Текст книги "Граница горных вил"

Автор книги: Ксения Тихомирова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

– Ох! – вздохнул я.

– Да, правда, «ох». Она на меня как-то странно посмотрела, сказала, что на праздник не пойдет, платье никакое не наденет и вообще видеть никого не хочет. Так что случилось-то?

Я понял, что отмолчаться не удастся, придется сплетничать.

– Тут Кэт зашла, увидела рисунки и высказалась по поводу Санькиной внешности… Насчет оловянных глаз, в частности. Я не успел зажать ей рот – не ожидал. Моя вина. Она не знала, что там Санька.

– А потом?

– Потом я вывел Кэт за дверь, чтобы она еще чего-нибудь не сказала.

– Что же теперь делать? – спросила Бет растерянно.

– Знаешь, я не очень понимаю Санькину реакцию.

– Чего же тут не понимать? Она верит всему, что говорит про нее Кэт.

– Почему?

– Считает, что все остальные ее жалеют, одна Кэт говорит правду.

– Нормальная девчонка в душе торжествовала бы, что довела соперницу до взрыва.

– Она, по-моему, не понимает, что Кэт – соперница.

– Да быть того не может!

– Может. Для нее мы с Кэт и Милица – примерно одно и то же.

– Тогда лучше этих детишек убрать! Куда-нибудь на Круг.

– Попробуй убери! Они на Круг не хотят подниматься даже в порядке ознакомительной экскурсии.

– Сильно! А почему, собственно?

– Чтобы потом не тосковать внизу. Они решили, что нужно прожить в полную силу человеческую жизнь – и хватит с них.

– Так поженились бы хоть, что ли! – с досадой высказался я.

– И не подумают – ближайшие лет пять. Ну, или года три, – вздохнула Бет. – Они сейчас в полную силу проживают начало юности. Жениться им пока неинтересно.

– Нам, старикам, жить все же проще, – сказал я, подводя итог. – Наверно, надо заложить ей Кэт. Кто будет говорить: ты или я?

– Тебе она не поверит. Мне тоже.

– А парню говорить нельзя. Слушай, скажи ей, пусть про Кэт вообще забудет. Пусть думает про парня. Раз для него она красивая – какая разница, что говорят другие?

– А за парня она боится, потому что Кронос ей сказал, что с ней опасно связываться.

– Да вы совсем ребенка затравили!

– Я не травила, – возразила Бет, и в глазах у нее появились слезы.

Я почему-то вспомнил Фамусова, причем с сочувствием.

– Так, – деловито сказал я, – тебя надо утешать?

– Немножко, – вздохнула Бет.

– Хорошо. Значит, сначала немножко тебя, потом взрослую дочку.

– Мне с первого взгляда показалось, что ты настоящий герой, – сказала Бет. – А Кэт ты тоже утихомирил?

– Ну, так, более или менее. Только надолго ли? А знаешь, Дьюла меня недавно за Кэт отругал.

– За Кэт? Почему?

– Он сказал, что я должен найти ей жениха, поскольку я старший (и единственный) мужчина в доме.

– Пожалуйста, найди, – сказала Бет с надеждой. – И Дьюла тоже мог бы присоединиться, раз его это так волнует. Чем искать какой-то люк, нашли бы, в самом деле, жениха, и все проблемы сразу разрешились бы. Ну, или почти все. Это же будет… я представить не могу, какое это будет счастье.

– Да, надо лишь заказать Кроносу индикатор. Или тест.

– Какой?

– На правильного жениха.

Бет рассмеялась. Можно было заняться Санькой.

Она сидела перед письменным столом, обхватив голову руками, но не плакала. Утешала ее главным образом Бет. Мой взнос был невелик. В какой-то момент я сказал Саньке, что Кэт вовсе не ее так злобно ненавидит, а свою собственную судьбу, и попал в «яблочко». Санька взглянула на меня с удивлением, а может, и с догадкой – в общем, с живой толковой мыслью, а не с глухим отчаяньем. Потом я еще травил какие-то анекдоты из своей университетской жизни с общей моралью: «перемелется – мука будет». В разгар веселья (вот уж не знал за собой клоунских талантов – а тут нашлись) нас разыскал Андре, потерявший и рисунки, и модель. Он нашел сначала пачку эскизов, потом нас, а потом набросок праздничного платья, сделанный Бет, и взвился чуть не до потолка:

– Кто ж это додумался?

