Текст книги "Любовь моя, Анайя"
Автор книги: Ксандер Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
5
Тот урок плавания на пляже Таино стал началом конца их романа. Днем любовников заметил там один из служащих Леконта. Официально Клод Жюст работал особым секретарем Департамента здравоохранения, но по совместительству был шофером Леконта и барменом на всех его приемах. Он припарковался на стоянке и наблюдал, как они возвращаются с пляжа, завернувшись в общее полотенце, и Зо обнимает Анайю за плечи.
Проснувшись на следующее утро, Анайя увидела в своей комнате отца. Был понедельник, и он должен был находиться в больнице. Девушка пошевелилась.
– Я думал, ты боишься воды, – произнес Леконт.
Анайя открыла один глаз. На самом видном месте лежал ее вчерашний купальник, который она повесила сушиться на стул.
– Мы ведь живем на острове. Ты не считаешь, что мне пора научиться плавать?
– Ты уже не маленькая, Анайя. Тебе скоро двадцать.
– Vingt et un, папа, – поправила девушка, переворачиваясь и протирая глаза. – Мне скоро двадцать один.
– Тем более не стоит ездить украдкой на пляж Таино с этим твоим travayè.
– Он работает не на меня.
Леконт выдвинул из-за ее письменного стола стул и развернул его к кровати.
– Да, – сказал он, садясь, – он работает на меня, как и десятки других людей. Можешь представить, каково это, когда он тихомолком пробирается в мой дом, стоит мне отвернуться?
Анайя издала сдавленный звук и закрыла глаза, отгораживаясь от обвинений.
– Он никогда не бывал у тебя дома, – возразила она. Леконт заметил, что так оно и должно быть.
– До сих пор у тебя все было шито-крыто, – добавил он. – Весьма тактично с твоей стороны. Но теперь это происходит у меня на глазах, на глазах у всех наших знакомых. Хватит, пора прекращать.
Анайя лежала с закрытыми глазами.
– Я хочу, чтобы ты ушел и дал мне поспать, – процедила она и услышала, как отец вздохнул.
– Хочешь верь, хочешь нет, но я явился сюда не за тем, чтобы с тобой ругаться. Я пришел, чтобы отдать тебе это.
Анайя открыла глаза.
Отец держал в руках сверток, завернутый в коричневую бумагу.
– Знаю, до выпуска еще целый год, но я решил, пускай он у тебя будет.
Анайя взяла сверток, развернула бумагу и вытащила длинную коробку. В ней лежал стетоскоп с черной трубкой.
– Я велел написать на головке твое имя.
– Мне нравится, – сказала девушка, садясь на постели. – Спасибо.
Она вставила оливы в уши и приложила мембрану к своему сердцу.
– Что оно тебе говорит? – спросил отец.
Анайя подняла взгляд.
– Что я должна научиться плавать.
– Тогда давай найму тебе нормального инструктора.
Анайя попросила отца пересесть на кровать. Она подвинулась в сторону, чтобы дать ему место, после чего прижала головку стетоскопа к его сердцу. Комнату наполнила тишина. Леконт внимал шуму моря за окном спальни.
– Что ты слышишь?
Анайя вынула оливы из ушей.
– Мама велит, чтобы мы жили в мире.
Отец улыбнулся.
– Мы ждали твоего рождения шесть лет. Не пойми меня неправильно. Ожидание не было томительным. Мы наслаждались жизнью. Но чего-то не хватало, и мы оба знали, чего именно, – он взял руку дочери, лежащую на простыне. – Когда ты появилась на свет, то стала для нас с Рози огромным источником гордости и радости. И я обещал ей, что буду заботиться о тебе и защищать от всяческих опасностей.
– Зо не опасен.
– Может, и нет. Но это определенно не тот человек, с которым тебе следует проводить время.
– А с кем мне его проводить? – воскликнула Анайя и тут же пожалела о своем вопросе.
Леконт встал и разгладил руками брюки.
– Что думаешь про Андре Дуйона? Серьезный парень. Уж он-то стоит твоего времени и внимания. Я виделся с его отцом на прошлой неделе.
Анайя застонала и рухнула на кровать.
– Что между вами произошло? – спросил Леконт. – Вы разве уже не встречались?
Анайя отвернулась к стене.
– Мне было пятнадцать! – проговорила она.
