Текст книги "Любовь моя, Анайя"
Автор книги: Ксандер Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
2
«Бой, который положит конец всем боям» был идеей Зо. После встречи с доктором Венсаном Леконтом на дорожной развязке в Табарре он велел Сабаля, чтобы тот устраивал более тяжелые и опасные схватки.
– Хочешь дуэль на пистолетах? – осведомился Сабаля.
– Я хочу выйти на бой, который положит конец всем боям, – ответил Зо.
Сабаля посмотрел на лицо Зо, его мрачные глаза, поникшие плечи и сказал:
– Возможно, ты в нем уже участвовал и проиграл, – тем не менее мысль Зо пришлась его промоутеру по душе, и он решил устроить такой матч. – Единственное, что нам нужно, – достойный противник, – заявил он.
И они нашли его в лице бандита, сбежавшего из тюрьмы во время землетрясения, – известного головореза с оружием и безо всяких угрызений совести, который уверился, что сам Господь простил и благословил его.
– Благословил на что? – спросил Зо.
– Этот тип утверждает, что сам вызвал землетрясение, чтобы вырваться на свободу, – объяснил Лафортюн. – Кто-то должен доказать ему обратное.
Финансового менеджера Сабаля, доку в своем деле, прозвали Манаже́. Совет Манаже оказался прост:
– Не ввязывайтесь в это. Не видать вам победы как своих ушей. Если Зо одержит верх на ринге, кто-нибудь из приспешников этого бандюги вас пристрелит. Если нет – значит, вы проиграете свой первый матч.
Сабаля сообщил Зо, что поединок назначен на годовщину землетрясения.
– Представь себе: две сцены, живая музыка, прилавки с пивом, настоящий ринг. Тусовка называется «Апокалиптическая вечеринка», и ваш бой – ее главное событие.
– Гонорар? – осведомился Зо.
Сабаля улыбнулся.
– Это главная фишка, парень.
Он положил руку на плечо Зо и назвал такую огромную цифру, что все приумолкли, даже сам Сабаля.
– Человек, с которым ты дерешься, – заметил Манаже, – не заурядный преступник. Он убийца. И может прикончить тебя – с помощью ножа, или магии, или кивнув одному из своих приспешников.
– У тебя были другие планы? – поинтересовался Сабаля. – Может, ты хотел поставить свечку в католической церкви? Ой, точно, я и забыл: собор ведь рухнул на головы семидесяти двух прихожан, стоявших на коленях. Архиепископ тоже погиб. – Шофер посмотрел на Зо. – Побив этого отморозка, ты окажешь услугу государству. Накостыляй ему ради общества, Зо. Копы не могут его поймать. По их словам, его не существует.
– Не надо меня уговаривать, – ответил Зо. – Я буду драться.
* * *
В утро матча Зо проснулся на высоких холмах над Мартиссаном, в туманном Леклерк-Бидонвиле. Молодой мужчина коротал зиму там, играя в кости и домино и делая ставки на петушиных боях. Кто-то срубил дерево, под которым он ночевал, и продал дрова на уголь, так что у Зо не было укрытия. Он отыскал свою бутылку и провел утро на пне, допивая остатки ее содержимого и разглядывая город под пасмурным небом.
В полдень Зо совершил утренний туалет, для чего пересек в нараставшей жаре длинный замусоренный двор. Хотя поселение находилось на небольшой речке, не иссякавшей круглый год, жители отказывались из нее пить, потому что было известно, что она заражена холерой. Десяток попивших из нее скончались. Когда поставки питьевой воды прекратились, людей так измучила жажда, что они откопали муниципальную водопроводную трубу и пробили ее. Голые ребятишки носились под струями гейзера, распевая:
М ра pè kolera.
М ра pè kolera.
Я холеры не боюсь.
Я холеры не боюсь.
Маленькая девочка по имени Пепёль, влюбленная в Зо с того самого дня, когда он впервые появился в лагере, умоляла его не купаться, но Зо набрал воды в ладони и долго пил, громко причмокивая, чтобы она слышала. В четыре часа он купил еду с уличной тележки в Дельма, где чаще всего обедал.
– Komo w уе?[149]149
Как дела? (гаитянск. креольск.)
[Закрыть] – спросил он у поварихи.
– А, сам знаешь, – ответила женщина. – Голодная, голая и босая.
