Текст книги "Подземелья Дикого леса"

Автор книги: Колин Мэлой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Та снова не ответила. От всего ее облика веяло томной неторопливостью. Некоторое время она изучала семью взглядом, потом уперлась в стол пальцами с длинными ногтями, отодвинула кресло и встала во весь немалый рост, внезапно нависнув над Мельбергами. Дэвид, который всегда казался Элси высоченным, едва доставал ей до ключиц. На женщине было поблескивающее платье в обтяжку, а пальцы унизывало множество колец с разноцветными камнями. Она небрежно протянула Дэвиду руку, согнув длинные пальцы, будто графиня слуге для поцелуя.

– Прошу, – сказала она наконец, и теперь слова стекали патокой с ее рубиново-алых губ, – зовите меня Дездемона. – Она слегка улыбнулась.

Дэвид попытался ответить на приветствие, но выдавил только что-то нечленораздельное. Он дернулся было, чтобы взять ее руку, но Лидия его опередила – с горящим взглядом взяла протянутую ладонь и крепко пожала.

– Очень приятно, мисс Мудрак, – сказала она громко. – Мы приехали, чтобы разместить у вас детей. Вернуться собираемся через две недели.

Как только Дездемона переключила внимание на миссис Мельберг, всякая любезность тут же снова исчезла с ее лица. Она отняла руку и неторопливо села обратно в кресло.

– Понятно. Сейчас посмотрю, шо там в базе. – Снова освещенная мерцанием экрана, она принялась постукивать по одной из клавиш со стрелкой. – Да, – кивнула наконец Дездемона. – Вижу. Две девочки. Элси и Рэйчел. – Она слегка повернула голову и вдруг уставилась прямо в глаза Элси. Та застыла. – Ты у нас…?

– Я… Я – Элси.

– Рада познакомиться. – Не поворачивая головы, она посмотрела на Рэйчел. – А це хто?

Рэйчел не ответила, только мрачно зыркнула на нее из-под темных прядей и демонстративно скрестила руки на груди, смяв нарисованный на футболке шипастый череп.

– Это Рэйчел, – вмешалась Лидия и хмуро посмотрела на дочь. – Она иногда бывает очень невежливой.

Мисс Мудрак растянула напомаженные губы в улыбке, сверкнув зубами – почти идеальными, заметила про себя Элси, если бы не один золотой, третий от центра. Он ярко сверкнул в свете монитора.

– Це не проблема, – кивнула она. – Мы до такого привычны.

Элси шумно сглотнула.

– Шо ж, famille [3]3
  Famille ( франц.) – семейство, семья.


[Закрыть]Мельберх, – сказала Дездемона Мудрак, снова вернувшись к компьютеру и стуча по клавишам, – позвольте поприветствовать вас в интернате Джоффри Антэнка для трудных детей. – Тут она ткнула полированным ногтем в стоящую на столе фотографию, на которой был изображен мужчина с козлиной бородкой и сальными волосами, во весь рот улыбающийся из глубин чего-то вязаного с аляповатым узором в ромбик – видимо, сам мистер Антэнк. – Наш интернат основан в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году как сиротский приют и исправительное учреждение полного спектра обслуживания. В данное время в нем могут разместиться до ста детей с различными тяжелыми жизненными обстоятельствами. – Женщина пробубнила эту заученную речь с энтузиазмом опытной стюардессы, в миллионный раз рассказывающей, где находятся спасательные жилеты.

Пока Дездемона нагромождала все новые административные подробности, лениво полуприкрыв глаза, Элси увлеклась разглядыванием стен кабинета. Раньше ей казалось, что пыль может собираться только на горизонтальных поверхностях, но тускло-зеленые стены интерната опровергли это предположение – толстый серый налет пыли казался буквально вторым слоем краски. Та же грязь покрывала и обширное собрание старых киноафиш, названий на которых Элси не могла разобрать – они все были написаны как-то диковинно. На этих плакатах импозантные главные герои в смокингах и с сигаретами стояли на лестницах, многозначительно переглядываясь с высокими шикарными женщинами. На одной из афиш мужчина и женщина с горящими взглядами едва не соприкасались губами в поцелуе. Над фотографией крупным, броским шрифтом был написан следующий набор букв: «Ніч в Гавані». Приглядевшись внимательней, Элси узнала в даме с плаката саму мисс Мудрак, разве что чуть моложе. В изумлении она перевела взгляд на женщину за столом, которая по-прежнему что-то говорила, а потом опять на афишу. Сходство налицо – вот только огня в глазах не видать и в помине. Элси, не сдержавшись, выпалила:

– Это вы?

