Текст книги "Лояльный мужчина (ЛП)"

Автор книги: Кристен Эшли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

– А Билле тебе помогает? – Переспросила я.

– Нет, у нее была тяжелая ночь, а потом и тяжелое утро. Я показал ей фотографии, но это все, что я хотел сделать. Хэнк, мой друг, пришел со своей женщиной. Теперь Билли рисует в комнате для допросов вместе с Рокси.

– Спасибо, Митч, – тихо произнесла я. – Я думаю, что это правильно.

– Ага, – так же тихо ответил он и спросил: – Ты будешь дома около семи вечера?

– Скорее после семи, – ответила я.

– Я накормлю детей. Ты хотела бы что-нибудь особенное на ужин?

– Я куплю что-нибудь по дороге домой.

– Нет, детка, я готовлю. Мы все равно с детьми заскочим в супермаркет по дороге. Можешь заказывать все, что захочешь.

Я не дышала и не прислушивалась. Я застряла на фразе Митча, что он приготовит ужин, словно за последние десять лет моей жизни он только тем и занимался, что готовил ужин один или два раза в неделю для меня.

И мне понравилось, как это прозвучало.

– Мара? – позвал он, и я крепко зажмурилась, а потом открыла глаза.

– Я здесь.

– Что ты хочешь на ужин?

– На самом деле, э-э... лучше я что-нибудь куплю по дороге.

– Мы поедим вместе, – заявил он.

– Ты можешь поесть с детьми, – ответила я ему.

– Билле хочет рыбные палочки, а Билли сказал, что согласен на все, что захочет Билле. Я перестал есть рыбные палочки, когда мне было одиннадцать, в конце концов, убедив маму, что ненавижу их. Так что я не буду есть с детьми, а поужинаю с тобой.

– Митч… – начала я, собираясь запротестовать, и прозвучало моя фраза так, как будто я собиралась, действительно, протестовать.

– Мара, детка, успокойся, – тихо заявил он, и я закрыла рот отчасти потому, что он назвал меня «деткой», но в основном потому, что он так тихо произнес мое имя. Когда наступила тишина, он продолжил: – Так как? Скажи мне, что ты не любишь из еды, и я приготовлю все, что захочу, лишь бы это было не тем, что ты не любишь.

– Ну… – начала я и тут же замолчала.

– Давай, детка, – прошептал он.

– Ну…

– Ты любишь чили? – спросил он.

– Гм, – пробормотала я, и он усмехнулся.

– Мара, милая, ты любишь чили?

– Да, – выдавила я из себя.

– Тогда я приготовлю чили и кукурузный хлеб, – решил он, и в тот же миг я почувствовала, что хочу есть, потому что его чили и кукурузный хлеб прозвучали очень вкусно. Но самое лучшее заключалось в том, что я вечером должна буду отправиться к Митчу домой…, независимо, приготовит он ужин или нет.

– Митч… – пробормотала я, но замолчала, потому что услышала крик:

– Вот вам, ублюдки!

Я резко обернулась, Роберта прошептала: «Что за черт?», я увидела, как моя мать с тетей Луламэй надвигаются прямиком на нас.

Я тупо смотрела, как они несутся через море постелей и матрасов, отмечая про себя, что они ничуть не изменились, за исключением того, что постарели на тридцать лет за прошедшие тринадцать. Волосы у обеих были высветлены. У мамы – в рыже-светлый на дюйм с отросшими темными корнями, в которых просвечивалась седина. У тети Луламей – смесь блондинки с кусками брюнетки. Она называла это мелированием, но поскольку делала сама, то выглядело немного полосато. У обеих было слишком открытое декольте, учитывая, что их кожа и груди выглядели обвислыми. Их кожа была обвислой и слишком загорелой, хотя лето еще не началось. Кроме того, они обе были одеты во все обтягивающее – мама в брюки-капри и футболку с круглым вырезом; тетя Луламэй в джинсы и блузку с оборками, которая была слишком растегнута, а там, где была застегнута, она слишком натягивалась на ней. Они обе были слишком сильно накрашены, словно хотели скрыть свои лица, как команда болельщиц «Денвер Бронкос» во время игры, по крайней мере, в течение половины сезона. И они обе покачивались на высоких каблуках стриптизерских туфлях на платформе.

Господи. А вот и они. У меня на работе.

– Ах ты, маленькая сучка! – Завизжала тетя Луламей, приближаясь.

Я не двигалась, молчала, просто стояла и тупо смотрела на них с ужасом, смешанным со страхом.

– Господи, это что, Близнецы Одни Неприятности? – Спросил Митч мне в ухо.

– А вы кто такие? – Спросила Латанья у Близнецов Одни Неприятности.

Тетя Луламэй подняла руку ладонью вверх примерно на полдюйма от лица Латании. Голова Латании дернулась назад примерно на полфута, ее руки уперлись прямо в бедра, а брови сошлись вместе.

Ой-ой.

– Я с тобой разговариваю, – огрызнулась на меня тетя Луламэй. – Ты слышишь меня, ты слишком много на себя берешь, маленькая сучка?

Я уже начала приходить в себя, когда Митч настойчиво прошептал мне на ухо:

– Мара, послушай меня…

– Мне пора, – пробормотала я и положила трубку на рычаг.

– Убери свою руку от моего лица, – прошипела Латанья.

– Поцелуй меня в белую задницу, – парировала тетя Луламей.

Я могла поклясться, что услышала рычание Латании.

Ой-ой!

– Тетя Луламэй, мама, – тихо произнесла я, обходя стойку, – прошу вас…

Я замолчала, потому что рука тети Луламэй упала, и они с мамой пронзили меня взглядом.

– Какого черта, Марабель? Что... за... черт? – Спросила мама, провожая меня взглядом, когда я подошла к ним и встала между ними, Латанией и Робертой, но почувствовала, что обе мои подруги расположились с обеих сторон от меня.

Когда мы все заняли свои позиции, я задумалась, какого черта?

Мама ничего не сказала. Они с Луламей просто продолжали смотреть друг на друга.

– Это и есть твоя мать? – Недоверчиво прошептала Роберта.

– Конечно, я ее мать, – ответила мама. – Черт побери, она ведь вылитая я.

Именно тогда я услышала, как Роберта издала какой-то сдавленный булькающий звук, одновременно Латанья проделала то же самое. Мама и тетя Луламэй, услышав эти звуки, тут же прищурились, поставив руки на бедра.

О боже!

– Послушайте, – быстро сказала я, – я знаю, что ты хочешь поговорить со мной, но сейчас не самое подходящее время. Я же на работе. – И я сказала то, что совсем не хотела, в то же время поклявшись себе, что, как только они уйдут, я куплю новый телефон, а этот выброшу. – Я дам вам номер своего мобильного телефона. Позвоните мне сегодня вечером. Мы договоримся встретиться и поговорить.

– Нет, мы поговорим прямо здесь, прямо сейчас, о моих внуках, – заявила тетя Луламэй. – И мы сделаем это здесь, потому что сейчас нет никакого с шилом в заднице полицейского детектива, поэтому будем говорить... – она сделала паузу, а затем, учитывая, что у нее было около четверти мозговых клеток от нормальных людей с тех пор, как она убила все остальные, она продолжила: – и ты не натравишь на нас полицейского детектива с шилом в заднице.

Вот тут-то она и совершила ошибку.

Она оскорбила Митча.

Того самого Митча, который всего несколько недель назад был мужчиной моей мечты, и я наблюдала за ним издалека, а он с нежностью улыбался мне, хотя и не знал меня тогда.

Он был тем самым Митчем, который позаботился о какой-то штуковине в моем кране и даже купил ее, несмотря на то, что она стоила несколько долларов, но он съездил и купил. И потом он был тем самым Митчем, который накормил ее внуков «У Лолы», и это, возможно, была самая вкусная еда, которую они когда-либо ели в самом приятном ресторане, в котором никогда в жизни не были. И сегодня он был тем самым Митчем, который собирался накормить ее внуков рыбными палочками на ужин. И он был тем самым Митчем, который прижимал к себе Билле, когда ей приснился кошмар, и заботился о том, чтобы Билли ему стал доверять. А еще он был тем самым Митчем, который переживал за меня, когда мою квартиру разнесли в пух и прах, да, именно так, как сказала Латанья, как будто я была самым прекрасным хрусталем во всем мире, и он был готов надрать задницу любому, кто посмел бы меня обидеть. И наконец, он был тем самым Митчем, который сотворил сотню вещей для женщины и двух детей, которых едва знал, только потому, что был хорошим парнем, очень хорошим парнем.

Ладно, может это и было отчасти потому, чтобы залезть мне в трусики, но все, что он сделал, это было слишком много и слишком сильно.

Он был просто хорошим, милым парнем.

Но кем он не был, так это парнем с шилом в заднице.

Поэтому, когда я почувствовала, как мое тело замерло с головы до ног, я также почувствовала, как мои губы зашевелились, сердито прошептав:

– Не говори так о Митче.

– Не учи свою тетю, как ей надо разговаривать, – резко бросила тетя Луламэй и посмотрела на мать. – Всегда высокомерная и зазнавшаяся, всегда…

Я прервала ее, все еще шепча, но на этот раз с шипением, придавая словам опасное шипение:

– Никогда так не выражайся о Митче.

– Ох-ох, – пробормотала Латанья у меня за спиной.

– Мара, милая… – начала Роберта.

Но мама проигнорировала их и наклонилась ко мне.

– Не учи свою тетю, как ей надо разговаривать.

Я наклонилась к ней.

– Я не видела тебя тринадцать лет. Тринадцать лет. Это первый раз, когда я вижу тебя, ты приходишь ко мне на работу, кричишь, хамишь, требуешь и оскорбляешь моего... моего... – я на секунду растерялась, а потом выпалила: – моего Митча, хорошего парня, ты его вообще не знаешь и не имеешь права оскорблять. Ты даже не поздоровалась. Ты не поинтересовалась, как я себя чувствую. Ты просто..., – я снова потеряла дар речи и закончила: – ты.

– Марабель…, – начала мама, но я покачала головой и подняла руку перед ее лицом. Ее глаза прищурились, но я уже высказала свою точку зрения, она заткнулась.

– Ты всегда такая, нечего скрывать, ты можешь разговаривать со мной так, как всегда разговаривала, обращаться со мной так, как ты всегда обращалась со мной, но не смей, не смей оскорблять Митча, – огрызнулась я.

И тут я услышала, как мистер Пирсон произнес у меня за спиной:

– Мара, дорогая, Митч на телефоне.

Я моргнула и взглянула через правое плечо на Латанью, ухмыляющуюся, как лунатик, и увидела мистера Пирсона, тоже ухмыляющегося и протягивающего мне свой сотовый телефон.

Я втянула воздух, повернулась назад к матери и Луламэй, испепелив их взглядом, который, к сожалению, их не испепелил, а затем сделала два шага, чтобы добраться до мистера Пирсона. Я протянула ладонь, и он вложил в нее свой телефон.

Я поднесла его телефон к уху и прошептала:

– Митч?

– Они оскорбляли меня? – спросил он в ответ, но голос у него был не расстроенный, а как будто улыбающийся.

Он все слышал. Сколько он слышал, я понятия не имела, но он слышал, что Близнецы Одни Неприятности оскорбляли его – высокого, красивого детектива Митча Лоусона.

Я ничего не ответила. Я пребывала в таком ужасе, что застыла на месте и потеряла дар речи.

Мое молчание длилось какое-то время, я игнорировала маму и тетю Луламэй, огрызавшихся на бормочущего мистера Пирсона, Латанью, Роберту и Митча, прокричавшего мне в трубку:

– Дорогая?

– И сколько ты слышал? – Тихо спросила я.

– Что они пришли к тебе на работу, кричат, хамят, требуют и оскорбляют твоего Митча, хорошего парня, а потом все остальное.

Я закрыла глаза, опустила голову и снова погрузилась в молчание.

Митч снова позвал в пустоту, но на этот раз он использовал другое слово:

– Милая?

Я по-прежнему молчала.

Вот тогда-то он и сказал:

– Честное слово, неужели ты думаешь, что меня волнует, что обо мне думают Близнецы Одни Неприятности?

– Меня волнует, – выпалила я и сама не поняла, почему я это выпалила и почему меня это так волновало. Не то, что говорила мама и тети Луламей, а то, что меня волнует, если кто-то оскорбляет Митча.

Митч не знал, почему, поэтому спросил:

– Мать твою, почему?

Наконец, я повернулась и увидела Роберту, Латанью и мистера Пирсона, стоящих перед моей мамой и Луламэй, лица были красные (у мамы, Луламэй и Роберты), брови были нахмурены (у мистера Пирсона), руки упирались в бедрах, постоянно покачивая головой (у Латаньи), и я решила, что пришло время мне вмешаться, подойти к ним.

– Они все еще здесь и ругаются с мистером Пирсоном, Робертой и Латаньей. Я должна что-нибудь сделать, – сообщила я ему.

– Тебе ничего не нужно делать, детка. Боб держит все под контролем, пока к вам едет полицейский патруль. Я велел им их забрать и привезти в участок, допросить по поводу того, что произошло с твоей квартирой.

Я отвернулась от суматохи, моргнула, уставилась на ковер под ногами, а потом спросила:

– Что?!

– У меня имеется план по поводу Близнецов Одни Неприятности, – сообщил он мне.

Я снова моргнула и спросила:

– План?!

– Да, детка. Ты положила трубку, я позвонил Бобу. Он уже был предупрежден, что такое возможно, я ему все объяснил, и он возглавляет Операцию «Вывоз Мусора».

Я ничего не могла с собой поделать, только хихикнула.

Затем прошептала:

– Операция «Вывоз Мусора»?!

Казалось, он снова улыбнулся, когда ответил:

– Это не очень хорошее название, но я смог быстро придумать только его. Мы можем придумать название получше.

Название операции действительно звучало забавно.

– И каков же план? – Переспросила я.

– Первая часть – это вытащить их из магазина, привести сюда и выяснить имеют ли они какое-либо отношение к погрому в твоей квартире. Остальное я расскажу тебе сегодня вечером за ужином.

– Хорошо, – тихо согласилась я, все еще наслаждаясь мыслью о том, что сегодня вечером мы с Митчем будем есть чили у него дома, несмотря на то, что будем разговаривать о моей тете и матери.

– И еще одна часть из первой части – Боб сам позаботится об этой ситуации, так что тебе не придется ничего делать. Думаю, он уже вмешался. Ты должна позволить ему разобраться с этим, а сама остаешься в стороне.

Я оглянулась на группу и увидела, что Митч был прав. Мистер Пирсон, вытянув руки по швам, вместе с Робертой и Латаньей за спиной оттесняли к дверям огрызающуюся маму и тетю Луламэй, а я в это время задавалась вопросом, когда мистер Пирсон успел стать для Митча «Бобом».

Я называла мистера Пирсона – мистером Пирсоном, потому что он был моим боссом, но он также был мистером Пирсоном, как отец твоей лучшей подруги, которого ты бы хотела иметь в качестве своего отца. Но Митч был из тех парней, обладающих властью не только из-за своей работы, но и из-за того, каким он просто был сам, и я подозревала, что многие мужчины были «Мистером» для него, но он был детективом Лоусоном для них. Он был парнем, и мистер Пирсон был парнем, и так уж был устроен их мир.

Мне пришло в голову, что Митч был Митчем для мистера Пирсона, а мистер Пирсон был Бобом для Митча, потому что они вошли в контакт, пытаясь защитить меня, как сейчас, отчего шипение снова появилось у меня в животе.

Поэтому я прошептала:

– Митч, – и его имя прозвучало очень многозначительно.

Митч услышал мою многозначительность и понял, я поняла, что он понял, когда тихо, но быстро сказал:

– Помнишь, я говорил тебе вчера вечером, что так все и будет?

– Да, – тихо ответила я.

– Ну, так все и должно быть. Я защищаю тебя от неприятностей. Боб сам разберется с ними. Ты делаешь свою работу, продаешь матрасы, приходишь домой, мы вместе съедим чили, а я буду разбираться с дерьмом, чтобы тебе ничто не угрожало. Неважно, что это за дерьмо и насколько оно опасно. Ты со мной?

Это был хороший вопрос.

С Митчем ли я?

– Детка, ты меня слышишь? – спросил он в тишину.

Я невидящим взглядом уставилась на происходящее передо мной, обдумывая его вопрос, которому, возможно, придавала большее значение, чем он, и не задумываясь, прежде чем сама себя остановила, ответила:

– Я с тобой, Митч, – прошептала я, теперь настала его очередь замолчать.

По его молчанию я поняла, что он услышал в моем ответе то большее значение, которое я придавала его вопросу.

И затаила дыхание.

Затем он мягко приказал:

– Иди и продавай матрасы.

Я втянула воздух. Потом заметила у парадной двери подъехавшую полицейскую машину. А потом увидела, что моя мать тоже увидела полицейскую машину, и тут же услышала, как она завизжала:

– Что за мать твою? Только не это!

Митч тоже услышал ее вопль.

– Патруль, – пробормотал он.

– Марабель! – Закричала мама, когда полицейские вышли из машины. – Ты позвонила этому с шилом в заднице своему парню копу, чтобы он забрал нас – твою тетю и меня.

Я отняла телефон от уха, впервые в жизни поблагодарила Бога, что в магазине не было покупателей, стараясь быть вежливой, крикнув в ответ:

– Нет! И второе тоже нет, поскольку ты продолжаешь так выражаться о нем!

– У вас проблемы? – спросил один из вновь прибывших полицейских, и мистер Пирсон, кивнув, шагнул вперед.

– Господи! Разве я не могу просто поговорить со своей собственной дочерью? – Взвизгнула мама.

– С шилом в заднице? – Спросил Митч прямо мне на ухо, и снова мне показалось, что он улыбается.

Я закрыла глаза.

– Марабель! Иди сюда и поговори с этими копами! – потребовала тетя Луламей.

– Мара, милая, оставайся на месте. Офицеры проинструктированы, – приказал Митч.

– Хорошо, – прошептала я Митчу.

– Марабель! – Взвизгнула мама.

– Ты не против, если я тебя отпущу, или ты хочешь, чтобы я оставался на линии, пока они не уйдут? – Спросил Митч в телефонную трубку.

Я открыла глаза и увидела, как мама и тетя Луламэй набросились на офицеров, мистера Пирсона, Роберту и Латанью, сопротивляясь приказам офицеров, отчего те вытащили наручники.

Мой ответ был – нет. Но я была далеко не в порядке, наблюдая одновременно с моим боссом и двумя моими лучшими подругами, как на мою мать и тетю надевают наручники.

– Я в порядке, – солгала я.

Затем снова наступило молчание

– Что ты хочешь пива или вина к чили?

Я моргнула, услышав его вопрос, Роберта и Латанья улыбнулись, когда офицеры подтолкнули мою мать и тетю в наручниках к дверям. А мистер Пирсон смотрел на них так, будто его уговорили пойти на какую-то современную авангардную пьесу, на которую он совсем не собирался, и она ему не очень нравилась, поэтому рассеянно спросила:

– Что?!

– Пиво или вино к чили? – Повторил Митч.

– Ум…

– Пиво подходит лучше, детка, но если ты хочешь вина, я куплю вина. Мы выпили все, что у меня было прошлой ночью, так что ты должна мне сказать, если захочешь.

– Пиво – хорошо, – ответила я.

– Хочешь, я куплю тебе что-нибудь на десерт?

– Ум…

Офицеры открывали задние двери машины.

– Мороженое?

– Хм…

Офицеры втолкнули внутрь машины маму и тетю Луламэй.

– Замороженный яблочный пирог?

– Уу…

Офицеры закрыли двери машины.

– Мы с детьми могли бы заглянуть в пекарню Тессы и купить кексы.

Я уже пробовала ее кексы не один раз, поэтому сразу же заявила:

– Кексы.

– Отлично. – И в его тоне снова появилась улыбка.

Офицеры забрались в машину.

– Купил Билле плюшевого мишку.

Машина начала отъезжать, я произнесла:

– Извини, что?

– Перед тем как поехал за детьми в школу, заскочил в «Таргет» и купил ей плюшевого мишку.

Я подошла к стойке и положила на нее руку, потому что внезапно мои ноги задрожали.

И они дрожали, потому что Митч заехал специально в «Таргет», чтобы купить Билле еще одного плюшевого мишку.

Но они также дрожали еще и потому, что он понял, что я солгала, что была в порядке, и не отпускал меня. Я понимала, что он занятой парень, но он все равно разговаривал со мной, пытаясь отвлечь мое внимание от родственников – Близнецов Одни Неприятности и того бардака, который они устроили в моей жизни. А поскольку он был очень занятым парнем, я понимала, что отнимаю у него много времени на Билле, Билли, кузена Билла, но он позвонил Бобу и спланировал Операцию «Вывоз мусора», а потом еще кое-что.

Поэтому, когда я положила руку на стойку, чтобы не упасть, тихо сказала:

– Они ушли.

– Хорошо, – также тихо ответил он.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Затем, все еще тихо сказала:

– Теперь я в порядке, Митч.

– Хорошо, – повторил он, также тихо.

Я сделала еще один успокаивающий вдох.

Затем прошептала:

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста, детка, – прошептал он в ответ.

– Увидимся вечером, – сказала я ему.

– Ну, это того стоило, – ответил он, вызвав еще один шипящий звук у меня в животе, а затем тихо сказал: – Увидимся, дорогая.

– Пока, Митч.

Потом я услышала, как он положил трубку.

Я захлопнула телефон мистера Пирсона и подняла голову, вся моя команда подошла ко мне и смотрела на меня.

Я окинула их всех взглядом и сказала:

– Простите. Они…

– Больше ни слова, Мара, – твердо оборвал меня мистер Пирсон. Я взглянула на него, он поднял руку, сжимая мне предплечье. Приблизился и мягко сказал: – Ни слова, дорогая. Не думай об этом. Мы с Митчем все уладили.

Он выдержал мой взгляд, сжал мою руку, улыбнулся, затем отпустил, осторожно забрав из моей руки свой телефон, направившись к себе в кабинет.

Я повернулась и посмотрела ему вслед.

Затем обернулась и увидела Роберту и Латанью, пристально смотрящих на меня.

Вот тогда-то я прикусила губу.

А когда я прикусила губу, Латанья перевела взгляд на мои губы, потом посмотрела мне в глаза и приказала:

– Так, сначала самые сочные новости, что происходит между тобой и Митчем. А потом мы доберемся до Отвержения Роллер Дерби. А сейчас, именно это для меня главнее.

Отвержение Роллер Дерби.

Это было очень забавно.

И что было еще смешнее, не шутка, так это то, что Роберта и Латанья не смотрели на меня так, словно я была отбросами Роллер Дерби или еще хуже, их лица не были ошеломленные, потрясенные, с отвращением, как только они поняли, кто мои родственники. Они смотрели с интересом (с сильным интересом) и, ну, выглядели как всегда выглядит Роберта и Латанья.

И не только это, мистер Пирсон тоже выглядел также. Он просто сказал, что они с Митчем разобрались, будто посчитал за честь участвовать в Операции «Вывоз Мусора».

Я совершила еще один успокаивающий вдох, посмотрела на двух женщин, которые значили для меня целый мир, и мои губы за меня приняли решение до того, как я успела собраться с мыслями, заявив:

– Митч в меня влюблен, я влюблена в него, но мне кажется, что меня подменили при рождении, – объявила я, Роберта и Латанья в течение нескольких секунд молча пялились на меня, а затем обе расхохотались.

И когда они закончили хохотать, я поделилась с ними своими мыслями.

Точно, поделилась.

Некоторыми мыслями мне приходилось делиться с клиентами, я поделилась.

Всеми.

А когда закончила, они уже не выглядели заинтересованными, но все равно выглядели как Роберта и Латанья.

Две женщины, которые значили для меня целый мир.

16

Моя Мара любит свечи

Нам с Митчем не удалось придумать другого названия для Операции «Вывоз Мусора», пока мы ели чили, кукурузный хлеб и кексы, поскольку Митч помогал Билли с домашним заданием, а Билле весь вечер капризничала. Отчего все свое внимание я переключила на нее между порциями восхитительного чили, кукурузного хлеба и, наконец, кексов, пока она капризничала, стонала и вообще плохо себя вела.

Кстати, Митч приготовил отличный чили из четырех разных видов бобов со специями, бобы были сочными и ароматными, но не слишком острыми, он положил сверху тертый сыр, который расплавился. Кукурузный хлеб был потрясающим. А кексы из пекарни Тессы никогда не разочаровывали отчасти потому, что они всегда были сочными и влажными, но главным образом потому, что она всегда покрывала их горным завитком глазури.

Я решила, что Билле капризничает, потому что плохо спала вчера ночью, поэтому я сидела с ней. Я очень устала. Вот только не могла стать такой же капризной с Билле и Митчем рядом.

Наконец, мы уложили детей спать, что обычно не создавало проблем, они были хорошими детьми. Билли не поднимал шума, но Билле куксилась и упрямилась, и я еще больше устала, когда наконец устроилась с ней поудобнее, пока читала ей, она провалилась в сон, сжимая в руках своего нового плюшевого мишку.

И только после этого я вернулась в гостиную Митча, который развалился на своем секционном диване с пивом в руке, вытянув длинные ноги, положив их на огромный пуфик, смотря бейсбольный матч на плоском экране, но он тут же повернул голову и его глаза поверх спинки дивана встретились с моими.

– Она заснула? – тихо спросил он, я устала, беспокоясь о Билле, беспокоясь обо всем остальном, надеясь, что Билле хорошо выспится, но его вопрос заставил мое сердце затрепетать.

Хотя вопрос был простым, но каким-то интимным. Его забота о Билле перемешивалась с заботой обо мне, озвученная таким знакомым вопросом, который, как правило, отец задает матери, муж – жене.

Мне нравилось. Простота и интимность – прекрасно, но еще прекраснее было то, что исходили они от красивого мужчины, хорошего человека, отличного парня, сидящего на потрясающем секционном диване в своей великолепной гостиной и смотрящего на меня с нежностью.

Я подумала об этом.

И сказала:

– Угу.

Затем, уставшая, взволнованная от того, что внезапно осталась наедине с Митчем, чувствуя себя довольно странно из-за этого, что я была у него в квартире, и все так быстро происходило, не говоря уже о том, что Митч сказал мне сегодня утром, я обдумала свои варианты действий. И по идеи мне следовало присесть на его секционный диван.

Я решила, что безопаснее всего будет держаться от него подальше, поэтому отправилась в самый конец. Он сидел посередине одной стороны дивана. Я села поближе к подлокотнику с противоположной стороны.

Он наблюдал за мной, пока я усаживалась, его губы подергивались, но он не двигался.

Я отлично помнила, что в последний раз, когда мы остались с ним наедине в гостиной и по телевизору показывали бейсбольный матч, мы поссорились. Сегодня я очень устала, но было еще рано ложиться спать. И ложиться спать означало лечь в его постель.

Поэтому мне предстояло как-то убить время и главное не поругаться с ним.

Поэтому я выпалила первое, что пришло мне в голову:

– У тебя хороший вкус.

– И?

И говоря ему об этом, я уперто смотрела на пуфик, подвинувшись, чтобы поджать под себя босые ноги и прислониться к подлокотнику, но когда он задал свой вопрос, я посмотрела на него.

– У тебя хороший вкус, – повторила я, и его брови вопросительно поднялись, поэтому запинаясь, стала объяснять, чувствуя себя идиоткой:

– Ты... очень хорошо одеваешься, твоя... квартира тоже очень хорошая. Я имею в виду... у тебя, действительно, хорошая мебель.

На это замечание он задал странный вопрос:

– Ты знаешь «Дизайн Фьюжн»?

Я наклонила голову набок и спросила в ответ:

– Магазин на Черри-Крик-Норт?

– Ага, – ответил он.

– Да, – ответила я.

– Этот магазин принадлежит моей сестре Пенни.

Ну... ничего себе.

Я бывала в том магазине. Мебель в том магазине была невероятной такой же, как и ценники, но еще более невероятными.

– Ух ты, – прошептала я, и он ухмыльнулся, а потом махнул рукой.

– Это все ее барахло, – заявил он.

– Извини?

– Она обставила мою квартиру полностью.

Услышав его слова, я моргнула.

– Твоя сестра обставляла тебе квартиру?

– Да. Она просто повернута на дизайне. Она украшает все. Она даже декорировала свой холодильник внутри.

Я снова моргнула.

– Украсила свой холодильник внутри?!

Митч с усмешкой кивнул.

– А как можно украсить холодильник внутри? – Спросила я, заинтригованная этой идеей.

– На стены холодильника с боков она приклеила наклейки, поставила причудливые миски, в которые кладет причудливое дерьмо, а не еду, которая стоит на полках. Иногда она даже ставит туда маленькие вазы с цветами.

Я не могла сказать, было ли это странно или круто, поэтому не стала делиться с Митчем своими сомнениями.

К счастью, он продолжил:

– Когда она перекрашивала стены и потолок в комнатах своих детей по три раза в год, ее мужу это надоело, он уговорил ее открыть собственный магазин, чтобы она украшала чужие дома и зарабатывала на этом деньги, вместо того чтобы тратить все их деньги на ремонты. Поэтому, когда я переехал в эту квартиру, она взяла на себя все заботы по декорированию, я согласился, мое сопротивление было бы бесполезным, она бы все равно занялась декором моей квартиры, я не мог ей сопротивляться.

– Значит, у тебя не было права голоса? – Спросила я с удивлением, Митч казался мне человеком, который командует всем и определенно всеми, кто его окружает.

Митч отрицательно покачал головой.

– Единственное, что я попросил, что мое место должно быть удобным и для парня, не гея. Она преуспела в первом случае, а вот по поводу второго можно поспорить.

Он замолчал, но его глаза не отрывались от меня, и у меня возникло ощущение, что он ждет, что я скажу в ответ.

Поэтому я решила высказать свое мнение.

– Ну... не совсем для гея.

Он откинул голову и расхохотался. Я прикусила губу. Его смех перешел в хихиканье, подбородок снова опустился, он поймал мой взгляд.

– Это хорошо, я думаю, – пробормотал он сквозь улыбку, его глаза были такими согревающими, что моя грудь стала очень, очень теплой.

Вместо того чтобы запоздало и благоразумно держать рот на замке, погрузившись в бейсбол по телевизору, я по глупости решила уточнить:

– Твоя квартира выглядит очень красивой. И твоя квартира очень тебе подходит, потому что ты тоже всегда выглядишь очень красивым.

– То есть ты хочешь сказать, как я одеваюсь, выглядит красиво и не совсем по-гейски? – поддразнивая спросил он меня, я немного выпрямила спину, зная, что он подшучивает, но я не хотела, чтобы он вдруг решил, что я пыталась его оскорбить.

И, кроме того, как он одевался, было абсолютно красиво, но не в том смысле, как геи, хотя геи всегда выглядели хорошо и красиво.

– Нет, я говорю, что ты всегда хорошо выглядишь, как в... э-э... хорошо и... вот. Просто ты всегда выглядишь очень, очень мило.

Когда я закончила, его лицо изменилось, как и глаза. Лицо и глаза смягчились, но последние потемнели, и у меня в груди стало еще теплее, а также и другие части тела тоже стали теплыми. Затем его взгляд быстро скользнул по всему моему телу, свернувшемуся у подлокотника не совсем веселого, но определенно удобного и крутого дивана.

Затем так же резко он поднялся на ноги.

Я проследила за ним взглядом, пока он шел на кухню, затем вернулся в гостиную со свечами в банках. Потом заметила, как он поставил их на полку мебельной стенки и зажег. Затем он выключил лампу, осталась гореть только одна, освещение комнаты изменилось, став совершенно другим. Потом не отрывая от него глаз, я увидела, как он подошел к пуфику, схватил пульт, направил его на телевизор, тот погас. Затем он бросил пульт на пуфик, взял другой, направил его на мебельную стенку, и вдруг из его стереосистемы тихо полилась песня Journey “Still They Ride”.

Отличная песня.

И свечи были хороши; успокаивающий аромат свежего хлопка наполнял комнату.

Свет от свечей, романтическое, приглушенное освещение комнаты и тихая музыка.

Ой-ой!

Застыв, я смотрела, как он бросил пульт на диван, подошел ко мне, подхватив меня под мышки, и поднял вверх.

– Митч, – прошептала я, тут же ухватив его за плечи. Одна его рука заскользила вниз по пояснице на задницу, он наклонился ко мне, затем подхватил под колени. Другой обхватив меня за спину, поднял вверх, маневрируя между пуфиком и диваном, вместе со мной. Затем он уселся на диван, посадив меня к себе на колени, развернулся, откинувшись назад, он оказался в лежачем положении, а я лежала на нем, затем перекатился лежа, но теперь он оказался на мне.