Текст книги "Любовь моя, Анайя"
Автор книги: Ксандер Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Зо коснулся руками земли и втер ее в ладони. Согласно его теории, если он сможет набрать достаточную скорость на крутом спуске в начале старинной тропы, то ему удастся поднять ноги и таким манером съехать к сверкающему ручью.
Озьясу это не понравилось.
– Я приверженец традиций, – заявил он, – и считаю, что возчик должен бегать по земле. Я видел, как переворачивались бруэты на склонах куда безопаснее этого. И позволь напомнить тебе, брат, что ты не кокосы везешь. Ктому же правая шина столько раз побывала в ремонте, что может в любой момент лопнуть, особенно на той скорости, которую ты собираешься развить. – Он украдкой покосился на раненых в повозке. – Ты в самом деле намерен съехать здесь?
Зо не знал, что ответить. Тело никогда еще не предавало его. Это был самый надежный и исправный инструмент из всех, какие он знал. Его скелет под весом груза ни разу не выдал непредсказуемую реакцию. Телу Зо был присущ интеллект, старательно выработанный за годы тяжелого труда, ведь Зо всегда платили только за выдающуюся физическую силу, но никогда за умственную работу.
Прежде чем устремиться вниз по косогору, Зо прикинул свой вес относительно груза, как спринтер перед большим забегом, присел на корточки, растянул мышцы задней поверхности бедра, размял подушечки пальцев ног. Ему нужно будет за мгновение понять, где отыскать точку опоры и рычаг.
– Ты должен будешь точно знать, как войти в занос, – сказал Озьяс. – Тебе придется управлять повозкой, как мотоциклом, наклоняясь при вхождении в поворот.
Старик помассировал Зо бедра, растер колени. Он осторожно прикасался к сухожилиям и говорил так тихо, что никто, кроме Зо, не мог его слышать.
– Мы готовы, – заявил Озьяс. – Вези нас. Но помни про шину, Зо, не пережимай справа.
* * *
Спуск на дно Аллигаторова канала получился необычайно красивым и плавным, подобного ему ни Озьяс, ни пассажиры повозки прежде не видели. Зо зажал оглобли под мышками и начал разгон длинными размеренными шагами. Он неуклонно ускорялся, затем перешел на бег, и вот уже повозка понеслась по склону, набирая скорость, как самолет на взлетной полосе. При достижении критической скорости Зо заскользил по оглоблям, поджал ноги, и, как он и говорил, тележка пошла накатом. Она дрогнула и дернулась вправо. В какое-то мгновение все седоки приготовились к катастрофе. Затем повозка вновь обрела устойчивое положение и покатила плавно, как трамвай по рельсам.
– Едет! – крикнул Озьяс. – Господи, Зо, я знал, что у тебя получится!
Венс Ноэль подсказывал дорогу, упершись ногами в борт, чтобы уберечься от толчков на ухабистом откосе.
– Gòch, dwat, vit, vire, – командовал мальчуган. – Налево, направо, ускорились, поворот! – он свешивался над бортом, объявлял о приближении поворотов, потому что видел, как это делали пассажиры автобусов дальнего следования, высовываясь из окон, хлопал ладонью по тележке и выкрикивал название пункта назначения. – En ale, en ale, en ale! Потопренс, Потопренс, Потопренс. На выход, на выход, на выход! – вопил он. – Ты ранен, раздавлен и болен!
Десятки выживших очевидцев высоко поднимали над головой телефоны, чтобы сделать снимок, когда бруэт, промелькнув в их поле зрения, навсегда исчезал в долине. В те сумрачные часы Зо был единственным человеком с волей, оказавшимся среди тех, у кого ее уже не осталось, а еще с чудинкой и с надеждой. Опираясь на оглобли и отталкиваясь пятками от земли, он удерживал повозку с людьми на ухабистой тропе.
Они спустились в полумрак долины. Красный диск солнца постепенно остыл, начал отливать синевой и наконец совсем скрылся за облаками цементной пыли. Воздух был горячий и едкий, будто океан вскипел в своих берегах, а с водной глади залива, словно пепел из печи, поднималась зола. Зо ощутил горячую волну, ударившую в лицо, и зажмурился.