Дездемона, выбитая из привычной колеи своего монолога, посмотрела туда, куда указывала Элси, и слабо улыбнулась.

– Да, – сказала она, – я. Старый фильм. «Ночь в Гаване». Ты его знаешь?

Молчание.

Дездемона, нахмурившись, махнула рукой.

– Це старый украинский фильм. Он не на английском. А це Сергей Гончаренко, великий украинский актер. Теперь он таксист в Сан-Франциско. – Она фыркнула. – Так получилось. Приехали в Америку. Здесь лучше, нет? – Она отодвинула кресло и снова встала. – Идемте, проведу вам экскурсию.

Выскользнув из-за стола, она поманила семью за собой в холл. Перед ними потянулся длинный коридор: оштукатуренные стены, выкрашенные в тот же самый серо-зеленый цвет. У потолка краска начала отставать крупными клочьями. По обеим сторонам коридора тянулись ряды дверей. Маленький мальчик, примерно возраста Элси, подметал клетчатый пол. Он остановился, чтобы поглядеть на гостей, и смущенно им улыбнулся.

– Це главный коридор, це дверь в столовую, це – в зал отдыху. – Она открывала каждую из дверей по очереди, но они закрывались так быстро, что Мельберги только на секунду успевали заглянуть внутрь. – Це чулан, це игровая, це ванная, це Эдвард. – Мальчик с метлой снова улыбнулся и помахал рукой. – А це лестница до спалень. – Здесь Дездемона помедлила и, прислонившись к открытой двери, жестом велела гостям проходить. Внимательным взглядом она проводила всех четверых вперед себя, и они начали подниматься.

– Мисс Мудрак, – спросил Дэвид по дороге, – а что там за комплектующие? Снаружи на вывеске написано.

– Побочный бизнес, – заученно отозвалась та.

Дэвид подождал, но больше объяснений не последовало.

Они прошли два пролета, и Дездемона, открыв пару дверей, показала им комнату размером со спортзал, в четыре длинных ряда уставленную койками. Кровати были пусты и аккуратно заправлены, шерстяные одеяла ровно натянуты на тощие матрасы. Комнату худо-бедно обогревала пузатая печка, стоящая в дальнем углу.

– Тут будете спать, – сказала «экскурсовод». Вереница высоких окон в зловещем обрамлении колючей проволоки наполняла комнату тусклым предвечерним светом.

– А где остальные дети? – спросила Лидия. На лице ее все отчетливей читалась озабоченность.

Дездемона улыбнулась и провела пальцем по бортику одной из коек.

– Гуляют. – Она повернулась к Дэвиду. – Теперь вносите залог и – до свидания.

Внезапно Рэйчел нарушила молчание.

– Пожалуйста, не надо, – попросила она, повернувшись к родителям. Элси никогда еще не видела ее такой расстроенной. Более того, она даже убрала волосы с лица и смотрела родителям прямо в глаза.

– Две недели, солнышко, – успокаивающе проговорил Дэвид, хотя лицо его выдавало тревогу. – Всего-то. А потом мы вернемся.

Элси почувствовала, что надо вмешаться. Ничего не поделаешь – родителям уже сегодня надо садиться на самолет. Она повернулась к сестре и улыбнулась ей:

– Всего две недели, Рэйч. Подумаешь, правда?

Внезапное вдохновение подсказало ей нажать на кнопку Тины Отважной в надежде услышать что-нибудь ободряющее.

– НЕ ЗАБУДЬ ВЗЯТЬ БИНОКЛЬ! НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, ГДЕ НАТКНЕШЬСЯ НА ОБИТАТЕЛЕЙ ДИКОЙ ПРИРОДЫ!

«Не совсем в тему», – подумала девочка, но все же заметила, что испуганное выражение пропало с лица Рэйчел. Его сменил раздраженный взгляд, направленный на саму Элси. Ну что ж, хоть какой-то прогресс.

