Текст книги "Дурак космического масштаба (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 60 страниц)

Он резко встал.

– Я заявляю перед лицом всех присутствующих, что в войне с Империй нарушены традиции. Я заявляю это как наследник хранителей традиций. Как глава Дома синего Камня Памяти, о которой следует говорить вслух! Я предлагаю вам к изучению архивы Дома Королевского граната и заявляю, что война ведётся не по причине различия между нашими культурами и не во славу выживания наших народов. Война ведётся за пригодные к эксплуатации территории, для наживы одних и унижения других!

Эрцог сел. В зале было пугающе тихо. К чему же клонит Локьё? К тому, что воевать с имперцами-недочеловеками нравственно, а с имперцами-людьми – безнравственно? Но это – неправда. Воевать безнравственно всегда… Или… Или – этого всё равно не поймут? А истиной… Истиной может стать в какой-то момент даже нелепый огрызок правды?..

– Мы не можем пойти на переговоры с правительством Империи, – продолжил, помолчав, Локьё. – Сегодняшнее положение психического равновесия аллеретив сложилось только здесь, на юге. Только здесь мы можем опереться на собравшихся. На тех, кого я выбирал для этого совета поименно.

Он помолчал.

– Когда-то те из нашего общества, кто ощутил, что мирами движут всё-таки не жадность и желание испражняться там, где застала нужда… просто ушли. Они знали, что нельзя научить человека быть человеком, можно лишь позволить страданиям воспитывать его дух. Мне тоже легче было бы уйти. Я не буду скрывать, что положение наше безвыходно. Мы не в состоянии заключить мир, но и дальнейшая война не приведёт к победе ни одной из сторон. И вы сейчас видели, почему. Я поясню, для недогадливых. Противостояние на уровне паутины приведёт к обрывам и напластованиям вариантов событий. Рано или поздно, паутина лопнет, и мы погубим всё обитаемое пространство. Понимающие услышат во второй части сегодняшней встречи трагическую историю, которая произошла в незримой Вселенной. А привела эта история к гибели одной из планет Содружества, имя которой – Плайта. Две разные воли сошлись там с неоправданной силой, и ткань паутины была разорвана. Запаситесь паллиативами, эта история будет достаточно тяжела для восприятия. Если вы ещё не ощутили пропасти между миром людей и мирозданием, – я дам вам эту возможность. Для этого мы и собрались сейчас здесь. Капитан Пайел, – обратился он ко мне, – покиньте кресло. Я хочу, чтобы каждый из присутствующих принёс клятву не разглашать услышанное, ибо иного выхода я не вижу. Формально на этой встрече мы подтвердим военное перемирие. На деле, мы заключим перемирие с учетом взаимопроникновения культур в границах сектора. Мы восстановим торговые коридоры и миграционные потоки. Не сразу, но осторожно и постепенно. Война в южном секторе должна стать большим и хорошо сыгранным блефом для северной части Империи и Содружества. Потому что речь не идёт об уступках и демаркационных линиях, речь идёт о медленном затухании конфликта. Средствами военных изначально, а следом – средствами пропаганды. Такой умелой и осторожной, какую сумеют разработать психологи. Процесс должен затянуться не менее чем на пять лет, чтобы ему не угрожала кратковременная человеческая память. Через пять лет, даже если я не доживу до этого, война должна смениться в сознаниях простых граждан неким условным противостоянием сил Содружества и Империи.

Эрцог снова поднялся и подошёл к детекторной платформе.

– Сейчас каждый из вас, по очереди, займёт это кресло и выскажется. И вы понимаете меня правильно, если полагаете, что сумевший скрыть свои мысли просто не выйдет из этого зала. Я – не кресло, и физические параметры меня ещё ни разу не обманули.

Я посмотрел на Локьё – лицо его ничего не выражало. Совершенно. Оглянулся на Колина. Тот едва заметно кивнул мне, успокойся, мол.

Я не понимал, нравится мне происходящее или нет. Эрцог говорил слишком много взаимоисключающих вещей сразу. Что из всего этого враньё, а что – правда?

Но вот свои, похоже, его понимали. А наших от лишних вопросов удерживал Дьюп. У них, наверное, картина происходящего раздвоилась уже полностью, а, может, и расстроилась. Версий было три – мы напали на Тэрру и оказали некую услугу дому Сиби, за что эрцог идёт на некое странное перемирие. Мы не нападали на Тэрру и благодарное Содружество открывает торговые пути, нужные больше всего им самим… Чушь полная. Мы напали на Тэрру, но Содружество продляет перемирие, потому что у нас хватило психической силы встать с ними на одну ступеньку, а раз так – значит, нам МОЖНО было напасть…

Атт и все его звери!