Вскоре он доставил своих пассажиров на дно речной долины, накатом выехав на песчаную дорогу, идущую вдоль ручья. Лачуги из жестяных листов и плетеных прутьев сползли по крутому склону, а поток мусора подмыл берег. В кустах виднелись массивные пролеты упавшего автомобильного моста. Ближе к центру города рухнуло вместе с пятью сотнями молящихся здание салезианского[117]117
Салезианство – католическая монашеская конгрегация; основана св. Иоанном Боско в 1859 году в Турине.
[Закрыть] религиозного училища, основанного для помощи бедным детям.
На дне оврага Зо повернулся лицом к седокам. Он походил на человека, вернувшегося домой с поля боя, – ссутулившийся, измученный, с черным пятном машинного масла под глазом и струйкой крови, вытекавшей из прикушенной губы.
– И как ты переправишь нас на другой берег? – осведомился Озьяс. – Повозка слишком тяжелая, она увязнет в грязи вместе со всеми нами.
– Если мы застрянем здесь, то умрем, – пробормотала Сабина д’Айити.
– Я же сказал, что справлюсь, – ответил Зо, переминаясь с ноги на ногу. – Придется перетаскивать вас по одному.
Он начал с Экзандье. Во время спуска школьник упал лицом вперед; Зо сгреб его в охапку, вытащил из кузова и стал переносить через ручей. Люди на склоне сперва наблюдали за небывалым спуском, а теперь глазели, как Зо переходит речку вброд с раненым ребенком на руках. По долине пробежала слабая дрожь, всколыхнув воды ручья, но во всем Аллигаторовом тупике царила мертвая тишина. Никто не кричал, не бежал на помощь. Зо усадил мальчика на другом берегу и вернулся за следующим пассажиром.
Это было последнее доказательство, в котором нуждались зрители. Сперва единицы, а потом и десятки людей устремились вниз, чтобы помочь Зо. Адвентисты седьмого дня все как один высыпали из своей церкви. Они выстроились в шеренгу поперек реки и передавали пассажиров с одного берега на другой. Тяжелее всего пришлось с Франсес из-за ее сломанного таза. При любом прикосновении женщина кричала. У Зо наконец появилась возможность с помощью лома снять шину запаски с обода, а затем разъединить камеру и покрышку, и женщину смогли переправить через ручей.
Ти Папа Пикана Зо перенес сам. Рана перестала кровоточить, и кровь запеклась. Пикан молчал так долго, что Зо испугался, не умер ли он. Взяв старика на руки, он обнаружил, что тот весит не больше ста фунтов. Пикан открыл один глаз. Зрачок, закрытый катарактой, походил на стеклышко на дне мутного ручья.
– Приехали? – выдавил он.
– Мы уже близко.
Пикан зашелся в приступе кашля и скрючился в объятиях Зо, ухватившись за его шею, как ребенок, боящийся выпасть из рук отца. Они стояли посреди реки, и Пикана била крупная дрожь.
– Отпусти меня, – прохрипел Пикан. – Я слишком устал.
Зо осторожно вынес его на берег и положил у самой воды, чтобы старик мог протянуть руку и дотронуться до нее кончиками пальцев. Пикан медленно и тяжело опустился на спину, открывая и закрывая рот.
– Я поставил свои деньги на тебя и девушку, – произнес он, вытирая губы. – Похоже, это мое последнее пари, не подкачай.
– Я даже не знаю, жива ли она, – возразил Зо.
Пикана охватил последний в его жизни порыв. Он схватил Зо за руку, приподнялся из последних сил и просипел:
– Может, у стариков и воняет изо рта, но внутри – мудрость. Отправляйся к ней. Увези ее из этого проклятого места.
Голова Пикана откинулась назад, и подбородок задрался в темноте, точно бессильный указующий перст, обвиняя день, который его убил.
* * *
Зо не сказал, что его тело больше не выдержит ни опасных спусков, ни разбитых столичных перекрестков. В этом не было необходимости. Его пассажиры сами поняли это по тому, как он волочил в траве неподъемные ноги, по коленям, покрытым синяками и распухшим в тех местах, где проходили сухожилия. Зо очень не хотелось бросать старика здесь, точно мешок с углем, но он не мог позволить себе лишний груз перед подъемом. Попросив у Озьяса клочок бумаги, он сделал краткую надгробную надпись: «Здесь покоится Ти Папа Пикан, пророк Порт-о-Пренса» – и приколол листок к рубашке старика.
