Текст книги "Саботажник"

Автор книги: Клайв Касслер

Соавторы: Джастин Скотт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Глава 22

Арчи Эббот, которому родовитая семья запретила поступать на сцену, был членом клуба на Гранмерси-Парк. Клуб назывался «Игроки» и был основан девятнадцать лет назад театральным актером Эдвином Бутом, лучшим Гамлетом прошлого столетия и братом человека, застрелившего президента Линкольна. Марк Твен и генерал Уильям Текумсе Шерман, чей знаменитый разрушительный поход по Джорджии ускорил окончание Гражданской войны, участвовали в устройстве клуба. Бут передал клубу собственный дом, и известный архитектор Стенфорд Уайт, которого потом застрелил на Мэдисон-сквер-гарден наследник стальной империи Гарри То, перестроил его.

Белл и Эббот наскоро поужинали внизу, в «Гриле». Это была их первая трапеза после торопливого завтрака на рассвете в одном из салунов Джерси-Сити. Потом поднялись наверх, выпили кофе и лишь затем направились на угол Сорок Четвертой улицы и Бродвея, чтобы посмотреть «Фоллиз» 1907 года.

Белл задержался в читальне, разглядывая портрет Эдвина Бута в полный рост. Неповторимый стиль актера, мощное смешение самого прямого реализма с романтическим импрессионизмом, вызывали сильный отклик в душе Белла.

– Написано одним из братьев по «Игрокам», – заметил Эббот. – Хорошо, не правда ли?

– Джон Сингер Сарджент, – сказал Белл.

– О, конечно, ты узнал его кисть, – сказал Эббот. – Сарджент написал портрет твоей матери, который висит в гостиной твоего отца в Бостоне.

– Перед самой ее смертью, – сказал Белл. – Чего никогда не скажешь, глядя на столь прекрасную молодую женщину. – Он улыбнулся воспоминанию. – Иногда я садился на ступеньку и разговаривал с ней. У нее такой вид, словно ее снедает нетерпение, и я словно слышу, как она говорит Сардженту: «Заканчивайте. Мне надоело держать этот цветок».

– Откровенно говоря, – пошутил Эббот, – я бы предпочел говорить с портретом, чем со своей матерью.

– Пошли! Мне нужно зайти в контору и сказать, где меня найти.

Как и все отделения Ван Дорна в больших городах, контора на Таймс-сквер была открыта круглосуточно.

Во фраках, с белыми галстуками, в плащах и цилиндрах они вышли на Парк-авеню, забитую колясками, такси и трамваями.

– Быстрей доберемся на подземке.

Станция подземки на Двадцать третьей улице сверкала электрическими огнями и белой плиткой. Среди пассажиров, заполнивших платформу, были представлены все слои общества: от мужчин и женщин, готовых к вечерним развлечениям, до едущих домой продавцов, рабочих и домохозяек. Промчался заполненный народом скоростной экспресс, и Эббот похвастал:

– Наша подземка позволяет миллионам жителей Нью-Йорка ездить на работу в небоскребы.

– Ваша подземка, – сухо заметил Белл, – позволяет преступникам ограбить банк в центре города и отпраздновать это на окраине раньше, чем на месте события появятся копы.

Подземка за несколько мгновений доставила их с окраины на угол Сорок Второй и Бродвея. Они поднялись в мир, откуда ночь была изгнана. Таймс-сквер ярко, как днем, озаряли огромные электрифицированные рекламные щиты, на которых тысячи ламп рекламировали театры, отели и рестораны. По улицам ехали автомобили, такси и автобусы. По широким тротуарам двигались толпы пешеходов.

Белл направился в отель «Никербокер» – первоклассную гостиницу с фреской Максфилда, изображающей веселого короля Коля, [13]13
  Герой английской народной песни; Перриш Максфидц – американский художник первой половины двадцатого века.


[Закрыть]в вестибюле. Контора Ван Дорна располагалась на втором этаже, довольно далеко от главной лестницы. Деловитый молодой человек с прилизанными черными волосами, серебряной булавкой в галстуке встречал гостей в со вкусом убранной приемной. В его сшитом на заказ костюме прятался пистолет, и он умел им пользоваться. А под рукой в ящике стола лежала еще и двустволка. Кнопкой, расположенной возле колена, он открывал дверь в заднюю комнату.

Задняя комната напоминала контору рекламного агентства со множеством пишущих машинок, электрических ламп под зелеными абажурами, стальными шкафами для папок, календарем на стене, телеграфным аппаратом и уймой телефонов на столе дежурного. Но за машинками сидели не женщины в белых кофточках, а детективы, составлявшие отчеты, обсуждавшие тактику действий или отдыхавшие от дежурства в отелях Таймс-сквер. Контора имела особый вход для клиентов, которым не стоило показываться в вестибюле отеля «Никербокер»; такие клиенты могли зайти в детективное агентство из переулка и выйти тем же путем.

Наряды Белла и Эббота вызвали поток комментариев.

– Ребята! Сегодня у нас в гостях оперные щеголи!

– Никогда раньше не видели джентльмена? – спросил Эббот.

– Куда это вы нарядились этакими пингвинами?

– В «Жарден де Пари» на крыше Хаммерштейновского театра, – ответил Эббот. – На «Фоллиз-1907».

– Что? У вас есть билеты на «Фоллиз»? – послышались возбужденные возгласы. – Как вы их добыли?

– Милостью босса, – сказал Эббот. – Продюсер, мистер Зигфельд, в долгу у мистера Ван Дорна. Что-то насчет жены, которая оказалась не его женой. Пошли, Исаак. Занавес поднимается.

Но Исаак Белл стоял неподвижно, глядя на шеренгу телефонов. Что-то не давало ему покоя. Что-то он упустил. Что-то забыл. Что-то плохое.

Перед его глазами встал пороховой причал Джерси-Сити. У Белла была фотографическая память, и он мысленно проследил весь путь от начала причала до воды, фут за футом, ярд за ярдом. Увидел пулемет «Виккерс», нацеленный на ворота, отделяющие причал от главного двора. Увидел тендеры с углем, которые приказал передвинуть для защиты ворот. Увидел цепочку вагонов с динамитом, дым, поднявшуюся в прилив воду, вдали кирпичный пассажирский вокзал Коммьюнипо с причалом для паромов.

Что он упустил?

Зазвонил телефон. Дежурный схватил трубку среднего аппарата, который кто-то обозначил мазком помады как главный.

– Да, сэр, мистер Ван Дорн!.. Да, сэр! Он здесь… Да, сэр! Я передам. До свидания, мистер Ван Дорн.

Кладя трубку, он сказал Исааку Беллу:

– Мистер Ван Дорн сказал, что, если вы немедленно не покинете контору, вы уволены.

Они ушли из «Никербокера».

По пути на Бродвей Арчи Эббот, как гордый городской гид, указал на двухэтажный желтый фасад ресторана «Ректор». Обратил особое внимание на статую перед входом.

– Видишь этого грифона?

– Трудно не увидеть.

– Он охраняет самый большой в городе ресторан, где подают омаров.

Лилиан Хеннеси нравилось заходить в «Ректор». Проходя по тротуару мимо грифона, вступая в огромный желто-зеленый мир чудес из хрусталя и золота, ярко освещенный гигантскими люстрами, она представляла себя великой и любимой актрисой. Лучше всего были зеркала от пола до потолка, позволявшие всему ресторану видеть, кто входит во вращающуюся дверь.

Сегодня все смотрели на ее изумительное золотое платье, на ее бриллиантовое ожерелье и шептались о ее восхитительно красивом сопровождающем. Или, пользуясь термином Марион Морган, ее неоспоримо красивом сопровождающем. Жаль только, что это был всего лишь сенатор Кинкейд, по-прежнему неутомимо ухаживающий за ней и мечтающий заполучить ее состояние. Насколько интереснее было бы войти сюда с таким человеком, как Исаак Белл, красивым, но не смазливым, сильным, но не жестоким, твердым, но не грубым.

– Угадать, о чем вы думаете? – поинтересовался Кин-кейд.

– Я думаю, нам пора покончить с омарами и идти на представление. О, послушайте оркестр… Анна Хелд заходит!

Ресторанный оркестр всегда играл новую модную песенку бродвейской актрисы, когда она входила. Мелодия называлась «Не могу на тебя наглядеться».

Лилиан красивым голосом и точно в лад запела:

 
На самом северном краешке моего лице
И в самом северном уголке того же места…
 

А вот и она, французская актриса Анна Хелд, тонкая талия подчеркнута великолепным зеленым платьем, гораздо более длинным, чем те, что она носит на сцене. Вся – сплошная улыбка и блеск глаз.

– О, Чарлз, как замечательно! Я рада, что мы пришли.

Чарлз Кинкейд улыбнулся сказочно богатой девушке, подавшейся вперед через накрытый скатертью стол, и неожиданно подумал, как она на самом деле молода и невинна. Он готов был биться об заклад, что Лилиан училась стрелять своими прекрасными глазками, затверживая каждый жест Хелд. И хорошо затвердила, должен был он признать, когда она привычно окинула его взглядом с головы до ног.

Он сказал:

– Я рад, что вы позвонили.

– «Фоллиз» вернулись, – беспечно ответила Лилиан. – Я должна была пойти. А кому же хочется идти на спектакль в одиночестве?

Это прекрасно отражает ее отношение к нему. Ему не нравилось, что Лилиан им пренебрегает. Но когда он разделается с ее отцом, у старика не останется ни гроша, чтобы завещать дочери, а он будет так богат, что сможет купить Лилиан с потрохами. А пока, ухаживая за ней, он получает необходимый предлог, чтобы проводить с ее отцом больше времени, чем было бы позволено ручному сенатору, голосующему в поддержку железнодорожной корпорации. Пусть Лилиан посмеивается над своим чересчур старым, немного комичным ухажером, безнадежно влюбленным, незначительным и незаметным, как мебель. В конечном счете он завладеет ею – не как женой, а как вещью, как прекрасной статуей, чтобы наслаждаться, когда захочется.

– Я тоже не мог не прийти, – ответил Кинкейд, про себя проклиная вышибал из Роулинса, не сумевших убить Белла.

Сегодня ночью его обязательно должны видеть в обществе. Если Белл ни о чем не подозревает, то скоро заподозрит. Сейчас в сознании детектива должна возникнуть мысль, что что-то неладно. Скоро ли кто-нибудь, взглянув на рисунок, вспомнит, как он готовил очередную катастрофу? Слишком большие уши на рисунке не смогут защищать его вечно.

А какое алиби может быть лучше «Фоллиз» Хаммерштейна в «Жарден де Пари»?

Сотни людей запомнят, что сенатор обедал у «Ректора» с самой желанной наследницей Нью-Йорка. И тысячи увидят, как «инженер-герой» явится на грандиозный бродвейский спектакль под руку с незабываемой девушкой – в полумиле от того спектакля, который затмит даже «Фоллиз».

– Чему вы улыбаетесь, Чарлз? – спросила Лилиан.

– С нетерпением жду представления.

Глава 23

В начале двадцатого века пиратство на реке Гудзон встречалось редко. Когда капитан Уит Петри увидел сквозь дождь нависший нос судна, его первым порывом было дать гудок, чтобы предупредить это судно об опасном сближении. Зычный паровой гудок разбудил Макколлина, железнодорожного полицейского, который храпел на скамье в рубке, пока «Лилиан-I», преодолевая отлив и сильное течение реки, шла на север мимо Йонкерса.

– Что это?

– Судно под парусом… Проклятый олух, должно быть, полный тупица.

Нависающий нос по-прежнему приближался, он уже надвинулся так близко, что можно было различить паруса шхуны. Чтобы лучше видеть, Уит Петри высунулся в окно рубки и услышал шум вспомогательного бензинового двигателя шхуны. Он снова дал свисток и схватился за руль, стремясь избежать столкновения. Шхуна тоже повернула.

– Какого дьявола?

К этому времени Макколлин настороженно вскочил и выхватил револьвер.

Прогремел выстрел из дробовика; он разбил окно и ослепил Макколлина осколками стекла. Схватившись за лицо, полицейский отступил с криком боли. Он принялся стрелять наобум. В капитане Петри, выросшем на улицах Джерси-Сити, проснулся боец. Он резко повернул руль, собираясь протаранить шхуну.

Это было правильно. Тяжело груженный стальной лихтер, несомненно, разрезал бы шхуну пополам. Но изношенная рычажная передача «Лилиан-I», которую не хотели ремонтировать прежние хозяева и не стали новые, при резком маневре вышла из строя. Шестеренки полетели, руль отказал, поворот на полпути прекратился, и корабль беспомощно закачался. Шхуна подошла к борту, и команда вооруженных людей, воя, как призраки, и стреляя во все, что движется, перебралась на борт.

В «Жарден де Пари», временном театре на крыше «Олимпии» Хаммерштейна, в этот холодный, дождливый вечер опустили брезентовые завесы для защиты от ветра, но завесы не могли заглушить шум автомобилей, двигавшихся по Бродвею. Однако всякий обладатель билета был только счастлив оказаться здесь.

Столы и стулья были расставлены на полу, отчего театр напоминал скорее танцевальный, чем зрительный зал. Но управляющие добавили ложи для тех, кого Арчи Эббот называл «сливками присутствующих». Ложи были построены недавно, на вращающейся платформе, напоминавшей подкову на верху пагоды, украшавшей вход.

Флоренц Зигфельд, продюсер «Фоллиз», отвел детективам Ван Дорна лучшие из этих мест. С них отлично была видна сцена, а также остальные ложи, которые заполняли мужчины во фраках и белых бабочках и женщины в бальных платьях.

Оглядывая собравшихся, Белл неожиданно встретился взглядом с Лилиан Хеннеси, когда та садилась через ряд от него. В золотом платье, со светлыми волосами, зачесанными наверх, она выглядела еще прекраснее, чем всегда. Он улыбнулся ей, и она ответила радостной улыбкой: очевидно, простила, что он разбил ее «паккард». На самом деле, тревожно подумал он, похоже, барышня готова влюбиться без памяти – а ему это нужно меньше всего.

– Ты только посмотри на эту девушку! – выпалил Эббот.

– Арчи, если ты еще немного наклонишься, выпадешь из кресла.

– Пусть, если она заплачет над моим телом… расскажешь ей, как я умер. Минутку, она тебе улыбается.

– Ее зовут Лилиан, – сказал Белл. – Тот лихтер, на который ты глазел сегодня днем, назван в ее честь. Как и все остальное, что плавает и принадлежит железной дороге. Это дочь старика Хеннеси.

– Правда? Господи Иисусе! А что это за напыщенный тип с ней? Он кажется знакомым.

– Сенатор Чарлз Кинкейд.

– Ах да. «Инженер-герой».

Белл холодно ответил на кивок Кинкейда. Он не удивился тому, что чек Кинкейда все еще не пришел в Йельский клуб. Люди, действующие тишком, стараются не платить долги, если полагают, что это им сойдет с рук.

– Сенатор определенно не кажется довольным.

– Да, не похоже, – согласился Белл. – Она слишком богата и независима, чтобы попасться на его крючок.

– Почему ты так считаешь?

– Она сама сказала.

– А почему она стала делиться с тобой?

– Ну, это было после третьей бутылки шампанского.

– Значит, тебе повезло.

– Мне повезло с Марион, и я не собираюсь отказываться от такой удачи.

Огни начали гаснуть.

– Любовь, – траурно сказал Арчи, – преследует нас, как смерть и налоги.

Могучая вдова в шляпе с перьями, закутанная в ярды шелка и увешанная бриллиантами, наклонилась из соседней ложи и властно постучала лорнетом по плечу Эббота.

– Тише, молодой человек. Представление начинается. Ах, Арчи, это вы? Как матушка?

– Спасибо, очень хорошо, миссис Вандербильт. Я передам ей, что вы спрашивали.

– Да, пожалуйста. И, Арчи. Я не могла не услышать. Этот джентльмен, ваш спутник, прав. Юная леди ни в грош не ставит гадкого законодателя. Должна сказать, она могла бы поправить финансовые дела вашей семьи.

– Мама будет рада, – согласился Арчи и добавил так, чтобы слышал только Белл: – Мама считает Вандербильтов хамами и нуворишами. Можешь себе представить, в какой ужас она придет, если я приведу в дом дочь железнодорожника-рабочего.

– Ты был бы счастлив, – сказал Белл.

– Знаю. Но мама ясно дала понять: никого ниже Астора. [14]14
  Асторы (Astor) – крупнейшие, наряду с Рокфеллерами и Вандербильтами, представители американской буржуазной аристократии XIX – начала XX веков.


[Закрыть]

Белл бросил взгляд на Лилиан, и в голове у него возник замечательный план. Этот план остановит растущую влюбленность мисс Лилиан и одновременно избавит Арчи от рабства у матери. Но осуществление этого плана потребует искусства дипломата и ювелирной тонкости. Поэтому он сказал только:

– Помолчи! Представление начинается.

* * *

Посреди реки Гудзон, милей западнее Бродвея, захваченный пиратами паровой лихтер Южно-Тихоокеанской железной дороги «Лилиан-I» шел вниз по течению. Отлив удвоил скорость течения, позволяя наверстать время, затраченное на ремонт руля. Корабль шел рядом с захватившей его деревянной парусной шхуной. Ветер был юго-восточный, с сильным дождем. Шхуна шла в крутой бейдевинд, ее вспомогательный мотор работал на полную мощность, чтобы она не отставала от лихтера.

Капитан шхуны, контрабандист из Йонкерса, чувствовал легкую сентиментальную жалость к старушке, которой предстояло разлететься на куски. Совсем несильную жалость, подумал Ятковски, улыбаясь: ему заплатили вдвое больше стоимости шхуны; он должен был отправить на дно экипаж лихтера и после того, как шхуна отправится в последний путь, спасти китайца. Босс, оплачивающий счета, ясно дал понять: заберите китайца, когда он сделает свою работу. Привезите его невредимым. Специалист-взрывник боссу еще понадобится.

Девушки Анны Хелд – как утверждал продюсер, «самые красивые женщины, когда-либо собиравшиеся в одном театре», – танцевали в белых платьях с красными кушаками и белых шляпах и пели «Не могу на тебя наглядеться».

– Кое-кого из этих женщин привезли прямо из Парижа, – прошептал Эббот.

– Я не вижу Анны Хелд, – тоже шепотом ответил Белл, как и все американские мужчины моложе девяноста знакомый с выразительными глазами французской актрисы, ее восемнадцатидюймовой талией и приятно округлыми бедрами. По слухам, белизна ее кожи объяснялась ежедневными молочными ваннами. Белл бросил взгляд на восхищенно глядевшую Лилиан Хеннеси и неожиданно понял, что ее воспитательница, миссис Комден, сложена так же, как Анна Хелд. Неужто президент Хеннеси наливает ей молочные ванны?

Эббот громко зааплодировал, и публика подхватила.

– По какой-то причине, лучше известной мистеру Зигфельду, Анна Хелд не одна из девушек Анны Хелд. Хотя она его законная жена.

– Сомневаюсь, что даже «Агентство Ван Дорна» может в этом разобраться.

«Фоллиз-1907» продолжалось. Клоуны, как Вебер и Филдс, с немецким акцентом спорили о счете в баре, и внезапно Белл вспомнил о Маке и Уолли. Когда на сцену в черном купальном костюме, точно «Купальщица» Гибсона, вышла Аннабель Уитфорд, Эббот подтолкнул Белла и прошептал:

– Помнишь, в синематографе, когда мы были детьми? Она исполняла танец бабочки.

Белл слушал невнимательно, думая о плане Саботажника. Они перекрыли все возможные направления. Где же тот нападет сейчас? И что я упустил? Ответ был таков: то, что он упустил, Саботажник не упустит.

Оркестр громко заиграл «Я работал на железной дороге», и Эббот снова подтолкнул Белла:

– Смотри, они используют нашего клиента.

Клоуны позировали перед нарисованным задником: локомотив Южно-Тихоокеанской железной дороги несся на них, словно вот-вот раздавит. Даже если приглядеться, было ясно, что клоун в колониальном костюме на хромой лошади – Пол Ревир. [15]15
  Пол Ревир (англ. Paul Revere, 1734–1818) – американский ремесленник, серебряных дел мастер, ставший одним из самых известных героев Американской революции.


[Закрыть]Его напарник в полосатой кепке машиниста и комбинезоне изображал президента Южно-Тихоокеанской железной дороги Осгуда Хеннеси.

Пол Ревир скакал, размахивая телеграммой.

– Телеграмма из сената Соединенных Штатов президенту Хеннеси.

– Давайте сюда, Пол Ревир!

Хеннеси выхватил у всадника телеграмму и прочел вслух:

– Пожалуйста, сэр, телеграфируйте инструкции. Вы забыли указать, как нам голосовать.

– Как им голосовать?

– Один, если по земле.

– Зажечь на колокольне один фонарь, если железная дорога пойдет по земле?

– Взятки! Глупец! Не фонари. Взятки!

– А сколько взяток по морю?

– Два лимона, если…

Исаак Белл вскочил.

Глава 24

В темном трюме парового лихтера «Лилиан-I» при свете велосипедного фонаря, который питался от трех сухих батареек «Д», Вонг Ли заканчивал сложную работу, подсоединяя провода. Вонг Ли был благодарен за такое освещение: он без тени печали вспоминал прежние дни, когда приходилось присоединять запальные шнуры при открытом огне. Спасибо Создателю за электричество, которое дает и освещение для работы и возможность с невероятной точностью воспламенять детонаторы.

Исаак Белл выскочил из «Жарден де Пари» за завесы, защищавшие театр от дождя, и сбежал по стальной лестнице, установленной снаружи театра Хаммерштейна. Оказавшись в переулке, он ринулся к Бродвею. До отеля «Никербокер» отсюда два квартала. Тротуары кишели людьми. Белл мчался по мостовой, уворачиваясь от транспорта, добежал до центра и ворвался в вестибюль «Никербокера». Поднялся в «Агентство Ван Дорна» мимо удивленного дежурного, нажал кнопку, открывающую внутреннюю дверь, и оказался в задней комнате.

– Мне нужно связаться с Эдди Эдвардсом на пороховом причале. Какой аппарат соединяет с Джерси-Сити?

– Номер один, сэр. Как вы приказали.

Белл схватил трубку, пощелкал рычагами и сказал:

– Соедините с Эдди Эдвардсом.

– Это вы, Исаак? Приглашаете на «Фоллиз», посмотреть на девушек?

– Слушайте меня, Эдди. Передвиньте «Виккерс», чтобы он прикрывал не только ворота, но и воду.

– Не могу.

– Почему?

– Пять вагонов с динамитом перекрывают линию огня. Могу прикрыть одно из двух, но ворота и воду одновременно нельзя.

– Тогда поставьте второй пулемет. На случай нападения с воды.

– Я пытаюсь получить у военных пулемет, но сегодня ничего не получится. Простите, Исаак. А что если поставить в конце причала пару людей с ружьями?

– Говорите, вагоны перекрывают линию огня? Поставьте пулемет на них.

– На верх вагона?

– Вы меня слышали. Разместите пулемет на верху вагона так, чтобы его можно было поворачивать в любом направлении. Так он сможет простреливать и пространство у ворот, и воду. Быстрей, Эдди. Немедленно.

Белл с огромным облегчением положил трубку. Вот о чем он забыл. Вода. Нападение с воды. Он улыбнулся остальным детективам, которые внимательно его слушали.

– Когда сидишь на вагоне с динамитом, есть очень сильный побудительный мотив не уснуть, – сказал он.

Обратно в театр он шел, беспокоясь гораздо меньше, и занял свое место в тот миг, когда завершилось первое действие.

– Что это было? – спросил Эббот.

– Если Саботажник решит напасть с воды, его встретит огонь «Виккерса».

– Отличная мысль, Исаак. Теперь можешь успокоиться и представить меня своим друзьям.

– Сенатору Кинкейду? – невинно спросил Белл. – Я бы не назвал его другом. Мы немного поиграли в дро, но…

– Ты знаешь, о ком я, сукин ты сын. Я Имею в виду Елену Троянскую из Южно-Тихоокеанской, чье замечательное имя украшает двенадцать пароходов.

– Мне она кажется слишком умной, чтобы увлечься выпускником Принстона.

– Она заходит в лифт. Идем, Исаак!

Толпы людей ждали лифтов. Белл провел Эббота за брезентовую завесу вниз по наружной лестнице, в просторный вестибюль на первом этаже, который обслуживал все три размещенных в здании театра.

– Где же она?

Лилиан Хеннеси и сенатор Кинкейд были окружены поклонниками. Женщины оспаривали друг у друга право пожать сенатору руку, а их мужья толкались, пытаясь познакомиться с Лилиан. Сомнительно, чтобы мужья заметили, кому отдано внимание их жен; впрочем, им было все равно. Белл видел, как две женщины незаметно сунули в карман Кинкейду свои карточки. Высокие, умеющие предотвращать драки в барах и вспышки недовольства, детективы Ван Дорна разрезали толпу, как эскадра боевых кораблей. Лилиан улыбнулась Беллу.

Белл посмотрел на Кинкейда, и тот дружелюбно помахал рукой.

– Правда, замечательно? – сказал сенатор через головы окружающих. – Я люблю театр. Я слышал, вы с Кенни Блумом вспоминали, как убежали с цирком. Я сам предпочел бы не цирк, а сцену. Всегда хотел стать актером. Однажды даже связался с бродячей труппой, но здравый смысл победил.

– Как и у этого моего друга Арчи Эббота. Арчи, познакомься с сенатором Кинкейдом, твоим коллегой, только трагиком.

– Добрый вечер, сенатор, – сказал Эббот, вежливо протягивая руку. Но промахнулся, потому что не сводил глаз с Лилиан.

– Привет, Лилиан, – небрежно сказал Белл. – Позвольте представить вам моего старого друга Арчибальда Эйнджела Эббота.

Лилиан стрельнула глазками в стиле Анны Хелд. Но что-то в лице Эббота заставило ее всмотреться внимательнее. У Арчи были красивые серые глаза, и Белл заметил, что его друг отчаянно старается привлечь внимание девушки.

Она увидела шрамы у него на лбу, рыжие волосы и ослепительную улыбку. Кинкейд что-то сказал ей, но она словно не услышала, посмотрела Эбботу прямо в лицо и сказала:

– Рада познакомиться, мистер Эббот. Исаак много о вас рассказывал.

– Не все, мисс Хеннеси, иначе вы убежали бы из этой комнаты.

Лилиан рассмеялась, Арчи приободрился, а сенатор казался недовольным.

Белл воспользовался карточным долгом, чтобы увести Кинкейда от Арчи и Лилиан.

– Мне понравилась наша партия в покер. И приятно было получить вашу визитную карточку, но чек вызвал бы у меня еще более приятные воспоминания.

– Чек будет завтра, – дружелюбно ответил Кинкейд. – Вы все еще в Йельском клубе?

– До дальнейших уведомлений. А вы, сенатор? Побудете в Нью-Йорке или уедете в Вашингтон?

– На самом деле я утром уезжаю в Сан-Франциско.

– Разве не идет сессия сената?

– Я председатель подкомиссии, которая в Сан-Франциско рассмотрит китайскую проблему. – Он оглядел толпу театралов, пытавшихся привлечь его внимание, и понизил голос. – Между нами, игроками в покер, слушания лишь маскируют истинную причину моей поездки в Сан-Франциско.

– И какова же она?

– Группа видных калифорнийских дельцов уговаривает меня дать согласие на выдвижение моей кандидатуры в президенты. – Он заговорщицки подмигнул. – Предлагают пожить в секвойевом лесу. Можете себе представить, как бывшему строителю мостов хочется снова спать под открытым небом. Я ответил, что предпочитаю одно из их знаменитых западных лесных курортов. Оленьи рога, жареное мясо гризли, сосновые дрова… и канализация с водопроводом.

– Вы поддались уговорам?

– Между нами, я упорно сопротивлялся. Но, по правде говоря, для меня будет большой честью баллотироваться в президенты, – сказал Кинкейд. – Да и кто бы отказался? Мечта каждого политика – служить своему народу.

– А Престон Уайтвей среди этих калифорнийских дельцов?

Кинкейд пристально взглянул на него.

– Разумный вопрос, мистер Белл.

На мгновение, глядя в глаза друг другу, эти двое словно оказались на утесе в Орегоне, а не в заполненном народом вестибюле театра Большого Белого Пути. [16]16
  Так называют район театров на Бродвее.


[Закрыть]

– И что вы ответили?

– Не имею права говорить. Очень многое зависит от решения президента Рузвельта в следующем году. Если он захочет выдвигаться на третий срок, я не вижу места для себя. В любом случае я предпочел бы, чтобы вы оставили при себе наш разговор.

Белл пообещал, гадая, зачем сенатор Соединенных Штатов делится тайнами с человеком, с которым встречался только раз.

– С мистером Хеннеси поделились?

– С Осгудом Хеннеси я поделюсь в свое время, после окончания переговоров.

– А зачем ждать? Разве президент железной дороги не был бы полезен в таком случае?

– На такой ранней стадии не хочу пробуждать в нем надежды на друга в Белом Доме.

Огни в вестибюле погасли и снова вспыхнули, знаменуя конец антракта. Все вернулись на свои места в театре на крыше.

Эббот сказал Беллу:

– Какая замечательная девушка.

– А что скажешь о сенаторе?

– О каком сенаторе? – спросил Эббот и помахал Лилиан.

– Ты все еще считаешь его напыщенным?

Эббот взглянул на Белла, увидел, что тот спрашивает не зря, и ответил вполне серьезно:

– Ведет он себя именно так. А почему ты спрашиваешь, Исаак?

– Потому что мне кажется, будто Кинкейд не так прост.

– Судя по тому, как он посмотрел на меня, когда я с ней разговаривал, он готов убить, лишь бы прибрать к рукам мисс Лилиан и ее состояние.

– И еще он метит в президенты.

– Железной дороги? – спросил Арчи. – Или Соединенных Штатов?

– Соединенных Штатов. Мне он рассказал, что у него тайная встреча с калифорнийскими дельцами, которые хотят его выдвинуть, если Тедди Рузвельт откажется снова выдвигаться на следующий год.

– Если это тайна, зачем он тебе рассказал? – спросил Арчи.

– Об этом я и думаю. Только круглый дурак будет болтать с первым встречным.

– Ты ему веришь?

– Хороший вопрос, Арчи. Забавно, но он ничего не сказал об Уильяме Говарде Тафте. [17]17
  В 1907 году, когда происходит действие романа, президентом второй срок был Теодор Рузвельт. Тафт – его ближайший друг и министр обороны. Сам Рузвельт назвал его своим преемником. В 1908 году он и был избран президентом.


[Закрыть]

– Все равно что не заметить слона в гостиной. Если Рузвельт не захочет выдвигаться на третий срок, то назовет преемником своего друга, министра обороны. Неудивительно, что Кинкейд хочет сохранить все в тайне. Он бросает вызов собственной партии.

– Еще одна причина не доверяться мне, – сказал Исаак Белл. – Что он задумал?

В своей ложе Лилиан Хеннеси спросила:

– Что вы думаете о мистере Эбботе, Чарлз?

– Эбботы – старейшая семья в Нью-Йорке, если не считать голландских, и в их генеалогическом древе много голландцев. Но в панику 93 года они разорились подчистую, – добавил с широкой улыбкой Кинкейд.

– Он мне сам об этом сказал, – заметила Лилиан. – Его это как будто не тревожит.

– Но это встревожит отца любой девушки, какой он сделает предложение, – подпустил шпильку Кинкейд.

– А что вы думаете про Исаака Белла? – в свою очередь уколола Лилиан. – Арчи рассказал, что вы с Исааком играли в карты. И я заметила, что в вестибюле вы с ним серьезно разговаривали.

Кинкейд продолжал улыбаться. Он был очень доволен разговором с Беллом. Если у детектива появились подозрения, то, продемонстрировав, что он из числа тех многих сенаторов, кто мечтает стать президентом, он эти подозрения развеял. Если Белл захочет покопаться в этом деле, то узнает, что группа калифорнийских дельцов, и в их числе Престон Уайтвей, действительно ищет своего кандидата в президенты. И сенатор Кинкейд возглавляет их список претендентов; он искусно манипулировал доверчивым сан-францисским газетным магнатом, заставив поверить, будто «инженер-герой», которому он помог стать сенатором, будет служить ему в Белом Доме.

– О чем вы говорили? – настаивала Лилиан.

Улыбка Кинкейда стала жесткой.

– Белл обручен и вскоре женится. Он сказал, что намерен купить дом для невесты… Счастливица.

Лилиан погрустнела, или это просто перед началом второго действия погасили огни?

* * *

– Джерси-Сити прямо по курсу, китаеза! – крикнул первый помощник, «Большой Бен» Вейцман, которого капитан перевел на лихтер, чтобы вести судно, после того как экипаж лихтера побросали в реку. – Поторапливайся!

Внизу Вонг Ли продолжал работать в собственном темпе, обращаясь с двадцатью пятью тоннами динамита с уважением, которого те заслуживали. За десятилетия глажки белья тяжелыми утюгами его руки загрубели. Пальцы утратили легкость и проворство. Когда он закончил, остался один неиспользованный детонатор, и в силу многолетней привычки к экономии Вонг Ли сунул его в карман. Потом он взялся за двойной электрический кабель, который протянул с носа судна в трюм, где лежали ящики с динамитом – два дюйма медного провода он уже обнажил, срезав изоляцию. Один провод он присоединил к первому магнитному стержню детонатора, собрался присоединить второй, но остановился.

– Вейцман! Вы наверху?

– Что?

– Проверьте, отключен ли рубильник на носу.

– Отключен. Я уже проверял.

– Если его не отключили, мы взлетим на воздух, как только я коснусь этих проводов.

– Подожди! Проверю еще раз.

Вейцман закрепил руль, чтобы судно продолжало идти по курсу, и, проклиная холодный дождь, отправился на нос. Капитан Ятковски дал ему цилиндрический фонарик; в его луче Вейцман увидел, что рубильник, к которому китаец подвел провода, отключен и будет отключен, пока лихтер не уткнется носом в пороховой причал. Удар сожмет челюсти рубильника, замкнув электрическую цепь между батареями и детонаторами, и двадцать пять тонн динамита взорвутся. Это, в свою очередь, взорвет сотни его тонн на пороховом причале. Взрыв будет неслыханный.