Текст книги "Граница горных вил"

Автор книги: Ксения Тихомирова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

Глава 4
РАЗГОВОРЫ О СУДЬБЕ

Арест воспитателей продлился до следующего дня. Кэт появилась вечером, довольно поздно, усталая и не расположенная к государственным делам. А мы с Бет рано утром следующего дня выгрузились с «Дельфина» и тут же были перехвачены доном Пабло, который выложил нам всю эпопею. Бет вздохнула и сказала:

– А зачем кого-то судить? Просто передайте, что королева просит их покинуть страну, а также приносит этим молодым людям извинения за нанесенные им побои. Скажите, что я знаю: эта девочка – ужасная драчунья, и с ней лучше не связываться.

– Издеваешься? – спросил я.

– Издеваюсь, – кивнула Бет. – А что еще остается делать?

Таким образом, самым тяжелым для арестованных оказались разборки в собственных рядах. Они, конечно, оказались бурными и едкими. Гвардейцы, караулившие педагогов, понимали только мимику и интонации, но и по этим косвенным признакам определили, что сказано было много неприятных вещей. И то сказать, «статья», под которую Санька подвела Леню и Славика, звучала убийственно, особенно для педагогов. Да еще Галочка, говорят, просто неистовствовала. Вероятно, на почве ревности или досады, что дрались не из-за нее.

Отчасти наказанием, как потом объяснила мне Бет, стало и то, что ни один из нас не удостоил воспитателей прощальной встречи.

– А я подумал, что ты просто хотела поскорей улечься досыпать, – поддразнил я ее.

Наша поездка оказалась такой насыщенной, что спали мы урывками. Тонио, впрочем, уходился меньше нас: он отдыхал, когда мы разговаривали с людьми. Ему хватило первой половины дня, чтобы доспать, собраться, прихватить дипломатическую «телегу», предусмотрительно изготовленную доном Пабло, взять на борт выдворяемых и снова выйти в море. А когда «Дельфин» вернулся, границы перекрыли, и жизнь стала спокойной и счастливой.

В Лэнде все тоже утряслось, хотя эта невинная встреча с внешним миром произвела на ребят сильное впечатление.

Андре рассказывал мне позже, как привел Саньку к домику Милицы. Он находился на опушке леса, который отделял лагерь от остального мира. Дальше был луг, излучина реки, за ней поля, деревни, мельницы, дороги, перелески – все в золотом солнечном свете, простое и спокойное.

Ребята не пошли в дом, а сели на лавочку у стены, дававшей тень. Санька на этот раз почти не пострадала: пара синяков на ногах да разбитые костяшки пальцев – вот и все трофеи. В бою она оказалась значительно быстрее Славика, да и выносливей, наверно. Всю дорогу Санька молчала, пытаясь справиться с нервным ознобом, попав же в мирную идиллию возле Милициной избушки, расплакалась, уткнувшись лбом в плечо Андре. Вообще это наверняка была сцена из тех, которые, по моему наивному предположению, в Лэнде не происходили (я, впрочем, все же понимал, что рано или поздно они начнут происходить. Разве жизнь остановишь?). Андре мне о таких деталях, понятно, не докладывал; когда мы вспоминали этот случай, нам была важна лишь суть сказанного.

– Хоть мне ты можешь объяснить – зачем? – сказал он ей. – Какого лешего ты полезла с ними драться? Надо было убегать, тебя бы никто не догнал.

– Такого, что их надо бить! – ответила она. – Всех вот таких! И Славика, и Леонида этого…

– А Леонида-то за что? Он вроде безобидный.

– Он безобидный?! Он трус, вот и прикинулся овцой! Учуял, что здесь ему при случае врежут, и неслабо. А дома он наверняка издевается над своими кадетами. Нас ему не достать, зато им некуда от него деться.

– Ну ладно, бить так бить. Но почему именно ты?

– А потому что больше никто их не бьет. Может быть, это судьба у меня такая – бить подлецов, сколько ни встречу этого отродья. Всю жизнь. Чтобы они ответили за издевательства над теми, у кого нет щита.

Ее опять стало трясти.