На дне оврага стояла полная темнота, и Озьяс наблюдал за погрузкой в повозку при свете фонарика. Он привязал некоторых пациентов ко дну, чтобы им было как можно удобнее в подобных условиях. Франсес обмотали камерой от запаски, чтобы таз меньше страдал от тряски.
Затем Зо занял свое место и потащил бруэт мимо лачуг Аллигаторова тупика, к тропе на дальней стороне оврага. У подножия косогора он остановился, и они с Озьясом принялись изучать тропу, исчезавшую во тьме.
Озьяс вытащил древний уклономер, похожий на огромный компас, отнес его к подножию длинной, уходящей вверх тропы и измерил угол подъема.
– Двадцать два градуса и четыре минуты, – объявил он всем пассажирам повозки, словно они обязаны были знать, что это серьезная цифра. – Я возил бруэт в этом городе тридцать лет и ни разу не видел, чтобы бруэтье забирались в гору, даже с пустой тележкой, даже молодые и с железными ногами. Мой совет – пройти дальше и поискать другие пути наверх.
Но Зо был и капитаном судна, и его мотором. Он наклонялся вперед на немыслимо крутом откосе, глубоко дыша через нос и нагибая голову, пока его грудь не оказалась параллельна склону. Только однажды он обернулся, не посмотрев на повозку, и тогда Сабина д’Айити подняла телефон и сфотографировала его. Увидев взгляд молодого бруэтье, свинцовый, горький, застылый, как безнадежные выстрелы, Озьяс умолк и больше не заводил речи ни о больных коленях, ни о неверных решениях. Рабочий свирепо отвернулся к откосу с видом человека, который стоит лицом к лицу с судьбой.
– Опусти пониже спину, – посоветовал Озьяс, – и ступай плавно, Зо. Пробежка предстоит нелегкая.
Речь и не шла о легкой пробежке ранним утром под ласковым чистым небом и без груза за спиной. Зо был профессионалом и знал, что к чему. Сначала дыхание, за ним ноги, и вот вы у цели. Человек не может бежать без правильного дыхания. На плоской дороге, при ровном темпе Зо мог тащить бруэт бесконечно, пока выдерживал мерное дыхание. Но стоит только встать на откос, как все меняется.
Зо удлинил шаг, чтобы снизить его частоту и сберечь колени, но вследствие этого возросла нагрузка на бедра, и они начали гореть огнем. Повозка содрогнулась и остановилась у него за спиной, однако он снова потащил ее вперед. Тропа была в плохом состоянии, с валунами и чудовищными рытвинами. На полпути к вершине Зо захотел пить и попросил воды. Озьяс проверил оба ведра.
– Воды нет, Зо. Всю выпили. Ляг отдохни.
И Зо, и Озьяс понимали: если возчик сейчас остановится, то это навсегда. Расстаться с доселе безотказным мастерством на середине подъема, когда большая часть пути уже пройдена, означает навек расстаться со своим ремеслом. Зо никогда не сможет начать все сначала. Уже теряя на пыльном откосе ясность мышления, Зодумал об Анайе. Как она любила его, несмотря на бедность, а может, и за нее, как учила его целоваться по-новому, как снимала туфли на танцполе.
Пассажиры почувствовали, что возчик начал терять устойчивость. Они ощущали отчаянные сокращения его мышц, при каждом шаге передававшиеся через оглобли кузову. Поступь Зо лишилась своей неизменной, спокойной красоты, которая была присуща ей в начале их путешествия. Теперь он раскачивался, дергался и совершенно останавливался, продвигаясь по узкой покатой тропе. Тянул вперед одно колесо, потом другое.
Озьяс стал выкидывать вещи с повозки, будто с тонущего корабля, и Венс Ноэль пришел ему на подмогу. Они выкатили из кузова запасное колесо, выбросили домкрат. Местные жители вышли из своих разрушенных лачуг, чтобы поглазеть на Зо, бредущего во главе повозки. Какой-то человек, не зная, куда они направляются, крикнул:
– Поднажми ради них, сынок. Недалеко осталось.
Сзади к повозке подбежали несколько юношей и все вместе налегли на нее. Уклон достиг тридцати градусов, и вдруг Зо показалось, что его подняли в воздух. Полдюжины мужчин и одна женщина подталкивали бруэт с боков, а еще двое-трое ухватились за оглобли. Какая-то женщина заметила, что бруэтье, похоже, доставит своих пассажиров прямиком на небеса.
– Въедут на чужом горбу в рай, – крикнула она.
Зо тащил тележку вверх по откосу, одурев от пота, жары и громких криков раненых. Жжение в бедрах уменьшалось до тех пор, пока он не перестал ощущать сокращение мускулов, а затем и вовсе перестал чуять под собой ноги. Сознание заволокло мраком, и он уже не мог идти дальше.
Ощущение падения было знакомо Зо еще с тех времен, когда он дрался на кулаках за бензоколонкой в Гранд-Ансе. Он так и не отпустил оглобли бруэта, но они в конце концов пересилили, и повозка потеряла равновесие. Она села на задок, оглобли выскользнули у Зо из-под мышек. Молодой человек качнулся вперед. Оглобля, просвистев у лица, ударила его над глазом. Пассажиры застонали и заскрежетали зубами. Юные помощники бросились вперед и подперли повозку плечами, чтобы не дать ей опрокинуться.
3
Зо упал на краю Аллигаторова канала, и прохожие погрузили его в тележку. Потребовалось трое рослых мужчин, чтобы поднять его с земли и уложить в полубредовом от изнеможения состоянии в кузов, к другим пассажирам. Затем команда добровольцев под руководством Озьяса последние полмили тащила бруэт до клиники.
Потребовалось шесть здоровяков, чтобы сделать то, чем Зо весь день занимался в одиночку: каждую оглоблю тянуло два человека, еще двое толкали повозку сзади. И даже при этом она продвигалась вперед судорожными рывками. Кто-то установил на дороге красные сигнальные огни, чтобы осветить дорогу к больнице, и в свете этих огней были видны руины по обе стороны дороги. Летевшая со зданий пыль щипала глаза, точно атмосфера другой планеты, состоявшая не из кислорода и света, а из негашеной извести, раскрошенного камня и цементного клея.
Венсу Ноэлю и Сабине д’Айити пришлось спешиться и идти рядом. Ноги у Сабины ослабели и распухли. Она уже несколько недель не влезала в свои туфли, но и шагать по улице босиком тоже не могла, поэтому Озьяс расшнуровал ботинки Зо, и она надела их.
– Он ими дорожит, – сказал Озьяс, завязывая женщине шнурки. – Постоянно драит и сам починяет.
Ботинки были велики на шесть размеров, и последние несколько кварталов Сабина в нарастающей лихорадке схваток еле волочила ноги, уцепившись одной рукой за борт повозки, другой за Венса Ноэля и испуская стоны через равные промежутки времени. Родовые муки, вернувшиеся с новой силой, стали вестниками приближения всей компании. В больничном дворе стенания Сабины услышали задолго до того, как она появилась.
Повозка пересекла авеню Маглуар-Амбруаз, выехала на улицу Доктора Деу, а оттуда – на Освальда Дюрана. Оба конца улицы тонули во мраке, задувал пронизывающий ветер. На город спустилась не мягкая тропическая ночь, а удушливая, пыльная мгла с привкусом гипса и минералов, как в черных недрах земли. Надо всем, словно шум моря, царили неумолчные стоны раненых. Озьяс зажег и раздал седокам свечи.
– Смотри вперед, – командовал он добровольцам-бруэтье, – шагай равномерно.
Миновали юридический факультет и наконец оказались в медицинском городке. Добровольцы закатили бруэт на круговую подъездную аллею, съехав одним колесом в траву, и, обливаясь потом, разошлись.
* * *
Главный госпиталь – «Лопиталь Женераль» – напоминал линкор, севший на мель посреди равнины. Здание раскололось пополам, и два его крыла, покосившись, привалились друг к другу. Санитары вытащили реанимационное оборудование из операционных на первом этаже и развернули под манговыми деревьями временный травмпункт. На нижних ветвях висели десятки капельниц, а врачи оперировали прямо на улице, точно военные хирурги в полевых условиях.
Эти последние полмили ходьбы оказались решающими для бесконечных родов Сабины. Как будто малыш только и ждал, когда они доберутся до больницы. Как только повозка въехала в двор, невыносимые схватки сбили Сабину с ног. Она опустилась на четвереньки и задрала подол ночной рубашки, из-под которой виднелась вспучившаяся, почти разрывающаяся вульва, с которой, словно украшения, свисали капли крови и слизи. Женщине было жарко и страшно, она страдала от бессонницы и беспрерывных двенадцатичасовых схваток.
Сабина снова поднялась, широко расставив ноги в огромных ботинках Зо. Косички упали ей на лицо. Потужившись последний раз и издав единственный стон, пронзивший тьму, она родила стоя, как воин на поле битвы. Венс Ноэль не отходил от нее ни на шаг. Он присел между ног Сабины и, поймав ее сына, словно измазанный слизью футбольный мяч, прижал его к груди.
Зо очнулся, когда повозка перестала катиться и съехала в траву. Он был оглушен и бос, его пошатывало. Тележка стояла на задке; добровольцы-бруэтье уже сняли седоков и разместили их на лужайке. Раненые, валявшиеся в траве, взирали на возчика со смертельной тоской в глазах, словно физическая усталость привела к духовному истощению. Казалось, они уже были готовы умереть.
Зо бросил взгляд на свои босые ступни.
– Где мои ботинки? – спросил он.
Венс Ноэль забрал их у Сабины д’Айити и вернул владельцу.
– Она собирается назвать ребенка в твою честь, – сообщил мальчик.
Зо взял обувь, но не мог удержать равновесие, чтобы надеть ее стоя. В конце концов он сел на лужайку и стал натягивать ботинки по одному, подолгу возясь со шнурками.
– Ты слышал? – спросил Венс. – Она собирается назвать малыша в твою честь. Алонзо. Сокращенно Зо.
Зо сосредоточенно пытался завязать шнурок дрожащими пальцами, но в конце концов сдался и распрямил спину.
– Mare yo, – он кивнул на ноги. – Завяжи.
Венс сел перед ним на корточки и завязал шнурки большими петлями.
Появился Озьяс и, отложив костыль, присел рядом с мальчиком.
– Клянусь, я никогда не видел ничего подобного и не надеюсь увидеть снова, – воскликнул он. – Что за пробежка, какая красота, какая плавность! – Старик похлопал Зо по ноге. – Ты доказал, что я ошибаюсь, сынок. К тому же против собственной воли. Мне бы хотелось, чтоб это увидел весь мир. И чтоб тебя показали по телевизору.
– Бег с повозкой – не олимпийский вид спорта, – ответил молодой человек.
Озьяс ошупал колени Зо, растер ему сухожилия.
– Какие ощущения? – спросил он. – Как твои квадрицепсы? Не думай, что я не заметил. Ты пожертвовал коленом, чтобы контролировать движение на спуске.
Зо оттолкнул руку старика.
– Помоги мне подняться, Озьяс. Некогда рассусоливать.
Озьяс посмотрел на Зо снизу вверх.
– Я знаю, каково это, – сказал он. – Поверь, знаю. Когда я потерял Ти Клис, на следующее утро мне не хотелось просыпаться. Но пройдут месяцы, и радость жизни вернется.
– У меня все не так.
– Это потому, что ты никогда не был старым и не ведаешь, что значит смириться.
– Я найду ее, – ответил Зо. – Не здесь, так на том свете.
– Может, в другой стране? – предположил Венс.
– Или в другой жизни, – добавил Озьяс, – где мужчины не мужчины, а Гаити процветает.
Старик довольно хорошо изучил Зо, чтобы понимать, что дальнейшие споры бесполезны. Поставив костыль под углом в качестве упора, он наклонился, подал руку Зо и поднял парня с лужайки одним плавным движением, точно на шкиве.
Зо на мгновение замер. Затем перед его глазами все поплыло и стало опрокидываться. Озьяс позади него встрепенулся и помог удержаться на ногах.
– Не глупи, Зо. Самое время использовать вместо этого, – старик ткнул молодому человеку в грудь, – вот это, – Он дотронулся до головы Зо.
