Текст книги "Саботажник"

Автор книги: Клайв Касслер

Соавторы: Джастин Скотт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Глава 14

– Я первый, ты следи.

Уолли Кизли сбежал по лестнице.

Высокий рабочий с сумкой через плечо протиснулся сквозь толпу, переступил через одного пьяного, через другого и снова зашагал в сторону вокзала. Мак Фултон наблюдал в окно, как он уверенно прокладывает дорогу среди прохожих, идущих к станции и от нее.

Уолли спустился по лестнице и вышел из здания. Оказавшись на тротуаре, он посмотрел вверх. Мак указал направо. Уолли заторопился в ту сторону. Быстрый взмах рукой показал, что он нашел добычу, и Мак с сильно бьющимся сердцем побежал по лестнице за ним. Он уже несколько дней чувствовал себя плохо, и теперь ему трудно было дышать.

Он догнал Уолли, который сказал:

– Ты белый, как простыня. Тебе плохо?

– Ничего страшного. Где он?

– Дальше по переулку. Думаю, он меня заметил.

– Если заметил и попытается убежать, это наш человек. Пошли.

Мак двинулся вперед, хватая ртом воздух. Переулок был грязный и зловонный. Вместо того чтобы повернуть к Двадцать Четвертой улице, как полагали детективы, переулок неожиданно свернул влево и окончился тупиком у большого склада с зарешеченными окнами. Перед складом стояли большие бочки, за которыми вполне можно было спрятаться.

– Мы загнали его в западню, – сказал Уолли.

Мак охнул. Уолли посмотрел на него. Лицо Мака исказилось от боли. Он согнулся, держась за грудь, и упал в грязь. Уолли нагнулся к нему.

– Боже, Мак!

Лицо Мака смертельно побледнело, глаза расширились. Он поднял голову, глядя через плечо Уолли.

– Сзади! – с трудом произнес он.

Услышав шаги, Уолли повернулся.

Человек, которого они преследовали, человек, похожий на изображенного на рисунке, человек, который несомненно был Саботажником, бежал к нему с ножом в руке. Уолли закрыл собой старого друга и выхватил из-под клетчатого пальто пистолет. Привычно взвел курок и прицелился. Он хладнокровно прицелился так, чтобы раздробить кости плеча Саботажника, но не убивать и потом допросить о новых, готовившихся нападениях.

Но Уолли не успел выстрелить: он услышал металлический щелчок и с изумлением увидел лезвие, неожиданно оказавшееся у самого его лица. Саботажник все еще был в пяти футах от него, но острие ножа уже вошло в глаз.

«Его нож телескопически раскладывается в шпагу, – было последней мыслью Уолли. Нож Саботажника вошел ему в мозг. – А я-то думал, что уже все повидал».

Саботажник выдернул клинок из черепа детектива и пробил горло его напарнику. Тот казался мертвым, но рисковать нельзя. Вытащив клинок, убийца хладнокровно осмотрелся. Убедившись, что никто не свернул в переулок за детективами, он вытер шпагу о клетчатое пальто, щелкнул рычагом, складывая, и вернул за голенище сапога. Едва не попался; такие случаи невозможно предвидеть, нужно всегда оставаться стремительным и смертоносным… Спасение взбудоражило его. «Надо идти! – подумал он. – «Оверленд лимитед» не станет ждать, пока я праздную победу».

Он выбрался из переулка, пробился через толпу на тротуаре и пересек Двадцать Четвертую улицу. Перейдя дорогу перед самым трамваем, он свернул на Уолл-стрит и прошел квартал параллельно длинному депо «Юнион». Окончательно убедившись, что за ним никто не следит, он пересек Уолл-стрит и вошел в здание вокзала через двери в северном конце.

Отыскав мужской туалет, он закрылся в кабинке. Торопливо скинул комбинезон, под которым обнаружился элегантный дорожный костюм, и достал из сумки для инструментов дорогой гладстоновский кожаный саквояж с медными ручками. Вынул оттуда лакированные туфли, серую мягкую шляпу из фетра (она лежала в отдельной шляпной коробке) и «Дерринджер», а грубые сапоги с ножом за голенищем уложил в саквояж. Надел туфли и убрал «Дерринджер» в карман пиджака. Отлепил бороду, которую тоже спрятал в чемодан, и стер с лица следы театрального клея. Потом сунул комбинезон в сумку, а сумку затолкал за сидение туалета. Ни в комбинезоне, ни в сумке не было ничего, что могло бы привести к нему. Он проверил время по железнодорожным часам и ровно две минуты ждал, протирая туфли о брючины сзади, чтобы блестели, и проводя гребнем из слоновой кости по волосам.

Наконец он вышел из кабинки. Старательно осмотрел себя в зеркале над раковиной. Снял пятнышко клея с подбородка и надел серую шляпу.

Улыбаясь, он вышел из туалета и прошел по переполненному вокзалу; на станции неожиданно появилось очень много железнодорожных полицейских. Всего за несколько секунд до того, как станционный служащий закрыл дверь, ведущую на дымную платформу, Саботажник прошел в нее. Локомотив дал двойной свисток, «вперед», и «Оверленд лимитед», роскошный скорый поезд из восьми пуллмановских вагонов, вагона-ресторана и салона-вагона с обзорными окнами, медленно двинулся на восток в Шайенн, Омаху и Чикаго.

Саботажник, посматривая по сторонам, неспешно прошел по платформе к хвосту поезда – обзорной площадке. Далеко впереди, за багажным вагоном, он заметил на ступеньках первого «пуллмана» человека; тот держался за поручни, чтобы увидеть того, кто торопливо сядет в поезд в последнюю минуту. От обзорной площадки этого человека отделяло не менее шестисот футов, но не узнать четкий силуэт охотника было невозможно.

Голова поезда вышла из тени вокзала, и Саботажник увидел, что у человека, высунувшегося из вагона, светлые волосы, отливающие золотом в свете заходящего солнца. Это означало, что охотник, как он и подозревал, не кто иной, как сам детектив Исаак Белл.

Саботажник без колебаний взялся за поручень и вошел с платформы на площадку последнего вагона, а оттуда в вагон. Закрыл за собой дверь, отрезав дым и шум, и оказался в роскошном трансконтинентальном экспрессе, украшенном деревянными панелями, зеркалами и устланном толстыми коврами. Стюарды разносили на серебряных подносах напитки пассажирам в просторных купе. Те, кто поднимал голову от газеты, встречали хорошо одетого запоздавшего пассажира дружелюбными кивками людей, состоящих в одном клубе.

Эту атмосферу разрушил кондуктор в форменном мундире, безупречном от блестящего козырька фуражки до начищенных башмаков. Холодный взгляд и сурово сжатые губы. Он был величествен, властен и подозрителен, как все кондукторы.

– Билеты, господа. Билеты из Огдена.

Саботажник протянул ему железнодорожный пропуск.

Глаза кондуктора округлились, когда он увидел имя в пропуске, и он почтительно приветствовал нового пассажира:

– Добро пожаловать, сэр!

НЕМНОГИЕ ИЗБРАННЫЕ

Глава 15

14 октября 1907 года

Идущий на восток поезд «Оверленд лимитед»

– Немедленно отведите меня в мое купе!

Исаак Белл сейчас устремится в конец поезда, чтобы проверить, кто это сел в последнюю минуту, но Саботажник собирался встретиться с детективом в им самим выбранном месте, в им самим выбранное время.

Кондуктор, подобострастный, точно придворный, прислуживающий принцу в горностаевой мантии, провел Саботажника по проходу вдоль ряда окон к купе в середине поезда, где тряска ощущалась меньше всего.

– Войдите! Закройте дверь!

Просторное помещение предназначалось для особых пассажиров железной дороги и было обставлено мебелью ручной работы, потолок обит кожей. В номер входили гостиная, спальня и отдельная мраморная ванна с кранами из чистого серебра. Саботажник бросил на кровать гладстоновский саквояж.

– Есть «интересные» в вашем поезде? – спросил он у кондуктора, имея в виду других важных особ. Вопрос он задал с уверенной улыбкой и вложил в руку кондуктору золотую монету.

Важному гостю Южно-Тихоокеанской дороги не нужно давать чаевые, чтобы получить подобострастие и роскошь. Но кондуктор трансконтинентального поезда, как и начальник службы снабжения океанского лайнера, может стать полезным соучастником и источником ценных сведений о могущественных пассажирах, пересекающих страну. Сочетание деланного дружелюбия с наличными окупается сторицей. И действительно, кондуктор отвечал охотно.

– Мистер Джек Томас, президент Первого национального банка, сел в Окленде вместе с мистером Брюсом Пейном, эсквайром.

– С адвокатом-нефтяником?

– Да, сэр. Как вы понимаете, мистер Пейн и мистер Томас очень дружны.

– Деньги и нефть быстро становятся друзьями, – улыбнулся Саботажник, побуждая кондуктора говорить дальше.

– От Сакраменто в поезде едут судья Конгдон и полковник Блум, угольный джентльмен.

Саботажник кивнул. Судья Конгдон вместе с Дж. П. Морганом перекупил у Эндрю Карнеги стальной трест. Кеннет Блум на паях с «Пенсильванской железной дорогой» владеет угольными шахтами.

– И мистер Мозер из Провиденса, владелец текстильных фабрик, чей сын заседает в сенате, сэр.

– Превосходный парень, – сказал Саботажник. – Экономические интересы отца в надежных руках.

Кондуктор улыбнулся, наслаждаясь близостью таких влиятельных плутократов.

– Я уверен, они будут польщены, если вы согласитесь поужинать с ними.

– Посмотрю, как буду себя чувствовать, – небрежно ответил Саботажник и едва заметно подмигнул. – Есть ли надежда на азартную игру?

– Да, сэр. Покер после ужина в номере судьи Конгдона.

– Кто еще на борту?

Кондуктор перечислял имена баронов скотоводов, горных магнатов и их обычного сопровождения юристов. Потом понизил голос и доверительно добавил:

– В Огдене прямо перед вами, сэр, сел детектив Ван Дорна.

– Детектив? Звучит волнующе. Не запомнили, как его зовут?

– Исаак Белл.

– Белл… Гм-м… Думаю, он не под прикрытием, раз назвал свое имя.

– Я его узнал. Он часто ездит.

– Он занят расследованием?

– Не знаю, сэр. Но едет по пропуску, подписанному самим президентом Хеннеси. И с приказом, что мы должны предоставлять сыщикам Ван Дорна все, что они потребуют.

Улыбка Саботажника стала жесткой, в глазах блеснул ледяной огонь.

– И что потребовал у вас Исаак Белл?

– Пока ничего, сэр. Думаю, он расследует крушения на Южно-Тихоокеанской.

– Пожалуй, можно сделать нашу дружескую партию в покер расточительной для мистера Белла.

Кондуктор глядел удивленно.

– Разве детектив может участвовать в игре джентльменов?

– Подозреваю, что мистер Белл в состоянии себе это позволить, – сказал Саботажник. – Было бы интересно. Спросите-ка его, не хочет ли он сыграть с нами.

Это был не вопрос, а приказ, и кондуктор обещал пригласить детектива принять участие в игре с высокими ставками после ужина в номере судьи Конгдона.

То, как человек играет в покер, говорит о нем очень многое. Саботажник воспользуется возможностью изучить Белла и решит, как его убить.

В купе Белла в мягком вагоне были отдельный туалет, скошенные зеркала, никелированная отделка и мраморная раковина. Хватило места и для двух кресел. Пальма в горшке покачивалась в такт движению поезда, который, увлекаемый мощным локомотивом, стремительно шел вдоль реки Уибер, поднимаясь к перевалу через хребет Уосатч.

Белл побрился, потом переоделся к ужину. Он мог позволить себе роскошную обстановку, но предпочитал в поездках делить с кем-нибудь купе. В таких общих купе, как в раздевалках спортивных залов и частных клубов, сочетание мрамора, плитки, наличие проточной воды, удобных кресел и отсутствия женщин отчего-то делало мужчин хвастливыми и болтливыми. Хвастуны открыто говорят с незнакомцами, и в таких беседах всегда мелькают обрывки ценных сведений. И действительно, когда он скреб щеки вутцевой стальной бритвой, полный, жизнерадостный владелец бойни из Чикаго вынул изо рта сигару и заметил:

– Проводник сказал, что в Огдене на поезд сел сенатор Чарлз Кинкейд.

– «Инженер-герой»? – спросил хорошо одетый коммивояжер, удобно устроившийся в другом кресле. – Хотелось бы пожать ему руку.

– Для этого достаточно застать его в вагоне-ресторане.

– Не поймешь этих сенаторов, – поделился коммивояжер. – Конгрессмены и губернаторы готовы пожать руку всякому, а вот сенаторы, бывает, смотрят свысока.

– В этом отличие назначенных от избранных.

– Это тот высокий парень, что сел в последнюю минуту? – спросил Белл от зеркала для бритья.

Мясник из Чикаго ответил, что читал в это время газету и не заметил. А коммивояжер подтвердил:

– Вскочил шустро, как бродяга.

– Уж очень хорошо одетый бродяга, – сказал Белл, и мясник с коммивояжером рассмеялись.

– Отлично сказано, – усмехнулся мясник. – Хорошо одетый бродяга. А вы чем занимаетесь, сынок?

– Страховкой, – ответил Белл. Он поймал в зеркале взгляд коммивояжера. – Парень, что сел в последнюю минуту, – это и был сенатор Кинкейд?

– Возможно, – сказал коммивояжер. – Я не приглядывался. Разговаривал с джентльменом в начале вагона, и кондуктор мешал мне смотреть. Но разве для сенатора не задержали бы поезд?

– Да, пожалуй, – сказал мясник. Он поднял свое грузное тело из кресла, раздавил окурок сигары и сказал: – Пока, парни. Пойду в вагон с обзорной площадкой. Если кто хочет выпить, я угощаю.

Белл вернулся в свое купе.

Тот, кто сел в последнюю минуту, к тому времени как Белл добрался до последнего вагона, исчез, что неудивительно, так как «Оверленд лимитед» состоял исключительно из купейных вагонов, и других пассажиров здесь можно было встретить только в вагоне-ресторане и в последнем, упомянутом обзорном вагоне. В вагоне-ресторане было пусто, только официанты накрывали столы к ужину, а в обзорном вагоне никто из курящих не походил на хорошо одетого мужчину, которого Белл видел издалека. Не походили они и на портрет Саботажника, нарисованный лесорубом. Белл звонком вызвал проводника. Это оказался чернокожий средних лет: взрослый достаточно, чтобы родиться в рабстве, но недостаточно, чтобы помнить это рабство.

– Как вас зовут? – спросил Белл. Он никак не мог усвоить общую привычку называть всех проводников «Джорджами» по имени их хозяина Джорджа Пуллмана.

– Джонатан, сэр.

Белл вложил в мягкую ладонь десятидолларовую банкноту.

– Джонатан, взгляните на этот рисунок. Не видели в поезде этого человека?

Джонатан принялся разглядывать рисунок.

Неожиданно за окнами в реве ветра и пара промелькнул идущий на запад экспресс: поезда разминулись на общей скорости сто двадцать миль в час. Осгуд Хеннеси проложил второй путь на ветке до Омахи, а это означало, что поезда больше не теряли время, пропуская друг друга.

– Нет, сэр, – сказал проводник, качая головой. – Никого похожего на этого джентльмена я не видел.

– А на этого?

Белл показал рисунок с бородой, но ответ был прежним. Детектив был разочарован, но не удивлен. Идущий на восток «Оверленд лимитед» – только один из ста пятидесяти поездов, покинувших Огден после того, как в конюшне убили преступника. Конечно, в Нью-Йорк, на который указал в своем издевательском письме Саботажник, направлялись меньше поездов.

– Спасибо, Джонатан. – Он дал проводнику свою карточку. – Пожалуйста, попросите кондуктора зайти ко мне, когда ему будет удобно.

Не прошло и пяти минут, как в купе постучал кондуктор. Белл впустил его, выяснил, что кондуктора зовут Билл Кукс, и показал ему два рисунка, с бородой и без.

– Садился ли в Огдене на поезд человек, похожий на этих?

Кондуктор внимательно изучил рисунки, держа в руке сначала один, потом другой, поднося их к свету фонаря, потому что за окном уже стемнело. Белл наблюдал за выражением лица Кукса. Кондукторы, отвечающие за безопасность поезда и за то, чтобы все пассажиры оплатили проезд, обычно очень наблюдательны и обладают хорошей памятью.

– Нет, сэр, не думаю… Хотя вот этот кажется знакомым.

– Вы видели этого человека?

– Ну, не знаю… Но лицо знакомо. – Он ладонью погладил подбородок и неожиданно щелкнул пальцами. – Вот откуда я помню его лицо. Видел в кино.

Белл забрал рисунки.

– Но никто похожий в Огдене не садился?

– Нет, сэр. – Кондуктор усмехнулся. – Вы на минуту меня огорошили, пока я не вспомнил кино. Знаете, на кого он похож? На актера. «Брончо Билли» Андерсона. Верно?

– А кто сел в поезд в последнюю минуту?

Кондуктор улыбнулся.

– Вот это совпадение.

– О чем вы?

– Я как раз шел к вам в купе, когда проводник передал мне вашу карточку. Джентльмен, о котором вы спрашиваете, просил меня пригласить вас на партию в дро-покер после ужина в номере судьи Конгдона.

– А кто он?

– Как же, сенатор Чарлз Кинкейд!

Глава 16

– Так это был Кинкейд?

Белл понимал, что это невероятно. Но в том, как человек, которого он заметил, садился в поезд, было некое напряжение: он как будто прилагал особые усилия к тому, чтобы уехать из Огдена незамеченным. Совершенно невероятно, следовало это признать. Мало того, что прошло множество поездов: люди очень часто бегут, опаздывая на поезд. Он сам часто так делает. Иногда нарочно, чтобы догнать кого-нибудь на поезде или уйти от слежки.

– Когда я слышал о нем в последний раз, – задумчиво сказал Белл, – сенатор был в Нью-Йорке.

– О, он часто ездит, сэр. Знаете этих чиновников, всегда в пути. Ответить, что вы принимаете приглашение?

Белл смерил кондуктора холодным взглядом.

– Откуда сенатору Кинкейду стало известно мое имя и то, что я в поезде?

Не часто увидишь кондуктора «Лимитед» смущенным; разве что кто-нибудь спрыгнет на рельсы. Кукс начал запинаться.

– Ну, он… Знаете, сэр, как это бывает.

– Бывает так, что разумный путник старается подружиться с кондуктором, – сказал Белл, смягчая выражение лица, чтобы не утратить доверия собеседника. – А разумный кондуктор старается, чтобы все пассажиры были довольны. И особенно те пассажиры, которые больше других заслуживают довольства. Следует ли мне напомнить вам, мистер Кукс, что согласно прямому приказу президента дороги детективы Ван Дорна – ваши лучшие друзья?

– Нет, сэр.

– Вам это ясно?

– Да, сэр, мистер Белл. Простите, если причинил вам неприятности.

– Не волнуйтесь, – улыбнулся Белл. – Вы ведь не передавали тайные сведения грабителю поездов.

– Вы очень добры, сэр, спасибо… Ответить сенатору Кинкейду, что вы будете играть в дро-покер?

– Кто еще играет?

– Судья Конгдон, конечно, и полковник Блум.

– Кеннет Блум?

– Да, сэр, угольный магнат.

– Когда я в последний раз видел Кенни Блума, он ходил с совком за слоном.

– Просите, сэр, я не понял.

– Мальчишками мы недолго работали в цирке. Пока отцы нас не поймали. Еще кто?

– Мистер Томас, банкир, и мистер Пейн, адвокат, и мистер Мозер из Провиденса. Его сын заседает с мистером Кинкейдом в сенате.

Двух более подобострастных защитников корпораций трудно отыскать, подумал Белл, но вслух сказал:

– Передайте сенатору, что я с удовольствием присоединюсь.

Кондуктор Кукс направился к выходу.

– Должен предупредить, мистер Белл…

– Крупные ставки?

– Это тоже. Но, если детективы Ван Дорна мои лучшие друзья, я должен предупредить, что один из джентльменов, с которыми вы будете играть, помогает своей удаче.

Исаак Белл оскалил зубы в улыбке.

– Не говорите, кто из них шулер. Мне интересно будет понять это самому.

Судья Джеймс Конгдон, устроитель вечерней игры в дро-покер, оказался худым, морщинистым человеком с аристократическим поведением и жесткими, неуступчивыми манерами, под стать тому металлу, на котором он заработал состояние.

– Десятичасовой рабочий день, – объявил он голосом, подобным скрежету угля на лотках, – привел бы к уничтожению сталелитейной промышленности.

Это утверждение вызвало серьезные кивки плутократов, собравшихся вокруг крытого зеленым сукном игорного стола, и громкое «Слушайте! Слушайте!» сенатора Кинкейда. Сенатор начал разговор заманчивым обещанием голосовать в Вашингтоне за более строгие законы, которые позволили бы принимать жесткие меры против забастовщиков.

Если в идущем через ночной Вайоминг «Оверленд лимитед» кто-нибудь сомневался в серьезности конфликта между профсоюзами и владельцами заводов, Кен Блум, унаследовавший половину антрацитовых шахт в Пенсильвании, мог рассеять эти сомнения.

– Права и интересы рабочих надо защищать не агитаторам, а тем, кому господь в его бесконечной мудрости дал власть над собственностью в стране.

– Сколько карт, судья? – спросил Исаак Белл: пришла его очередь сдавать. Была середина раунда, и обязанностью сдающего было следить, чтобы игра продвигалась – нелегкая задача, потому что, несмотря на высокие ставки, партия была дружеской. Большинство участников хорошо знали друг друга и часто встречались за игорным столом. Разговор переходил от сплетен к добродушному подтруниванию, иногда кто-нибудь стремился выведать намерения соперника и насколько сильные у него карты.

Белл уже заметил, что сенатор Кинкейд как будто побаивался судьи Конгдона, который иногда называл его «Чарли», хотя сенатор постоянно напоминал, чтобы его называли «Чарлз», если не «господин сенатор».

Неожиданно вагон затрясло.

Колеса пошли по неровному участку пути. Вагон накренился. Бренди и виски выплеснулись из стаканов на зеленое сукно. Все в роскошном номере смолкли, вспомнив, что вместе с хрусталем, карточным столом, медными лампами на стенах, игральными картами и золотыми монетами несутся сквозь ночь со скоростью семьдесят миль в час.

– Мы еще на рельсах? – спросил кто-то. Вопрос вызвал нервный смех у всех, кроме судьи Конгдона, который, подхватив стакан, прежде чем из того пролилось спиртное, заметил, когда вагон тряхнуло еще сильнее:

– Кстати, сенатор Кинкейд, каково ваше мнение о несчастных случаях, преследующих Южно-Тихоокеанскую железную дорогу?

Кинкейд, который, очевидно, выпил за ужином лишнего, громко ответил:

– Как инженер могу утверждать, что разговоры о плохом управлении железной дорогой – наглая ложь. Железные дороги – опасный бизнес. Всегда были. И всегда будут.

Так же неожиданно, как началась, дрожь прекратилось, возобновилось плавное движение. Поезд ехал вперед. Пассажиры с облегчением вздохнули: в утренних газетах их имен не будет в списках жертв железнодорожной аварии.

– Сколько карт, судья?

Но судья Конгдон еще не закончил.

– Я имел в виду не управление, Чарли. Если вы вправе говорить как близкий союзник Осгуда Хеннеси, а не просто как инженер, объясните положение дел на кратчайшем пути через Каскадные горы, где как будто сосредоточились все несчастные случаи?

Кинкейд произнес речь, более уместную на объединенной сессии конгресса, чем за карточным столом.

– Заверяю вас, господа, что слухи о неосторожном продлении линии через Каскады – полный вздор. Наша великая нация создана смелыми людьми, такими, как президент Южно-Тихоокеанской железной дороги Хеннеси, людьми, которые рискуют, преодолевая сопротивление и конкуренцию, и продолжают действовать, даже когда более осторожные уговаривают их остановиться. Даже когда им грозят банкротство и финансовый крах.

Белл заметил, что Джек Томас, банкир, смотрит с сомнением. Сегодня вечером Кинкейд никоим образом не укреплял репутацию Хеннеси.

– Сколько карт вам сдать, судья Конгдон? – снова спросил он.

Ответ Конгдона встревожил всех больше, чем внезапное нарушение спокойного хода поезда.

– Спасибо, не нужно. Мне не нужны карты. Я не меняю ставку.

Остальные игроки уставились на него. Брюс Пейн, нефтяник-юрист, сказал то, о чем подумали все:

– Отказаться от карт в пятикарточном дро-покере все равно что въехать в город во главе шайки грабителей.

Шел второй раунд. Исаак Белл уже раздал игрокам по пять карт рубашками кверху. Конгдон, сидевший слева от Белла, в позиции «под дулом», открыл первый раунд повышения ставок. Все игроки в роскошной гостиной за исключением Пейна объявили колл, то есть поддержали ставку стального барона. Чарлз Кинкейд, сидевший по правую руку от Белла, в запальчивости поднял ставку, заставляя остальных игроков внести больше денег в банк. На зеленом сукне глухо звенели золотые монеты: все игроки, включая Белла, объявили рейз, главным образом потому, что Кинкейд играл с заметным безрассудством.

Когда первый раунд повышения ставок завершился, игрокам было позволено убрать одну, две или три карты и получить замену, чтобы улучшить свою руку. Заявление судьи Конгдона, что у него уже есть все необходимые карты и новые ему не нужны, спасибо, никого не обрадовало. Объявляя, что новые карты ему не нужны, судья тем самым утверждал, что у него на руках уже есть выигрышный набор, в который входят все пять его карт; такой набор побьет и две пары, и тройку. А это означало, что на руках у него либо стрит (пять карт последовательно по старшинству), либо даже фул-хаус (три карты одного достоинства и две дополнительные), сильная комбинация, которая бьет и стрит, и флеш.

– Если мистер Белл наконец раздаст джентльменам нужное им количество карт, – насмешливо сказал Конгдон, внезапно теряя интерес к теме забастовок и железнодорожных крушений, – я хотел бы начать следующий раунд. Делаем ставки.

Белл спросил:

– Сколько карт, Кенни?

Блум, чье состояние в угле было ничуть не меньше, чем нажитое судьей на стали, без особой надежды попросил три карты.

Джек Томас взял две карты, как бы намекая, что у него уже есть три нужные. Но более вероятно, подумал Белл, что у него скромная пара и он сохранил туз как кикер в отчаянной надежде, что придут еще два туза. Если бы у него была тройка, он повысил бы ставку еще в первом раунде.

Следующий, Дуглас Мозер, аристократ из Новой Англии, владелец текстильных фабрик, попросил одну карту. Это могло означать, что у него на руках две пары. Но, вероятнее, он надеялся на стрит или флеш. Белл достаточно наблюдал за его игрой, чтобы понять: он достаточно богат, чтобы рисковать и бороться за выигрыш. Оставался только сенатор Кинкейд, сидевший справа от Белла. Кинкейд сказал:

– Я тоже не меняю ставку.

Судья Конгдон вскинул брови, жесткие, как проволока. Несколько человек громко охнули. Два отказа в одном раунде покера – нечто неслыханное.

– Когда я видел такое в последний раз, – сказал Джек Томас, – игра кончилась перестрелкой.

– К счастью, – заметил Мозер, – ни у кого за этим столом нет оружия.

Неправда, заметил Белл. Карман двуличного сенатора оттопыривал «Дерринджер». Разумная предосторожность для публичного лица, думал Белл, после того, как был застрелен Маккинли.

Белл объявил:

– Сдающий берет две, – сбросил две карты, взял две взамен и положил на стол. – Начинающий может объявить бет, – сказал он. – Это вы, судья Конгдон.

Старик Джеймс Конгдон, демонстрируя больше желтых зубов, чем лесной волк, улыбнулся мимо Белла сенатору Кинкейду.

– Объявляю бет банка.

Они играли с ограничением банка: ставки ограничивались тем, что сейчас лежало в банке. Бет Конгдона означал, что хотя судья удивлен отказом Кинкейда повышать ставки, он не боится этого, а значит, у него, вероятно, очень сильный набор, скорее фул-хаус, чем стрит или флеш. Брюс Пейн, который казался довольным тем, что больше не участвует в игре, сосчитал деньги в банке и объявил тонким фальцетом:

– Если округлить, в банке три тысячи шестьсот долларов.

Джозеф Ван Дорн научил Исаака Белла измерять состояния суммами, которые рабочий может заработать за день. Он отвел его в самый шикарный салун Чикаго и с одобрением наблюдал, как хорошо одетый ученик побеждает в нескольких кулачных схватках. Потом он обратил внимание Белла на посетителей, устремившихся за бесплатным обедом. Отпрыск банкиров и выпускник Йеля определенно понимает ход мыслей привилегированных, с улыбкой отметил босс. Но детектив должен понимать и остальные девяносто девять процентов населения. О чем думает человек, когда у него в кармане пусто? Как он поступает, когда ему нечего терять, кроме своего страха?

Три тысячи шестьсот долларов в банке – это больше, чем сталевар судьи Конгдона может заработать за шесть лет.

– Ставлю еще три шестьсот, – Конгдон передвинул все лежавшие перед ним монеты в центр стола и бросил туда же красный фланелевый мешочек, в котором глухо звякнули золотые.

Кен Блум, Джек Томас и Дуглас Мозер торопливо объявили фолд, отказываясь от борьбы.

– Объявляю колл вашим трем тысячам шестистам, – сказал сенатор Кинкейд. – И удваиваю банк. Десять тысяч восемьсот долларов.

Жалованье за восемнадцать лет.

– Должно быть, железная дорога вам очень благодарна, – заметил Конгдон, намекая на огромные взятки, которые законодатели получали от железнодорожных магнатов.

– Она платит не зря, – с улыбкой ответил Кинкейд.

– Или вы хотите заставить нас поверить, что у вас очень хорошая комбинация.

– Достаточно хорошая, чтобы удваивать. Что будете делать, судья? В банке десять тысяч восемьсот долларов, – вмешался Белл. – Кажется, моя очередь объявлять.

– О, простите, мистер Белл. Мы пропустили вашу очередь сказать «пас».

– Верно, сенатор. Я видел, как вы едва успели на поезд в Огдене. Должно быть, все еще торопитесь.

– Мне показалось, я видел детектива, висящего на подножке. Опасная работа, мистер Белл.

– Нет, если преступник не ударит молотком по пальцам.

– Бет, – нетерпеливо вмешался судья Конгдон, – мои три шестьсот и девять тысяч восемьсот долларов сенатора Кинкейда. Это означает, что мистеру Беллу нужно покрыть четырнадцать тысяч четыреста долларов.

Пейн провозгласил:

– В банке, с учетом колла сенатора Кинкейда, двадцать одна тысяча шестьсот долларов.

Подсчеты Пейна вряд ли были необходимы. Даже самые богатые и беззаботные за этим столом понимали, что двадцати одной тысячи шестисот долларов хватит, чтобы купить локомотив, который сейчас их везет, да вдобавок один из «пуллманов».

– Мистер Белл, – сказал судья Конгдон. – Мы ждем вашего ответа.

– Я объявляю колл вашему бету, судья, и рейзу сенатора Кинкейда в десять тысяч восемьсот долларов, – сказал Белл. – Таким образом – рейз на тридцать шесть тысяч долларов.

– Повышаете?

– На тридцать шесть тысяч.

Белл с удовольствием увидел, как одновременно отвисли челюсти у сенатора Соединенных Штатов и у богатейшего стального барона Америки.

– В банке семьдесят две тысячи долларов, – подсчитал мистер Пейн.

Гостиная погрузилась в глубокую тишину. Слышался только приглушенный стук колес. Морщинистая рука судьи Конгдона исчезла на грудном кармане и вновь появилась с чековой книжкой. Из другого кармана он достал золотую авторучку, снял колпачок и медленно проставил в чеке сумму. Подписался, подул, чтобы подсохли чернила, и улыбнулся.

– Объявляю колл на ваш рейз в тридцать шесть тысяч долларов, мистер Белл, и на десять тысяч восемьсот долларов сенатора, которые теперь кажутся ничтожной суммой, и объявляю рейз в сто восемнадцать тысяч восемьсот долларов… Сенатор Кинкейд, ваша очередь. Мой рейз и рейз мистера Белла означают, что дальнейшее участие в игре вам обойдется сто пятьдесят тысяч четыреста долларов.

– Милостивый боже! – сказал Пейн.

– Что будете делать, Чарли? – спросил Кондон. – Если хотите продолжать игру, сто пятьдесят четыре тысячи восемьсот долларов.

– Колл, – напряженно сказал Кинкейд, написал сумму на своей визитной карточке и бросил ее на груду золота.

– Не рейз? – насмешливо спросил Конгдон.

– Вы меня слышали.

Конгдон с сухой усмешкой повернулся к Беллу.

– Мистер Белл, мой рейз составил сто восемнадцать тысяч восемьсот долларов.