Текст книги "Лояльный мужчина (ЛП)"
Автор книги: Кристен Эшли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)
Еще одно прямое попадание, прямо в цель. В яблочко. Весь мой боевой настрой рассыпался в прах.
– Ты ждал этого вечера четыре года?! – Спросила я голосом, который не узнавала даже сама, и я знала почему. Глупо, по-идиотски, безмозгло, но в голосе прозвучала надежда.
– Детка, я же говорил тебе об этом вчера вечером, – напомнил он мне.
– Но… – начала я, но он оборвал меня.
– … когда я переехал в этот дом, ты жила с мужчиной, – заявил он, я и так это знала, а также знала, что он тоже это знал, Митч продолжил: – Твой мужчина был мудаком, и я это понял, потому что большую часть времени наблюдал, как ты тянулась к нему, а не он к тебе. Когда мужчина имеет такую женщину, как ты, он не заставляет ее тянуться к нему, а сам идет к ней. Я окончательно понял, что он мудак, когда он ушел, потому что только мудак может отпустить такую женщину, как ты.
ОМойБог! Еще одно прямое попадание.
Ему пришлось замолчать, потому что мне пришлось заставить его замолчать.
– Митч…
– О нет, Мара, ты хочешь поговорить, мы говорим. Мы уберем это дерьмо с нашей дороги и сделаем это быстро, чтобы не потерять нашей брони в ресторане.
Я посмотрела на него снизу вверх, потом снова впилась в него взглядом.
– Да, я хочу поговорить, но говоришь все время только ты.
– Это потому что, судя по выражению твоего лица, мне насрать, что ты скажешь.
Мой взгляд потеплел, и я спросила:
– Ты только что сказал мне это?
– Да, – ответил он без колебаний.
– То, что я хочу тебе сказать, так же важно, как и то, что говоришь ты, – сообщила я ему.
– Неаааааа, то, что ты собираешься мне сказать, это полное извращение и полная херня, я не собираюсь стоять здесь и выслушивать, как ты хочешь испоганить и извратишь действительно чертовски хорошую неделю, несмотря на то, что Билле психовала от страха и ее рвало. Я не собираюсь стоять тут и выслушивать все это дерьмо, потому что у нас была действительно хорошая неделя, и мне удалось все же, каким-то образом вытащить твою голову из задницы, и мы вместе смогли хорошо прожить эту неделю, хотя бы потому что в данный момент ты выглядишь просто чертовски невероятно. Я проголодался и хочу есть. И я хочу поужинать, сидя за столом перед тобой, выглядя так же обалденно, как и сейчас. А потом я хочу отвезти тебя домой и попробовать стащить с тебя эту чертовски сексуальную блузку, и также выяснить смогу ли я заставить тебя дать по тормозам, когда ты позволишь трахнуть себя в этих самых сексуальных бл*дских туфлях.
Я впилась в него взглядом, хотя его слова обжигали меня, как лесной пожар.
И заявила:
– Это реальное безумие.
– Не сейчас, в другой раз я бы поинтересовался, почему ты так думаешь, но сейчас мне, если честно, насрать, – парировал он.
– Я так думаю, потому что это и есть реальное, полное безумие! – Огрызнулась я.
– Господи, Мара, – прошипел он сквозь зубы.
Я сразу же приступила к делу.
– Такие люди, как ты, не тратят свое время на меня, не встречаются и не занимаются со мной сексом.
Когда эти слова слетели с моих губ, его лицо тут же приобрело жесткое выражение.
Но он втянул воздух носом, его голова откинулась назад, поэтому перед своими глазами я увидела только его горло и нижнюю часть задранного подбородка, он пробормотал в потолок:
– Господи, бл*дь, ты решила начать все сначала.
И прежде чем я успела вымолвить хоть слово, он опустил голову, следовательно, его подбородок тоже опустился вниз, его блестящие темные глаза встретились с моими, а руки крепко сжались вокруг меня, он ответил:
– Детка, в другой раз я был бы готов выслушать любую твою извращенную, гребаную причину, из-за чего ты извергаешь это дерьмо, но главное заключается в том, что я захотел бы выслушать любую твою извращенную, гребаную причину, из-за чего ты извергаешь это дерьмо, но в данный момент не собираюсь этого делать. И я не собираюсь этого делать потому, что уже слышал, как ты извергаешь извращенное, свое гребанное дерьмо. Я и тогда был с тобой не согласен, как и теперь. Сейчас я тоже с тобой не соглашусь. Но в данный момент я имею в виду нашу предыдущую неделю, которая доказала тебе, что я прав, а ты, бл*дь, ошибаешься.
– Митч! – Прокричала я. – У нас ничего не получится.
– У нас получается уже целую неделю, – заметил он.
– Потому что я жила в мире своих грез, – ответила я, и его брови сошлись вместе.
– Мать твою, о чем ты? – прошептал он.
– Это не настоящий мир, Митч, – сообщила я ему.
– Он настоящий, Мара, – сообщил он мне.
– У нас не получится! – Воскликнула я, приходя в полное отчаяние.
Его глаза скользнули по моему лицу, несколько минут он внимательно изучал выражение на моем лице, потом мягко заметил:
– Понятно, ты заперлась в своем мире и даже меня не впускаешь туда.
– Нет, – солгала я совершенно искренне. – Я почти уверена, что ничего не получиться.
– Как ты можешь так говорить, если не даешь нам шанса, чтобы все продлилось дольше, чем какая-то гребаная неделя?
– Я уже говорила тебе почему. Такие мужчины, как ты, не проводят время с такими женщинами, как я! – Выстрелила я в ответ.
– Господи, Мара, и я уже один раз все тебе объяснил. Мне насрать, что твой двоюродный брат оказался полным придурком, а твоя мать с тетей – полным кошмаром, о котором узнал каждый, и что у тебя была судимость в несовершеннолетнем возрасте. – Закончил Митч, отчего все мое тело окаменело.
ОМойБог.
О Господи.
– Что? – Прошептала я.
Смутно заметив, как сердитое, расстроенное выражение на лице Митча перешло в напряженное, а его руки крепче обняли.
– Мара… – начал он.
– Ты знаешь о моей несовершеннолетней судимости? – Спросила я шепотом.
Руки Митча сжались еще крепче, а лицо еще более стало напряженным.
– У меня есть друг, который в качестве одолжения заглянул в твое досье, и я знаю, что ты и твой кузен Билл были замешены в чем-то противозаконном.
У меня сжался желудок, я попыталась вырваться из его хватки, но его хватка стала только сильнее.
Митч продолжил.
– Мара, самое главное то, что происходит здесь… а не то, что было в прошлом. Ты чиста уже четырнадцать лет.
– Ты попросил кого-то отыскать мое досье?! – Все еще спрашивала я шепотом.
– Ага, попросил. Ты была такой замкнутой, постоянно находилась в своем собственном мире в течение двух лет, несмотря на то, что твой бывший ушел; ты не оставила мне ни единого шанса, ничего, была заперта наглухо. Я хотел узнать, где ты работаешь, поэтому стал копать. Большой кредит. Никаких долгов. Приличные сбережения. Кое-какие инвестиции, без риска. Никаких штрафов за парковку. Никаких нарушений правил дорожного движения. Ты сменила всего две работы и три квартиры за тринадцать лет. Но когда ты была ребенком, тебя четыре раза привлекали за пьянство в несовершеннолетнем возрасте, пока тебе не исполнилось шестнадцать, один раз за хранение марихуаны, другой – за пьянство и хулиганство. Детское дерьмо, которое совершают все подростки, за исключением, что ты была с мудаком, который был старше тебя, но, видно, был недостаточно умен, чтобы защитить тебя, чтобы ты не попадалась.
Он произнес столько всего, но ничто не произвело на меня впечатления.
– Ты приказал кому-то отыскать мое досье? – Опять повторила я.
Его руки слегка встряхнули меня.
– Да, Мара. Я проделал это какое-то время назад, детка, и когда я говорю «какое-то время», имею в виду до того, как починил твой кран, – он наклонился еще ближе, – поэтому сейчас мне насрать, все то, что ты собираешься мне сказать.
На этот раз до меня дошел смысл его слов.
– Я была тогда подростком, – прошептала я.
– Мне это известно.
– Дома было не слишком хорошо, – продолжила я шепотом, выражение лица Митча снова изменилось. Гнев и разочарование исчезли, теперь он был напряжен. Гипер-напряжен.
– Насколько нехорошо? – тихо спросил он.
Но я его не слышала.
– Я была молода, Билл тоже был молод. В подростковом возрасте мы были с ним очень близки.
– Мара…
Я отвернулась и закрыла глаза, прошептав:
– Ты наводил обо мне справки.
И в этот момент почувствовала, как сильно бьется сердце.
Он знал про Билла. Он увидел тогда Билла в его обычном состоянии, и это было не очень хорошо. Он познакомился с моей мамой и тетей Луламей, зная о них, и это тоже было нехорошо.
Все было очень плохо.
Если не сказать, что все было еще хуже.
Я тогда и так была Два и Пять Десятых, но он узнал о моем послужном списке в несовершеннолетнем возрасте, когда я была глупой идиоткой, совершала глупые вещи, делала еще больше глупых вещей, потому что была достаточно глупа, совершая их с Биллом, отчего сама себя опускала до Двойки. А если он когда-нибудь узнает о том, что творилось у меня дома, я стану в его глазах Единицей. А может Нулем и Семьдесят Пять Сотых. Никто не захочет становиться Нулем и Семьдесят Пять. Никто. За исключением, тех, кто уже Нуль и Семьдесят Пять Сотых или даже ниже, я и так всю жизнь провела с ними, поэтому становится ими снова не собиралась.
Я слишком много работала, чтобы выбраться из всего этого дерьма. Я очень старалась, что все это осталось позади. Я столько трудилась, чтобы скопить какие-то сбережения. Иметь приличную квартиру. Красивую мебель. Красивую одежду. Хороших друзей.
Я много работала ради этого.
– Мара… – позвал он.
– Отпусти меня, – прошептала я и едва заметно толкнула его в грудь.
Его руки напряглись, он пробормотал:
– Черт побери, Господи, Мара, милая, посмотри на меня.
И тут меня вдруг поразило, как тогда разозлился Митч, когда пришел к Биллу. Как он разозлился на Билла! Что с трудом сдерживался.
И в этот момент меня поразила мысль, если Митч смог выяснить о моем прошлом, то и Служба защиты детей тоже сможет.
Я резко повернула к нему голову и открыла глаза.
– Я не такая, как он. Совсем не такая. Я не такая, как Билл. Я закончила со всем этим тогда. Все это дерьмо оставила там дома, когда уехала.
– Господи, Мара, – тихо произнес Митч, пристально глядя мне в глаза.
– Билл не закончил с этим дерьмом. Я завязала. Клянусь Богом, я завязала с ним, – с горячностью выпалила я.
– Я знаю, детка.
– Я никогда не позволю ничему такому произойти с Билле и Билли. – Я сжала лацканы его пиджака и привстала на цыпочки, заглянув ему в глаза. – Обещаю, Митч. Никогда.
Он впился в меня глазами и прошептал:
– Черт возьми, милая, где бы ты сейчас ни была в своих мыслях, выматывайся оттуда и возвращайся ко мне.
Я отрицательно покачала головой и продолжила.
– Ты можешь им сказать, тем из службы детей, скажи им, что я пообещала тебе, что позабочусь, чтобы с детьми никогда такого не случилось. Я скорее умру, чем позволю им прикоснуться к этому дерьму, Митч. Клянусь Богом. Я знала, что Билл пил, знала, что он употреблял, но я никогда не думала, что все так плохо. Я не думала, что он делает все это у них на глазах. Я не знала, что они все видели. Не знала, пока не увидела все вместе с тобой. Я понимала, что у них все не очень хорошо дома, но не предполагала, что все настолько плохо. Я бы не оставила их тогда с Биллом, если бы знала. Клянусь Богом. Клянусь Господом богом. – Я еще сильнее вцепилась в лацканы его пиджака. – Они никогда не вернутся к нему. Я обещаю тебе, как бы тяжело мне не было, чего бы мне это ни стоило, они никогда не вернутся к нему. – Слегка потянула его за лацканы и прошептала: – Клянусь Богом, они никогда не вернутся.
Его рука освободилась из моих волос, обхватив за голову, лицо оказалось в дюйме от меня.
– Мара, детка, вернись ко мне.
Но я не слышала его.
А решила вернуться к своей прежней, гораздо более важной теме.
– У нас ничего не получится, – прошептала я.
– Мара, прекрати и вернись ко мне.
– Такие, как ты созданы не для таких, как я, – мягко заявила я ему.
– Господи, детка, – тихо произнес он в ответ, большим пальцем скользнув по моей щеке, блуждая глазами по моему лицу.
– Мне стоит уйти.
– Ты никуда не пойдешь.
– Мне нужно уйти, – решительно заявила я.
– Милая, я не отпущу тебя. Ты была права, нам нужно поговорить.
– Мне лучше уйти сейчас, – предупредила я, – пока не поздно.
Он открыл рот, готовый ответить, но…
Из коридора раздался приглушенный стук. Не в дверь Митча, а более отдаленный.
Видно, в мою квартиру, потом я услышала крик матери:
– Марабель Джолин Ганновер! Мы выясним все сейчас, черт побери, с тобой! Открой эту чертову, бл*дь, дверь!
Только не это!
Я замерла в объятиях Митча, дернув головой в сторону его двери, почувствовав, как его руки напряглись.
Затем посмотрела на него, он сжал губы, будто пытался побороть улыбку, я прищурилась, глядя на его губы, не находя в этой ситуации ничего смешного. Затем очередная мысль пришла мне в голову, и я посмотрела ему в глаза.
– Меня зовут Марабель Джолин Ганновер, – шепотом представилась я.
– И? – также шепотом, стараясь не рассмеяться, ответил он.
– Разве не так называют отбросы из трейлера... которые влекут за собой одни неприятности, – добавила я.
Его губы стали подергиваться, когда он пробормотал:
– Детка.
– Признайся, ведь так и есть, – настаивала я.
– Вообще-то, мне кажется, что у тебя очень милое имя.
Он был таким благородным.
– Отбросов из трейлера, – вставила я.
Он покачал головой, его губы дрогнули.
Его губы подергивались!
Потом он сказал:
– Очень милое. Я бы даже сказал сладкое. И оно милое и сладкое, потому что принадлежит тебе.
Мое имя точно не было сладким.
Именно Митч был сладким.
Ах!
Я решила сменить тактику.
– А как зовут тебя? – Переспросила я.
– Ты знаешь как меня зовут, – ответил он.
– А твое полное имя, – настаивала я.
– Митчелл Джеймс Лоусон, – ответил он.
– Хорошо, – пробормотала я, и его руки снова сжались.
– Что? – поинтересовался он.
– Твое имя – имя сексуального полицейского, такого же сексуального бейсболиста или троюродного брата короля.
И все его тело затряслось, когда он отвернул голову в безуспешной попытке скрыть улыбку.
– Марабель! – Услышала я визг своей матери в коридоре. – Мы выясним сию минуту все это дерьмо... бл*дь!
Я прикрыла глаза.
– Они уйдут через минуту, я позвоню в «Норт», скажу, что мы опаздываем, – спокойно предложил Митч, и я открыла глаза, глядя на него совершенно не спокойно. На самом деле, я была почти уверена, что мои глаза готовы были вылезти из орбит.
– Митч! – Прошипела я.
– Все будет хорошо, – успокаивающе произнес Митч, двигая руками вверх и вниз по моей спине, большая часть которой была обнажена, поэтому было очень приятно. – Я дам им шанс. У меня нет сейчас времени разбираться с их дерьмом, когда я пригласил тебя на ужин. Через пару минут они уйдут, тогда мы сможем отправиться ужинать и поговорим обо всем за едой.
Черт возьми, он был таким упрямым.
Конечно, я это знала и тоже была упрямой, но в данный момент решила не думать о своем упрямстве, а только о его.
– У нас ничего не выйдет, – снова прошептала я, возвращаясь к своей прежней теме (понимаете? Я же была упрямой).
Его внимание сосредоточилось на мне, я напряглась, как только его рука скользнула вверх по моей шее и зарылась в волосах.
Затем он опустил голову, его губы захватили мои, он целовал меня крепко, влажно, глубоко, основательно и долго.
Очень долго.
И очень, очень хорошо.
Так долго и так хорошо, что, когда он закончил, и поднял голову, посмотрев на меня сверху вниз, туман в моей голове не сразу рассеялся, но я прислушалась.
За входной дверь установилась тишина.
– Кажется, они ушли, – прошептала я.
Он склонил голову набок и тоже прислушался. Потом отпустил меня, взял за руку и потянул к двери со словами:
– Слава Богу, пошли есть. Я чертовски проголодался.
Да, именно так он и сказал.
Словно до этого у нас не было стычки.
Словно он не слышал ни единого моего слова.
Словно не было Близнецов Одни Неприятности, которые снова решили меня навестить.
Словно, мы частенько выходили с ним ужинать, и нас задержал всего лишь один неуместный телефонный звонок, прежде чем мы смогли выйти за дверь.
Да, детектив Митчелл Джеймс Лоусон был упрямым.
Еще более упрямым, нежели я.
Черт побери.
21
«Любимый наркотик»
Мои глаза медленно открылись и мгновенно впитали окружающую обстановку.
Я лежала в большой кровати Митча. Со своего места в кровати я видела его мягкое кресло с накинутой сверху моей шелковой сапфировой блузкой и джинсами. Мои вещи перепутались с его мужской рубашкой цвета эспрессо, сшитой на заказ, таким же пиджаком, джинсами с коричневым поясом, продетым в петли. Мои туфли валялись на полу рядом с мужскими ботинками.
Спине было жарко, и я понимала чей это жар. Митча. На талии лежал тяжелый груз, и я понимала, чей это вес. Это была рука Митча.
Я чувствовала себя в тепле, безопасности, полностью осознавая, что происходит. Я находилась в квартире Митча, в постели Митча с Митчем.
И между нами не было Билле.
Билле и Билли находились сейчас в другом доме, где-то там.
О боже!
* * *
«Норт» был итальянским рестораном на Черри-Крик. Я уже дважды бывала в этом месте. Еда там была потрясающая, декор великолепный – кругом темное дерево, кремовые кожаные стулья с оттенками зеленого лайма и ярко-оранжевого. Все было потрясающе.
Почти в ту же минуту, как мы вошли в ресторан, Митч, будучи упрямым и настойчивым детективом, как я запоздало поняла, горящий безумным желанием втиснуться в жизнь Двух и Пяти Десятых, решил тут же воспользоваться моим крайне эмоциональным состоянием.
Едва он успел выпить пиво, а я – «Фриззанте» с маракуйей, официантка буквально только стала удаляться от нашего столика с заказом, как он перешел к допросу.
– Я хотел дать тебе время, чтобы ты все рассказала мне в свое время, в своем темпе, но после того, как сегодня наблюдал, как ты погружаешься в свое чертовое прошлое, передвигаясь по моей квартире, я понял, что не готов дать тебе время, чтобы ты двигалась в своем темпе. Так что в данную минуту ты расскажешь мне о своей маме, – приказал он.
Я смотрела куда угодно, только не на него, сделав еще один глоток освежающего, восхитительного вина, пытаясь собраться с мыслями после пережитой ссоры с Митчем, которая включала в себя побочный эффект моей матери, и одновременно пытаясь придумать способ уйти от ответа, ничего не рассказывая о своей матери.
К сожалению, пока я думала, как мне улизнуть от ответа, непроизвольно положила левую руку на стол. Тут же обнаружив, как он потянул мою левую руку к себе через стол, переплетя со мной пальцы.
Переплетенные пальцы Митча, на ощупь казались очень приятными. И ни капельки ни милыми.
Очень даже превосходными.
Черт возьми.
Я поставила фужер и посмотрела на наши переплетенные пальцы. Потом подняла взгляд на Митча.
– Мне кажется, что…
Его пальцы сжались.
– Расскажи мне. – Произнес он твердо.
Я решила сначала попробовать другой метод – стервы.
– На самом деле, это не твое дело.
Он отрицательно качнул головой.
– Я знаю, что ты постоянно фильтруешь мои слова, тебе не придется с этим разбираться, потому что постоянно буду говорить тебе одно и тоже, пока мои слова окончательно не засядут у тебя в голове. Мара, ты будешь в моей постели и в моей жизни, и когда ты купишь себе новую кровать, я буду спать в твоей постели и в твоей жизни. И в один день, когда до тебя наконец-то дойдет, ты оглянешься вокруг и вдруг заметишь, что ты уже давно пребываешь в моей постели и в моей жизни. Так что, поскольку я намерен продолжать в том же духе, я хочу кое-что о тебе узнать. И узнать не ту, про тебя сегодняшнюю, а что тебе пришлось пережить, чтобы стать той, кем ты есть сейчас. Итак, – его пальцы снова нежно сжали мои, – расскажи мне о своей маме.
– Ты тоже постоянно фильтруешь мои слова, когда я объясняю тебе границы, и что ты должен двигаться дальше без меня.
– Я не фильтрую, милая. Я игнорирую твое дерьмо, потому что оно дает сбой. А теперь расскажи мне о маме.
– Дает сбой, – повторила я.
– Так и есть, – ответил он, а затем добавил: – Расскажи мне о своей маме.
– Нет, оно ничего не дает.
– Мара, детка, расскажи... мне... о... своей ... маме.
Я склонила голову набок и прищурилась.
– Ты такой упрямый.
– Расскажи мне о своей маме.
– И это очень раздражает.
– Расскажи мне о своей маме.
– И еще властный.
– Мара, о своей маме.
– И ты иногда можешь быть полным придурком.
– Мара…
Я закатила глаза и сказала, глядя в потолок:
– Черт возьми, хорошо, я расскажу тебе о своей маме.
Но это была не уступка с моей стороны. А моя новая стратегия. Я решила, что ему следует узнать о моей матери. Возможно, хотя было и так ясно, что он всегда был настороже, был очень проницательным, часто понимал меня и уже многое обо мне знал, но возможно, он, просто несмотря на все это, не замечал мои Две и Пять Десятых.
Поэтому я решила посвятить его в этот ранг.
Сделав еще один глоток «Фриззантэ», поставила фужер на стол и начала, глядя куда угодно, только не ему в глаза, разоблачая Мару, которой он меня считал.
– Моя мать – пьяница. Как и тетя Луламэй. Функционирующие алкоголики, если можно, так сказать. Они курят сигареты и травку. И пьянствуют. И развлекаются. Им обеим уже за пятьдесят, хотя с ними двумя я не общалась и не видела больше десяти лет, за исключением нашей «милой» встречи у меня в магазине, подозреваю, что их образ жизни за это время особо не изменился.
– Нехорошо, что твоя мать и тетя – действующие алкоголики, Мара, но это не так уж плохо, – заметил Митч.
Я перевела взгляд в его прекрасные глаза. Такие карие, смотрящие на меня с теплотой и такие глубокие. Бездонные. Мне хотелось утонуть в них, плыть, глядя в его глаза всю оставшуюся жизнь.
Вместо этого я тихонько вздохнула, собралась с духом и продолжила, может, когда я закончу свой рассказ, он поймет, что я не для таких, как он.
– Мое первое воспоминание о матери, когда она занималась сексом на диване в нашем трейлере с волосатым водителем грузовика.
Взгляд Митча тут же стал напряженным.
– Она знала, что я была в трейлере, – добавила я.
Пальцы Митча судорожно сжались.
– Она не остановилась с ним даже, когда встретилась со мной глазами, – продолжила я.
– Господи, милая, – пробормотал Митч.
– Я выбежала из нашего трейлера, когда она стала делать ему минет, но вернулась в свой закуток, когда он стал трахать ее сзади.
У Митча отвисла челюсть.
– Я помню каждую секунду, – прошептала я. – Это выжжено у меня в мозгу.
Митч втянул воздух через нос.
– Мне было тогда четыре года, – закончила я.
Он прикрыл глаза. Я поняла, что это значит, поэтому проигнорировала, когда холодная рука сжала мое сердце, выжимая из меня жизнь. Отвернулась и сделала еще один глоток вина.
– Я не знаю своего отца, потому что мать не знает от кого залетела. Росла я в маленьком городке. Все в этом городке знали о моей матери и тете Луламэй, поэтому все обо мне думали определенным образом. Родители, дети, учителя – все. Родители и учителя считали меня отбросами, они обращались со мной как с мусором. Даже когда я была маленькой, они относились ко мне именно так, никак иначе. С той самой минуты, как я поняла, что из себя представляет этот мир, я была, словно покрыта дегтем, и с каждым вдохом я не знала другого мира. Родители не разрешали своим дочерям приходить ко мне домой, а мне – к ним. Учителя почти не замечали меня. Когда я подросла, парни решили, что я такая же, как и моя мать. Это было не очень веселое время, так как трудно было убедить парней, что я не легкая добыча. Поэтому после нескольких очень невеселых свиданий я перестала с кем-либо встречаться. У меня было все два друга – мой кузен Билл и подруга по имени Линетт, чьи родители были единственными в городе, относящиеся ко мне по-человечески.
Когда я глубоко вздохнула, Митч настойчиво сжал мои пальцы:
– Посмотри на меня.
Я не стала на него смотреть, представляя, что могу увидеть. Я не хотела этого видеть.
Поэтому продолжила:
– Тетя Луламэй была замужем за отцом Билла, но они развелись, он остался в городе. Они разводились ужасно и безобразно. И перед разводом очень много ругались, причем на глазах у всего города, у себя в трейлере, перед трейлером, у нас в трейлере, в барах, на улице. И после развода ничего не изменилось, их ссоры продолжились в том же порядке. У сестры Билла другой отец, но он смылся, даже не увидев ее рождения. У Билла была такая же репутация, как и у меня, когда я была маленькой, то ощущала себя, что мы только с ним вдвоем противостоим всему этому миру, поэтому цеплялась за него, потому что искать опору было негде. Став старше, он стал вести себя более иначе, чем я, реагировать на все происходящее. Он на пару лет старше меня, я попалась на эту удочку, так как была молодой и глупой. Не понимала того, что делала, это только укрепляло всех в мыслях, что я была точно такой же, как Мелбамей – моя мать и Луламей Ганновер. Но для меня это означало и кое-что другое. Я хотела быть с Биллом, так по крайней мере я не была с ними, а я ненавидела находиться рядом с моей матерью и тетей, поэтому готова была сбежать от них любым возможным способом.
Я сделала еще один глоток вина, Митч снова сжал мою руку и нежно потянул к себе.
– Мара, милая, посмотри на меня, – тихо попросил он.
Я все еще не могла посмотреть на него, опустив свой фужер, продолжив:
– Линетт спасла меня и ее родители. Весь год окончания школы она постоянно твердила мне, что я должна уехать, но в глубине души я понимала, что никогда не уеду. Я понимала, что мне на роду написано получить какую-нибудь паршивую работу с окладом чуть больше минимума, и провести всю свою жизнь в трейлере, как моя мать и тетя Луламей. Что мне суждено жить в этом городе, понимая, что все смотрят на меня как на отбросы общества. Но на выпускной родители Линетт подарили мне свою старую машину в исправном состоянии, дядя Линетт был механиком, а также ее родители дали мне тысячу долларов.
И я быстро скользнула взглядом по его лицу, даже не успев толком разглядеть выражение его лица, продолжив говорить, но только уже шепотом.
– С их стороны это был потрясающий подарок. Никто никогда не был ко мне так добр и так щедр. Бак был заполнен, в машине стоял холодильник, заполненный газировкой и сэндвичами, а также шоколадными батончиками, Линетт, ее отец и мать просто приказали мне забраться в эту машину и уехать из города. Поэтому я забрала кое-какую одежду, кассеты с музыкой – все, что у меня было, и уехала. Я свернула на трассу I-80 и направилась на запад. Когда добралась до Денвера, в ту же секунду, как только увидела открывшийся вид, поняла, что это самое подходящее для меня место. Город был огромный, меня здесь никто не знал, горы были такими прекрасными, мне захотелось любоваться этой красотой каждый день. В моей жизни присутствовало не так уж и много красоты, поэтому мне показалась эта идея отличной, жить в таком месте, где каждый день я смогу любоваться этой красотой. И я осталась. – Я глубоко вздохнула, закончив свой рассказ словами: – И поскольку ты навел обо мне справки, то знаешь все остальное.
– Кто-нибудь из тех парней, которые считали тебя легкой добычей, причинили тебе боль? – Мягко спросил Митч, и я случайно взглянула ему в лицо, он выглядел таким же, как обычно, проницательным и напряженным, но в остальном его лицо побелело.
– В том смысле, как ты предполагаешь, нет. Это касалось не физического воздействия, в основном касалось того, что они мне говорили, то, как смотрели на меня и, как отзывались обо мне все это было нехорошо. Девочки тоже говорили разное дерьмо, а девочки могут быть гораздо более жестокими по сравнению с мальчиками.
– А твоя мать вообще заботилась о тебе?
Я пожала плечами.
– Было бы лучше, если бы она думала обо мне как о досадной помехе при ее скудных денежных средствах. Она думала, что я веду себя слишком нахально и вызывающе, о чем постоянно говорила. Я хорошо училась в школе, она не думала, что этим можно гордиться. Смеялась надо мной. У нее было много бойфрендов, которые были просто приятелями по траху, и она любила посмеяться надо мной в их присутствии. Когда я стала старше, ее бойфренды вдруг поняли, что я уже не девочка, а девушка, и у них стали появляться разные идеи на мой счет. Иногда они пытались…. Это выводило мать из себя, она начала воспринимать меня как соперницу. Она не защищала меня от них, а кричала, называя шлюхой, а потом начинала издеваться поддразнивая. Я все равно не смогла бы ее победить. – Я снова пожала плечами и отвернулась, глаза Митча потемнели, но не от желания, а от ярости. – Как правило я ускользала из трейлера ближе к ночи, особенно если у нее кто-то был или она устраивала вечеринку. Я перебиралась в трейлер Билла, спала на полу рядом с его кроватью или отправлялась к Линетт, у нее была двуспальная кровать. Мне казалась ее кровать такой огромной. – Я вздохнула, выдохнула и тихо прошептала: – Мне так нравилось спать у нее на кровати. – Потом моргнула, взяла себя в руки и продолжила: – Я забиралась к ней в комнату через окно. Ее родители знали об этом, но ни разу ничего мне не сказали.
– Давай вернемся к мужчинам в жизни твоей матери, которые стали на тебя заглядываться, – осторожно предложил Митч, и я снова посмотрела на него.
– Дело не в этом, Митч. Меня никто не изнасиловал, если ты об этом, – сказала я без эмоций. – Ее мужчины приходили ко мне в комнату, держали за руки, но обычно были такими пьяными или под кайфом, так что я спокойно могла улизнуть от них. Потом я научилась сбегать раньше, чтобы они не успевали ко мне подойти. Некоторые из них были милыми. Некоторые, мне кажется, понимали, каково это быть дочерью Мелбамей. Некоторые из них пытались взять на себя роль отца. – Я покачала головой и отвернулась, пробормотав: – Мелбамей ненавидела это больше всего.
Я схватила свой фужер и сделала оставшийся глоток, поставив пустой фужер на стол и уставившись в пол рядом с нашим столиком. Все это время Митч молчал. Все это время держа меня за руку. Когда до меня дошло, что он молча сидит напротив, держа меня за руку, я перевела на него взгляд, встретившись с ним глазами.
Как только я посмотрела в его глаза, он спросил:
– Ты ведь понимаешь, что она – это не ты?
– Понимаю, – прошептала я.
– И ты понимаешь, что это не твоя жизнь и никогда такою не была.
Я сжала губы и снова пожала плечами. Я стала переводить взгляд, но пальцы Митча напряглись до такой степени, что моим пальцам стало больно. Это определенно привлекло мое внимание к нему. Он резко дернул меня за руку, потянув к себе, у меня не было другого выбора, кроме как податься к нему вперед через стол, снова смотря ему в глаза.
– Я не понимаю, как работают твои мысли, детка, – тихо произнес он, тоже подавшись ко мне через стол. – Почему ты все время возвращаешься к дерьмовому прошлому, хотя это была не твоя жизнь тогда и не твоя жизнь сейчас. Вместо того, чтобы сидеть здесь передо мной и смотреть на меня, думая, что я буду осуждать тебя за то дерьмо, которое никогда не было твоим, ты должна сидеть здесь передо мной с гордо поднятой головой, гордясь, что смогла выбраться бл*дь из этого дерьма, создав себя совсем другую, сделав что-то хорошее из своей жизни.