На обед она предлагала клиентам лепешку касав и рюмку клерена. Лепешка была с привкусом углей, на которых ее жарили; Зо ел, отрывая кусочки лепешки пальцами.
Сабаля, как всегда, опоздал; он приехал на своей «шери дуду» с одиннадцатью пассажирами в кузове.
– Они все за тебя, – сказал он, когда Зо забрался в кабину. – Все до единого. И у них в карманах полно наличных.
– Ясное дело, – ответил Зо, заглянув в зеркало заднего вида. – Сразу видно – заядлые игроки.
Манаже тоже был тут, он сидел на среднем сиденье.
– Расскажи ему про соперника, – велел он Лафортюну.
– А что еще я могу про него сказать?
– За что его упекли?
– Предумышленное убийство.
Зо поднял наполовину забинтованную руку и сказал, что не желает этого знать.
На контрольно-пропускном пункте Буа-Неф в Сите-Солей за руль «шери дуду», подвинув Лафортюна, уселся мелкий гангстер по имени Йеганс и сразу же так сильно заскрежетал сцеплением, что Сабаля стало дурно.
– Не гони, иначе она далеко не уедет, – проговорил шофер.
– Я ездил на бабах потяжелее этого дерьмового пикапа, – отрезал Йеганс, выжимая сцепление. Зигзагообразный шрам, идущий от рта к мочке уха, придавал его лицу злобное выражение. Он вез их в Бостон и Белено, застроенные домами на сваях. Йеганс не снимал руку с клаксона, а ногу с педали газа, распугивая собак и детей. Пассажиры в кузове чуть не падали и стучали по крыше. Йеганс отпустил руль и закрыл глаза.
Сабаля протянул руку и схватился за руль.
– Пускай ты гангстер, – воскликнул он, – и настоящий тонтон-макут[150]150
Тонтон-макуты – военизированные формирования тайной полиции, главная силовая и политическая опора диктаторского режима Ф. Дювалье. Символ жестокости и террора. Название произошло от гаитянского предания о дяде (тонтоне), который похищал непослушных детей, прятал их в мешок– макут, а затем съедал.
[Закрыть]. Но если собираешься вести мою «шери дуду», давай-ка осторожнее.
Йеганс открыл глаза и снова взялся руль.
– Рис в Потопренсе стоит больше, чем в Санто-Доминго, – сказал он. – Телефоны здесь много дороже, чем в Майами. Бензин тоже. По-твоему, это справедливо? – Бандит цыкнул зубом. – Нам надоело рабское жалованье при заграничных ценах. Поэтому мы построили собственную верфь, международный грузовой порт с доками и портовыми грузчиками. У нас своя таможня, взимающая пошлины. С Белиза, Ямайки, Гондураса. И они платят! Komès entènasyonal[151]151
Международная торговля (гаитянск. креольск.).
[Закрыть], – Йеганс помусолил пальцами воображаемую пачку банкнот. – Это не бандитизм, это бизнес. Мотоциклы из Кореи, и, уж не сомневайся, отличные мотоциклы, – он похлопал себя по карману рубашки, сунул в него пальцы и вытащил маленький мешочек с порошком. – Мы посредники в этом деле, – сказал Йеганс, сбавляя газ и вдыхая щепоть кокаина. А потом отпустил сцепление, и они с ревом помчались по дороге в облаке выхлопных газов.
– В этой стране слишком легко умереть, – заметил Сабаля.
– Трудно умереть старым, – согласился Йеганс. Он повернул голову и показал шрам от проникающего ранения на затылке. – В меня стреляли пять раз.
Он убрал ногу с педали газа, пикап прокатился немного по инерции и остановился. Йеганс продемонстрировал лодыжку, колено и снова включил первую передачу.
– Всего лишь год назад я просыпался в тюрьме. Блок «Титаник», строгая изоляция. Семнадцать месяцев не трахался. Суда не было, даже не надеялся. Обвинения в убийстве, бандитизме, тонтон-макутстве, – перечислял гангстер свои прегрешения. – Я знал, что никогда не выйду на свободу. Потом землетрясение. Тюрьма открывается, мы выметаемся, и каждый распоследний ублюдок возносит хвалы Господу нашему Иисусу. Это еще не всё, – признался Йеганс. – Мы приехали сюда, а бразильцы уже жмурики. Отдали концы прямо у себя в штаб-квартире. Рации, навигаторы, бронежилеты, каку американских морпехов, дизельный генератор…
Йеганс свернул на дорогу к верфи. По левой стороне лачуги пропали, и стало видно, что они едут вдоль моря, по берегу небольшого полуострова.
– Добро пожаловать на пристань Ваф-Жереми! – провозгласил Йеганс.
* * *
Бой должен был состояться в том месте, которое Йеганс называл «верфью», у самой воды, где вытаскивали на берег и разбирали на части потерпевшие крушение суда. Боксерский ринг был очищен от мусора, освещение обеспечивал неподвижный консольный кран.
На мероприятии присутствовали преступники, вот уже одиннадцать лет как считавшиеся умершими. Под керосиновыми лампами на пластиковых стульях сидели члены zenglendo[152]152
Банды (гаитянск. креольск.).
[Закрыть], они курили сигары и выглядели весьма убого. По кругу передавали восьмидесятидолларовую бутылку рома «Барбанкур» из личных запасов президента. Жирный уродливый Ти-Маноло в рыбацком жилете, якобы погибший после падения Дювалье, потягивал из бутылки итальянское шампанское. Он рассуждал о восстановлении прибыльных маршрутов наркотрафика с прицелом на Майами.
Вечер открыл бандит с длинными дредами, назвавший себя Дредом Уильямсом. На нем был голубой шлем миротворца ООН и расстегнутый кевларовый бронежилет. Приставив ко рту мегафон, он заговорил:
– Год назад нас пытался убить наш остров. Затем с нами порывался покончить МО-ОН-СГ со своими солдатами и своей хо-ле-рой. Но мы до сих пор живы, – гангстер шевельнул пальцем, и микрофон затрещал. – Сегодняшний вечер посвящается вам, бессмертные, выжившие. Я предлагаю вам вечеринку, которая положит конец всем вечеринкам. И бой, который положит конец всем боям.
Соперники стояли на противоположных концах ринга, словно угрюмые странники. Дред Уильямс отрекомендовал оппонента Зо как современного гладиатора, приговоренного к двойному пожизненному заключению, потому что, по мнению государства, на свободе он представлял собой чрезвычайную угрозу.
– Я представляю вам самого буйного и жестокого дикаря… Фума! – выкрикнул Дред Уильямс.
Фум вышел на ринг, как палач на плаху, отбрасывая десятифутовую тень. Когда он скинул с головы капюшон, Зо увидел, что большая часть его лица обожжена и кожа на нем сморщенная, как копченое мясо. Ножом или колючей проволокой ему срезало верхушку уха. На шее у него были вытатуированы черные римские цифры I, XII и X в память о 12 января 2010 года, дате землетрясения и его досрочного освобождения.
– Не знаю, как тебе удастся пустить кровь такому человеку, – пробормотал Сабаля.
Грудь у Фума была слишком широкая по сравнению с руками, от этого они казались укороченными, и пальцы болтались где-то у пояса. Зо отметил этот короткий размах как единственное слабое место противника. В остальном он выглядел непобедимым.
Манаже растер плечи Зо.
– Не бросайся на него первым, – советовал он. – Играй с ним как можно дольше. Помни: кто контролирует дистанцию – контролирует увечья.
После того как Зо представили как Ле-Бруэтье, героя постапокалипсиса, кулачного бойца со стажем, странствующего рабочего, величайшего любовника Антильских островов, Зо вырвался из рук секундантов и вышел на свет. Он поднял руки над головой и сжал их в кулаки. Руки походили на широкие поршни и были смазаны маслом перед предстоящей схваткой. Он продемонстрировал свою стремительную и четкую двухшаговую комбинацию. Публика взорвалась восторгом. Зо низко наклонился и стукнул руками по земле так сильно, что облако пыли поднялось до его колен, затем выпрямился, отряхивая ладони.
Дред Уильямс объявил, что единственные правила – это правила острова:
– Циклон. Землетрясение. Стрельба. Болезнь. Не будет ни пощады, ни милосердия.
Он поднял «глок» над головой и выстрелил в туманный воздух.
* * *
Фум открыл бой двумя короткими ударами, наступая на противника. Приблизившись на достаточное расстояние, сделал хук, промахнулся, сделал еще хук. Он опустил голову и следовал за ногами Зо, время от времени отдергивая назад левое плечо и выбрасывая правый хук.
