Текст книги "Любовь моя, Анайя"
Автор книги: Ксандер Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
При следующей встрече с Зо – это было во второй половине дня, после занятий в школе медсестер, – Анайя передала ему сложенный бланк заказа.
– Хочешь посмотреть, где я живу?
В среду после обеда Зо, как было велено, привез frijidè[96]96
Холодильник (гаитянск. креольск.).
[Закрыть] с улицы Деренонкур. Он позвонил с черного хода. Надин спустилась вниз, одетая для танцев – в мини-юбку и топ без рукавов. Она была довольно пухленькая и достаточно взрослая, чтобы понимать, что мужчинам это нравится. Девушка взялась за прутья решетки и заговорила с Зо через ворота:
– Тебе нравится такая работа? Развозить по городу заказы?
– Это холодильник, – сказал Зо, – для мисс Надин Тессьер.
– Я знаю, – ответила девушка, отпирая ворота. – Это мой заказ.
Зо снял холодильник с тележки, поставил на плечо и стал подниматься по лестнице, следуя за Надин. Она остановилась на площадке и оглянулась на него, словно хотела, чтобы он заговорил, но Зо имел привычку помалкивать на работе.
– Надеюсь, тебе известно, что мой отец – судья федерального апелляционного суда, – сказала девушка. – Говорю это только для того, чтобы ты знал, что тебе светит. Если обидишь мою кузину, – и она щелкнула пальцами.
Прежде чем Зо успел ответить, дверь квартиры распахнулась, и он встрепенулся под тяжестью своей поклажи. На пороге стояла Анайя в белых брюках, и это зрелище сводило его с ума. Он тут же забыл и про холодильник, и про Надин с ее угрозами насчет судьи. Шагнул вперед и, одной рукой придерживая frijidè, а другой обняв Анайю, поцеловал ее.
Надин устроила для них ужин, заказав еду из «Эпи д’Ор», американского ресторана на дороге в Петьонвиль. Зо впервые в жизни попробовал пиццу и увидел куриные наггетсы.
– Вот так, – продемонстрировала Надин, обмакнув наггетс в майонез и поднеся ко рту Зо.
Парочка сидела, потягивая из одной соломинки кока-колу и держась за руки под столом.
– Сначала я не знала, что о тебе и думать, – призналась Надин. – Ведь кругом часто твердят о мошенниках и лжецах и очень редко – о верных и порядочных мужчинах.
– Это потому, что верные и порядочные мужчины ужасно скучные, – ответила Анайя.
* * *
Зо и Анайя наслаждались ощущением затерянности в Потопренсе. Тут проживало три миллиона человек, и всем было плевать на приличия. Анайя притворялась, что она – девушка из обычной провинциальной семьи, приехавшая заканчивать учебу, а Зо – ее официальный бойфренд, уже привеченный родными. Они встречались в полдень и средь бела дня целовались на перекрестках.
Вечера проводили, прогуливаясь по улицам после закрытия магазинов и останавливаясь у освещенных пекарен, чтобы купить горячие оладьи. В ноябре, когда начался сбор урожая, перекусывали поджаренной на углях молодой кукурузой с горячими жесткими зернами. Зо сводил Анайю потанцевать в клуб «Микамакс» и целовал прямо на танцполе. Однажды ночью, проходя через уже закрывшийся фруктовый рынок, Зо приобрел последнее яблоко из корзины, и влюбленные придумали игру: Анайя счищала красную кожуру зубами, перекладывала ее в рот Зо, а сама съедала сладкую мякоть.
Они посетили собор Нотр-Дам де л’Ассомпсьон[97]97
Собор Нотр-Дам де л’Ассомпсьон (Успения Богоматери) – католический кафедральный собор Порт-о-Пренса, построенный в 1884–1914 годах и разрушенный во время землетрясения 2010 года.
[Закрыть], знаменитый своими нежно-розовыми контрфорсами. Внутри, по контрасту с сияющим карибским днем, было темно и прохладно. Влюбленные, почти ничего не ввдя, сидели на скамье и шептали друг другу на ухо всякие нежности. Анайя поставила Зо у алтаря, а сама медленно двинулась по проходу, будто его невеста. Зо ждал ее с ощущением, какого раньше никогда не испытывал. Это было нечто похожее на полное удовлетворение, и когда девушка приблизилась, он понял, что время пришло.