Зо не мог сказать, который сейчас час или даже к какой стороне света он обращен. На небе ни луны, ни звезд – никакого признака, по которому можно определить время или местоположение.
– Где улица Оноре? – спросил он. – Она провела меня через ворота Оноре.
Заработал генератор, и двор осветили окна разрушенных палат. Больница была эвакуирована, пациенты лежали в траве вперемешку с погибшими такой длинной вереницей, что Зо не видел ее конца. Они были повсюду: среди цветов, поддеревьями, на крыльце, в дверных проемах.
– Это фармацевтическое и ортопедическое отделения, – произнес молодой человек минуту спустя. – Там, – он показал пальцем. – В момбиновой роще. Школа медсестер там.
Озьяс повернул голову в указанном направлении и вскрикнул. Он воткнул костыль в траву и замолчал. Там, где на юге должны были выситься незыблемые черные горы, над горизонтом висела лишь пелена дыма, а под ней виднелись неровные очертания школы медсестер. Классы врезались в административные помещения, крыша покосилась.
– Ты не сможешь туда войти, – проговорил Озьяс. – Подожди, отдохни. По крайней мере, до утра. При свете дня все будет выглядеть иначе, и тогда мы сможем приступить к делу. Как разумные люди.
Зо вытащил из нагрудного кармана комбинезона расписание Анайи, хотя в этом не было нужды. Он так часто сверялся с ним в тот день, что мог по памяти перечислить все ее занятия. По вторникам и четвергам с шестнадцати до восемнадцати тридцати – курс Какетт. Зо помнил даже наименование факультатива: «Женское здоровье. 0743. Углубленный курс акушерства».
– Это не план, – добавил Озьяс. – Это объявление о похоронах. Посмотри на здание, Зо. Посмотри!
Они отступили назад и, стоя рука об руку, стали вглядываться в разрушенную школу медсестер. Здание было трехэтажное, в виде буквы L. Длинное крыло, где располагались классы, вклинилось в короткое, с административными помещениями. Задняя часть постройки задралась, словно хвост разбившегося самолета, а передняя въехала под углом в управленческий корпус.
– Как ты собираешься попасть внутрь? – спросил Озьяс. – Дверей нет, а от твоей лопаты толку как от зубочистки.
Голова у Зо кружилась, в глазах было темно, но им руководил прежний внутренний зов, не нуждавшийся в логическом подкреплении. Все устремления его суровой жизни свелись к одному-единственному желанию: найти Анайю и вызволить ее из руин.
* * *
После землетрясения в столице стихийно организовались зути – рабочие бригады, ставившие себе задачу откопать как можно больше выживших. Одни охотились за богатством, другими двигало милосердие – в основном это зависело от совестливости бригадира. Зо выбрал команду из Дельма под началом бородатого рабочего по имени Дельбарт.
– Родился и вырос в Потопренсе, – сообщил о себе Дельбарт, когда Зо подошел к нему. – Между 62-й и 32-й Дельма. «Падающий человек».
– Родился у моря, рос в горах, – от переутомления голос у Зо стал скрипучим и сиплым.
– Originel Ayisyen[118]118
Настоящий гаитянин (гаитянск. креольск.).
[Закрыть], – заметил второй рабочий.
– Это Брино, – представил его Дельбарт. – Родился в Доминикане, вырос на петушиных боях.
Дельбарт и Брино были дорожными рабочими муниципалитета Дельма и выглядели как профессионалы. Дельбарт щеголял в горняцкой каске с фонариком; фонарик был выключен, но бригадир продемонстрировал Зо, что он работает. Брино был без рубашки, в одном лишь оранжевом светоотражающем жилете и с двумя перекрещенными на груди поясами для инструментов, похожими на патронташи мексиканского революционера.
У них имелся целый арсенал, которого хватило бы для сооружения висячего моста. Мачете, тесаки и ножовки с частыми зубьями для резки стали. Кувалда размером со средневековую палицу и ручная дрель без ручки. На рабочей тележке за спиной у Брино лежала гора витого стального троса, лебедка и даже стопка оранжевых дорожных конусов. Вдобавок ко всему прочему на правое плечо Дельбарт вскинул бензиновый отбойный молоток – настоящее сокровище, судя по виду, много чего повидавшее на своем веку.
– Эта штука работает? – поинтересовался Зо.
Дельбарт положил руку на отбойный молоток и легонько похлопал по нему, словно артиллерист по стволу орудия, готового к заряжанию.
– Рвется в бой, – и он поднял вверх большой палец.
– Сколько стоит час проката?
– Им пользуюсь только я.
– Так сколько?
Дельбарт задумался.
– Пятьдесят, – сказал он, – за полчаса.
– Гурдов?
– Я бизнесмен, а не французский благотворительный фонд, – Дельбарт помусолил пальцами воображаемую пачку денег. – Меня интересуют доллары.
Зо вспомнил про деньги, взятые из дома днем, и проверил нагрудный карман комбинезона. Они всё еще лежали там. Он показал Дельбарту стодолларовую купюру – свои сбережения за всю жизнь, но не отдал ее.
– На чем он работает?
– На моторном масле с бензином.
– У тебя есть?
Брино поднял алюминиевую банку из их запасов и взболтал содержимое, чтобы доказать, что топливо имеется.
Удовлетворенный Зо вручил Дельбарту сто долларов.
– Для чего тебе отбойный молоток? – спросил дорожник.
– Мне нужно, чтобы ты пустил меня в школу медсестер.
– Чтобы я пустил тебя? – Дельбарт наклонился к Зо и пристально вгляделся в него. – Нет. Забери это, – он вернул стодолларовую купюру. – Смотри, это здание. Вот железобетонные плиты и стальная арматура, которая принимает на себя вертикальную нагрузку, – рабочий поставил ладони стоймя. – Но при боковом смещении грунта, – он стал наклонять ладони вправо и влево, иллюстрируя сдвиг, – верхняя часть здания долго не продержится. Поверь мне на слово. Я провозился в таких весь день. Это уже не школа, а карточный домик. Сильный порыв ветра, – Дельбарт сложил губы трубочкой и подул, – и все это безобразие рухнет. Подземные толчки продолжаются до сих пор. Нет, мы не пускаем туда людей. Мы их вытаскиваем.
В горле у Зо пересохло, в голове стучало. Он спросил, который час, и Дельбарт посмотрел на светящийся циферблат своих наручных часов.
– Четыре утра.
Зо сунул руку в нагрудный карман комбинезона и достал вторую стодолларовую купюру, которую Озьяс подарил ему в день свадьбы.
– Кто у тебя там? Ты что, смерти своей хочешь? – спросил Дельбарт. – Там prezidan[119]119
Президент (гаитянск. креольск.).
[Закрыть]? Соединенных Штатов?
– Моя жена, – ответил Зо.
Дельбарт взял обе бумажки и сложил пополам.
– Надеюсь, она из тех женщин, которые ценят идиотов, – сказал он. И отправился вперед, чтобы предварительно осмотреть поврежденное здание, пока Брино собирал инструмент в тачку. Потом Брино и Зо вместе прошли через городок. Рентгенология уже не подлежала восстановлению: передняя стена лежала в саду, МРТ– и КТ-аппараты выбросило из окон на улицу. Ортопедическое, педиатрическое отделения, глазная клиника – в фундаментах всех этих зданий имелись огромные трещины. Мужчины приблизились к школе медсестер и увидели, что Дельбарт беседует со студенткой второго курса, которая согласилась оказать помощь в спасении.
– Все занятия Какетт проходили вон там, – девушка указала на заднюю часть здания, – в родовспомогательном флигеле «Фатима», где хранится акушерское оборудование.
Как и во многих других безбалочных панельных постройках на острове, в школе медсестер не было внутренних коридоров. В классы можно было попасть из внешних галерей, окружавших здание по периметру на каждом этаже. Помещения третьего этажа находились в сорока футах от земли, но теперь Брино, который был всего шести футов ростом, мог дотянуться до галереи третьего этажа кончиками пальцев.
Брино был опытным монтажником и потому пошел первым, с кошачьей проворностью перемахнув через покосившиеся перила. Приземлившись и удостоверившись, что галерея выдержит, рабочий наклонился и поднял наверх инструменты. Зо и Дельбарт тоже забрались наверх и очутились на наклонившейся галерее третьего этажа. Вблизи стало видно, что стены обвалились, а крышу в тех местах, где она еще держалась, подпирали обнажившиеся стальные опоры. Мебель выбросило из окон, по стенам бежали голубые электрические искры.
Тем не менее Дельбарт осмотрел планировку и заявил, что шансы неплохие.
– Крыша в задней части здания довольно высокая. Там еще вполне возможно найти выживших.
Проблем было две. Во-первых, чрезвычайная шаткость сооружения.
– Один неверный шаг, – дорожник хлопнул в ладоши, – и мигом провалишься.
Во-вторых, комнаты напоминали запутанные египетские катакомбы с фальшивыми сводами и тоннами булыжника. Чтобы пройти этим путем, через стены, понадобится несколько дней. Но столько времени у них в запасе не было.
– Единственный выход – запустить тебя внутрь через крышу, – сказал Дельбарт.
Брино снова пошел первым, взобравшись на кровлю с ловкостью бывалого альпиниста. Дельбарт последовал за ним, и уже вдвоем, протянув Зо по руке, дорожные рабочие затянули его на крышу. Молодому бруэтье так хотелось пить, что он уже не потел и, опустившись на корточки, ждал, когда его перестанет шатать. Оклемавшись, Зо не выглядел удивленным. Он воззрился на жуткое зрелище с таким видом, будто ждал его с самого начала, будто оно снилось ему в самые мрачные часы жизни. Дымящийся горизонт и горящая нефть на побережье. Мертвец на траве и двое рабочих, собирающихся его закопать. Зеленая заря, разгорающаяся над городом.
– Mwen preparé, – сказал Зо, поднимаясь на ноги. – Я готов.
Дельбарт наклонился к отбойному молотку и потребовал дать ему место. Проконтролировал моторное масло и пальцами затянул крышечку. Крутанул заводную ручку, проверил фитинги вокруг долота.
– Это первый в мире отбойный молоток? – осведомился Зо.
– Образец тысяча девятьсот семьдесят третьего года, – Дельбарт перевернул инструмент, чтобы продемонстрировать табличку с названием марки: «Уокишо». – Сделано в Америке. При использовании надо придвинуться к нему и крепко держать, иначе вырвется и укусит тебя за ногу.
Дельбарт приказал Брино и Зо отойти назад, потом опустил на глаза солнцезащитные очки и рванул шнур, произведя рычащий звук. Отпустил сцепление, залил карбюратор, снова рванул с такой силой, что старая зверюга запыхтела и ожила. Раз заведя этот молоток, остановить его было уже невозможно. Он взревел с энергией двадцати генераторов, и долото с чудовищным грохотом врезалось в бетонную панель. Сначала Дельбарт продвигался медленно, потом быстрее, суставы его сотрясались. Раскаленные железные опилки таяли в дыму. Дельбарт крушил и ломал бетон размеренными, звенящими ударами, точно жестянщик, и весь безрадостный рассветный город превратился в его мастерскую.
* * *
Озьяса разбудил не грохот отбойного молотка, а Пиканов петух, прокукарекавший ему прямо в ухо. Старик задремал в повозке среди покинутого снаряжения, петух оказался привязан рядом с ним.
– В чем дело? – проговорил Озьяс. – Кто здесь?
Здесь никого не было, кроме встревоженного петуха и маленького Венса Ноэля, который все это время настороженно бодрствовал.
– Они пытаются проникнуть в школу, – объяснил Венс.
– Ki es?[120]120
Кто? (гаитянск. креольск.).
[Закрыть]
– Зо и команда зути.
Озьяс сразу все вспомнил. Он разглядел вдалеке, на покосившейся крыше, силуэты рабочих, один из которых держал отбойный молоток, а остальные стояли сбоку, под искрами.
– Боже мой, Венс, неужели он сам собирается туда спуститься?
Старик подтянулся и сунул костыль под мышку. Но тут его как громом поразило страшное зрелище: Венс сидел у колеса в противоположном углу повозки, положив себе на колени голову мертвого брата. Экзандье скончался несколько часов назад и уже окоченел на холоде.
Озьяс протянул Венсу руку, и тот ухватился за нее. Они направились к университету; по пути Озьяс рассуждал о глупости и ослином упрямстве Зо.
