Текст книги "Любовь моя, Анайя"

Автор книги: Ксандер Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

6

Мимолетный сон о любви развеялся, и Зо проникся незыблемой уверенностью в том, что теперь его душа выжжена дотла и никогда уже не зазеленеет вновь.

Приятели делали все возможное, чтобы подбодрить его, но несчастный все глубже погружался в уныние. Сонсон купил пакет марихуаны у растамана по имени Лорельен, который скрутил им косяк размером с сигару, до того смачный, что даже Босс Поль разок затянулся. Потом все сидели в классе и слушали по радио Лаки Дубе[58]58
  Лаки Дубе (1964–2007) – южноафриканский исполнитель песен в стиле регги, последователь растафарианства.


[Закрыть], но Зо стало еще хуже. Он ушел из школы и в конце концов обратился за помощью к Медсену Фею.

Завидев Зо, Фей вышел из-за своей тележки.

– Что случилось?

Глаза у Зо покраснели, и Фей в шутку спросил, не плакал ли он, но тут же забеспокоился, что ненароком угадал.

– Ее увезли.

– Мне следовало догадаться, – сказал Фей. – Увезли от тебя? Или отослали, чтобы она наконец занялась чем-нибудь еще?

Зо прикрыл глаза рукой.

– Не вижу разницы. В любом случае Анайя уехала.

– Разница есть, – настаивал Медсен Фей. – В первом случае тебя изо всех сил пытаются удержать вдали от девушки. Во втором ее отослали только для того, чтобы она завершила образование. А значит, ты им не враг.

Зо убрал от лица руку, и Фей убедился, что молодой человек плакал.

– Нет, я враг.

– А девушка? – спросил Фей. – Она хочет, чтобы ты последовал за ней?

Зо достал письмо, развернул и стал читать дрожащим голосом, который казался ему каким-то чужим. «Cheri doudou, – начал он. – У меня не было возможности попрощаться».

Фей взял письмо и прочел сам, потирая подбородок.

– Возвращайся, как стемнеет, – велел он. – Я хочу предложить тебе последнее средство, последний шанс излечиться. Но оно не очень-то привлекательное.

Зо не смог дотерпеть до темноты. Он появился в сумерках, и Фей заставил его ждать. Только когда солнце закатилось и дневной свет окончательно померк, он сунул руку под тележку и достал банку с загустевшим снадобьем отталкивающего вида.

– Что это? – спросил Зо.

Фей отвинтил крышку и зачерпнул порцию в широкий стакан. Зелье тряслось, точно желе. Знахарь провел над ним зажженной спичкой, и оно загорелось, пылая и потрескивая в стакане. Фей толкнул стакан с пузырящимся напитком через тележку к клиенту.

– И что, по-твоему, я должен сделать?

– Выпить его.

От стакана поднимался жутковатый черный дым, как от керосиновой коптилки.

– Как?

– Залпом.

– Не обожгусь?

– Egzakteman[59]59
  Здесь: непременно (гаитянск. креольск.).


[Закрыть], – сказал Медсен Фей. – Это лекарство выжжет из тебя ее образ. Изгонит ее из сердца и с языка. Оно опалит так сильно, что ты не сможешь произнести ее имя.

– Не смогу только вслух, – сказал Зо.

Он поднес бурлящую жидкость к губам и опрокинул в рот. Пламя исчезло у него во рту, и вокруг снова наступила тишина.

Несколько дней Зо разговаривал голосом курильщика. Рыгая, он ощущал привкус угля. Молодой человек снова отправился к Фею и рассказал, как лечение подействовало на этот раз.

– Я по-прежнему думаю о ней, – просипел он. – Хоть и не могу произнести ее имя.

– Ты безнадежен, – констатировал Фей.

– И что мне делать?

– Тебе бы пережить восьмидневное ненастье, наподобие бури, уничтожившей «Пинту»[60]60
  «Пинта» – один из трех кораблей первой экспедиции Христофора Колумба.


[Закрыть]. Или длительный тюремный срок вроде того, который разлучил Освальда Дюрана[61]61
  Дюран Освальд (1840–1906) – национальный гаитянский поэт, политик и журналист. В 1883 году из-за политических убеждений посажен в тюрьму, где написал знаменитое стихотворение «Шукун», посвященное Мари-Ноэль Белизер по прозвищу Шукун. В 1893 году музыкант и композитор Мишель Монтой написал на слова этого стихотворения известную песню, второе название которой, «Ti Zwezo», отсылает к полному имени Зо – Зуазо («Птица»).


[Закрыть] с Шукун.