Зо боксировал с прирожденной легкостью, превыше всего ценя хладнокровие и расчет. Он сохранял открытую стойку, ноги на ширине бедер, кулаки неплотно сжаты и норовисты. Опустив локти и прижав их к телу, он танцевал, чуть приподняв лицо над кулаками.
Фум, жаждавший контакта, нанес неуверенный оверхенд правой. Зо увернулся и перенес вес на левую ногу. Он здорово накачал ее, таская повозку вверх по склону, и этот прием был проведен отлично. Икры его вздулись и напряглись. Затем Зо сменил позицию и нанес удар слева в шею гангстера. Фум отступил и, кажется, впервые за вечер вспомнил об осмотрительности.
Когда прозвучал первый звонок, Сабаля рассыпался в похвалах Зо.
– Ты его удивил. А теперь должен измотать. Он больше не будет так безоглядно наступать.
– Человек бывает львом только однажды, – согласился Манаже.
– Не думаю, что он устанет, – заметил Зо.
– Да, – согласился Манаже. – Зато и защищаться не умеет. Поучи его. Погоняй немного.
– Он хочет настроить против меня толпу.
– Не позволяй ему, – сказал Манаже. – Там он тебя убьет.
Фум дрался безо всякого стиля, не имея в запасе ничего иного, кроме неотвратимых монотонных ударов правой, и верил в закон вероятности, верил, что в итоге эта беспощадная правая победно завершит поединок. Он отказывался обороняться, однако обладал редкостной способностью выдерживать удары – по ребрам, почкам, голове.
Его натиск ни на секунду не ослабевал. Принимая боевую стойку, он приговаривал нараспев:
– Я умру богатым, ненавидимым, счастливым. Вот как я умру. А ты? – Фум нанес удар правой и отпрянул. – Ты умрешь с правой и левой, – Он отскочил. – Вот так ты и умрешь, – и выбросил один за другим два крепких кулака.
В третьем раунде бойцы вышли под электрический свет, как гладиаторы на арену убогого колизея. Оба были в синяках, лица их кровоточили. Фум уже оставил всякие претензии на позу или технику. Руки у него были сжаты в кулаки или раскрывались, когда он вспоминал о них. Он то выставлял их далеко перед собой, то опускал по бокам, то поднимал над головой, точно две луны на орбите.
Беглый преступник опустил голову и под градом ударов двинулся вперед.
– Все боятся Фума.
Он продолжал молотить правой, пока не прорвал оборону Зо, а затем провел укороченный апперкот.
– Все боятся Фума.
Удар пришелся Зо под подбородок, изо рта у него хлынула кровь. Фум наклонился ближе, схватил Зо за затылок и прошептал ему на ухо:
– Все боятся Фума, кроме самого Фума.
Зо сквозь кровь и боль шагнул вперед и нанес неожиданный короткий удар противнику прямо в губы. Это было сделано с выразительной, классической лаконичностью. Голова Фума откинулась назад, и изо рта вылетела слюна.
– Когда я разделаюсь с тобой, – бросил Зо, – ты будешь мечтать снова оказаться в блоке «Титаник».
Он отступил, и в тот же момент было объявлено об окончании раунда. Зо увидел, что Фум сидит в дальнем конце ринга на стуле и из носа у него хлещет кровь. Было слышно, как он натужно пыхтит, словно поврежденный механизм.
– Достойный ответ! – Сабаля хлопнул Зо по плечу.
– Не дай ему уйти безнаказанным, – сказал Манаже.
Зо смотрел на пыль, поднимавшуюся под прожекторами и уносившуюся в море.
Сабаля, заранее купивший в холерной клинике солевой раствор, дал Зо хлебнуть электролитной смеси.
– Не нравится мне это рассечение, – сказал шофер. Зачерпнув из банки вазелина, он протер им глаз Зо. – Сколько еще раундов ты сможешь продержаться?
– Немного.
– Тогда тебе придется его нокаутировать, – заметил Лафортюн.
– По-моему, его нельзя нокаутировать.
Когда бойцы сошлись снова, оба были вымотаны. Зо таскал Фума по периметру, они забирались на остовы судов и снова спускались. Когда Фум оказался достаточно близко, Зо ощутил исходящий от него запах спиртного и увидел белое кольцо кокаина у него под носом. Фум теснил Зо к толпе, нанося ему беспорядочные удары – по предплечью, локтю, макушке. Все это время Зо играл с ним, делая ложные выпады, отступая и нанося низкие ответные удары по корпусу.
