Текст книги "Граница горных вил"

Автор книги: Ксения Тихомирова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Глава 6
СЕМЕЙНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

Дорожка меж белых стволов без конца петляла, обходя низкие и мокрые места. Мы шли небыстро, чтобы не спотыкаться о корни. Я отмахивался от комаров, Андре они не трогали.

– Зачем они меня едят? – пожаловался я.

– А ты включи щит – и не будут есть, – отозвался Андре. – Так вот… Мы можем поискать их базу: это трудно, но реально. Особенно если нам действительно помогут.

– Можно поискать, – согласился я, – и нужно порасспрашивать людей. Но ведь база – это лишь гипотеза. Не факт, что она существует. Мы что-то упускаем, Санька права. И чересчур легко смотрим на то, что происходит. Вы все как дети: Ференца ругаете, а сами тоже играете в войну. Зато охотники, кажется, не играют.

– Не играют, – согласился он. – Мы с ними как-то раз подрались врукопашную – Санька и я. Их тоже было двое. Это тогда один из них ругался по-английски. Мы забрели в новый квартал за университетом. Там все дома стеклянные: ни балконов, ни карнизов, даже деревьев нет – одни кусты, то есть обзора никакого. Нам бы бежать оттуда поскорее, а мы себе болтали и смеялись – не помню уж над чем – как дураки… Они выскочили очень близко, из-за спины – один на меня, другой на Саньку… Все произошло быстро, в несколько секунд. Я своего хорошо так, удачно бросил, а Санька с тем, другим, сцепилась намертво… Вообще-то в ярости она боец без правил, и ему здорово досталось, но больно силы оказались неравны… Я сразу бросился на помощь, щитом его шарахнул, выхватил Саньку из драки и утащил в ближайший коридор. Но все равно у нее был шок. Она три дня ни с кем не говорила. Сидела тут, на восьмом посту, и если кто совался с расспросами, отвечала: «Уйди, а то буду кричать». Хотя она никогда не кричит – и говорит-то мало.

– Ей сильно досталось?

– Да, в общем, нет. Но Санька всегда старалась быть сильней ребят. Или хотя бы не слабей. Она во всем держалась с нами наравне, и я считал, что так и надо. Ну, то есть, что она лучше всех девчонок.

– А разве нет? – спросил я по возможности без выражения:

– Для меня – да, – ответил он серьезно, – но не потому, что здорово дерется. Я тогда понял, почему девочек нужно охранять и нельзя, чтобы они попадали в такие передряги.

– А из шока ее ты вывел?

– Да, наверно. Я сидел на лестнице и рассказывал ей, какая она – в моих глазах. И мы с ней тогда во второй раз обручились.

– Во второй?

– Да. Но первый – это давно, еще почти в детстве. Я подумал, что, может быть, она забыла или ей кажется, будто это случилось не всерьез. Решил на всякий случай уточнить.

Подробностей он рассказывать не стал, и я не расспрашивал. Не знаю, что было для него важнее: рассказать мне про охотников (без Саньки, чтобы не напоминать об этом шоке) или про обручение. Он никогда не скрывал своего отношения к этой девочке, но, видимо, не хотел, чтобы я истолковал это превратно. Выговорившись, Андре оборвал себя почти на полуслове, быстро простился и поспешил назад своим неслышным, невесомым шагом.

А я дошел до дома и обнаружил, что у нас гости. Вернее, одна гостья – Кэт. Они с Бет мирно и уютно сидели за столом и вспоминали детство. Обе в превосходном настроении.

– Девчонками мы воображали, что мы дочери северного ветра, – рассказывала Кэт. – Сидели каждая в своей качалке, что-нибудь шили или даже штопали и сочиняли небылицы о своем могуществе.

– Мы тебя ждали и не ужинали, – пояснила Бет. – Даже чай не пили.

– Да. Где ты пропадал, братишка? – спросила Кэт с любопытством.

Под чайную церемонию я рассказал им про разговоры на восьмом посту и про нападение на Дени. Бет сразу поймала мое настроение и посмотрела на меня с тревогой. Кэт осталась безмятежно спокойной и, наоборот, постаралась показать, что моя тревога кажется ей чем-то несерьезным.