Отец сообщил, что Андре приезжает из Порт-о-Пренса и хочет увидеться с ней в день ее рождения.
* * *
Бесчисленные разочарования юности научили Зо тому, что на переговорах лучше всего помалкивать. Слово – серебро, молчание – золото. Зо обнаружил, что, столкнувшись с непробиваемым молчанием, оппонент склонен уступать в цене. Поэтому, когда в воскресенье вечером Анайя взяла его за руку и сказала, что все кончено, он затих не от горя или потрясения, как она решила, но потому, что наловчился торговаться за безнадежные дела.
Далеко на берегу маячил вялый прилив, пенясь под бесцветным небом. Молодой человек молчал так долго, что Анайя опасалась, как бы он не разрыдался. Но когда она попросила Зо что-нибудь ответить, голос его в темноте звучал ровно и спокойно:
– Слово – серебро, молчание – золото.
– Отец все знает. Нам нельзя продолжать отношения.
Единственным доводом, имевшимся в запасе у Зо, был поцелуй, и бедный рабочий воспользовался этим доводом прямо там, на пляже. Он обнял Анайю, прижался губами к ее губам, а потом ушел, не сказав ни слова. И не оглянувшись. Проявил героическую выдержку.
Однако на следующей неделе Зо как ни в чем не бывало снова появился на пляже, вооруженный такой решимостью, что у Анайи закружилась голова, когда она увидела его из окна второго этажа. Девушка готовилась к празднованию своего дня рождения: намечался концерт группы «Карими»[50]50
Известная гаитянская поп-группа (2001–2016), исполнявшая музыку в стиле конпа́.
[Закрыть] в ночном клубе «Луко». Из Порто-Пренса прибыл молодой врач Андре Дуйон, который должен был присоединиться к Анайе и ее подругам.
Анайя позвонила Лованис.
– Зо здесь, – сообщила она подруге.
– Что делает?
Анайя наблюдала за Зо из окна. Вечер был ненастный, тучи плевались в море длинными нитями дождя.
– Стоит под дождем.
– Бедный пес! – воскликнула Лованис. – Он по тебе тоскует.
– И что мне делать?
– Дай ему вкусить наслаждения в последний раз. В рамках благотворительности.
– А как же Андре Дуйон? – спросила Анайя.
– Кому какое дело до Андре Дуйона! Скажешь, что потеряла его билет.
Анайя выглянула в окно. Зо не шелохнувшись лежал под дожаем на поблекшем пляже. Потом она позвонила Андре Дуйону.
Между Андре и Анайей сложились долгие неустойчивые отношения, которые порой бывают у детей, чьи родители дружат. Отец Андре, доктор Дуйон, весьма уважаемый врач, сдружился с Венсаном Леконтом задолго до того, как последний стал заместителем директора Департамента здравоохранения. Их дети приятельствовали и играли во все игры, которые затевают ребята, когда их родители засиживаются после обеда за разговорами. Хотя Андре был старше на целых пять лет, Анайя всегда казалась более взрослой. Когда ей было всего восемь, а ему уже тринадцать, она умудрилась напугать его до слез во время игры в прятки в темных вечерних банановых зарослях. Они часто виделись: в католической церкви по воскресеньям, на местных волейбольных турнирах, прогулках в общественном парке, а потом в средней школе, когда она училась в третьем классе, а он – в «фило»[51]51
В Республике Гаити третий класс средней шкалы (troisième) соответствует десятому году школьного обучения. «Фило́» – последний, двенадцатый класс.
[Закрыть].
Именно в том году они официально встречались. Анайе было пятнадцать, Андре – двадцать, он готовился к поступлению на медицинский факультет. Андре сводил девушку в кино и купил ей ванильное мороженое, которое она ела, прогуливаясь по волнорезу. По примеру других городских парочек они впервые поцеловались у обветшавшего маяка.
Осенью, перед тем как начать учебу на медицинском, Андре пригласил Анайю на свидание в шикарный ресторан отеля на авеню Эмиля Румера и рассказал о своих планах на будущее. Молодой человек не собирался, как он выразился, «тратить всю жизнь на вакцинацию детей, которым уже поздно прививаться». Он, в отличие от своего отца, не желал довольствоваться положением провинциального доктора, которому платят яйцами и пчелиными сотами. Андре хотел быть причастным к политике, как отец Анайи, работать за рубежом и повидать мир. Вся эта речь служила предисловием; Андре просил Анайю подождать, пока он не закончит учебу, и тогда они смогут пожениться. «Мне шестнадцать», – ответила девушка, и Андре совершенно правильно понял, что это означает: нет, ждать она не будет. Однако Анайя все же отправилась с ним в номер наверху, где и лишилась девственности во время маловыразительного полового акта на гостиничной кровати.