– Он написал ей из тюрьмы любовное стихотворение, – заметил Зо.

– Господи! У тебя шоры на глазах, – воскликнул Фей. – Будто вы с ней одни на всем белом свете, – он положил руку на плечо Зо. – Тебе остается только одно.

– Что?

– Езжай и разыщи ее.

– Я не знаю, где она живет.

– Зато знаешь, где учится! В письме все сказано. Разуй глаза. Написано черным по белому. Школа медсестер находится к западу от Дома правительства, – Фей взял Зо за руку. – Вот чем страшны эти острова. Тут попросту нельзя закрутить роман и не вляпаться.

Фей рассказал Зо про капитана Бостона из Жереми, шлюпка которого должна была подойти к берегу после полуночи и простоять в бухте до раннего утра. Если Зо успеет на пристань, Медсен Фей доставит его на борт, и тот доберется до столицы.

– Бесплатно, – добавил Фей. – Возможно, тебе даже заплатят, если возьмешься за какую-нибудь работу. И тогда выйдешь на берег в Потопренсе с наличными в кармане.

Зо отправился улаживать дела перед отъездом. Он одолжил членам бригады несколько вещей – рулетку, динамо-фонарь и пару рабочих рукавиц – и первую часть вечера провел, собирая их. Терез взяла все его вещи, кроме тех, что были на нем, постирала в ванне, прополоскала и повесила сушиться на улице у своего дома. Зо снял их уже в темноте, сложил и упаковал.

Ему причиталось приличное жалованье: не только августовская плата за работу на строительстве медицинского центра, но и деньги за те десять воскресений подряд, когда он таскал и смешивал цемент на заднем дворе у Леконта. За эту халтуру им до сих пор не заплатили ни гроша, и Тикен стал называть ее «чистым волонтерством».

Босса Поля Зо застал сидящим на парте в школе. На улице шел дождь, и Поль курил самокрутку, устремив взгляд сквозь зарешеченное окно. Бригадир предложил Зо покурить, и они сидели рядом на одной парте, глядя на ливень, хлещущий по листьям мангового дерева. Зо попросил бригадира выдать ему зарплату, и тот рассмеялся.

– За какой период?

Зо стал подсчитывать под стук дождя по жестяной крыше.

– За двадцать один день в августе и две последние недели июля, по двести гурдов в день. Плюс за десять воскресений в доме доктора.

– Почем?

Зо пожал плечами.

– Плата до сих пор обсуждается, – объяснил Поль. – Как я могу заплатить тебе за работу, если еще не знаю окончательной цены?

Они немного посидели, покурили.

– Ты же знаешь, будь у меня деньги, я бы тебе их выдал.

– Знаю.

Поль сунул сигарету в рот и указал на пару синих джинсов, брошенных на парту.

– Дай-ка мне эти штаны, – велел он.

Зо протянул ему джинсы, и бригадир выудил из заднего кармана бумажник.

– Смотри, – Поль открыл его и пролистал пачку купюр, пересчитывая их вслух с сигаретой на нижней губе. Свернув банкноты, он передал их Зо. – Это все, что я могу дать.

– Я не возьму твои деньги.

– Какая разница?

– Большая.

Зо покачал головой, и Поль убрал деньги.

– Так у кого они?

– Ты серьезно?

В ответ Зо лишь затянулся.

– Послушай, – сказал Поль, – вытрясти деньги из богача труднее, чем выжать сок из засохшего лайма.

– Деньги у доктора?

– И ты хочешь пойти и потребовать причитающееся. Почему? Потому что он отослал подальше от тебя свою дочь, а ты собираешься ехать за ней? – бригадир выпустил струйку дыма и посмотрел Зо в глаза. – Думаешь, я не догадываюсь, что ты задумал?

– Он не должен знать.

– По-твоему, он не прочухает, что к чему? – спросил Босс Поль. – Ты оприходовал девчонку, она начала на тебя западать, и ее услали прочь. Теперь ты собираешься идти к папаше и требовать свои кровные. И за работу на стройке, и за шабашку, а может, и премиальные тоже? Даже у богачей дважды два – четыре.

– У богачей, – возразил Зо, туша сигарету о бетонную стену, – дважды два – восемь.

И протянул бригадиру руку.

– Тебе причитается выходное пособие, – сказал Поль, пожимая ему руку. – Возьми лопату.

– Бразильскую?

– Ты же знаешь, что я всегда говорю.

– Человек с лопатой – это бизнес, – сказал Зо.

– Bon bagay[62]62
  Хорошая вещь (гаитянск. креольск.).


[Закрыть], – сказал Поль. – Попроси Тикена пустить тебя на склад, – он порылся в бумажнике, вытащил пачку банкнот и, не считая, передал парню. – Послушай моего совета, Зо. Держись от доктора подальше.

* * *

На складе Зо выбрал лопату со светлой деревянной ручкой и стальным лезвием со штампом Brasil. И когда дождь перестал, вышел под звездное небо с лопатой на плече и сумкой со всеми своими пожитками. Девушка, жившая рядом со школой и влюбленная в Зо со дня его появления на стройке, дала ему в дорогу два толстых ломтя дус макос[63]63
  Дус макос – гаитянский шербет из трех (иногда четырех или пяти) разноцветных слоев: светло-желтого (ванильного), коричневого (шоколадного) и розового.


[Закрыть].

Зо спустился берегом реки к морю и свернул на бесконечное побережье. Вода уходила за горизонт. Он пойдет к доктору не за деньгами. Это было оправдание, придуманное им для себя самого. У Зо давно зародилась смутная мысль, что он должен представиться Венсану Леконту, признаться, что влюблен в Анайю, и попросить разрешения последовать за ней в Порт-о-Пренс. Шагая по побережью, он всю дорогу репетировал разные вступления, обдумывал свою речь и прикидывал шансы. Добравшись до пляжа под домом Леконта, Зо оставил сумку на нижней площадке лестницы, сверху положил лопату и поднялся по лестнице.

Дойдя до дома, Зо вдруг понял, что никогда раньше не входил через парадную дверь и вообще едва ли видел особняк с лицевого фасада. Молодой человек поднялся на крыльцо и подошел к строгой черной двери. Из своего большого опыта работы на карибской жаре он знал, что не стоит долго переминаться с тяжелым грузом на плече. Следуя этому простому принципу, Зо не стал задумываться, что именно скажет, очутившись лицом к лицу с доктором, а сразу подошел к величественной массивной двери и постучал.

Открыл служащий Леконта Клод Жюст в рубашке поло и черных лоферах, которые он надевал, когда садился за руль.

– Решил для разнообразия воспользоваться парадным входом? – осведомился он.

– Доктор дома?

Клод высунул наружу голову и огляделся.

– А где остальные? Тебя подговорили прийти?

Не глядя на Клода, Зо обвел глазами выложенную плиткой прихожую с пристенным столиком и латунной напольной вазой. Слева виднелась дверь ванной, где Зо и Анайя когда-то занимались любовью. Весь дом просматривался насквозь, до задних окон, выходящих на море.

– Я пришел поговорить с doktè Леконтом.

Клод переступил через порог и прикрыл за собой дверь.

– Не знаю, зачем тебе вздумалось сюда прийти, но ты совершил серьезную ошибку, – прошептал он. – Ее увезли. Здесь тебе искать нечего.

Из глубин дома до них донесся громовой голос доктора.

Зо и шофер обменялись долгим взглядом.

– Ошиблись дверью, doktè, – бросил Клод через плечо. – Ищут комиссара Кледанора.

Снова раздался голос доктора, на этот раз гораздо ближе, с дальнего конца холла.

– Что им нужно от комиссара?

Зо подался к двери и толкнул ее.

Венсан Леконт стоял в конце освещенного холла, босой, в расстегнутой рубашке, с выпирающим над поясом шорт животом. Все у него было внушительно: голос, габариты, принадлежащий ему дом. Черты его лица тоже были значительными и благородными. Широкий лоб прорезали три глубокие морщины, нависающие брови полускрывали глаза. Изо рта у доктора торчала зубочистка, которую он жевал.

– Что тебе нужно от комиссара Кледанора? – осведомился Леконт.

– Я пришел не к комиссару, – ответил Зо. – Мне надо поговорить с вами, doktè.

– Ты заболел?

Зо помотал головой.

– Я из бригады Поля.

Леконт впервые поднял голову.

– Тебя прислал Поль?

– Бригадир не знает, что я здесь.

– В чем дело, Клод? – спросил Леконт, выковыривая что-то из передних зубов. – Что-нибудь стряслось с кем-то из строителей?

Зо всю дорогу готовился поведать доктору о своих чувствах к его дочери. Но теперь, оказавшись с ним лицом к лицу, растерялся.

– Я по поводу жалованья, – сказал он. – Нам не платили с июля.

Леконт вынул изо рта зубочистку и заговорил, тыча ею в воздух:

– Вот в чем проблема этой страны! Всем вынь да положь зарплату по первому требованию. Видимо, сколько именно вам причитается, вы тоже решите сами.

– О цене сговаривались вы и Поль.

– А Поль должен был передать вам, – подхватил Леконт, – что деньги задерживаются в Порт-о-Пренсе. Это не от меня зависит.

Не зная, что еще сказать, и чувствуя, что разговор подходит к концу, Зо вытащил из кармана сложенную ведомость. К его удивлению, Леконт, протиснувшись мимо Клода, распахнул дверь и взял листок.

– Я не банкомат, к которому можно подойти в любое время дня и ночи! – Тем не менее доктор заглянул в ведомость. – Ты был в бригаде, которая работала у меня по воскресеньям? – Леконт посмотрел на Зо чуть пристальнее, чем раньше. – Да. Теперь я тебя вспомнил. Силач, таскавший цемент. По сколько мешков за раз?

– По шесть, – ответил Зо. – Три на каждом плече.

– Сколько же они весили?

– «Национальный бренд» продается в восьмидесятифунтовых мешках.

Доктор присвистнул.

– Да, я хорошо тебя помню. Le bourik. Осел. Как твое настоящее имя?

И в этот момент Зо понял, что ошибся в расчетах, а Терез и Поль были правы. Венсан Леконт никогда не даст Зо своего благословения, и как только молодой человек представится, даже эта напускная любезность сразу исчезнет. Зо назвал свое имя так, будто оно ему ненавистно, будто он проделал весь этот путь против своей воли только затем, чтобы произнести его вслух, признаваясь тем самым в своей преступной бедности и ничтожности. Здесь, рядом с этими двумя людьми, имя его сделалось тяжелым, как мешок с цементом.

Крыльцо освещала электрическая лампа, и было так тихо, что Зо слышал жужжание насекомых у себя над головой.

Леконт снова вытащил зубочистку изо рта.

– Ты инструктор по плаванию с пляжа Таино.

Встретившись взглядом с доктором, Зо ощутил тот же испуг, который охватил его, когда, ныряя за жемчугом, он заметил акулу: куда ему с ней тягаться.

– Rete la, – продолжал Леконт. – Подожди минутку. Возможно, у меня все же есть кое-что для тебя.

И бросил Клоду вполборота:

– Al cheche sak la. Сходи принеси пакет.

Когда Зо и Леконт остались на крыльце, под затейливой лампой, вдвоем, доктор заговорил тише:

– Мы оба знаем, что ты явился не за деньгами.

Зо впервые стоял так близко к Леконту и не мог не заметить его сходства с Анайей. Его губы имели ту же форму и даже цвет – оттенок спелого баклажана. Но у Анайи ротик казался очень подвижным, способным целиком менять выражение ее лица; рот Венсана Леконта был тверд и недвижим, как камень.

– Верно, – ответил молодой человек. – Я пришел поговорить об Анайе.

Это имя в его устах прозвучало странно, будто иностранное слово, произнесенное им впервые. Лишь только оно сорвалось с губ, как Зо захотелось поймать его и затолкать обратно.

Глаза у доктора стали прозрачными и светлыми, лицо перекосилось от возбуждения.

– У тебя хватает дерзости заявляться ко мне домой и говорить о моей собственной дочери так, словно я ее не знаю!

– Я все сделал неправильно, – начал Зо. – Мне следовало сначала прийти к вам. Понимаю, я не тот, кто вам нужен. Я не богат. Зато я упорно трудился всю свою жизнь. Я честный, и на меня можно положиться.

– Эти качества ценят в осле, – рявкнул Леконт, – а не в человеке.

– Я вырос на тростниковых плантациях, где меня научили драться и работать, – продолжал Зо. – Именно этим я и собираюсь заниматься. Я рубил сахарный тростник и дрался за доллары у бензоколонки в Гранд-Ансе. Я не стану оправдываться перед вами за такую жизнь, так же как рыба не станет оправдываться, что плавает в море. Другого я не знал. Я бы и дальше так жил, не встреть я ее. – Анайя словно стояла между ними, такая же осязаемая, как аромат бугенвиллей в горшках. – После нашего знакомства все изменилось. Я понял, что не смогу вести прежнюю жизнь. Она заставила меня осознать, что я родился на свет не только для того, чтобы добывать трудом пропитание. Но и для многого другого. Для того же, что и богачи в Петьонвиле[64]64
  Петьонвиль – один из крупнейших городов Гаити, фешенебельный пригород Порт-о-Пренса.


[Закрыть] и Нью-Йорке.

Доктор не ожидал от Зо такой исповеди и неприязненно воспринял его прямодушие и непосредственность.

– И для чего же?

– Чтобы иметь семью, – ответил Зо. – Чтобы моим детям жилось лучше, чем мне.

– И как же жилось тебе?

– В юности мне сказали, – Зо поднял голову, – что я самый бедный человек в западном мире.

– Лучше скажи-ка мне вот что, travayè. – Леконт был так же высок, как и Зо, и так же могуч, но плечи его под рубашкой казались бесформенными. – Как ты собираешься заботиться о моей дочери и этой твоей семье на доллар шестьдесят центов в день, которые ты зарабатываешь?

– На двести гурдов.

– В Порт-о-Пренсе за двести гурдов не купишь и галлон бензина, – заметил Леконт. – А в Бруклине – и чашки кофе! Неужели ты думал, что я не узнаю? И мне не известно, что происходит в моем собственном доме?

Вернулся посланный с поручением Клод, неся пластиковый пакет, который можно купить на рынке за гроши. Зо, даже не заглядывая туда, догадался, что внутри, но все равно взял пакет и посмотрел. Там лежали поношенные, грязные шлепанцы – последние обломки его гордости. Откуда-то издалека до него донесся голос доктора:

– Я оставлю тебя, потому что ты усердный работник и Поль говорит, что ты один из лучших. Но еще хотя бы проступок, даже самый незначительный, – и тебя вышвырнут вон, – Леконт скрестил руки на груди и воззрился на Зо с высоты своей благополучной жизни. – Без сомнения, эти руки отлично годятся для того, чтобы строить дома и бить людей, но мою дочь они не прокормят. Они не дадут ей той жизни, которую она знает и которой заслуживает. С водопроводом. И электричеством. Мой тебе совет: найди девушку, которая привычна к нищете, – сказал доктор, закрывая за собой дверь, – и обеспечь ее этой нищетой до отвала.

Книга вторая

1

Зо появился на пристани после полуночи. Шлюпка с Гранд-Кайемита прибыла поздно, чтобы не платить портовый сбор, и началась выгрузка недельного запаса соленой рыбы. Зо сидел под единственным работающим фонарем на причале и ждал Медсена Фея, который явился чуть позже с ручной тележкой под дребезжание стеклянных бутылок.

– Сорок четыре литра рома, – объявил Фей по прибытии.

Зо презрительно сплюнул в воду и сообщил:

– Я ходил поговорить с ее отцом.

– Зачем? Просить ее руки?

– Требовать с него деньги за выполненную работу.

– Бедный мальчик! – Медсен Фей всплеснул руками и покачал головой. – Пускай ты честен, но отнюдь не дипломатичен.

Бутылки с ромом были завернуты в газеты и уложены в старые ящики из-под фруктов.

– Пришлось заколотить ящики гвоздями, – объяснил Медсен Фей. – Иначе экипаж вылакает половину товара при транспортировке. – Он приоткрыл ящик и достал одну бутылку. – Чем дольше штиль, тем ниже мои доходы.

Зо сделал большой глоток прозрачного рома, чтобы успокоить нервы. Затем подошел к краю причала, достал из сумки поношенные шлепанцы и зашвырнул в воду. Над ночным сентябрьским морем поднимался туман, и Зо услышал жутковатое тарахтение подвесного двигателя задолго до того, как увидел шлюпку.

– Это «Акула II», – сказал Фей. – Я узнаю ее мотор где угодно.

Зо всмотрелся в туман.

– А что случилось с «Акулой I»? – полюбопытствовал он.

– Это больная тема, советую тебе не касаться ее, – предупредил Фей. – Бостон моряк что надо. Получше многих. – Он достал из-за брючного ремня маленький фонарик и стал включать и выключать его. – Но однажды ему не повезло, и при упоминании об этом он звереет.

Наконец лодка вынырнула из тумана. Это была обыкновенная плоскодонка для перевозки товаров, типа вест-индских банановозов, с клиновидным дном и тонкими планширами[65]65
  Планшир – брус по верхнему краю борта шлюпки для придания прочности каркасу.


[Закрыть]. Два подвесных мотора были вытащены из воды, паруса выдвинуты впереди развернуты. Мачта сделана из цельного ствола. Один из матросов бросил на берег швартовый канат, и Зо, пытаясь произвести впечатление, подтянул судно к сваям.

Вблизи, при свете фонаря, ему показалось, что шлюпка уже слишком стара, чтобы быть на плаву. Краска облупилась, гакаборт[66]66
  Гакаборт – кормовая часть борта.