Они вернулись в ее квартиру рядом со стадионом Сильвио Катора. Застройка этого района была приземистая, разновысокая, поэтому из дома Анайи, хоть он и был всего лишь четырехэтажным, беспрепятственно открывался вид на море. Парочка любила сидеть на крыше в прохладную погоду, особенно после дождя, смывавшего с неба смог и очищавшего воздух.
От сверкающего залива их отделяли лишь ряд разрозненных пальм и несколько улиц. В темноте можно было различить национальную автостраду – цепочку огоньков, бегущих вдоль побережья. С другой стороны виднелась высокая темная гора, ограничивавшая город с юга. Зо сказал, что это Мон-Нуа, и объяснил Анайе, как по мачте сотовой связи определить положение его жилища.
– Бедный Озьяс сейчас там, наверху, – проговорила девушка. – Совсем один.
– Кстати, об Озьясе, – сказал Зо, – вот свежая дыня с его огорода.
Это была зимняя канталупа с гладкой кожурой. Анайя поинтересовалась: неужто Зо весь день таскал ее с собой, но молодой человек не ответил. Он протянул ей нож, чтобы разделать плод. Девушка положила дыню между ними и разрезала ее. Та аккуратно распалась на половинки. Из мякоти, точно неправильно сформировавшееяся семечко, торчала красная пуговица. Зо вытащил ее двумя пальцами.
– Я полюбил тебя с тех самых пор, как впервые увидел, как ты потягиваешь вишневый сок из стакана, – начал он.
4
Ближайшим другом Озьяса на Черной горе был Ти Папа́ Пика́н, местный знахарь, известный своей coco makak, клюкой, творившей за его спиной чудеса. Она была непредсказуема и с равной вероятностью могла как дать под зад своему хозяину, так и принести воды из колодца для приготовления пищи, но чаще всего Ти Папа пользовался ею, чтобы развлекать детей. Пиканом его прозвали оттого, что для изгнания недуга из больного ему требовалось столько же времени, сколько нужно, чтобы ввести в руку инъекционную иглу – piki. Не то чтобы его лечение не причиняло боли, просто оно было милосердным – то есть быстрым.
В юности Пикан был приверженцем Ленгленсу, духа, который порой напивался и пожирал стекло. Если вы поднесете ему ром и сигареты, Ленгленсу может открыть вам будущее, а может и посмеяться над вами. Однако к старости Пикан угомонился и теперь славился неизменным благодушием, потому что был самым черным обитателем Черной горы, а еще потому, что утверждал, будто ему известна подлинная история африканских племен, вывезенных на Гаити в качестве рабов. За скромную плату Пикан мог, тщательно изучив ваши коренные зубы, определить, кто вы по происхождению: фон, дагомеец, йоруба или кто-то еще.
Жил Пикан на холмах, неподалеку от участка Озьяса, и старики вечно препирались друг с другом. Они целыми днями валялись в слоновой траве и спорили, кто из диктаторов хуже: доминиканец Рафаэль Трухильо или гаитянин Франсуа Дювалье[98]98
Трухильо Молина Рафаэль (1891–1961) – государственный и политический деятель Доминиканской Республики, фактический правитель страны в 1930–1961 годах; убит в результате заговора. Дювалье Франсуа (1907–1971) – государственный и политический деятель Гаити; находился у власти с 1957 года, в 1961-м провозгласил себя пожизненным президентом, перед смертью передал власть сыну Жан-Клоду Дювалье.
[Закрыть].
– Возможно, Трухильо много награбил и многих убил, – сказал Озьяс, – но у них, по крайней мере, есть гидростанции и электричество.
– А, – махнул рукой Пикан, – ты сам не знаешь, о чем говоришь. Тамошние крестьяне такие же босяки, как наши.
Зо сторонился их бесконечных пререканий. Его тоска по Анайе служила для двух старинных друзей любимой темой для насмешек, и всякий раз, когда молодой человек оказывался поблизости, они принимались подтрунивать над ним.
Помимо пристрастия к петушиным боям и исполнения обязанностей местного угана – жреца вуду, Пикан славился своим пикацизмом[99]99
Пикацизм – пищевое расстройство: стремление употреблять в пищу несъедобные вещества.
[Закрыть] – он дегустировал землю.
Дважды в неделю он открывал лавку на рынке Куабосаль в центре города и занимался этим своим ремеслом. В такие дни Зо бесплатно спускал с горы странный товар угана, сажая в тележку и самого старика.