Через неделю Андре уехал в столицу и, наведываясь в Жереми, обязательно привозил Анайе гостинцы: конфеты из Америки, пенал для карандашей и, наконец, украшения, которые она надевала всякий раз, когда они бывали вместе. Хотя у Андре были девушки в городе, ни одной из них не удалось затмить младшую, но рано созревшую подругу его юности. Каждый раз, приезжая в гости, он говорил Анайе, что с годами она становится все краше.
В последний раз Андре поцеловал Анайю, когда был дома на летних каникулах. Ей тогда было восемнадцать, а ему двадцать три. Он увидел, как красавица танцует с другим мужчиной в ночном клубе «Луко», и, приревновав, вывел ее на улицу. Андре был пьян и поцеловал Анайю, когда та меньше всего этого ожидала. Она отвесила ему такую пощечину, что бедняга больше не делал попыток.
Два года спустя, в мае, Андре окончил медицинский факультет и ожидал, что это достижение некоторым образом повлияет если не на сердце Анайи, то на ее жизненные планы. Преисполнившись уверенности после торжественного вручения дипломов и ново-обретенного признания, пришедшего с обращением «доктор», Андре решил открыто продемонстрировать свои чувства к Анайе в вечер ее двадцать первого дня рождения. И когда девушка позвонила, чтобы отменить приглашение в клуб, то невольно ранила его самолюбие.
– Может, заберешь нас после концерта и отвезешь ко мне домой – там будут торт и шампанское? – предложила Анайя.
– Тут ничего не изменилось, – заметил Андре. – Хотя теперь я доктор, вижу, что для тебя я по-прежнему остался лишь шофером.
Анайя приняла душ, уложила волосы и накрасила губы красной помадой. Надела платье в черно-белую полоску, подчеркнув узкую талию широким красным поясом с украшенной заклепками пряжкой. Затем открыла пинту рома с корицей, глотнула ароматной жидкости. Вышла во двор и кликнула с обрыва Зо, размахивая веером из билетов.
– Эй, сиротка, хочешь пойти на концерт «Карими» или нет?
Они отправились на концерт, держась за руки. Анайя ничего не объяснила, а Зо не спрашивал. Он не располагал никакими средствами влияния и не хотел искушать судьбу. Когда парочка добралась до клуба «Луко», Зо остался ждать в сторонке.
– Иди с подругами, – сказал он. – Я приду позже.
Но Анайя потащила его на парковку.
– Какой смысл? У Лованис язык без костей. Не сомневаюсь, она им все уже растрепала.
Анайя бросила подружек и весь вечер провела наедине с Зо в укромном уголке клуба. Они сидели возле бара за столиком на двоих и потягивали холодный «Хайнекен» под бесконечную конпу группы «Карими». Зо достаточно было просто смотреть, как Анайя пьет свое пиво, один бокал за другим, но скоро девушка пересела к нему на колени и стала пританцовывать. Выпив, Анайя становилась ласковой; она взяла его руки и положила себе на бедра, а затем сунула под платье. Когда концерт закончился и за Анайей пришли ее подруги, девушка осталась в объятиях Зо даже при ярком электрическом свете.
– Сегодня мой день рождения, – сказала она. – Буду делать, что хочу.
– И чего ты хочешь?
– Bo’m[52]52
Поцелуй меня (гаитянск. креольск.).
[Закрыть], – сказала она. Но когда Зо наклонился, чтобы поцеловать ее, она отвернулась. – Не здесь.
Анайя увела его из клуба, подальше от шумной толпы. На берегу моросил дождик; девушка облизнула губы языком. Она позволила ему поцеловать себя там, в прохладной высокой траве, на глазах у всех своих подруг.
– Почему ты не сказала, что сегодня у тебя день рождения? – спросил Зо.
Она дотронулась кончиком пальца до его носа.
– Не хотела, чтобы мой голодранец потратил на меня свою последнюю жемчужину.