[Закрыть] сломался прямо посередине. Один из матросов конопатил палубу, вставляя между планками затычки из красной замазки. Такелаж был кустарной работы, с краспиц[67]67
  Краспица – распорка между мачтой и снастями стоячего такелажа.


[Закрыть] свисали гнилые веревки. Но хуже всего была рубка.

– Точно с затонувшего корабля, – заметил Зо.

Рубка была облеплена ракушками и не имела ни ходовых огней, ни радиоантенн.

– Так и есть, – ответил Фей. – Бостон снял ее с буксира, затонувшего у Ле-Ке. А вот и он сам.

Капитан вышел из спасенной им рубки. Бостон с его загорелым лицом и седоватой, точно просоленной бородой выглядел как типичный моряк с гаитянского побережья. Он был босиком, в шортах и ветровке, распахнутой на круглом животе. Подойдя к причальному ограждению, он выкрикнул несколько команд, попутно торгуясь с Медсеном Феем.

– Может, у тебя и лучший клерен на всем юго-западе, – признал Бостон, – но ты ни черта не смыслишь в опасностях морской перевозки.

Один из матросов Бостона прыгнул на причал, чтобы погрузить товар на борт, и Медсен Фей вытолкнул Зо вперед, представив его как величайшего антильского любовника.

Бостон посмотрел на молодого человека, точно на судовой груз, и спросил:

– Работать умеет?

– Только это и умеет, – ответил Фей, хлопнув Зо по плечу. – Больше ничего не может.

– Хорошо, – сказал Бостон, – потому что на борт «Акулы II» пассажиров не берут. Мы, как каперы, не ходим ни под чьим флагом, только под флагом коммерции.

– Под флагом прибыли, – присовокупил матрос со шлюпки.

– Вопросы есть? – спросил Бостон.

– Только один, – сказал Зо, наклоняясь над водой. – Что случилось с «Акулой I»?

Причал погрузился в тишину. Перестали суетиться на палубе матросы, человек, конопативший разбухшие от воды планки, поднял взгляд от пакли. Бостон снял ногу с планшира и выпрямился. Сдернул с головы шляпу, вытер лоб и вдруг разразился низким утробным смехом, от которого содрогнулась вся шлюпка.

– Это верный вопрос! – Бостон похлопал себя по брюху. – Единственное, что стоит знать о твоем новом капитане, – судьба его предыдущего судна! – он протянул руку и обменялся с Зо рукопожатием над водой. – Позволь приветствовать тебя на борту «Акулы II». Обслуживание третьего класса до Корая, Пестеля, Мирагоана и Потопренса. – От капитана несло рыбой и бензином. Рука у него была жесткая, потому что он всю жизнь дергал за леску. – Ты отправишься первым классом, как опытный моряк, – сказал он Зо, все еще держа его за руку. – А значит, будешь делать то, что я велю. Ты ведь уже ходил на лодке, правильно?

Зо ходил на каноэ, выдолбленных рыбаками из цельного ствола дерева. Управлял шлюпкой Даниэлло, пока рыбак возился в бухте со своими лесками. Но никогда еще не бывал в дальних плаваниях. И хотя он умел плавать и чувствовал себя комфортно среди прибрежных рифов и мангровых зарослей, но ни разу не путешествовал в открытом море, где не видно берегов.

– Я бывал на многих лодках, – ответил он. Потом взял лопату и сумку и перебросил через планшир. Бостон снова рассмеялся, сказав, что только сухопутный человек может взять с собой в лодку лопату.

– Если только не использовать ее вместо весла, – предложил Медсен Фей.

Моряком Зо оказался никудышным. Бостон велел ему сесть на кормовой штевень и блевать подальше от корпуса. Они вышли в бухту и в густом тумане развернули паруса.

– Отдать паруса! – крикнул Бостон. – Поворот на фордевинд.

«Акула II» была оснащена как шлюп, если не считать того, что главную мачту сдвинули к корме, чтобы можно было установить сразу несколько передних парусов. Команда ловко взялась за шкоты, и кливер[68]68
  Кливер – косой треугольный передний парус.


[Закрыть] скользнул вверх по лееру. Паруса раздулись, и Зо увидел, что они залатаны мешками из-под риса, простынями, а в одном месте – парой джинсов «Левайс».

Когда Зо слегка оправился, к нему подошел один из членов команды, по имени Соломон, чтобы показать судно. Смотреть было особенно не на что. Главная палуба тянулась от носа до кормы. Открытый люк вел в грузовой трюм посредине корабля. Соломон показал Зо содержимое рундука. Там лежали топорик, молоток, фальшфейер[69]69
  Фальшфейер – пиротехническое сигнальное устройство.