Присутствовавшие медленно, друг за другом, под тяжелыми взглядами эрцога и Колина, клялись в своей лояльности и расходились на перерыв. Наши офицеры ещё пытались как-то пообщаться, хоть у них и не очень получалось, экзотианцы уходили молча.

Вот и скажи мне теперь, что есть правда, а что – ложь? Ведь начни эрцог с правды, что вышло бы из этого разговора?

2. «Леденящий», флагман эскадры Содружества, гостевая каюта

К концу дня я уже ничего не соображал.

После перерыва Локьё устроил нам такую эмоциональную встряску, дав прочувствовать, как именно перекрывают друг друга событийные пласты и рвётся реальность, что я удивляюсь, почему никто не отдал концы прямо в зале. Лично я не сдох только потому, что уже ощущал подобное на Плайте. Но не знал, что эти процессы – результат неумелых и жестоких игр человека с мировой паутиной связей. Когда наше "хочу" – рвёт и калечит мироздание.

Это, пожалуй, всё, что я понял.

Остальные слова и действия Локьё были для меня одним сплошным внутренним противоречием. И я ждал конца встречи, чтобы поговорить, или хотя бы помолчать об этом с Колином.

Потому и заметил, как они с эрцогом скользнули в одну из гостевых кают. Может, хотели и дверь запереть, но не успели. Впрочем, никто мне особо не удивился.

– Ну как ты сегодня? Развлёкся? – спросил Локьё, наливая себе воды.

В стакан он без особых церемоний сыпанул порошка из маленького контейнера, обитавшего в нагрудном кармане. Эрцог утомились, они нуждались в допинге.

Колин в допинге не нуждался, он сам был себе допингом. Мысли блуждали в нём иначе, чем во многих. Но и занимали его, почище любого наркотика.

– Садисты, – отреагировал я, тоже отбрасывая церемонии и откровенно вышаривая в барчике йилан. – Если я что-то понял, кроме того, что мою тупую персону использовали в тёмную – считайте меня яблоком с ушами!

Локьё захохотал и развалился в гомеокресле. Кресло с готовностью присосалось к нему, массируя.

Йилана я не нашёл. Каюта, куда Колин и эрцог юркнули, спасаясь, как выяснилось, от стюарда, медика и дежурных, оказалось не заточенной под мои вкусы.

Дьюп снизошел до обозрения занятий младшего командного состава: вытащил из кармана кителя плоскую пачку и кинул мне.

– У нас кроме тебя никого на эту роль и не было, – Локьё отхлебнул, покатал жидкость во рту и расцвёл, что бакросский веник. – Не боись, не спёкся бы. Эйниты заверили, что ты и не такое выдержишь. А предупреждать тебя было нельзя, наши почувствовали бы подставу.

– Почему никого не было кроме меня? А Колин?

– Твой "Колин" – потомственный лорд Михал. Что он мог доказать? Что переметнулся с нашей стороны на имперскую? Среди ваших есть пара-тройка небездарных, но девять… Девять это полноценный кольцевой эгрегор, как тебя, надеюсь, учили. Это минимум для создания общего психополя, весьма агрессивного при таком негативном настрое.

– Я ж ни разу на практике… – видимо, я занервничал, наконец, потому что воду пролил.

– Если бы ты хоть раз на практике… – Локьё зажмурился и отдался креслу.

– Поубивал бы, – кивнул на мой вопросительный взгляд Дьюп.

– Знаешь, почему в Содружестве совершеннолетие – 42 года? – спросил Локьё, раскачиваясь в кресле.

Я задумался. Возрастной ценз у экзотов не был продиктован нуждами государства, там хватило бы и 25-ти, которых добивались наши.

– Не знаю, – сдался я. – Это-то тут причём?

– Возрастной ценз инициации нарушается в Домах камня, – бросил Колин блаженствующему эрцогу.

Тот приоткрыл один глаз:

– Не так уж часто. Опасное это дело – взять малолетнего щенка, с его взрывной энергетикой, способностью самовосстанавливаться и резервами психики, а, главное – с абсолютной детской беспринципностью… и выучить на монстра!

– Почему на монстра? – удивился я.

Колин направил кресло к столику, где я заваривал йилан, и завладел чистым стаканом.

– Видел, что ты можешь натворить при желании? – спросил он, наливая себе горьковатой жидкости. – А ведь тебе далеко не семнадцать. Какие-то личностные механизмы уже сформировались и в беспредел сползти не дают.

