Текст книги "Путь небес. Преодолевая бурю"

Автор книги: Крис Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Беглец плотнее закутался в рясу. Тут же темнеющие небеса за окном вновь прочертили тускло-красные полосы. Земля затряслась, вдали послышался характерный треск посадочных капсул. Странно, он был уверен, что враги уже сбросили на поверхность все, что хотели. На Эревайле почти не осталось живой добычи. Отправлять сюда новых палачей, чтобы устроить очередной кошмар, было бы расточительно.

Вейл устало закрыл глаза. Далекие толчки не прекращались. Высадка напоминала по бессмысленности удары ножом в остывающий труп, но она все продолжалась, и продолжалась, и продолжалась, лишая мейстера столь необходимого сна.

В таком шуме никто не смог бы заснуть. Он был грохотом молота судьбы. Он знаменовал гибель древней мечты, к воплощению которой стремились за века до рождения беглеца. Вейл немного знал о ней. Остальные знали больше. Возможно, именно поэтому легионеры явились на Эревайл. Возможно, их направили покарать честолюбивых.

Так или иначе, теперь все кончено. Все утрачено.

– Не презирай слепцов, – беззвучно выдохнул он сквозь наползающую дрему, пытаясь расслабить сжатые от холода челюсти, понять и простить. – Мы – их поводыри.

Вейл резко очнулся.

Поведя плечами, он ощутил, как ледяные копья боли пронзают искривленный хребет. Тогда мейстер осторожно приоткрыл рот и провел языком по сухим губам. Очень робко выпрямил руки и ноги. Видимо, он потерял сознание, сидя на корточках у металлической стены.

Снаружи рассвело, но почти все осталось по-прежнему, разве что облака чуть поредели. От громадных машин, которые стояли возле беглеца, словно часовые, протянулись блеклые тени. Похоже, солнце уже взошло. Вейл почувствовал слабые изменения погоды: воздух немного потеплел, гибельный клинок ночного мороза притупился.

Мейстер попытался встать, сдавленно простонал от боли в суставах…

И замер, тщательно прислушиваясь. Кто-то шевельнулся рядом с ним.

Беглец ждал, не двигаясь и едва дыша. Он окончательно проснулся, сердце застучало чаще.

Больше ни один звук не прерывал утреннюю тишину. За разбитыми окнами, что скалились осколками стекол, проносились тучи. На дальней стене зала обработки неровно мерцал сломанный люмен.

Крайне осторожно и неторопливо Вейл оторвался от стены и приподнялся с пола. Сидя на корточках, он чувствовал, как ладони покрываются потом.

Склонив голову, мейстер снова вслушался в безмолвие. Он не мог понять, что за звук разобрал тогда – какое-то глухое механическое ворчание на самом пределе восприятия, которое мгновенно стихло.

Медленно выпрямившись, он начал продвигаться вперед. По жилам лениво растекалась кровь, мышцы ног покалывало, воздух леденил кожу. Снова задрожав, Вейл стиснул зубы.

Прошлой ночью он дошел до границы города. Арьет велела беглецу выбираться на окраины и дальше, в пустошь за рад-заслонами. Конечно, там он потеряет свое драгоценное здоровье, но не так быстро, как в руках чудовищ. Возможно, мейстер сумеет кое-как протянуть несколько дней. Тогда Вейл не стал уточнять, лучше это или хуже быстрой смерти на улицах и чего он вообще добьется, ненадолго оттянув гибель.

По сути, теперь им управляли инстинкты.

Оставаться на ногах. Втягивать воздух, следить, чтобы мороз не лишил его последних сил и не прикончил.

Беглец опасливо подобрался к выходным воротам, напряженно вглядываясь в окружающий сумрак. Он держался самых густых теней от колонных аппаратов цеха. Вейл миновал огромные двери, предназначенные для гравикраулеров с распределительных площадок, и перед ним раскинулись пригороды. Муравейник низких жилблоков и мануфакториев понемногу окутывала утренняя дымка. Оранжевое небо подрагивало, словно открытая рана. Далеко на востоке угрюмо ползли вверх извилистые клубы черного дыма.

Осторожно выйдя наружу, Вейл оглядел ближайшие улицы. Самая широкая вела вниз по длинному склону, меж пустых складов, и вдоль ее середины бежал ручеек маслянистой воды. Другие разветвлялись, образуя целый лабиринт переходов между кварталами. Мейстер решил воспользоваться этими узкими проулками – там он будет менее заметен, хотя и не сумеет прогреть застуженную спину под тусклым солнцем.

Вейл шагнул вперед, но снова услышал машинное ворчание, теперь ближе, и у него отнялись ноги. Резко повернув голову, мейстер увидел то, чего боялся со дня бегства из Ворлакса.

Монстр стоял в двадцати метрах от беглеца, наблюдая за ним. Враг был огромным, куда более массивным, чем представлял себе Вейл. На его фиолетово-золотистой броне консервативного типа II виднелась стандартная символика Третьего легиона. Ее покрывала содранная кожа, натянутая на керамит. Из ранца, питающего доспех, нерегулярно исходил тот самый механический звук. На воине не было шлема, и мейстер разглядел болезненно-бледное лицо.

Чудовище не двигалось. Оно просто смотрело на Вейла и хищно улыбалось. Под взглядом его беспримесно черных глаз мейстеру хотелось закричать и не останавливаться, пока глотка не лопнет от воплей.

Вейл думал, что смертельно устал, но каким-то образом сумел побежать. Он неловко заскочил в ближайший проулок и сквозь бешеный стук сердца услышал, как великан пустился в погоню. Легионер грузно и с ленцой, но широко шагал по пыли, гортанно шипя через сомкнутые челюсти.

Мейстер лихорадочно озирался в поисках выхода, любой щели, куда он мог бы протиснуться. Его окружали лишь голые рокритовые стены, кое-где разбитые взрывами, почти везде обугленные в давних пожарах. Он пробегал мимо выбитых окон, заглядывая в брошенные жилотсеки. Вейлу казалось, что из центра города доносятся новые удары и треск очередей.

«Их еще больше, – с горечью подумал беглец. – Клянусь Патерновой,^[13] их стало еще больше…»

Он добрался до конца проулка, откуда влево поворачивала дорожка между двумя разбомбленными, кренящимися жилбашнями. Монстр уже дышал Вейлу в спину. Черпая силы в страхе, беглец припустил за угол и едва не врезался в дальнюю стену. Оступившись, он упал и ободрал колено.

Латная перчатка опустилась ему на плечо, прижав к пыльной земле. Даже через рясу это касание показалось уколом ядовитого жала, и мейстер вскрикнул.

Враг подтащил его к себе, грубо поднял с земли и развернул. Беглец увидел перед собой изуродованное лицо легионера, где еще сохранились следы человеческого облика. На шее создания, впрочем, подрагивали странные прозрачные опухоли, а его глаза казались провалами в пустоту. Дыхание твари было омерзительно сладким, и Вейла едва не стошнило.

– Другие помогали тебе, – произнесло чудовище, сильнее сжав латную перчатку. – С чего бы? Кто ты такой?

Мейстер готов был ответить. Голос существа пронзил его насквозь, сокрущил волю к сопротивлению.

– Я…

Больше Вейл ничего не успел сказать. Мир вдруг взорвался каскадом жесткого золотистого света, и беглеца подбросило в воздух. Рухнув в пыль, он понял, что сломал ключицу. Охваченный приступом дурноты, мейстер не мог отчетливо разглядеть, что происходит, и видел только размытые пятна, движущиеся в ослепительном сиянии. Ему почудилось, что через сверкающую завесу шагнул второй монстр, столь же огромный, но облаченный в бело-костяную броню. Создания бились между собой, вздымая клубы пыли.

Вейл хотел отползти подальше, но невыносимая боль возле шеи не позволила, и он свернулся в дрожащий клубок. Чуть позже первое чудовище отлетело на другую сторону улицы – в разбитом доспехе, опутанное ярчайшими золотистыми разрядами. Другое существо шагнуло к нему, занося для смертельного удара тяжелый посох, украшенный полосками кожи и черепом наверху. Древко оружия пробило кисты на горле упавшего врага и прикололо его к земле. Монстр еще сжимал кулаки в бессильной ярости, изрыгая ругань на неизвестном языке, но вскоре жизнь вытекла из него пенящимся потоком крови и какой-то прозрачной жидкости.

Беглец чувствовал, что теряет сознание. Боль не давала ему шевельнуться. Сердце неудержимо колотилось о ребра, словно птица в клетке. Ощутив чью-то руку на плече, Вейл попытался отдернуться, но даже это оказалось ему не по силам. Подняв глаза, мейстер увидел человеческое лицо, наполовину скрытое за респиратором, и оторопел. Над ним стояла пожилая женщина с седыми волосами, собранными в безжалостно тугой пучок, и тонкими, хрупкими чертами. Вейл понял, что не замечал ее, отвлеченный боем столь ужасных созданий. Поднявшись, он разглядел на груди незнакомки аквилу, приколотую к серо-зеленому мундиру генерала Армии.

Женщина выглядела обеспокоенной.

– Где Ашелье? – спросила она, пытаясь поддержать мейстера. – Где он?

Вейл рассмеялся бы, не чувствуй он себя настолько скверно.

«Кто же знает? Кто знает, куда делся этот ублюдок? Будь я в курсе, думаешь, остался бы в этой адской дыре?»

Но он ничего не сказал – не смог – и обмяк на руках генерала. Дурнота накрыла беглеца, словно асбестовое полотно, и его сознание медленно угасло.

На секунду мейстер решил, что умирает. Если так, возможно, это было к лучшему. Разве из их трудов уцелело что-нибудь, ради чего стоило жить?

Затем мир погрузился во тьму, боль исчезла, и Вейл уплыл в благословенное забвение.

Глава седьмая

В тренировочном отсеке горели церемониальные свечи. Жаровни, слабо курящиеся в нишах, источали аромат священных масел. Шибан, держа на отлете гуань дао с выключенным полем, смотрел на свое тело, освобожденное от брони.

Между пластинами мышц поблескивали металлические имплантаты, внедренные в плоть у краев черного панциря. Их до сих пор окружали толстые рубцы. Белая туника хана открывала взгляду всю его аугметику – икры и предплечья удалены, бедра пронизаны поршнями и скобами, шея превращена в переплетение клапанов. Далеко внизу тряслись и грохотали двигатели, несущие «Калжан» по вечно беспокойному эфиру.

В полумраке висели каллиграфически расписанные стяги, которые рассказывали о сражениях братства. Ритуальные названия миров отмечали ранние славные триумфы – их кульминацией стал Чондакс, за которым последовал кризис на Просперо. После них все чаще встречались метки поражений или пирровых побед, в дальнейшем оказавшихся бесплодными. Для зрителя они как будто складывались в картину медленного вырождения некогда гордого и буйного народа. Раньше знамена создавали с почти бесконечным старанием, но теперь на тщательную работу не хватало времени, так что линии росписи были проведены торопливо и с помарками.

Легион во всем поступал как и прежде, но уже с равнодушием. В дыму курильниц не обитали духи, в холодном воздухе не звучали песни.

Шибан снова взмахнул гуань дао, воспроизводя приемы, которые использовал в бою с чемпионом Третьего легиона. Он проделал это уже десяток раз, стараясь найти допущенную ошибку. Пока что хан ничего не отыскал. Враг просто оказался лучше него – быстрее, сильнее, порывистее.

Здесь нечему было учиться, оставалось лишь признать собственную слабость.

Конечно, Шибан догадывался, как отнесся бы к этому Есугэй. Грозовой пророк неодобрительно взглянул бы на него, и хан тут же вернулся бы на тренировочную площадку, чтобы снова и снова пытаться исправить изъян. Цинь Са не уступил бы так легко, и Джубал, и Джемулан – если бы дожили до нынешних дней.

Когда-то Шибан мечтал сравниться в деяниях с такими героями, стать одним из величайших бойцов орду. Над Просперо он утратил надежду и получил взамен Оковы. Такова война, такова судьба, и во мгле, окружившей хана, для него не осталось желанных трофеев.

Гуань дао закружилась во мраке, рассекая воздух. Шибан пошел в атаку, по памяти сражаясь с врагом, что уже не стоял перед ним. Хан и раньше проделывал такое – годы тому назад, на Чогорисе, где по несколько часов подряд бился с неприятелями из летописей. Тогда взмахи его клинка были свободными и точными, как и взмахи каллиграфической кисточки. Тогда он еще дерзал писать стихи, следуя древним обычаям.

После Чондакса хан не начертал ни строчки. Как и все былые поэты легиона, насколько он знал. Им просто стало не до красивых слов.

«Тахсир», называли его теперь, «Обновитель».

Расположение Кагана к нему возросло, и братство Бури увеличилось, приняв новобранцев из отрядов опозоренных ханов. Шибан вознесся до советника примарха и вместе с Джубалом, Гинаком, Огом, Есугэем и Цинь Са входил в курултай, который планировал удары по вечно ползущему вперед фронту наступления Хоруса. В более опасных операциях участвовали только осужденные воины, сагьяр мазан, очищавшиеся смертью.

Глефа наклонялась, клевала, отлетала назад. С каждым ее движением Шибан менял стойку, сохраняя баланс. Сдвигая опорную ногу, он почувствовал, как одна из механических передач в лодыжке застопорилась – лишь на микросекунду, почти неуловимо, но все же ощутимо.

Хан остановился, высчитывая, насколько уязвим он из-за подобных крошечных задержек.

«В панцире дредноута я по крайней мере стал бы сильнее, – подумал Шибан. – Будь прокляты наши суеверия!»

Понемногу он расслабился. Пламя в жаровнях угасало, но знамена еще колыхались.

Тут уже ничего не поделаешь. Мечник, одолевший хана, наверняка погиб в катастрофическом взрыве конвоя. Разумеется, это не особо радовало Шибана, который предпочел бы убить врага своими руками, в духе степей.

Опустив острие глефы, хан отвернулся от центра дуэльного круга. В тенях, непроницаемых для свечей, он заметил силуэт терпеливо ждавшего наблюдателя.

Раньше Джучи никогда не остался бы в стороне. Раньше он позвал бы Шибана, чтобы разделить с ним наслаждение искусной игрой клинков.

– Ты пришел с вестями, – утвердительно произнес хан, чуть затрудненно дыша; он направился к палисандровой подставке для гуань дао.

– Говорящие со звездами завершили наблюдения, – с поклоном ответил Джучи. – Каган приказывает нам отойти во внутренний круг.

Кивнув, Шибан убрал глефу в настенный ларец с войлочной подкладкой и крепко затянул кожаные ремешки.

– Что другие налеты?

– Три конвоя захвачены и уведены в варп. На одном перевозили личный состав, так что в наших экипажах прибавится новичков.

– А остальные?

Легионер помолчал.

– Хэйюй в плену. Сянь Камаг не отвечает. У нас большие потери, хан.

Шибан зашагал к выходу из тренировочного отсека, и Джучи последовал за ним.

– Такова война, – сказал командир.

– Да, но… – Боевой брат неуверенно взглянул на него. – Подобное уже давно происходит, хан. И «Амучин» погиб.

– Мы исполнили приказ. Убили множество предателей.

– И потеряли многих товарищей.

Выход из зала прикрывали занавеси. Коридор снаружи озаряли люмены, мягкий свет струился за порог, на полу лежала бумага, испещренная строчками выведенных тушью символов.

– Мы уже не сражаемся с ксеносами, – ответил Шибан. – Наши противники так же опасны в бою, как и мы.

– Мой хан, позволь сказать. – Не желая отступать, Джучи остановился у порога. Командир помедлил, затем наклонил голову. – На Просперо, больше четырех лет назад, мы поклялись прорваться на Терру. Многое отдали ради этого, но до сих пор остаемся здесь, в пустоте. Истекаем кровью на клинках непобедимого врага.

Шибан слушал с нетерпением. Пока что Джучи не сказал ничего нового.

– Мы пробуем обманы внутри уловок, – продолжал легионер. – Наводим предателей на ложный след в надежде, что получим небольшой перевес, но они уже выучили наши трюки. Они прибыли к конвою очень быстро, а не через долгие часы после атаки. Направили совсем мало кораблей и воинов, но этого хватило для боя с нами. Сколько их крейсеров мы оттянули от Калия? Смог ли Цинь Са отвоевать Врата? Это уже известно?

– Пока неизвестно.

– Изменники превосходят нас числом. У них четыре легиона против одного. Значит, мы должны убивать четырех врагов за каждого потерянного нами воина, и даже этого будет недостаточно.

– Мы замедлили их наступление, – произнес Шибан.

– Да, поначалу. Тут я согласен. – Смуглое лицо Джучи с ритуальным шрамом на щеке блестело от волнения в пламени свечей. – Но веришь ли ты в это сейчас, хан? Скажи мне честно, и тогда я тоже поверю.

Шибан тяжело вздохнул. Его мнение, которого чогориец твердо придерживался на всем длинном кровавом пути, не имело значения. Стратегию легиона определил Каган, и только он мог изменить ее. Даже когда Орды несли жестокие потери, отступали, истекали кровью до последней капли, воины не нарушали повелений Джагатая. Только не снова.

– Чего ты хочешь от меня, брат? – спросил хан.

– Каган прислушивается к тебе.

– Правда? – фыркнул Шибан.

– Скажи ему…

– Сказать ему что?! – рявкнул хан, на которого навалилась давно сдерживаемая усталость. После конвоя «Мемноса» воин упорно тренировался несколько часов. Спал он в последний раз трое суток назад. Уже раздраженный, теперь Шибан просто вспылил. – Мы бойцы! Каган бросает нас в пасть чудовища, но мы веселимся. Мы сломлены, но смеемся, зная это. Нам не дают ни отдыха, ни передышки, но наши души очищаются. Вот и все. Все на этом! Или ты хочешь, чтобы я подыскал тебе безопасный уголок?

Джучи вспыхнул. Его пальцы чуть вздрогнули – мышечная память отозвалась мгновенному порыву схватиться за оружие.

– Ты знаешь, что мне нужно иное.

Хан отвернулся, уже сожалея о сказанном. Братство не страдало от нехватки отваги, только от усталости, накопившейся в непрерывном отступлении, которое понемногу ослабляло бойцов. Порой и в раздумьях самого Шибана звучали подобные сомнения, хотя он всякий раз осуждал себя за неверие.

«Прежде мы еще могли выбраться, но слишком задержались. Враг окружает нас, хватает за пятки. Все, что осталось, – взращивать в себе ненависть».

– Соберется курултай, – сказал Шибан. – Потери будут подсчитаны. В назначенный час Каган примет решение.

Джучи поклонился, но не успокоился.

– Я знаю, и все же… – досадливо произнес он. – Есть те, кто…

Хан сурово посмотрел на него:

– Говори, брат. Никаких тайн между нами.

– Мне сказали, что потери невосполнимые. Так доложили говорящие со звездами. Нам не удержать даже ядро своей территории. Ходят слухи о… переменах.

Шибан внимательно поглядел на заместителя. У Джучи всегда было честное лицо. На Чондаксе, когда Белые Шрамы в последний раз сражались свободно, оно казалось ясным, будто небеса, и смешливым – воин всегда любил повеселиться.

– Клятвопреступники, хан… – Джучи искоса поглядел на него. – Их призовут обратно.

Командир стиснул его руку в механическом кулаке.

– Сагьяр мазан заплатили смертью за свои преступления, – сказал он, понизив голос. – Каждый из них.

– Не каждый.

– Откуда ты знаешь?

– Легион собирает всех, кто еще может носить оружие, – ответил Джучи. – Всех до последнего.

Шибан выдавил улыбку, больше похожую на гримасу.

– Ты неверно услышал, брат. Эфир неспокоен. Когда ярится буря, говорящие со звездами видят дурные сны.

Джучи неопределенно посмотрел на него.

– И все же ходят такие разговоры.

– Тогда вот что скажу тебе я, твой хан, – встретил Шибан его взгляд. – Думаешь, я не слышал этой базарной болтовни? Неужели ты можешь поверить хоть на один удар сердца, что я приму обратно тех, кто забыл о верности? Такому не бывать. Лучше умереть в одиночку, чем рядом с сагьяр мазан!

Легионер опустил глаза, и хан разжал руку.

– Но, в общем, ты правильно сделал, что поговорил со мной, – сказал Шибан, решив немного подбодрить Джучи. – Знай, брат, что я не враг тебе, как и всем, кто остался под стягом мингана и сохранил верность, когда по нашему флоту расползлась ложь. И никогда не буду врагом. Мы с тобой однажды принесли клятву – здесь, на этом корабле. Помнишь? Она остается в силе.

Воин кивнул.

– Но клятвопреступники были изгнаны, – продолжил хан. – После такого не возвращаются.

Сказав это, Шибан ощутил новый приступ боли, тупой прострел от какого-то устройства механикумов, которое поддерживало в нем жизнь. Напоминание о том, что забрала у него измена – проворство, радость, будущее.

Столь многое уже уничтожено, и предатели из орду приложили к этому руку.

– Поэтому они не вернутся, – повторил хан и отвел взгляд от дуэльного круга. – Долг будет уплачен сполна. Если же кто-нибудь передумает взимать его, то, не сомневайся, я сам соберу положенное.

Стены содрогались от многократных попаданий в борта. Даже в глубине линкора, за бессчетными слоями армированных палуб, ощущалась вибрация.

Ревюэль Арвида мчался по коридорам «Копья небес» в главный апотекарион. Руки и ноги псайкера до сих пор пылали от прошедшей через них энергии варпа. Он чувствовал нарастающий жар и знал, что в следующем цикле ему станет хуже. Глаза горели от боли, сердца напряженно стучали. Лучше было бы вернуться в каюту, чтобы бороться с изменениями там, в холодном спокойствии надежного убежища, как понемногу приучал себя легионер, но его известия не могли ждать. Пока потрепанная тактическая группа Белых Шрамов пробивалась к точке Мандевилля, возникли неотложные дела.

Добежав до входа, охраняемого двумя громадными воинами кэшика, Арвида протиснулся между ними.

Внутри, вокруг главного операционного стола, толпилось множество людей, по большей части смертных из основного экипажа линкора. Больше половины из них происходили не с Чогориса, так как потери в человеческом персонале были особенно тяжелыми. Белые Шрамы теперь принуждали к работе специалистов, захваченных у полков Армии или у других легионов.

Во главе стола Ревюэль увидел Джубал-хана – без шлема и со скрещенными на груди руками. На лице воина запеклась кровь, чуб безвольно свисал на плечо. Также присутствовали Намахи, протеже и заместитель Цинь Са, другие бойцы кэшика и командиры множества братств. Они расступились, пропуская Ревюэля, и тот склонился над раненым.

Нагое тело Цинь Са, вырезанное из доспеха, освещали медицинские люмены. Оно превратилось в месиво обгорелой плоти и сломанных костей. Обрывкам лица не давали расползтись штифты, а в многочисленные разрезы, сделанные корабельным эмчи Цзайцзаном, уходили булькающие трубки с питательными веществами. Сбоку от стола валялась окровавленная пустая броня легионера, казавшаяся грудой металлолома. На ней лежал драконий шлем, расколотый надвое.

Цинь Са увидел Арвиду уцелевшим глазом и растянул окровавленный рот в слабой улыбке.

– Колдун… – еле слышно прохрипел он.

Ревюэль наклонился ниже. Опасно было вновь использовать энергию варпа после столь краткой паузы, особенно среди элитных воинов легиона, но в нынешнем положении выбора не оставалось.

+Не ослабляй себя,+ отправил он, переместив свой внутренний голос в мысли Белого Шрама. +Говори со мной в сознании.+

Для обоих космодесантников апотекарион расплылся в белом мареве. Теперь они стояли лицом к лицу, с невредимыми телами.

Мысленное воплощение Цинь Са рассмеялось. Его хохот, освобожденный от пут жутко изуродованной оболочки, казался прежним – раскатистым, добродушным, странно спокойным. Вся старая гвардия с равнин смеялась так, но от нее остались только владыка кэшика и Есугэй – последние из тех, кто сражался возле Джагатая на Чогорисе, рискнул пройти Вознесение позже обычного возраста и выжил.

«Мы проиграли», – буднично произнес Цинь Са в уме.

+Нам поставили невыполнимую задачу.+

«Я мог выбить их со станции. Мог обратить в бегство, как мы погнали их тогда, на Перессимаре».

С тех пор прошло два года. Перессимар был великой победой, одержанной благодаря скорости и внезапности. Возможно, последний их триумф.

+Ты исполнил свой долг, кэшика. Это все, что он захочет узнать.+

В пространстве мыслей грубое лицо Цинь Са расплылось в улыбке – словно чересчур яркое солнце его родины выглянуло над бескрайней степью.

«Он будет винить себя. Ему покажется, что мы слишком надолго задержались в пустоте».

Арвида кивнул.

+Если он будет говорить со мной, постараюсь его разубедить.+

«Все пути стерегли. Даже захотев, мы не смогли бы пробиться силой».

+Ему это известно.+

«Он был справедливыми владыкой – все те годы, что я служил ему. Да и сейчас в упреках нет никакого смысла. Поиски должны продолжаться».

+Раваллион сказала, что знает способ. Вот для чего понадобились эти рейды. Возможно, она еще окажется права.+

«Так или иначе, – внутренне вздохнул Цинь Са, – он принес клятву на развалинах царства своего брата, и данное слово будет подгонять его. Он должен попасть на Терру».

+Что, если путей не осталось?+

Силуэт чогорийца расплылся. Поднялся холодный ветер, синее небо над ними потемнело. Улыбку Цинь Са сменила гримаса усиливающейся боли. Его душа, оторванная от тела, стремилась прочь.

«А ты не видишь их? Ты же прозреватель судьбы».

Ревюэль не знал, как на это ответить. Он не мог различить полотно своего будущего, если не считать видений, являвшихся к нему в варпе, а их псайкеру вспоминать не хотелось.

Но иногда истина была слишком жестокой.

+Мы отыщем дорогу,+ уверенно отправил чернокнижник. +Если Раваллион ошиблась, найдем другой способ. Каган – вселенская сила, нам обоим это известно. Его не остановят преграды.+

Цинь Са попробовал улыбнуться вновь, но безуспешно. Реальные муки сплелись с воображаемой болью, и некогда здоровое лицо старого воина начало испаряться.

«Как и тебя, колдун. Теперь слушай мою последнюю команду: прежде чем вновь исцелять нас, исцели себя. Обещай мне».

Тысячный Сын напрягся. Что узнал о нем чогориец?

+Я больше не даю обещаний,+ передал Арвида. В физическом мире он наугад отыскал раздавленную ладонь Цинь Са и накрыл ее латной перчаткой. +Вечной тебе охоты. И клянусь – на Терре не забудут твое имя.+

Затем мысленные образы рассеялись, и Ревюэль вновь оказался в спартанской обстановке апотекариона. Цинь Са больше не говорил – ни в его разуме, ни в реальности.

Псайкер осознал, что смотрит прямо на бесформенную груду обожженных органов и лохмотьев кожи. Цзайцзан с помощниками уже отошел от стола. Они чистили инструменты, выключали аппараты искусственного кровообращения, готовили нартециум.

Какое-то время Арвида не шевелился.

– Ты остался непорочным до самого конца, – тихо произнес он, вспомнив первую совместную с Цинь Са битву в стеклянной пыли Тизки. Потом Ревюэль пробормотал, уже почти неслышно: – Возможно, я еще позавидую тебе.

Вздрогнув, чернокнижник выпрямился. На него смотрел Намахи, и Джубал, и все остальные.

– Звуковое оружие, – с отвращением сказал заместитель Цинь Са. – Ни один клинок, даже самый быстрый, не отразит его удар.

Резкая нотка горечи в голосе Намахи поразила Арвиду. Воины личного братства Кагана были близки друг другу, словно кровные родичи. И кроме того, с гибелью ветерана порвалась еще одна нить, связующая их с родным миром. Прядь становилась все тоньше.

– Что он сказал тебе? – спросил Джубал.

Этот легионер отличался от других. Во время потрясения на Чондаксе он находился вдали от товарищей, на самом краю Империума, где возглавлял ихан – великую охоту, направленную над плоскостью Галактики, за мъёрдхайнами, ксеносами-налетчиками. Когда ударная группировка вернулась с головой патриарха чужаков на серебряном щите, человечество уже разделилось надвое, и хан оказался в гуще войны, о причинах которой ему никто не сказал.

Менее одаренный воин сгинул бы в неразберихе пустотных сражений, но пламенный дух помог Джубалу сокрушить все капканы, расставленные на него. Повелителем Зарницы звался на Чогорисе этот своенравный воин, не терпевший ограничений даже в легионе, где их почти не имелось. Он, чуть ли не единственный из всех Белых Шрамов, был широко известен в армиях Крестового похода; прозвище хана звучало рядом с именами самых возвышенных чемпионов. Слава о его неуловимости гремела на планетах, где никогда не бывали сыны Алтака. Успех Джубала, сумевшего выжить и с боем вернуться к Кагану, стал одной из немногих радостей в долгой и мучительной кампании, символом того, что самую энергичную душу братства еще не смогли усмирить.

Изучая легионера сейчас, Ревюэль понимал, насколько тот непохож на Цинь Са. Владыка кэшика говорил тихо, вел себя солидно, сила таилась в нем, словно на дне глубокого колодца в скале. В Джубале отражались другие стороны легиона: пылкость, изящество, раскованность. Несмотря на долгое отступление, хан сохранил все былые качества, и его гуань дао непокорно сверкала в потоках крови, льющихся между мирами.

Возможно, настало его время. Возможно, пришла эпоха неудержимого огня, владыки Охоты, а не Орды.

– Немногое, – ответил Арвида, желая сменить тему. – Он умер хорошо, и его дух смеялся.

Джубал задержал на нем взгляд, изучая псайкера.

– Мы могли бы умереть рядом с ним, если бы пожелали. Могли бы стоять непоколебимо. Потом о нас сложили бы поэмы.

Тысячный Сын не стал возражать. Такое было бы неуместно – он оставался чужаком, вынужденным сражаться вместе с орду, но не одним из них. Ревюэль сам не желал становиться частью легиона. Он сохранял прежние цвета и отказывался от всех предложений изучить погодную магию – искусство степных шаманов.

– Мы выполнили то, зачем пришли, – ровно произнес Арвида.

– Но на сей раз цена оказалась высокой.

– Когда-то было иначе?

Зажужжал нартециум – Цзайцзан вернулся к операционному столу. Его ассистенты начали готовить тело. Из подсобного помещения вошли служители с белыми церемониальными рясами в руках. На каждом одеянии виднелись каллиграфически начертанные знаки, символизирующие странствие на Вечные Небеса – широкая дуга небосвода, летящий ястреб.

Ханы стояли неподвижно. Джубал взглянул на Ревюэля.

– Мы совершим для него каль дамарг. Можешь присутствовать, колдун.

Арвида хотел бы. Оставайся выбор за ним, псайкер понаблюдал бы за похоронным обрядом Чогориса, как уже делал много раз. Отдал бы почести воину из элиты Кагана, приняв участие в ритуале, которого не видел почти никто за пределами орду.

Но изменение плоти ускорилось. Кольцо боли под горжетом расползалось на шею и грудь. Ревюэль чувствовал, как руки и ноги вздуваются под броней, но не от прилива крови, а словно в них поселились стаи омерзительных насекомых. Он и так уже слишком задержался, отмахнулся от первых признаков опасности и усилил ее, применив мысленную речь. Проклятие родного мира преследовало Тысячного Сына через пустоту даже после спасения с Просперо, пыталось вновь затащить на путь, уготованный его прежнему легиону.

Арвиде крайне неприятно было отказываться, но последний приказ Цинь Са еще звучал у него в ушах.

«Исцели себя».

– Он был чемпионом вашего легиона, – скованно поклонился Ревюэль. – Вам надлежит поминать его.

Миг Джубал не смог скрыть обиды. Такое предложение не делали дважды.

– Как пожелаешь, – сказал хан.

Впрочем, Арвида уже уходил. Он вернулся тем же путем, каким пришел, чувствуя нарастающее давление плоти. Боль начала обостряться, переходя в лечебную муку, лишь когда Ревюэль добрался до своей окольцованной оберегами каюты. Псайкер создал их сам, используя последние клочки знаний, унесенных с Просперо. Он опустился на колени внутри кругов и пентаграмм, понимая, что худшее еще впереди. Что скоро он будет кричать в полный голос, забывшись в видениях, которые приносила мутация, и собственной схватке с ней.