[Закрыть], стамеска, набор для конопатки, сверла, свайка, люверсы, бечевка и ламповый фитиль.

Капитанского мостика не было, и Бостон управлял шлюпкой вслепую, со шканцев[70]70
  Шканцы – помост или палуба в кормовой части парусного судна.


[Закрыть] за мачтой. Чтобы лучше видеть воду впереди, он забирался на краспицу или отправлял туда вместо себя кого-нибудь из матросов. Ни штурвала, ни рулевой рубки на шлюпке также не было. Лодка управлялась с помощью длинного деревянного румпеля, выкрашенного в красный и синий цвета. Камбуз находился в кубрике, где в качестве мангала использовалась разрезанная пополам бочка из-под масла.

Груз – преимущественно мешки с углем, предназначенным для жаровен Порт-о-Пренса, – возвышался над планширом на пять футов. На судне не имелось ни спасательных шлюпок, ни жилетов. Между рубкой и грот-мачтой были натянуты три гамака. В одном из них спал какой-то человек, и Соломон шлепнул его по ногам.

– Это Колибри, – объявил он. – Обычно его можно найти здесь.

– Гамак – мой пост, – откликнулся Колибри.

– Колибри не поклонник тяжелого труда.

– Колибри поклонник лотереи, – парировал тот.

– Он ничего не смыслит ни в мореходстве, ни в море.

– Ненавижу это дурацкое море, – подтвердил Колибри.

– Но он умеет чинить все, что работает на бензине, – пояснил Соломон, – поэтому мы и держим его на борту.

Члены команды устроились на палубе, прислонившись спинами к грузу, закурили, откупорили бутылку клерена и стали выпивать. В темноте ром был обжигающим и бодрящим. Они плыли по морской глади на восток, сменяя друг друга у кормового люка и подвесного мотора. Луна осталась далеко позади и уже клонилась к западу, когда на палубу, пыхтя трубкой, вышел Бостон.

– Индейцы умели найти дорогу от Кюрасао до Флориды, используя для навигации только луну, – он указал на ночное светило мундштуком трубки. – А большинство современных моряков не могут реку пройти без радара и карты глубин.

Зо спросил Бостона, откуда у него это прозвище, и капитан поведал ему историю своей морской жизни.

– В детстве я бороздил прибрежные воды в прохудившемся каноэ. Но впервые по-настоящему вышел в море со своим дядей, Десперо Метелюсом. Десперо сколотил состояние, возя оружие и наркотики с Ямайки, но работа была опасная, и ему повезло, что он остался жив. – Бостон глубоко затянулся и рассказал Зо, как дядя Десперо купил собственный глубоководный траулер. – Прекрасное судно с настоящими дизельными двигателями, полноценной рулевой рубкой, крытой палубой и камбузом. Это и была «Акула I». Единственное, что у нее было общего с этой развалюхой, – он топнул ногой по палубе, – имя.

– И что же случилось с «Акулой I»? – спросил Зо.

– Десперо ушел на покой и продал ее мне.

Казалось, что больше Бостон ничего не скажет. Он отщипнул кусочек от нового табачного брикета, набил трубку, зажег ее и выпустил длинную струю сладкого дыма.

– Это было в восемьдесят пятом, – заговорил он, – в самый расцвет лодочных перевозок. Я решил, что смогу совершать по два рейса за сезон. Суда выходили из Пор-де-Пе, и я отправился во второй рейс в июне. Это была моя первая ошибка. Пора ураганов еще не настала, однако вероятность их возникновения уже существовала. И я это знал. Но у меня появилась идея, что, плывя к Кубе, я мог бы воспользоваться восточными пассатами.

Мундштуком Бостон начертил в воздухе карту, обозначая струями табачного дыма призрачные береговые линии.

– Вот самый северный порт Гаити, – показал он. – А это побережье Кубы. Обычно капитан берет курс на Багамы и подходит к Флориде с востока. – Бостон провел трубкой по лицу. – Но я решил, что сумею обмануть береговую охрану США и из Варадеро подойти с юга.

Капитан стал посасывать мундштук, и огонек трубки освещал его глаза снизу.

– «Акула» была обречена с самого начала, – проговорил он. – Из Венесуэлы пришел холодный фронт, а я, дурак, вообразил, будто это хороший знак.

– А на самом деле? – спросил Зо.

– За нами гнался ураган «Боб», – сказал Бостон. – Ветер скоростью шестьдесят узлов. Такой способен сдуть волосы с твоей головы. Он застал нас в открытом море между Кубой и Флорида-Кис[71]71
  Флорида Кис – коралловый архипелаг к югу от полуострова Флорида.


[Закрыть]. Мы привязали себя к мачте.

Бостон рассказал Зо, что «Акула» отважно боролась шестнадцать часов кряду, пока не заглохли двигатели.

– Это было отличное судно, – произнес капитан, глядя вдаль, будто вызывал погибший корабль из небытия. – Оно обогнало бурю на два дня, но та бушевала неделю. Оба двигателя вышли из строя, грот-мачта раскололась. «Акула» пронесла нас сквозь шторм, но теперь мы очутились во власти океана. В нашем распоряжении были только кливер и треснувший руль.

– И что же вы сделали?

Бостон глубоко затянулся, над его головой поднялся сладкий дым и унесся назад, в море.

– Единственное, что было можно сделать, – сказал он. – Начали дрейфовать. Нас сильно снесло к востоку, и я опасался, что мы проскочим мимо Большого Абако[72]72
  Большой Абако – самый крупный из группы островов Абако в северной части Багамского архипелага.


[Закрыть] и попадем в Атлантику, где затеряемся навсегда. Но нас спасло прогулочное судно на Кисе. Багамская яхта прицепила нас к себе и отбуксировала во Фрипорт.

Повисло долгое молчание.

– А я-то думал, вы доплыли до самого Бостона, – заметил Зо.

Капитан перегнулся через планшир и выбил горящий табак из трубки в море. От воды поднялся небольшой дымок.

– Когда таможенник во Фрипорте спросил нас про порт назначения, парень, который был на борту, начал кричать: «Бостон!» У него там жила семья, и, видимо, это было единственное известное ему место за пределами родной деревни. Это сильно рассмешило багамские портовые власти. Они конфисковали мое судно, а меня окрестили Бостоном.

Зо лежал, прислонившись спиной к мешкам с углем, пока они пересекали морские воды, а заодно и лес всей его жизни. В лунном свете он видел маленькие речушки, сбегающие с холмов, и широкие галечные дельты на пляжах, там, где реки впадали в море.

Утром шли вдоль суровых белых утесов. Небо было чистое, вода просвечивала на тридцать футов в глубину. На Гранд-Кайемите пылали костры, напротив уютно расположился среди холмов опрятный, нарядный Пестель. Мимо проплывали гавани – в сущности, не более чем трапы, выдвинутые в море, словно пиратские «доски смерти»; разрушенные бетонные площадки, наполовину затопленные, точно руины древних портов; галечные пляжи, не менявшие облик со дня сотворения мира, где в прибое резвились голые ребятишки. «Акула» шла мимо песчаной отмели под неспокойными послеполуденными небесами, и с юго-запада подул резкий холодный ветер. Бостон приказал поставить паруса, и Соломон со знанием дела взялся за шкоты.

При свете дня Зо увидел, что матросы выглядят безбилетниками на собственном судне. Они ходили босые, в трусах-боксерах и ветровках. Но сами они были добродушными, со здоровым цветом лица и крепкими белыми, словно жемчуг, зубами. Капитан носил жидкую, бесформенную, как кустарник на косогоре, бороду, торчавшую во все стороны.

Бостон привел их в бухту в защищенном от ветров Барадерском заливе, где Соломон разделся догола и нырнул в бирюзовую воду. Зо тоже скинул одежду и прыгнул вслед за ним. Вода была такая прозрачная, что он видел темные тени их членов, покачивающиеся на песчаном дне. Под шлюпкой паслась стайка желтых спинорогов. Молодой человек подплыл к заросшему манграми берегу и побрел по мелководью. Вдали от других деревьев, на небольшом выступе над морем, он заметил авиценнию, сверкавшую только что распустившимися цветами, чистыми, как снег. Зо сорвал четыре цветка, похожих на колокольчики, решив, что когда-нибудь он опять увидит Анайю и подарит их ей.

Они вошли в отделяющий остров Гонав от полуострова южный пролив при сильном волнении. Прибрежные воды бороздили маленькие рыбацкие лодчонки, у горизонта неуклюже разворачивался красный танкер. Вечером «Акула» бросила якорь в мангровой топи, на спокойной воде. Якорем Бостону служили четыре связанных проволокой автомобильных аккумулятора с прикрепленной к ним цепью. Соломону было не под силу справиться с этой штукой в одиночку, поэтому Зо поднял ее с палубы и перебросил через планшир, словно спортсмен, толкающий ядро. Они дождались, пока закончится цепь, и долго дрейфовали в тишине, с заглушенными двигателями.