Подруги крикнули с дороги:
– Он здесь! Пора уезжать.
К клубу по грязной грунтовой дороге подъезжал кроссовер.
– Кто – он? – спросил Зо. Анайю совсем развезло, и он поддерживал ее за талию, чтобы не упала.
– Он приехал из столицы специально, чтобы увидеть меня.
– Кто?
– Monsieur le Docteur Андре Дуйон, – проговорила Анайя с настоящим французским прононсом. – Многообещающий молодой врач из Порт-о-Пренса.
Когда подошли подруги, чтобы увести Анайю, они назвали ее мадам Дуйон.
– Вы помолвлены? – спросил Зо. – Ты его любишь?
– Не ходи за нами, – заплетающимся языком крикнула ему Анайя, пока подруги волокли ее по улице. – Я больше не буду высматривать тебя на лестнице. Не буду!
Пока Анайю усаживали на переднее сиденье, Зо стоял в придорожных зарослях. А потом пошел под проливным дождем вдоль границы прилива. Чтобы добраться до школы, где ночевали строители, нужно было пройти мимо особняка Леконта. Оказавшись рядом, молодой человек отвернулся от обрыва и устремил взгляд на унылое море. Дождь яростно хлестал по волнам. Огонь в сердце Зо остыл, обратившись в пепел, от выпитого пива и ревности к горлу подступила горечь. Когда задувал ветер, Зо ощущал ненастье в са́мой груди, словно у него не было плоти, одни лишь обнаженные ребра, ограждавшие внутренности.
Наконец молодой человек с трудом поднялся по лестнице, борясь с сердитым ветром, дувшим с холмов.
В дальнем конце двора сверкал яркими огнями двухэтажный особняк. Даже на расстоянии Зо мог отлично разглядеть в освещенных окнах всю компанию. Гости устроились в гостиной на белых кожаных диванах и стульях. Подружки Анайи держали тарелки с тортом. С одной стороны от них сидел ее отец с бокалом шампанского в руке, с другой стоял Андре Дуйон, доктор, специально приехавший из столицы к ней на день рождения.
Дуйон показался Зо похожим на ребенка-переростка. Лицо у него было совершенно круглое, голова побрита наголо. Когда молодой врач улыбался, а улыбался он часто, из-за пухлых щек становилось не видно его глаз и по сторонам рта появлялись ямочки. У него были прекрасные маленькие белоснежные зубы и тонкие, аккуратно подстриженные усики над верхней губой.
Зо подошел к окну так близко, что от его дыхания запотело стекло. Он разглядел одежду Андре: желтое поло и дорогие американские джинсы. Дуйон небрежно обнимал Анайю за плечи, будто не понимал, какой он счастливчик, что удостоился подобной чести. По идеальным руками с ухоженными ногтями Зо определил, что молодой врач никогда в жизни не занимался физическим трудом.
Когда Анайя наконец вышла к Зо, было уже очень поздно. Дождевые тучи унесло в море, и они лениво золотились над белыми барашками.
– Почему они называли тебя мадам Дуйон? – спросил Зо.
Анайя дохнула ему в ухо сладким перегаром.
– Отец хочет, чтобы я вышла за него замуж.
– А ты не хочешь?
– Pòv[53]53
Бедный (гаитянск. креольск.).
[Закрыть] Зо, – прошептала она. – Не веришь, что я предпочитаю тебя?
– Кому?
– Всем.
– Почему?
– Ты еще не понял? – Анайя поцеловала Зо в затылок. – Я из тех девушек, – она запустила пальцы в его волосы, – которые убеждены, что счастливыми их способно сделать только то, – она повернула его лицом к себе, – чего они не могут иметь.
В ту ночь Анайя наконец пригласила Зо в дом. Вопреки ожиданиям она не ввела его через парадный вход и не представила как своего возлюбленного. Вместо этого любовники, точно воры, прокрались через заднюю дверь, пока хозяин дома спал в своей спальне на втором этаже, и тискались во всех укромных уголках. Анайя встала на ступни Зо в гостиной, и они, словно большой неуклюжий клоун, ввалились в отцовский кабинет. Она поцеловала его под медицинскими дипломами. Потом усадила на кожаный диван и провела языком по его шее. Потом потащила из кабинета на кухню, где достала из морозилки кусочек льда. Задрала платье и прижала лед к груди, а Зо прямо там, на кухне, сосал ее замерзшие соски, потому что она велела ему это делать.