– Сань, так нельзя, – сказал он ей. – Ты все равно всех подлецов не перебьешь. У нас их нет, а в большом мире – легионы. Пусть сами разбираются. Те же кадеты, например, – они ведь парни.

– Как же! Ты что, не знаешь, что такое армейская дисциплина? Он старший по званию – так его и тронуть нельзя, будь он хоть двести раз мерзавец. «Господин подпоручик!» Наверно, там с ним тоже разбирались какие-то девочки, то-то он нас так боится.

– А может быть, – сказал Андре задумчиво, – кадетов и не надо защищать. Они же сами это выбрали, значит, им нравится и форма, и шагистика, и дисциплина.

Санька прерывисто вздохнула:

– Скажи мне, разве такое может нравиться нормальным людям? Вот чего я совсем не понимаю.

– И я не понимаю, но ведь многие охотно надевают форму. Даже у нас. И это кулаком не выбьешь, да и по какому праву за это бить?

– Если бы они делали, что им нравится, а к другим не лезли, то их действительно не за что было бы бить. Но им только дай волю, они весь мир оденут в форму, построят и обреют наголо.

Андре невесело усмехнулся.

– Ну, это далеко не худшее из того, что они сделают, если дать им волю.

– Вот видишь! Как же их не бить?

– Уговорила. Только знаешь, давай условимся: бить буду я.

Санька было утихла, но от этих слов ее словно током ударило:

– Нет! Только не ты. Они тебя убьют.

– Что же мне – ждать, пока убьют тебя?

– А меня не жалко, – сказала она. – Я все равно до старости не доживу – мне так кажется. Не могу представить себя старой. Кронос, наверно, прав: тебе опасно со мной связываться.

– При чем тут Кронос? Кто дал ему право лезть в нашу жизнь?

– Ты не сердись. Он не лез – просто сказал, что со мной опасно.

– С тобой как с грозой. По крайней мере, понимаешь, что живешь, а не отсиживаешься под крышей.

– Ты тоже не хочешь жить долго? – спросила его Санька.

– Не знаю. Мне, наверно, все равно сколько – лишь бы жить в полную силу. Понимаешь?

– Да, понимаю. Просто не хочу, чтобы тебя убили по моей вине.

Она подумала и покачала головой.

– Нет, дело не в том. Я не хочу оставаться здесь без тебя.

– Понятно. Хочешь, чтобы я здесь без тебя остался.

На этом содержательная часть их разговора, по-видимому, кончилась. Когда Милица наконец вернулась, никаких сильных сцен в окрестностях ее избушки не происходило. Дети дружно топили маленькую уличную печку и кипятили чайник. Милица отругала их за то, что они не закрылись колпаком, потом пересказала бурные события, произошедшие в лагере, потом они все вместе пили чай. Милица хотела оставить Саньку у себя – для психологической реабилитации, но потом решила отпустить обоих в лагерь – собираться и отправляться домой.

Самый заметный урон педагогическая эпопея нанесла, как ни странно, нашей гвардии. Двоим гвардейцам так понравилась жизнь фермеров, что они затосковали и запросились в отставку. Ференц был оскорблен, а я удивлен и спросил у Бет, чем так притягивает земля.

– Но ведь на самом деле это лучшее, что может выбрать человек, – сказала Бет убежденно. – Разве у вас не так?

– У нас это, наверно, самое тяжелое, что можно выбрать, – ответил я. – Это жизнь для героев и подвижников.

– Ну да, конечно. На земле это сказывается в первую очередь, – проговорила Бет задумчиво. – Здесь ведь на всем особое благословение, поэтому работать на земле гораздо легче, чем у вас. И очень радостно. Как втянешься – не оторвешься, поэтому ты лучше даже не пробуй.

Гвардейцы надумали снова поднять тот хутор, где жило руководство лагеря. Видно, эта земля успела их приворожить, когда они несли там караул.

Наши ребята не задержались в Лэнде. У них возникли разногласия по поводу дальнейших планов, точнее, по поводу того, как эти планы реализовать. Ребята хотели быть вместе, и им очень понравилось работать в море, но уезжать так далеко, как прошлым летом, в их планы не входило. Они надеялись, что мы тоже побудем с ними. По-моему, они скучали без Бет. Она подумала и предложила:

– Можно отправиться на четвертую станцию. Там будет все, что вам нужно: и теснота, и море, и жемчуг.