– Шо це таке? – спросила Дездемона, скосив глаза на куклу у Элси в руках. Вид у нее был такой, будто она увидела дохлую мышь. – Оно все время говорит?

Элси настороженно прижала Тину к груди.

– Это Тина Отважная, – объяснила Лидия. – Из телепередачи. – Когда реакции не последовало, она продолжила: – Элси к ней очень привязана… лет с пяти, наверное, не расстается, как с талисманом.

На лице мисс Мудрак появилась отчетливо презрительная гримаса.

– Нехорошо, коли у одного ребенка есть шо-то, шо другие могут захотеть. Мы не советуем детям брать сюда игрушки из дому.

Элси почувствовала, как отец успокаивающе сжимает ей плечо. По спине ее поползли мурашки от ужаса. Они что, хотят отобрать у нее Тину?

– Мисс Мудрак, – начал Дэвид, – может быть, можно на этот раз сделать исключение? Они ведь здесь совсем ненадолго. Не думаю, что возникнут какие-то проблемы.

Тишина. Женщина поколебалась.

– Хорошо, – сказала она наконец. Элси облегченно выдохнула. – Только в этот раз.

Мановением изящной руки Дездемона указала Мельбергам обратно в коридор и вниз по лестнице на первый этаж. Тот мальчик, Эдвард, по-прежнему подметал пол. Кажется, он не особенно продвинулся. Когда они проходили мимо, Элси услышала, как он кашлянул, и обернулась. У него в руке был сложенный листок бумаги.

– Извини, – сказал он ей. – По-моему, это ты уронила.

Девочка обернулась посмотреть, не слышал ли его кто-то еще, но нет: родители обсуждали с мисс Мудрак подробности оплаты. Рэйчел пялилась на свои конверсы. Элси снова повернулась к мальчику.

– Я?

Он кивнул.

Странно, она не помнила, чтобы при ней были какие-нибудь бумажки. Растерявшись, она смущенно протянула руку и только успела взять листок из пальцев мальчика, как ее позвала мама:

– Элси! Что ты там делаешь?

Она смущенно-благодарно улыбнулась мальчику, запихнула бумажку в карман юбки и побежала к маме. Оказавшись у ее плиссированного подола, Элси услышала, как мисс Мудрак говорит:

– Ну, прощайтеся.

Дэвид опустился на колени и, обняв обеих дочерей, крепко прижал их к себе.

– Девочки, – сказал он тихим, задушенным голосом. – Девочки мои. Мы найдем вашего брата. Мы найдем его, ей-богу. А потом мы привезем его домой и будем жить как раньше. Все вместе.

Рэйчел заплакала. Элси стояла, прижавшись лицом к папиному вельветовому блейзеру, вдыхая запах его лосьона после бритья, и удивлялась, почему сама не плачет. Тут она почувствовала на плечах руки мамы. Лидия Мельберг молчала, но Элси понимала, что та вот-вот зарыдает – от всхлипов у нее вздрагивали руки.

– Ведите себя хорошо, девочки, – только и выдавила она.

После этого Дэвид и Лидия выпутались из объятий и вернулись к машине. С Рэйчел было тяжелее всего – она отчаянно цеплялась за одежду отца и отказывалась отпускать. А потом они уехали: черный седан проскрипел по подъездной дороге и углубился обратно в темные, заснеженные дебри Промышленного пустыря. Элси и Рэйчел стояли на пороге и смотрели, как он удаляется, и от дыхания у них над головами образовывались маленькие облачка тумана. Тут Элси вспомнила про бумажку, которую ей дал мальчик, и сунула руку в карман. Медленно развернув желтый листок, она прочла нацарапанные на нем слова:

СПАСАЙТЕСЬ, ПОКА МОЖЕТЕ!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Рассказ капрала

– Прю!

…

– ПРЮ!

Ветер. Шорох листьев.

– Прю Маккил! Ты меня слышишь?

Это был женский голос, не совсем чужой, но едва-едва распознаваемый. Будто знакомая песня, тонущая в шуме переполненного ресторана. Голос навевал мысли о безопасности. О процессе митоза клеток. И о пачулях.

Это был голос Дарлы Теннис, учительницы естествознания.

– Как ты? – спросила Дарла, заслоняя лицом темное небо.

Прю застонала.

– Но-нормально, – кое-как выговорила она.

Учительница помогла ей сесть на снегу. Ноги не слушались; штаны промерзли насквозь, промокли и липли к ногам. Кажется, лежала она недолго – освещение совсем не изменилось. Прю попыталась собрать в единое целое все, что случилось до того, как она потеряла сознание: обрыв, потом звук. Но она ведь что-то видела, так? Что-то неожиданное. Воспоминание вспыхнуло молнией: черная лиса. А потом оглушительный шум помех. Девочка выгнула шею и заглянула за край обрыва. Лисы не было. Она повернулась к мисс Теннис.

– Что вы тут делаете?

– Могу задать тот же вопрос, – ответила учительница, потирая ладони. Ногти у нее были черные от грязи. – Интересное место для прогулок. – Она окинула взглядом горизонт. – Любуешься на Непроходимую чащу?

– Я просто бродила… – начала Прю, – а потом… – Тут она умолкла, не зная, до какой степени стоит быть откровенной. Она никому еще не рассказывала о голосах растений – наверняка на нее просто посмотрели бы как на чокнутую. – А потом у меня очень закружилась голова.

– Нелегкий был день, – согласилась мисс Теннис, поднимаясь на ноги. К ее юбке прилипли сухие травинки, и она отряхнула их, а потом подала руку Прю. – Идем, я угощу тебя горячим молоком. Тебе надо согреться.

Они дошли до кофейни на Ломбард-стрит и сели друг напротив друга за столиком у окна. Дарле принесли капучино; перед Прю поставили дымящуюся кружку молока с медом. Они немного поговорили про снег, про тоскливые портлендские зимы. Дарла рассказала Прю о своем детстве, о любви к книгам и музыке, об отце-военном, из-за которого семья все время переезжала. О том, что в старших классах была «настоящей хиппи», даже ездила по стране с какой-то группой и продавала фенечки из конопли на стоянке во время концертов.

– Ты любишь музыку? – спросила Дарла.

– Ну да, кое-что люблю. Не знаю. В музыке у меня немножко странные вкусы. Вот недавно начала каджунскую музыку слушать. Вы слышали когда-нибудь?

– Это… там аккордеон, что ли?

– Ага, – кивнула Прю, чувствуя, что краснеет.

– Ну и ну. – Дарла сделала глоток кофе. – У тебя и правда странные вкусы.

Обе рассмеялись хором, а потом смех сменился уютной тишиной. Повернувшись к окну, они смотрели, как мимо проезжают машины. Какой-то мужчина пытался открыть ящик с газетами. В тишине Прю повернулась и через стол окинула учительницу взглядом; та поднесла чашку к губам с почти нечеловеческой грацией.

По правде говоря, все это время Прю скрывала свои приключения в Непроходимой чаще от сверстников – обо всех произошедших ужасах она рассказала лишь папе и маме, но те всякий раз встречали эту тему хмурыми гримасами. Для них все это было только лишним напоминанием о пропавших детях и бессонных ночах. В итоге единственным ее наперсником оказался Мак – он не осуждал ее, и при нем можно было свободно гадать, как же дальше развернулись события за непроницаемой стеной леса, но и не особенно слушал, к тому же принимался лопотать «Пю-у-у!», стоило ей только закрыть рот. Прю иногда приходило в голову, что это уж очень тяжелая ноша; ей страшно хотелось разделить свой секрет хоть с кем-нибудь на свете.

Будто прочитав ее мысли, Дарла поставила чашку на стол и посмотрела на девочку заговорщическим взглядом, широко распахнув глаза.

– Тебе тоже интересно? – спросила она.

Прю поняла, что речь о Непроходимой чаще, хоть и удивилась, как это у них так совпали мысли.

– Что?

– Что там, в Непроходимой чаще?

– Ну, наверное. – Сердце у нее заколотилось быстрее.

– Я гуляла раньше в одной компании, еще в школе. Мои родители жили в Хиллсборо, и мы часто стояли на краю Н.Ч. и просто… смотрели. И гадали. Наверное, так же, как ты сегодня. На обрыве. Мой бывший парень – он был немножко того – все рассказывал, что видел среди деревьев всякие странности. Типа зверей, которые ходили на двух ногах. Он даже клялся, что кто-то из них пытался с ним заговорить. – Она пренебрежительно махнула рукой, как бы напоминая, что парень ее просто-напросто двинулся умом.

Прю не выдержала.

– Можно вам кое-что рассказать? – спросила она наконец.

Дарла посмотрела на нее недоуменно:

– Конечно.

– Но я предупреждаю, это вам покажется очень странным.

– Ничего.

– И я никому еще не говорила, кроме родителей.

– Учителя для этого и существуют, Прю.

Глубокий вдох.

– Я в ней была.

У Дарлы округлились глаза.

– В Непроходимой чаще.

– Правда?

– Ага, – кивнула Прю. – И вы не поверите, что там творилось.

Словно тяжеленная гора рухнула с ее плеч.

* * *

Стоило Кертису войти в огромный зал управы, как его окатило волной горячего воздуха; очки тут же запотели. Он неуверенно прошел несколько шагов, чувствуя под ногами холодную жесткость камня, и вдруг наступил на что-то мягкое.

– АЙ! – раздалось снизу. Это был Септимус. – Смотри, куда идешь!

– Извини! – Кертис сдернул очки с носа, выудил из-под мундира краешек рубашки и принялся протирать стекла. Без очков он видел все довольно нечетко, но даже так разглядел в центре зала огромный пылающий очаг – единственный источник света и тепла. Он сиял посреди комнаты, будто солнце. Вокруг Кертис заметил расплывчатые силуэты; они двинулись в его сторону. Закончив протирать очки, он снова надел их, и то, что открылось его взгляду, заставило его улыбнуться.

– Ифигения! – воскликнул он, увидев знакомые лица. – Господин Лис!

– Здорово, Кертис, – отозвался лис, перекатывая во рту деревянную зубочистку. Он протянул мальчику рыжую лапу, которую тот с радостью пожал.

Когда Кертис повернулся к Ифигении, наблюдавшей за этой сценой, она положила руки ему на плечи. Похожие на солому седые волосы старейшины мистиков спускались на грубую ткань холщовой робы. Она смерила его взглядом глубоких пестро-зеленых глаз.

– Сдается мне, ты подрос с тех пор, как я видела тебя в прошлый раз, разбойник Кертис. Как же это так?

Тут его крепко хлопнули по спине. Сзади обнаружился улыбающийся Брендан.

– Пара месяцев суровой разбойничьей подготовки и не такое с парнем сделает.

– Добро пожаловать в наши земли, король разбойников, – сказала Ифигения, на мгновение вглядевшись Кертису в глаза. Наконец она удовлетворенно повернулась к Брендану и поклонилась.

– Пф-ф-ф! – ворчливо фыркнул Стерлинг Лис. – Видел бы только мой дед Честер, до чего мы докатились: диколесских разбойников привечают в северном краю. – На губах его играла едва заметная улыбка.

– Вот уж да! – подхватил Брендан, уперев руки в бока, и демонстративно оглядел зал. – Надеюсь, у вас тут все ценности пересчитаны, – продолжил он. – Я-то вас обирать не намерен, но за этого товарища говорить не могу. – Он шутливо ткнул Кертиса локтем. – Вот уж кто мастер стащить, что плохо лежит. У султановой жены сережку из уха умыкнет!

– Да если б тут было чего красть, – проворчал лис.

– Он шутит, – объяснил Кертис сконфуженно. – Мы ничего не возьмем. – Тут он немного помедлил и добавил: – Но да, у меня неплохо получается.

– Замечательно, мальчик мой, – похвалила Ифигения. – Вижу, разбойничья жизнь пришлась тебе по душе.

– Как я понимаю, езде верхом нужно еще подучиться? – Это сказал филин Рекс, обняв Кертиса за плечи широким крылом.

– А вы откуда знаете? – еще сильнее смутился мальчишка.

– У нас есть глаза, – ответил филин. – В конце концов, мы живем в воздухе.

Брендан опустил на своего протеже гордый взгляд.

– Всему он научится. Я не сомневаюсь.

– Ну что ж! – Ифигения взяла Кертиса за руку. – Идемте к огню. Нам нужно многое обсудить, а времени совсем мало.

В глазах ее затаилась какая-то непонятная грусть. Кертису показалось, что с их последней встречи она невозможно постарела. Ее пальцы теперь казались хрупкими веточками, он даже побоялся сжать ладонь – как бы они не рассыпались у него в руке древесной трухой.

Старейшина мистиков угадала его мысли.

– Скудный рацион, мальчик мой, – объяснила она печально. – Истончились старые кости. – И добавила, указав исхудалой рукой на зал: – «Зима тревоги нашей» – так, кажется, выразился один из ваших Внешних поэтов. [4]4
  Цитата из «Ричарда III» Уильяма Шекспира.


[Закрыть]Тяжелая пора настала на севере. Но и другим приходится не лучше.

– Цапля… Мод… она так и сказала. А еще сказала, что Прю в опасности. Что случилось? – Кертис наконец отважился задать мучивший его вопрос.

Морщинистое лицо Ифигении приняло озабоченное выражение.

– Действительно, – пробормотала она, – таковы наши опасения. Но это лишь часть куда более серьезной проблемы.

Все прошли к жарко пылающему очагу – круглому углублению в полу, выложенному камнем и окруженному рядом низких скамей. Теплое мерцание пламени отбрасывало на полутемные стены танцующие тени, и в сумраке за кругом света Кертис заметил призрачные силуэты.

– Что это за место? – спросил он у филина, который крылом подвел его к ближайшей скамье. Один из силуэтов вышел из тени на свет. Это оказался мальчик в такой же робе, как у Ифигении; в руках у него был кувшин с водой. Он протянул Кертису стакан и наполнил его прозрачной жидкостью.

– Северолесская управа, – ответил филин, усевшись напротив Кертиса. – Во времена моего деда здесь собирался лесной народ из всех земель, чтобы делиться мыслями и идеями вдали от любопытных глаз и ушей усадьбы.

– Традиция возрождается, – сказала Ифигения и подала знак другому служителю, который держал в охапке дрова. По велению старейшины мистиков тот положил свою ношу в огонь, и пламя, взметнувшись, лизнуло широкий медный колпак, свисавший с деревянных балок крыши. Свет стал ярче и залил весь зал, открывая его истинные впечатляющие размеры. Сводчатый потолок возвышался далеко над суетящимся внизу собранием, и Кертис разглядел среди стропил несколько снующих туда-сюда ласточек.

– Все на месте? – спросил Стерлинг, окинув взглядом остальных. Те согласно закивали и расселись на деревянных скамьях. Кертис пересчитал собравшихся: он, Брендан, филин, Ифигения и Стерлинг; все сидели на одинаковом расстоянии друг от друга, переглядываясь через танцующие языки пламени. Только одного из присутствующих он не знал: тот присоединился последним, возникнув из тени, будто призрак из эфира. Это оказался волк. Грудь его пересекала черно-зелено-золотая лента – символ южнолесской реформации. На левом рукаве у незнакомца было две нашивки, что означало младшего капрала, а на правом лацкане красовалась странная брошь в форме цепного колеса от велосипеда. Черная повязка сводила число действующих глаз волка до одного, а левое ухо было, судя по всему, наполовину отгрызено.

– Друзья мои, – начала Ифигения, – настали темные времена. Воистину ужасные. Зима захватила наши истощенные, измученные земли и отказывается уступать место весне. Пока мы здесь разговариваем, жители севера стоят в очередях за дневным пайком и вытаскивают из закромов последние запасы на черный день. За все годы бытности старейшиной мистиков – увы, с самого первого года – не довелось мне повидать такой страшной поры.

Кертис обвел взглядом собрание. Филин мрачно кивал в такт ее словам, лис Стерлинг сделал долгую, задумчивую затяжку из глиняной трубки. Волк-незнакомец молча смотрел в пылающий огонь.

– Кто виноват? – продолжала старейшина. – Я говорила с Древом, но не получила удовлетворительного ответа. Конечно, зима всегда жестока. Но, мне кажется, было бы ошибкой мне молчать о своих подозрениях: наши земли поражены болезнью куда более серьезной, чем капризы погоды. Все мы расплачиваемся за южнолесскую смуту. Ее-то и нужно искоренить.

– Смуту? – вырвалось у Кертиса. – А как же переворот? Он же должен был все исправить.

Незнакомец издал сухой смешок. Все взгляды обратились на него.

– Кертис, Брендан, – сказала Ифигения, – это капрал Доналбейн. Он рисковал своей жизнью, чтобы попасть сюда. Уверена, его рассказ вас заинтересует.

^{Волк-незнакомец молча смотрел в пылающий огонь.}

Капрал пробормотал что-то приветственное и в последний раз глубоко затянулся из зажатой в зубах глиняной трубки. Потом выпустил через нос струю дыма, вытряхнул пепел из трубки в лапу и бросил на пол.

– Рад встрече, – сказал он голосом, похожим на скрежет железных граблей по щебню. – Зовите меня Джек, – добавил волк, наклонился и положил трубку на край очага.

– Капрал Доналбейн прибыл с самого юга, – пояснила Ифигения. – Все это расстояние он преодолел пешком, в строжайшей тайне. Его начальство не знает, что он здесь. Он рискнул своим званием – что там, своей жизнью! – чтобы добраться до нас и все рассказать. Так ему подсказала совесть.

– Это тот самый парень? – спросил Джек, нацелившись носом на Кертиса. – И ты, значит, знаешь девочку-полукровку, Прю?

– Да, – ответил Кертис, невольно двигаясь на краешек сиденья. – Так что с ней?

Волк помедлил мгновение.

– Умрет до наступления вечера, это точно. – Он обвел взглядом слушателей. – Они послали убийцу.

Кертиса словно молнией пронзило. Все мышцы напряглись, во рту пересохло. Сидящий по левую руку от него Брендан сердито рыкнул.

– Кому это понадобилось? – спросил он. – Я думал, вы, южнолесцы, возвели ее в герои – даже титул какой-то идиотский придумали, что-то вроде «девы с велосипедом». Разве не она вместе с вот этим вот пацаном подарила вам вашу великую революцию? – В голосе его зазвучал гнев. – Разве мы тут не проливали свою кровь, спасая ваши драгоценные жизни, пока вы были заняты тем, что сажали по тюрьмам безвинных птиц? И так-то вы решили продолжить? – Тут он уже едва со скамьи не опрокинулся от ярости.

– Спокойно, король разбойников, – проговорил филин Рекс. – Никто не забыл о ваших жертвах. – Он махнул крылом в сторону капрала, который, откинувшись назад, равнодушно внимал тираде Брендана. – Капрал – наш друг и союзник. – Когда в зале настала тишина, филин продолжил: – Прошу вас, капрал Доналбейн, расскажите нашим разбойникам, кто такие эти «они».

– Тут-то вся и загвоздка, – сухо начал волк. – Кто виноват, не разберешь. То есть я-то догадываюсь, да вот не докажешь. Они там все навострились вину перекладывать, ох как навострились. С самой катастрофы.

Кертис облизнул пересохшие губы и повторил:

– Катастрофы? Какой еще катастрофы?

– Я говорила о смуте, – вмешалась Ифигения. – Это она и есть.

– Катастрофой я называю ошметки правительства, с которыми вы нас оставили, – продолжал волк. – Хотя многие так не скажут, потому что, мол, это пахнет бунтом, но я говорю, что вижу. Название самое подходящее для того, во что превратилась наша земля.

– Что случилось? – спросил Брендан, снова усаживаясь на скамью.

– Ничего. Вот что случилось, – ответил Джек. – Сплошное ничего. Толпы народу начали требовать компенсаций, а вот вину на себя брать что-то очереди не выстроилось. Велосипедный переворот, конечно, дело хорошее, вот только когда романтика чуть поразвеялась, до рабочего люда наконец дошло, что некому о них заботиться.

– А где же временное правительство? – удивился Кертис, вспомнив, как вместе с большинством присутствующих подписывал документ, в котором устанавливалась новая административная структура переходного периода.

– Все там же. Куда оно денется! – ответил волк. – И с каждым днем все больше напоминает змеиное гнездо. Почти сразу как старейшина мистиков, птичий князь и король разбойников отправились к себе… – тут он по очереди посмотрел всем троим в глаза, нарочито чеканя их пышные титулы, будто пустые слова из книжки по истории, – …усадебные крысы вернулись к тому, что умеют лучше всего: подсиживанию и взяткам. Сначала кого-нибудь обвинят в непатриотизме. Тот ответит, мол, по крайней мере, это не ему давали на лапу контрабандисты, которые маковое пиво через границу тащили – или еще что. Тут крайним оказывается кто-то третий, и ему тоже приходится изобретать обвинения. Вот в итоге и выходит, что все «временное правительство» занято не делами, а тем, как бы понадежней прикрыть то, что у них пониже спины. Обстановка накаляется; обвинять начинают не только в непатриотизме, но и в сочувствии старому режиму, и стоит недодать взяток – бам! – и угодил в тюрьму. Тюрьма, значит, наполняется невиданными темпами. И тут в обществе возникают «патриотические настроения», каждый старается соседа перепатриотить, и в головах у всех одно только «наследие переворота» или еще какая чепуха вроде того. И все повально начинают носить памятные ленты и вот эти вот значки. – Он указал когтем на лацкан с колесом. – Чтобы не забывать Великий велосипедный переворот и все добро, которое он принес людям. Но это, конечно, не обязательно, что вы! У нас же теперь никто никому не приказывает, верно? Новый мир, все дела. Свобода. – Волк горько усмехнулся себе под нос и резко прижал руку к груди, отдавая честь. – Но если тебя заметят без этой цацки, ох… сразу начнется, мол, гражданин Доналбейн – свикист и контрреволюционер! Так что я не высовываюсь, делаю, что говорят, ношу ленту и значок, пою «Взятие тюрьмы» и «Le vélo rouge» [5]5
  Красный велосипед ( франц.).


[Закрыть]вместе со всеми, хоть меня до смерти достали эти проклятые слащавые песенки. И мне, значит, ничего не грозит. Но теперь, со всеми этими брожениями, преступностью никто не занимается, по ночам на улицу выходить опасно. – Волк кашлянул в кулак и просительно посмотрел на Ифигению. – Я не сильно вас обременю, если попрошу еще кружку макового пива? От всей этой болтовни жажда не на шутку разыгралась.

Старейшина мистиков кивнула и подозвала одного из служителей. Капралу подали большую кружку пенной жидкости, и он сделал несколько жадных глотков.

– Но это еще не самый ужас. Нет, куда там! Тюрьма, значит, которая из песни и которую мы штурмовали, чтобы освободить всех невинно осужденных, так? Она, значит, набита под завязку. Но это никому не мешает, потому что клевета до того дошла, что настоящие коллаборационисты, свикисты и прочие… короче, они просто… – Тут он многозначительно провел когтем себе поперек горла и издал скрипучий хрип. – Куда меньше хлопот выходит, так ведь? Но самое отвратное… о боги, самое отвратное – это Синод. – Тут волк снова припал к кружке, чтобы успокоить нервы. – Совет халифов, мистиков юга, которых светское-то правительство Свика раньше затыкало, опять развернул знамена.

Кертис бросил взгляд на Ифигению и заметил, что ее лицо потемнело от тревоги. «Бывают еще и южные мистики? – изумился он про себя. – Я думал, есть только северные!»

– И теперь, – продолжал волк, – куда ни сунься, везде эти клоуны в капюшонах, их приспешники; на каждом углу звенят в колокольчики и декламируют свои душеспасительные брошюрки – а если у кого ни крошки съестного нет в доме, так все эти их разговоры и обещания становятся очень заманчивыми. Так что у Сухого Древа растет толпа, а сами эти, из Синода, закутанные в свои темные мантии, идут по южнолесским улицам, бьют в гонги и кадилами размахивают, а все вокруг на эту процессию пялятся. И не успеешь оглянуться – своими глазами видел, клянусь, – халифы уже шляются по коридорам усадьбы, и их там встречают как старых друзей. И на закрытых собраниях они сидят вместе с членами совета и все такое.

Кертис обернулся и заметил, что Брендан сидит, обхватив голову руками.

– Их влияние все растет, – серьезно сказала Ифигения. – Мы уже некоторое время знаем об этом. Древо Совета нас предупредило. Эта болезнь началась у самых корней, друзья. Если не разобраться с проблемой сейчас, наши нынешние беды будут лишь множиться.

– А с Прю-то что? – спросил Кертис. – Кто послал к ней убийцу? Халифы?

Волк осушил кружку и со стуком поставил на очаг, облизывая с усов пену.

– Может, и так, – сказал он. – Или, может, какая-то группировка из усадьбы – кто-нибудь из настоящих старорежимников-свикистов. У них еще остались огрызки власти, хоть действовать приходится в тайне.