– Скажи, что любишь меня, – потребовала Анайя.
Зо сказал.
– Скажи, что я единственная, кого ты когда-либо любил.
Зо сказал, и это была чистая правда.
Анайя отвела его в ванную и уселась на столешницу рядом с раковиной. Включила свет, и они увидели себя в огромном зеркале.
– После того как мы переспали в первый раз, мне показалось, что ты меня прикончил, – сказала девушка. – Сделай это еще раз.
Анайя задрала платье, обхватила его ногами, и они занялись сексом в маленькой жаркой ванной, где их разгоряченные тела можно было рассмотреть в двух ракурсах. Потом она положила голову ему на грудь и стала рассказывать о своей матери, о том, как узнала, что лечение не помогло.
– Однажды я вернулась из школы и обнаружила, что подъездная аллея забита машинами. Входная дверь оказалась открытой, а в доме было полно незнакомых людей. Некоторых из них я видела в церкви. Например, женщину из церковного хора, которая мне и сообщила. Она отвела меня в кабинет отца и усадила на диван. Я думала, она собирается запеть.
– Отец всегда хотел, чтобы я стала врачом, – продолжала Анайя. – Он до сих пор убежден, что я выбрала школу медсестер, только чтобы посильнее ему насолить. Но это не так, – прошептала девушка. – Я не такая, как он, Зо. Я не хочу быть богатой и влиятельной.
– А чего ты хочешь?
– Хочу приносить пользу людям, как мама, – Анайя ласково провела пальцем по лицу Зо. – Хочу раздавать таблетки альбендазола бедным сиротам, чтобы из них вырастали красивые юноши.
Леконт испортил самый сладостный и проникновенный момент их близости – не акт любви, но драгоценные минуты, последовавшие сразу за ним, когда Анайя с золотыми серьгами-кольцами в ушах, размазанной поцелуями губной помадой, в перекрученном платье рассказывала Зо о своей матери; а тот внимательно слушал, пребывая в доме своего злейшего врага в опасном состоянии удовлетворения, со спущенными до лодыжек штанами и обессилевшим, поникшим членом. К счастью, ванная находилась как раз под лестницей, и любовники услышали шаги спускающегося хозяина дома.
– Я не боюсь, – сказал Зо. – Дай мне встретиться с ним лицом к лицу.
Анайя перед зеркалом наскоро, как могла, привела себя в порядок.
– Если он застанет тебя здесь, то вызовет полицию, – сказала она. – И я больше никогда тебя не увижу.
Ванная находилась в передней части дома, от входной двери ее отделяла только прихожая. Зо успел выскочить до появления отца Анайи, но дверь была вырезана из цельного куска черного дерева и закрылась за ним не полностью. Он услышал, как в прихожей загремел голос Леконта:
– Что тут происходит?
Хозяин дома подошел к двери и выглянул наружу, но было уже поздно. Зо успел прокрасться за угол и притаился за горшком с бугенвиллеей. Оттуда он в шесть огромных скачков пересек двор, спрыгнул с лестницы и приземлился на песок обеими ногами, словно чемпион по прыжкам в длину.
И тут Зо сообразил, что забыл шлепанцы.
Анайя, стараясь как можно меньше лгать, позволила отцу поверить, что той ночью в ванной комнате с ней был Андре Дуйон. Как она и ожидала, Леконт был не слишком расстроен тем, что дочь крутит роман с врачом, а не с рабочим, трудившимся на одной из его строек. Проблема заключалась в оставленной обуви: на нехорошие мысли наводили ее размер, марка и состояние. Шлепанцы вконец износились и спрессовались до такой степени, что под пальцами образовались углубления. Задники были практически стерты, так что босые пятки владельца этой пары, вероятно, практически скребли по земле. Доктор Леконт помыслить не мог, чтобы такой взыскательный к своей внешности человек, как Андре Дуйон, мог выйти из дома в подобной обуви и тем более надеть ее на вечеринку. Он позвонил Андре и без обиняков осведомился:
– Какой у тебя размер обуви?
Андре назвал размер на три номера меньше, чем у тех изношенных шлепанцев, которые Леконт обнаружил в ванной.
