Текст книги "Граница горных вил"

Автор книги: Ксения Тихомирова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

Глава 3
ВЫЯСНЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ

В дверях возник встревоженный, сердитый Стрем.

– Что тут у вас за визг? – спросил он строго.

– Да вот, скорость реакции отрабатываем, – ответил Андре.

Карин еще раз взвизгнула, поймав свой мяч.

– Быстро все положить на место! Хозяин требует меня к себе. Карин, отправляйся к Мейбл! Ты – вниз, в свою конуру – до построения. И запереться не забудь. На построение выйдешь. Все! Времени нет.

До построения оставалось часа два. Андре просидел их в камере на втором ярусе. Он изредка бывал там и раньше, в процессе кляузных перипетий между Стремом и генералами. Бывал даже на построениях, которые проводились трижды в день (развод на работу – смена – отбой). Бывал в трехразовой столовой второго яруса, где голодом не морили, кормили по научной схеме: чтобы сил оставалось столько, сколько нужно для работы. Еда, естественно, – противней не придумаешь, но дистрофией в самом деле никто в подземелье не страдал. Кроме того, здесь даже кое-что платили какими-то немыслимыми самодельными жетонами, подделать которые было, впрочем, нечем. На них можно было прожигать время от смены до отбоя – во-первых, в «салуне» и кое-где еще. Эта плата до какой-то (очень малой) степени стимулировала труд, а кроме того, ограничивала вечерний разгул: кончились жетоны – кончилась выпивка и прочие радости кошмарной жизни. В этом научном подземелье сумели извести большую часть инфекций и всех насекомых; изводить азартные притоны, пьянство и разврат никто даже не пытался. Лишь бы на работу потом вышли (для того был жесткий, лагерный отбой), а так – пусть развеются.

На построение пришлось выйти. Сразу вспомнились Славик и Леня. Ведь пригодилось же это вздорное умение – занять место в строю. Под землей, правда, никто не тратил времени и сил на красоту строя, строились по номерам камер – и все. А потом начались проблемы.

Смена шла на работу в третий ярус. Андре не было туда хода. Он хотел тихо прошмыгнуть обратно в камеру, но его заметил начальник охраны второго яруса – рыжий веснушчатый зеленоглазый парень лет тридцати по имени Майкл Хьюз. Он попрепирался с разводящим («В блоке никто не должен оставаться!» – «У него нет пропуска, и вообще его нет в нарядах на работу. Куда я его дену?» – «Я ничего не знаю!» – «И я ничего не знаю, я должен спустить смену!»). Проиграв, а значит, обозлившись, Хьюз скомандовал:

– Эй ты, вперед! В тренировочный зал. Будем приемы отрабатывать, раз уж ты здесь.

Андре не знал, что в такой ситуации опасней: поддаться или давать сдачи. Поддашься – могут забить насмерть просто для развлечения. Такое здесь бывало уже и на его памяти, хоть и не приветствовалось. Дашь сдачи одному – могут навалиться скопом. Отобьешься – пристрелят, как опасного смутьяна. Конечно, стоило бы убежать от них и запереться. Дверь могут выбить, но выбитая дверь – это потом большой разговор с начальством. Но бежать не удалось. Сначала его втолкнули в зал прежде, чем он вообще сообразил, что происходит. А потом в дверях зала, как назло, появилась и картинно встала Мейбл, закрыв путь к отступлению. А рядом с ней, действительно как собачонка, стояла Карин. Только этого мне не хватало, подумал Андре безнадежно и решил, что Карин, пожалуй, неполезно смотреть, как его будут бить. Это не детское развлечение. И раз уж Мейбл привела ее сюда (додумалась), придется давать сдачи.

Все это он просчитывал, пока молча стоял перед шеренгой из десятка крепких ребят. Майкл показал свой прием не на нем – выбрал самого здоровенного верзилу и аккуратно уложил. Потом начался цирк (почти античный, право): всех следующих, одного за другим, легонько, без членовредительства, укладывал Андре. По старой памяти, как в Лэнде. Уложенные охранники почему-то дисциплинированно поднимались и отправлялись обратно в строй. То ли думали, что так и должно быть (мелькнула у него безумная идея), то ли растерялись, то ли ждали команды Хьюза, чтобы начать серьезное побоище. Последнее вероятнее всего. Наконец очередь иссякла.