– Сила, мальчик, от возраста зависит, в обратной пропорции, – выпрямился эрцог и тоже потребовал жестом свою порцию йилана. – Начиная с полового созревания, психическая сила начинает нарастать. Пика достигает примерно к двадцати-тридцати годам. Это очень в среднем, бывает и раньше. Потом самоотдача индивида становится меньше, жертвенность поступков тоже падает и сила устанавливается на каком-то стабильном уровне. Вот с этого момента у нас и начинают обращению с нею учить. Можно бы раньше… – эрцог помолчал, смакуя напиток. – Но больно сложным становится процесс воспитания. Чтобы личность смогла управлять собственной энергетикой – должна сначала сформироваться эта самая личность. Человек должен пройти через все положенные кризисы, созреть. А наша знать и так с детства в не самых лучших условиях для формирования здоровой психики. Вот потому, кстати, про воспитание в аристократических семьях и рассказывают всякие ужасы. Уж кто как может, так и пытается научить молодёжь выживать и правильно социализоваться. Всё, что в обычной семье ребенок получает сам по себе – трудности, ограничения, наказания – мы формируем искусственно. Потому что психическая сила – огромный соблазн. Страшнее, чем непомерные наши состояния и власть. Так что с тобой нам сильно повезло: кого-нибудь со средними данными наши задавили бы, девять – достаточное число для коллективной воли… Один ты у нас такой. И имперский, и ни одного реомоложения не прошёл, да и видно по тебе, что голая стихия. Ты ж со страху, как на Мать опирался, так и опираешься. И выезжаешь не на знании, а дурака включаешь. Этого не подделать. Тут и доказывать никому ничего не надо было. Снесла курочка яичко, а из него вдруг и вылупилось… – он смерил меня оценивающим взглядом. – Все знают, мальчик, что воля и направленность мыслей первична физике, что именно устремления человечества изуродовали его генетический код, а уж потом придумали все эти биодобавки и яды, на которые списывают упадок цивилизации землян. Все знают. Но никто не видел. Руками не щупал. А тебя можно пощупать. И убедиться, что воля заставляет и природу отыграть назад. Что мы получаем второй шанс, чистый, настоящий. И мы выживем как цивилизация людей… Громко я сказал? Напугал, поди? – он натянуто рассмеялся. – Выкинь из головы…

Я оглянулся и увидел, что на эрцога весьма сердито смотрит Дьюп.

– Ну да, – согласился Локьё. – Хвалить тебя – только портить. И генералов душить бросай. Увижу ещё раз – мало не покажется. И не надо мне говорить, – мотнул он головой, не давая оправдаться, – что ты не знал, а он сам напросился. Отвечает тот, кто сильнее.

– А виноват, между прочим, тот, кто пострадал, – парировал я. – Тот, кого ударили, сам несёт в себе первопричину насилия. Эйниты так говорят.

– Вот ты сейчас пострадаешь, а виноват пусть даже буду я, – согласился эрцог. – Ты знаешь, что у меня непреходящее желание тебя выпороть? С той самой нашей первой встречи?

Я покачал головой, вглядываясь в его лицо. Что за чушь он сказал? Он меня хотел… Да придушить он меня хотел!

Но я его, наконец, понял.

Скажи Локье мне сейчас "придушить", я отмахнулся бы от этой фразы. Не затормозил бы на ней, не дошёл своими мыслями до истинного смысла.

Мысль изреченная – есть ложь.

Он весь день сегодня лукавил, чтобы объяснить самым разным людям лишь им понятную правду. Это было похоже на стояние экскурсантов перед абсолютной белой картиной, где экскурсовод говорит одному – здесь нарисовано дерево, второму – а для тебя это – лошадь, третьему – а ты видишь солнце. И каждый уходит, понимая, что видел именно это. Хотя знает, что на картине на самом деле – ничего не было.

Истина – это не правда. Но и не ложь. В ней – правда и неправда сразу.

А любовь?

Локьё кивнул на меня Дьюпу, фыркнул:

– И ты боишься, что я его испорчу? В этих мозгах – пробу уже негде ставить!

– Просто сегодня он стал взрослым, – сказал Колин.

– Ты хочешь сказать, этот хаго больше не будет мне хамить? – нахмурился эрцог.

– Так неангажированно? Вряд ли. Он скоро будет умнее нас обоих. У нас с тобой никогда не было детей. По-настоящему – с капризами и грязными пелёнками. А у него – дочь. И ещё кто-то скоро… Алана говорит – мальчик.

– Мальчик, у меня? – неискренне удивился я.