– Ступай сюда, гляди мне в лицо! – рявкнул Фум и нанес Зо удар в грудину, от которого тот согнулся пополам. И пока молодой боец отчаянно пытался восстановить дыхание, беспощадная правая Фума наконец сделала свое дело, угодив кулаком прямо в щеку Зо. Мир превратился в горячую белую вспышку, затем наступила тишина, словно в ушах у Зо была вата. Ему казалось, что он мальчишка, который боксирует в тростниках, высматривая знакомое лицо там, где его не могло быть.
Позади зрителей, над черной водой Зо увидел Анайю Леконт, плывущую по волнам залива Порт-о-Пренс. Анайя выглядела точно так же, как в самую первую их встречу, когда она потягивала под деревом вишневый сок, а он разгребал на жаре гравий. Зо гадал, был ли удар Фума смертельным и стоит ли он теперь, пошатываясь, на кромке Карибского моря или, как ему мнилось, ожидает суда у ворот рая.
* * *
Анайя приехала в Сите-Солей едва часа дня в сопровождении Верны и Йонис.
– Мы любим его почти так же сильно, как ты, – сказала Верна. – И ни за что этого не пропустим.
Подруги решили, что, придя пораньше, они смогут застать Зо до начала гуляний. Но он так и не появился, и девушки остались ждать, чтобы посмотреть, состоится ли объявленный бой вообще. На закате команда мальчишек с голыми торсами рассредоточилась по верфи и принялась за уборку. Ребята собрали и увезли мусор, затем прошлись по площадке швабрами. Анайе невольно вспомнилось, как Зо убрал в Гранд-Ансе мусор и арматуру на стройке, чтобы она могла раздать детям таблетки альбендазола. Но девушка не рассказала об этом подругам. По правде говоря, она устала от разговоров.
В сумерках зазвучала музыка – группа барабанщиков и горны. Толпа так разрослась, что девушки ничего не видели. Они прошли по причалу к тому месту, где расположились гвианские матросы. Причал выдавался в море на пятьдесят ярдов, а потом, напротив верфи, поворачивал вдоль берега, и Йонис решила, что лучше всего наблюдать бой оттуда. Когда бойцы наконец прибыли, они просто появились из ниоткуда, как будто вызванные церемониймейстером после надлежащего представления. Зажегся свет, и они ступили на ринг.
– Это он? – спросила Йонис.
– Не могу сказать, – ответила Анайя.
Тот из бойцов, что стоял ближе к ним, был массивен, неуклюж, тяжеловесен и медлителен. Другой боец походил на танцора; верхняя часть его корпуса была чуть наклонена вперед. На нем были черные плавки, он весь вспотел. Они сражались на освещенной площадке, кружа друг против друга в пыли. Позади них на кромке света и тени виднелись остовы полуразобранных судов.
Неуклюжий боец пересек площадку, подался вперед, пробил оборону танцора и нанес ему прямой удар левой в грудь. И, не успел тот оклематься, заехал ему безжалостной правой по скуле. Танцор слегка отвернулся, сплюнул кровь изо рта и замер, устремив угрюмый взор на море.
– Посмотри на меня, – прошептала Анайя. – Посмотри на меня.
Когда боец очень спокойно, невозмутимо взглянул на нее, Анайя не отвела глаз. Она бы не смогла, даже если бы захотела. Его взгляд электризовал и обдавал ее леденящим холодом. В нем не было любви, лишь какая-то потерянность и горькая, бескрайняя тоска.
Еще мальчишкой Зо дрался с мужчинами вдвое старше себя. В боях на тростниковых плантациях он терял зубы. Ему наносили удары в челюсть люди, которые могли бы боксировать по всему миру, если бы им удалось ускользнуть с острова. Но ощущение, будто тело его растащили по кусочкам, никогда не было сильнее, чем в тот момент, когда Зо осознал, что по ту сторону воды на причале в Сите-Солей действительно стоит Анайя.
После того как Зо увидел Анайю, его манера боя изменилась. Он сделался агрессивным и грубым. Он дрался с Фумом так, как дрался сам Фум. Когда начался следующий раунд, Зо вышел, сгруппировался и, вклинившись между кулаков бывшего заключенного, стал молотить ему по ребрам. Опомнившись, Фум сделал слепой выпад, угодив Зо по почке, и кто-то из зрителей выкрикнул, что бедняга будет целую неделю мочиться кровью.
Схватка началась на верхнем участки верфи, очищенном от грязи и мусора. Но мало-помалу соперники стали смещаться к берегу. Поначалу незаметно, Зо намеренно уводил противника к воде. Снова и снова обходя Фума справа, он теснил тяжеловеса к морю, пока наконец не загнал его на черный песок, и они принялись боксировать на линии прилива.
– Парень устал, – стали поговаривать зрители. – Если он сейчас же не соберется с силами, ему крышка.
Но Анайя понимала, что дело в другом. Зо наконец увидел ее на пирсе и всеми силами устремился к ней, пускай даже ему придется добираться до нее вплавь. Зрители повскакивали с мест и окружили бойцов, прижав их вплотную к морю. Когда соперники приблизились к воде и причалам, Анайя уже могла расслышать глухие удары кулаков, врезающихся в плоть противника, и тяжелое дыхание, как у уставших животных. Конец раунда больше не объявляли, и всякое подобие порядка было утрачено.
В верфи было два бетонных стапеля для спуска отремонтированных лодок на воду. В конце концов Зо согнал Фума по одному из стапелей в море, сначала по щиколотку, потом дальше, туда, где вода доходила им до колен. Толпа устремилась за ними, и теперь зрители теснились на берегу, удерживая бойцов в воде. Фум спотыкался в бурунах между Зо и тем местом, где менее чем в ста ярдах от них среди парней на причале находилась Анайя. Над гаванью сгустился туман, и их разделял сейчас лишь теплый дождик.
Зо загнал Фума еще глубже; теперь они стояли в воде по бедра, меся друг друга кулаками, как изношенные, скрипящие и ухающие механизмы, раскачиваясь взад и вперед вместе с волнами. Когда Зо, шатаясь, слишком близко придвинулся к сопернику, Фум обнял его, словно между ними вспыхнула ужасная пародия на любовь.
– Меня три раза убивали, – прохрипел Фум. – Бросали в огонь. Скармливали собакам.
Он стиснул руки, выдавливая воздух из груди противника.
Зо ударил Фума кулаком в живот.
– Даже землетрясение не смогло нас разлучить, – произнес он.
Ему удалось вырваться из омерзительных объятий врага, и оба бойца, тяжело дыша, замерли в пенистых волнах. Фум походил на циклопа. Один глаз у него заплыл, изо рта текла кровь. Зо вспомнил босую Анайю на танцполе ночного клуба «Луко», вытер с лица пот, опустил голову и бросился вперед. Он получил удар в плечо и еще один в грудь, но ничто не могло его остановить. Зо делал ложные выпады, уворачивался, отклонялся, принимая удары по спине и плечам, подходя достаточно близко к противнику, чтобы провести свою смертельную комбинацию. Раз-два-три-два. Джеб, кросс, хук, кросс. «Левой, правой. Левой, правой», – нараспев бормотал Зо, когда его кулаки достигали цели. Первый джеб распахнул Фума, точно окно, и Зо, не колеблясь, ринулся в это окно, закончив бой своей размашистой правой.
Фум разжал губы, широко разинул рот и с непритворно удивленным видом рухнул в море.
* * *
Зо нырнул в воду. Соль обожгла царапину над глазом и тысячу других царапин. Зато вода охладила пульсирующее лицо, а буханье кулаков и рев толпы сменила желанная тишина. Он обучался у ловцов жемчуга и не утратил форму. Прорезав мутные волны, Зо нырнул на дно и, лишь нащупав водоросли, поплыл вперед, уверенно работая ногами.
– Проткнуть рыбину, подтянуть к поясу, вытереть живот, – приговаривал он, пока плыл.
Руки ныли от ударов, голова кружилась. Зо слышал, как в ушах стучит кровь. Но ничто в этом темном море – ни акула, ни прилив – не смогло бы вытолкнуть его на поверхность. Он всплыл, чтобы глотнуть воздуха, только когда почувствовал, что легкие вот-вот взорвутся.
Зо ощутил на лице ветер, услышал мерный плеск волн, бьющихся о лодки. За спиной у него раздавались крики бандитов, вытаскивавших Фума из воды. Борясь с ужасом, который вот-вот готов был охватить его и загнать обратно на дно моря, молодой человек повернулся к причалу.
Над ним, вне пределов досягаемости, парило лицо, которое так долго преследовало его. Глаза Анайи над водой блестели, и в ее взгляде была вся тяжесть минувшего года. Губы девушки приоткрылись, и он увидел ее идеальные зубы. Потом она произнесла его имя. И тут силы Зо, которые не подводили его весь этот долгий год, проведенный без нее, внезапно покинули его. Он оказался не в состоянии проплыть эти последние несколько ярдов.
Анайя, казалось, отлично поняла это. Она попросила парней на причале о помощи, и два гвианских матроса наклонились и вытащили Зо из воды. Он лежал на пирсе, избитый, задыхающийся, истекающий кровью, как изувеченная акула.
– Мне следовало догадаться, что тебя надо искать здесь, – промолвила девушка.
Ее голос, когда он наконец услышал его, словно секретный код, взломал его долгую оборону. Зо ощутил себя столь же незащищенным и уязвимым, как если бы его двумя жестокими тычками заставили раскрыться перед последним решающим ударом.
– Здесь мое место, – ответил он. – По крайней мере, я знаю правила, – голос его был груб. Анайя уловила в нем жестокость, которой раньше не замечала, и какую-то одичалость. – Даже петухи их понимают. Одна рука здесь, другая там. Победитель забирает всё.
– Ты не петух.
– На нас и на петухов ставят одни и те же люди. Сотня на Красного Голиафа. Сотня на Зо. Им хочется видеть, как мы будем рвать друг друга на куски.
– Зачем доставлять им такое удовольствие?
– Я знаю, кто я. Мне это объяснили еще в юности и не давали забыть.
Эта честность, эта неожиданная ранимость и магнетическая печаль – все было таким знакомым и родным, но душа Зо казалась столь же далекой от Анайи, как Флорида.
– Кто ты, Зо?
– Самый бедный человек в западном мире.
Анайя хотела прикоснуться к нему, раз и навсегда уничтожить возникшую между ними пропасть, но что-то отталкивало ее, точно их обоих слишком долго притягивало к одноименным полюсам утраты и душевной боли.
– Разве ты не помнишь, что сказал нам Пикан в ту ночь, когда мы поженились? Твоя жизнь – твое единственное богатство, Зо. Никто не сможет предложить тебе больше. Иначе он солжет.
– Пикан мертв.
– Озьяс мне сообщил. И рассказал, что ты делал после землетрясения. Как это было прекрасно и как трудно.
– Таскать повозку – это пустяки, – ответил Зо. – Для этого я и был создан.
– Но ты ведь доставил их в больницу. Ты спас им жизнь.
– На это способна любая тупая скотина.
– Нет, не тупая скотина. Только ты. На это оказался способен только ты, Зо. Почему ты не хочешь открыть глаза и взглянуть на меня?
Надежда и отчаяние разрывали Зо на части, как море раздирают его собственные волны.
– Я боюсь.
– Чего?
Зо зажмурился так крепко, что с его ресниц потекла морская вода.
– Что между нами все будет так же, как у меня с Ийи, – ответил он. – Что ты тоже меня забудешь. И тогда я раз и навсегда пойму, что я ничтожен, как скорлупа кокосового ореха.
Анайя наклонилась так близко, что ощутила запах моря на его коже.
– Я полюбила тебя с тех пор, когда впервые увидела, как ты разгребаешь гравий на стройплощадке в Гранд-Ансе, – сказала она. – Я полюбила тебя, когда увидела, как ты голышом обливаешься водой на грядке с баклажанами. Я снова полюбила тебя, когда ты разыскал меня у школы медсестер и поцеловал в соборе. Я любила тебя, когда вышла за тебя замуж на Мон-Нуа. Но больше всего, Зуазо, я любила тебя, когда ты нашел меня в классе Какетт и дал мне адокин, спасший мою жизнь.
И Зо наконец был побежден. Слова Анайи совершили то, что было не под силу кулаку противника: они погасили его гнев и ласково укротили его.
– Помнишь королевских спинорогов, – промолвил Зо, – и теплую воду на пляже Таино?
Эти двое словно пересекли последний меридиан и вернулись в сердца друг друга. На месте трущоб снова возникли холмы, гангстеры разошлись по домам, гвианские моряки отплыли к себе в Гвиану – и влюбленные остались одни на пирсе, где с залива налетал ветер, а над волнами скользили чайки.
