Текст книги "Тогда ты молчал"

Автор книги: Криста фон Бернут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

26

Четверг, 17.07, с 8 часов 00 минут до 14 часов 40 минут

В четверг небо было облачным, но воздух стал даже еще горячее. Уже в девять утра на западе начали собираться грозовые облака, и время от времени слышались отдаленные раскаты грома. Мона и остальные полицейские из КРУ 1 продолжали свой марафон допросов. В час дня они собрались, чтобы сравнить полученные результаты. В протоколе совещания были зафиксированы следующие факты и предположения:

1. Оба убийства так или иначе связаны с Фабианом Плессеном, вероятной казалась и их связь с его семинарами.

2. Форстер и Шмидт обзвонили многочисленных клиентов Плессена по его спискам. За четыре часа они дозвонились до тридцати восьми человек. Большинство из них с восторгом отзывались о семинарах Плессена. Многие говорили, что Плессен подарил им новую, ни от кого не зависящую жизнь; при этом речь шла о людях, прошедших у Плессена по три-четыре цикла семинаров. Другие же, наоборот, давали ему совсем иные характеристики. Форстер и Шмидт узнали, что, как минимум, один бывший клиент Плессена покончил жизнь самоубийством. Другой попал в психиатрическую лечебницу. Его жена обвиняла в этом Плессена. Ее вызвали на допрос.

3. Соня Мартинес тоже умерла предположительно от превышения дозы наркотика. Был ли это героин, установить уже не представлялось возможным, но, по крайней мере, на трупе не было внешних повреждений, никаких признаков применения насилия. Естественная смерть не исключалась бы, если бы не раны на животе, нанесенные посмертно.

4. Соня Мартинес добровольно открыла дверь своему убийце. Признаков взлома двери нет. Это означает, что она его либо знала, либо доверилась ему.

5. Соседка Сони Мартинес видела человека, который, возможно, был убийцей. Его рост – приблизительно метр восемьдесят, на нем, возможно, были джинсы и футболка с капюшоном. Его лицо и волосы соседка не могла видеть, о возрасте она тоже ничего не могла сказать. Ей показалось, что он был «довольно худым», но поклясться в этом она не могла. Она не слышала его голоса. Соседка даже не знает, впустила ли его Соня в квартиру: возможно, это был преступник, а возможно, представитель одного из издательств, который хотел продать ей пару абонементов на журналы. Против этого, однако, говорит тот факт, что он никому больше из жильцов в дверь не звонил.

6. Девичья фамилия Сони Мартинес – Нордманн. После нескольких звонков в различные регистрационные ведомства Фишер нашел ее незамужнюю сестру, Лидию Нордманн, проживающую во Фрайбурге. Действительно, оказалось, что семья распалась, как и намекал Плессен. Сестра Сони, имевшая троих детей, не смогла бы руководить предприятием, а поскольку старшая, Соня, не захотела взять на себя управление текстильной фабрикой отца, то это не очень крупное предприятие пришлось продать себе в убыток. Заработанное с таким трудом состояние было растрачено очень быстро. Вскоре после этого отец Сони умер от инфаркта, мать, тяжело больная ревматизмом, жила в доме для престарелых. Лидия Нордманн сообщила, что прервала контакты с сестрой лет семь или восемь назад. Со своей матерью и ее братом Соня Мартинес тоже никакой связи не поддерживала. Итак, эти данные странным образом совпадали с интерпретацией Плессена.

7. Сообщение об убийстве сына Плессенов вызвало большой резонанс в средствах массовой информации, поэтому уже с утра звонило множество людей, которым казалось, что они видели Сэма Плессена до его смерти. Всех звонивших пригласили в полицию, чтобы запротоколировать их показания. С уверенностью можно было сказать только следующее: Самуэль Плессен в последний день своей жизни действительно с двенадцати часов дня на протяжении нескольких часов находился на карьере. Там его видели, как минимум, два человека, узнавших Сэма по фотографиям, появившимся в газетах и на телевидении. Потом его видели на летней площадке пивного бара недалеко от Герстинга. В обоих случаях, скорее всего, он был один. По крайней мере, ни один из свидетелей не помнил, чтобы рядом с ним кто-то находился (что, однако, еще ни о чем не говорит, поскольку память большинства людей избирательна). Где-то часов с 16 или 17 того же дня его следы затерялись. Впрочем, в ближайшее время могут появиться новые свидетели.

8. Можно предположить, что разочарованные журналисты, которые в 11 часов на обещанной пресс-конференции узнали слишком мало нового для себя, станут распускать дикие слухи. Только «Абендцайтунг» могла радоваться, что не упустила возможность приобщиться к «событию года», потому что не каждый день ей выпадала удача в виде истории о женщине, пожаловавшейся именно в эту газету на сомнительного лекаря и вскоре после этого убитой. В том же духе была выдержана и напечатанная в этой газете статья. Теперь Плессен потеряет часть клиентов – в этом можно было не сомневаться.

– Кто-нибудь есть хочет? – спросил Бергхаммер в конце совещания.

Моне не хотелось реагировать на его слова, но она знала, что так делать нельзя. Вопрос Бергхаммера означал не только то, что шеф проголодался и не хотел есть в одиночестве. Это был, скорее, замаскированный приказ, адресованный Моне и Фишеру, подразумевавший необходимость поговорить втроем. Так что и Мона, и Фишер молча кивнули, хотя своей работы было невпроворот, да и говорить, собственно, было не о чем – все уже было обсуждено на совещании.

– Пицца? – спросил Бергхаммер и посмотрел на Мону.

Его лицо вспотело, усы печально свисали. Остальные служащие КРУ 1 быстренько смылись из комнаты.

– Мне все равно, – преданно глядя ему в глаза, сказала Мона и взяла свою сумку. – А тебе, Ганс?

– Пицца – это здорово, – пробормотал Фишер и тоже встал.

Судя по довольному лицу Бергхаммера, их реакция была правильной. Перспектива поесть и попить пивка как будто снова пробудила в нем интерес к жизни. Казалось, у него даже улучшилось настроение.

– Возьмем мою машину, – сказал он и повел Мону и Фишера к лифту в подземный гараж.

Они поехали в пиццерию, расположенную недалеко от центрального вокзала. Бергхаммер был там постоянным клиентом, и поэтому на стоянке ему даже отвели специальное место для машины, – ведь он ходил пешком только в тех случаях, когда избежать этого было абсолютно невозможно.

– У меня для вас сюрприз, – сказал он, выходя из машины.

Мона подняла глаза к небу, которое к этому времени еще больше затянулось дымкой. Горячий, насыщенный выхлопными газами воздух казался спрессованным.

– Что за сюрприз? – спросила она, перекрикивая уличный шум.

– Подожди немного.

Они вошли в пиццерию. Мона не любила эту забегаловку, где стены были облицованы деревом, а под уродливыми вышитыми матерчатыми абажурами тускло светили подслеповатые лампочки, но время от времени приходилось доставлять Бергхаммеру это удовольствие. Бергхаммер приветливо кивнул официанту, и тот проводил троицу к столу, за которым уже сидел какой-то человек. Мона с удивлением узнала в нем Керна, полицейского из оперативного аналитического отдела. Керн стал определенной знаменитостью с тех пор, как с его помощью было расследовано убийство ребенка, произошедшее в окрестностях города. Средства массовой информации принципиально именовали Керна исключительно «профайлером»[13]13
  Профайлер (англ. profiler) – специалист, который по совокупности различных, даже самых незначительных деталей и улик составляет психологический портрет потенциального преступника.


[Закрыть], с чем тот категорически не соглашался, подчеркивая, что он – всего лишь аналитик.

Однако слово «аналитик» СМИ считали, очевидно, недостаточно сексуальным.

– Что, у нас конспиративная встреча? – спросила Мона и уселась на деревянную скамью напротив Керна – худощавого человека лет тридцати с серьезным узким лицом, которое оживлялось только тогда, когда он говорил о работе.

Бергхаммер поместил свое объемное тело на стул рядом с ней. Даже при этом скверном освещении были видны пятна пота на его голубой рубашке, да и запах от него исходил такой, что не возбуждал аппетит. Вообще-то Мона любила и ценила Бергхаммера. Но он, как и все мужчины в отделе КРУ 1, за исключением Фишера и Бауэра, не придавал значения своей внешности и выглядел иногда просто безобразно.

– Это же не случайность, – сказала Мона и чуть отодвинулась от Бергхаммера, – что он тоже здесь. Или нет?

Бергхаммер не ответил. Керн тоже молчал.

– Мартин! К чему все это? Зачем…

Официант принес меню, и расстроенная Мона замолчала. Если Бергхаммер захотел подключить Керна к расследованию, почему он просто не пригласил его на совещание? Зачем они сидели здесь, тратя драгоценное время? Почему…

Когда официант вернулся к ним, она наугад заказала пиццу «Margherita» и колу. Бергхаммер заказал себе «Calzone»[14]14
  «Calzone» (um. штаны) – пирог с начинкой из взбитых яиц, ветчины и сыра.


[Закрыть] и пиво, Фишер – то же, что и Мона, а Керн принял решение в пользу «Penne all’arrabbiata»[15]15
  «Penne all’arrabbiata» (um. бешеные перья) – блюдо из макарон.


[Закрыть].

Они сидели молча, пока официант не принес напитки.

После того как Бергхаммер отпил огромный глоток пива и вытер рот, он наконец оказался готов разъяснить смысл данной встречи.

– Вы знакомы? – спросил он, переводя взгляд с Моны на Керна.

Они кивнули, недоуменно глядя на него, Фишер сделал то же, хотя Бергхаммер на него и не смотрел.

– Тогда не будем ходить вокруг да около, – продолжил Бергхаммер, по очереди глядя то на Мону, то на Керна. – Итак, у нас однозначно серийный убийца. И он будет продолжать свое дело, пока мы его не остановим. Поэтому я пригласил сюда Клеменса.

– Понятно, – сказала Мона.

Зачем только эти предисловия? Она и раньше работала с Керном, и не возникало никаких проблем.

– Ты же не возражаешь? – Бергхаммер облегченно вздохнул, но вид у него был озадаченный.

– Конечно. А почему я должна возражать?

Наконец до Моны дошло: Бергхаммер думал, что она может подумать, будто он сомневается в ее профессионализме, раз он уже в начале расследования привлекает помощь «со стороны». «Как это типично для мужчин», – подумала Мона.

– Мы всегда так поступаем, когда имеем дело с серийными преступлениями. В конце концов, для этого и существует аналитический отдел, не так ли?

– Ну да, – сказал Бергхаммер. – Правильно. Совершенно правильно.

Он выглядел так, словно у него только что свалилась гора с плеч.

Принесли пиццу, и лицо Бергхаммера расслабилось. Он стал похож на маленького толстого мальчика, каким он когда-то и был. Мона подумала об отпуске. Через тринадцать дней она будет сидеть в самолете, летящем в Грецию. Если все пойдет гладко. Но в настоящий момент ситуация выглядела далеко не так.

27

Четверг, 17.07, 15 часов 40 минут

– Ты в курсе дел? – спросила Мона Керна, когда они отодвинули свои пустые тарелки на край стола.

– Можно сказать, да, – ответил Керн.

Он вытер рот салфеткой и выпил глоток минеральной воды. «Можно сказать, да» у него означало, что он подробно ознакомился с делами, с протоколами осмотра места происшествия, протоколами вскрытия, протоколами допросов, данными о жертвах. И Мона ничего не знала об этом, и только потому, что Бергхаммер считал, что у него должны быть свои секреты. Она подавила в себе злость.

– Ну и как? – спросила Мона. – Что ты об этом думаешь?

– Мне кажется, это кто-то из пациентов. Или клиентов этого…

– Плессена, – подсказал Фишер с недовольным видом. Никто не обращал на него внимания, а он к этому не привык.

– Да. Этого психотерапевта, или как он там себя называет. Это один из его пациентов.

– Ну да, – осторожно начала Мона. Керн очень нервно реагировал, если кто-то начинал критиковать его умозаключения. – До этого, собственно, мы и сами додумались. Я имею в виду…

– Ты не понимаешь, – сказал Керн не глядя на нее.

Он сидел, уставившись в одну точку на красно-коричневой скатерти, покрывавшей стол. В первый раз Мона поняла, что под маской серьезного профессионала скрывается, наверное, довольно робкий человек.

– Чего я не понимаю? – спросила она более резким, чем хотела, тоном.

– Возможно, именно специфическое лечение сделало его желания по-настоящему опасными. И он считает, что виноват в этом Плессен. Для него это очень удобно. Мне кажется, этот пациент где-то уже должен был отметиться. Месть Плессену, кроме всего прочего, могла оказаться этаким надуманным мотивом, чтобы наконец-то начать действовать. Вам, в принципе, нужно только проверить списки пациентов и посмотреть, нет ли среди них тех, на кого уже заводилось дело в полиции.

– Дело? По какому поводу?

– Да, собственно, все равно. Эти типы – серийные преступники – начинают зачастую именно с таких вещей, которые никак не связаны с их настоящими, э-э, потребностями. Воровство, взлом машины и тому подобное. Естественно, могут быть и другие правонарушения, такие как вымогательство, эксгибиционизм, изнасилование. Вам нужно просто ввести их фамилии в поисковый компьютер. Одну за другой.

– Ты молодец, – сказал Фишер. – Но у нас более двухсот фамилий. Да что я говорю, – не менее трехсот. Кроме того, эти списки не систематизированы. Иногда указаны лишь имена пациентов или только начальные буквы фамилии.

– Вот те, которые есть, и прогоните через компьютер. Одну за другой.

– А что, – спросила Мона, – если он указал не свою фамилию?

Керн посмотрел на нее так, словно он в жизни бы до этого не додумался. Насколько он был умен в своей области, настолько же иногда бывал поразительно наивным.

– А разве так можно? – удивился он.

– А как же, определенно. Как было сказано, списки несистематизированные и, несомненно, неполные. Многие фамилии внесены от руки и тому подобное. Понимаешь, Плессену все равно, как зовут клиента. Для него это не существенно. Он же не спрашивает паспорт. Если клиент заплатил, значит вопросов нет.

– Не знаю, что и сказать, – проговорил Керн неуверенным тоном. – Конечно, такое может быть. Тогда это ничего не даст.

– Клеменс, ты просто скажи нам… Очевидно, у тебя есть какое-то представление о том, человека какого типа мы должны разыскивать? Мужчину, женщину?

– Женщины почти никогда не бывают серийными преступниками.

– Я знаю. Но способ убийства… Я имею в виду – совершенно ненасильственный, это же говорит, собственно, не в пользу версии о серийном преступнике. Он же получает наслаждение, применяя насилие. Для него это непременное условие игры.

– Да, – сказал Керн, – но в этом случае… Считается, что у преступников этой категории готовность применить насилие с каждым разом нарастает. Очень медленно, постепенно. Понимаешь?

Его лицо оживилось. Было видно, что он находится в своей стихии.

– Да, – ответила Мона, – однако…

– Я бы сказал, что он только начинает знакомство с этим делом. И наркотик тут – прекрасное средство, чтобы лишить кого-либо способности защищаться. Самому не надо предпринимать активных действий, а морально можно подготовиться к этому.

– Он только начинает? – подключился к разговору Бергхаммер, в его голосе звучала тревога.

– Да, – сказал Керн. – Его жертвы умирают. При этом он наблюдает за ними и для начала запоминает, что он при этом чувствует. Я думаю, что он еще не считает себя убийцей.

– А кем же? – удрученно спросила Мона.

– Он же не предпринимает прямых активных действий, как я уже сказал. Ладно, в случае с женщиной мы этого точно не знаем. Однако мы можем исходить из того, что ей он тоже вколол смертельную дозу героина. Но сделать смертельный укол – это совсем не то, что, например, удушить кого-то собственными руками.

– Но все же почти то же самое, – произнес Фишер, и вид у него был такой, словно он вот-вот взорвется от возмущения.

Он встал со своего места и пошел по направлению к туалету, причем по дороге наткнулся на несколько стульев. Мона задумчиво смотрела ему вслед.

– Нет, – сказал Керн в спину удаляющемуся Фишеру.

Затем он повернулся к Моне и Бергхаммеру. Сейчас у него был спокойный и уверенный взгляд.

– Нет! Это не одно и тоже. Как бывают легкие сигареты, «лайт», так и это, можно сказать, «умерщвление лайт». Более крутой вариант – когда происходит серьезное повреждение кожных покровов. Порезы на коже в наших случаях говорят о том, что он тренируется.

– На будущее, – задумчиво промолвила Мона. – Когда он по-настоящему возьмется за дело.

– Но это не значит, что он не засветился при насильственных правонарушениях.

– Нет? – удивилась Мона.

– Нанесение ранений, изнасилование. Это могло произойти и раньше. Но вероятно, он еще никого не убивал. Я имею в виду, до этих двух преступлений. Он только начинает.

– Он начинает?

– И будет продолжать, – сказал Керн. – Я думаю, что для следующего раза ему уже не понадобится наркотик в качестве промежуточного этапа. Он нанесет настоящий удар ножом и таким способом убьет жертву. Увечий на трупах будет становиться все больше. Я могу представить себе именно такое развитие событий.

– А что в отношении букв? – спросил, тяжело дыша, Бергхаммер, сидевший рядом с Моной.

Свое пиво он уже почти выпил.

– Я не знаю, играют ли они действительно какую-то роль. Как я уже сказал, в настоящее время преступник пытается как-то оправдывать свои действия. Тогда буквы как послание, конечно… то есть за буквами может скрываться какое-то указание на преступника и на его отношения с этим психотерапевтом. Собственно, его интересует умерщвление как таковое.

– Как ты себе его представляешь? – спросила Мона.

Она ощутила легкую тошноту – от прокуренного воздуха, от запаха пищи и пива, от пиццы, которая оказалась не особенно вкусной.

– Он молодой, но не совсем юноша, – быстро ответил Керн, словно давно ожидал этого вопроса. – Он умеет очень хорошо перевоплощаться. Его внешность не бросается в глаза. Он мало контактирует с людьми, скорее, считается индивидуалистом. Возможно, он даже живет вместе с родителями. Ему в районе двадцати пяти – тридцати лет. Может, немного больше.

– Хорошо, мы проверим молодых, но не слишком молодых пациентов. Мужчин.

– Я думаю, это было бы неплохо.

– А еще?

– Возможно, он уже убил пару животных и разделал их. Многие начинают именно с этого. Но люди – совсем другое дело, это не делается так сразу. Насилие – да, убийство – нет. Убийство – это событие совсем иного качества. Но ему это нравится. Не знаю, но мне кажется, он что-то ищет. Так сказать, под кожей. Это своего рода «игра в доктора».

– Он же молод! – возразила Мона. – Что? Ты видишь в этом что-нибудь связанное с сексуальностью? Я имею в виду, эти типы обычно зациклены на каком-то определенном сорте женщин. Но он убивает шестнадцатилетнего юношу, а после него – сорокатрехлетнюю женщину. Они никак не связаны друг с другом.

– Нанесение увечий, – сказал Керн, – или вырезание на теле букв, – совершенно ясно, что это имеет для него какое-то сексуально окрашенное значение, даже если совсем не похоже на изнасилование. Ничего такого не было, ведь так?

– На это не было похоже, – произнес Бергхаммер.

– Следы спермы на трупах?

– Нет. Ничего подобного.

– Может, еще будет. Как только он почувствует себя увереннее.

– Но буквы в нижней части живота женщины…

– Да. Преступник еще очень старается держать себя в руках. Как я уже сказал, на следующей жертве или на той, что будет после нее, вы увидите не только буквы. Тогда он по-настоящему возьмется за дело.

– Ни следующей, ни еще одной жертвы, – сказала Мона, – быть не должно.

Она глубоко вздохнула. Керн ничего не сказал.

– Клеменс! Мы должны предотвратить это. Нельзя дать ему…

Керн впервые за время разговора взглянул ей прямо в глаза, и Мона замолчала. Она закрыла глаза и постаралась отогнать от себя страшное видение разнузданного убийцы, а также запах старого табачного дыма и перекипевшей еды. В следующий раз она настоит на том, чтобы они пошли в светлое уютное кафе, где можно посидеть на открытом воздухе, и…

Керн прервал ее размышления:

– Он воспринимает все это, как своего рода телесериал. Продолжение следует, понимаешь? Он спланировал все довольно хорошо. Убийца оставался рядом с жертвами, он не торопился, у него хватало времени, чтобы вырезать эти буквы. Он все прекрасно продумал. Таким образом, он не идиот и не сумасшедший.

– Он умный? – спросил Бергхаммер.

– Возможно. В обоих случаях он полностью контролировал ситуацию. Он не допустил ни единой ошибки. Это только подтверждает, что он не слишком молод. Я думаю, ему не меньше двадцати пяти лет.

– А Плессен?

– Я действительно могу себе представить, что убийца – его бывший клиент, а также то, что он может захотеть пройти семинар еще раз.

– Сейчас? – недоверчиво спросила Мона. – Я имею в виду, что он может навлечь на себя этим подозрение, он же должен это понимать.

– Он это знает. Но возможно, это входит в правила игры – его игры. Может, опасность – это и есть то, что ему нравится.

– А чего он хочет?

– Он хочет убивать, – медленно проговорил Керн. – Но своим способом. Это доставляет ему наслаждение. Но он хочет еще и внимания. Он хочет, чтобы о нем говорили. Он хочет чувствовать свою значимость. Ему необходимы эти стимулы.

– А он женат? Дети у него есть?

– Может быть, он женат, возможно, у него есть маленькие дети. Я, правда, в это не очень верю, но не исключаю этого. Некоторые из этих типов ведут совершенно обычный образ жизни, имеют нормальную профессию, семью – все, как у всех. Но вы же знаете: трое из четырех серийных преступников в прошлом обращали на себя внимание своим ненормальным поведением. Вот это вы должны отследить. Обращайте внимание на то, что происходило раньше.

– Существует ведь специальная международная компьютерная система, – сказала Мона.

– ViCLAS[16]16
  Violent Crime Linkage Analysis System (англ.) – система комплексного анализа тяжких преступлений.


[Закрыть]. Я уже поискал там, поскольку преступления весьма специфичны.

– Ты что-нибудь нашел? Есть что-то похожее?

– До сих пор ничего похожего, я искал даже в других странах. В конце восьмидесятых был один маньяк в Канаде, он тоже резал кожу своих жертв. Однако не после смерти, и это были не буквы, а своего рода клеймо ведьм. Но тот сидит уже двенадцать лет.

– Черт возьми, – произнесла Мона, ни к кому конкретно не обращаясь.

За окном, закрытым шторами с рюшками, послышались далекие раскаты грома. Может быть, они доносились с неба, а может, это был шум проезжавшего грузовика.