* * *
То был конец тайных занятий любовью на берегу. Прежде они извивались на песке, точно выброшенные приливом рыбы. Совокуплялись на лестнице и в траве. Однажды Зо посадил девушку в тачку и принялся катать эту штуковину взад и вперед, будто Анайя была груженным в нее сладким сахарным тростником. Но ночь, когда Зо забыл в доме шлепанцы, должна была стать для них последней.
Любовники попытались встретиться еще раз, ноувы. Клод Жюст настиг их во время тайного свидания и помешал, прежде чем они начали. Анайя была отослана домой, а Клод подошел к верхней ступеньке лестницы и уставился на Зо, собиравшего свои вещи.
– Давно ты знаешь? – поинтересовался Зо.
– С самого первого дня, – ответил Клод.
Зо побрел по берегу, вдоль границы прилива, точно единственный уцелевший в кораблекрушении, бросая тоскливые взгляды на море. Один раз он оглянулся и увидел, что в окне ее спальни не горит свет. С тех пор Анайя больше не являлась на свидания.
Лето завершалось волной жары. Море искрилось под белесыми небесами. Ночами рабочие обливались потом. Фундамент к тому времени был сооружен, и строители курсировали по высоким лесам, возводя стены из шлакоблоков. Частями прибывала жестяная кровля; Поль считал, что ее уложат к концу августа, после чего останется только отделка: штукатурная работа, малярка и окна. По прикидкам бригадира, закончить должны были в сентябре.
До конца августа Зо вкалывал как зомби, которого воскресили из мертвых и заставили работать до конца жизни. Он весь день пахал до седьмого пота, будто в наказание за грехи, а на закате охлаждался в соседней речке. Местные девушки, пришедшие постирать, застывали над своим бельем и глазели на его бесподобное тело в прозрачной воде. Ночами Зо терзала бессонница, он начал бродить по школьным коридорам и увлекаться ромом.
Как-то в пятницу устроили пир: банан фри и грио[54]54
Грио – блюдо карибской кухни, популярное на Гаити; свинина в остром цитрусовом маринаде.
[Закрыть] из свинины, жаренной в собственном жире, с салатом из шинкованной капусты, вымоченной в лаймовом соке. Ели руками на обочине шоссе, а мимо проносились фуры в направлении Порт-о-Пренса. Еще утром Босс Поль предупредил подчиненных, чтобы взяли мыло и чистое белье, а сейчас объяснил, что они идут в ночной клуб – он платит.
– За один круг, – уточнил Поль.
– Сколько звездочек? – осведомился Тикен. Здесь было принято оценивать ром звездами: одна – дешевый и резкий, пять – мягкий и изысканный.
– Одна, – отрезал Поль, – и скажи спасибо, потому что другого все равно не получишь.
Он купил высокую бутылку дешевого доминиканского однозвездочного «Бакара», и члены бригады передавали ее друг другу, прихлебывая из горлышка. Босс Поль пожелал, чтобы брил его только Тикен; тот взял бритву и с ловкостью профессионального брадобрея стал соскребать волосы с сероватой шеи бригадира.
Сонсон заявил, что клуб, куда они собираются, неплохой, и Бос-Те спросил, бывал ли он там раньше.
– У них есть девушка, которая берет в рот за шестьдесят гурдов, – сообщил Сонсон.
– В рот? – переспросил Босс Поль. – Зачем тебе ее рот?
– Ти Сон перепутал, – захихикал Бос-Те. – Не знает, куда его вставляют.
– Ничем не могу помочь, – сказал Поль. Он снова откинулся назад и задрал подбородок, чтобы Тикен закончил бритье. – Может, Зо подберет тебе женщину и покажет, как это делается.
Но Зо не пошел в клуб с остальными. Он сидел на школьной галерее и разговаривал с Терез, пока та давила обжаренные кофейные зерна донышком жестяной кружки. Терез прописала ему лайм от сердечной боли, ром от горя и другую женщину от одиночества в постели.
Зо было больно даже думать об этом. Он потянулся к куче кофейных зерен и начал снимать с них шелуху. Затем принялся давить зерна, пока не образовалась небольшая кучка молотого кофе, который он просеивал через кусок москитной сетки. Однако Зо так усердно расправлялся с зернами, что женщине пришлось вмешаться:
– Мне нужен молотый кофе, а не кофейная пыль.
И она отобрала у него зерна.