Открыв рот, я уже знал, что родится мальчик. И знал – у кого. Это знание пришло сразу и само. Во всей его истиной противоречивости – с болью, страхом, радостью и любовью.

– Мда… – сказал Локьё. – А ведь и вправду вырос…

Он поднялся из кресла, шагнул к столу, потом вдруг развернулся ко мне и заглянул в глаза.

Не знаю, что эрцог делал со мной, но, закончив рассматривать, он вдруг протянул руку и коснулся моего плеча.

В этикете Экзотики – это крайняя невежливость – нарушить чужое физическое пространство. Но это была невежливость для него, не для меня. Он протянул руку, словно проверяя во мне что-то, какую-то чужую, иную правильность. А потом спросил:

– Ты мне дочку обещал показать, помнишь?

Послесловие

1. Кьясна, община эйнитов

– Белая Мга живёт за Костяными болотами. Через полый стебель донницы пьёт она ленивые людские души. Да так пьёт, что иной и рад. И кажется ему – нет счастья иного, чем выпитым быть до донышка. Уж потом только плачут. Да поздно. Выпьет Мга, и уйдёт себе за болота. А после и не отыщешь её. Не видна она тем, кто без души-то, вот как. У кого есть душа, тот и глядеть на неё не захочет, а у кого нету – тому, сколько не ищи – не откроется. Да ты спи, маленькая, спи. Сюда она не придёт. Нет тут у нас ленивых-то.

Но двухлетняя Майи-эль, живая и сообразительная не по возрасту, всё-таки спряталась на всякий случай с головой под одеяло. Под одеялом оно вернее.

Старая нянька покачала головой. Завтра опять приедут её "до", опять весь день на землю не ступит. Так и будут носить, передавая из рук в руки, бугаи здоровенные.

Агжея и Колина малая упорно называла "папа", а Мериса – дядя. Нянька пыталась объяснить ей, что он "дада" – дедушка, но Пуговица мотала беленькой головенкой и упорно стояла на своём: раз "папа Ажей" говорит, что дядя, значит – дядя!

2. Заключение

Мир не очень изменился за эти полтора года. Но напряжённость в секторе постепенно ослабевала: в дэпах потихоньку писали, что противоречия между нашими мирами не такие уж и глобальные, да и население гораздо ближе и в психологическом, и в социальном плане, чем считалось раньше.

Локьё, начав возиться с Лесом, вызвал на "Леденящий" полдесятка подходящих тому по возрасту племянников и всерьёз увлекся воспитанием детей.

Энрек осел на Тайэ, но вел там далеко не отшельнический образ жизни. Он ухитрился влезть в десяток весьма странных историй, и не закончил бы обучение, если бы капитально не обморозился. Болезнь приковала его к постели на полгода, но нервной системе пошла на пользу.

Колин с головой ушёл в политику. В нашу, имперскую. Придуманное нами равновесие требовало, чтобы в Центральных мирах Империи продолжали питать милитаристские иллюзии.

Комкрыла проводил совместные с Содружеством военные учения. Он догадывался, к чему приведёт это странное перемирие. Впрочем, и я уже догадывался, что будет, когда войдёт в силу настоящий наследник крови дома Аметиста – Рик Эйбол. Только сформулировать вряд ли бы смог. Истинное знание существует само по себе, вне процессов нашего мозгового вещества. Оно – просто существует. Хотя с трудом сводится к человеческим словам и понятиям. Разве что иносказания выручают…

В целом – понятно было, что с усилением дома Аметиста вся наша система сдержек и противовесов рухнет в одночасье, юг Империи развернётся ядовитыми зубами к своему же центру, а в Домах камня прольётся кровь, которая поглотит большую часть ленивых и слабых.

Но всё это будет потом. И я успею ещё выучиться, разобраться в детях и обеспечить грантскими охотничьими всех капитанов, мечтающих завести на корабле собаку.

Мы отыграли почти два десятилетия условного мира. И ты сам решай для себя, стоило ли это жизней тех, кого уже не вернуть.

Я пока научился всего лишь не ставить вопросы ребром. Потому что истина – не рождается в споре. Она же просто не может быть выражена словами…

Я чувствую теперь, что иначе поступить не мог. Это было бы предательством самого себя. Если бы ты выбрал другое решение – это была бы твоя жизнь и твоё мироздание.

И не надо жалеть о прошлом. Если когда-то ошибся – не повторяй ошибок, вот и всё.

И знай – никто и никогда не сможет предвидеть будущее, если его творцы не закованы в твердь телесных понятий о мире. Мир – сначала тонкое и невидимое, и лишь потом из замыслов и причинных связей рождается твёрдое и способное плакать.