Я спросил, что это за станция такая, и Бет рассказала мне историю, в которую я поначалу не поверил. Решил, что это розыгрыш. История была такая.

Много лет назад один чудак по имени Георгий решил открыть свой жемчужный промысел. Только ему не нравилась возня с моллюсками, и он решил, что гораздо лучше, если бы жемчуг рос, как горох, в стручках – пускай, так и быть, под водой, на каких-нибудь водорослях. Тут я, конечно, недоверчиво засмеялся:

– И что, неужели получилось?

– Да, вот, представь себе, выращивает. Правда, он один и лишь в одной бухте. А работники ему действительно нужны каждое лето в неограниченном количестве. У него большая часть урожая пропадает – собирать некому.

Я покачал головой, а Бет рассказывала дальше. Этот Георгий перепробовал несколько бухт, его устроила четвертая по счету. Он так и зовет ее – четвертая станция. Это очень спокойное место, летом там и волн почти не бывает. И что особенно интересно – из этой бухты есть отдельный выход во внешнее море, и стережет ее свой «летучий голландец». Станция находится довольно далеко от берега, но это не проблема. Встаешь на доску, разгоняешься щитом – минутное дело для ловкого человека. Сама станция представляет собой большую старую баржу и несколько таких же катеров, пришвартованных к ней намертво. Этакий остров кораблей, как в старой детской книжке.

У Георгия есть дом на берегу, жена, дети (уже юноши), хозяйство, сад. Жена любит свою усадьбу так же трепетно, как Георгий – морскую плантацию. Самые тяжелые и необходимые работы на берегу он всегда делал из любви к семье. Сейчас, правда, сыновья справляются без него: все они оказались сухопутными людьми (их четверо). А Георгий является домой как из дальнего плаванья – набегами. На станции, конечно, тесновато и запущенно, хотя, с другой стороны, в чем проблема? Можно привязать к барже еще несколько списанных посудин. А привести в порядок старые каюты ребята как-нибудь сумеют.

– Ох, и пекло там, наверно, – сказал я, – в такую-то жару без тени, посреди воды.

Оказалось, пекла там нет. Георгий наладил систему то ли тентов, то ли парусов, и тени хватает. Вот с зеленью, конечно, хуже. Георгий выращивает себе в ящиках помидоры, лук-чеснок, укроп и прочее. Но это можно легко достать на берегу, и привезти недолго.

Народ действительно прожил на этой станции недели две, и мы с Бет появлялись там довольно часто. Для нас Тонио подогнал туда небольшую яхту. Мы продолжали ездить по стране и возвращались на плавучий остров, как люди возвращаются домой с работы. Обычно мы заставали на берегу лодку, в которую несколько ребят грузили корзины с чем-нибудь съедобным: каждый день небольшой десант работал на берегу, в садах и огородах. Радостная встреча, местные новости, закат и сумерки, ветер, плеск воды…

Как ни странно, жизнь на плавучем острове показалась мне очень спокойной и домашней. Возможно, эта жизнь соответствовала степени моей бездомности. Все мое при мне, а своего у меня – только Бет и компания украденных детей. А может быть, главное оказалось в тесноте, которой там действительно хватало. В лабиринте кают и палуб, где паруса закрывали заповедные бельевые веревки, каждый нашел себе экологическую нишу, но в то же время все были вместе и рядом. Именно там я осознал, что Снорри и его скрипка работают почти круглосуточно, с утра до вечера. Лишь волшебный трюк с изменением времени давал ему возможность купаться, собирать стручковый жемчуг и даже уходить иногда на рыбалку.

Там я в первый раз видел Андре в пятнистом разноцветном рубище, при холстах, кистях, тюбиках красок, ветоши, масле, растворителях и прочих атрибутах ремесла. А проходя мимо его каюты-мастерской и случайно громыхнув железом, я как-то раз поймал взгляд мастера, ушедшего в свою работу. Меня он, наверное, не заметил, только машинально поднял глаза, открытые совсем в иные дали, и я почтительно убрался прочь. Тогда я осознал, что Андре уже совсем не тот мальчик, которого я видел в Москве несколько лет назад. Тогда катался озорной подросток, с веселой дерзостью посматривавший на весь взрослый мир. Теперь же он во все пристально вглядывался и, видно, все через себя пропускал. Внутренней радости в нем не убавилось, но он как будто забывал быть озорным и дерзким. Или не успевал. А может быть, уже и не нуждался в этом. Каждый взрослеет в свое время. Андре повзрослел раньше других.

При этом выяснилось (для меня), что он был гораздо больше скульптором, чем живописцем или графиком. Но рисовал и писал Андре легко – «как птицы поют», по словам Бет, – а пластика выматывала из него всю душу. Рисунки и этюды он легко раздаривал, зато с глиной сражался в одиночестве и не любил показывать результат. «А уж когда до мрамора доходит…» – Бет тяжело вздохнула и махнула рукой.

Познакомился я и с хозяином острова – таинственным Георгием. Наполовину седым, наполовину черноволосым, горбоносым, смуглым, суховатым и вообще-то очень необщительным человеком. Как оказалось, я возбудил его любопытство еще в большей степени, чем он мое. Он не выдержал и пригласил меня как-то вечером распить бутылку вина в свою капитанскую каюту.

Георгия заинтересовали мои настырные расспросы. Бет продолжала знакомить меня со страной – или страну со мной. Мы объезжали в основном восточные равнинные области, земледельческие и густонаселенные. Они особенно нуждались в благосклонном внимании Бет. Я же, пытаясь отыскать гипотетическую базу, добился только двух сомнительных результатов. Во-первых, меня стали по-шахматному звать «белым королем» (о моем существовании, как выяснилось, уже слышали даже в довольно отдаленных селениях). Во-вторых, мне удалось навербовать некоторое количество добровольцев для предполагаемой схватки с охотниками. Мы договорились, что осенью волонтеры приедут на своего рода сборы (ох, как мне это не нравилось!). Георгий сообщил, наполняя стаканы темно-красным вином:

– Говорят, молодой король хочет узнать людей.

– Всех все равно не узнаешь, – ответил я в тон ему – несколько меланхолически.

– А еще говорят, молодой король что-то ищет, – продолжал Георгий.

– Ищу, – согласился я и под звон стаканов рассказал ему про охотников, базу и люк.

– Это, скорее, на западе, чем на востоке, – сказал Георгий. – Там мало людей, много диких мест и горы рядом. Они наверняка прячутся в горах. Я-то сам лучше знаю море.

Мы поговорили о том, где он плавал и что видел, и под конец Георгий вдруг сказал:

– Если бы не семья, я бы вообще ушел на сторожевой корабль.

– А что, семейных туда не берут?

– Семейные сами не идут. Это кораблики особые: они всегда в море.

– Как это может быть? Им же нужна вода, еда?

– У них все есть, им ничего не нужно. Ни на корабле, ни на берегу. Туда уходят либо те, кто любит одно лишь море, либо те, кто все потерял на земле. Туда судьба приводит, не иначе.

Мне стало жутковато от этого рассказа. Вернувшись к себе, я спросил у Бет про сторожевые корабли. Она легонько сжала мне виски ладонями и попросила:

– Ваня, пожалуйста, не думай о них. Им нравится – пусть плавают сколько угодно. А ты лучше не нарывайся на морские приключения.

– Да ведь я им не гожусь! Я же семейный человек.

– Вот-вот! Оставь, не искушай судьбу. Насильно их никто там не держит.

– Но, может быть, им нужно чем-нибудь помочь?

– Они не хотят, чтобы им помогали. Они сами плавают, чтобы помогать другим. Но я тебя прошу, ты лучше не смотри в ту сторону!

– Это что, суеверие такое?

– Считай, что суеверие.

В мои планы, конечно, не входило зря волновать Бет, и я уверил ее, что не собираюсь пополнять команду «летучего голландца». Но Бет все равно постаралась поскорее утащить меня с четвертой станции в старый городской дом.

Глава 5
ПОЕЗДКА В ГОРЫ

Ребята тоже недолго оставались на корабельном острове. В комиссии вдруг закрутились какие-то колеса (так же не вовремя, как прошлым летом в моей аспирантуре), и почему-то нам решили «ускорить аттестацию». Не иначе как в отместку за лагерь. Ребят пришлось оторвать от жемчужного промысла, вернуть в Лэнд и засадить за какие-то спешные дипломные работы и учебники. Ребята не обиделись, даже, кажется, не очень огорчились. Я часто видел их и просто в городе, где жизнь по-прежнему происходила на улицах и площадях, и в нашем доме – но об этом позже.

Пока ребята жили у Георгия, Кэт отсиживалась на Круге (чему я был рад), потом спустилась с гор и тут же уехала в Европу (чему я нисколько рад не был), но опять ненадолго. Ее возвращение приблизительно совпало с началом учебной лихорадки. Кэт предоставила Бет утрясать академические проблемы и сменила ее в других королевских заботах. Кэт, правда, не столько посещала провинции, сколько устраивала приемы и праздники в столице – тоже вполне королевское занятие.

А я собрался проверить версию Георгия и отправиться на запад. Без Бет и уж, конечно, без «официальных лиц». Бет согласилась на это довольно легко, только сказала:

– Один все-таки не ходи. В горах это всегда опасно – сам знаешь. Возьми кого-нибудь, с кем тебе легко.

Я задумался. Мне было легко с ребятами, но они аврально учились, с доном Пабло – но не таскать же его по горам, и он, к тому же, незаменим в государственных делах.

– Поезжай с Тонио, – сказала Бет. – Он будет рад такой компании.

– Но он морской человек! Охота ему лазить по горам?

– А почему бы нет? Спроси его.

Тонио согласился сразу, без возражений. Мы с ним продумали маршрут и подобрали снаряжение. Была в этой поездке одна особенность, которая меня несколько беспокоила: мы отправлялись в горы верхом. Это то, чего я совсем не умел в своей прежней жизни, и чему меня азартно обучали в Лэнде. Нельзя сказать, чтобы я стал уж очень хорошим наездником, но и Тонио держался в седле не слишком шикарно. Для самолюбия это было утешительно, для экспедиции вряд ли полезно, но как есть – так есть.

– Ну, ничего, – успокоил я Бет. – Я не буду представляться королем, чтобы не компрометировать королевский дом своей сомнительной посадкой.

– Можешь не представляться, если не хочешь, – улыбнулась Бет. – Не имеет значения. Горные жители от равнинных все равно не ждут особой ловкости. Да и не так уж вы плохи, не прибедняйся. Только лошадок возьмите поспокойнее.

Тонио, конечно, предложил сначала продвинуться на запад на «Дельфине», а уж потом углубляться в горы. Мы так и сделали.

В начале августа в горах ночами уже холодает. Селения в тех местах и вправду очень редки. Мы чаще ночевали под открытым небом, чем под крышей. Сидели вечерами у костра, смотрели на звезды, что-то рассказывали друг другу – не так уж много, но достаточно, чтобы я заново узнал своего первого на этой земле друга. Когда я заявил Кэт, что мне всегда есть о чем поговорить с Тонио, это была скорее декларация, чем правда. Мы с ним не так уж много разговаривали, и я считал его, пожалуй, своей удачной противоположностью. Он был весельчак и красавец, «первый парень» всех приморских деревень, классически черноволосый и черноглазый, с классическим профилем – лепи или чекань. На фоне моего северного математического занудства Тонио смотрелся очень выигрышно, хоть и шумно. Мне, правда, приходилось видеть пару раз, как он без лишних слов, одним движением бровей командовал своим экипажем или сурово укрощал портовое начальство. Так что образ шумного парня мог служить просто удобной маской.

Теперь, когда мы ехали пустынным горным краем, ему незачем было что-то из себя изображать, и он оказался замечательным спутником: спокойным, ровным и довольно молчаливым. Мы и так хорошо друг друга понимали. Настолько хорошо, что я вдруг догадался: Тонио поехал со мной, потому что вполне сознательно хотел подставить плечо под груз проблем, которые достались мне вместе с волшебным королевством. И я рискнул однажды, сидя у костра, высказать ему свою заповедную невеселую мысль:

– Похоже, я привез с собой все эти неурядицы. То, что я больше всего ненавижу: солдатчину, войну и прочие разборки.

Тонио подумал, пощурился на костер и ответил:

– Скорей наоборот. Эта охота началась задолго до тебя и обязательно кончится заварухой, помяни мое слово, – войной или другой разборкой, как ты говоришь. Не женским, в общем, делом. Так что ты как раз вовремя появился.

– Дело, конечно, не женское, но и я тот еще вояка…

– Вояка как вояка, – пожал плечами Тонио. – Как все, а может, и получше. У тебя голова варит – а это главное. И почему ты, собственно, так переживаешь?

– Не нравится мне, что я втягиваю простых парней в эту скверную историю. Тем более что я даже не знаю, сколько их понадобится для серьезной обороны.

Тонио посмотрел на меня, как на больного, и сказал:

– Не иначе я тебя сглазил. Что ты несешь? Во-первых, эти парни будут защищать свою страну от врагов – что же тут плохого? Они ведь сами вызвались. А во-вторых, когда придут все, кто захочет, как раз и будет столько, сколько надо. Так уж оно устроено на свете, – добавил он философски.

Я рассмеялся.

– Нет, на свете все устроено не так, но ты меня утешил. Знать бы еще, чему их нужно научить, этих парней, чтобы от них был прок на войне! И кто будет учить?

Тонио улыбнулся с видом заговорщика.

– А это уже забота Ференца. Он справится, не беспокойся. Я тут возил его во внешний мир, мы купили телевизор с видеомагнитофоном и кучу кассет по боевым искусствам, ну, и со всякими боевиками. Он сначала сам смотрел, потом гвардейцам показывал, а теперь они все это осваивают. Стараются изо всех сил, вроде получается.

Я ошалело посмотрел на него, рухнул на землю и расхохотался. Тонио эта история, видно, не показалась настолько уж смешной.

– Да ладно тебе, – сказал он почти смущенно. – У Ференца, может, с головой и не все в порядке, зато руки-ноги на месте.

– Ты диверсант, – сказал я ему сквозь смех. – Что же ты наделал? Испортил чистых патриархальных ребят этой грязной продукцией.

– Грязь к чистому не липнет, – неожиданно парировал Тонио. – Да хоть к тебе! Ты ведь тоже все это видел?

– Я и не такое видел, – простонал я, махнув рукой.

– Вот и я про то, – усмехнулся Тонио. – Я посмотрел, чтобы Ференц не покупал там ничего особенно грязного.

– Ты подолгу бываешь во внешнем мире? – спросил я.

– Как сказать… По-разному. Вообще-то у меня там и родня есть: всякие кузены троюродные, тетушки каких-то дядюшек…

– А помнишь, ты говорил, что можешь стать невидимкой?

– Ну, могу. И ты сможешь. Был бы щит – то есть энергия.

– А что ты там делаешь, если не секрет?

– Ты всерьез считаешь меня диверсантом? – он больше удивился, чем обиделся, и продолжал улыбаться чуть растерянной улыбкой.

– Нет, не считаю, – отмахнулся я. – Просто вдруг подумал, что ты, наверно, шишка поважнее Ференца. И знаешь больше, и работа твоя посложнее.

– Кто его знает, что сложнее, – ответил он. – Я всегда работаю на Бет – делаю то, что она скажет.

– Понятно: все вопросы к ней. Где работаешь, кем работаешь…

Он посмотрел на меня в упор, потом сказал как будто неохотно:

– Обычно я работаю страховщиком, как говорят ваши ребята. Но ты действительно лучше спроси у Бет. Вряд ли она что-нибудь станет от тебя скрывать.

Я кивнул. Собственно, спрашивать было уже не о чем. Он мне сказал вполне достаточно.

– Сейчас ты тоже работаешь на Бет? – спросил я, помолчав.

– Нет. Сейчас я поехал, потому что ты меня позвал, а Бет мне ничего не говорила, – Тонио покачал головой. – В такой поездке тоже без страховщика нельзя. Не с Ференцем же ехать, в самом деле. Хотя среди гвардейцев есть толковые ребята.

Наш маршрут не был особенно сложен. Главной опасностью казалось безлюдье. Сначала мы добрались до горного села, западнее которого на много километров шли совсем уж дикие места, а еще дальше начинались подступы к Уэльсу – чужая территория. От этого села до города, если не пользоваться коридором, пути дней пять-шесть. Но это по прямой, а мы часто сворачивали в сторону, чтобы заехать в ту или иную деревушку. На восток шла одна хорошо видная тропа, проложенная по краю плато. По левую руку начинались серьезные горы. Справа вниз уходили лесистые отроги. Я спросил Тонио, далеко ли до границы вил – до Порога. Он пожал плечами и ответил туманно:

– Везде по-разному. Зато граница с внешним миром совсем рядом.

– Как это? Разве Круг не отделяет нас от других стран?

– Нет. Это трудно объяснить. Круг всегда в центре, а горы по краям, и кое-где дороги ведут в большой мир – если граница не закрыта.

Я долго обдумывал эту неэвклидову географию, но нельзя сказать, что ясно ее понял. Мы ехали неспешно на своих тихих лошадках, ведя за собой запасную, вьючную. Сначала часто останавливались, рассматривали мир через бинокли, потом поняли, что не увидим базу, даже если она будет прямо под нами. Леса могли скрывать все что угодно.

В редких горных деревнях жили в основном пастухи. Селенья эти я бы не назвал бедными, просто в них мало что прижилось из благ цивилизации. Нас встречали радостно и радушно, охотно оставляли на ночлег, охотно показывали дорогу, но ничего не могли сообщить о подозрительных пришельцах и их базе. Так продолжалось приблизительно половину нашего пути, пока мы не явились в одинокую усадьбу, пристроившуюся довольно высоко, в горной долине. Мы свернули в нее под вечер, случайно заметив дымок. Усадьба прилепилась под защитой скалы и была укреплена, как настоящий форт.

Нас и тут пустили на ночлег. Хозяин – пожилой кряжистый мужичок с сивой гривой волос и такой же сивой густой бородой – долго расспрашивал, кто мы и откуда, чего ищем в его заповедной глухомани. Я честно и подробно объяснил, что мы из города и ищем, поэтически говоря, гнездо разбойников. Представляться по всей форме я не стал – побоялся, что хозяин мне не поверит и сочтет ненормальным. Хозяин выслушал, ничего не ответил, усадил нас за стол со своим многочисленным, таким же могучим и плечистым семейством и уложил спать в парадной горнице, на широких лавках, выдав по вороху овчин. Мы с Тонио заметили, как в сумерках один из сыновей хозяина вывел со двора оседланную лошадь и двинулся в какой-то дальний путь. По крайней мере, его не стали ждать: тяжелые ворота заложили здоровенным брусом и разошлись на ночлег. Мы и сами уже привыкли засыпать рано и подниматься на рассвете, и теперь, символически проведав своих лошадей, улеглись и в скором времени уснули. Только на всякий случай я закрыл нас колпаком. А то стала, на ночь глядя, вспоминаться история про семью вурдалака и прочая мрачная чушь. Но все было спокойно. Ночь пришла такая тихая, что мы без задних ног проспали до утра и даже не слыхали возвращения вечернего посланца. Утром, когда мы снова собрались перед очагом, хозяин строго меня спросил:

– Ты – белый король?

– Да.

– Как твое имя? Зовут тебя как?

– Янош. Или Иван.

– Что же ты сразу не сказал, что ты король?

– Мне нечем это доказать. Я не хотел выглядеть самозванцем.

– Вот оно как… Ладно. Мы слыхали о белом короле. Мой сын съездил в село, узнал там у людей, какой ты должен быть. Они видали тебя, когда ездили в город. Все правильно. Значит, ты ищешь, где скрываются разбойники?

– Ищу.

– Что же ты ездишь без охраны, раз знаешь про разбойников?

– Моя защита – королева. Никто не сможет на меня напасть, на моего спутника тоже. И если вам нужна защита, только скажите…

– Нет. Мы сами справимся. Да нас никто и не трогал. Но мы, возможно, знаем, где то, что ты ищешь. Если хочешь, можешь взять моего паренька (он кивнул на подростка лет четырнадцати), он покажет. Там сейчас пусто, не опасно.

Паренек оказался моим тезкой: его тоже звали Янош. Посовещавшись с отцом, он сказал, что нам лучше оставить лошадей и пойти пешком. Есть, мол, короткая тропа, но очень трудная. При этом он заметно сомневался, что мы вообще сумеем идти по горной тропе. Но мы пошли за ним и к полудню были уже на месте. Янош привел нас на скалу, отвесно возвышавшуюся над узкой лесистой долиной.

– Вон видите проплешину? Там у них все время горел огонь.

Мы подкрутили свои бинокли и стали потихоньку различать забор из бревен, низкие бараки. То там, то здесь блестела свеженькая колючая проволока, нигде ни души. Мне это напомнило опустевшие военные базы, оставшиеся после развала моей страны, – зрелище унылое, но не особенно зловещее. Я спросил парнишку, как туда спуститься, но он стал уговаривать нас не делать этой глупости – не соваться в самое логово.

– Чего ты боишься? Что там происходило? – допытывались мы.

Но он нам ничего толком не рассказал. Вроде бы ходили слухи, что в каких-то деревнях пропадали люди, но все это неточно и неясно. То ли они пропали, то ли сами куда-то ушли. Спуститься на базу он нам так и не дал. Сказал, что с этой стороны дороги нет, а идти в обход – засветло не обернемся. К тому же погода стала портиться. Янош уводил нас с этого утеса чуть ли не бегом, но мы все равно попали под дождь и вымокли до нитки. Беда, конечно, небольшая. Нам нагрели чан горячей воды, усадили у очага, накормили до отвала. Мы сидели с хозяином за кувшином вина и пытались выяснить, что за разбойники гнездились в той укромной долине, и чем они так встревожили эту семью отшельников. Ничего определенного он нам тоже не рассказал. Странные люди, обитавшие в этом лагере, никого не трогали, ни с кем не разговаривали, их почти никто не видел. Однажды они прошли ночью по дороге через горную деревушку. Наш хозяин в это время был там в гостях у родни. Ночью он встал от неопределенной внутренней тревоги, услышал легкий шум, взглянул в сердечко на воротах и увидел, как улицей прошел отряд каких-то одинаковых людей. Они шли строем и несли оружие (так ему показалось в темноте), и было в них что-то угрюмое, понурое, совсем чужое. Хозяин наш застыл, будто окаменел, глядя на пришельцев. Наутро он увидел в пыли их следы, но больше никто ничего вроде бы не заметил. Он осторожно расспросил родню, но нет, все спали. Стал изучать окрестности в том направлении, куда вела дорога, и однажды обнаружил потайную долину. Подойти к базе близко он не рискнул и детям своим запретил туда соваться. Время от времени он приглядывал за чужаками с того утеса, куда водил нас Янош.

– Откуда начинается дорога, по которой они шли? – спросил я.

– Из-за гор. От нашей границы, – сказал хозяин.

Да я и сам уже об этом догадался.

Тонио спросил о другом:

– А когда они ушли из лагеря?

Точной даты хозяин, конечно, не знал. Приложив некоторые усилия, мы установили, что лагерь опустел в начале июня, незадолго перед тем, как граница окончательно перекрыли.

При этой вести Тонио задумался и помрачнел, но ничего не сказал о своих печальных мыслях. Да и что было говорить? Я тоже мог задуматься, связать несколько дат и сделать выводы, которые не стал обсуждать вслух.

Утром хозяин (звали его Стояном) проводил нас до того места, где от главной тропы отходил окольный путь к брошенной базе. Общими силами мы начертили карту, обозначив на ней основные ориентиры и примерные расстояния. Самым заметным знаком был небольшой водопадик – бело-серебряная нить на фоне зелени и голых скал.