– Подумаешь, детки немножко побегают! Им полезно.

– Они не могут всю жизнь бегать, Кэтти. Они взрослые люди, им нужно жить по-человечески. Ведь там уже сейчас есть семейные пары – по сути дела.

– Это ты про Лиззи с Тимом? – фыркнула Кэт.

Я посмотрел на Бет, не зная, стоит ли продолжать. Она кивнула и сама вступила в разговор:

– Не только. Я, например, точно знаю, что Андре сделал Саньке предложение по всей форме. И она его, конечно, приняла.

Я уткнулся в свою чашку, а заодно в блюдечко с вареньем, чтобы не заметить реакцию Кэт. Но она молчала лишь секунду и отозвалась тоном легким и пренебрежительным:

– Ну, в данном случае форма, скорее всего, мало что значит. Это просто девочка.

– Слово есть слово, – ответила Бет, – оно очень много значит.

Я еще не поднимал головы от своего варенья, но чувствовал, что Кэт закипает, и подкинул ей повод спустить пары.

– К тому же, – сказал я, изображая глубокую задумчивость «о чем-то другом», – где гарантия, что охотники не начнут гоняться за тобой?

– Ну, это будет слишком! – Кэт взвилась, как я и предполагал. – Такую наглость я не потерплю!

– А то, что они делают сейчас, разве не наглость? – ответил я спокойно. – Если ты знаешь, как с этим покончить, так давай покончим, наконец.

Кэт уставилась на меня в молчаливом негодовании, и я ответил ей таким же нахальным прямым взглядом. Неожиданно Бет рассмеялась.

– Ты чего? – буркнула Кэт.

– Вы сейчас были так похожи – и вправду как братишки!

– Мы? – теперь Кэт вскипела на нее.

– Да, вы. У вас обоих вид упрямый и глаза такие – ярко-синие. Только у Кэт ресницы черные, – добавила она поспешно, предчувствуя бурю.

– А у Ивана белые, – отрезала Кэт и рассмеялась, но не очень весело. – Да ладно, Джонни, ты не обижайся. Наверно, у нас, в самом деле, есть что-то общее.

Я пожал плечами: чего мне обижаться? Понятно же, что я не вила и не могу сиять волшебной красотой. Я даже на «Джонни» не обижался, хотя эту кличку прилепила мне именно Кэт, а с ее легкой руки иногда повторяли и другие.

Мы вышли немного проводить Кэт. Она сначала собиралась ночевать у нас, но теперь передумала и отправилась в свои апартаменты. Мы прошли всего ничего, когда дорогу нам пересекла толпа ребят, возвращавшихся с восьмого поста. В светлой летней ночи мы легко узнали каждого из них, в том числе и Саньку, которую прихватили в свою надежную компанию Ганка и Сьюзен. А нас опять никто не заметил: мы остановились в тени большого куста сирени.

– Ты вроде говорил, что Санька дежурит? – спросила Кэт.

– Она дважды «хлопала дверью» за спиной у Дени. С нее на сегодня хватит.

– Кто же там остался?

– Андре, – сказал я не подумав. – Он собирался додежурить до утра.

Кэт посмотрела вслед ребятам.

– Знаете что, братишки? – сказала она. – Идите-ка вы домой. Поздно уже, а я хочу еще немного побродить.

– Конечно, – кивнула Бет. – Но если соскучишься – возвращайся к нам.

– Хорошо. Вы не обижайтесь.

– Да что ты! С какой стати нам обижаться? – откликнулся я. – Спокойной ночи.

Но меня уже настигло запоздалое озарение. Я посмотрел, как Кэт исчезла меж темных зарослей и зданий, и тихо cпросил:

– Может быть, мне стоит вернуться на восьмой пост? Вдруг я там что-то забыл?

– Не стоит, – вздохнула Бет. – Ты ничего не в силах изменить.

– Но ты же сама говорила, что он еще мальчишка! Не лучше ли развести их сейчас, а там, глядишь, как-нибудь обойдется?

– Не обойдется. Если ты помешаешь ей сегодня, она достанет его завтра. Ему придется с этим как-то справиться. Она от него не отстанет. Я знаю Кэт.

О том, как проходил этот тяжелый разговор, я, как ни странно, все-таки узнал. Гораздо позже и в общих чертах. Деталей ни один из них не захотел бы вспоминать, что называется, под дулом пистолета. Насколько я мог догадаться, Кэт «понесло», и она, видя перед собой растерянного и даже, наверно, испуганного мальчишку, все равно выговорила (если не выкрикнула) свои главные – и ненужные ему слова. Ответ скорей всего звучал смятенно, но все-таки определенно:

– Нет, Кэтти, я не тот… ты же сама видишь… мы просто все друг друга любим… и тебя, и Бет…

Кэт и тогда еще решилась что-то возразить – пронзительное и невыносимое. Пыталась рассказать, что делается с ее сердцем, стоит ей где-нибудь заметить знакомый легкий силуэт, или когда ей вдруг перепадет немного света от его улыбки, или тепла от глаз, рисунка, шутки… Да просто два слова в пересменок между алгеброй и английской словесностью. Но тут она получила бесповоротный и решительный отказ:

– Да нет же! Твой жених будет лучше меня! А я все равно… все равно что женат. Я дал слово и не возьму его назад. И не хочу брать! Ты ведь знаешь…

Кэт хватило на то, чтобы не расплакаться прямо в дежурке. Она вылетела оттуда вихрем и убежала прочь. А утром уехала в неизвестном направлении – куда-то подальше от счастливой Иллирии. Андре же «мрачно пошел спать», как сообщил мне пробегавший мимо Милош. Услышав это и прикинув, что к чему, я позволил себе, вытянувшись на диване, уткнуться носом в подушку и тихо взвыть:

– Ох, как все плохо!

Я думал, что Бет меня не видит и не слышит. Однако она тут же явилась на мой вой, села рядом, спросила с тревогой:

– Тебе плохо?

От неожиданности я перевернулся на диване.

– Нет. Мне-то что? Мне, в общем, хорошо. С Кэт плохо. И плохо то, что я вмешался и еще больше все испортил.

– Как это ты все испортил?

– Да так! Не говоря уж о том, что спровоцировал ее на это никому не нужное объяснение… Но раньше, до моего появления, вы с Кэт были в одинаковом неясном положении. А теперь, как она сама говорит, нас двое. И я даже не знаю, что она может натворить с горя и одиночества.

Бет помолчала. Я чувствовал, что у нее наберется не так уж много сочувствия для сестры. Бет, в самом деле, ответила довольно жестко:

– Мне кажется, тебе досталось сполна и одиночества, и горя, но ты же ничего не натворил. И никто над тобой, наверно, не причитал. Кэт любит считать себя очень сильной. Вот пусть ей это и поможет!

– Мне все-таки, наверно, было проще.

– Чем? Тем, что тебя предавали?

– Ну и что? Я мужик, у меня шкура толще.

– Оно заметно.

Бет помолчала, потом объяснила, сцепив пальцы в нервный замок:

– Принимай это, как хочешь, но у меня не получается иначе. Я всегда думаю сначала о тебе, а потом уже обо всех остальных. Когда ты чем-то огорчен, мне тоже плохо. Поэтому я знаю, какая у тебя шкура. Кэтти интересовалась, за что я тебя люблю? Могла бы спросить у меня. Я бы ей объяснила, что за морщинки.

Тут уж я сел: больно крутой пошел разговор. Бет расстроилась не меньше, чем я, и потому ее, наверно, «понесло», почти как Кэт:

– Ты тоже совсем еще мальчишка, особенно когда скачешь с ребятами по карнизам. Но у тебя морщинки возле глаз, и на лбу, и здесь, у рта.

– Они уже давно.

– Я знаю. Они были, когда ты появился в первый раз. Издали их не видно. А вблизи кажется, что ты прячешь какое-то горе. Я пришла тогда домой, села у зеркала, но видела в нем не себя, а тебя – твое лицо. И я подумала, как это просто и понятно: полюбить – значит, увидеть морщинки.

Я не нашел ответа. Да и при чем тут слова?

Скажу сразу, что Кэт вернулась дней через десять. Внешне она выглядела очень спокойной и даже как будто повеселевшей. Что за этим скрывалось, знала только она сама. Как ни в чем не бывало она деятельно и толково занялась организацией обещанного лагеря. Меня это отчасти успокоило. По крайней мере, пока здесь будут жить чужие воспитатели, границы перекроют, и на некоторое время восторжествуют тишь да гладь, а я получу передышку для каких-то осмысленных действий.

Глава 7
ЗАГАДКА КРОНОСА

Совет Андре поговорить с Тонио я не забыл и постарался выполнить как можно скорее. Мы с Тонио и раньше встречались: я не хотел его потерять. Однажды Кэт увидела, как он уходил от меня (буквально спину в дверях), и спросила с пренебрежительным удивлением:

– Что ему нужно от тебя, братишка?

– Ничего. Скорее, мне нужно видеть его хоть иногда. Он мой друг.

– Но он же совсем простой парень! Из рыбаков, по-моему?

– А в чем проблема? Я тоже простой. Из математиков. Ну, то есть если даже из дворян, то из служилых, худородных.

– И тебе есть о чем с ним говорить?

– Конечно. С ним очень интересно. У него совсем другой жизненный опыт – не такой, как у меня. А что, для королевского семейства есть какие-то ограничения на дружбу?

– Да нет, дружи с кем хочешь, – отступила Кэт.

Мы говорили с Тонио на его территории, у синьоры Терезы (с которой встретились с горячей радостью). Накормленные «под завязку», мы уселись в садике, возле взлелеянной хозяйскими руками цветочной горки («альпийской», как мне кто-то объяснил). Косясь на диковинные белые колокольцы, я рассказал ему все, что знал и думал про охотников, и попросил помощи. Тонио задумался.

– Тебе действительно пора узнавать людей, – сказал он, наконец. – Помощников надо искать в горах, а я-то как раз лучше знаю побережье. Ладно, спрошу кое-кого. Дай мне неделю, хорошо?

В сад залетел порыв морского ветра, и Тонио внимательно, даже с прищуром посмотрел, как жадно я его вдохнул.

– Хочешь пройтись немного на «Дельфине»? – спросил он.

– Хочу. Но пока что не могу, – вздохнул я. – Есть еще дело.

То дело, которое держало меня на берегу, радовало примерно так же, как встреча с бормашиной. Обдумав еще раз все наши неприятности, я понял, что давно пора задать вопросы Кроносу. Я был почти уверен, что он понимал в происходящем гораздо больше нашего. Бет выслушала мои соображения, кивнула и сказала:

– Ты прав. Сейчас я позвоню ему, и он, конечно, тебя примет.

– В прошлый раз мне показалось, что ему проще самому явиться, чем впустить к себе чужого человека.

– Пускать к себе он, конечно, не любит, но и сам выходит редко. Особенно если граница открыта – тогда он сидит дома, как в крепости.

Бет замолчала, обдумывая свои слова.

– Надо же, – сказала она после паузы, – я это знала, но почему-то никак не связывала с охотой. Ладно, поговори с ним. По-моему, он хорошо к тебе относится.

Бет созвонилась с Кроносом, и он действительно предпочел принять меня в своей домашней крепости. Бет показала мне дорогу: кратчайшую – через старый дом и комнату со множеством дверей, а кроме того, и обычную, так что я смог взглянуть на эту крепость со стороны. Глухая каменная ограда, за нею сад, шумевший на ветру, а в глубине дом – башня, этакий донжон из небольшого замка. Я предпочел позвонить в колокольчик у ворот и долго ждать, пока какой-то молчаливый немолодой человек посмотрел на меня через окошко в тяжелой двери, поклонился, впустил внутрь и провел в большой мрачноватый зал, где у камина в кресле меня несколько картинно поджидал Кронос. Пожилого человека отпустили первым движением бровей. Вторым движением Кронос, поднявшийся мне навстречу, изобразил большое удивление.

– Разве Бет не показала короткий путь? Вам пришлось долго ждать.

– Бет показала, но мне понравился ваш дом снаружи и захотелось увидеть сад.

– По-моему, в нем нет ничего интересного. Одни старые тополя. Прошу, садитесь. Чем обязан столь высокому визиту? Не каждый день ко мне заходит сам король.

Мы заняли два кресла у камина – тяжелые, резные, с кожаной обивкой. Кронос по-прежнему был в черном, только на сей раз он надел рубашку с длинными рукавами, а поверх еще кожаный жилет. Правда, в зале у него оказалось нежарко, но его костюм меня позабавил: человек XIX века дорвался до рок-культуры. Отвечал я, впрочем, по возможности нейтрально:

– Полно вам. Вы прекрасно знаете, что я самый обычный человек, а никакой не король.

Он поднял брови еще выше, чем при встрече.

– Вы шутите, Иван Николаевич? Это слишком серьезная вещь, чтобы ею шутить.

– Я не шучу. Король, насколько мне известно, должен быть коронован и принести присягу на верность стране.

– Конечно, чаще всего так и бывает, – сказал Кронос задумчиво, – но вам-то зачем короноваться и приносить присягу? Вы отдали за эту страну и за свою королеву всю вашу прошлую жизнь. Вы уже, как я понимаю, подставили плечо под бремя королевских дел и будете нести их, покуда живы. Не сбежите, не отступитесь, не предадите. Это и так понятно, без всяких корон. Кэт и Бет носят их как украшения. А вам на что?

Я рассмеялся:

– В самом деле, только, короны мне не хватало. То есть здесь и таких формальностей не признают?

– Коронование вообще-то не формальность, как и бракосочетание. Это существенные и таинственные вещи. Но здесь они творятся напрямую, без посредников. Это земля такая, – сказал Кронос уже без вызова и без насмешки. – И вы король без всяких скидок. Держитесь, это дело непростое.

– Да, я как раз по непростому делу. Мне хочется покончить с охотой на ребят. Я думаю, что это очень серьезная угроза. И, кроме того, мне без всяких оснований кажется, что вы об этом деле знаете больше, чем все остальные вместе взятые. Это так?

– Так, – улыбнулся Кронос. – И вам, как королю, я эту информацию готов отдать. Но есть одно условие: вы должны правильно формулировать вопросы. Тогда я смогу на них отвечать.

– Я постараюсь, хотя, по-моему, это не повод для интеллектуальных игр. Мне как-то не до шуток.

– Постарайтесь, – спокойно кивнул Кронос. – Дело не в игре. Спросите – я расскажу в чем.

– Ну, хорошо. Кто вы? Откуда? Как здесь оказались? Почему вам нужны вопросы, чтобы говорить?

– Кто я? Я человек с образованием физика или инженера и навыками художника. Откуда? Да, судя по всему, оттуда же, откуда ваши враги. Как здесь оказался? Точно не скажу – не знаю. Во мне довольно много разных… м-м… повреждений, в частности, я помню далеко не все из того, что со мною случилось. Например, не помню, как попал к границе вил, в горах, у самого Круга. Меня нашли там связанным, изувеченным, расстрелянным и, в общем, скорее мертвым, чем живым. Но нашли меня вилы, а они не любят смерть. Если эта часть моего рассказа вызовет у вас сомнения, то ее есть кому подтвердить. Те, кто меня спасал, и сейчас живут и здравствуют. Правда, не так уж близко от здешних мест, но и не слишком далеко. Спасти меня в принципе было невозможно, но вилы знали, где добыть настоящей живой воды. И добыли – возможно, в пику тем, кто меня убивал. Когда я пришел в себя, мне смущенно объяснили, что я получил немереную дозу жизни и теперь никто не скажет, сколько она (то есть моя жизнь) продлится: век, два, десять. Но не подумайте, что я этим огорчен. Кроме того, тут важен один нюанс. В той прошлой жизни, из которой я сбежал, я был чем-то связан: присягой, клятвой, шантажом – и должен был служить своим… м-м… хозяевам. Но та жизнь кончилась: хозяева ее забрали. Мою нынешнюю жизнь мне подарили вилы, и я считаю, что она принадлежит им. Точнее, я теперь у них на службе – как и вы, без лишних формальностей.

– Вилы узнали что-нибудь о тех, кто вас убивал?

– Что-нибудь узнали. Они довольно быстро обнаружили, что с моей памятью происходят странные вещи. Она как будто нарочно попорчена и как-то заблокирована, но иногда, отвечая на вопросы, я рассказываю вещи, о которых за минуту до этого ничего не знал. Вилы терпеливо задавали мне множество вопросов и выяснили, что, судя по всему, я пытался откуда-то бежать и пересек границу страны. Мои преследователи прошли за мной. Потом они убрались восвояси.

– Куда убрались? Где находится их страна?

– Не знаю. Не могу вспомнить.

– На западе?

– Нет. Не то.

– На востоке?

– Не то. Неправильный вопрос.

– Она вообще-то на земле?

– Нет. Под землей.

Он изумленно взглянул на меня своими темными глазами. Теперь я видел, что они скорей печальны, чем надменны.

– Под землей? Под всей нашей страной? – продолжал я.

– Нет, не под всей.

– Это большая страна?

– Нет. И это не страна. Другое слово.

– Попробуйте увидеть – что в ней было?

– Трубы. Коридоры и трубы.

– Металлические трубы?

– Да. Всякие. Стеклянные тоже.

– Лаборатория?

– Да, я работал там в лаборатории, но это не все…

– Где вход в подземелье?

– В горах.

– На нашей территории?

– Не знаю.

– Близко отсюда? Далеко?

– Довольно далеко.

– Но как же они попадают к нам в считанные часы, а исчезают вообще мгновенно?

– Не знаю.

– Они могут попасть сюда при закрытой границе?

– Нет.

– Почему?

– Люк не откроется.

Он снова взглянул на меня с изумлением. Я кивнул.

– А где люк?

– Не знаю. Ведь я ушел оттуда так давно…

– А им о вас известно? Например, что вы живы?

– Мне кажется, да.

– И потому не выходите, когда граница открыта?

– Да. Мне кажется, что я им нужен. Я много знаю и не хочу, чтобы меня заставили говорить. Но, может быть, это просто мой страх.

– Как вы узнаете, что граница открыта?

– У меня здесь своя лаборатория. Такой большой перепад энергии всегда можно измерить.

– А Бет говорила, что ее личный щит приборы не фиксируют.

– Конечно. Это ведь очень маленький щит.

– У охотников может быть прибор, который фиксирует этот перепад энергии? Они знают, что и как измерять?

– Я разработал датчик уже здесь. Но я не в курсе, что сделано у них за эти годы. Не помню, чем мы занимались раньше.

– Кто этим руководит?

– Не помню. Я никаких имен не помню. Даже своего.

– Чего они хотят?

– Власти. И силы.

– Там, под землей, много людей?

– Много.

– Откуда они?

– Не знаю.

– Они там добровольно?

– Нет. Там никто бы добровольно не остался.

– Охотники могли бы убежать, сдаться, остаться здесь. Почему они этого не делают?

– Боятся. Там все боятся. Они уверены, что рано или поздно их настигнут. Или они боятся чего-то другого? Не помню.

– Значит, они придут сюда?

– Как только сумеют.

– Если закрыть сейчас границу наглухо, это поможет?

– Думаю, что да. Но именно наглухо. Тогда страна исчезнет для других – в том числе и для них.

– Вы будете мне помогать?

– В чем? Я способен лишь отвечать на вопросы, но не в силах прямо пойти против этих врагов. У меня не получится.

– Значит, люк, а не база, – сказал я скорей для себя.

– База? – встрепенулся Кронос.

Я пересказал ему свою идею.

– Может быть, – отозвался он. – Такое тоже может быть. Вы начали искать? Ищите.

Кронос откинулся в кресле. Мне показалось, что он очень устал.

– Наверно, я не должен больше спрашивать, – сказал я ему. – Вы много вспомнили. Я кое-что понял.

– Я тоже, – он вдруг улыбнулся, – хотя для меня это в самом деле тяжкий труд. Зато я могу без особых усилий рассказать вам о вещах, которые происходили уже здесь. Это я помню ясно.

– Как вы удерживали законы равновесия, пока девочки были маленькими?

– Никак. Они сами их и удерживали, только не знали об этом.

– Как они к вам попали?

– Боюсь, что их отец пытался помешать тем, кто меня убивал. Вилы не захотели рассказывать мне об этом. Так, обмолвились однажды. Они попросили меня вырастить девочек среди людей, чтобы им легче было править. И учить, учить их всему человеческому знанию. Я и сам все время учился, пока они росли. Да и теперь учусь. Это мое главное занятие. Здесь, в этом доме, у меня собралась серьезная библиотека и много всякого… м-м… лабораторного оборудования. Мне показалось, что вы тоже не чужды этой жажды знаний.

– Наверно. Но пока что мне не до того. А вам, видимо, нужно видеться с Кэт и Бет чаще?

– Не стоит. Между нами нет доверия. Во мне, наверно, сохранилось нечто от прежней жизни – нечто неприятное и чуждое здешнему миру. Но я не страдаю от одиночества.

– И вы никого не хотели бы видеть чаще?

Он быстро улыбнулся закрытой (для себя) улыбкой.

– Хотел бы, но не увижу. Оставим это. У вас вряд ли получится перекрыть границу. Кэт не позволит.

– Почему?

– Она все время рвется в большой мир. И что-то ее сильно беспокоит в ее жизни. Вы знаете что?

– Знаю, – кивнул я.

– Если можно, расскажите мне. От поступков Кэт очень многое зависит. Она расшатывает равновесие больше, чем все остальные вместе взятые.

– Вам я скажу, хоть это больше похоже на обыкновенную сплетню. Кэт кажется, что она любит Андре.

– Почему кажется? – опять улыбнулся Кронос. – Андре стоит того, чтобы его любили. Другое дело, что ей следовало бы отнестись к этому бескорыстно. Он не ее суженый. Его нужно просто любить – не для себя, а из благодарности.

– Благодарности за что?

– За то, что он есть среди нас. И еще его нужно охранять. Постарайтесь его уберечь, хорошо?

– От чего именно?

– От всего. На таких, как он, у судьбы всегда припасен лишний нож, или взрыв, или снайпер. А он к тому же связался с девчонкой, которая еще похлеще его самого.

– Это она вас поссорила?

– Отчасти. Он приходил ко мне учиться и приводил ее с собой – тоже учиться.

– Рисованию?

– Всему. Она очень талантлива в точных науках – настолько, что ее больше нельзя учить: слишком опасно. Она и так чересчур много знает и умеет. Может открыть еще что-то такое, чего не нужно открывать.

– Да все равно, наверно, уже поздно. Мне кажется, от вас ничего больше тут не зависит. А как она рисует?

– Да неплохо. Не будь рядом Андре, можно было бы позаниматься с ней художеством. А так сразу понятно, что в этом нет серьезного смысла.

– А его не было смысла поучить всему остальному?

– Не то чтобы не было смысла… Ведь он не учился! А когда я велел больше не приводить с собой эту девочку, просто хлопнул дверью.

– Любопытно… Я слышал другую версию: будто бы вы учили его управлять свойствами времени.

Кронос опять поднял брови.

– Нет, я, конечно, занимался изучением времени и сейчас занимаюсь. Оно меня очень интересует. Учить этому мальчика я, вероятно, тоже пытался. Но если все учение заключается в том, чтобы украдкой рисовать заветную головку барышни… Да, кстати, я старался сделать так, чтобы он не вырос женским баловнем. Внушал ему, что это недостойно и постыдно. Вы последите, чтобы этот образ мыслей в нем как-то удержался. Если получится, конечно. Неприятности из-за женщин ему все равно гарантированы – они, собственно, уже начались и идут полным ходом. Так пусть хоть его характер сохранится цельным.

– Мы все вас обижаем недоверием? – спросил я.

– Нет. Я не чувствую обиды. Я вижу себя самого как будто не изнутри, а откуда-то со стороны. Со мной, наверно, очень трудно говорить?

– Да, нелегко. А вы рисуете когда-нибудь просто для себя?

– Нет, – покачал он головой, – у меня нет никакого «для себя», мне незачем рисовать.

– Знаете, чего я совсем не понял? Почему Кэт и Бет не знают того, что вы рассказали мне? Они видят все это иначе.

– Все всегда все видят по-разному. Очевидно, дело в том, что они расспрашивали обо мне не меня, а вил. Те решили, что это мое дело – рассказывать свою жизнь, и не стали особенно распространяться. А еще вероятнее, что у нас с девочками классическое взаимное непонимание отцов и детей. Я воспитывал их по тому образцу и в том стиле, который, видимо, остался во мне с детства. Сейчас это называется муштрой и совсем не практикуется. При таком воспитании между детьми и взрослыми не возникает душевной близости. Теперь это уже не исправишь.

– Вы совсем не помните свое детство?

– Нет. Ничего не помню. Как глухая стена. Это то, что я больше всего хотел бы вспомнить.

– Может быть, вас порасспрашивать? Как-нибудь в другой раз?

– Может быть. Но действительно в другой раз. Не горюйте обо мне, Иван Николаевич! Я ведь жив, живу, и вы живите. Думайте, действуйте!

– Странно, – сказал я, поднимаясь из кресла и словно впервые увидев перед собой огонь. – Я отвык от этого имени.

– Да, оно вряд ли будет часто к вам возвращаться. Народ станет звать вас король Янош и забудет, откуда вы родом.

Я еще раз взглянул на огонь, попрощался и вышел той же дорогой, которой пришел. Пожилой слуга опять проводил меня под тополями к тяжелой двери в глухой каменной стене. Я подумал, что, случись беда, все это не спасет. Только даст Кроносу немного времени, чтобы уничтожить важные записи и, если хватит сил, умереть самому.

Я рассказал Бет, что нам с Кроносом удалось выудить из глубины его поврежденного сознания. Боясь показаться чересчур доверчивым, я робко заметил:

– Мне показалось, что он говорил правду. По-моему, Кронос не враг. Хотя, конечно, что я о нем знаю…

Бет покачала головой:

– Конечно, Кронос не враг и говорит правду. Те вилы, что его спасли, не стали бы отдавать детей – да еще своих детей! – на воспитание плохому человеку. Они наверняка успели его изучить, пока он приходил в себя.

– Ты видела кого-нибудь из этих вил?

– Да, даже двоих. Кронос не лжет. Он, в самом деле, честно служит миру, который его спас. Правда, по-своему. Мне кажется, идея осваивать чудеса через науку пришла вместе с ним из той лаборатории. Она так глубоко в него въелась, что он, как запрограммированный, уже не в силах остановиться: все изучает и изучает. Нас вот втянул… И вообще его сознание может оказаться очень ненадежным свидетелем.

– По крайней мере, если он не уверен или не помнит чего-то, он так и говорит: «Не знаю». Вот разве что про время он, по-моему, не все рассказал. Но так ведь я и не расспрашивал.

На этом мы с Бет согласились. Труднее оказалось принять решение о закрытии страны.

– Сейчас-то мы ее закроем без разговоров, – размышляла Бет, – но все равно эта история однажды нас достанет. Знаешь, мы ведь даже на вторую мировую не закрывались.

Но что тут говорить? Мы оба понимали, что подземная угроза – это наша задача и вряд ли ее кто-нибудь за нас решит. С другой стороны, ни в коем случае нельзя в пылу схватки открыть им доступ к нашим секретам. Это было бы катастрофой и для нас, и для всего внешнего мира.

– Ну, значит, надо искать люк и базу, – решительно сказала Бет, – а все контакты с внешним миром будем держать только через морской коридор. Я всегда предпочитала морскую дорогу. Это Кэт любит пробираться горными тропами и объявляться сразу где-нибудь во Франции или в Испании.

Закрыться совсем – это и я уже понимал – довольно сложно. Страна сейчас вполне ощутимо «существовала» для множества организаций и людей во внешнем мире. К тому же детские дипломы, о которых Бет рассказывала мне год назад, сопряжены с такой уже проделанной работой и морокой, с таким количеством бумаг, уже написанных, отосланных, проверенных работ, оплаченных счетов, сданных зачетов и экзаменов, что бросить всю эту волынку на финишной прямой и впрямь было бы обидно. Мы решили продолжать.