– Я видела тебя повсюду, – призналась Анайя. – В каждом носильщике, тащившем мешок с углем или дрова. В каждом молодом человеке, у которого есть решимость, но нет возможностей, есть цель, но нет рубашки, мачете и наличных.
Она взяла Зо за руку и осмотрела разбитые костяшки.
– Бедная рука! Что он с тобой сотворил? – девушка провела кончиком пальца по его распухшей губе. – Бедный рот! Разве ему не известно, для чего ты предназначен?
Анайя наклонилась, прижалась губами к его губам, затем отстранилась.
Лицо Зо напоминало щит, непробиваемый щит, который берут с собой в бой и подставляют под удары, чтобы спасти жизнь его владельцу. Но этот поцелуй заставил щит опуститься, и Анайя смогла заглянуть за него.
– Ты все еще любишь меня, – произнесла она.
Когда Зо открыл глаза, они были затуманены, как зеркало, на которое подышали.
– На пляже под домом твоего отца. В траве под лаймами на холме под названием Черная гора. В разгар боксерского поединка, – их лица сблизились так, что Анайя ощущала запах крови в его дыхании. – Я неизменно любил тебя во всех этих местах.
* * *
Зо оказался прав насчет Фума: тот не умел плавать. Он ушел под воду на четыре фута и запаниковал, будто его бросили в открытый океан. В конце концов проигравший боец был спасен зрителями, причем некоторые из них пострадали во время спасательной операции. Они вытащили Фума на берег и оставили отфыркиваться от соленой воды. Он стал швыряться пригоршнями песка и испустил хриплый, полузадушенный вопль, призывая Зо вернуться и закончить бой.
Тем временем товарищи Фума раскусили обман Зо и устремились на причал, чтобы привести его обратно. Между ними и оказавшимися на их пути гвианскими матросами завязалась потасовка. Иностранцы, по-видимому, не разобрали ни слова из разговора влюбленных, но безошибочно угадали, что на их глазах произошло воссоединение пары. Они всё прекрасно поняли и знали, на чьей стороне правда.
Пока гвианцы сдерживали гангстеров, Анайя повела Зо дальше по причалу, пока они не достигли трапа на конце. Трап представлял собой вереницу поддонов, прикрепленных к самодельным понтонам, которые резко уходили под воду, когда пара шагала по ним. Когда влюбленные добрались до конца, Зо спросил у Анайи, хорошо ли она помнит уроки плавания.
Девушка взглянула на огни на дальнем берегу залива.
– До Карфура, боюсь, не доплыву, – сказала она.
Позади них бандиты прорвали строй храбрых гвианцев, и супруги решили было, что все пропало. И тут они услышали оклик последнего рыбака, вернувшегося из ночного моря. Он стоял в оснащенном гафельным парусом кэтботе с багром в руках и корзиной улова у ног.
– Pwason wouj, pwason ble, pwason sei![153]153
Красная рыба, синяя рыба, соленая рыба! (гаитянск. креольск.)
[Закрыть] – зазывал он.
– La[154]154
Сюда (гаитянск. креольск.).
[Закрыть], – заорал Зо, размахивая руками.
Рыбак изменил курс и направился прямо к ним, продолжая выкрикивать:
– Красная рыба, синяя рыба, соленая рыба!
На лодке болтался одинокий фонарь, и, когда судно приблизилось, влюбленные увидели лицо его хозяина – колючие щеки старого моряка. Зо дождался, когда кэтбот поравняется с ними.
– Мне нужна не твоя рыба, старик, – сказал он, хватаясь за планшир, – а твоя лодка.
Рыбак выслушал их и в конце концов согласился отдать им судно.
– По правде говоря, меня достала эта старая лохань, – заявил он. – И рыба тоже.
Большинство лодок, пришвартованных у пирса, были оснащены мачтами и парусами, как древние финикийские суда, многие из них кренились набок. Кэтбот «Спасибо маме» ничем не отличался от других: это была самодельная плоскодонка с погруженными в воду веслами и убранным парусом, которая ужасно кренилась на волнах.
– Думаю, она вам еще послужит, как служила мне, – рыбак указал на особенности кэтбота и принялся путано объяснять, как поставить единственный гафельный парус.