– Я, – призналась Бет.

– Но, Бетти… Нет, ты в самом деле не видишь, что это никуда не годится?

– В самом деле, не вижу. По-моему, будет красиво.

– Да. Если ты наденешь – то, конечно.

Он перевернул лист на чистую сторону, вытащил из кармана карандаш и что-то быстро набросал, приговаривая понятные только ему слова:

– Допустим, если взять хотя бы… журавля… журавлика с японского рисунка… что может быть изящней журавля, танцующего… где они там танцуют?.. у бамбукового леса?

Я рассмеялся. Увидеть в Саньке журавля – на это не хватило глаза ни у Кэт, ни у Бет, ни даже у Милицы. Андре нарисовал наряд, в котором журавлиная ассоциация преломилась так, что, не скажи он это слово, никто бы о ней не догадался. Осталась угловатая грация, идея сильных крыльев и прихотливый бамбуковый орнамент по кайме.

– Так, – деловито спросил маэстро, – кто сможет это выполнить? Милица?

– Я сделаю, – сказала Бет. – Я уже вижу, что должно получиться.

– Для тебя тоже что-нибудь нарисовать? – спросил он, спохватившись.

– Нет, нет, – сказала Бет рассеянно, вглядываясь в рисунок, – мне уже сшили, оставим как есть… Ты не обиделся? Конечно, ты бы сделал лучше…

Андре занервничал.

– Я не обиделся. А что случилось? Я потом в цвете сделаю, а лучше сам распишу…

– Все в порядке, – улыбнулась ему Бет. – Я действительно не видела.

– Чего?

– Журавлика в бамбуке.

– Покажи Саньке, вдруг ей не понравится?

– Понравится, – сказала Бет сурово, но показала эскиз с интересным комментарием:

– Смотри. Вот это правда. А остальное – вздор и чушь.

Санька взглянула с изумлением на рисунок и на Бет, но ничего не сказала. Ребята скоро ушли, рисунок остался у Бет. Она сказала мне, будто я что-то понимал в происходящем:

– А я правда не видела, что она даже не просто красивая – необыкновенно красивая девочка. Думала, он просто фантазирует – по дружбе, из упрямства… Она, видно, на самом деле медленно растет.

– Не знаю, – сказал я честно. – Они мне оба как понравились в Москве, так с тех пор и нравятся. Скажи, а у Кэт есть друзья?

Она задумалась.

– Близких, наверно, нет.

– Тогда тебе бы нужно с ней немного поболтать, как мы тут с Санькой поболтали.

Вообще-то я бы предпочел, чтобы Бет легла. Она устала, и я тут же пожалел о своих словах. Но Бет со мной согласилась.

– Да. Я хотела у нее спросить, о чем они договаривались с директором цирка.

– Только недолго.

– Постараюсь, – кивнула Бет.

К счастью, у Кэт сидел добрый дядюшка Дьюла и занимал ее каким-то легким разговором, так что в тот вечер все как будто улеглось. Но когда Бет стала спрашивать про праздник, Кэт вдруг опять расстроилась и бросила свирепо: кому он нужен, мол, этот дурацкий праздник, зачем его устраивать, и пропади все пропадом…

Тут я с ней почти согласился. Не люблю шумных людных увеселений. Но деваться было некуда, приходилось терпеть.

Глава 2
ПРАЗДНИК УРОЖАЯ

Дня за три до праздника я зашел к Кроносу. Он сказал мне по телефону, что у него готов заказанный прибор. Заодно я прихватил прочитанный всеми первый том его трудов, чтобы обменять его на третий. Вечер был ветреный и темный, но без дождя. Случилось так, что мы с Кроносом оба находились в лаборатории, когда раздался негромкий сигнал – как далекий удар гонга. Кронос рванулся к стеклянному столбу, который показывал, закрыта ли граница. Рядом с ним красным огоньком мигала трубка, похожая на электрический фонарик, – прибор, сделанный для меня.

– Вот так все это и работает, – заметил Кронос с беспристрастной мрачностью. – Граница в горах открыта.

– А в море?

– В море – нет. Лампочка загорелась бы на другом конце и синим светом.

– Лампочка? – машинально повторил я, думая о другом. – Как часто их менять?

– Менять тут ничего не надо, – ответил Кронос. – Строго говоря, это не лампочки… Кто же, интересно, и зачем ее открыл?

– Мне тоже интересно. Я обязательно вам расскажу, когда узнаю, – пообещал я и поспешил домой.

Кэт хлопотливо носилась по дворцу, как ловкий дух, и, кажется, забыла про свое плохое настроение. Наоборот, я слышал ее смех, правда, немного резковатый. Бет тоже была дома, точнее, в саду, тихо гуляла, разговаривала с Милицей, поджидала меня к ужину. К границе она не прикасалась (я сумел выспросить об этом как бы в шутку, чтобы ее не волновать). А кроме Кэт и Бет открыть страну не мог никто. Такое дано лишь королевам, и никакой искусственной энергии не хватит, чтобы проделать этот трюк.

Я сразу предупредил Дьюлу об опасности, попросил патрулировать все подступы к столице, дать знать тем, кто присматривал за базой (утес отлично выполнял роль переговорного камня). Граница была открыта до шести утра, потом закрылась. Я мог убедиться, что Бет даже случайно не имела к этому отношения: в шесть утра она еще спала. У Кэт я решил ничего пока не спрашивать. Вдруг она шляпку себе из Парижа заказала? Лишь собрал ребят и попросил их выполнить две просьбы: если костюм не позволяет надеть щит (это касалось в первую очередь девочек), не отлучаться за пределы охраняемого, освещенного, забитого народом пространства, где будут проходить главные торжества. Если уж очень почему-то надо выйти из этого круга, то только под щитом и только со страховщиком.

– А еще лучше взять в компанию гвардейца, – предложил Зденек. – Гвардейцам будет скучно, им даже потанцевать нельзя, если они при исполнении. А тут подходит барышня и просит ее проводить…

– Прямо к какому-нибудь канализационному люку, – поддержал Арве эту мысль. – Гвардеец будет счастлив.

Я вдруг почувствовал, что мне очень не нравится предстоящее мероприятие.

– Знаете что, друзья? – сказал я «взрослым» голосом. – Лучше всего будет, если вы столпитесь где-нибудь в поле моего зрения. Играйте в жмурки или в ручейки, в чехарду, в конный бой – во что хотите. А я буду вас пересчитывать каждые полчаса.

– Ого, это серьезно! – сказал Тим. – Но ты же можешь так со скуки помереть.

– Наоборот. У меня будет хоть какое-то занятие.

– Не умеете вы отдыхать, ваше величество, – вздохнул Зденек, – совсем себя не бережете. Считать нас – это же рехнуться можно!

– Я выдержу. Я к арифметике привычный, – ответил я на этот выпад. – И не трепите мои королевские нервы.

Они пообещали сделать все, о чем я их просил, и уговаривали не волноваться.

– Все будет хорошо. Мы же не маленькие. Мы не полезем на рожон.

– Вы правда не волнуйтесь, – сказала миниатюрная химичка по имени Иванка (тезка моя). – Я их сама все время буду пересчитывать. А если что – сразу к вам.

Мне оставалось поблагодарить ее и надеяться на лучшее.

Если бы не фокусы с границей и не проблемы с Кэт, наверно, этот праздник показался бы мне милым и занятным. А так я изо всех сил улыбался, вычеркивая из мысленного списка каждый пройденный номер праздничной программы, и мечтал, когда же обо всех этих детских радостях можно будет подумать уже в прошедшем времени.

Конечно, нашлись развлечения и у меня, но чересчур экстравагантные. К примеру, я, как нарочно, вынужден был наблюдать внимательный, сосредоточенно-непонимающий взгляд Кэт, рассматривавшей Саньку в журавлином платье из светлого, хотя неотбеленного шелка-сырца (так это называлось, по словам Бет) и с ручной росписью великого художника. Судя по робкой грации и удивленным сияющим глазам, Санька сама оказалась потрясена своим новым образом. Художник был, конечно, тут как тут, за плечом своей дамы, что-то ей говорил и улыбался быстрой озорной пленительной улыбкой, не замечая взгляда Кэт. Впрочем, у той хватило выдержки повернуть голову и устремить свое внимание на веселящуюся толпу.

Пока было светло, я честно выполнял свою угрозу и пересчитывал народ раз в полчаса. Но когда начался бал с фейерверком на большой площади перед ратушей, я понял, что пора сдаваться. Среди толпы, в неверном освещении и в непривычных праздничных нарядах ребята сделались неузнаваемыми. Праздник тем временем вошел в стадию всеобщего восторга, быстрых танцев, шумной музыки и буйных игр. Мы с Бет сидели на специальном королевском возвышении, и Бет, естественно, не лезла в эту давку. Мне тоже было спокойней оставаться рядом с ней.

– Тебе необязательно все время сидеть со мной, – сказала Бет. – Ты можешь танцевать, это не будет нарушением правил.

– А если я останусь здесь – это будет нарушением?

– Да нет, конечно. На этот случай, по-моему, вообще нет правил. Все скачут, как хотят, даже Кэт. Видишь?

Я посмотрел в толпу. Потом, когда я вспоминал этот момент, я прямо-таки видел Кэт – красное платье, черный шлейф волос, сверкающая корона, – кружившуюся в быстром вальсе с мужчиной лет тридцати, во фраке с белоснежной накрахмаленной рубашкой, с умными залысинами на лбу. Но если я все это видел, то почему, спрашивается, спокойно отвернулся и забыл о них в ту же минуту? Мне следовало бы немедленно пристроить к незнакомцу «хвост» и выяснить множество интересных вещей. Так что, скорей всего, я все-таки его не видел, да и Кэт только промелькнула вдалеке.

Все это было уже после праздничного ужина, и Бет подумывала о том, чтобы уйти, а я посматривал, куда бы мне пристроиться для продолжения вахты. Играть со старшим поколением в карты мне хотелось еще меньше, чем отплясывать с молодым. Пожалуй, интереснее всего взять лошадь и присоединиться к гвардейцам, патрулировавшим город, но это могло шокировать народ. К счастью, к нам подошел дон Пабло и попросил почтить своим присутствием галерею его дома, как раз смотревшего на ратушу. Там накрыли несколько столов для избранного общества. Бет задержалась, чтобы побыть в компании самых родовитых подданных. Ее, конечно, вскоре отпустили, но меня дон Пабло стал серьезно уверять, что я, проводив Бет домой (всего лишь через несколько дверей), должен вернуться и остаться до конца. А то народу может показаться, что я проявил невнимание или даже немилость. Я не просил его подыгрывать, это была удачная импровизация. Бет признала его правоту, и я вернулся, так что главные события этой ночи меня не обошли.

Веселье оккупировало площадь ратуши и прилегающие улицы. Граница между праздничным и спящим городом обозначалась точно: повернешь за угол – и все. Темнота и тишина. По периметру этого праздничного пятачка ходил гвардейский патруль. Другой, конный, объезжал весь спящий город, а пограничники Дьюлы присматривали за окраинами. У Дьюлы, кстати, был джип, на котором он объезжал свои посты. Дьюла считал лошадей игрушкой и, вероятно, не особенно умел с ними ладить. Толпа иной раз выплескивалась в тихие улочки, а потом снова возвращалась в свои границы. Это происходило столько раз за вечер, что никто и внимания уже не обращал на нарушение порядка. Стихия есть стихия, ничего тут не поделаешь.

Когда мы потом восстанавливали ход событий, выяснилось, что все произошло во время такого всплеска, но не стихийного, а хорошо спланированного. В той части площади, где прыгали ребята, кто-то затеял быструю беготню цепочкой – то ли танец, то ли игру в путаницу – не разберешь. Забава понравилась. Несколько раз в бешеном темпе прокрутившись по площади и соседней улочке, эта развеселая змея так перемешала наших ребят с совершенно незнакомыми людьми, что пересчитать детей уже не было никакой возможности. Единственное, о чем они все-таки помнили, – это ответственность страховщика, хоть, как потом выяснилось, чужие руки много раз пытались разорвать наши пары.

– Я одному даже сказал, – припоминал Андре, – «пардон, мсье, но это моя дама, а вы тут совершенно ни при чем».

– Лицо запомнил? – спросил Дьюла.

– Какое там лицо? Сплошная маска.

«Мсье» в маске не стал с ним спорить, но когда они оказались на углу темной улицы, змею на большой скорости занесло на повороте, и фрагмент в десяток человек вылетел в неосвещенное пространство. Санька с Андре, пятеро за спиной и еще пятеро, отрезавшие путь к отступлению. Кричать – не услышат, драться – силы неравны. К счастью, цепь порвалась, и руки у ребят были свободны. Можно работать щитом и пробиться к спасительным карнизам. Охота рванулась с места и помчалась по улицам – только луна мелькала то справа, то слева и вероломно высвечивала в темноте предательское светлое платье (без щита). Как в страшном сне: пустые улицы, луна, со всех сторон погоня и, как назло, ни одного патрульного разъезда. Охотники целенаправленно отжимали их к тому дому, где в пустой квартире был склад, а в подвале люк (возле которого положено стоять гвардейцу). На подходе к дому ребятам удалось, наконец, немного оторваться от погони и спрятаться в густых зарослях возле дома на другой стороне улицы. Оттуда виднелись двор, подъезд, балкон на третьем этаже, окна пустой квартиры. Андре потом не смог сказать, что он заметил: движение, блик, огонек внизу – что-то неопределенно-тревожное, отпугнувшее ребят. Зато в свете луны вдруг ясно обозначилась фигура на крыше, к счастью, глядевшая во двор, а не на соседний дом. На улице тоже был часовой. Они услышали его шаги – тяжелые, размеренные, хозяйские.

То, что случилось дальше, Андре потом постарался рассказать без лишнего драматизма:

– Когда мы подбегали к дому, я заметил там на первом этаже грязное окно, как в той пустой квартире, да еще с разбитой форточкой… Она так странно расколола свет луны… Я оставил Саньке щит («Прикроешь меня из засады, если что. И не спорь, а то услышат»), влез в эту форточку, пока луны не было, и патрульный ушел далеко. Проверил квартиру – она действительно оказалась пустой и запертой, открыл окно, вылез через него, вернулся вместе с Санькой, закрыл окно…

Последнее движение – или блик вышедшей из-за облака луны – заметил тот, кто ходил вокруг дома. Шаги остановились. Ребята успели нырнуть на пол, под самое окно. Андре вытащил из ремня нож-огнемет, встал на одно колено так, чтобы опередить патрульного, если он сунется в окно. Но он не сунулся. Постоял и пошел дальше размеренным тяжелым шагом.

Когда Андре открывал форточку через разбитое стекло, он глубоко порезал руку – тыльную сторону левой ладони.

– Почему левой? – удивился Дьюла.

– Так уж там оказалось с руки, – пожал плечами Андре.

Кровь капала на подоконник, на пол, на праздничное платье Саньки. Кровь остановили, затянув руку большим чистым платком (частью праздничной экипировки). Под окном опять раздались шаги. Теперь двое шли навстречу друг другу.

– Здесь проходил кто-нибудь?

– Никак нет.

– А крыша?

– Я бы услышал.

– Опять ушли. Все, отступаем.

– До рассвета еще далеко.

– На рассвете мы должны быть в горах.

Возле соседнего дома послышался какой-то шум, потом за углом завелся двигатель грузовика, протопало множество ног, и грузовик уехал.

Один щит на двоих, слепящий, жесткий свет луны, пустая пыльная квартира, ночь, резко холодавшая к утру…

Ребята выскользнули из убежища главным образом потому, что вспомнили про гвардейца в подвале. Они нашли его лежащим возле люка – оглушенного, связанного, с кляпом во рту, к счастью, живого. У гвардейца был ремень-щит, которым он почему-то не воспользовался. Но охотники его не сняли с оглушенного. Значит, не знали, что это такое. Ребята гвардейца развязали, избавили от кляпа, вынесли во двор. В себя он не пришел, только жалобно застонал. Они положили его в тень кустов (чтобы не бросался в глаза), включили ему щит, решили, что тащить его наверх будет рискованно, а сами поднялись на свой тайный склад.

В квартире никого не оказалось. Санька все равно попросила закрыть ее колпаком, и Андре не стал спорить. На окно повесили спальник (заранее продуманная светомаскировка) и зажгли свечку. Лампочек в доме не было: ребята почему-то не захотели их ввернуть.

Санька порылась в коробках, нашла брюки, кроссовки и темный свитер.

– Ты не рисуй мне больше бальных платьев, – сказала она, облачившись в привычную одежду. – Хорошо хоть туфли надела на низком каблуке.

– Но разве платье виновато? – сказал Андре меланхолически. – Жаль, что оно испорчено.

Санька тем временем достала аптечку и разложила в круге света то, что требовалось для обработки раны. Андре сидел, привалившись спиной к стене. Свеча стояла перед ним на полу. Теплое желтое мерцанье как будто отделило их от всего злого и враждебного. Санька тихо ворчала на медицинские темы:

– Стекла в ране не чувствуешь?

– Нет. Там не было мелких осколков.

– Зашить бы…

– Можно стянуть края полосками пластыря. Давай помогу.

– Так, хорошо. Держи поближе к свету. Потом надо будет хирургу показать.

– Можно и показать. Хотя хирургу все это, как мне кажется, давно уже неинтересно. А на мне заживет, как на собаке.

Однако, несмотря на всю браваду, от резкого движения он вздрогнул и поморщился.

– Больно? – спросила Санька, подняла голову и угодила взглядом прямо в темные завороженные и завораживающие глаза.

Самое странное, что буквальный смысл происходившего они тогда так и не поняли. Только Андре почувствовал, что ему лучше не молчать, и после долгой паузы сказал с улыбкой, будто в шутку:

– Ах, госпожа добрая вила! Я, кажется, поймал тебя с третьей попытки. Хочешь прожить со мной жизнь?

– Хочу, – сказала Санька и зажмурилась.

Он понял это правильно: легонько потянул ее к себе, поцеловал. Как под крылом, спрятал в своих руках и от убогой комнаты, и от холодной ночи, и от всего, что еще притаилось впереди. Санька не стала с этим спорить. Про бинт, не закрепленный на руке, они забыли. Потом она все-таки с долей сомнения спросила:

– А ты уверен, что нам можно вот так сидеть?

– Уверен. Нам все можно. Спроси хоть у Ивана.

– Почему именно у Ивана?

– Потому что Бет, мне кажется, будет немного неудобно отвечать.

– Иван тоже застенчивый.

– Ну, это спорно… Я тут задумался однажды, как это застенчивому Ивану удалось обойти неприступную Бет, причем красиво так, в два счета. Дело, конечно, не мое, но, с другой стороны, как же учиться, если не на примере старших?

– И чему же ты научился?

– Я понял, что Иван всегда делает то, что считает нужным. Спокойно, тихо, без лишних разговоров. Наверно, с вами, вилами, по-другому и нельзя.

– Зачем ты дразнишь меня вилой?

– Я не дразню. Если бы ты видела себя – особенно свои глаза, – ты бы тоже так подумала. А, в общем-то, мне все равно. Я просто хочу удержать тебя – кем бы ты ни была.

– Но я же от тебя не убегаю.

– Ты улетаешь. Вот-вот улетишь. Так мне все время почему-то кажется.

– Нет. Все как раз наоборот, – сказала Санька. – Тебе, наверное, не понравится… Я бы хотела прожить с тобой тихую жизнь. Чтобы никому не было до нас дела и никто бы за нами не охотился… Если бы я на самом деле была вилой, ты сделал бы нам кольца, как Ивану и Бет, и я бы за тебя меньше боялась.

– Какой же я осел, однако, – ответил он на это. – Если бы у нас были такие кольца, я мог бы прикрывать тебя своим щитом на расстоянии. Причем всегда. Сделать-то ничего не стоит. Будешь носить мое колечко?

– Буду. Но я и щит буду носить.

– Да знаю я тебя! Носить, может, ты и будешь, а вот включать – это уж извините!

– Я забываю, – отозвалась Санька и улыбнулась ему, как проснувшийся ребенок.

Время для них еще послушно постояло, потом заговорила совесть.

– Между прочим, – вздохнула Санька, – там, внизу, лежит гвардеец. Хоть он и под щитом, ему все равно плохо, а мы его бросили.

– Да. И Иван сходит с ума, недосчитавшись нас. Что-то не получается у нас с тобой тихой жизни. Но вообще-то я согласен, в ней есть свое очарование. А что это за хвост болтается?

– Давай отрежу. Это бинт.

– У нас в аптечке есть нашатырь?

– Кажется, нет. У нас никто еще не падал в обморок.

– Значит, все впереди, – вздохнул Андре. – Ну, что поделаешь? Нет так нет. Давай возьмем спальник. Легче будет тащить этого парня, если он еще не очухался.

Тащить гвардейца не пришлось. Во-первых, он уже начал приходить в себя: сидел и ощупывал пострадавшую голову. Во-вторых, когда они тихонько вывели его на улицу, набросив спальник всем троим на плечи (как тигровую шкуру, по выражению Андре), им навстречу выскочил джип Дьюлы. Тут началась последняя часть праздника – разбор полетов.