– Тебе нужно кое к кому наведаться, – заметила Терез через некоторое время. – К manbo[55]55
Жрице вуду (гаитянск. креольск.).
[Закрыть] или к проститутке.
Зо ответил, что это не путь к женскому сердцу.
– Ты бы удивился, если бы знал, какие дороги могут привести к женскому сердцу, – возразила приятельница.
– Будь у нас на пять минут больше, – начал Зо, – я бы ей все объяснил. Все как есть.
– И что бы ты сказал?
– Что я знаю, каково это – расти без матери. И буду заботиться о ней, если только она позволит.
Подъехало мототакси и встало на холостом ходу у ворот школьного двора. Терез решила было, что вернулся кто-то из напившихся рабочих.
– Ставлю на Бос-Те, – сказала она. Но оказалось, что это не Бос-Те-Бос или кто-то из бригады. Это была Лованис. Она осталась ждать на шоссе, а таксиста отправила за Зо.
Лованис была дочерью одного из главных городских богачей. Она славилась своим цветом лица, ежегодными поездками в Америку и нарядами, которые привозила оттуда и выгодно продавала. Зо мельком видел ее в вечер концерта «Карими».
Девушка дожидалась у национальной автострады, рядом с лавчонкой, где днем продавали пирожки и жареный сладкий картофель. Торговлю уже свернули, остались только скамейки, очаг и полмешка угля. Лованис не стала садиться. Грузовики сигналили, а пассажиры улюлюкали с крыш автобусов, завидев подбоченившуюся демуазель Лованис в темно-синем платье, с ярким лимонно-желтым лаком на ногтях.
– Это она тебя послала? – спросил Зо.
– Вовсе нет, – ответила девушка.
– Я каждый день возвращался на пляж. В ее окне не было света.
– А чего ты ждал? Неужто вообразил, что она сбежит с тобой?
– У нас был разговор про Анс-д’Эно.
– Не смеши меня! Ты действительно думал, что Анайя Леконт станет торговать на рынке соленой рыбой? – Лованис принялась разглядывать свои ногти. – Она перевернула эту страницу. И тебе пора.
– Не могу, – ответил Зо, потирая рукой шею. – Mw remen li[56]56
Я ее люблю (гаитянск. креольск.).
[Закрыть].
Лованис оскалила острые мелкие зубки.
– Слыхала я про твои замашки, горе-любовничек. Ванная, пляж, лестница. Не мог, по крайней мере, отвезти ее в отель и обставить все как полагается? Я имею в виду – ты что, совсем на мели?
Зо не нашелся с ответом.
– Можно понять, почему Анайя захотела тебя один, ну пускай два раза, – сказала Лованис. – Но такая долгая связь? – Она протянула руку, стиснула его запястье. – Я знаю, что ты очень уверен в себе. И видела на концерте, как хорошо ты двигаешься. Но что еще ты умеешь? – Девушка в упор посмотрела на Зо и подала ему конверт. – Например, читать? Что здесь написано?
Зо взял конверт и развернул письмо, благоухающее духами, которые он купил для Анайи на рынке. На ладонь выпала розовато-голубая жемчужина, которую он преподнес любимой в лодке Даниэлло, и разбила ему сердце прежде, чем он прочел письмо. «Cheri doudou[57]57
Милый, дорогой (гаитянск. креольск.).
[Закрыть], у меня не было возможности попрощаться».
Зо прочел письмо на обочине национальной автострады; рядом стояла богатая девушка в синем вечернем платье, а мимо проносились фуры, спешившие в Ле-Ke и Жереми. Анайю отослали доучиваться в школу медсестер при больнице Национального университета Гаити в Порт-о-Пренсе. Отец заподозрил их несколько недель назад. «Но, несмотря на всю эту слежку, – писала Анайя, – нас погубили именно твои шлепанцы».
Зо отшатнулся и приложил ладонь ко лбу.
«Надо было сбежать с тобой в Анс-д’Эно, где все дома деревянные. Мы могли бы любоваться самыми поздними закатами на острове. Я бы полюбила тебя, Зо. Кажется, я уже люблю».
– Что собираешься делать? – спросила Лованис.
– M pa konen, – Зо сжал рукой горло. – Меня мутит.
– Забудь ее, – демуазель Лованис провела по его ладони наманикюренными пальцами. – Если тебе нужна поддержка, ты получишь ее у меня.
