возбуждения.
– Нет… Я хочу… Тебя… Потерпи… Лукашик же…
– Ну да… Лукашик, – кивнул и не удержался – заскрипел зубами, услышав звонок в домофон. Дёрнул подбородком в сторону трезвонящей трубки, силой отлепляя себя от Кошки, и нервно рассмеялся. – А вот и он. Предупреждает. Замок уже месяца три не работает.
– Он же пешком подниматься будет? – спросила Геля, нажала на кнопку бессмысленного открытия дверей и загадочно улыбнулась, увидев мой кивок. – Это хорошо.
– И что в этом хорошего?
– А вот что! – подняв руку, Кошка хихикнула, проводя пальцем по моим, лоснящимся от ее смазки. – Как же я от тебя утекла… Как мартовская кошка, – заглянула мне, в миг охреневшему, в глаза и окончательно выключила мозг, втянув один палец себе в рот, жмурясь и, кажется, мурча от удовольствия. – Хочу уже посмотреть на твои кубики… и кое-что ещё. Как бы я со всем этим поиграла-а-а… Чуточку… наверное, – лукаво улыбнулась, облизав второй палец и сорвалась к себе в комнату, пока я не передумал пускать Луку в квартиру.
40. Последствия. POV. Геля
Когда все мысли в голове даже близко не стоят с готовкой и крутятся совсем в другой плоскости, готовить, разделывать мясо, да даже просто орудовать ножом – то еще веселье. Я бы сказала, что крайне рискованное и небезопасное получается занятие. Особенно если хочется сохранить собственные пальцы целыми и невредимыми – все, а не несколько, – и закончить вечер не в больнице, а в постели. Желательно под одеялком и в объятиях Совунчика… Или там же, но после того как эта самая постель превратится в труху… Лучше даже превратить в труху постель в одной комнате, а спать идти в другую… Если дойдем, конечно…
И стоило только представить себе то, чего очень хотелось, где и как это будет, мои глаза уже не в первый раз поднялись от разделочной доски и заглянули в серые-серые Совунчика, где я увидела ровно такие же мысли. Может, лишь самую малость расходящиеся с моими в плане очередности, но ни разу не отличающиеся в общем настрое устроить в квартире эпицентр вспышки сексуального терроризма. Со мной и им в главных ролях. “О-о-о… Хочу-у-у!!!”
Совунчик шумно выдохнул, будто прочитал мои мысли, копирующие его тютелька в тютельку. Бросил взгляд на уже сто раз пожалевшего о своем визите Лукашика и заскрежетал зубами. А у меня по всему телу табуном побежали волнующие мурашки. Они в одно мгновение проскакали до кончиков пальцев, шарахнули в них, рассыпаясь звёздочками, и я дернулась, едва не отчекрыжив себе фалангу.
В последний момент мою дрогнувшую руку остановила ладонь Совунчика. Только и тут все пошло через одно место. Простое, казалось бы, прикосновение шарахнуло в разы сильнее – ну кому ещё, как не мне, могло прийти в голову сравнение, что ровно так же Совунчик перехватит мои запястья, а потом начнется такое…
Я выронила нож и заглянула в глаза Дениса, умоляя потерпеть ещё чуточку:
“Совунчичек, ну не смотри ты на меня так! Я же специально напялила спортивки и самую страшную футболку, чтобы тебе было полегче…”
Только хоть я и подумала и даже целенаправленно переоделась в то, что по-моему мнению ну никак не могло вызывать никакого подтекста или лишний раз чем-то спровоцировать Совунчика, он не скрываясь продолжал раздевать меня взглядом, скрежеща зубами от того, что не может сделать это прямо здесь и сейчас.
Пиздец…
Но я бы соврала себе, если бы сказала, что не хотела того же.
С ним хотела.
Очень.
“На столе? Да! Хочу!”
– Я все же, наверное, до дома, – еле слышно произнес Лука, поднимаясь с диванчика и стараясь смотреть куда угодно, но не на нас с Совунчиком.
– А как же ужин? – спросила я. Осторожно высвободила запястье из плена пальцев и виновато прошептала. – Совунчичек, я же обещала…
– Да сдалось тебе это, Гель, – замахал руками Лукашик. – Подумаешь, пообещала. Поздно уже. В следующий раз как-нибудь. Через недельку. Да! Давайте я брякну дней через десять и там договоримся? – предложил, кивнул сам себе и замер, когда Совунчик прочистил горло и помотал головой, то ли спрашивая меня о времени готовки, то ли решив узнать сколько ещё ему предстоит проверять предел своего терпения:
– Долго ждать, Гель?
– Ч-часик. Максимум, полтора, – ответила, запинаясь на последнем слове.
– Люк, я тебя сегодня пиздец как ненавижу, – прохрипел Совунчик. Посмотрел на друга и, выдохнув, щелкнул ногтем по горлышку бутылки. – Возьми уже штопор, если встал. И бокалы. Хоть попробуем, что тебе твоя Генриховна подогнала. Психолог, блядь, доморощенный.
– Так кто же знал, что у вас… – Лукашик виновато пожал плечами, скосил взгляд на проход в коридор, куда не мог попасть пока я не отойду в сторону, и снова произнес. – Ден, я все же домой. Ну, сорян, тупанул.
– Гель, дай ему по башке, чтобы завязывал тупить, – попросил меня Совунчик и рассмеялся, когда я, не раздумывая ни секунды, звонко шлепнула Луку по лбу. Посмотрел на него, ошарашенного, и, кажется, чуть спокойнее сказал. – Штопор, три бокала и приземляй свою задницу обратно, – перевел взгляд на меня и помотал головой. – Я сам не знал, что у нас тут.
Только по его глазам я прочитала совсем другое. Кивнула, соглашаясь с молчаливым обещанием отыграться за каждую минуту, и не смогла сдержать улыбки – меня ни капли не пугали такие угрозы. Даже наоборот – радовали и будоражили не на шутку разошедшиеся мысли.
– “Дел Дуква Амонтилладо”, – прочитала я название на этикетке и подняла глаза на рассмеявшегося Совунчика. – Что? Я так-то в школе английский изучала, а не французский.
– Испанский, – улыбнувшись, поправил меня Совунчик, забирая бутылку. – “Дель Дук Амонтильядо”, тридцатилетний, – хмыкнул и с каким-то трепетом понюхал содержимое своего бокала, больше похожее по цвету на коньяк. – Производится с восемнадцатого века в провинции Андалусия, Испания. Наименование происходит от названия города Монтилья в винодельческом регионе Монтилья-Морилес и означает «в стиле Монтилья», потому что именно оттуда ведёт своё происхождение способ производства. Вино приготавливают достаточно долго, чтобы дрожжи, которые определяют его вкус, погибли, поэтому напиток приобретает более тёмный цвет. В Монтилья-Морилес амонтильядо изготавливают, в основном, из винограда Педро Хименес. Дорогая штукенция, – посмотрел на Лукашика и рассмеялся. – Ты чем старушку так порадовал, что она тебе такие напитки подгоняет, а?
– Чего!? – протянули мы одновременно с Лукой.
Правда он, удивляясь вопросу с подтекстом, понятным каждому, а я тому, что Совунчик выдал энциклопедическую справку, лишь мельком глянув на этикетку.
– Так-то она мне сама подарила, когда я спросил, что она пьет, чтобы купить в благодарность! – выпалил Лукашик. Понюхал янтарную жидкость и поперхнулся, услышав ценник того, что собирался проглотить одним махом. – Сколько-сколько? – переспросил и присвистнул от “стартовой”:
– От восьмерки и выше, Люк. Поэтому прояви уважение к амонтильядо и щедрости Генриховны и не хлещи его залпом, – покрутив напиток в бокале, Совунчик снова понюхал его и блаженно промычал. – Как хорошо, что я не сомелье и мне пофиг на тонкости букета, – пригубил чуть ли не каплю и поцокал языком. – М-м-м, какой богатый и выразительный вкусовой профиль. Нотки темных фруктов, – снова понюхал, – кураги… палочек корицы… ароматного дуба и орехов, – пригубил еще каплю и кивнул. – Точно! Фундук, грецкий орех и засахаренный миндаль.
– Чего!? – уже во второй раз протянула я, не мигая уставившись сперва на “как хорошо, что я не сомелье” и после на ржущего Лукашика. – Ты-то чего гы-гы ловишь?
– Га-га-га! – захлебнулся хохотом он. – Ви… “Википедия” же?
– Она самая, – кивнул Совунчик. – И сайты про алкашку.
– Уй, бля-а-а! Гы-гы-гы!!! Я не могу-у-у!!!
– Да что происходит-то? – попыталась добиться причины непонятного мне веселья у одного и хитрой улыбки у другого. – Совунчик, ты что, еще и сомелье?
– Фе… фе… – прохрюкал Лукашик. – Феноменальны-ы-ы-ый! Гы-гы-гы!!!
– Да вы скажете мне или нет!? – вспыхнула я. Зачем-то понюхала амонтильядо в своем бокале и не почувствовала ничего из того, что перечислял Совунчик. – Оно поганое на вкус что ли? Или его пить как-то по особенному надо?
– Гы-гы-гы!!! Хуже! Не пиши ему ничего! – Лука показал пальцем на Совунчика, помотал головой и снова заржал. – Га-га-га!!! Он, сука, все запомнит! Все, блядь! Джонни Мнемоник! А-а-а-а!!!
– Чего? – уже не в первый раз за последние пять минут повторила я и выжидательно посмотрела на Совунчика, пожавшего плечами в ответ на мой взгляд:
– Память такая. Все прочитанное сюда, – костяшками коснулся своего виска, – намертво вбивается, – развел ладони, смотря на мою ползущую вниз челюсть, а потом процитировал, прикрыв глаза. – Четвертый подпункт пятого пункта: “Участники все время обязаны быть соединены страховочным стропом, длина которого составляет два метра на маршрутах с первого по пятый включительно и два с половиной метра на последующих.” Пункт седьмой:”Участники-победители награждаются медалями, памятными призами и дипломами организаторов соревнований. Команды-победители в общекомандном зачёте награждаются кубками и дипломами организаторов соревнований. Также участники-победители и участники, установившие новый рекорд прохождения маршрута на одном или нескольких трассах дополнительно могут награждаться памятными призами и дипломами организаторов соревнований.
– Ик! – опешила я и подняла ладонь. – Я сейчас… Я буквально на секундочку…
Сбегала в комнату за распечатанным регламентом, нашла в нем названные пункты и подпункты и ошалело захлопала ресницами, прочитав два кусочка, которые Совунчик запомнил слово в слово. Для проверки попросила вспомнить еще три, выпадая в осадок после каждого, а Лука загоготал в голос, грохнул ладонью по столу и замотал головой:
– Только не спрашивай у него ничего про бассейн!
– А что с ним не так? – протянула я, и Лукашика порвало с первых, цитируемых Совунчиком, правил безопасности при посещении бассейна:
– А-А-А-А!!! Гы-гы-гы!!! Хватит! Ден, блядь! У меня живот уже болит и щеки!!!
Мой мозг с какого-то перепуга категорически отказывался принимать уже подтвержденный факт фотографической памяти у Совунчика. И до того как запищал таймер духовки, я только и делала, что носилась из кухни к нему в комнату, брала первую попавшуюся книгу, называла страницу и истерично хихикала, слушая дословное цитирование. С указанием сносок, если они были, и знаков препинания. В одной, принесенной мной последней, на странице, номер которой назвала раньше, чем открыла, был оторван уголок, но и тут Совунчик убил меня:
– Если прижать, то будет видно “ись”, ниже “жа” и под ними край буквы “ё” со следующего листа.
– Пи-и-пе-ец… – протянула я, поднимая глаза на Совунчика и спрашивая, – Ты как с этим живешь? Это же… вообще пипец!
– Нормально, не жалуюсь, – пожал он плечами. – Я – бармен, и такая память мне только в плюс.
– Пипец, – повторила снова и посмотрела на Лукашика. – Ты тоже гений?
– Слава богу нет, – помотал он головой. – Я обычный человек и немного клаустрофоб.
– Ага, – нервно хихикнув, я отложила книгу на подоконник, достала из духовки поддон с мясом и принялась разворачивать фольгу, пытаясь увязать в логическую цепочку место работы и память Совунчика.
С такими возможностями ему стоило идти куда-нибудь в науку, но никак не работать в баре. Это же, как минимум, глупо. Я бы, наверное, так и поступила, поэтому и спросила:
– Совунчик, а почему ты решил стать барменом?
– Потому что это интереснее, чем всю жизнь чахнуть на кафедре. Ну и чаевые в баре пока никто не отменял, – усмехнулся он, подмигивая мне.
– В смысле, на кафедре? – переложив мясо на блюдо, я опустила его на стол и уселась на табуретку, подпирая ладонью подбородок.
– Ну-у-у, – протянул Совунчик, – меня приглашали преподавать, но я отказался.
– Почему?
– Гель, а ты представь себе год из года слышать и повторять одно и то же, – отрезав толстый ломоть, положил его на тарелку и передал Лукашику. – Один раз прикольно, два – уже такое себе, пять – задолбает, – еще один кусок опустился и перекочевал уже ко мне. – А бар… Блин, там всегда новые люди, общение…
– Чаевые, – вставил свои пять копеек Лука, и Денис кивнул:
– Да. Чаевые на кафедре никто не оставляет, а то, что приносят в конвертиках, называется взяткой и за это светит вполне себе нехилый срок, а я люблю вкусно поесть и не люблю вставать спозаранку. Поэтому и пошел в бармены. График, люди, общение…
– Чаевые, – снова вклинился Лукашик и зашипел, обжегшись о мясо.
– Спасибо, Люк. С первого раза мы не догадались, что я – меркантильная сволочь, – хохотнул Совунчик, подул на отрезанный кусочек мяса, отправил его в рот и замычал. – М-м-м-м… Шик!!! – отпил из бокала и спросил, смотря мне в глаза. – Это что-то изменило?
– В смысле? – я хлопнула ресницами, сперва покосившись на блюдо, решив, что он спрашивает про рецепт, а после, допенькав, что мясо ни при чем, покрутила пальцем у виска. – Совунчик, ты совсем дурак? Просто у меня парень – гений, а я об этом только узнала.
– Не гений, – отрицательно качнул он головой. – Помню чуть больше, чем хотелось бы, – нахмурился и произнес тоном профессора, – "Дезоксирибонуклеиновые кислоты – нуклеиновые кислоты, молекулы которых имеют вид двойной спирали и в состав которых входят фосфорная кислота, дезоксирибоза и азотистые основания – аденин, гуанин, цитозин и тимин. Содержатся главным образам в клеточном ядре, являясь основной составной частью хромосом. Материальный носитель наследственности.” – снова посмотрел на меня и спросил. – Вот зачем мне это на постоянку после девятого класса? А вся история из учебника? А то, что прочитал помимо школьной программы ради интереса? А правила переноса слов с примерами этого самого переноса?
– Охренеть, – выдохнула я, не найдя ничего более подходящего. – Пипец полнейший!
– Вот именно, – кивнул Совунчик. – Поэтому, бар, люди, общение и… чаевые, – произнес, опережая Лукашика, и засмеялся. – Да-да-да, я – меркантильная сволочь.
– И ничего ты не меркантильный! – надула я губы. – Меркантильные, если ты не знал, комнату за пять тысяч не сдают и за разбитое пиво из своих чаевых не платят.
– Ну да, – согласился он, улыбнувшись. – Сдал бы за десять, хрен бы ты меня так кормила?
– Вот ты… Храпозавр! – засмеялась я.
– Приятно познакомиться, мисс Жираф, – кивнул Совунчик, изображая полупоклон. Скосил взгляд на, торопливо уплетающего свою порцию мяса, Луку, и шепотом, будто по секрету спросил. – А он у нас тогда кто?
– Лукашик? – повернувшись к застывшему с поднесенной ко рту вилкой парню, посмотрела на него, прищуриваясь, и предложила. – Поползень?
– С какой, блин, радости? – поперхнулся он.
– С той, что иногда приползаешь очень не вовремя, – засмеялся Совунчик и остановил поднявшегося было друга. – Да сиди ты уже. Вы посмотрите какой обидчивый Поползень попался. Да, мисс Жираф?
– Полностью согласна, мистер Храпозавр! – кивнула я и придвинула к Лукашику салатник. – Да ешь ты спокойно, Поползунчик. Никто тебя никуда не гонит.
– Но и задерживаться не просит, – негромко пробурчал Совунчик и посмотрел так, что у меня вспыхнули щеки.
И вроде бы ни я, ни Совунчик больше не подтрунивали над Лукой, только он торопливо проглотил ужин и засобирался домой. Даже зачем-то предложил забрать с собой Текилу, ускакавшую со своей резиновой курицей в комнату Дениса. Схватил куртку, пулей выскочил за дверь в тапках, вернулся после окрика переобуться и снова выпрыгнул за порог, бросив короткое:
– Пока.
Щелкнувший замок.
Голодный взгляд, от которого внутри меня полыхнуло так, что стало душно, а руки сами потянулись к краю футболки, но сразу же поднялись вверх, наткнувшись на ладони Совунчика.
41. Срыв. POV. Денис
Что и куда летело не знаю. Мы не снимали одежду, мы рвали ее, торопясь дорваться друг до друга. С каким-то упоением и остервенением. Словно сумасшедшие. Не видя и не слыша ничего вокруг. Треск рвущейся ткани и шумное, по нарастающей учащающееся дыхание. Грохот упавшей вешалки за спиной, которую не заметил, свернул и отпнул в сторону. Все смешалось в какую-то мешанину из вспышек, где каждый звук только сильнее распалял нас обоих.
Мой задушенный обжигающим поцелуем хрипяще-восторженный рык. Ее острые ногти, оставляющие росчерки на затылке и плечах. И пьяный угар, когда подхватил и впечатал Кошку спиной в стену, вдыхая ее срывающее с тормозов:
– Фыр-р-р-р-р!
– С-с-сучка-а-а! – прошипел я, чувствуя как и что делает со мной вибрирующая "р".
Впился в улыбающиеся губы поцелуем, чтобы заткнуть их и Кошку, провоцирующую меня и без фырканья, но только оторвался от нее на жадный вдох, как снова повторилось это пришпаривающее нервы:
– Фыр-р-р-р-р!
– Кошка, блядь!
Сатанея, я вдавил ее сильнее в стену, грубее чем стоило провел головкой по влажным губкам, раздвигая и размазывая по ним смазку и застонал. От ее количества, от судорожного движения навстречу и опаляющего пульсирующего жара, в котором оказался вогнанный одним рывком член.
Кажется, от одного только этого ощущения, меня прохреначило до искр из глаз. Но стоило им немного померкнуть, а мне продышаться, я крепче сжал упругие ягодицы выгнувшейся Кошки, почти полностью вышел из нее и повторил свой рывок снова. На всю длину. Насаживая и вдавливая до предела.
Грубее, будто хотел отыгрыться за то, что повелся на ее уговоры. Жёстче, словно решил наказать за то, что пришлось столько ждать.
Только в ответ услышал не болезненный вскрик, а протяжный стон. И новое:
– Фыр-р-р-р-р!
– С-с-сучка-а-а!
– Да, Совунчик! Ещё! Фыр-р-р-р-р!
И это "да", подкреплённое, подписанное разрешающим все фырканьем, выщелкнуло меня окончательно.
Я снова и снова вдалбливался в Кошку и летел с катушек от ее рваного дыхания. Отстранялся, резко останавливаясь, чтобы впиться ей в губы, грудь и шею, или прижимал к себе плотнее, чтобы войти как можно глубже, почувствовать полосующие плечи ногти и услышать подстегивающее продолжать:
– Да! Да! Да!
И меня несло, захлестывая с головой. От приоткрытых на выдохе губ и пьяного блеска в зелёных глазах. От аромата ее кожи и упирающихся в мою грудь и царапающих ее сосков. От их вкуса и рвущихся моих и Гелиных стонов, когда я рыча втягивал каждый сосок по очереди в рот и дразнил их языком или прикусывал губами. Меня шарашило от всего, но больше от звучавшего все тише и тише, но неизменно повторяющегося и раз за разом разрешающего:
– Фыр-р-р-р-р!
Услышав его я замирал на мгновение. Смотрел в осоловелые и лихорадочно блестящие глаза. Дергал подбородком, сдавливая ягодицы Кошки, и с остервенением начинал вдалбливать член в ее все сильнее распаляющееся лоно.
Бесстыжий хлюпающий звук при соприкосновении наших бедер. Пульсирующий и пронизывающий все тело жар. Усилившийся и заполняющий лёгкие на каждом вдохе пряный аромат. Я впитывал все это. Каждой клеткой своего тела. Каждым нервом.
С рычанием встречал уже не слышимое за стонами, фырканье. И ждал его. Ждал. Ждал! Чтобы ещё раз впиться в опухшие от поцелуев губы. Чтобы снова впечататься в бедра и смять ягодицы ладонями. Чтобы после услышать самое пошлое хлюпанье, увидеть распахнувшиеся до предела ресницы и почувствовать, как пробивает спазмом и выгибает тело Кошки.
А следом и мое.
Ее ногти, нащупавшие и впившиеся в мои нервные узлы.
Ее губы и срывающийся в протяжный крик стон.
И следом уже мой.
А потом… искрящаяся темнота, сквозь которую слышен только гул в ушах и частые глухие удары в виски. И дрожащие губы, к которым я тянусь раньше, чем пойму, что хочу почувствовать и запомнить их тепло именно сейчас. Когда всё ещё не полетело к чертям.
42. Эксперименты. POV. Денис
Сквозь гулкие удары сердца слышу фыркающее хихиканье и фразу, после которой сам срываюсь в хохот.
– Идеальная впихуемость. Идеальная.
– Кошка, ты всегда такая… мхм… прямолинейная? – спрашиваю, повернув голову на подушке.
– Ага, – кивнув, переворачивается со спины на живот и, приподнявшись на локтях, нависает надо мной, щекоча грудь, шею и лицо кончиками своих всклокоченныех волос. – Совунчик, вот только не свисти, что тебе не нравится.
Пьяные зелёные глаза, зацелованные губы с царапинками от моих зубов на нижней. Тянусь к ним, аккуратно касаюсь, обводя подушечкой пальца, и, кажется, впервые смущаюсь своих слов:
– Нравится.
– А грудь? – чуть наклонив голову и прикрыв глаза, только добавляя сходства своему прозвищу, Кошка ластится к моей ладони и требовательно шлёпает меня ладошкой по животу, то ли предупреждая, то ли угрожая, – Совунчик, не буди во мне зверя!
– Хомячка? – спрашиваю и срываюсь в хохот, когда оказываюсь придавленым к дивану, а сверху раздается совсем и ни разу не хомячковое:
– Мяу! Так понятнее?
– Мхм, – хмурюсь, изображая бурную мыслительную деятельность на лице. – Морскую свинку?
– Совунчик! Я тебе покажу морскую свинку! Я – Кошка!
Новый шлепок. Возится, усаживаясь на мне поудобнее. Откидывает волосы назад, открывая взгляду свою грудь, и хитро улыбается, кивнув:
– Точно! Нам нужен эксперимент. Срочно. Прямо сейчас.
– Какой?
– Щупательно-трогательный. Глаза закрой.
– Не буду, – мотаю головой, отказываясь лишать себя возможности рассмотреть упругие полушария с розовыми сосками и следами от засосов.
– Хорошо. Тогда, – хмурится, поднимая мои ладони выше, – тогда это щупательно-трогательно-смотрительный эксперимент. Ассистент Совунчик, приступайте.
– Спасибо, ассистент Кошка, – срываюсь в хохот, но накрываю грудь ладонями, всем своим видом изображая исключительно исследовательский интерес. Даже начинаю подбивать что-то вроде промежуточных результатов собственных наблюдений. – Мхм… Вес… На пятерочку.
– Это плохо?
– Наоборот.
– Ага, – ноготок чиркает по моей груди, ставя галочку. – Дальше?
– Упругость, – сжав пальцы, сглатываю и прочищаю горло перед тем как смогу произнести оценку. – Пятерочка. Очень твердая пятерочка.
– Ага, – новая галочка и следом вопрос. – Соски?
Взгляд прикипает к обозначенному, а в висках отчётливо барабанит нарастающее желание облизнуть и подразнить. Я даже делаю попытку приподняться, но Кошка вдавливает мои плечи обратно, нависая и спрашивая:
– Ассистент Совунчик?
– Очень. Очень залипательные, – выдыхаю и извернувшись все же втягиваю один в рот. – И мозгоотключательные.
– Ага, – выдох, губ касается второй. – А этот?
– М-м-м… – мозг выключает. – Кошка, я тебя прибью…
– Угу…
Снова выдох. Ладонь давившая в плечо смещается на подушку. Тихий стон и вялый протест, больше похожий на просьбу не останавливаться и продолжать, когда моя рука скользит по изгибу попки, приподнимает ее выше, а пальцы направляют вздыбившийся член туда, где его снова окутывает влажное пульсирующее тепло:
– Совунчик… Это мы потом… проэкспери… Мы же про грудь…
А сама опускается вниз, приоткрывая губы.
– Совунчи-и-ик…
– Идеальная впихуемость, – хриплю, прижимая ее бедра плотнее и вдавливаясь до упора снизу. – Может… другой… эксперимент?
– Поступательно-пихательный?
– Да.
– Люблюнькаю… – приподнявшись, медленно опускается, – с тобой… тебя… – шумный выдох, – экс… перименты… Совунчик…
Я никак не могу уснуть, плавая на пограничье яви и дремоты. Выныриваю, вслушиваюсь в разморенное сопение Кошки, поправляю одеяло и прислушиваюсь уже к себе. К тому я, которое сейчас купается в послевкусии сумасшествия и хочет его продолжения, а после – через месяц, может два, – начнет медленно сходить с ума и разрушать все.
В голове строки статьи, следом за ней другой, третьей, четвертой – блядское проклятие. Я не могу их забыть при всем желании и в то же время радуюсь, что помню каждое слово. А в них слишком много совпадений с тем, что уже случалось не раз и не два, и так мало того, как не допустить этого хотя бы единожды.
С Кошкой.
С ней мне хочется другого. Хочется этого безумия. Этого фырканья и тепла ее губ. Хочется видеть как смеются ее глаза, спрашивать какую-нибудь чепуху, чтобы просто услышать ее голос. Хочется засыпать, чувствуя ее дыхание. И просыпаться, зная что она никуда не ушла.
И нет никакого рецепта как застыть в одном дне, чтобы повторять его снова и снова до бесконечности. Чтобы оттянуть по максимуму, а лучше вообще не приближаться к точке, когда все полетит к чертям с моей подачи.
Пальцы скользят по вновь оголившемуся плечу, тянут на него одеяло и замирают, нащупав росчерк-царапок. Я даже не помню как кусал ее сюда. Не помню и половины того, что делал. Зато сейчас могу нащупать и увидеть то как это делал я и то как это делала она.
“Идеальная впихуемость.”
Настолько идеальная, что меня снесло в одну секунду так далеко, что мозг отключился полностью, а память отказалась фиксировать происходящее. Не выдержала натиска захлестнувших с головой и слишком ярких ощущений. Тех, которые попробовал, прочувствовал и прожил, разделяя с Кошкой. Тех, которые уже не хотел отпускать. Ее не хотел отпускать.
Только придется. Если не найду способ разобраться в себе самом и ту самую первопричину этой блядской филофобии.
Меня все же выключило. По щелчку провалился в темноту и так же резко проснулся, почувствовав исчезнувшую ладонь. Всю ночь она лежала у меня на животе, а потом исчезла. Я раскрыл глаза, боясь увидеть пустоту справа, и в то же время не мог не повернуть головы.
Медленно повернул ее и выдохнул, увидев всклокоченную копну волос привалившейся к стене Гели с телефоном в руках. Она что-то увлеченно печатала, улыбаясь и покусывая губу, но заметив мой взгляд посмотрела поверх мобильного и заулыбалась шире:
– Совунчик, а можно я девчонок в гости приглашу? Я тут им девичник вроде как должна. Обещаю, мы будем тихо, – спросила, проследила куда скользнули и где остались мои глаза после кивка и угукнула. – Значит, все таки нравятся, да? А какая больше, левая или правая?
– Обе.
– Так и запишем, – хихикнула она, сдвигая с меня одеяло ногой и одновременно отбивая что-то в телефоне. Отбросила его, критично осмотрела утреннее великолепие моего стояка и покашляла. – Ну-у… кхм… что я могу сказать… Шикардосный вид. Очень залипательный, – придвинулась ближе, с лукавой улыбкой коснулась пульсирующей головки подушечкой пальца и резко одернула его, втянув воздух будто обожглась. – У-ф-ф-ф… Аж прям вопрос вопросов возникает.
– Да? И какой же? – я закинул руки за голову и потянулся до хруста позвонков.
– Понимаешь, тут такое дело, что я одному соседу, – облизнув губы, стрельнула глазами в мои, – завтраки обещала… вкусные, – снова прикоснулась к члену и пробежалась по нему пальцами, протянув, – О-о-о… какой ты у меня магнитящий… так о чем я? А-а-а… Вот и думаю, убьет он меня, если я тут немножечко задержусь или поймет, что иногда девочке можно простить ее слабость.
Последнее слово Геля выдохнула, прикусывая мне живот и царапая бедро.
– Кошка… твою мать… – прошипел я, заводясь с каждой секундой все больше и больше.
– Покормлю… наверное, – новый укус, гораздо ниже предыдущего, скрученные в узел нервы и выдох блаженства и облегчения, когда горячие губы коснулись головки члена и прошептали, – себя.
Двумя покачивающимися призраками с горящими глазами мы все же добрались сперва до ванной, а после и до кухни, где решили позавтракать едой, а не сексом. Я старательно игнорировал выглядывающие из-под футболки ягодицы в розовых шортиках и топорщащиеся под тканью соски Гели. Она так же старательно игнорировала мой стояк. Только оба один хрен косились на стол и сглатывали, встречаясь голодными взглядами.
Нам было мало. Катастрофически мало. Может именно поэтому мы не сговариваясь ограничились кофе с бутербродами? Может именно поэтому сорвались друг к другу, едва не перевернув стол, а потом, оценив устроенный погром, ржали, как припадочные?
– Я так опоздаю на курсы, Совунчик.
– Я отвезу. Только Теклу выгуляю.
Сказал, а сам не смог встать и отойти пока не поцелую…
Я ненавижу свой телефон. Он начал верещать в самый неподходящий момент и оборвал наш поцелуй.
– Совунчик, – с сожалением выдохнула в губы Геля. Уперлась ладонью мне в грудь, надавливая, и помотала головой. – Нам надо остановиться. Я же тоже никуда не хочу, но если опоздаю, меня уволят.
– Все, останавливаемся, – кивнул, коснулся ее губ на мгновение и нехотя выпустил Кошку из объятий.
Голодным взглядом проводил удаляющуюся аппетитную до зубовного скрежета попку и россыпь родинок. Шумно выдохнул, пытаясь включить голову, и все таки заставил себя встать и пойти на поиски телефона.
Уже не удивляясь погрому в прихожей, поднял и повесил на место вешалку, вернул на крючки куртки и поправил обувь. Вот только в кармане, где обычно лежал телефон, я ничего не обнаружил.
– Гель, набери меня, пожалуйста, – попросил и мысленно влупил себя по лбу после первых завываний, раздавшихся из ботинка. – Гель, я прямо сейчас поменяю рингтон! – пообещал, судорожно выуживая мобильный и давя иконку сброса звонка.
– А не надо, Совунчик, – раздалось из комнаты. – Пусть такой будет.
– Чего? – протянул я, удивленно посмотрев на дверной проем, из которого раздался веселый смех, а через мгновение показалась Геля забирающая волосы в хвост:
