355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кристиан Бэд » Дурак космического масштаба (СИ) » Текст книги (страница 56)
Дурак космического масштаба (СИ)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 14:11

Текст книги "Дурак космического масштаба (СИ)"


Автор книги: Кристиан Бэд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 60 страниц)

Или…

Иннеркрайт поднялся, помогая себе руками, и… бросился к шлюпке.

Женщина оглянулась неспешно, улыбнулась сама себе и двинулась следом, разбирая на ходу спутанные ветром пряди.

5. «Гойя», открытый космос

Лендслер наземных войск юга Империи всё ещё был на «Гойе», так сказала Дарайя.

Ему, может быть, и не понадобятся слова, чтобы понять такого же, как он, но командиру крыла, Дайего Абэлису, придётся что-то говорить, убеждать… Что?

Энрихе выругался про себя и поймал укоризненный взгляд женщины. Раньше он не позволял себе ругаться при женщинах. Он был совсем другим раньше.

Иннеркрайт склонил голову и подставил шею, как делает виноватый хайбор. Сознание его помутилось на миг, но шлюпку тряхнуло на входе в ангар, и он как-то выплыл.

В ангаре пахло ветошью и горячим металлом.

Энрихе выпрыгнул первым. Он не стал пропускать женщину вперёд: забыл, что у людей положено так.

У шлюза уже ждал ординарец. От него, как и от пилотов, резко пахло потом. Боится. Но кивнул и пригласил следовать за собой. Вцепиться бы в этот нахальный загривок. Какое он имеет права идти впереди, молокосос! Иннеркрайт едва сдержал рвущееся из горла рычание. Ординарцу очень повезло, что капитанская оказалась всего в двух поворотах от ангара.

В капитанской ждали двое – высокий, худощавый генерал Абелис и…

Энрихе застыл на пороге, уставившись в бархатные чёрные глаза. Сознание извернулось в нём, но упало не на четыре лапы. Нет, это не вашуг. Это же лендслер наземных войск юга, генеарл Макловски, Колин, друг Агжея!

Он выдохнул и рухнул в предложенное кресло. С чего он решил, что у него нет аргументов в этом споре? Ещё до знакомства с биологическим отцом Энрихе занимался поставками военной техники и программ быстрого реагирования на внутренние планеты Содружества. Пришлось ему монтировать системы ПВО и на Тэрре. И он прекрасно помнил не только общие схемы, но и коды защиты, настройки. А пароль подобрать – не более чем дело техники. Или – одного техника.

Да, это предательство. Но его УЖЕ объявили предателем и даже осудили условно. Осудили по одному только слову кровавого эрцога. Так пусть же его ложь станет, наконец, правдой!

Глава 37. Кровь с ножа
1. «Гойя», открытый космос

– Почему ты взялся его защищать?

Это Колин. Зачем он спрашивает? Он же понимает, что звери друг друга не предают, не лгут. Они не умеют, не могут…

Энрихе затравленно молчит, но лендслер требует понятного другому человеку ответа. И иннеркрайт бормочет:

– Не знаю… Он свой… живой. От него ещё молоком пахнет.

– Слыхал такие аргументы? – усмехается Колин, но глаза у него серьёзные и страшные.

– Кончай мучить парня, – отвечает ему худой и черноволосый.

Кто это? Это… Это командир южного крыла Империи, генерал А… А..?

– У меня салфетки кончаются, – генерал Абэлис коснулся очередной изысканной бумажной лодочкой лба Энрихе. Тот был мокрым, как мышь.

Иннеркрайт обвис в кресле и дышал тяжело, с хрипом. Хотя внешне ничего особенного в капитанской "Гойи" не происходило. Лендслер даже, в общем-то, не допрашивал гостя. Но расспрашивал: глядя в глаза и выпуская из поля зрения лишь на короткие промежутки – глоток-два воды. И уже через час такой беседы Энрихе лежал в кресле, не пытаясь подняться.

Генерал Абэлис нервничал. Дарайя замерла в углу, превратившись в статую из редкого в освоенном пространстве синего акцидита – хоть и поделочного, но весьма дорогого камня. То ли свет так падал на неё, то ли зримым стал плотный кокон психической защиты. Без защиты тут было нельзя: атмосфера в капитанской давила, как многометровая водяная толща, не давала дышать, а если лёгкие выпрашивали-таки вдох, тяжёлый воздух закупоривал жилы.

– Он похудел у тебя на три кило, не меньше, – поморщился генерал Абэлис: в каюте явственно пахло не человеком – зверем. – Бросай, право. Я тебе уже десять раз поверил.

– Дело не в тебе. Ему не дали "перегулять" своё состояние. Теперь нужен стресс, чтобы полностью вытащить человека из того, что ты видишь.

– Ты уже из меня человека вытащил!

Комкрыла тоже выглядел не лучшим образом. Загар скрывал бледность, но не синеву на висках и под глазами.

– Тогда иди, пройдись, я ещё не закончил, – предложил с каменным лицом Колин. Лендслер улыбчивостью и раньше не страдал, и было непонятно, угнетает ли его самого им же созданная тяжесть.

– Думаешь, он потом тебе спасибо скажет? – комкрыла поискал глазами салфетки. Не нашёл. Однако дежурного не позвал.

– В гробу я видел его "спасибо". Но я должен быть уверен, что помутнения рассудка у Энрека на Тэрре не случится. Я не собираюсь за ним бегать.

– На Тэрре?

– Не делай вид, что не понял. Кое-что мы сообщили Драгое по выделенке. Но в подземелья мне придётся лезть самому.

– Сумас… – хотел возразить генерал, но оборвал сам себя и обречённо махнул рукой. – Да иди ты хоть к кошачьей матери, спорить с тобой. На шлюпке?

– А как ещё? Время дорого.

Лендслер, склонив голову к плечу, разглядывал Энрихе. Генерал Абэлис тоже встал над иннеркрайтом: меняющие цвет глаза нежданного гостя, его странные интонации, пробивающиеся сквозь лоск манер, – он изучил уже в подробностях.

– Ты полагаешь, Энрек действительно так опасен?

– Трудно сказать… Но человека пополам может порвать, если ему что-нибудь померещится. Думает он как зверь – в этом состоянии вообще иначе воспринимаешь реальность. Переболеет – тогда будет контролировать себя лучше.

– Вот так, как ты? – невесело сиронизировал комкрыла.

Энрихе на миг открывает глаза. Лицо у генерала Абэлиса синеватое, покрытое испариной. Ему трудно находиться рядом с теми, внутри которых нервничает и ворочается полусонный зверь. Он не знает, как ему повезло, что полусонный.

– А что, созрели новые претензии? – лендслер поймал и удержал взгляд генерала.

– С чего бы? Ты невыносим, как и всегда, – комкрыла вздохнул, повертел головой, но из сухого в каюте осталось только расшитое декоративным узором полотенце (такую вышивку называли когда-то "ришелье"). – Только один человек на моей памяти мог тебя не просто терпеть, и того ты пытаешься сейчас угробить.

– Вот потому я и должен быть на Тэрре.

Генерал Абэлис, поколебавшись, взял полотенце, наклонился к Энрихе и стал вытирать ему лицо:

– Это не заразно, хотя бы? – спросил он, аккуратно и тщательно убирая пот. Он всё привык делать аккуратно и тщательно.

– При контакте? Вряд ли.

– А как?

– Мама в детстве говорила – не ешь с ножа, придёт вашуг и уведёт с собой душу. Часть правды в этом есть, видимо. Мне попалась потом старинная история про то, что посредником духу зверя служит именно холодное железо. Вот это мы с тобой сейчас и проверим.

Странный звук прошелестел во внезапной тишине.

Энрихе заставляет себя смотреть, но видит лишь спину генерала Абэлиса и тёмные глаза Дарайи – материнские, тёплые.

– Какой красавец, хоть и однолезвийный, – удивляется комкрыла. – А у нас больше в ходу кинжалы.

– У нас тоже, но кинжалом неудобно бриться, – вроде как шутит лендслер.

– И что, парня надо совсем зарезать? Или обойдётся кровопусканием? – комкрыла тоже пытается шутить, ему не по себе. А вот Дарайя весьма спокойно наблюдает за происходящим. Крови она не боится.

– Спирт есть?

– "Акватика". 72 градуса. Подойдёт?

– Дашь ему запить. Если просто кровью напоим – может открыться рвота.

– Чьей кровью?

– Его собственной. С ножа.

– Мракобесие какое-то… – Дайего передёрнул плечами, но бутылку принёс и в стакан чего надо налил.

– Теперь держи его: дёрнется не к месту, а нож острый.

– Может, позвать кого?

– Лучше без лишних глаз. Не бойся, удержишь.

Энрихе вскрикнул, и по его телу прошла судорога. Но той, сумасшедшей звериной силы в нём уже действительно не было.

– Всё, – сказал Колин, вытирая окровавленные руки о вышитое полотенце. – А ты боялся. Сейчас очнётся и полетим. Спасибо, что помог. Да… – он оглянулся на Дарайю. – Проводящую нужно отвести на Кьясну.

– Я бы ещё погостила на этом удивительном корабле, – улыбнулась эйнитка, превращаясь из статуи в женщину.

– Это может быть опасно для тебя, – нахмурился Колин.

– А может быть и НЕ опасно. И в таком случае вам трудно будет обойтись без меня, – она расправила юбки и улыбнулась. – После.

– Лучше не рисковать, – покачал головой лендслер. – И без того рискуем без меры.

– Как знаешь, Носящий зверя, – Дарайя встала. – Я передам Айяне, что ты помнишь. И думаешь о ней. Да и мальчишку вашего возьмём, если что. Взяли бы и этого, – она кивнула на безвольное тело в кресле, – но отец не отдаст. Вот тут уже ни при каком раскладе, как у вас говорят. Торопись, лендслер. Паутина неспокойна. Если ты не полетишь…

– Я знаю, – нахмурился Колин.

– Тогда – удачи тебе. Хотя вряд ли в этом мире есть слепая и глухонемая удача.

Эйнитка тенью выскользнула из каюты. Лендслер тоже поднялся, наклонился к Энрихе, похлопал его по щекам, приводя в чувство.

Комкрыла генерал Абэлис окинул тоскливым взглядом дефлорированную капитанскую и поднял с пола испачканное полотенце.

– Знаешь, почему я выбрал когда-то армаду? – спросил он то ли соседнюю стену, то ли пульт. – Я хотел более простой жизни. Безо всей этой мистики, которой забиты мозги в наших Сороднениях. Мне казалось, что хоть где-то можно жить сообразно законом человеческой мысли, а не биться в невидимых сетях. Как я ошибался…

– Тебе уже перевалило за сто, не пора наплевать на утраченные иллюзии? – повёл плечами Колин. – Мир таков, каков он есть. И полагать, что люди определяют его законы может только щенок, которому хозяин впервые налил в миску молока и тычет туда мордой. Ты не слепой и не глухой, это заметил ещё лорд Адам.

Дайего вздохнул. Меньше всего он сейчас был похож на умудрённого опытом столетнего капитана.

Уже в шлюпке Энрихе ощутил вдруг холод и сосущее одиночество. Силы возвращались к нему постепенно. Зверь всего лишь дремал: мышцы наливались энергией по первому зову. Но что-то родное его душе удалилось, и он начал тосковать по утраченной части самого себя.

Иннеркрайта трясло, и кто-то из пилотов накинул ему на плечи куртку. Куртка пахла чужим молодым телом, хранила чужое тепло. Он пригрелся, начал дремать. И ему всё ещё продолжало что-то сниться, как снилось совсем недавно наяву.

Нужно добавить, что внутренним зрением Энрихе видел в капитанской каюте "Гойи" совершенно иное. Он видел, как горы вырастали на лезвии грантского клинка, и солнце садилось сквозь солнечное сплетение. А вот стороннему наблюдателю, как ты убедился уже, происходящее показалось бы весьма обыденным и банальным. Этим, в общем-то, и отличается настоящий обряд от дешевого спектакля.

2. Над Тэррой

Скорость после выхода из прокола была такой, что мимо Тэрры пришлось проскочить. Потому, развернувшись, мы и успели засечь самое начало сражения. Когда корабль-брандер отцепился от своего массивного «пуза», и один из сторожевых кораблей Содружества обратился в плазму.

Дальше я не знаю, что было. Мы стремительно гасили скорость и приближались к Тэрре, чтобы выпасть на неё рассветным дождём. "Персефона" выскочила прямо из-за солнца, когда радары ослепли на один долгий миг. А через секунду системе ПВО уже было проблематично подсчитать, сколько маленьких пчёл движется к планете. Потому что она была атакована другими нашими кораблями.

А мы уже вошли в тропосферу. И системные ПВО были нам до лампочки.

А вот эскеперам мы всё ещё были по зубам. Только таковых что-то не наблюдалось. Наглость в нашем случае оказалась лучшим оружием, и шлюпки с "Персефоны" проскочили непосредственно в воздушное пространство планеты практически все. Я услышал в наушнике приглушённый мат, нас прикрыли сбоку, но это уже были наземные ПВО, гораздо менее эффективные, чем те, что болтаются в термосфере планеты.

Мы всё быстрее шли вниз. Мне казалось, что слышу, как тяжело дышит Дерен. Или это в ушах сопело и чавкало? Я смотрел на карту подземелий, она буквально притягивала мой взгляд, и мы, словно бы, неслись под землю.

– Дерен, эбит рэ, ни Хэда не видишь! – раздался в наушниках голос Роса, и мы тут же вильнули в сторону.

Ну, наконец-то. Я уж думал, никто за нами и не погонится. Не хорошо, право, так клювики разевать. Это не мама летит птенцов кормить.

Справа полыхнуло так, что наши навигационные системы ослепли на пару мгновений. Кусаемся, да? Бывает…

Наша шлюпка утробно рявкнула в ответ.

– Дерен, хэммэт тэ мае! Не стрелять! Выполнять основную задачу!

– Рука дрогнула, господин капитан.

– У меня сейчас тоже дрогнет кое-что! На тридцать градусов уходи, вест к надиру!

– Есть, тридцать.

– И отдай всё напряжение на щит, чтобы соблазна не было. Стрелок, блин…

Хотелось ругаться дальше, и я замолчал. Понял, что это нервы.

Вторым пилотом я посадил Эмора. В воспитательных целях. Ему тоже без меры хотелось пострелять. Со мной в шлюпке были Келли, Дейс и один из наших техников Ико Лемель. Проблемка у него имелась – на стандарте плохо говорил, но мы понадеялись, что математика одна для всех. Больше места в шлюпке не было – Дейс и Лемель и так сидели на полу.

– Капитан, "сетка".

– Уходи по дуге! Эмор – мордой в экран. Первая брешь – наша.

Тряхнуло. Следующие за нами тяжёлые шлюпки тупо пошли тараном на головное здание наземной системы ПВО. Даже если защитное поле они не пройдут, взрыв антивещества даст такую температуру, что компьютерные мозги потекут и за периметром. А на грунте поймут, что у нас самые серьёзные намерения, к чему они здесь, в тылу, совсем не привыкли.

– 24/44 – завихрение поля!

Завихрение – это такая воронка в электромагнитной сетке защиты. Не 100 %, но может и проскочим. Учитывая, что температура будет только расти – лучше сейчас.

– Давай, – сказал я.

Дерен что-то насвистывал себе под нос – события развивались веселее некуда. Нас кидало так, что адреналина хватало и без стрельбы.

Завертело, подбросило… Проскочим или нет? Хэд! Хорошие компьютеры на Тэрре.

Я думал Дерен заложит вираж, но он перевернулся пузом вверх и снова вошёл в воронку, но не вертикально, а под углом градусов в сорок. Шлюпку провернуло, как в гигантской мясорубке и выплюнуло. И мы понеслись вниз, не снижая скорости.

– Капитан, можно? – прошептал Дерен.

Я понял, о чём он.

– Стреляй уже, Хэд с тобой, – сжалился я.

Под нами вырастало головное здание компьютерного центра, с жабрами вентиляционных шахт от спрятанных под землёй электронных мозгов. Трудно первому прорвавшемуся не всадить светочастотный в прямо в жабры такому отличному монстру.

3. Тэрра, Альдиивар – родовое поместье эрцогов Дома Нарьяграат

Да, нас не ждали внизу…

Миновав выжженную шлюпками зону, мы сели, подавив огнём минимальное сопротивление. Следом на Альдиивар посыпался десант с "Персефоны" и других кораблей.

Земля взбрыкивала от акустических ударов тяжёлых шлюпок, а я метался по полуразрушенному поместью кровавого эрцога, собирая своих, потому что вниз нужно было идти хоть и небольшой, но группой. Я предусмотрел несколько вариантов, потому что не все шлюпки долетают, обычно, до грунта. Но человек двести нужно было собрать, как ни крути.

А ещё мне был нужен Дерен. Я не знал, смогу ли почувствовать, где прячутся эрцог и его брат? Как их найдёшь, если под поместьем – многокилометровый и многоуровневый лабиринт?

Мы прятались за бетонным кубом продовольственного склада. Периметр ещё держался местами, и это оберегало нас от падающих сверху пылающих обломков. Но становилось всё жарче. Защитное поле спецкостюмов пока справлялось с температурой, а вот радиация уже зашкаливала.

Долго на поверхности находиться в таком режиме нельзя. Да и медлить нельзя. Противовоздушная защита на Тэрре вряд ли старой системы, а, значит, она имеет вторую, а то и третью линию защиты. Сейчас переключат управление периметром на резервные блоки, и поле над нашими головами начнёт затягивать "раны". Пробиться наверх – тоже будет отдельной задачей. Если сумеем захватить эрцога, конечно. О том, что не сумеем – лучше не думать.

Группа десантников постепенно собиралась вокруг меня, но собиралась медленнее, чем хотелось бы. Разброс по приземлению оказался слишком большим. Набралось пока человек пятьдесят, но ждать я больше не мог.

Поискал глазами Дерена: парень стоял, привалившись к стене, глаза закрыты. Что это с ним?

Взял пилота за плечи, встряхнул…

– Не могу, капитан, – прошептал он. – Что-то не пускает. Не слышу ничего, и давит. Со всех сторон давит…

Я выругался. Оглянулся на Эмора – тот выглядел лучше, но у него и чувствительность была меньше. А у меня, видимо, ещё меньше, потому что в моей голове всё тикало как надо, без "не могу" и "давит". Но кроме плана лабиринта, закачанного в спецбраслет, никакой "лишней" информацией я и не владел. И как я теперь должен ловить этих проклятых свиней?!

Да… Нам-то казалось, что просчитано всё…

Всё, кроме нечеловеческих возможностей кровавых ублюдков!

Глава 38. Изнасилование как способ
1. Тэрра, Альдиивар – родовое поместье эрцогов Дома Нарьяграат

Агескел Сейво Эйвори, сводный брат Энселя Айиктана Эйвори, эрцога дома Темного королевского граната, почти не спал последние трое суток. Бессонница измучила его. Не помогали ни лекарства, ни проверенные приёмы психического контроля. И он страдал от бессилия больше, чем от бессонницы.

Медики настойчиво рекомендовали аке (сводному брату) классический режим дня: еду по часам, прогулки пешком, физический труд на свежем воздухе. Энсель рыдал от умиления, просматривая голозаписи врачебных консилиумов. Агескел злился, беспомощно перебирая неудачи и обиды дня.

А неудач хватало. Даже то, что давалось раньше в одно касание, вызывало теперь пустоту в груди и пляску вестибулярного аппарата.

Он дёргал привычные маятники, но каждое движение внутренней энергии пускало стены каруселью, а тошнота запиралась только горечью во рту.

И – никакого эффекта. Паутина больше не принимала в себя Агескела. Она словно бы разлюбила его, оправдывая женский род самого слова "паутина".

Аке искал причину, размышляя с ужасом, не заразился ли он какой-то особенной болезнью прогрессирующего бесчувствия от брата? Не является ли недуг наследственным, семейным?

Но как решиться расписать свою слабость перед генетиками? Поставить им задачу, а потом – удавить всех, кто посмеет доискаться причин?

Аке нервничал, брат его – смеялся.

Но на четвертый день, когда к бессоннице Агескела добавились слабость и головная боль, Энсель тоже заволновался. Уже сам пригласил он для консультации известных врачей, не обнаруживших, впрочем, ничего выдающегося или неясного. Медики не признались в своём "ничего": были названы и переутомление, и "синдром правителя", и ещё масса нервных болезней с красивыми длинными названиями и размытыми симптомами.

Но кровавый эрцог потерял лишь способность видеть паутину. По лицам он читал превосходно, и видел врунов насквозь. И он взбесился.

Энсель устроил умникам локальное светопредставление, ведь он был лишён духовной силы. Но не силы психической. А человек и без лишних премудростей может многое сотворить с другими.

Психотропные вещества легко распыляются в воздухе или наносятся на предметы, специальные приборы могут генерировать колебания, нарушающие избирательно самые разные функции мозга, а фразы и жесты, подчиняющие чужое "я", проработаны века назад. И искушенный знает, как ввести в транс даже самого подготовленного психофизиолога. Подчинить, раздавить, обезобразить.

Врачи скакали перед Энселем в непристойных плясках, любили друг друга в извращенной форме и остались живы только потому, что эрцог Нарья решил подарить им голозапись этого незабываемого вечера.

Всласть поиздевавшись над медиками, Энсель ощутил небывалый душевный подъем. Он и посоветовал брату выбросить из головы сверхнравственные страдания, вернуться к сексу и излишествам. А там организм сумеет взять своё.

Агескел решил последовать совету.

Секс всегда давал аке силы. Особенно хорош был в этом плане секс с детьми и девственницами.

Суть такого секса различна. Ребенок хорош тем, что насилие над ним или умерщвление происходит с выделением энергии жертвы – энергии невинной, "неоправданной" крови.

Планирование грядущего всегда полно крови, но невинность имеет особенные смысл и цену. Энергия невинной крови привязана к текущему миру, она не растворяется в сущем, чтобы породить новое. Бесхозная, бродит она, то поднимаясь над бытием, то опускаясь вниз и вызывая всплески насилия в физическом мире. Подчинённая воле, энергия невинной крови даёт возможность продавить далеко отстоящие по связям события. В ранних религиях этот феномен использовали достаточно широко: бросая младенцев в разбушевавшееся море, чтобы унять непогоду, или оставляя в лесу, чтобы вымолить удачную охоту.

Но есть и невинность иного рода. Имя ей – девственность.

А девственная кровь имеет гораздо большие вес и ценность во Вселенной, чем просто кровь невинная.

Суть девственной силы – в целости психоэнергетического кокона будущей матери, мощного природного щита, сохраняющего в женщине изначальную причинность связей, делающую любую девственницу ровней Матери Темной…

Ненадолго. Потому что женщины мало, что ценят меньше, чем девственность.

Но чужая глупость – знающим не помеха. И сейчас Агескелу больше подошла бы именно девственница, чья сила полностью уходит в того, кто насилием разрушает целостность её первозданных связей. А целостность кокона – гарант единства с Паутиной, мощью её и сутью. Потому девственного даже боялись в периоды дикости человеческого рода. Не каждый мужчина в темные века человечества считался способным "нейтрализовать", как это тогда называлось, девственницу.

Нейтрализовать, впрочем, не сложно, сложнее научиться использовать энергию девственности в своих целях.

Эти мысли успокоили аке. Что-то в нём посчитало, будто, принеся жертву, он сможет хотя бы уравновесить себя, успокоить. А, возможно – и восстановиться за счёт чужой целостности.

Девочек же в поместье хватало. Он не уделял им внимания последние недели, а поступления по давно заведённой традиции продолжались каждый восьмой день, и значит – выбирать теперь было из чего.

Вот если бы достать девственницу-эйнитку… Эйниты умеют выстраивать энергетику и у молоденьких женщин. У такой – не просто природный кокон – уникальный бастион на дорогах причинности. Сила девственности при нужном воспитании может быть настолько велика и ценна для общины, что многие из адептов-женщин у эйнитов вступают в сексуальный контакт только тогда, когда вопрос целостности кокона для них уже полностью решён, и даже рождение ребёнка не может нарушить его. Секс с такими может стать смертельным для неподготовленного человека. Но если раздобыть совсем молоденькую, лет десяти-двенадцати…

Губы Агескела повлажнели, а кровь устремилась к гениталиям.

Люди глупы. И они тем глупее, чем лучше образованны. (Если образование не затрагивает духовную их часть).

Механические знания разума – тлен и разрушение для Вселенной, знания психические – экзальтированность и самодовольство, и только духовные знания, добавленные к этим двум, могут дать силу и путь. И лишь направление этому пути выбирает человек.

На то человек и Здесь, чтобы разделить относительно своей развитости добро и зло.

Ведь человек был создан Вселенной как уникальный безмен, измеритель сути вещей, маркер белого и тёмного.

Это даже было разъяснено в каких-то старых религиозных книгах, вывезенных с Земли. Кажется, они назывались библос.

Там говорилось в иносказательной форме, что перволюди съели некий плод и стали различать добро и зло.

Хорошо, что книга эта не произвела в умах ничего, кроме путаницы. Породила лишь ещё одну форму власти одних над другими, ибо поклонники её взяли на себя смелость состряпать и некого создателя зла, бога его.

Люди, как в шорах, мечутся в большинстве верований между хорошим богом и плохим. Один спасает, другой – гадит. Религии с подобным разделением, безопасны для правителей, они далеки от понятия о настоящем устройстве Вселенной. Только истинные знания делают человека свободным, а значит опасным для правящих.

Это Рогад заявил тогда, на демократичной Джанге, с трибуны на празднике Возрождения лета, что НЕТ никакого тёмного начала во Вселенной. Что ВСЁ – есть ослепительный свет, а гадость исключительно в самом человеке. И, поборов эту гадость, мы будем свободны и счастливы. Поборов каждый в себе…

Просчитав кумулятивный эффект такого учения, психоаналитики ужаснулись. На Рогарда и его последователей началась нешуточная охота спецслужб, адептов основных церквей, сотрудников центров психического контроля (Рогард и их лишал работы, рассказывая о личном развитии внутреннего пространства и невозможности вмешательства извне в структуру человеческого "я").

"Уходящие" сгинули, потому что бороться не посчитали нужным. Любая борьба порождала, по их мнению, агрессивные и бессмысленные энергии.

Впрочем, защищаться последователи Рогарда умели – среди них было достаточно учёных с мировыми именами, одаренных техников, психологов, генетиков. И в лапы спецслужб никто из основателей новой веры не попал…

Агескел почувствовал прилив нервной, суетливой силы и заходил по комнате.

Власть изначально строится на обмане. Чем крепче власть, тем толще под нею подстилка из человеческих трупов и трупов светлых идей. Ей не нужен духовно свободный человек. Свободными управлять невозможно.

Но далеко не каждый человек знает, что основное в нем как раз духовное, а не потребности тела и души.

Душа – не есть мистическая и высокая субстанция. Это некий энергетический мешок для эмоций, причин и памяти конкретного воплощения.

А дух незрелого человека уязвим.

Искалеченный в детстве или юности – он порождает в жертве фальшивое одиночество, незавершенность.

А искалечить легко.

Особенно новорожденного. Когда связи с изначальным идут у ребенка частью через мать.

Достаточно, например, оторвать от неё на время: для медицинских процедур или другого какого-то физического блага. А потом как можно раньше молоко заменить адаптированной молочной смесью, а родной дом – яслями. И дело, в общем-то, сделано.

Основные связи, не сформировавшись, угаснут теперь сами. Ну, а на тех, в ком от рождения изначальное проявлено сильно, найдётся ещё масса детских заведений и социальных пут для взрослеющих. Да и в переломные периоды становления духовных связей тоже легко надавить на неокрепшие, незрелые сети человеческого духа.

Вот тогда искалеченное двуногое существо и потянется к другим людям, намертво врастая в готовые общественные структуры. Оно будет способно целыми днями выполнять бессмысленную работу ради своего места в человеческом муравейнике.

Любое государство устроено так, чтобы максимально успешно калечить своих будущих членов с самого раннего детства.

Потому что не покалеченному – государство без надобности.

Здоровый энергетически человек никогда не бывает одинок внутренне. Он гость самому себе и миру, сам себе муж и жена.

Такие разделяют с сородичами и партнерами только истинные совпадения, освобождая друг друга этой духовной связью.

И размножаются они чрезвычайно плохо, долго и тщательно, производя на свет таких же изначально цельных и самодостаточных.

Потому цивилизация жестко пресекает попытки настоящей духовной свободы, заманивая свободами телесными чернь, а свободами эмоциональными, душевными – элиту.

Стоящим во главе государств известно: дверца клетки должна быть закрыта так, чтобы пленники даже не подозревали, что в ней может существовать дверь.

Зато мышам даётся на выбор целых четыре угла. А так же самые разнообразные тренажеры и кормушки – для "самореализации", а по сути – для кормления налогами государственной машины.

Всё это доходит до историй смешных и кричащих. Агескел любил следить за судьбами людей известных и популярных, которых государство, отработав, вышвыривало из системы, заставляя умирать в одиночестве, среди непривычных страхов.

Любил он наблюдать и за малыми мира сего. Знал, например, что жертвы насилия идут иной раз в бордель вполне добровольно, стремясь наполнить опустевшее, но беря из него всё больше.

Человек по определению глуп. А у глупого – грех не отнять самое дорогое. Целостное. Совершенное. Чему не знают цены.

Недаром соблазнять во все века было приятнее монахов. Они носят в себе золото воздержания, редко осознавая его истинную цену.

Аке почувствовал, что мысли возвращают его к равновесию и, вызвав двух алайцев, отправился посмотреть девчонок и мальчишек из последней партии.

Алайцы, зная вкусы работодателя, постоянно пополняли запас детей и девушек в подвалах Альдиивара. Работали они аккуратно, чтобы психика не подошедших или надоевших аке, не позволяла таковым после выступить в суде или общественной палате, ведь на Тэрре была демократия. Да и продавали они потом "гостей поместья" на весьма отдалённые миры, где рабство не существовало только на бумаге.

Спускаясь в подвалы, аке заранее хмурил брови и стучал ножкой. Ему хотелось чего-то особенного. Тем более что он был оскорблен рясоносцем из союза Борге.

Ему приспичило теперь эйнитской или боргелианской девственности. И он готов был заплатить.

Алайцы призадумались. Связываться с эйнитами они почитали за телесный грех, а вот о боргелианах знали мало, слишком закрытой была секта, и предварительные обязательства взяли.

Глаза аке заблестели, губы выпятились в предвкушении. Он даже размечтался было о насилии над старым мерзавцем, который бежал из его подвалов.

В присутственный зал Агескел вошёл уже твёрдой походкой, улыбаясь.

Экспонатов было дюжины две – разноцветие полуголых тел и волос, ауры в пятнах страха. Цельные ауры, ибо это и являлось основой товарной цены. И показателем девственности. Кокон не заштопаешь.

Алайцы не посмели бы обмануть аке. И он забыл, что опасался не увидеть того, что ему было доступно ранее. И увидел.

Страх и сомнения – вот что нарушило его уверенность в своих силах и сами силы! И путь к исцелению он выбрал верный! Он возьмет полдюжины тех, в ком свет наиболее ярок, и ему полегчает, наконец. Это лекарство всегда помогало, стоило ли пенять на медиков?

Аке взял к себе в комнаты девчонку, следовало начать именно с девственной силы, хотя хотелось мальчишку. В знак того, что оскорбление, нанесенное союзом Борге смыто. Но алайцы пообещали, что будет и мальчишка. Из Сороднения. Этого стоило подождать.

А девчонка оказалась хороша. Гладкокожая, с опаловыми глазами. Очень широкими от ужаса. Она знала, чего бояться – алайцы умели наказывать рабов, не оставляя шрамов. С ужасом смотрела она на голое уродливое тело кровавого ублюдка.

Агескел начал входить в транс, что бы захват жизненной силы жертвы совпал с моментом физического удовлетворения.

И вдруг что-то запершило у него в горле. Аке закашлялся, потянулся к столику у изголовья кровати, но голени ослабли вдруг и подломились. Агескел упал лицом в подушки и не успел посмеяться над своей неловкостью, как ощутил под левой лопаткой раскалённый прут.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю