Текст книги "Саботажник"

Автор книги: Клайв Касслер

Соавторы: Джастин Скотт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Глава 59

Несмотря на снежную бурю, у Грейстоун-Меншн на углу Тридцать Седьмой улицы и Парк-авеню собрались толпы зевак, посмотреть на гостей, прибывающих на главную свадьбу зимнего сезона 1908 года: венчание отпрыска старинной нью-йоркской семьи и дочери железнодорожного магната. Те, кто заметил красивую пару, поднимающуюся по заснеженным ступеням в дом, решили, что высокий, безупречно одетый джентльмен с золотистыми усами держит под руку прекрасную женщину, чтобы та не поскользнулась на льду. Но справедливо было как раз противоположное, хотя никто не слышал, как Исаак Белл сказал Марион Морган:

– Кому нужна трость, если можно опереться на сильную женщину?

– Выздоравливающему детективу с пробитым легким…

– Ну, не очень пробитым. Иначе я не оправился бы.

– …который едва не умер от потери крови, а тут еще инфекция, воспаление легких.

– Если этот оператор снимет меня, я его пристрелю.

– Не волнуйся. Я его предупредила, что «Пикчер уорлд» уволит его и выбросит его семью на улицу, если он направит камеру в твою сторону. Кольцо не забыл?

– В жилетном кармане.

– Держись, дорогой, начинаются ступеньки.

Побледнев от усилий, Белл преодолел препятствие. Дворецкий и лакеи ввели их в дом. Марион ахнула, увидев цветы в вестибюле и на большой лестнице.

– Сладкий горошек, розы и цветы вишни! Где они все это взяли?

– Для отца невесты, если он президент железной дороги, повсюду весна.

Отец невесты пошел им навстречу. Осгуд Хеннеси был в жемчужно-сером костюме с розой в бутоньерке. Белл подумал, что он много теряет, когда рядом нет миссис Комден, и с благодарностью увидел дружелюбное выражение на лице дельца.

– Марион! Рад, что вы приехали из Сан-Франциско. Вы, Исаак, уже на ногах?

– Свадьба без шафера все равно что повешение без веревки.

Марион спросила, нервничает ли будущая новобрачная.

– Лилиан нервничает? Она набрала семнадцать подружек невесты в лучших салонах моды, и у нее в жилах течет ледяная вода. – Хеннеси гордо улыбнулся. – К тому же Нью-Йорк не видел невесты прекраснее. Подождите, сами посмотрите.

Он повернул голову и холодно кивнул Дж. П. Моргану.

Белл прошептал Марион:

– Этот рекорд будет побит, если мы решим обвенчаться в Нью-Йорке.

– Что-что? – спросил Хеннеси, покровительственно хлопнув Моргана по плечу и отвернувшись от него.

– Я только сказал, что пойду повидаюсь с женихом. Можно поручить Марион вашим заботам, мистер Хеннеси?

– Буду рад, – ответил Хеннеси. – Идемте, дорогая. Дворецкий сказал, что с шампанским придется подождать, пока не будут даны обеты, но я знаю, где его держат.

– А нельзя ли мне сначала увидеться с Лилиан?

Хеннеси указал на второй этаж. Стук в дверь вызвал внутри визг и смех. Три девушки проводили Марион к туалетному столику Лилиан, где собралось еще несколько девушек. Марион улыбнулась, увидев, что ее возраст внушает им страх и благоговение.

Лилиан вскочила и обняла ее.

– Слишком много румян?

– Да.

– Ты уверена?

– Ты идешь венчаться, а не в бордель.

Школьные подруги Лилиан содрогнулись от смеха. Лилиан велела им:

– Брысь.

На несколько мгновений они остались одни.

Марион сказала:

– Ты выглядишь такой счастливой.

– Я счастлива. Но немножко нервничаю из-за… ну, ты понимаешь, ночью… потом.

Марион взяла ее за руку.

– Арчи один из немногих мужчин, которые искренне уважают женщин. Он будет для тебя всем, кем пожелаешь.

– Ты уверена?

– Я знаю таких людей.

Белл нашел Арчи Эббота в раззолоченной приемной. Он был с матерью, красивой женщиной с гордой осанкой и благородными манерами, которую Белл знал еще с колледжа. Она поцеловала его в щеку и спросила об отце. А когда отплыла – величественно, как океанский лайнер – чтобы поздороваться с родственниками, Белл заметил, что она, кажется, довольна выбором невесты.

– За это я благодарен Старику. Хеннеси ее очаровал. Конечно, она считает дом слишком экстравагантным, но мне сказала: «Мистер Хеннеси так чудесно вырублен, грубовато, как старая каштановая балка». И это было еще до того, как он объявил, что строит для нас на Шестьдесят Четвертой улице дом с личными покоями для матушки.

– В таком случае дважды поздравляю.

– Трижды, раз уж ты заговорил об этом. Все банкиры Нью-Йорка прислали свадебные подарки… Боже, посмотри только, кто пришел из великого извне!

«Техасец» Уолт Хэтфилд, стройный, как лонгхорн, и загорелый, как кактус, прошел по комнате, убирая со своего пути горожан, как стряхивают пепел с сигареты. Он оглядел позолоченный потолок, живопись на стенах, ковер под ногами.

– Поздравляю, Арчи. Повезло тебе. Здорово, Исаак. Вид у тебя еще бледный.

– Нервничаю, все-таки я шафер.

Хэтфилд оглядел сливки нью-йоркского общества.

– Клянусь, дворецкий Хеннеси показался мне гремучей змеей на пикнике.

– Что ты с ним сделал?

– Пообещал снять с него скальп, если он не пропустит меня к тебе. Нужно поговорить, Исаак.

Белл подошел ближе и понизил голос.

– Тело нашли?

«Техасец» Уолт покачал головой.

– Искали выше и ниже по дороге. Нашли наплечную кобуру, вероятно, его. И ботинок с петлей для ножа. Но тела нет. Парни считают, что его сожрали койоты.

– Не верю, – сказал Белл.

– Я тоже. Звери всегда что-нибудь оставляют, руку или ногу. Но наши охотничьи собаки ничего не нашли… Прошло три месяца…

Белл ничего не ответил. А когда снова улыбнулся, то потому, что увидел вошедшую Марион.

– Всюду глубокий снег… – продолжал Техасец.

Белл молчал.

– …я обещал ребятам спросить. Когда закончатся поиски?

Белл положил одну руку на плечо Техасцу, второе – на плечо Арчи, посмотрел обоим в глаза и дал ответ, какой они ожидали услышать:

– Никогда.

НЕЗАКОНЧЕННОЕ ДЕЛО

12 декабря 1934 года

Гармиш-Партенкирхен

Исаак Белл в последний раз очистил ото льда тюленью шкуру и втащил волокушу по крутому склону, занесенному снегом и скользкому от льда. На вершине стоял замок Кинкейда. Прежде чем дойти до него, Белл остановился и посмотрел на яркий электрический свет несколькими сотнями ярдов ниже; свет обозначал пропускной пункт и бронированные машины немецких солдат, охранявших дорогу к главным воротам.

Увидев, что солдаты прячутся от метели, он возобновил подъем, направляясь к задней стене замка. Грандиозное сооружение доказывало изобретательность Кинкейда. Даже потерпев поражение, он сумел сохранить столько, что мог позволить себе жизнь в роскоши. По обоим концам большой стены возвышались башни. В нижней части дальней башни светились окна: там жили охранники и слуги. Единственное освещенное окно в ближней башне отмечало личные комнаты Кинкейда.

Белл остановился у сугроба под древней стеной, чтобы перевести дух.

Он достал из саней абордажный крюк, размотал прочную веревку с узлами и высоко бросил. Крюк, обтянутый резиной, неслышно впился в камень. Используя узлы как опоры, Белл поднялся на стену. Ее гребень был усеян битым стеклом. Он рукавом расчистил место, подгребая стекло к себе, чтобы оно бесшумно упало наружу. Потом перебрался через стену, подтянул веревку с узлами, спустил ее с противоположной стороны и слез во двор. Окно светилось на втором этаже пятиэтажной башни.

Бел прошел по двору к толстой наружной двери и открыл ее. Один засов он вернул на место, чтобы ветер не распахнул дверь. Потом прошел через двор к маленькой двери у подножия башни. Здесь был современный замок, но сыщики Ван Дорна узнали имя изготовителя, и Белл получил возможность практиковаться до тех пор, пока не стал открывать этот замок вслепую.

Он не питал иллюзий относительно легкого ареста. Восемнадцать лет назад они едва не схватили Кинкейда, но в хаосе, охватившем Европу по окончании мировой войны, тот сумел ускользнуть. Они вновь подобрались к нему в гражданскую войну в России, но неудачно. У Кинкейда были друзья в обоих лагерях.

Совсем недавно, в 1929 году, Белл подумал было, что загнал Кинкейда в угол в Шанхае, но тот опять вывернулся, едва не убив при этом Техасца. Не было причин полагать, что за минувшие пять лет Кинкейд стал менее изобретателен или опасен, несмотря на то, что сейчас ему уже перевалило за шестьдесят. Злые, с самой мрачной улыбкой предупредил Джо Ван Дорн, не стареют, потому что никогда не заботятся о других.

Замок открылся. Белл распахнул дверь на смазанных петлях. Тихо, как в могиле. Он скользнул внутрь, закрыл дверь. Тусклая парафиновая лампа освещала винтовую лестницу, ведущую вниз, в подвалы и темницу, и наверх, в комнаты Кинкейда. В центре лестничного колодца свисала толстая веревка, помогавшая подниматься по крутым, узким ступеням. Она шла от крыши до темницы, и любое движение заставило бы ее шумно удариться о камень.

Белл извлек пистолет и начал подниматься.

Из-под двери, ведущей в комнаты Кинкейда, пробивался свет. Неожиданно Белл уловил запах мыла и повернулся на движение, которое почувствовал за собой. Из темноты материализовался человек плотного сложения, в одежде слуги, с кобурой на бедре. Белл действовал с быстротой молнии, воткнув рукоять пистолета в горло немца, приглушив его крик и ударом кулака по голове лишив человека сознания. Он быстро протащил его по коридору, нашел еще одну дверь, открыл ее и втащил слугу внутрь. Срезал ножом шнуры портьер, связал человека по рукам и ногам и вставил в рот кляп.

Надо было торопиться. Охранника хватятся.

Он проверил коридор перед комнатой Кинкейда: пусто и тихо. Дверь тяжелая, ручка большая. Белл знал, что эту дверь Кинкейд не запирает, полагаясь на защиту стен, внешней двери, охранников и немецких солдат, которые блокировали дорогу.

Белл прижался ухом к двери. И услышал слабую музыку. Соната Бетховена. Вероятно, фонограф: сомнительно, чтобы в горах можно было принимать радиопередачи. Ну и хорошо, звук заглушит шум открываемой двери. Он повернул ручку. Дверь была не заперта. Белл толкнул ее и вошел в теплую, неярко освещенную комнату.

В камине горел огонь, свечи и керосиновые лампы освещали книжные шкафы, ковры и красивый потолок, выложенный звуконепроницаемой плиткой. Повернутое к огню, спинкой к двери стояло кресло с подголовником. Белл закрыл дверь, чтобы Саботажника не насторожил сквозняк. Постоял в тишине, пока глаза привыкали к освещению. Музыка доносилась из другой комнаты за дверью.

Голосом, заполнившим помещение, Исаак Белл произнес:

– Чарлз Кинкейд, я арестовываю вас за убийство.

Саботажник вскочил с кресла.

Он по-прежнему был крепко сложен, но выглядел на все свои шестьдесят девять лет. Слегка сутулящийся, в бархатном жилете и в очках, Кинкейд мог бы сойти за отставного банкира или даже за университетского профессора, если бы не шрамы, память о чудесном спасении из каньона Каскейд. Разбитая, приплюснутая левая щека на некогда красивом лице. Левая рука кончается неожиданно, сразу за локтем. Выражение лица – под стать шрамам. В глазах горечь, лицо перекошено от разочарования. Но вид Исаака Белла словно оживил его, и он вновь стал насмешливым и презрительным.

– Вы не можете меня арестовать. Это Германия.

– Вас будут судить в Соединенных Штатах.

– Вы что, оглохли от старости? – насмехался Кинкейд. – Слушайте внимательно. Как верный друг нового правительства, я пользуюсь полной защитой государства.

Белл достал из кармана лыжного костюма наручники.

– Мне было бы легче убить вас, чем доставлять живым. Поэтому не забывайте, что произошло с вашим носом, когда я в прошлый раз надевал на вас наручники. Повернитесь.

Держа Кинкейда под прицелом, он застегнул наручники на здоровом запястье и над локтем искалеченной руки. Убедился, что Кинкейд не сможет выдернуть руку. Щелчки наручников словно парализовали Кинкейда. Голосом, полным боли, он спросил Исаака Белла:

– Как вы смогли сюда проникнуть? Немецкая тайная государственная полиция перехватывает всех, кто приближается к моему замку на двадцать миль.

– Поэтому я и пришел один. С другой стороны.

Кинкейд застонал, словно отказавшись от всякой надежды.

Белл посмотрел пленнику в глаза.

– Вы ответите за свои преступления.

Музыка резко оборвалась, и Белл понял, что слышал не фонограф, а настоящее пианино. Он услышал звук открывшейся двери, шорох шелков, и в комнату вплыла Эмма Комден в модном платье с разрезом на боку, которое словно сливалось с изгибами ее тела. Как и у Кинкейда, лицо ее выдавало возраст, но не было ни шрамов, ни выражения горькой ненависти. Следы возраста, морщины – все кануло туда же, куда делись улыбки и смех. Сегодня ее темные глаза оставались серьезными.

– Здравствуйте, Исаак. Я всегда знала, что когда-нибудь мы с вами встретимся.

Белл растерялся. Миссис Комден ему нравилась, пока он не узнал, что она помощница Кинкейда. Невозможно было отделить ее шпионаж для Саботажника от убитых им людей. И он холодно сказал:

– Эмма, к счастью для вас, у меня есть место только для одного, иначе и вы отправились бы с нами.

Она ответила:

– Успокойтесь, Исаак. Забирая его, вы наказываете меня. Я буду страданием искупать свои преступления – страданием, какое только вы способны понять.

– Что это значит?

– Как вы любите Марион, так я люблю его. Могу я с ним попрощаться?

Белл отступил.

Эмма встала на цыпочки, чтобы поцеловать Кинкейда в изуродованную щеку. И, делая это, прижала к руке Кинкейда в наручнике маленький карманный пистолет.

Белл сказал:

– Эмма, я застрелю вас обоих, если вы отдадите ему пистолет. Бросьте!

Она застыла. Но вместо того, чтобы бросить пистолет, нажала на курок. Тело Кинкейда приглушило выстрел. Кинкейд тяжело опрокинулся на спину.

– Эмма! – выдохнул он. – Черт побери, что ты наделала!

– Не могу вынести мысль о том, что ты умрешь в тюрьме или на электрическом стуле.

– Как ты могла меня предать?

Эмма попыталась сказать еще что-то, не смогла и молча повернулась к Исааку Беллу.

– Она вас не предавала, – сказал Белл. – Она сделала вам подарок, которого вы недостойны.

Глаза Кинкейда закрылись. Он умер, пытаясь что-то прошептать.

– Что он сказал? – спросил Белл.

– Он сказал: «Я достоин всего, чего хотел». Это была его глубочайшая вера и величайшая сила.

– Он все равно отправится со мной.

– Люди Ван Дорна не сдаются, пока не получат своего человека? – горько спросила она. – Живого или мертвого.

– Да.

Эмма опустилась на колени и заплакала над телом Кинкейда. Белл невольно был тронут. Он спросил:

– Как вы будете жить?

– Как-нибудь, – ответила она. – Мне никогда ничего не делается.

Эмма Комден ушла в свою комнату и заиграла печальный, медленный рэгтайм. Когда Белл наклонился, чтобы взвалить тело Кинкейда на плечо, он узнал меланхолическую импровизацию на тему мелодии, которую она играла давным-давно в «особом» на станции Окленд, – «Маринованных с перцем огурчиков» Аделины Шепард.

Белл пронес тело Кинкейда вниз по лестнице, потом к выходу из башни и вынес на снег. Пройдя через двор, он отодвинул последний засов, державший дверь, открыл массивные ворота и вдоль стены вернулся к своим саням. Завернул тело в брезент, встал на лыжи и начал спускаться с горы.

На этот раз путь давался легче, чем длинный переход по долине, три мили крутых, но ровных склонов. И хотя снег повалил гуще, ориентироваться было легко – просто надо было идти вниз. Но, как и предупредил Ханс, на последней тысяче ярдов перед деревней склон стал гораздо круче. Устав, теряя власть над ногами, Белл упал. Потом встал, поправил сани, без происшествий проделал последние двести ярдов и остановился за сараем рядом со станцией.

– Хальт!

От входа в сарай на него смотрел человек. Белл узнал шинель и высокую тулью офицерской форменной фуражки гестаповцев.

– Ты как из водевиля выскочил.

– Считаю это за комплимент, – сказал Арчи Эббот. – Давай помещу нашего друга в багажный вагон. – Он вытащил из сарая деревянный гроб. – Надо ли озаботиться тем, чтобы ему хватило воздуха для дыхания?

– Нет.

Они уложили Кинкейда, по-прежнему завернутого в брезент, в гроб и закрыли крышку.

– Поезд вовремя?

– Одной метели мало, чтобы немецкий поезд опоздал. Билет есть? Я провожу тебя через границу.

Поезд входил на станцию, в свете прожектора блестел снег, поднятый его роторным снегоочистителем. Белл зашел в вагон, показал билет. И только когда опустился на плюшевое сиденье в теплом купе первого класса, понял, как замерз и устал, как болит у него все тело.

Тем не менее, его охватила радость, ощущение достигнутой цели. С Саботажником покончено. Больше Чарлз Кинкейд никого не убьет. Белл спросил себя, достаточно ли наказана Эмма Комден за то, что шпионила в его пользу за Осгудом Хеннеси. Отпустил ли он ее безнаказанной? Ответ был: нет. Она никогда не будет свободна, пока не сбежит из тюрьмы своего сердца. Чего – Исаак Белл знал это лучше большинства мужчин – не будет никогда.

Час спустя поезд замедлил ход в Миттенвальде. Кондукторы громко просили пассажиров подготовить паспорта для проверки.

– Я приезжал кататься на лыжах, – ответил Белл на вопрос пограничника.

– Что это у вас за «багаж» в багажном вагоне?

– Старый друг разбился о дерево. Меня просили сопровождать его тело домой.

– Покажите!

Солдаты с карабинами 88 калибра вереницей пошли по коридору вслед за Беллом и пограничником в багажный вагон. На гробе сидел Арчи Эббот. Он курил сигарету «Штурм» – отличная деталь, отметил Белл: марка «Штурм» принадлежала нацистской партии.

Эббот не потрудился встать перед пограничником. Глядя холодными серыми глазами, презрительно кривясь, он рявкнул на безупречном немецком:

– Жертва – друг рейха!

Пограничник щелкнул каблуками, отдал честь, вернул Беллу паспорт и выпроводил солдат. Белл остался в багажном вагоне. Полчаса спустя они прибыли в Инсбрук. Австрийские грузчики уложили гроб в катафалк, который ждал на платформе в сопровождении посольского лимузина. На обеих машинах развевались американские флаги. Помощник посла подал Беллу руку.

– Его превосходительство извиняется, что не смог лично вас встретить. Ему трудно ходить. Старые футбольные травмы, знаете.

– И полтонны жира, – пробормотал Арчи Эббот.

Президент Франклин Делано Рузвельт, борясь с последствиями Великой Депрессии, устранил препятствие – реакционные газеты Престона Уайтвея, – назначив бывшего босса Марион послом в Австрии.

Белл положил руку на гроб.

– Скажите послу Уайтвею, что «Агентство Ван Дорна» высоко ценит его помощь, и передайте мою личную благодарность… Минутку!

Он достал из кармана бланк доставки, лизнул его оборотную сторону и приклеил на гроб. На бланке было написано:

ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО ВАН ДОРНА

ЧИКАГО

В ПАМЯТЬ: АЛОИЗИУСА КЛАРКА,

УОЛЛИ КИЗЛИ, МАКА ФУЛТОНА

В Париже было раннее холодное утро, когда Исаак Белл вышел из поезда на Восточном вокзале. Собираясь остановить такси, он залюбовался сине-черным «Бугатти-Ройал». Расхваленная, как самая дорогая в мире, машина безусловно была красива и величественна.

«Бугатти» неслышно остановился у обочины перед Беллом. Из открытой кабины выскочил шофер в ливрее.

– Бонжур, мсье Белл.

– Бонжур, – удивленно ответил Белл, думая «Что теперь?» и жалея, что оставил в сумке свой немецкий автоматический пистолет.

Шофер открыл дверь в роскошный пассажирский салон.

Марион Морган похлопала по сиденью рядом с собой.

– Я подумала, ты захочешь прокатиться.

Белл сел и тепло поцеловал ее.

– Как все прошло? – спросила она.

– Дело сделано, – ответил он. – Сейчас Джо Ван Дорн везет его тело на крейсере по Средиземному морю. Через две недели оно будет в Штатах.

– Поздравляю, – сказала Марион. Она знала, что он все ей расскажет, когда будет готов. – Я так рада тебя видеть.

Белл ответил:

– А я рад видеть тебя. Но тебе не следовало так рано вставать.

– Ну, я не то чтобы встала… – Она распахнула ворот манто, показав красную шелковую ночную сорочку. – Я подумала, ты захочешь позавтракать.

Машина влилась в поток уличного движения. Белл взял Марион за руку.

– Могу я кое о чем спросить?

– О чем угодно.

Она придала его ладонь к щеке.

– Откуда у тебя этот «Бугатти-Ройал»?

– Ах, это. Вчера вечером я выпила перед сном в баре отеля, и какой-то милейший француз попытался снять меня. Слово за слово, и он настоял, чтобы я пользовалась его машиной, пока я в Париже.

Исаак Белл посмотрел на женщину, которую любил уже почти тридцать лет.

– «Милейший француз» – не те слова, чтобы успокоить мужа. Как ты думаешь, почему этот старый джентльмен был так щедр?

– Он безнадежный романтик. Миляга буквально расплакался, когда я объяснила, почему не могу пойти с ним.

Исаак Белл кивнул, дожидаясь, пока обретет дар речи.

– Конечно. Ты ответила ему: «Мое сердце уже сказало».

Марион поцеловала его в губы.

– Ты что, плачешь?