Хьюз порозовел. Подошел ближе. Взглянул прямо в глаза Андре, но еще не ударил.

– Вот как? – сказал он тихо. – Оказывается, ты дорого стоишь. А говорили: «Доходяга, месяца не протянет, только в няньки и годится, косички заплетать, и сам чуть не с косичкой». Хорошо. Со мной будешь драться? Честно?

– Как хочешь, – так же тихо отвечал Андре. – Хотя зачем нам драться?

– Затем, чтобы знать, кто сильнее, – почти прошептал Хьюз. – Кто сильнее, тот хозяин – здесь.

– Какой же я хозяин? – улыбнулся Андре.

– А ты уже уверен, что и меня положишь? Как бы не так!

– Хьюз! – прервал его властный окрик от дверей. Андре не повернул на него голову и успел поймать руку Хьюза, пытавшегося напоследок все же врезать ему подлым и злым ударом.

В зал вошел Стрем, за ним – наряд охраны первого яруса. Драка явно отменялась. Мейбл с Карин куда-то исчезли – Андре не заметил когда.

– Идемте с нами, – бросил Ивор Хьюзу, – в дежурку. И ты тоже.

– Продолжайте тренировку, – скомандовал Хьюз своей гвардии.

По коридору прошли молча. В дежурке Стрем уселся в кресло и зло уставился на обоих противников.

– Можно подумать, здесь кому-то нужны ваши гладиаторские бои, – сказал он со всем своим высокомерием и брезгливостью. – Ишь, мускулами вздумали трясти!

– Я должен тренировать своих парней, – ответил Хьюз с такой же злобой. – Это моя работа и не ваше дело.

– Тренируйте на здоровье! Что-то пока не вижу результатов, – хмыкнул Стрем. – А вдруг кто-нибудь доложит хозяину: какой-то доходяга побил в учебных целях взвод охраны?

Хьюз вспыхнул; Стрем не дал ему заговорить:

– Помолчите! Я только что видел хозяина. Он, конечно, сам вникнет во все детали, которые его заинтересуют. Но вот что ему точно нужно – чтобы именно этот парень на него работал (он кивнул на Андре). Мне об этом объявили. Это приказ. Вы поняли, Хьюз? Если с парнем произойдет несчастный случай, на следующий день вы отправитесь за ним в четвертый ярус. Что бы там ни случилось и кто бы ни был виноват. Вы все поняли? Я позабочусь, чтобы ваш авторитет не пострадал. Но я предупредил. Идите.

Хьюз молча вышел.

– А ты поднимешься со мной, доделаешь свою работу.

– Я не лез в эту драку, – тихо сказал Андре.

– Помолчи, – оборвал его Стрем.

Они поднялись наверх. Ивор молча кивнул на компьютер. Андре сел за свою привычную работу, которая продолжалась до ночи с двумя небольшими перерывами: на то, чтобы поужинать, и на то, чтобы уложить Карин. Она нашлась все в том же кабинете и просидела там весь вечер в углу дивана, прижав к себе какого-то мягкого, трудно опознаваемого зверя немыслимой окраски и время от времени что-то шепча ему в ухо. Карин выслушала сказку, держа руку Андре, и не отпускала ее, пока не уснула. Он осторожно высвободился и вернулся в кабинет.

– Будешь работать, пока не закончишь все это, – кивнул Ивор на стол. «Все это» было работой от силы на час. – Завтра переходишь на работу в третий ярус. Спокойной ночи.

И ушел. Вернулся он, когда пачка бумаг иссякла, и Андре собирался выключить компьютер. Ивор сам пробежал пальцами по клавиатуре, но оставил машину включенной. Потом щелкнул еще какими-то клавишами у себя в столе. Подошел к двери, выглянул в свой потайной «глазок», проверил еще пару ведомых ему отдушин и, наконец, заговорил:

– Запомни: больше никогда не связывайся с Хьюзом. Он тебя ненавидит.

– За что? За то, что я живу на первом этаже?

– За это тоже. Еще за то, что ты можешь – теоретически – уйти отсюда. За то, что ты умен и образован, а он неуч, хотя тоже не дурак. За то, что в честном бою ему с тобой не справиться. И его парней ты уложил так, как он сам не смог бы никогда. Только в честный бой Хьюз с тобой не вступит. Он бросил бы нож тебе в шею, прежде чем ты понял бы, что происходит. Хотя реакция, конечно, у тебя… За то, что Мейбл пришла защищать тебя и велела Карин бежать за мной и кричать на все подземелье. Мы с ней столкнулись у входа в жилой ярус. Этого он тебе не простит никогда. Хоть и приказ хозяина не будет нарушать.

– Хозяин в самом деле запретил меня убивать?

– Да. Убивать, калечить. Делать инъекцию. Но велел отправить на работу в третий ярус и рассказать о производстве все, что тебе будет интересно. Ты понимаешь, что это значит?

– Да. Думаю, что понимаю.

– А я нет. Вернее, не совсем. Он будет требовать за тебя выкуп?

– Требовать-то он будет, но заведомо невыполнимых вещей, поэтому выкупа он не получит. И я буду медленно и необратимо дышать газом и понимать, что меня не выкупили.

– А ему это доставит удовольствие, – кивнул Ивор. – Чего же он за тебя запросит? И от кого?

Андре вздохнул. Ивор спросил:

– Ты мне по-прежнему не доверяешь?

– Скорее вы мне не поверите.

– Ну, хорошо. Отложим это. Хозяин потребовал у меня отчета о твоих вещах. Я понял из допроса, что их интересует некий щит, которым, по твоим словам, можно закрыться от любой беды. Скажи, такая вещь в принципе существует?

Андре внимательно на него посмотрел и кивнул:

– Да.

– Пошли дальше. Хозяин прочитал протокол допроса. Взял медальон, рассматривал его и так и сяк и произнес такой примерно монолог: «Ах, маленькая фея Санни! И прежде ты взглянула на меня волчонком, и теперь так же смотришь. Где-то твой рыцарь, а?» Отложил в сторону и разрешил вернуть тебе. «Это, в конце концов, единственное, что у него осталось», – так он выразился. Потом мы с ним проделали две очень странные манипуляции. Он надвинул на палец твое кольцо и попросил меня бросить в него чем-нибудь не особенно увесистым. Я бросил карандаш и угодил ему по носу. Господин Альбер вздохнул, снял кольцо и сказал печальным голосом: «Отдайте. Это ведь даже не золото». Ремень не вызвал у него энтузиазма. Во-первых, Альбер сказал, что это вещь серийная, он видел их десятки. Во-вторых, ремень на нем плохо сошелся. В-третьих, Альбер все-таки решился продолжать эксперимент, но попросил меня бросать поосторожнее. Я бросил тот же карандаш и попал по нагрудному карману. Когда же я сказал, что в ремне был нож, Альбер потерял к нему всякий интерес. И тоже разрешил отдать. Нам, мол, чужого не надо. Мы же не мелкие воришки, а крупные злодеи.

Андре кивнул.

– Ты объяснишь мне что-нибудь?

Андре взглянул на него прямо и сказал:

– Дайте кольцо.

Ивор достал пакет из ящика стола и протянул ему все вместе. Андре надел кольцо, предупредил:

– Может не получиться. Я пока еще не знаю… В общем, бросьте в меня чем-нибудь.

Ивор пожал плечами, взял со стола карандаш и бросил. Карандаш отскочил от щита и упал ему на колени. Андре даже не поднял руки, чтобы отмахнуться от него.

– А если я надену? – спросил Ивор.

– Нет, не получится. Оно на самом деле обручальное.

– И что же происходит?

– Оно всего лишь принимает энергию, которая передается через другое кольцо. Мне этот наш фокус, между прочим, очень не нравится.

– Почему?

– По моим приблизительным расчетам другое кольцо находится довольно близко. По эту сторону границы. Ее тут точно нет?

– «Маленькой феи Санни»? Нет. Я бы знал.

– А наверху? Там целый завод.

– Ты-то откуда знаешь?

– Да видел я этот завод. На фотографии, однажды. У нее должна быть такая же контузия, как у меня.

– Нет, наверху у него все чисто. Завод оборонный, его без конца проверяют. Но этого я совсем уже не понимаю. Если она фея, то как у нее может быть контузия? Я правильно понял, что твоя невеста – фея?

– Это действительно моя невеста. Фея она или нет, пока никто не знает, даже она сама. Хотя, если она на самом деле фея, то расстояние значения не имеет. Конечно, лучше бы ее тут не было. А вот насчет контузии – это гениальный трюк. Я ведь и сам был под щитом, то есть достать меня было почти невозможно. Нас прихлопнуло, можно сказать, таким же щитом, только более мощным. Вот знать бы, сам он догадался, как это сделать, или ему подсказали. Но этого он нам не расскажет.

– Не будем отвлекаться. Я бы хотел понять две вещи. Во-первых, откуда берется энергия для щита – если она, конечно, не от феи?

– Ивор, это именно то, что очень хочет знать Альбер. Я не могу об этом говорить. Это не моя тайна, и она может стоить миллионов жизней. Давайте будем считать, что я просто не знаю. Альбер поверил мне?

– Это то место, где ты говоришь, что ты художник? Он задумался. И, кажется, сказал: «Все может быть…» Но он понял, что с медальоном ты их просто морочил.

– Я не придумал, что еще тут можно было сделать.

– Да, я тоже не вижу вариантов. Ну, поморочил бы ты их с ремнем – результат был бы тот же. Второй вопрос теперь снимается.)

– Какой?

– Что он хочет получить в обмен на твою жизнь. Неужели никто не будет тебя выручать?

– Конечно, будут. Там у нас есть хорошая команда… шахматистов. Но я ведь не знаю, что на самом деле произошло. И как бы им самим не угодить в ловушку. Неужели тут, внизу, ничего нельзя сделать? Никто не в силах даже собрать радиопередатчик и послать сигнал бедствия? Я бы попробовал, пожалуй.

– Бесполезно. Здесь странные помехи: будто наш сигнал от чего-то отражается на юге и сам все забивает и превращает просто в шум.

– Понятно, – сник Андре.

– То есть как? Тебе действительно понятно?

– Да. В нашей стране не проходят радиоволны. Она от вас как раз на юге. Все отражается от невидимой границы с той волшебной страной, о которой вы мне сами говорили. Она очень близко… Наверно, на земле есть много таких мест. У нас очень большая страна.

– И я во все это должен поверить?

– Бросьте в меня еще чем-нибудь.

– Зачем? Достаточно просто пожить с тобой рядом, чтобы действительно поверить в эти сказки: что тебя вырастила вила и что волшебная страна находится где-то рядом. Тебе, конечно, этого не видно, но я ведь горькую пить бросил, с тех пор как ты работаешь со мной. Не стыдно дочку на руки взять. Ладно, это мое дело. А может быть, тебя все-таки вызволят? Что же тогда будет с Карин?

– Если меня как-нибудь вызволят, встаньте у меня на пути и держите Карин перед собой, чтобы мне легко было ее подхватить.

– Ее убьют.

– Не успеют. Она сразу попадет под щит. У меня хорошая реакция, а предупреждать мы никого не будем. Откуда им знать, что у нас на уме?

– Я видел, какая у тебя реакция. Это, конечно, впечатляет. Или там, в зале, у тебя был еще какой-нибудь щит?

– Нет, там все было честно. Без волшебных фокусов.

– И под конец нож в горло…

– Если бы я не успел… Обычно я все-таки успеваю. Один-то раз и просчитался.

– С этим ясно. Остался у меня единственный вопрос: я правильно понял, что ты знаешь, как взять эту огромную энергию из ниоткуда?

– Ивор… об этом лучше не говорить. Если Альбер начнет выколачивать из меня это знание…

– Но у тебя есть щит.

– Пусть лучше думает, что у меня его нет. Что он волшебный и действует только в волшебной стране.

– А разве ты не можешь этой энергией разнести в клочья всю нашу дыру?

– Могу.

– Прямо сейчас?

– Да. Хоть сию минуту.

– Ну, так разнеси и уходи отсюда.

– Но здесь же люди. Их очень много.

– Они обречены.

– Не больше, чем все остальные. Они живут. Их, может быть, удастся вылечить. Я пока не вижу, как мне отсюда выйти даже со щитом. Но ведь у вас был план? И что там будет за работа?

– Так. О работе в самом деле лучше рассказать сразу все. У нашего хозяина имеются три разных производства. На земле официальные заводы, которые выполняют оборонные заказы. Они так охраняются, что к ним никогда никого близко не подпускают. Это их, так сказать, легальный семейный бизнес. Во-вторых, у них есть и более или менее обычный подпольный бизнес. Они делают запрещенное химическое оружие и продают из-под полы. Делают его здесь, внизу, люди, которые не смогут выйти наверх и проговориться. В-третьих, этот маньяк изобрел вещество, которым хочет шантажировать весь мир. Кстати, надо отдать должное нашему газу – он это вещество нейтрализует. Нам не грозит участь остального человечества.

– Какая участь?

– Превратиться в соляные статуи. Первый же славный дождь смоет всех с лица земли – и дело с концом. Это газ, тоже газ, и он разлагается быстро. Два-три дня – и все снова будет чисто. Экологически безупречный конец света.

– Земля очень велика.

– Как будто для маньяка есть преграды! Во-первых, он сейчас уже ищет сообщников среди тех, кто ведет локальные войны или занимается терроризмом. Слыхал про такое? Выпустить несколько зондов над большим городом – для этого всегда найдутся наемники. А потом, всех уничтожать совсем не нужно. Он припугнет: сделает пробную демонстрацию – так сказать, устроит кому-то личную Хиросиму – а потом будет диктовать условия.

– Скверно. Не понимаю, чего ему надо. Охота городить такой огород? Интриговать, условия придумывать… Ведь он богат?

– О, сказочно! Он даже любит платить, представь себе. Платить, дарить и отдавать, как видишь.

– Ну, вот и жил бы себе счастливо.

– Счастливо и богато – разные вещи.

– Да, конечно. Но ведь все государства мира не сделают его счастливым, какие бы он там ни выдумал условия.

– Откуда ты знаешь? Может, и сделают.

– Не сделают. Я точно знаю. Его девушка не любит.

Ивор тяжко вздохнул:

– Ну, не иначе как она любит тебя. Вот он тебя сюда и засадил, не поленился. Это что, все из-за твоей красотки?

– Нет. Из-за другой.

Андре только рукой махнул, закрывая тему.

– Так что я должен буду делать? И что у вас за план?

– Делать ты должен все, что тебе прикажут. Я постараюсь этим как-нибудь манипулировать. Про план я еще не готов рассказывать. Когда можно будет начать, я с тобой еще раз поговорю.

– Дело, наверно, все-таки не в том, чтобы отсюда выйти, – сказал Андре, обдумывая услышанное, – а в том, чтобы не выпустить отсюда это страшное вещество. Где он его хранит – наверху или здесь?

– Здесь. Очень глубоко.

– А многие знают о нем? И о том, как его сделать?

– Нет. Единицы. И те, я думаю, знают только свою часть тайны. Альберу крайне сложно будет заново наладить производство, если он лишится нашей дыры и своих помощников. Процесс, кстати, настолько медленный, что ему понадобится еще года два, чтобы получить то количество, на которое он рассчитывает.

– Он делал опыты на людях?

– Естественно. Здесь все лаборатории специализируются на фокусах с обменными процессами. Не один он этим занимается. А есть еще охрана третьего яруса… Это тебе не Тедди и даже не Майкл Хьюз. Кстати, на вас охотились как раз они. Они уже не могут дышать наверху без респираторов – от силы полчаса продержатся. И всех за это люто ненавидят. Ладно. Не забивай себе пока что этим голову. Тебе приказано жить все-таки внизу, но разрешается после работы до восьми быть тут и заниматься с Карин. А если иногда, в виде исключения, я засажу тебя за машину, это тоже сойдет. Но не слишком часто. Поэтому мы с тобой заведем в машине потайной файл для обмена информацией и идеями. Сейчас я тебе покажу. А потом ложись. День завтра будет омерзительно тяжелым.

Прежде чем уйти, он спросил:

– Кстати, что ты будешь делать со своими драгоценностями?

– Кольцо буду носить.

– И не снимай ни на секунду. А остальное?

– Хотите, оставлю у вас?

– Забрать у тебя медальон жестоко, хотя лучше не оставлять его в камере. А ремень твой на мне совсем не сойдется.

– Медальон пусть действительно лежит у вас – целее будет. Скажите только где. Ремень я дал бы Карин поиграть – ну, если ей понравится.

– Ох, горе ты мое! Карин понравится все, что имеет к тебе отношение. Ты для нее и волшебник, и принц из сказки.

– Ивор, пожалуйста, не надо больше говорить, будто вы с нас Карин сватаете. У меня есть невеста. Если она на самом деле фея, она умрет без меня. Если человек – то все равно я не предатель. И я люблю ее. А дети ко всему относятся очень серьезно.

– Я, может, глупо пошутил, но ты сам виноват. Кончай разбивать сердца! Тебе это чересчур дорого обходится.

Глава 4
ЖИТЕЛИ ПОДЗЕМЕЛЬЯ

– А Мейбл говорит, так не бывает. Никто еще не умер от любви и от разлуки.

– То есть как это никто? Наоборот, от этого столько народу поумирало – взять хоть Тристана и Изольду… Она что, книжек не читает?

– Мейбл? Конечно, не читает. Она читать не любит. Говорит, это скучно.

– А что же интересно?

– Танцевать.

– И замечательно. Пускай себе танцует на здоровье. А мы с тобой пока что почитаем что-нибудь интересное. Может быть, сегодня ты мне почитаешь? А то устал я что-то. Там есть такая сказочка про Кари-замарашку. Она мне, помнится, очень понравилась.

– Ну, хорошо. А ты не будешь спать, как в прошлый раз?

– Я постараюсь. А ты читай, чтобы было интересно слушать, а не как в прошлый раз – на каждом слове заикаясь.

– Вы еще подеритесь из-за книжки.

В дверях детской появилась Мейбл. Все! Вечер был испорчен, но сдаваться без боя здесь не собирались. Карин, не обращая внимания на Мейбл, стала читать. Андре забился в угол между креслом и столом (чтение происходило на полу), подтянул коленки к подбородку, обхватил их руками и стал внимательно смотреть в детскую книжку (вверх ногами), следя за чтением, чтобы не уснуть. Мейбл не уходила. За медным лесом следовал серебряный, за серебряным – золотой. Андре молчал. Слушал – не слушал… То ли дремал, то ли думал… Странный, очень худой и угловатый, с измученным лицом (щеки запали, вокруг глаз усталая темная тень), упрямый, несговорчивый… Все. Хватит.

– Ты ведь придешь в салун? – бросила Мейбл.

– Приду. Потом.

– Иди, танцуй, – сказала Карин. – Не мешай читать.

Наконец Мейбл вроде бы ушла. Андре с облегчением вытянулся на ковре и попросил Карин:

– Я не буду спать, но ты меня на всякий случай разбуди, когда там у них начнется пир.

Так бывало не всегда. Только после тайной ночной работы. Карин, каким-то образом все понимая, давала ему отдохнуть. А Мейбл всегда мешала. Если бы не она, он бы давно спал – под сказку или под какую-нибудь тихую игру.

В другой раз, если не работать ночью, надо позаниматься с Карин посерьезней. Математикой, языками, лепкой, рисованием… Ох, сколько всего надо, и ни на что мучительно нет сил и времени…

Мейбл никуда не делась. Дождалась установленного часа, встала в дверях и поманила Карин:

– Пора. Пойдем купаться.

Карин покосилась на Андре.

– Пускай еще поспит, – сказала Мейбл.

– А может быть, пускай так и спит тут до утра? Закроем его чем-нибудь, – предложила Карин по дороге в ванную.

– Нельзя ему тут оставаться. В восемь часов он должен отсюда уйти.

– В салун?

– Да. В салун.

– А что он будет делать?

– Рисовать, – Мейбл дернула плечом. – Что он еще может делать?

– Не знаю.

– И я не знаю. Больше нечего ему там делать.

Итак, вечер продолжал оставаться испорченным. Андре сделал последнюю попытку избавиться от ненужных осложнений.

– Приятного вечера, – кивнул он Мейбл возле лифта. – Я, пожалуй, спущусь пешком.

– Хорошая идея, – заявила Мейбл, не отставая. – В подъемниках всегда такая давка…

Что ж… Деться некуда. Значит, опять мучительные разговоры сквозь сигаретный дым и гул железа.

– Зря ты рассказываешь эти сказки, – начала Мейбл.

– Детям всегда рассказывают сказки. Испокон веков.

– Смотря как рассказывать. Она же теперь верит, что вокруг все сплошь – благородные принцы. А в действительности есть только сволочи. Все мужики такие.

У Мейбл были карие глаза, а волосы какого только цвета не бывали. Молодая, чуть больше двадцати, зато большой жизненный опыт. И ей ничем нельзя помочь. Даже попытаться…

– Это статистически недостоверное утверждение, – пробормотал Андре.

– Чего?

– Такого быть не может хотя бы даже с точки зрения статистики. Процентное соотношение сволочей и порядочных людей среди мужчин и женщин должно быть другим. К примеру, эта ваша мамаша Кураж…

– Клодин, а не Кураж. Ага! Она, конечно, сволочь.

Мадам Клодин – модистка, начальница швейной мастерской. В синие комбинезоны можно было обрядить все поголовье мужчин – тут особых проблем не возникло. Но в подземелье, к сожалению, обитали не только мужчины.

Итак, первый раунд удалось свести вничью, но это была лишь разминка.

– Почему ты так устаешь? Как никто. Себя, что ли, не жалко – ломаться на хозяина до полусмерти? Тем более – никто ведь и не требует. Все знают меру.

Теперь была очередь Андре пожимать плечами.

– И вор говорит, я не умею рассчитывать силы. Что ж, буду учиться. Я постою тут, покурю. А ты, пожалуйста, иди.

– Кого ты боишься – меня или Хьюза?

– Считай, что я боюсь всего.

– Ты трус?

– Да.

– Врешь. Нисколько ты не трус, и ты сильнее Хьюза.

– Я не хочу с ним драться.

– Почему?

– С ним нельзя поиграть и разойтись. Он будет драться только насмерть.

– Ну и убей его! Ты же сильнее. Не бойся. Он всем уже надоел. Там, наверху, тебе это простят.

– Кто ж это там меня простит?

– Хозяин. Кто ж еще?

– Но наверху, знаешь ли, не один хозяин. Другой, пожалуй, не простит.

– Ты что, про Бога, что ли? Вот чудак! Мы здесь живем сами по себе. Ему до нас нет никакого дела.

– Не думаю. Мы люди как все люди. Разве тебе самой хочется, чтобы из-за тебя убили человека?

– А неужели ты думаешь, что из-за меня не убивали? Я что, хуже других?

– Да нет, не хуже. Но я не хочу убивать никого. В том числе Хьюза.

– Тогда он убьет тебя.

– Если ты не будешь его подначивать и стравливать нас – не убьет. Ему хозяин запретил – кстати, под страхом смерти. Зачем ты в это лезешь?

– Низачем, – бросила Мейбл. – Я не лезу! Вот уж не думала, что тебе просто хочется подольше здесь пожить. А мне кажется, что чем скорей все кончится, тем лучше. Я бы на месте Ивора не нянчилась с Карин, а дала бы ей дозу снотворного, чтобы она заснула… под твои сказки и больше не проснулась. Ей лучше умереть, чем жить так, как мы тут живем.

– Все еще может измениться, особенно для Карин.

– Для Карин? Или для тебя? А что, хозяин может тебя отпустить? Мне кажется, ты чего-то выжидаешь.

Только этого не хватало… Андре ответил:

– Нет. Выпустить он меня не может. Любой, кто выйдет отсюда живым, станет для него самого приговором. Я жду, когда он будет торговаться с моей помощью. Он будет, в этом я уверен. Ну а потом последует, наверно, твоему совету.

– Какому совету?

– Прикажет поскорей убить.

– Дурак!

Тут Мейбл, наконец, сорвалась и побежала вниз по лестнице.

Андре еще постоял и подумал, потом спустился в жилой ярус, зашел в свою каморку, запасся всем необходимым на остаток вечера и отправился в салун.

В этом огромном зале вечером толпились почти все, кто в это время не работал. Пили, ели, танцевали под магнитофонный рев, сплетничали, выясняли отношения, как и положено в салуне. У Андре нашлось там свое место под злой и голой лампой у запасного выхода. Другие этот столик не любили, Андре же он устраивал, по крайней мере, больше, чем любой другой, – там было достаточно света.

Когда он в первый раз туда явился, то сел под эту лампу, потому что все другие места были заняты. Андре тогда надеялся, что просто тихо оглядится, – не тут-то было. Его заметил уже подвыпивший, но еще благодушный Тедди. Во-первых, он увидел «своего доходягу». Во-вторых, до Тедди дошла легенда о том, как «доходяга» уложил одного за другим охранников из команды Хьюза. Сам Тедди был охранником первого яруса – то есть соперничал с Хьюзом, что называется, по определению. И вообще ему уже хотелось размяться. Зато Андре это было совершенно ни к чему. Он попытался оттянуть начало поединка.

– Да ну, чего со мною драться?

– А чего?

– Неинтересно.

– Ха! Сказал! А что же тогда интересно? Может, ты выпить хочешь?

– Я хочу тебя нарисовать.

– Меня? Зачем?

– Для интереса. Садись. Давай попробуем. А не понравится – тогда и подеремся.

Тедди вдруг успокоился. Андре вытащил из нагрудного кармана альбомчик и карандаши (дар Ивора и Карин). Занялся делом и забыл про все на свете.

Так он сидел потом все вечера, когда не работал в вечернюю смену. К нему больше не лезли драться и выпивку в него влить не пытались. Иногда он рисовал просто для себя, иногда к нему подсаживались «заказчики». В каморке Андре скопилось множество потрепанных альбомов – портретная галерея подземелья. «Заказчики» даже старались заплатить, хотя Андре отмахивался, говорил, что ему ничего не нужно. Он рисовал только людей и только тех, кого видел перед собой. Когда его просили нарисовать что-то из внешнего мира: дерево, домик, зверей, – он говорил, что не получится.

– Я все забыл. Я же контуженый, ребята.

– Что, в самом деле, забыл? – ужаснулся я, услышав что-то в этом роде.

– Нет. Там нельзя было ничего этого рисовать: По крайней мере, мне так показалось. Этого никто не выдержал бы: ни они, ни я. На воспоминания о таких вещах там нельзя было опереться. Сойдешь с ума и бросишься вниз головой в шахту. А вот с портретом своим, оказывается, иногда полезно встретиться. Я и себя несколько раз нарисовал – в воспитательных целях. Как будто начинаешь немного понимать жизнь. Я-то вообще, ты знаешь, без карандаша в руках думать не умею. Пока леплю или рисую – вроде что-то понимаю. А так – дурак дураком.

Из его неохотных, полувнятных объяснений я все же понял, что там происходило. Каким-то образом его рисунки возвращали людям некую внутреннюю суть, опору даже в этом подземелье. Ну, не саму суть – это человеку не дано, – а, может быть, память о ней. Еще я понял, что его очень любили почти все, кто собрался в том жутком месте. И что он сам любил этих людей. Потому и пробыл там так долго – два с лишним года (но об этом чуть позже).

Бывали, впрочем, и другие случаи. Как-то напротив него, через столик, сел один из корифеев местной химии. Обычно эти люди в салун не заходили – то ли боялись, то ли считали ниже своего достоинства. Этот старик так выделялся среди простоватой публики салуна, что руки Андре сами стали его рисовать. Старик вдруг забеспокоился, встал из-за столика, резко шагнул к Андре, увидел свой портрет и вырвал лист из альбома. Больше он, правда, ничего не успел сделать: рядом оказался Тедди, который сообразил, что надо вмешаться. Старик смотрел в свой образ с ужасом и ненавистью, будто врага увидел. Больше он в салун не заходил.

А Андре продолжал мирно там посиживать. Ему важно было не выделяться, хоть в этом быть как все. За своим столиком он мог дремать, а мог смотреть и слушать.

И узнал много интересного об этом подземелье, его истории, устройстве, нравах – о них больше, чем ему хотелось бы.

История в идеях, открытиях и стилях – модное направление в исследованиях, насколько мне известно.

О подземелье можно было бы без труда состряпать диссертацию, так все там было наглядно.

В основании лежали мечты шестидесятников XIX века о грядущей эре науки и техники, которая всех сделает счастливыми. Наверху понадобилось почти столетие, чтобы идея себя дискредитировала. Внизу же катастрофа произошла почти мгновенно. Первое поколение научных гениев, оказавшихся заживо погребенными под землей, пыталось черпать силу духа в продолжении работы.

И большинство верило, что их открытия еще послужат человечеству. Лаборатории третьего яруса – те самые коридоры и пробирки, о которых рассказывал Кронос, – хранили строгий дух академизма.