Устроившись на рыночной площади, Пикан пробовал образцы почвы, которые ему привозили со всех концов острова, и сообщал клиенту, сколько в ней азота и какие минералы преобладают на его участке. Он советовал, что предпочтительнее выращивать на небольшом клочке земли: сахарный тростник или бананы. Мало-помалу Пикан начал ощущать на вкус перемены, происходившие на острове.
Фермер-рисовод привез ему с Артибонитского плато миску земли, напоминавшей по вкусу железную руду. Водитель грузовика, искавший пригодный для продажи гравий, принес образец, от которого у Пикана началась сернистая отрыжка. Кислая почва под кустарниками вокруг Моль-Сен-Николя приобрела щелочной привкус и теперь превращалась в плотную глину, после которой приходилось полоскать рот лимонадом.
– На севере бокситы! В Леогане фосфор! Такое ощущение, будто остров перерождается.
Клиенты же просто хотели знать, что им сажать у себя всаду.
– Не знаю, – признавался Пикан. – У острова такой привкус, будто он обратился в пепел.
Зо застал старика на рынке Куабосаль за пустым прилавком. В течение месяца Пикан предсказывал потрясения и катастрофы, всемирные перемены в распределении полезных ископаемых, обвал центрального плато, и в результате у него не стало клиентов. Перед ним лежали только ложка и тарелка с несколькими образцами почвы.
– Пообедаем? – предложил Зо. – Почему дела идут так плохо?
– Потому что люди не хотят слышать правду, – ответил Пикан. – Они хотят услышать, что их новый участок подходит для бананов или что у них под домом зарыты пиратские сокровища.
– А ты им что говорил?
– Бананы или сахарный тростник – не имеет значения. Весь остров вот-вот потерпит крушение, как корабль.
– И что же нам делать?
Пикан покачал головой.
– Разве ты не должен сейчас бежать в Бельвиль[100]100
Бельвиль – пригород Порт-о-Пренса.
[Закрыть]? – спросил он. – Озьяс знает, что ты здесь?
– Пускай старику и принадлежит бруэт, но не бруэтье.
– И ты проделал такой путь, чтобы сообщить мне об этом?
Зо объяснил, что пришел просить Пикана провести церемонию бракосочетания.
– Да ну? Ты женишься? И на ком же? – он помолчал. – Быть того не может.
– Я сделал предложение, и она ответила «да».
Пикан вышел из-за прилавка и придвинулся к Зо настолько близко, что ощутил запах шампуня из ветивера, который старик изготовил для себя.
– Она согласилась стать твоей женой?
– Да.
– Мы говорим об одной и той же девушке?
– Так ты нас поженишь или нет?
Пикан потер подбородок.
– Я-то думал, чтобы ее уговорить, не хватит и целого мира.
– Может, я пообещал ей весь мир.
– Значит, ты солгал.
– Просто скажи, сколько ты возьмешь за это, – сказал Зо, – и возьмешься ли вообще.
Пикан запросил два фунта свежеобжаренного кофе Озьяса.
– У Озьяса лучший на острове кофе, только не вздумай передавать ему это.
Слова Пикана все же были переданы Озьясу, однако комплимент не произвел на него должного впечатления.
– Этот олух целыми днями жрет землю на рынке Куабосаль. Что он вообще может понимать во вкусе и аромате?
– Мы будем его первой парой в новом году, – сообщил Зо.
– А какой будет год?
– De mil dis[101]101
Две тысячи десятый (гаитянск. креольск.).
[Закрыть].
Озьяс посчитал на пальцах.
– Уже через пятнадцать дней! Он сумасшедший!
Первым человеком, к которому Озьяс обратился за помощью, была его соседка мадам Зюлю, дородная астматичка, которая тотчас заявила, что их ждет грандиозное празднество, какого на Мон-Нуа давненько не видывали.
– Свадьба в канун Нового года – не лучшая затея. Но не забывай, что на следующее утро – День независимости[102]102
День независимости отмечается на Гаити 1 января.
[Закрыть]. – Мадам Зюлю считала дурной приметой отказывать кому бы то ни было в празднике и пообещала приготовить дюжину горшочков традиционного тыквенного супа – жуму. – Нам понадобится целая коза. И две дюжины тыкв.
Друг Зо Сабаля Лафортюн согласился предоставить для различных надобностей свой пикап, если ему оплатят бензин. «За рулем только я», – добавил он. Сабаля водил таптап по Петьонвилю. Он ежедневно мотался из района холмов к городу и обратно, стараясь совершить как можно больше рейсов до наступления темноты. Сабаля называл свой пикап, древний «датсун» с пробегом в полмиллиона миль, «шери дуду» – «душечка» – и безумно его любил.
Подготовку начали перед Рождеством с закупки непортящегося товара: колы, сластей, разновидностей спиртного, о которых раньше даже не слышали, десятков бутылок рома, тыкв. Приобрели дюжину упаковок пива, внесли задаток за бутылки и везли их с величайшей осторожностью, словно это были яйца.
Тридцатого декабря прибыла бригада во главе с Полем и сразу принялась за выпивку. Они добирались до столицы из Жереми на междугороднем автобусе.
– Непростая выдалась поездочка, – сказал Поль, – особенно для Бос-Те и Сонсона.
Бос-Те потер задницу. Лицо у него обветрилось, вид был сердитый.
– Мы ехали на крыше, – сказал он.
– Одиннадцать часов цеплялись со страху за багаж, потому что не захотели раскошелиться на нормальное место, – объяснил Поль.
Члены бригады выглядели точно так же, как раньше, когда Зо видел их в прошлый раз, только Босс Поль потерял еще один передний зуб. Бос-Те сообщил, что схлопотал по физиономии.
– Подрался из-за женщины? – спросил Зо.
– Нет, – ответил Поль. – Подрался с женщиной, – он просунул кончик языка сквозь щель между зубами. – С большой красивой женщиной.
Сонсон предложил выпить холодного пива за больших женщин. Выпили за женщин, потом за выпавшие зубы Поля («пусть земля им будет пухом»). Ближе к концу вечера, когда в траве уже валялись пятьдесят пустых бутылок, а Босс Поль докуривал свою последнюю сигару, Бос-Те-Бос взял Зо под руку и пошел прогуляться с ним по огородным грядкам. Коротышка сообщил Зо, как он счастлив и горд. Свадьба приятеля означает, что и в нынешнем мире порой побеждает добро, а деньги не являются главным мерилом мужских возможностей.
– Совершенно неважно, что ты говоришь или как двигаешься, – сказал Бос-Те, хлопая Зо по плечу. – Важно знать, какой любви она хочет, и дать ей эту любовь.
Рабочие разбили лагерь во дворе Озьяса, после того как старик выгнал их из огорода. Они развесили на стройных деревьях папайи гамаки, расстелили на скошенной траве постели и завалились спать, чтобы встать еще до рассвета, с похмелья, но в отличном настроении, рубить дрова для жаровен и отводить электричество от главной линии к импровизированной танцплощадке.
* * *
В последнее утро года Озьяс проснулся спозаранок, открыл курятник и стал выпускать цыплят по одному. Он погладил их, попрощался с каждым, назвав по имени, и передал мадам Зюлю, которая свернула им шеи и отложила в сторону.
– Мужчина охотно ест птицу, но не может видеть, как ее убивают, – усмехнулась она.
Сабаля Лафортюн в последнюю поездку перед свадьбой отправился один: во второй половине дня он пригнал свою «шери дуду» в Жювана, чтобы забрать невесту и ее подружку. Девушки ожидали его в школе, и он устроил из своего поручения грандиозный спектакль, обойдя машину и открыв дверцу для Анайи и ее кузины.
– Byenvini nan cha w, – сказал он. – Карета подана!
Но пикап так сильно трясло на ухабистых дорогах, что Надин не на шутку встревожилась, доберутся ли они вообще до Мон-Нуа. Лафортюн признался, что с каждым днем от «шери дуду» остается все меньше и меньше. После чего отпустил сцепление, и они пронеслись мимо фырчащей фуры.
– Но она до сих пор на ходу, – добавил Сабаля, скрежеща рычагом переключения передач.
Паре не разрешалось видеться до самой свадьбы.
– Это худшая из примет, – заявила мадам Зюлю. – И ради такого серьезного начинания, как брак, вы обязаны как следует постараться.
Она приютила Анайю в собственном доме на другой стороне улицы, где полдюжины соседских женщин занимались стряпней для свадебного пира.
– Тот же огонь, та же птица, – заметила Зюлю. – Но у каждой соус получается по-своему. Понимаешь, о чем я, деточка?
Анайя помотала головой.
– Не совсем.
Зюлю вывела ее из дома во двор. Сунула голую руку в один из котлов с кипящей водой и вытащила дымящуюся куриную тушку. Затем, усадив Анайю на траву, показала, как ее ощипать.
– По одному перышку. Берись как можно ближе к коже.
Анайя сломала несколько перьев.
– Вот, деточка, – сказала Зюлю. – Тут как с мужчиной. Нельзя быть слишком робкой, но и нахрапом брать не стоит, – она вдруг посерьезнела. – Сердца есть у всех мужчин, только сердце сердцу рознь. Ты нашла себе хорошего парня.
– Знаю.
– Ищи хоть полвека – другого такого не найдешь.
– Wi, – ответила Анайя.
– Никто больше не будет любить тебя с таким жаром, с таким постоянством.
* * *
В тот день вовсю дымили костры, женщины сидели на корточках с половниками, мимо сновали мужчины с проводами и льдом. Ближе к вечеру Зо нашел Озьяса над дымящимся котлом во дворе. Старик приправлял воду апельсиновыми листьями, крапивой и звездочками бадьяна.
– Я думал, новогодний суп готовит Зюлю, – сказал молодой человек.
– Это твоя ванна, парень, – ответил Озьяс. – И тебе уже пора самому ею заняться. Церемония начинается с наступлением темноты, а мне еще нужно заштопать пару парадных носков.
– Зачем тебе пара носков, когда у тебя только одна нога?
– Ты слишком дерзок для молокососа, который еще не женат, – ответил старик, бросая в воду пучок травы асоси. – Но скоро ты узнаешь, что такое настоящая пара и почему один не может без другого.
Озьяс довел воду в ванне до кипения и отрегулировал температуру, подбавив холодной воды. Затем вручил Зо новый кусок американского мыла, которое ему очень нравилось, и проводил его за ширму для купания.
– В конце концов, это и есть брак, – заметил старик. – Одинокий мужчина, изо всех сил пытающийся сделать женщину счастливой, но почти всегда терпящий неудачу.
Он вылил горячую воду на плечи Зо, и от прохладной травы начал подниматься ароматный пар. Кожа у Зо стала свежей и чистой, он вытерся снятым с веревки льняным полотенцем, пахнущим пассатами. После чего облачился в смокинг, который Озьяс отыскал для него в гардеробной похоронных дел мастера Буа Нам.
Впервые увидев смокинг, Зо стал возражать, что он похож на погребальный наряд Барона Субботы[103]103
Барон Суббота (Барон Самди) – персонаж религии вуду, изображаемый в виде скелета в черном фраке и цилиндре.
[Закрыть]. Это был старинный костюм немодного покроя. У двубортного жилета фалды до колен, внешние швы брючин отделаны той же тесьмой, что и заостренные лацканы пиджака. Зо жаловался, что рубашка слишком длинная и просторная совсем не в тех местах, где надо, такая подходит скорее для пирата, чем для современного мужчины. Ему показалось, что пуговицы болтаются на честном слове, увидев их, даже Озьяс запаниковал, но тут подошла мадам Зюлю и объяснила, что это называется «французские манжеты». Она соединила концы манжет и скрепила их запонками своего покойного мужа.
– Из тебя получился красивый жених, – сказала женщина, застегивая у него на талии широкий пояс.
Озьяс все еще давал своему подопечному последние советы насчет брака, и Зюлю презрительно цыкнула языком.
– Послушайте-ка этого знатока. На протяжении двадцати двух лет его жена каждый божий день жаловалась на своего мужа. Позволь мне кое-что тебе сказать, Зо. Супруги – они как ягодицы. Несмотря на постоянные трения, они все равно любят друг друга и живут вместе.
Тут появилась внучка Зюлю с бутылкой одеколона и вылила на ладонь бабушке маленькую лужицу.
– Делай все, как велит жена, – продолжала Зюлю, запустив пальцы в волосы жениха. – А когда она окажется в положении, веди себя так, будто у тебя двое детей.
Анайя вымылась в доме мадам Зюлю, и кузина помогла ей надеть платье. Бесконечный кружевной шлейф заставил ее понервничать. Рукава прилагались отдельно, их нужно было пристегивать в самом конце. Когда невесту наконец удалось нарядить, Надин любовалась ею до тех пор, пока из глаз у нее не полились слезы.
– Просто ты такая красивая, – пролепетала она.
Местная парикмахерша нанесла последние штрихи, уложив косички Анайи узлом на правой стороне головы, закрепив их заколками и вытянув кончики. С противоположной стороны, за левое ухо, она вложила красный гибискус и подержала зеркало, чтобы невеста оценила результат.
В сумерках появился Пикан, нарядившийся как не вышедший ростом бизнесмен. Просторная рубашка болталась на его тщедушном теле, точно парус, прильнувший к мачте. Пикан испортил себе зрение, охотясь на черепах в знаменитом проливе Тортю, и его водил за собой старый бойцовый петух по кличке Ти-Зом – Пистолетик. Лишь только войдя в дом, петух тотчас направился к Анайе и спокойно просидел возле нее до конца предсвадебных приготовлений.
Пикан объявил Озьясу, что это хороший знак.
– Ти-Зом отлично разбирается в людях, – сказал он.
Бос-Те-Бос и Тикен украсили двор рождественскими лампочками. В сумерках, когда их подключили к линии электропередач, холм ярко засиял над городом. Гости зааплодировали. Участок Озьяса, мерцавший зелеными, красными и белыми огоньками, был виден из трущобу подножия горы. Кто-то самовольно позаимствовал в методистской церкви дорожку из центрального прохода и положил ее на траву. По обеим сторонам дорожки стояли разнокалиберные стулья: из потрескавшегося пластика, фамильные столовые комплекты красного дерева, миниатюрные плетеные кресла, изготовленные кустарями-горцами. Гости сидели на них в разных позах и в гробовом молчании терпеливо ожидали начала церемонии.
С наступлением темноты свадебная процессия выстроилась торжественными парами, включая Пикана, который вышагивал рядом с петухом. Колокольчики у шпор птицы возвестили о начале церемонии. Зо шел вместе с Озьясом; старик был одет в тот же костюм, в котором вступил в брак со своей покойной женой в восемьдесят первом году: из коричневого полиэстера, с оранжевым шерстяным галстуком. Костыль был украшен белыми и красными ленточками, и Озьяс элегантно одолел проход за шесть плавных взмахов.
Внучка мадам Зюлю рассыпала белые лепестки жасмина перед шествием невесты, которое возглавляла Надин. За ней шла Анайя в свадебном платье. Мадам Зюлю в наряде неоновых цветов – ярко-оранжевом платье и зеленых серьгах-кольцах – исполняла роль посаженной матери.
Пикан начал церемонию со сказки про Тезена[104]104
«Тезен» – популярная гаитянская народная сказка.
[Закрыть], которая начиналась так:
– Жила-была девушка, которая влюбилась в рыбу…
Старик вкратце пересказал историю острова, поведав, как обитали на нем племена тайно с их каноэ и музыкой, потом европейцы с их сахарным тростником и бичами, а теперь живут гаитяне, которые никогда не покидали его и не покинут. Он напомнил собравшимся, что они унаследовали две вещи – кровь африканцев и землю тайно – и обязаны что-то сделать, чтобы объединить их, если хотят существовать и дальше. Пикан говорил о любви – во всем мире в целом и на острове в частности, заметив, что она не слишком отличается от страны к стране. Прежде чем начать обряд, Пикан спросил, не возражает ли кто против этого брака, и тут подал голос сам Зо:
– Отец Анайи его не одобряет.
– Что вызывает у него возражения?
– Моя бедность, – ответил Зо.
– Насколько ты беден?
– Мне не принадлежат даже эта тележка и этот маленький домик.
Гости воззрились на повозку, потом перевели взгляды на хижину.
– Покажи мне руки, – сказал Пикан.
Зо поднял руки.
– Они твои?
– Конечно.
– А ноги?
– Тоже.
– Твое единственное богатство – твоя жизнь, – заключил Пикан. – Если кто-то предложит тебе больше, он солжет.
Затем он велел жениху и невесте взяться за руки и нараспев произнести длинную клятву в вечной верности их душ.
Подарки молодожены получали в хижине. Босс Поль и его бригада поднесли коробку соленого конга – сушеного угря, регионального продукта Жереми, и полный ящик белого вина, которое так любила Анайя. Новобрачная поблагодарила строителей и заверила их, что все, что останется после праздника, будет выпито в течение медового месяца, который продлится до конца ее зимних каникул.
Внучка мадам Зюлю презентовала вышитые носовые платки. Это был старинный обычай, и Зюлю до сих пор его соблюдала. Платки были белые, с кружевной каймой и вышитой надписью: «А. и З. 1 января 2010 года».
Несмело приблизился Озьяс, вмиг потерявший дар речи. Ему жаль, наконец вымолвил он, что мадам Ти Клис не дожила до этого дня и не познакомилась с Зо и Анайей, потому что она непременно полюбила бы их обоих, как собственных детей. Старик объявил, что они могут жить у него сколько угодно, а он эгоистично надеется, что они останутся навсегда. Затем, словно спохватившись, он сунул руку в нагрудный карман и вручил Зо американскую купюру в сто долларов, тем самым удвоив наличный капитал бедного рабочего.
Затем молодые присоединились к гостям уже как муж и жена, и все принялись за еду. Угощение включало в себя чаны риса с красной фасолью и голубиным горохом, легюм[105]105
Легюм – гаитянское рагу.
[Закрыть] с козлятиной и восемь цыплят в восьми разных соусах, а также спиртное в ведрах со льдом, два полена дус макос и дюжину бутылок рома. Озьяс встал, опершись на костыль, поднял бокал и произнес речь:
– Мой отец разводил корнеплоды. Он был огородником. Научил меня выращивать маниок, ямс, малангу[106]106
Маланга – тропическое растение из рода ксантосомы; клубни и листья используются в блюдах карибской кухни.
[Закрыть]. Но отец разорился. А Ти Клис, когда я встретил ее, растила кофейные кусты там, далеко, – он махнул рукой, – на равнинах за Шапатьо. У нее были и хлебное дерево, и манго, и калебасовое дерево, и кокос. Она обзывала меня недоумком, и моего отца тоже. Зачем каждый сезон сажать корнеплоды, а через три месяца выкапывать их, когда можно один раз посадить дерево и собирать урожай двадцать лет? По правде говоря, – продолжал он, – с первого взгляда Зо мне совсем не понравился. Только явился из захолустья – и уже рубит последние деревья на острове. Сначала я дал ему работу, только чтобы спасти деревья. Но я его полюбил, – справившись с собой, Озьяс снова заговорил высоким, сдавленным от волнения голосом. – Я любил очень немногих мужчин в своей жизни. Своего отца. Покойных братьев. У нас с Ти Клис никогда не было детей. – он поперхнулся. – Но Зо? – Озьяс поднял бокал. – Зо для меня – сын, которого у меня никогда не было, но о котором я всегда мечтал.
Пары кружились под музыку зук и конпа, целуясь в темноте. Озьяс сначала танцевал один, с собственным костылем, потом с мадам Зюлю, отбросив костыль в сторону и хватаясь за нее, как маленький мальчик за свою маму, а она вращала его на единственной ноге, будто волчок на траве.
Босс Поль предложил Пикану сигару, и они закурили на краю танцплощадки.
– Я слышал, ваши пары никогда не разводятся, – сказал Поль.
– Только потому, что не могут себе этого позволить, – ответил Пикан.
Надин была подружкой невесты и фотографом. Она фотографировала все подряд: Поля и Пикана, курящих сигары, первый супружеский поцелуй Зо и Анайи, брейк-данс Бос-Те-Боса на тыквенных грядках Озьяса. Никто не спал. На рассвете первого дня нового года мадам Зюлю и ее внучка подали традиционный тыквенный суп, и обессиленные гости, разобрав дымящиеся миски с похлебкой, позавтракали прямо на траве.
Свадьба закончилась. Зо и Анайя стали мужем и женой. Оставалось лишь выполнить последний ритуал. Ти Папа Пикан славился тем. что предсказывал будущее супружеским парам, которых он поженил. Его меткие пророчества о количестве будущих детей сделались легендой. Однако Озьяс, отправившийся на поиски друга, обнаружил, что тот уже уходит.
– Разве ты не повидаешься с молодыми перед уходом? – спросил Озьяс.
Пикан неохотно согласился и отправился в хижину к новоиспеченным супругам. Гости последовали за ним; они шумно чавкали супом и с любопытством заглядывали в окно и дверь. Пикан жег рыжеватую амбру, которую сам собирал на пустынных пляжах близ Фалигона. От амбры исходил красный дым, и сильный мускусный запах отогнал Озьяса от двери, а прочих зрителей от окна. Все разбежались, кроме влюбленных, окутанных облаком пахучего дыма.
Белым мелом Пикан нарисовал на полу веве[107]107
Веве – в гаитянской религии вуду: ритуальный геометрический узор, нарисованный на земле песком, мукой, пеплом и т. д., эмблема духа, вызываемого во время обряда.
[Закрыть], достал из своего пакета конго[108]108
Пакет конго – ритуальный предмет религии вуду: сверток с магическими ингредиентами (травами, землей и т. д.), украшенный перьями, лентами и блестками.
[Закрыть] несколько человеческих зубов и бросил их на половицу. Расклад резцов и коренных зубов, по-видимому, вызвал у него беспокойство. Он попросил адокин – монетку в один доллар, и кто-то протянул ему ее.
– Обручальное кольцо, – потребовал Пикан.
Анайя сняла с пальца красную пуговицу.
Он собрал все эти предметы, снова бросил их на пол, точно игральные кости, и принялся внимательно изучать взаиморасположение пуговицы и монеты, монеты и зубов, зубов и пуговицы. Чем дальше он вчитывался в эти знаки, тем сильнее мрачнел, пока его лицо не потемнело от дурного предчувствия.
– Ты не Адам, – сказал он Зо. – А ты, – он коснулся руки Анайи, – не Ева. Вы вступаете отнюдь не в новый, а в очень, очень древний мир.
LIN DE MYÈL
(Медовый месяц)
Медовый месяц, длившийся одну неделю, они провели на холмах над Порт-о-Пренсом. Внизу, в тысяче футов от них, по улицам мчались автомобили. Бились о берег морские волны. Проплывали вдоль горизонта парусники. Но молодые, слившись в нерасторжимое целое на кровати, привезенной с барахолки, не замечали окружающего мира.
Они занимались любовью с неторопливостью и увлечением первых в мире любовников, всю ночь напролет не гася свечей, чтобы восхищаться телами друг друга. Зо написал песню о любви, где припевом служило имя возлюбленной, и вместо барабана аккомпанировал себе на бедре. В полночь новобрачные подкреплялись холодной свининой и считали огоньки кораблей в заливе.
Нельзя сказать, рано или поздно они просыпались, ибо эти семь дней превратились в непрерывную грезу, где были только секс, сон и обнаженные тела на простынях. Каждое утро, перед тем как выбраться из постели, молодожены отдавались друг другу, а потом пили горячий кофе на пороге, называя друг друга мужем и женой. Из хижины выходили лишь для того, чтобы справить свои надобности, да и то вдвоем, спотыкаясь о кухонную утварь, словно пьяная женщина и ее тень. Зо повесил во дворе занавеску для душа, чтобы можно было мыться днем. Он опускался перед Анайей на колени, точно служанка, чтобы намылить ей бедра и мягкие волосики между ног. Затем тщательно мыл ее ноги, сначала одну, потом другую.
Каждый день супруги выпивали бутылку вина из подарка Босса Поля и его бригады. Они поставили ящик с вином в темном углу комнаты и пили прямо из горлышка, притворяясь знатоками, понимающими толк в возрасте и кислотности. Соседи, тщательно все спланировав, общими силами устроили мини-гостиницу для двоих: окрестные уличные повара и домохозяйки обеспечивали новобрачных едой. Дети доставляли горячие блюда к хижине Зо и по наущению Жана-Поселенца, некогда работавшего на багамском курорте, выкрикивали: «Обслуживание в номер!» Они приносили жаренную на вертеле свинину и деликатесные рыбные блюда с гарниром из макарон и свекольным салатом.
В тот вечер, когда на ужин у них была pwason boukannen[109]109
Жаренная на открытом огне рыба (гаитянск. креольск.).
[Закрыть], Зо тщательно перебрал мякоть белой рыбы и вытащил все косточки до единой, а потом накормил Анайю с маленькой ложечки и вытер ей рот. Он положил ложку салата пиклиз[110]110
Пиклиз – гаитянский салат из маринованной капусты с морковью и болгарским перцем; подается к жареному мясу или плантанам.
[Закрыть] на жареный плантан, поднес к ее рту и восхитился ровным укусом ее идеальных зубов.
Вечера проводили, мечтая об идиллическом будущем, даже выбрали имена будущим детям и обставили будущий дом. Анайя обожала массивную деревянную мебель в колониальном французском стиле, в то время как Зо предпочитал легкие плетеные изделия горцев. Он посмеивался над вычурным вкусом жены. Иногда заводили речь на серьезные темы, говорили об отце Анайи, обсуждали, что будут делать, когда молодая женщина окончит учебу. Было совместно решено оставаться в столице, пока Анайя не получит диплом медсестры и лицензию. Тогда можно будет поселиться в любом уголке острова.
К концу медового месяца влюбленные превратились в настоящих супругов. Зо работал в саду – полол грядки с горохом, Анайя с грязной рубашкой в руках сидела на корточках возле таза с мыльной водой. Она впервые в жизни занималась стиркой, причем стиркой чужих вещей, и обнаружила, что процесс отстирывания пота с воротничка мужской рубашки – это еще одно проявление любви.
